Евангелие от Иоанна, Глава 1, стих 1. Толкования стиха

Св. Иоанн, подобно орлу, возносится к предвечной основе этого Царства, созерцает вечное бытие Того, Кто лишь в «последние дни» (Евр. 1:1) стал человеком. Второе лицо Пресвятой Троицы — Сына Божия — Иоанн именует «Словом». Тут важно знать и помнить, что греческое «логос» означает не только слово уже произнесенное, как в русском языке, но и мысль, разум, мудрость, выражаемую словом. Поэтому наименование Сына Божия «Словом» значит то же, что и наименование его титулом «Премудрость» (см. Лк. 11:49 и ср. Мф. 23:34). Св. Ап. Павел в (1 Кор. 1:24) так и называет Христа — «Божия Премудрость». Учение о «Премудрости Божией», несомненно, в том же смысле изложено в книге Притчей (см. особенно замечательное место в (Притч. 8:22-30). После этого странно утверждать, как это делают некоторые, будто св. Иоанн заимствовал свое учение о Логосе из философии Платона и его последователей, в частности, Филона. Св. Иоанн писал о том, что известно ему было еще из священных книг Ветхого Завета и чему он, возлюбленный ученик, научился от Самого своего Божественного Учителя и что было открыто ему Духом Святым. «В начале было (бе) Слово» означает, что Слово совечно Богу, причем дальше св. Иоанн поясняет, что Слово не отделяется от Бога в отношении Своего бытия и что, следовательно, Оно единосущно Богу, и, наконец, он прямо называет Слово Богом: «И Слово было Бог». Здесь слово «Бог» употреблено по-гречески без сочлена, и это дало повод арианам и Оригену утверждать, что Слово не такой же Бог, как Бог Отец. Однако это просто недоразумение. На самом деле здесь скрыта глубочайшая мысль о неслиянности Лиц Пресвятой Троицы. Отсутствие сочлена указывает на то, что речь идет о том же предмете, о котором говорилось перед тем; поэтому, если бы Евангелист употребил так же сочлен «о Феос» (по-греч.) и во фразе «Слово было Бог», то получилась бы неверная мысль, будто «Слово» есть тот же Бог Отец, о Котором говорилось выше. Поэтому, говоря о Слове, Евангелист называет его просто «Феос», указывая этим на Его Божественное достоинство, но и подчеркивая вместе с тем, что Слово имеет самостоятельное ипостасное бытие, а не тождественно с ипостасью Бога Отца. Как отмечает блаж. Феофилакт, св. Иоанн, раскрывая нам учение о Сыне Божием, называет Его Словом, а не Сыном, «дабы мы, услышав о Сыне, не помыслили о страстном и плотском рождении. Для того назвал Его Словом, чтобы ты знал, что, как слово рождается от ума бесстрастно, так и Он рождается от Отца бесстрастно».

В начале Евангелия от Иоанна говорится (в русском переводе), что Слово Божие было к Богу. В греческом тексте говорится не о том, что это Слово «к Богу», а о том, что Слово как бы рвется, тянется, всецело направлено на Бога и Отца. Таково настоящее отношение человека к Богу, образцом чего является Христос. Мы же оторваны от Него и засыхаем, как сучок, который отрезан, отрублен, оторвался от дерева. *** Греческое слово pros, которое мы переводим "к" или "у", – не статично; это термин динамичный: "к", "для", "обращенный к", "в направлении к", "устремленный к".

А что еще сказали вы, написав: не было Сына, пока не рожден, – это то же значит, что и сказанное вами: было некогда, когда Его не было. Ибо и первое, и последнее изречения означают, что было время прежде Слова. Где же вами отыскано это? «Вскую» и вы, как «язы́цы», восшатались и поучаетесь «тщетным» поговоркам «на Господа и на Христа Его» (Пс. 2:1-2)? Ни одно из Святых Писаний не сказало о Спасителе ничего подобного, всего же более употребляет речения: «всегда, вечно, всегда пребывает со Отцем». Ибо сказано: «в начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово».
*** Они же ариане снова шепчут: «Как может Сын быть Словом или Слово — образом Божиим? Ибо слово человеческое, состоящее из слогов, лишь только выразив желание сказавшего, сразу же прекращается и исчезает». Слово истины обличает их так. Если они рассуждают о каком-то человеке, то пусть по-человечески думают и о его слове, и о его сыне; а если о Боге, создавшем людей, то не по-человечески пусть мыслят, а по-другому, сверх человеческой природы. Ибо каков рождающий, таким должен быть и рождаемый; и каким является Отец Слова, таким же является и Его Слово. Человек, рождаемый во времени, в свое время и сам рождает ребенка; и так как он произошел из небытия, поэтому и слово его прекращается и не остается. Бог же не таков, как человек; ибо так сказало Писание. Но Он — Сущий и есть всегда. Поэтому и Слово Его Сущее и вечно находится с Отцом, как сияние света. Человеческое же слово состоит из слогов, не живет и ничего не создает, но только обозначает мысль говорящего, только выходит и проходит, ничего не показывая. Ибо его не было вообще, пока оно не было сказано. Поэтому оно не живет, не действует, и слово человеческое совсем не является человеком. Оно страдает, как я уже сказал, так как и человек, рождающий его, имеет природу из небытия. Слово же Божие, как кто-то мог бы сказать, не произносится, не является звуком или указанием на Бога, то есть Сыном; но как сияние света, так и совершенное рождение от Совершенного. Поэтому и Бог является образом Божиим. Ибо говорится, что Слово было Бог. Человеческие слова ничего не означают для действия. Человек потому действует не словами, а руками, что они существуют, а их слово — нет. Слово же Божие, — как сказал апостол, — живо и действенно, и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные. И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто пред очами Его: Ему дадим отчет (Евр. 4:12-13). Он — Творец и без Него ничего не начало быть (Ин. 1:3), и ничего не может произойти без Него. И не надо искать, почему Слово Божие не такое, как наше...

Кто составит соответственное предмету понятие о начале? Какая сила речений окажется способною равносильно выразить представляемое в уме? Намеревающийся передать нам богословие о Сыне Божием положил слову своему не другое какое начало, как начало всяческих. Дух Святой знал восстающих на славу Единородного; предуведал тех, которые будут предлагать нам лжеумствования, изобретаемые ими к погибели слушателей; а именно: «Если Сын рожден, то не был; и прежде нежели рожден, Его не было; и: из небытия пришел в самостоятельность». Подобное сему произносят языки, изощренные словопрением, паче всякого меча обоюдоострого. Поэтому, чтобы никто не мог сказать подобного сему, Дух Святой, предварив Евангелием, сказал: «в начале бе Слово». Если удержишь сие изречение, – не потерпишь ничего опасного от людей злохудожных. Ибо, если скажет кто: «Ежели Сын рожден, то не был», — ты отвечай: «в начале бе». Но, скажет, как же был прежде нежели рожден? Ты не отступайся от этого «бе»; не оставляй сего «в начале». У начала невозможно представить какой-нибудь крайний предел; ничего не найдется, что было бы вне начала. Да не приводит тебя в обман кто-нибудь многозначительностию речения. Ибо много начал у многих вещей этой жизни. Но одно начало – превыше всего. «Начало пути блага», сказала притча (Притч. 16:6). Но «начало пути» – первое движение, откуда начинаем шествие, у которого можно найти предыдущее. «Начало премудрости страх Господень» (Пс. 110:10). И у сего начала есть нечто другое предшествующее. Ибо в уразумении искусств служит началом изучение первых оснований. Потому страх Господень есть первое основание мудрости; но есть нечто первоначальнее сего начала, именно, состояние души в человеке еще не умудренном и не приявшем в себе страха Божия. Началами называются также гражданские власти, высочайшие достоинства; но сии начала служат началом только для некоторых, и каждое есть начало в отношении к чему-либо одному. Ибо начало черты – точка, начало поверхности – черта, а начало тела – поверхность. И начала сложного слова – буквы. Но не таково оное Начало. Ибо ни с чем оно не связано, ничему не подчинено, не в отношении к чему-либо рассматривается, но свободно и независимо, отрешено от всякого отношения к другому; за него не преступает разумение; для него нельзя и найти чего-либо запредельного. Ибо, если станешь усиливаться представлением ума перейти за сие начало, то найдешь, что оно само идет вперед тебя и предваряет твои мысли. Дай уму своему идти, сколько хочет, и простираться выше и выше; потом найдешь, что ум, после тысячекратных скитаний и после напрасных усилий, опять возвращается к самому себе, потому что не может оставить начало ниже себя. Поэтому всегда оказывается, что начало простирается далее мыслимого и обширнее его. Итак: «в начале бе Слово». О чудо! Как все речения равносильно сопряжены между собою! Слово «бе», равнозначительно с словом «в начале». Где хулитель? Где язык христоборный, говорящий: «Было некогда, когда Он не был?» – Слушай, что говорит Евангелие: «в начале бе». А если был в начале, то когда же не был? Нечестие ли их оплакивать мне или с отвращением смотреть на их невежество? Но «прежде нежели рожден, Его не было»? Но знаешь ли «когда» рожден, чтобы это «прежде» относить ко времени? Ибо «прежде» – речение времени, предполагающее давность одного сравнительно с другим. А есть ли сообразность, чтобы Творец времени имел рождение, подлежащее именованиям, употребляемым о времени? Итак: «в начале бе». Ежели не отступишь от сего «бе», то лукавой хуле не дашь никакого доступа. Ибо находящиеся на море, когда держатся на двух якорях, презирают бурю; так и ты, если душа твоя будет укрыта под защитой сих речений, посмеешься этому лукавому смятению, какое духи злобы производят в мире, приводя в колебание веру многих. Но мысль наша доискивается: кто «бе в начале»? Сказано: «Слово». Какое слово? Человеческое ли слово? или слово ангельское? Так, Апостол открыл нам, что и Ангелы имеют свой собственный язык, когда сказал: «аще языки человеческими глаголю и ангельскими» (1 Кор. 13:1). Притом понятие слова двояко: есть слово, произносимое голосом, но по произношении исчезает в воздухе; и есть слово внутреннее, заключенное в сердцах наших, мысленное и иное искусственное слово. Посему смотри, чтобы не ввела тебя в обман подобоименность слова. Ибо как быть в начале человеческому слову, когда человек получил начало бытия уже потом? Прежде человека – звери, прежде человека – скоты, все пресмыкающиеся, все живущее на суше и в воде, птицы небесные, звезды, солнце, луна, растения, семена, земля, море, небо; поэтому не человеческое слово «бе в начале»; но и не ангельское; потому что всякая тварь позднее веков от Творца получила начало бытия. Но и слово в сердце, и оно новее каждого мысленного предмета. Напротив того, боголепно понимай Слово. Ибо беседующий с тобою об Единородном, Его наименовал Словом, как несколько после называет Его светом, и жизнию, и воскресением. И ты, слыша речение: «свет», не обращаешься к этому чувственному и глазам видимому свету; и слыша речение: «жизнь», не разумеешь сей общей жизни, какою живут и бессловесные; так слыша и речение: «слово», остерегайся, чтобы, по немощи своей мысли, не увлечься в мысли, пресмыкающиеся по земле и низкие, но исследуй смысл речения. Почему Слово? Чтобы показано было, что произошел из ума. Почему Слово? Потому что рожден бесстрастно. Почему Слово? Потому что Сын – образ Родившегося, всецело показывающий в Себе Родившего, ничего не отделивший от Него, и Сам в Себе совершенный, как и наше слово изображает собою целое наше понятие. Ибо что помыслили мы в сердце, то же самое произнесли речью; и выговоренное есть изображение сердечного мышления, потому что слово произносится от избытка сердца. Сердце наше есть как бы некоторый источник, а произносимое слово – как бы некоторый ручей, текущий из сего источника. Поэтому утекает столько же, сколько источено первоначально; каково сокровенное, таково и обнаруженное. Итак, наименовал Словом, чтобы изобразить тебе бесстрастное рождение Отца, изложить богословское учение о совершенном существовании Сына, а чрез сие показал довременное единение Сына со Отцом. Ибо и наше слово – порождение ума, рождаемое бесстрастно; оно не отсекается, не отделяется, не истекает; но всецелый ум, пребывая в собственном своем составе, производит всецелое и совершенное слово; и происшедшее слово заключает в себе всю силу породившего ума. Почему, что благочестиво, то из речения: «слово», бери в богословие об Единородном; а что найдешь несходным и видимо несообразным, того избегай и всеми мерами старайся то миновать. «В начале бе Слово». А если бы сказал: «в начале бе» Сын, то с наименованием Сына привходило бы у тебя понятие о страсти; потому что рождаемое у нас рождается во времени, рождается со страстию. Посему предварительно наименовал Словом, предупреждая неприличные предположения, чтобы душу твою сохранить неуязвленною. «И Слово бе у Бога». Опять «бе», ради говорящих хульно, что Сына не было. Где было Слово? Не в месте, потому что не объемлется местом беспредельное. Где же было? У «Бога». Отец не в месте, и Сын не в каком-либо объеме, и не в известном очертании заключен; но как бесконечен Отец, так бесконечен и Сын. Что ни представишь умом, куда ни пойдешь духом своим, – найдешь, что всюду сораспростерта Ипостась Сына. «И Слово бе у Бога». Подивись точности каждого речения; не сказал: в Боге было Слово, но «у Бога», чтобы изобразить отличительное свойство Ипостаси. Не сказал: в Боге, чтобы не подать повода к слиянию Ипостаси. Ибо лукава и эта хула, когда стараются все смешать, говорят, что одно подлежащее – Отец и Сын и Святой Дух, но одному предмету даны различные наименования. Лукаво это нечестие; его не менее должно бегать, как и тех, которые хульно утверждают, что Сын Божий по сущности не подобен Богу и Отцу. «И Слово бе у Бога». Речением: слово, воспользовавшись для того, чтобы показать бесстрастие в рождении, вскоре потом устранил и вред, какой могли бы извлечь и из самого речения: «Слово». И как бы сам себя спасая от клеветы хулителей, говорит: что такое «Слово? – Бог бе Слово». Не ухищряйся в каких-то различениях слов и, по своей злонамеренности, не наноси никакой хулы учению Духа. Тебе дано определение: покорись Господу. «Бог бе Слово».
*** Как и наше слово отображает весь наш замысел. Ведь что мы замыслили в сердце, то и произнесли вслух, и наша речь — отображение размышлений нашего сердца. Ведь от избытка сердца произносятся слова. И сердце наше — словно некий источник, а произносимое нами слово — словно некий поток, струящийся из этого источника. Поэтому столько же вытекает, сколько вначале появилось.
*** Как же это в начале могло быть человеческое слово, когда сам человек лишь позднее начал быть? Таким образом, не человеческое слово было и начале, но и не ангельское... Ведь рассказывая тебе о Единородном (Единственном Сыне), он назвал Его Словом.

Было поставленное в преходящем времени, означает вечность. В начале было Слово. Начало Божие непостижимо для человеческой мысли. Посему-то, как сказали мы прежде, когда Писание употребило такой образ речи: в начале, то разумей вечное Божеское начало. Тоже выражается и словом было; Слово же означает единосущную с Отцем ипостась. А дабы мы не думали, что Сын некогда был не являемым, сокрываясь в Отце, и дабы не представляли себе Слово не произнесенным и внутренним (ибо такого рода Слову, не имеющему в Себе ипостаси, в каком уме или в каком письмени надлежало иметь свое бытие?): то Иоанн сказал: и Слово было не в Боге, но у Бога, означая сим особую ипостась, сущую у Слова от существа Отчаго. Точно так же и для того, чтобы не разумели мы премудрости художнической, которая свое бытие имеет или в человеке, или в каком либо произведении, он сказал: было у Бога, дабы мы разумели Бога, сущаго от Бога. Кроме сего он поставил и имя: и Слово было Бог. Бог начала не имеет; иначе Он не был бы и Богом; это не только мы говорим, но тоже гласят и ученики философов, которым ты не должен бы уступать в деле стяжания познаний о Боге.
*** Затем Иоанн говорит: И Слово было у Бога. Евангелист еще боится нашей нетренированности, еще он испытывает страх перед нашей неразумностью и необразованностью, он еще не доверяет нашему слуху наименование «Отца», чтобы кто-либо из плотских людей, узнав об Отце, не вообразил в уме, соответственно, и мать. Но в проповеди он также не называет и Сына. Ибо он предполагает еще нашу склонность к низшей природе, чтобы кто-то, услышав о Сыне, не уподобил человеку божественное через страстное предположение. Поэтому, продолжая свою проповедь, он снова назвал Его Словом, объясняя это тебе, неверному. Ибо как твое слово обнаруживается из ума и не является пособником страсти, так и здесь, услышав о Слове, ты представишь себе от кого и не представишь страсть.

В начале бе Слово… Выражение в начале имеет много значений, но здесь оно собственно значит всегда. Присоединенное к этому выражению слово бе (ην) сделало его не совсем понятным. Куда бы ты ни направил свой ум, его будет предварять это бе и, везде ему предшествуя, оно не позволяет твоей мысли найти для себя какой-нибудь предел. По отношению к тварям слово бе означает прошедшее время, а по отношению к несотворенной Троице это обозначается словом – всегда (αει). По отношению к чувственной и разумной твари совершенно не употребительно выражение – в начале бе, потому что все стало существовать потом, а оно приложимо только к блаженной Троице, потому что только Она не рождена, или не сотворена. Равным образом имеет много значений и слово Λογος (Слово), но здесь оно означает собственно Сына Божия. Сын, как говорит Григорий Богослов, называется Словом потому, что Он так относится к Отцу, как слово к уму, не только по бесстрастному рождению, но и по соединению с Отцом и потому что являет Его. Вся, говорит, яже слышах от Отца Моего, сказах вам (Ин. 15:15). Может кто-нибудь сказать также, что это есть как бы определение в отношении к определяемому, потому что и такое значение имеет слово Λογος. Узнавший (это значит слово видевший) Сына, сказано, узнал и Отца (Ин. 14:9). Сын есть выразительное и удобное свидетельство о природе Отца, так как всякое рождение есть безмолвное слово родившего. Сказав: в начале бе Слово, евангелист показал, что Сын был всегда и что не было какого-либо времени или века, когда Его не было, потому что Сам Он есть Творец всех времен и веков. Но почему он не сказал: в начале был Сын? Чтобы не пришло кому-нибудь в голову предположение о временном и страстном рождении. Поэтому-то назвав Его Словом, показав, что сверхъестественное рождение Его было предвечно и бесстрастно, и наперед уничтожив таким образом непристойные представления об этом рождении, далее евангелист прямо называет Его также Сыном. А чтобы показать, что это Слово не только всегда было, т.е. вечно, но также, что Оно неотделимо и совечно Отцу, евангелист говорит: И Слово бе к Богу… Не сказал, что Оно было в известном месте, потому что никаким местом не ограничивается Необъятный; не сказал также, что Оно было в Боге, потому что на основании предыдущего могло произойти смешение лиц, но сказал к Богу (ηρος τονΘεον), т.е. у Бога, чтобы были ясны как особность Ипостасей, так и нераздельность Отца и Сына, а равно и Духа Святого, как само собою понятно, потому что в начале была Троица и эта Троица была вместе. И Бог бе Слово. Воспользовавшись наименованием Слова для того, чтобы показать, что сверхъестественное рождение Его было предвечное и бесстрастное, предупреждает далее вред, могущий произойти от такого наименования, т.е. чтобы кто-нибудь не произнес хулы, думая, что это Слово такое же, какое бывает и наше подуманное или произнесенное; а Оно – не такое, но ипостасное, одного с Отцом естества и достоинства.

«От начала было Слово» (ср.: Ин. 1:1). Сие евангелист говорит, дабы показать, что как слово существует у того, кто его произносит, так и Бог Слово во всяком деле имеет общение со Своим Родителем — есть и в Нем, и вне Его. И хорошо рассудишь, что слово прежде, чем будет произнесено, уже существует, ибо Захария говорил без движения губ. Еще потому Господь наш называется Словом, что чрез Него открыто сокровенное, подобно тому, как через слово открывается сокрытое в сердце, как и апостол Павел свидетельствует, говоря: «тайный Божий Совет есть Христос, Которым открыты все сокровища премудрости и ведения» (ср.: Кол. 2:2-3). Впрочем, слово не произносится прежде, чем оно образуется т.е. в уме говорящего, так как природа слова рожденная. Так и Слово о Самом Себе свидетельствовало, что Оно не есть Само от Себя, но рождено, и что Оно — не Отец, а Сын, ибо сказало: «Бога... никто никогда не мог видеть, но Единородный... сущий в недре Отца, Сам возвестил нам о Нем» (ср.: Ин. 1:18). И еще говорит: «И Я пришел от Отца» (ср.: Ин. 5:43 и Ин. 16:28). И если скажешь, что то, что есть, не может быть рождено, ложным сделаешь свидетельство Писания, которое говорит: «было» а затем: «рожден из недра Отца Своего».

«От начала было Слово». Берегись, дабы в этом месте не подумать о слове слабом и не сочти Его столь ничтожным, что назовешь Его гласом. Ибо глас от начала не существует, так как гласа нет прежде, чем он будет произнесен, и после того, как произнесен, его опять не существует. Итак, не гласом было Слово, Которое по Своей природе было подобием существа Своего Отца, и не гласом Отца, а образом Его. Ибо если дети, тобой производимые, подобны тебе, то как ты думаешь, что Бог родил глас, а не Бога? И если сын Елисаветы, наименованный «гласом» (Мф. 3:3. Мк. 1:3. Лк. 3:4), есть человек, то тем более Бог, названный Словом, есть (истинный) Бог. Если возразишь, что Сын в Писании ясно обозначается именем Слово, то рассуди, что Иоанн, который также называется гласом, существует, однако, как лицо; подобным образом и Бог, Который называется Словом, есть тем более Бог Слово. Если же подумаешь, что Сын есть помышление Отца, то спрошу: разве единожды Отец помыслил? Ибо если помышления Его многи, то как Сын может быть Единородным? И если Сын есть внутреннее Его помышление, то как Он — одесную Его? «От начала было Слово». Но не то слово, какое изрекалось при начале мира, есть сие Слово, так как Оно существует прежде начала и прежде времени, ибо нет ни дня, ни часа, когда бы Его не было. Истинное Слово есть не то, которое в одно время существует, а в другое нет, или не то, которое некогда не существовало и потом было создано, но то, которое уже было всегда, постоянно, от начала, от вечности. Поскольку Тот, Кто изрекает Слово, вечен, и так как Слово это подобно сказующему Его, и есть Слово Сказующего, потому и говорит: «От начала было Слово». И дабы показать, что Его рождение предшествовало всякому началу и границам времени, сказал: «было».

Далее, если Слово сие «было у Бога», а не Богу не Богом создано и не для Бога назначено, как прочие сотворенные вещи, то словами «у Бога» евангелист ясно излагает нам, что как был Бог, у Которого было Слово, так и Самое Слово существовало у Бога как Бог. «От начала было Слово». Этими словами две вещи изъясняет, именно: природу Слова и Его рождение. И дабы не оставить «Слово» без толкования, добавил: «Сие Слово было у Бога», — чем двойное возвестил: во-первых, что Слово не есть, как какой-нибудь человек, ибо «было у Бога», потом — образ бытия Слова. «И Бог было Слово», — чем троякому научил, именно, что Слово есть Бог, Лицо и рождено. «Оно было от начала у Бога». Благоразумно эти слова присоединил, дабы не показалось, что он возвещает одно Лицо. «Оно было от начала у Бога» (ср.: Ин. 1:2). Итак, (евангелист) сказал, во-первых, о рождении Его, во-вторых, что Оно было у Бога, в-третьих, что Оно и было Бог, в-четвертых, что Оно уже прежде было у Бога.

***

Ефесяне были слушателями Евангелиста Иоанна. Он, когда увидал, что три товарища его начали свои Евангелия с тела (рождения Господа по плоти); то дабы люди не подумали, что был только человек Тот, Кто явился ему, а не Сын Божий, — уклонился от своих товарищей и дал своему Евангелию новое начало, которого не сделали его товарищи. Посему во главе Евангелия своего начал раскрытием не того, что Он рожден от Марии, или от Давида и Авраама и Адама, но так: в начале было Слово, и то Слово было к Богу, и Бог было то Слово.

Eν α̉ρχή — в начале. Слова эти — употребленныя Евангелистом — хотя напоминают слова бытописателя: в начале сотвори Бог Небо и Землю (Быт. 1:1), но там они означают начало бытия, следовательно начало времени: здесь же прямо говорится, что Слово уже было в начале, следовательно прежде бытия, или, как выражается сама Божественная Премудрость: прежде век основа мя: в начале прежде неже Землю сотвори,... егда готовяшеся Небо с Ним бых (Притч. 8:23, 27). К изображению этой Божественной Премудрости (chocmah = у LXX σοφία) у ветхозаветных писателей (Притч. 8, Сир. 24 и параллельныя места) имеет ближайшее отношение Логос Иоанна; впрочем, там Премудрость более олицетворение, нежели действительное Лице, и не имеет строгой определённости, так что у одних Отцов Церкви (Иустин, Ириней) под этой Премудростию разумеется Третье Лице Пресвятыя Троицы — Дух Святый; у других (большинство последующих) - Второе Лице — Сын Божий.

Итак, этот единый и единственный Бог не без Слова. Если же Он имеет Слово, то должен иметь Слово не безипостасное, начавшее быть и имеющее престать. Ибо не было времени, когда Бог был без Слова. Напротив, Бог всегда имеет Слово Свое, Которое рождается от Него и Которое не таково, как наше слово – не ипостасное и в воздухе разливающееся, но есть ипостасное, живое, совершенное, не вне Его (Бога), но всегда в Нем пребывающее. Ибо где Ему быть вне Бога? Но так как естество наше временно и удоборазрушимо; то и слово наше не ипостасно. Бог же как присносущный и совершенный и Слово будет иметь также совершенное и ипостасное, Которое всегда есть, живет и имеет все, что имеет Родитель. Наше слово, происходя из ума, не есть ни совершенно тождественно с умом, ни совершенно различно; ибо, будучи из ума, оно есть нечто иное в отношении к нему; но так как оно обнаруживает ум, то и не есть совершенно отличное от ума, но будучи по естеству – одно с ним, различается от него как особое подлежащее: так и Слово Божие, поскольку существует само по себе, различается от того, от кого имеет ипостась; поскольку же проявляет в себе то же самое, что есть в Боге; то по естеству есть одно с ним. Ибо как в Отце усматривается совершенство во всех отношениях, так видно то же и в рожденном от Него Слове¹. ==
*** Для Слова должно быть и дыхание; ибо и наше слово не без дыхания. Но наше дыхание отлично от нашего существа: оно есть вдыхание и выдыхание воздуха, втягиваемого и выдыхаемого для существования тела. При произношении слова оно делается звуком, обнаруживающим собою силу слова. И в Божием естестве, простом и несложном, должно благочестно исповедывать бытие Духа Божия, потому что Слово Его не есть недостаточнее нашего слова; но было бы нечестием думать, что в Боге Дух есть нечто отвне привходящее, как это бывает в нас, существах сложных. Напротив, как слыша о Слове Божием, не признаем Его безипостасным или таким, которое приобретается учением, произносится голосом, разливается в воздухе и исчезает, но таким, которое ипостасно существует, имеет свободную волю, – деятельно и всесильно: так, узнав, что Дух Божий сопутствует Слову и проявляет Его действие, мы не почитаем Его дыханием неипостасным; ибо таким образом мы унизили бы до ничтожества величие Божественного естества, если бы о Духе, Который в Нем, имели такое же разумение, какое имеем о нашем духе; но почитаем Его силою, действительно существующею, созерцаемою в собственном ее и особенном личном бытии, исходящею от Отца, почивающею в Слове и Его проявляющею, которая поэтому не может отделяться ни от Бога, в Котором она есть, ни от Слова, которому сопутствует, и которая не так обнаруживается, чтобы исчезнуть, но, подобно Слову, существует лично, живет, имеет свободную волю, сама собою движется, деятельна, всегда хочет добра, во всяком изволении силою сопровождает хотение и не имеет ни начала, ни конца; ибо ни Отец никогда не был без Слова, ни Слово – без Духа. Таким образом, единством естества совершенно опровергается многобожие эллинов, а принятием Слова и Духа отвергается учение иудеев; и от тех и других остается то, что полезно, то есть, из учения иудеев – единство естества, а из эллинизма – одно различие по ипостасям.²

Если бы Иоанн хотел сам с нами беседовать, или говорить нам что-либо свое, от себя, то нужно было бы сказать о роде его, об отечестве, о воспитании. Но так как не он, а сам Бог через него вещает роду человеческому, то на­следовать это представляется мне излишним и неуместным. Впрочем, может быть, это и неизлишне и даже весьма нужно. Когда узнаешь, кто он был, откуда и от кого происходил, и каков был сам по себе, потом услышишь его глас и все его любомудрие, — тогда ясно увидишь и то, что Евангелие было не собственным его произведением, но делом боже­ственной силы, которая действовала в душе его. Итак — какое же было его отечество? Отечества у него не было почти ника­кого; он происходил из бедного селения, из страны самой в то время презренной, которая не имела в себе ничего хорошего. Книжники в унижение Галилеи говорили: «рассмотри и увидишь, что из Галилеи не приходит пророк» (Ин. 7:52). Унижает ее и истинный израильтянин, говоря: «из Назарета может ли быть что доброе?» (Ин. 1:46). Будучи из такой страны, Иоанн не происходил и из какого-нибудь замечательного в ней места, и не был там известен по своему имени. Отец его был бедный рыбарь, до того бедный, что и детей своих приготовлял к тому же ремеслу. А вы знаете, что ни один ремесленник не захочет добровольно сделать своего сына наследником собственного ремесла, если только не будет принужден к тому крайнею бедностью, особенно, если ремесло его низко. Но нет беднее, нет презреннее, невежественнее рыбарей; впрочем и между ними одни выше, а другие ниже. Апостол и в этом отношении занимал самую последнюю степень. Он и не в море ловил рыбу, а трудился в одном небольшом озере. И вот, когда он там находился вместе с отцом и Иаковом братом своим, и чинил с ними прорванные сети, что также показывало крайнюю бедность, — призвал его Христос. А что касается до внешнего образования, то и отсюда уже можно заключать, что он был вовсе необразован. Притом свидетельствует (об этом) и Лука, когда пишет, что он был человек не только простой, но и безграмотный. И это должно быть так; кто был так беден, не являлся среди народа, никогда не обращался с значительными людьми, но был занят только рыболовством, а если иногда и встречался с кем-нибудь, то беседовал разве с покуп­щиками рыбы и поварами, тот мог ли сделаться чем-нибудь лучше неразумных животных? Как было ему не подражать безгласию самих рыб? И вот этот-то рыбарь, вращавшийся около озер, сетей и рыб, родом из Вифсаиды галилейской, сын бедного рыбаря, и бедного до крайнего убожества, человек простой и притом на последней степени простоты, не изучавший наук ни прежде, ни после соединения со Христом, — вещает к нам. Узнаем же, о чем он с нами беседует. Не о том ли, что на полях? Или — что в реках? Не о торговле ли рыбою? Иной, может быть, и ожидал бы услышать это от рыбаря. Но не бойтесь; ничего подобного мы не услышим. А услышим о том, что на небесах и чего прежде его еще никто не знал. Он приносит к нам столь возвышенные догматы, столь превосходные правила жизни и такую му­дрость, какие возможны только для вещающего из самых глубин Духа, и вещает так, как только что пришедший с самых небес. Еще более, и из живущих на небе, как я и прежде говорил, не все могли бы это знать. Скажи же мне, свойственно ли это рыбарю? Или хотя бы ритору, или софисту, или философу, или вообще всякому, изучившему внешнюю мудрость? Нет; обыкновенному человеческому духу не воз­можно любомудрствовать так о вышнем бессмертном и блаженном Существе, о ближайших к нему силах, о бессмертном и бесконечной жизни, о естестве тел смертных, но впоследствии имеющих соделаться бессмертными, о будущем суде и наказании, о предстоящих отчетах в словах и делах, в мыслях и чувствах, также — знать, что такое человек, и что — мир, что такое человек по существу, и что такое — кажущийся человеком, но не таковой на самом деле, что такое порок, и что — добродетель. Некоторые из этих предметов были наследуемы уче­никами Платона и Пифагора; а о прочих философах не стоит даже и упоминать нам, — до такой степени все они стали смешны. Именно они более других пользовались у эллинов уважением и считались главами этой науки. Они же, между прочим, написали нечто и относительно жизни гражданской и законов. Однакож и они к стыду своему оказались во всем смешнее детей. Они вводили общих для всех жен; извращали самую жизнь; повреждали честность брака; узаконивали и многое другое, столько же достойное смеха, и таким образом провели всю свою жизнь. Что же касается до души, то они оставили учение о ней самое постыдное; говорили, что души человеческие делаются мухами, комарами, деревьями; утверждали, что сам Бог есть душа, и вымышляли многие другие неле­пости. И не это одно достойно порицания, а также обширное у них море умозаключений. Как бы в море носимые туда и сюда, они никогда не останавливались на одном предмете, потому что обо всем говорили на основании неверных и нетвердых умствований. Но не таков этот рыбарь; он все изрекает с точностью, и, как бы стоя на камне, никуда не совращается. Он удостоился проникнуть в самые недоступные тайны и, имея в себе глаголющего самого Господа, не под­вергся никаким человеческим слабостям. А те философы, как люди, которые даже во сне не удостоились войти в царские чертоги, но вне их на площади оставались в толпе на­рода, и только по собственным соображениям гадали о невидимых предметах, — те впадали в великие заблуждения, когда хотели рассуждать о неизреченных предметах, и, как слепые и пьяные, даже в самых заблуждениях препирались друг с другом, и не только противоречили друг другу, но нередко и сами себе, непрестанно переменяя свои мнения об одних и тех же предметах. А этот неученый, простой житель Вифсаиды, сын Заведея (хотя бы тысячу раз эллины насмехались над грубостью этих названий, я тем не менее и даже тем с большею смелостью буду произносить их, так как чем более этот народ представляется им грубым и чуждым эллинского образования, тем более славным является наше учение). Когда человек необразованный и некнижный возвещает то, чего никогда и никто из людей на земли не знал, и не только возвещает, но и убеждает, тогда, если бы только и вещал он, то и это уже было бы великим чудом; а если ныне, сверх того, представляется еще другое, — важнейшее дока­зательство богодухновенности его глаголов, — именно, что он всех своих слушателей во всякое время убеждает, — то кто не подивится обитающей в нем силе? И это, как я уже сказал, служит величайшим свидетельством того, что он не сам от себя учит, — итак этот-то необразованный человек, написанным от него Евангелием объял всю вселенную, а телом пребывал в Азии, где в древности любомудрствовали все, принадлежавшие к эллинским школам. Там он был страшен для демонов, сияя среди врагов, уничтожая их мрак и разрушая твердыни демонские. Душою же своею он переселился в иную страну, достойную совершившего такие дела. Произведения эллинов все истребились и исчезли; а его деяния с каждым днем становятся более и более славными. С того времени, как явился он и с ним прочие рыбари, с того времени учение Платона и Пифагора, которое прежде почиталось господствующим, умолкло, так что (ныне) многие даже и по имени их не знают, хотя Платон, как говорят, и с царями беседовал, по их приглашению, имел много единомышленников, и плавал в Сицилию. А Пифагор, по прибытии в великую Элладу, показал здесь много разных родов чародейства. Ведь разговаривать с волами (говорят, что он и это делал) было не что иное, как дело волшебства. И это в особенности очевидно из того, что, беседуя, таким образом, с неразумными, он не только не приносил никакой пользы человечеству, но еще весьма много вредил ему. При­рода человеческая конечно способнее к изучению философии; но он, как говорят, при помощи волхования беседовал с орлами и волами, Он не делал природы неразумной разумною (это и невозможно для человека), а волхованием только обманывал неразумных. Оставив учить людей чему-нибудь полезному, он внушал им, что все равно есть бобы или головы своих родителей, а своих последователей уверял, что душа учителя их иногда бывала деревом, иногда — девицею, иногда — рыбою. Итак, не по справедливости ли все это уничтожено и исчезло совершенно? По справедливости, — вполне основательно. Но не таково учение этого простого и некнижного человека. Напротив, и сирияне, и египтяне, и индийцы, и персы, и эфиопы, и множество других народов, будучи людьми невежественными, научились любомудрствовать, когда переложили на свой собственный язык преподанное им учение. Итак, не напрасно я сказал, что для него вся вселенная была местом зрелища. Он не оставлял подобных себе по естеству, и не трудился напрасно над природою бессловесных, что было делом излишнего честолюбия ж крайнего безумия. Он, будучи чистым и от этой страсти, как и от других, только о том одном старался, чтобы вся вселенная научилась чему-нибудь полезному, могущему возвести ее от земли на небо. Поэтому он и не прикрывал своего учения, каким-нибудь мраком и тьмою, как те философы делали, закры­вая неясности учения, как бы некоторою завесою, зло, за­ключавшееся в сущности его. Его догматы яснее солнечных лучей, и потому доступны для всех людей по все­ленной. Приходившим к нему он не повелевал, подобно тому (Пифагору), молчать в продолжение пяти лет; не так учил, как бы сидели пред ним бесчувственные камни, не баснословил, все определяя числами. Но, отвергши всю эту сатанинскую мерзость и гибель, сообщил такую удобопонятность своим словам, что всё, сказанное им, ясно не только для мужей и людей разумных, но и для женщин и юношей. Он был уверен, что учение его истинно и полезно для всех, кто будет слушать, — и это свидетельствуют все последующие времена. Он привлек к себе всю вселенную, освободил жизнь нашу от всякого чуждого вымысла, после того, как мы услышали его проповедь. Поэтому-то мы, слушающие его, пожелали бы лучше лишиться жизни, нежели догматов, которые он преподал нам. А отсюда, как и отовсюду, очевидно, что в учении его нет ничего человеческого, но что наставления; дошедшие до нас чрез эту божественную душу, божественны и небесны. Мы не найдем у него ни шума слов, ни напыщенности в речи, ни излишнего и бесполезного украшения и сочетания имен и слов (да это чуждо и вся­кого любомудрия); но увидим непреоборимую, божественную силу, правых догматов непобедимую крепость, сочетание безчисленных благ. Искусственность была бы излишня в проповеди Евангелия; она свойственна софистам, лучше же сказать — и не софистам, а неразумным детям, так что и сам их философ (Платон) представляет своего учителя весьма стыдящимся этого искусства, и говорящим своим судьям, что они услышать от него речи, произносимые просто и как случится, не изукрашенные словами и не испещренные именами и выражениями, — потому что, говорил он, неприлично мне было бы, достопочтенные мужи, в таком возрасте составлять детские речи, и с ними приходить к вам. Но посмотри, какой смех! Чего, по описанию этого философа, учи­тель его избегал, как дела детского, того сам он более всего домогался. Так-то во всех случаях водились они одним честолюбием! А в Платоне ничего нет удивительного, кроме этого одного. Подобно тому, как, открыв гробы, отвне окрашенные, ты увидишь, что они наполнены тлением и зловонием и сгнившими костями, подобно этому и в мнениях этого фи­лософа, если обнажишь их от прикрас в выражении, уви­дишь много мерзости, особенно когда он философствует о душе, без меры и превознося ее и унижая. Диавольская это хитрость — ни в чем не соблюдать умеренности, но, увлекая в противоположные крайности, вводить в заблуждение. Иногда он говорить, что душа причастна божескому существу; а иногда, возвысив ее так неумеренно и так нечестиво, оскорбляет ее другою крайностью, вводя ее в свиней и ослов, и в других животных, еще хуже. Но об этом довольно, или лучше ска­зать — и то уже через меру. Если бы можно было научиться от них чему-нибудь полезному, то следовало бы и более ими за­няться. А так как нужно было только обнаружить их постыдные и смешные стороны, то и это сказано нами более надлежащего. Итак, оставив их басни, приступим к нашим догматам, свыше принесенным к нам в устах этого рыбаря; и ничего человеческого не имеющим. Станем же рассматривать его изречения, и, к чему призывали мы вас вначале, то есть, чтобы вы тщательно внимали словам нашим, тоже самое напоминаем вам и теперь. Итак, чем же начинает евангелист свое сказание? «В начале было Слово, и Слово было у Бога» («В начале бе слово, и слово бе к Богу»). Видишь ли ты в этом изречении всё его дерзновение и силу? Как он вещает, нисколько не колеблясь, не ограни­чиваясь догадками, но все говоря положительно? Свойство учи­теля — не колебаться в том, что сам он говорит. А если бы кто, желая наставлять других, нуждался в человеке, ко­торый бы мог поддерживать его самого, то по справедливости ему следовало бы занимать место не учителя, а учеников. Если же скажет кто-нибудь: почему евангелист, оставив первую Причину, тотчас начал беседовать с нами о второй? — то говорить о «первом» и «втором» мы отказываемся. Божество выше числа и последовательности времен: поэтому и отре­каемся говорить так, но исповедуем Отца самосущего, и Сына от Отца рожденного. Так, скажешь ты; но почему же (евангелист), оста­вив Отца, говорит о Сыне? Потому, что Отец был всеми признаваем, хотя и не как Отец, а как Бог; но Единородного не знали. Поэтому-то и справедливо евангелист поспешил тотчас, в самом начале, предложить познание о Нем для тех, которые не ведали Его. Впрочем и об Отце он не умолчал в этих же словах. Обрати внимание на духовный смысл их. Знал он, что люди «искони» (Ин. 1:2) и прежде всего признавали и чтили Бога. Поэтому сперва и говорит (о бытии Сына): в начале, а потом далее называет Его и Богом, но не так, как Платон, который одного называл умом, а дру­гого душою. Это чуждо божественного и бессмертного естества. Оно не имеет ничего общего с нами, но весьма далеко от общения с тварью, — разумею по существу, а не по действиям. Поэтому-то евангелист и называл Его Словом. Имея намерение вразумить (людей), что это Слово есть Единородный Сын Божий, евангелист, чтобы кто-нибудь не предположил здесь страстного рождения, предварительно наименованием Сына Сло­вом уничтожает всякое злое подозрение, показывая и то, что Он есть от Отца Сын, и то, что Он (рожден) безстрастно. Видишь ли, как я сказал, что в словах о Сыне он не умолчал и об Отце? Если же этих объяснений недостаточно для совершенного уразумения этого предмета, не удивляйся: у нас теперь речь о Боге, о Котором невозможно достойным образом ни говорить, ни мыслить. Поэтому и евангелист нигде не употребляет выражения: существо, — так как и невоз­можно сказать, что есть Бог по Своему существу, — но везде показывает нам Его только из Его действий. Так видим, что это Слово немного после называется у него светом, и опять свет этот именуется жизнью. Впрочем, не по этой одной причине он так называл Его; но, во-первых, по этой причин, а во-вторых, потому, что Слово имело возвестить нам об Отце. «Сказал вам все, — сказано, — что слышал от Отца Моего» (Ин. 15:15). Называет же Его вместе и светом и жизнью потому, что Он даровал нам свет ведения, а отсюда — жизнь. Вообще же нет ни одного такого имени, нет таких ни двух, ни трех и более имен, которые были бы достаточны для выражения того, что касается Божества. По край­ней мере, желательно, чтобы хотя многими (именами), хотя и не вполне ясно, можно было изобразить Его свойства. Не просто же евангелист назвал Его Словом, а с прибавлением члена (о), отличая Его и этим от всех других (существ). Ви­дишь ли, как не напрасно я сказал, что этот евангелист вещает нам с небес? Смотри, куда он тотчас, в самом начале, воспарив, возвел душу и ум своих слушателей. Поставив ее выше всего чувственного, выше земли, выше моря, выше неба, он возводит ее превыше самих ангелов, горних херувимов и серафимов, выше престолов, начал, властей и вообще убеждает ее вознестись выше всего сотворенного. Что же? Ужели, возведши на такую высоту, он мог остановить нас здесь? Никак. Но подобно тому, как если бы человека, стоящего на берегу моря, и обозревающего города, берега и пристани, привел кто-нибудь на самую середину моря и тем, конечно, удалил бы его от прежних предметов, однакож ни на чем не мог бы остановить взора его, а только ввел бы его в неизмеримое пространство зрения, так и евангелист, возведши нас выше всякой твари, устремив нас к вечности, ей предшествовавшей, оставляет взор наш но­ситься, не давая ему достигнуть в высоте какого-либо конца, так как там и нет конца: Разум, восходя к началу, испытывает, какое это начало. Потом, встречая: «было», всегда пред­варяющее его мысль, не находит, где бы ему остановить свой помысел, но, напрягая взор и не имея возможности ничем его ограничить, утруждается и опять возвращается долу. Выражение: «В начале было…» — означает не что иное, как бытие присносущное и беспредельное. Видишь ли истинное любомудрие и догматы божественные, — не такие, как у эллинов, предполагающих времена и признающих одних богов старшими, других младшими? Ничего подобного нет у нас. Если Бог есть, как и действительно есть, то ничего нет прежде Его. Если Он — Творец всего, то Он — первее всего. Если он — Владыка и Господь всего, то все — после Него, и твари и века. Хотел я дойти и до других рассуждений, но, может быть, утомилась (ваша) мысль. Поэтому, предложив еще некоторые наставления, которые могут быть полезны вам для разумения как уже предложенных бесед, так и будущих впоследствии, я за­молкну. Какие же это наставления? Знаю, что многие утомляются от продолжительности бесед. Но это бывает тогда, когда душа обременена многими житейскими попечениями. Как зрение, когда оно чисто и ясно, бывает остро и не утомляется, легко рассматривая мельчайшие предметы, но как скоро какая-нибудь дурная влага стекает с головы (на лицо), или снизу подни­мается дым или пар, то пред зрачком образуется как будто густое облако, которое не позволяет ясно видеть и самых больших предметов, так обыкновенно бывает и в душе. Когда она очищена и не имеет в себе никакой возму­тительной страсти, тогда она зорко видит то, на что ей взи­рать должно. Когда же она, будучи помрачена страстями, погу­бит свою доблесть, тогда неспособна делается ни к чему вы­сокому, скоро утомляется и падает, склоняется ко сну и ле­ности, опускает из виду то, что могло бы способствовать ей к добродетели и жизни добродетельной, и не обращается к ней с ревностью. Итак, чтобы и с вами этого не случилось (я же не перестану внушать вам это), укрепите дух ваш, чтобы не услышать вам тех же слов, какие сказаны были Павлом верующим евреям. И для них, — говорил он, — «многое было слово и трудно передаваемое», — не потому, чтобы таково оно было по существу своему, но «потому, — говорит он, — что вы сделались неспособны слышать» (Евр. 5:11). Больной и немощный обыкновенно утруж­дается так же кратким, как и продолжительным словом, и предметы ясные и удобопонятные считает трудно постигаемыми. Но здесь да не будет ничего такого; но пусть каждый внимает учению, отложив всякое житейское попечение. Когда слушателем овладевает пристрастие к богатству, то невозможно, чтобы его занимало подобным образом и желание слушать поучения, потому что душа, сама в себе единая, не может вмещать в себе многих желаний, но одно желание подавляется другим, и душа, таким образом, как бы разрываемая, делается еще слабее. Между тем, если какое-либо желание преобладает, то уже все обращает в свою пользу. Так обыкно­венно случается и с детьми. Когда кто имеете у себя только одно дитя, то крайне любит этого одного; когда же сделается отцом многих детей, то и расположенность его к ним, раз­делившись, становится слабее. Если же так бывает там, где господствует естественное влечение и сила, и где любимые предметы сродни между собою, то что сказать о произвольном расположении и увлечении, и особенно, когда виды любви прямо противоположны один другому? А любовь к богатству про­тивна любви к поучениям. Входя сюда, мы входим на небо, не по месту, разумею, но (по душевному) расположению. Ведь можно и находясь на земле стоять на небе, созерцать тамошние предметы и слушать исходящее оттуда глаголы. Итак, никто не приноси на небо ничего земного. Никто, стоя здесь, не озабочивайся делами домашними. Отсюда бы надлежало пе­реносить в дом и на торжище пользу, здесь приобретенную, и сохранять ее там, а не это место наполнять попечениями, свойственными дому и торжищу. Для того-то мы и приступаем к учительской кафедре, чтобы здесь очищать скверны, отвне к нам привходящие. Если же и среди этого малого поучения мы хотим растлеваться посторонними речами или делами, то лучше бы и не начинать. Пусть же никто в церкви не печется о делах домашних; напротив, пусть и в доме размышляет о предметах церковного учения. Пусть они будут для нас предпочтительнее всего, так как они относятся к душе, а те (домашние дела) к телу; лучше же сказать — и душе и телу полезны здешние поучения. Поэтому пусть будут они делом главным, а все прочее делом мимоходным. Они принадле­жат и настоящей жизни и будущей, а дела внешние — ни той, ни другой, если не располагаются по правилам, основанным на первых. Здесь единственно можно научиться не только тому, чем будем мы после этой жизни и как тогда будем жить, но и тому, как управить жизнь настоящую. Этот дом есть духовная лечебница, устроенная для того, чтобы в ней враче­вали мы те раны, которые получаем отвне (в мире), а не для того, чтобы выходить отсюда с новыми ранами. Если же мы не станем внимать тому, что глаголет нам Дух Святой, то не только не очистим прежних ран, но еще и другие получим. Будем же со всем тщанием внимать этой книги, те­перь пред нами раскрываемой. Впоследствии не много потребно будет труда (для её изучения), если тщательно мы узнаем её начальные и основные изречения, но, потрудившись немного вна­чале, будем потом в состоянии, по слову Павла, «и других научить» (2 Тим. 2:2). Апостол Иоанн весьма возвышен, обилен многими догматами, и о них беседует более, нежели о чем-нибудь другом. Будем при том слушать не мимоходом. Для того-то мы и изъясняем (евангелие) понемногу, чтобы для вас все было удобопонятно, и чтобы ничто не выходило из памяти. Убоимся же сделаться виновными пред тем голосом, кото­рый сказал: «Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха» (Ин. 15:22). Какое мы будем иметь преимущество пред теми, которые вовсе не слышали (евангелия), если и после слушания уйдем домой, ничего не имея, а только удивляясь произнесенным словам? Дайте нам сеять на добрую землю; дайте для того, чтобы еще более побудить нас (к сеянию). Если кто имеет в себе терние, пусть воспламенит огонь Духа; кто имеет сердце грубое и упорное, пусть сделает его мягким и удобопреклонным, пользуясь тем же огнем. Если кто, нахо­дясь при пути, попирается всякими помыслами, пусть входит во внутреннейшие чувства и не сообщается с теми, которые хотят войти туда на расхищение, и тогда мы увидим нивы ваши тучными. Если таким образом мы будем о себе забо­титься, и с трудолюбием прилежать к этому духовному собеседованию, то хотя и не вдруг, по крайней мере мало-помалу, отрешимся от всего житейского. Будем внимательны, чтобы не было и о нас сказано: «как у глухого аспида уши их» (Пс. 57:5). Скажи мне, чем различается от зверя такой слушатель? Напротив, не безсловеснее ли всякого безсловесного тот, кто остается невнимательным, когда говорит Бог? Если быть человеком — в том состоит, чтобы благоугождать Богу, — то не хотящий даже слышать о том, как это исполнить, что есть иное, как не зверь? Подумай же, как велико это зло, если тогда, как Христос желает сделать нас из людей равноангельными, мы сами себя превращаем из людей в зверей! Быть рабом чрева, быть одержимым страстью к богатству, гневаться, терзать, попирать ногами других, — свойственно не людям, а зверям. Впрочем, каждый зверь имеет, так сказать, свою особенную страсть, и притом по природе, а человек, свергший с себя власть разума, отторгшийся от жизни по Богу, предает себя всем страстям, и делается уже не зверем только, но каким-то чудовищем разновидным и разнохарактерным, и в самой природе своей уже не находит для себя извинения. Всякое зло происходит от произволения и свободных намерений. Но да не будет, чтобы когда-либо помыслить это о церкви Христовой! О вас мы думаем лучше, и имеем надежду спасения. Но чем более мы уверены в этом, тем более не оставим предохранительных внушений, чтобы, взошедши на самый верх добродетелей, достигнуть нам с вами обетованных благ, которых да сподобимся все мы, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым Отцу и Св. Духу слава во веки веков. Аминь.
* * * Излишне было бы теперь убеждать вас к внимательному слушанию. Вы уже поспешили показать это на самом деле. Это стечение, это стояние с напряженным вниманием, эта поспешность — оттесняя друг друга, занять ближайшее место, откуда внятнее для вас был бы слышен наш голос, нежелание выйти отсюда, несмотря на тесноту, пока не окончится это духовное зрелище, рукоплескания и возгласы одобрения, — все свидетельствует о вашей душевной теплоте и усердии к слушанию. Потому-то и излишне увещевать вас к слушанию, а нужно только внушить вам, чтобы вы и всегда сохраняли в себе такое усердие, и не только бы здесь его показывали, но чтобы, и дома находясь, муж с женою, отец с детьми бе­седовали об этом; пусть одни передают другим и спрашивают друг друга, и пусть все оказывают взаимно такую добрую помощь. Никто не говори мне, что нам не нужно за­ниматься этим с детьми. Не только этим должно заниматься, но об этом только одном и надобно бы вам заботиться. Однакож, ради немощи вашей, я уже не говорю этого; я и не отвожу детей от посторонних занятий, так же как и вас не отвлекаю от общественных дел. Я считаю только справедливым, чтобы из семи дней один посвящен был общему нашему Господу. В самом деле, как это несообразно — рабам своим приказывать, чтобы они все время служили нам, а нам самим не уделить и малейшего времени для Господа, и притом тогда, как наше служение не приносит Ему ни­чего (потому что Бог ни в чем не нуждается) и только нам же самим обращается в пользу! Когда вы водите детей на зрелища, то не находите препятствия к этому ни в науках, ни в другом чем-нибудь. А когда надобно собрать и полу­чить какую-нибудь духовную пользу, вы это дело называете бездельем. Как же вы не прогневаете Бога, когда во всем другом упражняете своих детей и на то находите время, а занимать их делом Божиим считаете тягостным и неблаговременным для детей? Нет, не так, братья! Этот-то возраст преимущественно и нуждается в таких уроках. Возраст нежный, — он скоро усваивает в себе то, что ему говорят, и как печать на воске, в души детей отпечатлевается то, что они слышат. А между тем и жизнь их тогда уже начинает склоняться или к по­року или к добродетели. Потому, если в самом начале, и, так сказать, в преддверии отклонить их от порока, и на­править их на лучший путь, то на будущее время это уже обратится им в навык и как бы в природу, и они уже не так удобно по своей воле будут уклоняться к худшему, по­тому что навык будет привлекать их к делам добрым. Тогда и для нас они будут достопочтеннее самих стариков, и для гражданских дел они будут полезнее, обнару­живая в юности свойства старцев. Невозможно, как я и прежде говорил, чтобы наслаждающиеся таким слушанием (Евангелия) и внимающие такому апостолу отходили отсюда, не получив какого-либо истинного, великого блага, будет ли участником в этой трапезе муж, или жена, или юноша. Если мы, приучая зверей к нашим словам, таким образом укрощаем их, то не гораздо ли более чрез это духов­ное учение мы можем исправлять людей, когда там и здесь есть великое различие и между врачевствами и между врачуе­мыми? Ведь и грубость в нас не такова, как в зверях: у них она зависит от природы, а у нас от воли; да и сила слов не одинакова: там она происходит от человеческой мысли, а здесь — от силы и благодати Духа. Итак, кто отчаи­вается в себе самом, тот пусть помыслит об укрощенных зверях — и он никогда не впадет в отчаяние. Пусть всегда приходит он в эту лечебницу; пусть постоянно слушает законы Духа и, возвращаясь домой, слышанное записывает в своем уме. Таким образом, он будет в до­брой надежде и в безопасности, на самом деле чувствуя успех. И диавол, как скоро увидит, что в душе написан закон Божий, а сердце сделалось скрижалями этого за­кона, уже не будет боле приступать. Где будут царские письмена, не на столе медном начертанные, но в боголюбивом сердце Духом Святым запечатленные, и благодатью блистающие, — туда он не сможет даже и заглянуть, а далеко отбежит. Для него и для помыслов, от него влагаемых, ничто так не страшно, как мысль, занятая предметами божественными, душа, постоянно прилежащая к этому источнику. Такую-то не может ни опечалить что-либо в настоящем, хотя бы то было и неприятное, ни надмить что-либо благоприятное; но, среди бурь и волнений, она будет наслаждаться тишиною. Да и не от природы вещей происходит наше смущение, а от немощи нашего духа. Если бы мы подвергались этому страданию вследствие обстоятельств, то все люди должны были бы испытывать его, потому что все мы плывем по одному и тому же морю, на котором невозможно миновать волн и бурь. Если же есть люди, которые остаются вне бури и волнения моря, то очевидно, что бурю производят не обстоя­тельства, но состояние нашего духа. Следовательно, если мы настроим душу так, чтобы она все легко переносила, то не бу­дет для нас ни бури, ни потопления, а будет всегда благоприятная тишина. Но я не знаю, как, предположив себе ничего такого не говорить, я так увлекся этим поучением. Про­стите мне это многословие. Я боюсь, и очень боюсь, чтобы не ослабело в вас теперешнее усердие. Если бы я уверен был в этом, то не стал бы теперь говорить вам ничего та­кого. Усердие может облегчить для вас всякое дело. Время однакож заняться предстоящим сегодня, чтобы вы не утомлен­ные выступили на поприще. Предстоят же нам подвиги против врагов истины, против таких, которые все придумывают к тому, чтобы уничтожить славу Сына Божия, лучше же сказать — свою собственную. Слава Сына Божия всегда пребывает такою, какова она есть, нисколько не уменьшаясь от злохульного языка; но те, которые стараются уничтожить Того, Кому, по словам их, они поклоняются Св. Златоуст разумеет ариан, которые признавали Сына Божия существом достопоклоняемым, только не совечным и не единосущным Отцу., покрывают лица свои бесчестием, а душу подвергают казни. Итак, что же они говорят, когда мы так рассуждаем? Говорят, что изречение: — «в начале было Слово», — еще не доказывает прямо вечности (Сына), потому что тоже сказано и о небе и о земли (Быт. 1:1). О, бесстыдство и нечестие! Я беседую с тобой о Боге, а ты мне указываешь на землю и людей, происшедших от земли. Таким образом, если Христос называется Сыном Божиим и Богом, также и человек называется Сыном Божиим и Богом (как, например: «Я сказал: вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы» (Пс. 81:6)), ужели поэтому ты будешь состязаться с Единородным о сыновстве, и скажешь, что в этом отношении Он не имеет никакого преимущества пред тобой? Никак, гово­ришь ты. Однакож ты это делаешь, хотя и не выражаешь на словах. Каким образом? Ты утверждаешь, что и ты уча­ствуешь в усыновлении по благодати, и Он — тоже. Если ты говоришь, что Он есть Сын не по естеству, то этим выра­жаешь не иное, а именно то, что Он — Сын по благодати. Впрочем, рассмотрим и свидетельства, какие приводят нам. Сказано: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста» (Быт. 1:1-2). Также: «Был один человек из Рамафаим-Цофима» (1 Цар. 1:1). Вот свидетельства, которые они считают силь­ными! И действительно это сильно, но для доказательства утверждаемой нами правоты догматов; а для поддержания хулы (еретиков) ничего не может быть слабее этих доказательств. Скажи, что общего имеют слова — «сотворил» и «было»? Или что общего у Бога с человеком? Для чего ты смешиваешь то, что не терпит смешивания, сливаешь раздельное, и горнее делаешь дольним? Здесь слово: «было» не одно, само по себе, означает вечность, а в соединении с другими выражениями: «в начале было» и: «Слово было». Подобно тому, как выражение: «сущий», когда говорится о человеке, показывает только настоящее время, а когда о Боге, то означает вечность, так и выражение: «было», когда гово­рится о нашем естестве, означает прошедшее для нас время, и именно известный предел времени, а когда — о Боге, то выражает вечность. Итак, слыша «о земле» и «человеке», не следует предполагать о них ничего более того, что свойственно природе сотворенной. Все сотворенное, что бы то ни было, произошло во времени, или в известном пределе его. А Сын Божий выше не только всякого времени, но и всех веков, Он есть Творец их и Создатель. «Чрез Которого, — сказано,– и веки сотворил» (Евр. 1:2). Творец же, конечно, существует прежде своих творений. Но так как некоторые до такой степени бесчувственны, что и после этого думают нечто высокое о своем достоинстве, то слово Божие выражениями: «сотворил» и «человек был» предваряет такую мысль слушателей и уничтожает всякое бесстыдство. Все сотворенное, как земля, так и небо, сотворено во времени, имеет временное начало и безначального в них нет ничего, потому что все (в известное время) получило бытие. Итак, когда ты услышишь выражения – «сотворил... землю» и «человек был», то излишне будешь суесловить, сплетая только бесполезную болтовню. Но я скажу еще нечто большее. Что же это? То, что если бы и о земле сказано было – «в начале была земля», и о человеке – «в начале был человек», то и в таком случай мы не должны были бы предполагать о них ничего более того, что нам известно о них ныне. Уже одно наперед стоящее имя «земли» и «человека», что бы потом об них ни говорилось, не позволяет уму воображать о них что-нибудь больше того, что ныне мы знаем; так же как и наоборот выражение: «Слово», хотя бы что-нибудь маловажное сказано было о Нем, само по себе не позволяет думать при этом ничего низкого и ничтожного. А о земли далее говорится: «Земля же была безвидна и пуста», Таким образом, сказав, что Бог сотворил землю и положил ей свойственный предел, бытописатель безопасно уже повествует о ней дальнейшее, зная, что никто не будет столько бессмыслен, чтобы почитать землю безначальною и несотворенною. Имя «земля» и выражение – «сотворил» достаточны для того, чтобы убедить самого несмысленного человека, что земля не вечна и не безначальна, но принадлежит к числу вещей, происшедших во времени. Кроме того, выражение: «было», когда употребляется о земле и человеке, означает не просто бытие, но в отношении к человеку – происхождение его из известной страны, а в отношении к земле – качество её бытия. Так Моисей не сказал просто: «земля же была», и потом умолк, но показал, в каком состоянии она была и после своего происхождения, т. е., она была «безвидна и пуста», еще покрыта водами и смешана с ними. И об Елкане не сказано только, что был человек, но в пояснение присовокуплено; откуда он был: «из Рамафаим-Цофима». Но о Слове (говорится) не так. Стыжусь я и сличать между собою такие предметы! Если мы запрещаем делать сравнение между людьми, как скоро сравниваемые весьма различны между собою по достоинствам, хотя существо их одно, то там, где столь беспредельное расстояние и по существу, и по всему прочему, не крайнее ли безумие – делать такие сличения? Но да будет милостив к нам Тот, Кто хулится ими! Не мы открыли надобность в таких рассуждениях, но нам подают к ним повод те, которые вооружаются против собственного спасения. Итак, что же я говорю? То, что выражение: «было», в отношении к Слову, означает, во-первых, вечность Его бытия: «в начале, – сказано, – было Слово». А во-вторых, то же «было» показывает, что Слово было у кого-либо. Так как Богу по преимуществу свойственно бытие вечное и безначальное, то, прежде всего, это и выражено. Потом, чтобы кто-нибудь, слыша – «в начале было Слово», – не признал Его и нерожденным, такая мысль предупреждается тем, что прежде замечания, что было Слово, сказано, что оно «было у Бога». А чтобы кто-либо не почел Его словом только произносимым или только мысленным, для этого прибавлением члена (ό), как я уже как я уже прежде сказал, и другим выражением («у Бога к Богу») устранена и такая мысль. Не сказано: «было в Боге», но: «было у Бога», чем означается вечность Его по ипостаси. Далее, еще яснее открывается это в присовокуплении, что «Слово было Бог». Но это Слово не сотворенное ли? – скажет кто-либо. Если так, то что же препятствовало сказать, что в начале сотворил Бог Слово? Так Моисей, повествуя о земле, не сказал: «в начале была земля», но сказал, что (Бог) сотворил ее, и тогда уже она «была». Что же, говорю, препятствовало и Иоанну подобным образом сказать, что в начале сотворил Бог Слово? Ведь если в рассуждении земли Моисей опасался, как бы не назвал ее кто-нибудь несотворенною, то гораздо более Иоанну следовало бы страшиться этого относительно Сына (Божия), если бы Он был сотворен. Мир, будучи видим, сам по себе проповедует Творца: «небеса, – сказано, – проповедуют славу Божию» (Пс. 18:1). Но Сын невидим и притом несравненно и безпредельно выше твари. Итак, если здесь, где не нужно было для нас ни слова, ни учения, чтобы признать мир сотворенным, пророк однакож ясно и прежде всего дает нам это видеть, – то гораздо боле Иоанну нужно было бы сказать это о Сыне, если, бы Он был сотворен. Так, скажут: однакож Петр высказал это ясно и определенно! Где же и когда? Тогда, когда, беседуя с Иудеями, говорил: «что Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса...» (Деян. 2:36). А почему же ты не присовокупляешь и дальнейших слов, именно: «Сего Иисуса, Которого вы распяли»! Или не знаешь, что одни изречения относятся к нетленному естеству, а другие к воплощению? В противном случае, если все вообще будешь так разуметь о Божеств, то придешь к заключению, что Божество и страданиям подвержено. Если же оно не причастно страданиям, то и не сотворено. Если бы кровь истекла из самого божеского и неизреченного естества, и оно, вместо плоти, было пронзено и рассечено гвоздями на кресте, то хитрословие твое в этом случае имело бы основание. Но как и сам диавол не стал бы таким образом богохульствовать, то для чего же ты притворно принимаешь на себя такое непростительное неведение, которым и демоны не прикрывали себя? Притом же слова: «Господь» и «Христос» относятся не к существу, но к достоинству. Первое означает власть, а второе – помазание. Итак, что же ты скажешь о Сыне Божием? Если бы Он и был сотворен, по вашему мудрованию, – эти изречения не имели бы места. Нельзя представить себе, что Он сперва был сотворен, а потом Бог поставил Его (Господом и Христом). Он неотъемлемое имеет начальство, и имеет его по самому естеству и существу Своему. Будучи спрошен, Царь ли Он есть, отвечал: «Я на то родился» (Ин. 18:37). А Петр говорит здесь о Нем, как о поставленном (в Господа и Христа), и – это относится у него только к воплощению. Что удивляешься, если Петр говорит это? И Павел, беседуя с афинянами, называет Его только мужем, говоря так: «посредством предопределенного Им Мужа, подав удостоверение всем, воскресив Его из мертвых» (Деян. 17:31). Ничего не говорит он здесь ни об «образе Божием», ни о «равенстве», Его (со Отцем), ни о том, что Он есть «сияние славы Его». Так и следовало. Тогда еще не время было для такого учения, а желательно было, чтобы они прежде приняли, что Он – человек и что воскрес. Так делал и сам Христос; а от Него и Павел, научившись, таким же образом устраивал дела своей проповеди. Не вдруг Христос открыл нам Свое божество, но сперва был почитаем только за пророка и Христа, – как бы простого человека; уже впоследствии из дел и слов Своих явился тем, чем был. Потому-то и Петр вначале употребляет такой же образ речи. Это была первая всенародная проповедь его к Иудеям. И так как они еще не в состоянии были ясно познать божество Его, то апостол обращает к ним слово о воплощении, чтобы слух их, прежде обученный этим словом, предрасположен был и к прочему учению. Если захочет кто прочитать всю проповедь апостола от начала, для того весьма ясно будет то, что я говорю. Апостол Петр также и мужем называет Его, и пространно рассуждает о Его страдании, воскресении и рождении по плоти. И Павел, когда говорит: «родился от семени Давидова по плоти» (Рим. 1:3), не иное что внушает нам, а именно то, что слово: «сотворил» употреблено в отношении к воплощению, как и мы исповедуем. Напротив, сын громов говорит нам ныне о бытии неизреченном и предвечном; потому, оставив слово – «сотворил», Он поставил: «было»; тогда как, если бы Сын Божий был создан, это-то особенно и нужно было бы с точностью показать. Если Павел опасался, как бы кто-нибудь из неразумных не предположил, что Сын больше Отца, и что Родивший некогда покорится Ему, почему и говорил в послании к Коринфянам: «Когда же сказано, что Ему все покорено, то ясно, что кроме Того, Который покорил Ему все» (1 Кор. 15:27), – хотя кто мог бы подумать, что Отец когда-нибудь подчинится Сыну, наравне со всеми тварями? – если же Павел опасался таких безрассудных мнений, потому и сказал: «кроме покорившего Ему вся», то гораздо более надлежало Иоанну, если бы Сын Божий был сотворен, опасаться, чтобы кто-нибудь не признал Его несотворенным, и это-то, прежде всего, надлежало ему изъяснить. Но теперь, так как Сын рожден, то и справедливо ни Иоанн, ни другой какой-либо апостол, или пророк, не сказали, что Он сотворен. Да и сам Единородный не преминул бы сказать об этом, если бы это было так. Тот, кто по снисхождению так смиренно говорил о Себе, тем более не умолчал бы об этом. Я считаю не невероятным, что Он скорее умолчал бы о Своем величии, которое имел, нежели, не имея его, оставил бы без замечания, что Он не имеет этого величия. То было благовидное побуждение к умолчанию – желание научить людей смиренномудрию, и поэтому Он умалчивал о том, что великого принадлежит Ему. А здесь ты не можешь указать никакого справедливого предлога к умолчанию. Если бы Он был создан, для чего было бы Ему умалчивать о Своем происхождении, когда Он не упоминал о многом таком, что действительно принадлежало Ему? Тот, кто для научения смиренномудрию часто говорил о Себе уничиженно, и приписывал Себе то, что на самом деле не свойственно Ему, Тот, говорю, если бы был создан, гораздо боле не преминул бы сказать об этом. Или ты не видишь, как Он сам все с тою целью, чтобы никто не признавал Его нерожденным, и говорит и делает, даже говорить о Себе по-видимому несообразно со Своим достоинством и существом, и нисходит до смирения пророка? Изречение: «Как слышу, так и сужу» (Ин. 5:30), также: «Он дал Мне заповедь, что сказать и что говорить» (Ин. 12:49) и тому подобные свойственны только пророкам. Итак, если, желая отстранить такое предположение, Он не обинуясь говорил о Себе столь смиренные слова, то тем более Он говорил бы подобным образом, если бы был создан, чтобы кто-нибудь не признал Его несозданным, – напр.: «не думайте» что Я рожден от Отца; Я сотворен, а не рожден, и – не одного с Ним существа. Но Он делает все напротив. Он употребляет такие выражения, которые невольно, даже не желающих того, заставляют принять противное мнение. Так, Он говорит: «что Я в Отце и Отец во Мне» (Ин. 14:10-11); также: «столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца» (Ин. 14:9) или: «дабы все чтили Сына, как чтут Отца»/ (Ин. 5:23); «как Отец воскрешает мертвых и оживляет, так и Сын оживляет, кого хочет» (Ин. 5:21); «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин. 5:17); «Как Отец знает Меня, так и Я знаю Отца... Я и Отец – одно» (Ин. 10:15, 30). Везде употребляя выражение: «как» и: «так и», показывает, что Он едино с Отцем и что имеет нераздельное с Ним существо. А силу власти Своей Он обнаруживает как в этих же изречениях, так и во многих других, – так, напр., когда говорит: «умолкни, перестань;... хочу, очистись;... повелеваю тебе, дух немой и глухой, выйди из него» (Мк. 4:39; Мф. 8:3; Мк. 9:25), также: «слышали, что сказано древним: не убивай, ...А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду» (Мф. 5:21-22). И все другое подобное, что Он законополагает и чудотворит, достаточно доказывает власть Его; а лучше сказать, и самая малейшая часть того может вразумить и убедить людей, не совсем бесчувственных. Но таков дух тщеславия, что оно ослепляет разум увлекаемых им людей, даже в отношении к самым очевидным предметам, побуждает противоречить даже признанным истинам; а других, и очень хорошо разумеющих истину и уверенных в ней, заставляет лицемерно противостоять ей. Так было и с иудеями. Не по неведению отвергали они Сына Божия, а для того, чтобы получить честь от народа. «Уверовали, — сказано, — в Него, но ради фарисеев не исповедывали, чтобы не быть отлученными от синагоги» (Ин. 12:42), и из угождения другим жертвовали собственным спасением. Да и невозможно, невозможно тому, кто так раболепствует временной славе, получить славу от Бога. Поэтому-то Христос и укорял иудеев, говоря:«Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете?» (Ин. 5:44). Это какое-то сильное упоение; объятый этою страстью, человек делается неисправим. Она, отторгая от небес душу своих пленников, пригвождает ее к земли, не позволяет ей воззреть к свету истинному, побуждает постоянно вращаться в тине, приставляя к ним владык, столь сильных, что они владеют ими, даже ничего не приказывая. Тот, кто болеет этой болезнью, хотя бы никто не приказывал ему, добровольно делает все, чем только думает угодить своим владыкам. Для них он одевается и в одежды нарядные, и украшает лице, заботясь в этом случае не о себе, но об угождении другим, и выводит с собой на площадь провожатых, чтобы заслужить от других удивление, и все, что ни делает, предпринимает единственно для угождения другим. Итак, есть ли болезнь душевная тягостнее этой? Человек нередко бросается в бездну, чтобы только другие удивлялись ему. Приведенные слова Христовы достаточно показывают всю мучительную силу этой страсти; но можно еще познать ее и из следующего. Если ты захочешь спросить кого-нибудь из граждан, делающих большие издержки, для чего они тратят столько золота, и что значат такие расходы, то ни о чем другом от них не услышишь, так только об угождении толпе. Если же ты опять спросишь их: что же такое толпа? — они ответят: это есть нечто шумное, многомятежное, большею частью глупое, без цели носящееся туда и сюда, подобно волнам моря, составляемое часто из разнообразных и противоположных мнений. Кто имеет у себя такого владыку, не будет ли тот жалок более всякого другого? Впрочем, когда мирские люди прилепляются к нему, это еще не так опасно, хотя действительно опасно. Но когда те, которые говорят, что отреклись от миpa, страдают тою же или еще тягчайшею болезнью, то это крайне опасно. У мирских только трата денег, а здесь опасность касается души. Когда правую веру меняют на славу и, чтобы прославиться самим, уничижают Бога, – скажи мне, не составляет ли это высшей степени бессмыслия и безумия? Другие страсти, хотя заключают в себе большой вред, но по крайней мере, приносят и некоторое удовольствие, хотя и временное и короткое. Так корыстолюбец, винолюбец, женолюбец, имеют некоторое удовольствие, хотя и непродолжительное; но обладаемые страстью тщеславия всегда живут жизнью горькою, лишенной всякого удовольствия. Они не достигают того, что так любят, разумею – славы народной; а хотя, по-видимому, и пользуются ею, на самом же дел не наслаждаются, потому что это вовсе и не слава. Потому и самая страсть эта называется не славою, а тщеславием. И справедливо все древние называли это тщеславием. Она тщетна и не имеет в себе ничего блистательного и славного. Как личины статуй кажутся (снаружи) светлыми и приятными, а внутри пусты, поэтому, хотя и представляются благообразнее телесных (естественных) лиц, однакож никогда еще и ни в ком ни возбуждали любви к себе, точно так, или еще более, слава у толпы прикрывает собою эту неудобоизлечимую и мучительную страсть. Она имеет только снаружи вид светлый, а внутри не только пуста, но и полна бесчестия и жестокого мучения. Откуда же, скажешь, рождается эта безумная и не приносящая никакого удовольствия страсть? Ни откуда более, как только от души низкой и ничтожной. Человек, увлекаемый славою, неспособен мыслить что-либо великое и благородное; он необходимо становится постыдным, низким, бесчестным, ничтожным. Кто ничего не делает для добродетели, а только одно имеет в виду — чтобы понравиться людям, не стоящим никакого внимания, во всяком случае, следует погрешительному, блуждающему их мнению, тот может ли стоить чего-нибудь? Заметь же: если бы кто спросил его: как ты сам думаешь о толпе? — без сомнения, он сказал бы, что считает толпу невежественной и бездельной. Что же? Захотел ли бы ты сделаться подобным этой толпе? Если бы и об этом опять кто-нибудь спросил его, то я не думаю, чтобы он пожелал сделаться таким же. Итак, не крайне ли смешно искать славы у тех, кому сам никогда не захотел бы сделаться подобным? Если же ты скажешь, что в толпе много людей, и что они составляют одно, то поэтому-то особенно и надобно ее презирать. Если каждый из толпы сам по себе достоин презрения, то, когда таких много, они заслуживают еще большего презрения. Глупость каждого из них, когда они собраны вместе, становится еще большею, увеличиваясь от многочисленности. Поэтому каждого из них порознь конечно можно бы исправить, если бы кто взял на себя это дело, но не легко было бы исправить всех их вместе, – оттого, что безумие их в таком случае увеличивается; они водятся обычаями животных, во всяком случае, следуя один за другим во мнениях. Итак, скажите мне: в такой ли толпе будете вы искать славы? Нет, прошу и молю. Эта страсть все извратила; она породила любостяжание, зависть, клеветы, наветы. Она вооружает и ожесточает людей, не потерпевших никакой обиды, против тех, которые никакой обиды не сделали. Подверженный этой болезни не знает дружбы, не помнить приязни, нисколько не хочет никого уважить; напротив, все доброе извергши из души, непостоянный, неспособный к любви, против всех вооружается. Сила гнева, хотя и она мучительна и несносна, не постоянно однакож возмущаешь дух, а только в то время, когда его раздражают другие. Напротив, страсть тщеславия — всегда, и нить, так сказать, времени, в которое она могла бы оставить, потому что разум не препятствует ей и не укрощает её; она всегда остается, и не только побуждает ко грехам, но, если бы мы успели сделать что-нибудь и доброе, она похищает добро из рук. А бывает так, что она не допускает и начать доброго дела. И если Павел лихоимание называет «идолослужением» (Еф. 5:5), то как, по справедливости, назвать матерь его (лихоимания), корень и источник, то есть тщеславие? Нельзя найти и названия, достойного этого зла! Итак, воспрянем, возлюбленные, отложим эту порочную одежду, разорвем, рассечем ее, сделаемся когда-нибудь свободны истинною свободою, и усвоим себе чувства достоинства, данного нам от Бога. Пренебрежем славой у толпы. Нет ничего столь смешного и унизительного, как эта страсть; ничто столько не преисполнено стыда и бесславия. Всякий может видеть, что желание славы во многих отношениях есть бесславие, и что истинная слава состоит в том, чтобы презирать славу, считать ее за ничто, а все делать и говорить только в угождение Богу. Таким образом сможем мы и награду получить от Того, Кто видит все наши дела в точности, если только будем довольствоваться этим одним зрителем их. Да и какая нужда нам в других глазах, когда видит наши дела именно Тот, Кто будет и судить их? Как это несообразно: раб, что ни делает, все делает в угождение господину, не ищет ничего более, как только его внимания, не хочет привлекать на свои дела ничьих чужих взоров, хотя бы зрителями тут были и важные люди, но только то одно имеет в виду, чтобы видел его господин; а мы, имея столь великого над собою Господа, ищем других зрителей, которые не могут принести нам никакой пользы, а могут только, своими взглядами, повредить нам и сделать всякий труд наш напрасным. Да не будет этого, умоляю вас! Но от кого мы имеем получить награды, Того будем признавать и зрителем и прославителем наших дел. Не будем ни в чем полагаться па глаза человеческие. А если бы мы захотели достигнуть славы и между людьми, то получим ее тогда, когда будем искать единой славы от Бога. Сказано: «прославлю прославляющих Меня» (1 Цар. 2:30). И как богатством мы тогда особенно обилуем, когда презираем его и ищем богатства только от Бога (потому что сказано: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6:33), так – и в отношении к славе. Когда уже безопасны будут для нас и богатство и слава, тогда Бог и подает нам их в изобилии. Но этот дар бывает безопасен тогда, когда не овладевает нами, не покоряет нас себе, не обладает нами, как рабами, но остается в нашей власти, как у господ и свободных. Для того-то Бог и не позволяете нам любить богатство и славу, чтобы они не овладевали нами. А когда мы достигнем такого совершенства, то Он и подает нам их с великою щедростью. Кто, скажи мне, славнее Павла, который говорит: «Не ищем славы человеческой ни от вас, ни от других» (1 Фес. 2:6)? Кто счастливее ничего не имеющего и всем владеющего? Когда мы, как я выше сказал, не будем покоряться владычеству их (богатства и славы), тогда и будем ими обладать, тогда их и получим. Итак, если мы желаем получить славу, будем бегать славы. Таким образом, исполнив законы Божии, сможем мы получить и здешние и обетованные блага, благодатью Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава во веки веков. Аминь.
*** Когда все прочие Евангелисты начинали с воплощения (Матфей говорит: "родословие Иисуса Христа, Сына Давидова"; Лука вначале повествует нам о Марии; и Марк подобным же образом излагает сначала повествование о Крестителе), для чего Иоанн только вкратце коснулся этого предмета, притом уже после тех первых слов, сказав: "и Слово стало плотию" (Ин. 1:14), а все прочее, — Его зачатие, рождение, воспитание, возрастание, — минуя, вдруг возвещает нам о Его вечном рождении? Какая тому причина, я и скажу вам теперь. Так как прочие Евангелисты большею частью повествовали о человеческом естестве Сына Божия, то должно было опасаться, чтобы, поэтому самому, кто-нибудь из людей, пресмыкающихся по земле, не остановился только на этих одних догматах, что и случилось с Павлом Самосатским епископ антиохийский, еретик III-го века). Итак, возводя склонных к падению людей от такого пресмыкания по земле и привлекая к небу, Иоанн справедливо начинает свое повествование свыше, от бытия предвечного. Тогда как Матфей приступил к повествованию, начав от Ирода царя, Лука — от Тиверия Кесаря, Марк — от крещения Иоаннова, Евангелист Иоанн, оставив все это, восходит выше всякого времени и века, и там устремляет ум своих слушателей к одному:"в начале было", и, не позволяя уму нигде остановиться, не полагает ему предела, как те (Евангелисты) – Ирода, Тиверия и Иоанна. Но вместе с этим достойно удивления и то, что как Иоанн, устремившись к возвышенному слову, не оставил, однако же, без внимания и воплощения, так и они, с особенным тщанием повествуя о воплощении, не умолчали также и о предвечном бытии. И этому так быть должно, потому что один Дух двигал души всех их; а потому они показали совершенное единомыслие в своем повествовании. Ты же, возлюбленный, когда слышишь "о Слове", никогда не терпи тех, которые называют Его творением, равно как и тех, которые почитают Его простым словом. Много есть слов божественных, которыми действуют и ангелы, но ни одно из этих слов не есть само Божество, а все это только пророчество и Божие повеление. Так обыкновенно называет Писание законы Божии, повеления и пророчества. Поэтому, и говоря об ангелах, оно присовокупляет: "служители Его, исполняющие волю Его" (Пс. 102:21). Напротив это Слово (о котором говорит Евангелист Иоанн) есть ипостасное Существо, бесстрастно происшедшее от самого Отца. Это именно, как я и прежде сказал, (Евангелист) изобразил самым наименованием "Слова". Потому как изречение: "в начале было Слово" означает вечность, так и выражение: "Оно было в начале у Бога" показывает Его совечность (с Отцом). А чтобы ты, услышав: "в начале было Слово", и, признав его вечным, не подумал, однако же, что жизнь Отца на некоторое расстояние, то есть на большое число веков, предшествует (жизни Сына), и таким образом, чтобы ты не положил начала Единородному, (Евангелист) присовокупляет: "Оно было в начале у Бога", т.е., Он также вечен, как сам Отец. Отец никогда не был без Слова; но всегда был "Бог" (Слово) "у Бога" (Отца), в собственной, однако же, ипостаси. Но как же, скажешь ты, Евангелист говорит, что Слово "в мире было", если Оно было действительно у Бога? Подлинно, оно и у Бога было, и в мире было: никаким местом не ограничивается как Отец, так и Сын. Если "велика крепость Его, и разум Его неизмерим" (Пс. 146:5), то ясно, что существо Его не имеет никакого временного начала. Ты слышал, что "в начале сотворил Бог небо и землю"? Что ты думаешь об этом начале? Без сомнения то, что небо и земля произошли прежде всех видимых творений. Так, когда слышишь о Единородном, что Он "в начале был", разумей бытие Его, прежде всего мыслимого и прежде веков. Если же кто скажет: как возможно Сыну не быть по времени после Отца? происшедший от кого-либо необходимо должен быть после того, от кого произошел, — отвечаем, что таковы только человеческие рассуждения, и тот, кто предлагает такой вопрос, будет, пожалуй, давать еще более нелепые вопросы. Но этого не должно бы допускать даже до слуха. У нас ныне слово о Боге, а не о естестве человеческом, подчиненном порядку и необходимости подобных умствований. Впрочем, для совершенного удовлетворения людей более слабых, будем и на это отвечать. Скажи мне: сияние солнца из самого ли естества солнечного истекает, или из чего иного? Всякий, имеющий неповрежденные чувства, необходимо признает, что сияние происходит от самого естества солнца. Но, хотя сияние исходит от самого солнца, однако же, мы никогда не можем сказать, что оно существует после солнечного естества, потому что и солнце никогда не является без сияния. Итак, если и в видимых и чувственных телах то, что происходит от чего-нибудь другого, не всегда после того существует, от чего происходит, то почему ты не веришь этому в рассуждении невидимого и неизреченного естества? И здесь то же самое, только так, как сообразно это вечному существу. Поэтому и Павел назвал Сына «сиянием славы» Отчей (Евр. 1:3), изображая этим и то, что Он рождается от Отца, и то, что Сын совечен Отцу. Скажи же мне: все века и всякое пространство времени — не через Сына ли произошли? И это необходимо должен признать всякий, кто не потерял еще ума. Итак, нет никакого расстояния (времени) между Отцом и Сыном; а если нет, то Сын не после Отца существует, но совечен Ему. Выражения: «прежде» и «после» обозначают понятия времени. Без века или времени никто не мог бы и представить себе таких понятий. А Бог выше времен и веков. Если же, несмотря на то, ты будешь утверждать, что Сын получил начало, то смотри, как бы через такие умозаключения не дошел ты до необходимости и самого Отца подвести под какое-либо начало, под начало, хотя первейшее, но все же — начало. Скажи мне: приписывая Сыну какой бы то ни было предел или начало, и от этого начала восходя еще выше, не говоришь ли ты, что Отец существует прежде Сына? Очевидно так. Скажи же далее: насколько прежде Отец существует? Малое или великое расстояние здесь ты укажешь, во всяком случае, ты подведешь Отца под начало. Очевидно, что, назвав это расстояние великим или малым, ты будешь таким образом измерять его, но измерять нельзя, если с той и другой стороны нет начала. Итак, для этого, сколько от тебя зависит, ты даешь начало и Отцу; и, следовательно, по вашему рассуждению, не будет уже безначальным и Отец. Видишь ли, как истинно сказанное Спасителем, и как слово Его везде являет свою силу? Какое это слово? «Кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца» (Ин. 5:23). Знаю, что для многих сказанное непонятно; потому мы во многих случаях и остерегаемся вдаваться в подобные умозаключения, так как простой народ не может следить за ними, а если бы и стал следить, — не удерживает из них ничего с твердостью и точностью. «Помышления смертных нетверды, и мысли наши ошибочны» (Прем. 9:14). Между тем я охотно спросил бы противников наших и о том, что значить сказанное у пророка: «прежде Меня не было Бога и после Меня не будет» (Ис. 43:10). Если Сын после Отца существует, то, как же сказано: «и после Меня не будет»? Или уже вы будете отвергать и самое существо Единородного? А необходимо — или, наконец, на это дерзнуть, или допустить единое Божество в собственной ипостаси Отца и Сына. Также, каким образом истинно то, что «Все чрез Него начало быть» (Ин. 1:3)? Если был век прежде Его, то каким образом существовавшее прежде Него могло бы произойти через Него? Видите ли, до какой дерзости доводит их умствование, после того, как однажды поколебали они истину? Почему же не сказал Евангелист, что Сын произошел «из несуществующего» Так говорили ариане о Сыне Божием. как изъясняет это Павел о всех тварях, говоря: «называющим несуществующее, как существующее» (Рим. 4:17), а говорит: «В начале было»? Последнее же выражение противоположно первому. Но оно весьма справедливо: Бог не происходит ни от чего и не имеет ничего первее Себя. Скажи же мне еще: не признаешь ли ты, что Творец несравненно превосходнее своих тварей? Но, если бы Он был подобен им — тем, что происходил бы из несущего, то где же было бы Его несравненное превосходство? А что значить изречение: «Я — Господь первый, и в последних — Я Тот же» (Ис. 41:4), «прежде Меня не было Бога и после Меня не будет» (Ис. 43:10)? Если Сын не одного и того же существа с Отцом, то Он есть иной Бог; если Он не совечен (Отцу), то после Него; и если произошел не из существа Его, то очевидно — сотворен. Если же возразят, что это сказано для отличия (Бога) от идолов, то не должны ли согласиться, что здесь для отличия от идолов говорится о едином истинном Боге? А если это, в самом деле, сказано для отличия от идолов, то, как же ты изъяснишь все это изречение: «после Меня не будет» иного Бога? Не Сына отвергая, говорит так слово Божие, а выражая только то, что кроме Бога (истинного) нет бога — идольского; но не то, что нет Сына. Хорошо, скажет кто-либо, но не должно ли поэтому и слова: «прежде Меня не было Бога» понимать так, что не было бога идольского, что, следовательно, Сын был прежде Отца? Но какой демон мог бы сказать это? Я думаю, что и сам дьявол не скажет этого. С другой стороны, если Сын не совечен Отцу, то почему ты называешь бытие Его беспредельным? Если Он имеет начало и, сперва, то хотя бы Он был бессмертен, Он не может еще быть беспредельным. Беспредельное должно быть без пределов с той и другой стороны. Изъясняя это, и Павел говорит: «не имеющий ни начала дней, ни конца жизни» (Евр. 7:3), и таким образом выражает и беспопечительность и бесконечность, т. е., как в том, так и в другом отношении Он не имеет предела; как нет конца, так нет и начала. Далее: каким образом, если Сын есть «жизнь», могло быть когда-нибудь время, в которое Он не был Здесь св.Златоуст имеет в виду выражение ариан о Сыне Божием «было, когда Его не было».? Если Он есть «жизнь», как Он и действительно есть, то все согласятся, что жизнь должна существовать всегда, быть безначальною и бесконечною. Если же было время, когда Его не было, то каким бы образом Он был жизнью других существ, не будучи никогда сам жизнью? Но как же, скажет кто-либо, Евангелист Иоанн сам полагает Ему начало, когда говорит: «В начале было». А для чего, я скажу, ты обратил внимание на выражения: «в начале», и: «было», а не помыслишь об изречении — «Слово было»? Что же? Когда пророк говорит об Отце: «от века и до века Ты — Бог» (Пс. 89:3), то ужели Он таким выражением полагает Ему пределы? Никак: он выражает вечность. Так рассуждай и здесь. Евангелист, говоря так о Сыне, не полагает Ему предела. Он и не сказал о Сыне: имел начало, но — «В начале было», через это «было» внушая мысль о безначальном бытии Сына. Но вот, скажет еще кто-либо, об Отце сказано с приложением члена (артикля — «ο»), а о Сыне — без члена В подлинном тексте Евангелия: «ο λογος ην προς τον θεον και θεος ην ο λογος». Первое: «τον θεον» относится к Отцу; а последнее: «θεος» — к Сыну. Ариане и аномеи отсюда делали возражение, что Сын не имеет единого божеского естества с Отцом.. Что же? Когда апостол говорит: «великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа» (Тит. 2:13), и также: «Бог, Который над всеми» (Еф. 4:6), то вот здесь он упоминает о Сыне без члена. Но он делает это и в отношении к Отцу. В послании к Филиппийцам он так говорит: «Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу» Здесь имя Бога двукратно повторяется без члена. (Флп. 2:6). Также в послании к Римлянам: «благодать вам и мир от Бога отца нашего и Господа Иисуса Христа» (Рим. 1:7). А, с другой стороны, и излишне было прибавлять здесь член, потому что выше он был, часто прилагаем к слову: «Бог». Как об Отце говоря, Евангелист выражает: «Бог есть дух» (Ин. 4:24), и мы не отвергаем бестелесности в Боге потому, что к слову «дух» не приложено члена, так и здесь, хотя при выражении о Сыне не употреблено члена, однако же, Сын поэтому не есть меньший. Почему так? Потому что, повторяя слова: «Бог» и: «Бог», Евангелист не показывает нам никакого разделения в Божестве; а даже напротив, сказав прежде — «Слово было Бог», он, чтобы кто-нибудь не почел божество Сына меньшим, тотчас присовокупляет и доказательство истинного Его божества, приписывает Ему вечность: «Оно было, — говорит, — в начале у Бога», и — творческую силу: «Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть» (Ин. 1:2-3). Это самое и Отец везде через пророков поставляет преимущественным доказательством своего (божеского) существа. И пророки часто употребляют этот вид доказательства, и не просто только, но и вооружаясь против чествования идолов. «Боги, — сказано, — которые не сотворили неба и земли, исчезнут с земли и из-под небес» (Иер. 10:11). И в другом месте: «Я — Мои руки распростерли небеса» (Ис. 45:12); и во всяком случае Он представляет это, как признак божественности. Но Евангелист не довольствуется и этими изречениями, а называет еще Его «жизнью» и «светом». Итак, если Он всегда был с Отцом, если сам все произвел, устроил и содержит (это выражается словом — «жизнь»), если Он все просвещает, то кто столько безумен, что скажет, будто Евангелист хотел в этих изречениях показать меньшую степень божества Его, тогда как ими-то особенно и можно доказать равенство и нераздельность Его (с Отцом)? Не будем же смешивать твари с Творцом, чтобы и нам не услышать слов: «и поклонялись, и служили твари вместо Творца» (Рим. 1:25). Хотя и говорят некоторые, что это сказано о небесах, но, говоря о них, слово Божие совершенно запрещает служение всякой вообще твари, как дело языческое. Да не подвергнем же себя этой клятве! Для того и пришел (на землю) Сын Божий, чтобы освободить нас от этого служения. Для того Он принял зрак раба, чтобы избавить нас от этого рабства. Для того и подверг Себя оплеванию, заушению, для того претерпел поносную смерть. Не сделаем же всего этого бесплодным (для нас), не будем возвращаться на прежнее, лучше же сказать — еще гораздо тягчайшее нечестие. Не все равно — твари служить, и самого Творца низводить до ничтожества твари, сколько, по крайней мере, это зависит от нас, так как сам Он пребывает всегда таким, каков есть, по сказанному: «но Ты — тот же, и лета Твои не кончатся» (Пс. 101:28). Будем же прославлять Его, по преданию Отцов; будем прославлять Его и верою и делами. Нет никакой пользы для нашего спасения от правых догматов, когда наша жизнь развращена.
*** В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог (Ин. 1:1). Что скажет на это иудей? Он весьма гордится Моисеем, что тот рассек море, разделил и опять соединил волны, преложил воздух, рассек камень, низвел манну, погубил города вместе с людьми и без оружия победил войско. Так поэтому-то ты гордишься Моисеем? Послу­шай же, что сказал Моисей и сравни с тем, что сказал рыбак, чтобы убедиться, как скудно откровение Ветхого Завета и как изобильно откровение благодати. Что же сказал Моисей? «В начале сотворил Бог небо и землю» (Быт. 1:1). А что рыбак? Нигде не говорит он «сотворил», но что? «В начале было Слово, и Слово было у Бога». Тот начинает с создания, а этот с Создателя. Видишь, насколько выше Моисея он восходит? Слышал он слова Моисея о том, что Бог сотворил небо – оставил небо и устремился выше. Встретились ему на пути ангелы - он ми­новал их; встретились архангелы – он прошел мимо; херувимы – не остановился и на них. «Куда ты стремишься?» – «Мне нужно нечто другое. Хотя херувимы и сияют, но они тварь; хотя серафимы и воспевают, но они сорабы мне». – «Чего же ты ищешь? Начала и господства – тоже рабы, тоже создания; власти – и те творение. Куда ты идешь?» – «Самого Создателя я ищу, самого ищу Единосущного Отцу. Не остановлюсь, пока не постигну Его, насколько возможно постигнуть человеку. Моисей сказал о небе и тем ограничился, потому что не имел того Духа, какой я имею: правда, он не получил духа работы в боязнь, но получил духа усыновления в послушание веры (Рим. 8:15), но мне вверено большее. Потому-то Господь мой и снизошел с неба на землю, чтобы я мог взойти с земли на небо». – «Чего ты ищешь?» – «Самого Создателя; когда найду Его, тогда только остановлюсь». Нашел – и что говорит? «В начале было Слово». Нигде не говорит: «сотворил», нигде не говорит: «произошло», потому что не о создании его учение. У него речь о Слове: «В начале было Слово». Сколько тиранов с тех пор, как рыбак произнес это слово, хотели его уничтожить, и не смогли, но куда бы ты ни пошел, всюду слышишь: «В начале было Слово», и на поле, и в городе – везде раздается: «В начале было Слово», и в Персии, и в Индии, и в Мавритании – всюду сияет это слово яснее солнца. Солнце светит днем, ночью же скрывается, а это слово и ночью не теряет своего сияния, но отпечатлевается в сознании каждого. Умер написавший его, а слово сияет; истлело тело того, кто произнес это слово, а оно блестит ярче солнца. Куда бы ты ни пошел, перед тобой звучит эти слова: «В начале было Слово». И каждый, и женщина, и мужчина, и раб, и свободный, и царь, и подданный, и начальствующие, и подчиненные заботливо сохраняют его в своем сердце, и никто не может изгладить этого прекраснейшего наследия, но крепко блюдет это богатство.
*** Заметь разумение рыбака; обрати внимание на мудрость некнижного мужа; постарайся оценить неизобразимую высоту учителя, сидящего в Ефесе и созерцающего то, что выше небес. Духом вознесся он превыше всего и, из отеческих недр уловив сетью богословие, телом был внизу и написал: «в начале было Слово». Услышьте, верные, и утвердитесь: «в начале было Слово». Услышьте, языконеистовые противники, и устыдитесь: «в начале было Слово». Не неистовствуйте более, хулители, не враждуйте против Церкви, антихристы; не беззаконнуйте, не возвышайте рога: «не поднимайте высоко рога вашего, не говорите... жестоковыйно» (Пс. 74:6), говоря, что было некогда время, когда не было Сына, что прежде рождения Он не существовал и что произошел Он из небытия. «Удерживай язык свой от зла и уста свои от коварных слов» (Пс. 33:14). Конечно, был Он, и прежде был, был и всегда, не начиная и не прекращая Своего бытия; конечно, не подчинен времени Безвременный, не создание Он или тварь: Он сам Творец и Создатель всего и видимого, и невидимого. «Все чрез Него начало быть» (Ин. 1:3). Как благовременно вспомнить теперь это пророческое изречение: «Сей есть Бог наш, и никто другой не сравнится с Ним. Он нашел все пути премудрости и даровал ее рабу Своему Иакову и возлюбленному Своему Израилю» (Вар. 3:36—37).
***- Об артикле перед именем Божиим: "ο Θεός" - см. Флп. 2:6.

Богослов и боголюбец Иоанн, в подлинном смысле сын громов, богоглаголивым языком, потому что подвигнут был Духом Святым, провозвестил, что Ипостась, личное свойство, вечность и Царское достоинство Божия Слова не приобретены Им, но существенны Слову, и многократным повторением слова "бе" изгнал понятие: "из не сущих".
*** Довременное, вечное, непосредственное, превосходящее всякое слово и всякий ум исхождение Христа от Отца Писания называют рождением с намерением не страсть сим означить, но утвердить единосущие. Ибо рождаемое действительно единосущно с рождающим. А чтобы не представляли Сына младшим, Писание говорит: в начале бе Слово. Потом возвещает и отношения Его к Отцу: и Слово бе к Богу, а потом и достоинство: и Бог бе Слово. И наученные именем Сын единосущию, наименованием Слово — бесстрастию, словами: в начале бе — совечности, словами бе к Богу — Его свойству со Отцем, словами: бе Бог — достоинству, а также отняв от всякого именования неподобающее Ему приложение, например, от имени Сын — понятие, что Он моложе Отца, от имени Слово — понятие о несамосущности, познаем в Сын Бога вечного, единосущного, бесстрастно и довременно от Отца происшедшего, и поклонимся Ему.

В начале бе Слово. Что на это скажете вы, вводящие нам нового и недавнего Сына, чтобы уже и совсем не верить тому, что Он есть Бог, ибо не будет в тебе Бог нов (Пс. 80:10), как говорит Божественное Писание? Как же не нов, если рожден в последние времена? И не сказал ли лжи, говоря иудеям: истинно говорю Вам: прежде нежели Авраам был, Я есмь (Ин. 8:58)? Ведь очевидно, конечно, и для всех бесспорно, что Христос родился от Святой Девы много времени спустя после блаженного Авраама. Как же вообще сохранится тогда истинный смысл выражения: бе в начале, если Единородный получил бытие в конце веков? Заметь и из последующего, к какой нелепости ведет отрицание вечного существования Сына и мысль, что Он получил бытие в позднейшие времена. Но нам снова должно обратиться к точнейшему исследованию изречения блаженного Евангелиста: в начале бе Слово. Нет ничего старше начала, если выдерживать определение понятия начала в себе самом; ибо начало начала никогда не может быть, или же, если мыслится и берется прежде него что-либо другое, то оно, конечно, перестанет быть истинным началом. В противном случае, то есть если допускается, что нечто предсуществует действительному началу, речь о нем (начале) пойдет у нас в бесконечность, так как всегда будет предвосходить другое начало, производящее то, о коем будет наше изыскание. Итак, начало начала быть не должно, по точному и верному рассуждению, но в необъятную беспредельность должна уходить речь о нем. И так как постоянное движение назад (к беспредельному началу) не имеет конца и превосходит меру веков, то Сын не может оказаться происшедшим во времени, но напротив — существует вечно вместе с Отцом. Ведь был в начале. Если же был в начале, то какой, скажи мне, ум возможет перелететь значение этого "был"? Когда же вообще это "был" может стоять как бы в конце, если оно всегда предшествует следующей мысли и предваряет следующее за ним понятие? Пораженный этим, пророк Исаия говорит; род Его кто исповестъ? Яко вземлется от земли живот Его (Ис. 53:8). Поистине вземлется от земли слово о рождении Единородного, то есть выше всякого разума сущих на земле и выше всякого слова, так что в конце концов неизъяснимо. Если же выше ума и слов наших, то как Он может быть тварным, когда присущий нам разум оказывается в состоянии и временем и словом определять тварные предметы? ... Другое созерцание на то же самое: "в начале бе Слово" ... В отношении к Единородному отнюдь нельзя принимать начало в значении начала во времени, так как Он прежде всякого времени и имеет превечное существование, и притом еще Божественная природа не может иметь конца, — ибо всегда пребывает тожественною себе, согласно воспеваемому в псалмах: Ты же тойжде еси, и лета твоя не оскудеют (Пс. 101:28). Итак, от какого же начала, измеряемого временем и количеством, может исходить Сын, не могущий дойти до конца, будучи Богом по природе и посему вопиющий: Аз есмъ жизнъ (Ин. 14:6)? Ведь начало само по себе отнюдь не может быть мыслимо существующим иначе, как ввиду своего собственного конца. И как началом называется в отношении к концу, так и, наоборот, конец (является концом) также в отношении к началу — причем и здесь обозначаем начало во времени или количество. Итак, если Сын старше и самих веков, то Он не может подлежать происхождению во времени, но всегда был в Отце как в источнике, согласно сказанному Им: Аз от Отца¹ изыдох и приидох (Ин. 8:42). Если же Отец понимается как источник, то было Слово в Нем, существуя как премудрость, и сила, и начертание, и отблеск, и образ Его (Евр. 1:3); ср. (Лк. 11:49; Лк. 9:35) и (Мф. 11:19). И если не было такого времени, когда Отец был без Слова и премудрости и начертания и отблеска, то необходимо признать, что и Сын, который есть это все (Т. е. Слово, премудрость, образ и отблеск) для Вечного Отца, также существует вечным. Как же бы вообще Он мог быть начертанием и точным образом, если бы оказался не отображенным соответственно красоте Того, Кого Он есть образ? Нет конечно никакого препятствия к тому, чтобы мыслить существование Сына в Отце как в источнике, ибо наименование источника здесь означает только "бытие-из-чего"². Сын же естъ (существует) в Отце и из Отца, не отвне или во времени получив бытие, но находясь в сущности Отца и из нее воссияв, как из солнца, например, его отблеск, или как из огня свойственная ему теплота. В этих примерах можно видеть, как единое, хотя и рождается из единого, но притом и всегда сосуществует и нераздельно присуще ему, так что одно без другого не может существовать само по себе и сохранять истинное свойство собственной природы. Разве солнце может не иметь отблеска? Или отблеск разве находится не в испускающем его солнце? И огонь разве может быть, если не имеет свойства согревать? Откуда же тепло, если не из огня или из чего-либо другого, недалеко отстоящего от существенного свойства огня? Как в этих примерах бытие в чем-либо того, что из него есть, не уничтожает сосуществования его, но являет порождаемое сосуществующим с порождающим и единую с ним природу унаследовавшим, так это и относительно Сына; ибо если мыслится и называется сущим в Отце и из Отца, то не инородным, или чужим с Ним, или как бы вторым после Него должен быть Сын, но сущим в Нем, и всегда сосуществующим, и из Него явившимся, по неизреченному образу Божественного рождения. А что и у священных писателей Бог и Отец называется началом Сына по одному только "бытию-из-чего", о сем послушай Псалмопевца, предвозвещающего чрез Духа Святого второе явление Спасителя нашего и говорящего как бы к самому Сыну: с Тобою начало в денъ силы Твоея, в светлости³ святых Твоих (Пс. 109:3). День силы Сына есть тот, когда будет судить всю вселенную и воздаст каждому по делам его. Но приидет Он и тогда, без сомнения, будучи в Отце и имея в Себе Самом Отца и как бы безначальное начало Своей собственной природы, по одному, конечно, только "бытию-из-чего", так как Он существует из Отца. В начале бе Слово. Многие и различные значения представляет нам то начало, о коем мы рассуждаем здесь, стараясь отовсюду уловить служащее на пользу и со всею тщательностью преследуя⁴ истинное понимание Божественных догматов и точность в тайнах (Божественного откровения), ибо и Спаситель негде говорит: исследуйте Святые Писания, потому что в них вы думаете жизнъ вечную иметъ, и они сутъ свидетелъствующие о Мне (Ин. 5:39). Посему можно думать, что блаженный Евангелист началом, то есть властью над всем, обозначает здесь Отца, дабы Божественная природа являлась выше всего, имея под властью⁴ Своей все тварное и как бы восседая на призванном Ею к бытию. Вот в этом-то начале над всеми и во всех и было Слово, не вместе со всеми (тварями) под властью его (начала), но вне всего в нем по природе, как плод совечный, имея как бы начальнейшим всех местом природу Родившего, почему и, как рожденный свободным от свободного Отца, должен иметь вместе с Ним начальство над всем. Следует поэтому рассмотреть, какое значение будет иметь изречение это и при таком понимании начала. Некие, как говорили мы выше, дерзко утверждали, что Слово Божие тогда впервые призвано к бытию, когда Оно, восприяв храм⁵ от Святой Девы, ради нас стало человеком. Но что же было бы в том случае, если бы Сын имел такую природу или был тварен и создан и единоприроден со всеми другими (тварями), коим со всею справедливостью усвояется происхождение из небытия⁶ и (усвояется) как название рабов, так и действительное рабство? Что из сотворенного может безопасно отказаться от рабства Владычествующему над всем Богу? Что не подчинится началу над всем, и владычеству, и господству, на которое в одном месте указывает и сам Соломон, говоря: с правдою бо уготовляется престол началъства (Притч. 16:12). Да, уготован и весьма изукрашен правдою престол начала⁷, очевидно, начала над всеми. А что это за престол, о коем теперь речь, о сем послушай Бога, говорящего чрез одного из святых: небо Мне⁸ престол (Ис. 66:1). Посему уготовано к правде небо, то есть живущие на небесах святые духи. Итак, поелику неизбежно было признать, что вместе с прочими тварями и Сын подчинен Богу и Отцу, как пребывающий в служебном состоянии и подобно прочим тварям находящийся над властью начала, если Он, как утверждают те лжеучители, рожден в позднейшее время и есть один из созданных во времени; то по необходимости блаженный Евангелист тем сильнее устремляется против лжеучителей, отвлекает Сына от всякого рабства, показует Его явившимся от свободной и над всем начальствующей Сущности и утверждает, что Он в Ней существует по природе, говоря: в начале бе Слово. К слову "начало" счел нужным присоединить "бе", дабы оно понималось не только как славное начало, но и как превечное, ибо употребленное здесь "бе" возводит мысль созерцающего к некоему глубокому, непостижимому, неизреченному и вневременному рождению. Ведь это "бе", неопределенно⁹ употребленное, в каком месте может прекратиться, если ему свойственно всегда предварять последующую мысль¹⁰, — и там, где можно подумать, что оно имеет окончание свое, оно делает это окончание началом дальнейшего движения (мысли)? — Итак, "было Слово в начале", то есть как уже существующее в Начале¹¹ над всем и из Него, по природе имея владычное достоинство. А если это истинно, то как уже может быть тварным или созданным? И туда, где есть это "бе", каким образом может проникнуть "не бе"¹², — или какое может иметь наконец по отношению к Сыну место? И Слово бе к Богу Уже достаточно доказав, что невежественное мнение думающих вышесказанным образом отличается пустотою и удалено от истины, и посредством изречения: "в начале бе Слово", преградив всякий доступ говорящим, что Сын есть из небытия, и всякое их в этом пустословие решительно разрушив, обращается теперь к другой сходственной и упорнейшей ереси. И подобно тому, как некий опытный и вместе терпеливый садовод с великим удовольствием предается трудам с киркою и, опоясанный по чреслам и облеченный в подобающие ему сельские одежды, употребляет все старание к тому, чтобы представить вид сада свободным от неприятных терний, непрестанно уничтожает одно терние за другим и, постоянно обходя кругом, острым зубцом кирки подкапывает и исторгает ненужное растение; так и блаженный Иоанн, нося в уме своем живое и действенное и острейшее слово Божие (Евр. 4:12) и дальновидно и проницательно повсюду усматривая вредные поросли зла иномыслящих, едва не бегом устремляется на них и быстро вырубает их отовсюду, доставляя читателям сочинений его средство сохранять себя в правой вере. Заметь же опять мудрость Духоносца. В предшествующих словах он научил, что было Слово в начале, то есть в Боге и Отце, как говорили мы. Поелику же он имел просвещенный взор ума и, надо думать, знал, что восстанут некие, кои по великому невежеству станут говорить, что один и тот же есть Отец и Сын, и только именами будут отличать Святую Троицу, не допуская существования в собственных (особых) ипостасях, так чтобы Отец действительно мыслился именно как Отец, а не как Сын, Сын же существовал опять так же собственно (особо) как Сын, а не как Отец, что и есть в действительности; то необходимо должен был вооружиться и против сей ереси, как бы уже появившейся и воздвигнутой в то время, или же имеющей быть некогда, — и для истребления ее к словам "в начале бе Слово" тотчас же присоединяет: "и Слово бе к Богу", считая нужным везде употреблять это "бе", по причине превечного рождения Его между тем как, называя Слово сущим к Богу, указывает на то что нечто одно и само по себе существующее (ипостасно) есть Сын, а другое опять — Бог и Отец, к Коему было Слово. Ибо единое числом¹³ разве может быть мыслимо существующим само к себе или у себя? А что учение еретиков и об этом оказывается невежественным, раскроем это в нижеследующем рассуждении, сделав точное исследование искомого предмета. ... Доказательство с рассуждениями (от разума) и свидетельствами от Писания того, что и Отец в собственной (особой) есть ипостаси, и Сын точно так же, вместе с Коими очевидно должен быть почитаем за Бога и Святым Дух, хотя теперь и нет исследования о Нем ... Единосущен Сын Отцу и Отец Сыну, почему и имеют совершеннейшее подобие, так что в Сыне созерцается Отец, а в Отце Сын и Один в Другом блистает, как и Сам Спаситель говорит в одном месте: видевый Мене виде Отца Моего (Ин. 14:9), — и опять: Аз во Отце и Отец во Мне (Ин. 14:10, 11; ср. Ин. 10:38). Но если и есть в Отце, а также и Отца имеет в Себе, со всею точностью, как уже было сказано, Сам будучи отпечатлен по образу Родившего и Сам опять с совершеннейшей подлинностью живописуя в Себе Родившего; то по причине сего не утратит особое существование (ипостасное) Свое, ни опять также Отец не прекратит существование в Себе Самом (ипостасное). И сие совершеннейшее сходство и подобие не произведет какого-либо смешения ипостасей, так чтобы единым по числу мыслились Родивший Отец и Рожденный из Него Сын, но у Обоих должно быть исповедуемо тожество природы, как, без сомнения, следует Тому и Другому и существовать особо (ипостасно), дабы и Отец действительно мыслился как Отец и Сын как Сын. И если таким образом причислять к Ним и вместе с Ними почитать Богом и Святого Духа, то Святая и Поклоняемая Троица будет иметь Свою полноту. Иное. Если Сам Сын есть и Отец, то какой же смысл имеет различие имен? Если совсем не родил, то почему называется Отцем? И как (называется) Сыном, если не был рожден от Отца? Имена эти сами по себе с необходимостью требуют такого рассуждения. Поелику же Божественные Писания проповедуют, что Сын рожден, и это и в действительности так, то Он, следовательно, существует и Сам по Себе (ипостасно). Также и Отец существует особо, если одно является из другого, как рождаемое по отношению к рождающему. Иное. Блаженный Павел в Послании к Филиппинцам говорит о Сыне: иже во образе Божий сый не восхищением непщева быти равен Богу (Флп. 2:6). Кто же, следовательно, Тот, Кто не пожелал счесть хищением — быть равным Богу? Не необходимо ли утверждать, что Один Некий существует Тот, Кто в образе Божием, а другой опять Тот, Кого был образ? Это очевидно для всех и всеми признается. Итак, не единое нечто и тожественное по числу суть Отец и Сын, но сосуществуют особо и друг в друге созерцаются, по тожеству сущности, хотя и Один из Одного, то есть из Отца Сын. Иное. Аз и Отец едино есма (Ин. 10:30), — сказал Спаситель, очевидно как знавший и Себя Самого особо существующим, и Отца. Если же на самом деле это было бы не так, то почему, употребляя соответственное единице выражение, не сказал: "Я и Отец одно есмь"? Если же употребляет здесь множественное число, то очевидно наконец, что опровергает мнение иномыслящих, ибо "есма" правильно не могло бы быть употреблено об одном. Иное. При устроении человека раздается глас Говорящего Бога: сотворим человека по образу Нашему и по подобию (Быт. 1:26). Если полнота Святой Троицы, так сказать, сокращается в единое нечто числом и нечестивцы уничтожают существование Самих по Себе Отца и Сына, то кто к кому говорит: сотворим человека по образу Нашему? Ведь если бы действительно было так, как болтают те нечестивцы, то подобало бы сказать: "сотворим человека по образу Моему и по подобию". Если же теперь писатель книги не говорит так, но творение Усвояет многим по числу и употребляет: "по образу Нашему": то чрез это как бы великим и сильным гласом вопиет о том, что число (лиц) Святой Троицы превышает единицу. Иное. Если Сын есть отражение Отца (Евр. 1:3), как свет из света: то каким образом Он (Сын) может не быть другим по отношению к Нему (Отцу), как существующий особо? Ведь отраженное может стать таковым не иначе, как от другого, то есть отражающего, а не само из себя. Иное. Объявляя о Себе Самом, что Он есть из сущности Бога и Отца, Сын говорит опять в одном месте: Аз от Отца изыдох и приидох, паки иду ко Отцу (Ин. 8:42 и Ин. 16:28). Как же может не быть другим рядом с Ним, именно ипостасью и числом, когда все основания заставляют нас думать, что происшедшее из чего-либо есть другое сравнительно с тем, от чего оно произошло? Посему не истинно противоположное о сем учение. Иное. Мы оправдываемся, веруя в Бога Отца и в Сына Единородного и в Святого Духа, почему и Сам Спаситель заповедует Своим ученикам, говоря: шедше научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа (Мф. 28:19). Если, поэтому, совсем ничего в наше мышление не вносит различие имен, но Отцем можно назвать Сына и, назвав Сына Его, можно указать на Отца, то какая же была надобность давать повеление креститься верующим не в единицу, но в Троицу? Поелику же речь о Божественной природе достигает до тройственного числа, то для всех, конечно, очевидно, что каждое из исчисляемых существует в особой своей ипостаси, так что, нисколько не изменяясь по природе, восходит к единому Божеству и имеет одинаковое поклонение. Иное. Божественное Писание говорит, что города содомлян были сожжены вследствие гнева Божия. Изъясняя, как наведен был на них Божественный гнев, и ясно указывая на образ погибели, оно говорит: одожди Господь от Господа на Содом огнь и жупел (Быт. 19:24), — каковая участь была вполне подобающею обыкшим совершать оные (содомские) грехи (Пс. 10:6). Какой же Господь от какого Господа послал огонь и сожег города содомлян? Очевидно, что Отец, все совершая чрез Сына, так как Он (Сын) есть сила Его (Отца) и мышца, заставлял Его дождить огонь на содомлян. Когда таким образом Господь от Господа посылает огонь на них, то как же не другим, — насколько это относится к особому (ипостасному) существованию — должен быть Отец рядом с Сыном и также Сын — рядом с Отцем? Ведь единое из единого здесь обозначается. Иное. Движимый пророческим духом и чрез него предведая будущее, блаженный Псалмопевец помышлял, что род человеческий не иначе может быть спасен, как чрез одно только явление Сына Божия, имеющего силу все легко преобразовывать по Своему желанию. Посему и молил, чтобы послан был к нам Сын, как один только могущий спасти бывших под властью и жестокостью дьявольской, — и говорил как бы к Богу и Отцу: посли свет Твой и истину Твою (Пс. 42:3). А какой это свет и какая истина, о сем выслушай Самого Сына, говорящего: Аз есмь свет, — и: Аз есмь истина (Ин. 8:12 и Ин. 14:6). Если же посылаются к нам свет и истина Отца, то есть Сын, то каким образом Он не есть другой рядом с Ним, по особому (ипостасному) существованию, — хотя и одно есть с Ним по тожеству сущности? И если некоторые думают, что это не так, но один и тот же есть Отец и Сын: то почему Духоносец не употреблял другого образа молитвы, восклицая: "прииди к нам, свет и истина?" — Поелику же говорит: "посли", то, очевидно, знал, что другой некто есть Посылающий и другой — Посылаемый. А образ послания должно мыслить так, как это приличествует Богу. Иное. Божественные Писания говорят, что чрез Сына сотворено все, видимое и невидимое, что на небесах и что на земле ср. (Кол. 1:16) и (Ин. 1:3), — и, веруя так в правоте мыслей, мы, поклонники истины, вступаем во внутрь догматов благочестия. Исследуем же это "чрез Сына" и узнаем, какую оно вносит нам мысль. Очевидно, что оно заставляет мыслить другим некиим Творящего и Совершающего и другим некиим — Того, чрез Кого все совершается. Ведь это "чрез Сына" необходимо заключает в себе представление двух лиц, — или пусть скажут, каким образом это "чрез Сына" собственно и истинно может быть принято в деле творения чего-либо за единое по числу и тожественное по количеству, если никто другой не мыслится при этом и не содействует? Но противник наш, думаю, никоим образом не сможет достигнуть этого. Поелику же и сами Священные Писания проповедуют, и мы веруем, — как, полагаю, и они, — что Отец чрез Сына все совершил, то разве не необходимо мыслить, что Отец существует особо и Сам по Себе, а Сын опять подобным же образом, — что не препятствует Святой Троице быть созерцаемою в тожестве сущности? И Бог бе Слово Ведал Духоносец, что в последние времена восстанут некие, кои будут клеветать на сущность Единородного и отрицаться от искупившего их Владыки (2 Пет. 2:1), так как будут думать, что явившееся от Бога и Отца Слово не есть Бог по природе, но введут нам какое-то как бы подложное и лжеименное (Слово), хотя и облеченное именем сыновства и Божества, но в действительности не имеющее этого. Нечто подобное делают те, кои иудейское¹⁵ нечестие Ария вселяют в свой ум, почему и от мертвого сердца износят не животворное слово благочестивого созерцания, но такое, которое направляется и влечет к смерти. Поистине стрела уязвляющая язык их, льстивии глаголы уст их (Иер. 9:8). Как бы кто-либо уже противился словам истины и как бы говорил святому Евангелисту так: "Да, было Слово к Богу, пусть так; соглашаюсь с твоими писаниями о сем. Пусть есть и существует Отец особо и Сын точно так же особо. Но каким же, должно думать, по природе существует Слово? Ведь "быть к Богу" совсем не заключает еще указания и на сущность. А поелику Божественные Писания проповедуют единого Бога, то мы и усвояем это одному Отцу, к коему было Слово". Что же на это говорит Проповедник истины? — Не только: "было слово к Богу", но "было к Богом", дабы чрез бытие к Богу признаваем был другим сущим рядом с Отцом и дабы веровали, что Сын существует особо и Сам по Себе, — а чрез бытие Богом считался единосущным (Отцу) и сущим из Него по природе, как Бог и из Бога исшедший. Ведь если у всех Божество признается единым, то невозможно, чтобы Святая Троица не восходила к совершеннейшему тожеству природы и таким образом не возносилась к единству Божества. Итак, был и Богом — не стал (Богом) впоследствии, но опять был, если, без сомнения, к бытию Божественному (Богом) необходимо должно принадлежать и вечное бытие, так как происшедшее во времени или из совершенного небытия переведенное к бытию не могло бы быть Богом по природе. Если таким образом Слово Божие чрез это "бе" является имеющим вечность, а чрез это "бе Бог" — единосущным с Отцем, то повинными какому наказанию и возмездию, надо полагать, окажутся те, кои думают, что Он менее в чем-либо или даже не подобен Родившему, — и не страшатся дойти до такого нечестия, что уже дерзают и другим говорить таковое, не разумеюще ни яже глаголют, ни о нихже утверждают (1 Тим. 1:7)! Но что отнюдь ничем не меньше Отца сущий из Него и истинный Сын, это можем дознать также из присоединенных далее рассуждений. Иное. Божественные Писания называют Сына многими и различными именами. Так, они говорят, что Он есть премудрость и сила Отца, по сказанному Павлом: Христос Божия сила и Божия премудрость (1 Кор. 1:24). Называется также и светом Его и истиною, как воспевается в псалмах одним из святых: посли свет Твой и истину Твою (Пс. 42:3). Называется и правдою, согласно сказанному: в правде Твоей живиши мя (Пс. 118:40), ибо животворит Отец во Христе верующих в Него. Именуется и советом Отца, по сказанному: советом Твоим наставил мя еси (Пс. 72:24), и опять: совет же Господень во век пребывает (Пс. 32:11). Итак, если Сын есть все это для Бога и Отца, то пусть скажут нам приверженцы Ариева заблуждения и последователи его безумия: как Он может быть меньше Его? Ведь если бы было так, как говорят они, то оказалось бы, что Отец не совершенно премудр, не совершенно силен, не совершенно свет, не совершенно истина, не совершенно праведен, но не совершен и в совете, как скоро Сын, будучи меньше Отца, действительно не окажется совершенным — Сын, Который есть все это для Него (Отца). Но нечестиво так Думать или говорить. Отец совершен, потому что все имеет в Себе совершенным образом. Совершен, очевидно поэтому, и Сын, премудрость и сила, свет и истина, правда и совет Отца. Тот, Кто представляет совершенство в Своем Родителе, как может быть мыслим меньшим? Иное. Если Сын, будучи меньше Отца и Бога, имеет поклонение от нас и от святых Ангелов, то мы окажемся служащими двум Богам, так как несовершенное с совершенным отнюдь не может восходить к тожеству природы. Велико то различие которое разделяет между собою предметы, не одинаковые по природе. Но у нас вера не во многих по числу богов, но один Бог и Отец, к единству с Коим восходит Сын и, очевидно, Святый Дух. Нет, следовательно, уже никакого недостатка в Сыне: ибо каким же образом Он может допустить меньшее до единства с совершенным Отцом, будучи и по природе объединен с Ним в тожество сущности. Иное. Если Сын есть полнота, ибо от полноты Его все мы приняли (Ин. 1:16), то каким образом Он может допустить меньшее? Ведь противоположности друг с другом не совместимы в одном предмете одновременно. Иное. Если Сын, будучи меньше, наполняет все, то где же поместится большее Отца? Говорить так нужно по сходству с телесными предметами, в виде примера, хотя преимущество и уменьшение в бестелесных предметах мыслятся иначе. Иное. Если Бог есть выше всякого имени, а Сын, будучи наследником Его, не может быть совершенным, потому что Он меньше, то ничего великого нет в том, чтобы быть выше всего, то есть Богом. Но нелепо так мыслить или говорить. Следовательно, совершен Сын, как превысший всякого имени и Бог (Флп. 2:9, 10) Иное. Если Божественная природа не подлежит количеству¹⁶, а меньшему свойственно встречаться в количествах, то каким образом Сын, будучи Богом по природе, может быть мыслим меньшим? Ведь не вне количества будет Он, хотя бы и говорили, что Он имеет меньшее только по сравнению с Отцом. Иное. Блаженный Иоанн говорит о Сыне, что не в меру дает Духа (Ин. 3:34), очевидно достойным. Если, таким образом, меры нет в Сыне, то, следовательно, неизмерим и, как Бог, превосходит всякое понятие количества. Как же меньшим может быть Неизмеримый? Иное. Если Сын меньше, а Отец больше, то, очевидно, различным образом и соответственно той мере, какую Каждый имеет, Они должны действовать в освящении нас. И Отец должен освящать более, а Сын менее и по Своей мере. Но в таком случае и Дух будет двойным, именно меньшим в Сыне и большим в Отце. И освящаемые от Отца будут освящаться совершенным образом, а освящаемые чрез Сына — несовершенным образом. Но большая в этом есть нелепость мыслей: ибо один есть Дух Святый, одно и совершенное освящение, от Отца чрез Сына естественно подаваемое. Следовательно, не может быть меньшим Тот, Кто имеет одинаковое с совершенным Отцем действие и обладает Духом Родителя, благим по Своей природе, живым и ипостасным, как, без сомнения, и Отец. Иное. Если во образе и равенстве Отца (Флп. 2:6) был Сын, по слову Павла, то каким образом Он меньше Его? Ведь и дело домостроительства со плотию и называемое ради сего унижение, имеющее прекратиться во второе Его пришествие с неба, не лишит Сына присущего Ему по природе (Божественного) достоинства, ибо приидет, без сомнения, как слышали мы Его говорящего, во славе Отца Своего (Мк. 8:38). Каким же это образом во славе совершенного Отца Меньший Его? Иное. Бог и Отец говорит негде чрез одного из пророков: славы Моей другому не дам (Ис. 48:11). Посему тех, кои нечестиво бесчестят Сына, а чрез Него и Отца, ибо иже не чтит Сына, не чтит и Отца (Ин. 5:23), должно спросить: Сын, будучи, как предполагают они, меньше Бога и Отца, есть ли единосущен с Ним или нет? И если скажут, что единосущен, то зачем напрасно усвояют Ему меньшее? Ведь бытия одинаковой сущности и природы отнюдь не могут иметь по отношению к самим себе большее, то есть в рассуждении образа бытия, — что и требуется доказать. Но, может быть, не согласятся и не признают Сына единосущным Отцу, как меньшего, по их мнению: в таком случае Он будет совершенно Другим и чужим Отцу. Но как же Он имеет славу Его? — ибо ему дадеся, как говорит блаженный Даниил, честь и царство (Дан. 7:14). Или Бог и Отец оказывается обманывающим, говоря: славы Моей другому не дам (Ис. 48:11). Или, если Он Истинен, а славу Свою дал Сыну, то, следовательно, Сын не есть Другой отличный от Него, будучи плодом сущности Его и подлинным порождением. А Тот, Кто одинаков с Отцом по природе своей, каким же, наконец, образом может быть меньше Его? ... Другие простые и отрывочные замечания ... Если Отец есть Вседержитель, подобно же Вседержитель и Сын: то как Он менее Его? Ведь несовершенное, если рассуждать последовательно, не может дойти до меры совершенного. И если Отец есть Господь, подобно же и Сын есть Господь: то как Он менее Его? Ведь Он будет не совершенно свободным, если Он меньше (Отца) по господству и не имеет полного в Себе достоинства. И если Отец есть свет, подобно же и Сын — свет: то как Он менее Его? Ведь Он будет не совершенно светом, но отчасти будет объят тьмою, и лжецом окажется Евангелист, говоря: тьма Его не объят (Ин. 1:5). И если жизнь есть Отец, жизнь — подобно же и Сын: то как Он менее Его? Ведь не будет совершенным образом в нас жизнь, если и вселится Христос во внутреннего человека, но уверовавшие мертвы отчасти, если Сын не есть жизнь совершенным образом и имеет меньше (Отца). Поелику же подобает как можно далее отстраняться от этих нелепостей, то говорим, что совершен Сын, равный совершенному Отцу по тожеству сущности. Иное. Если Сын менее Отца и посему не единосущен, то, следовательно, Он есть другой по природе и совершенно чужой; итак, не Сын, но даже и совсем не Бог. Но как же называется Сыном Тот, Кто не от Отца,— или каким образом уже Бог, Кто не от Бога по природе? (Что говорят в этом случае те, кои утверждают, что в Отца веруют не приявшие веру в Сына, но наоборот — умертвившие Его?) Поелику же в Сына вера (у нас), то мы, по-видимому, пребываем еще в заблуждении, не познав истинного Бога. Но это нелепо. Веруя в Сына, мы веруем и в Отца и, конечно, в Духа Святаго. Следовательно, Сын не чужой Богу и Отцу, как меньший, но едино с Ним, потому что из Него по природе и потому равен и совершен. Иное. Если Сын есть поистине воссиявший от Бога Отца Бог-Слово, то противникам совершенно необходимо даже и против воли признать, что Он существует из сущности Отца; ибо это означает истинное сыновство. Потом: каким образом таковой Сын может быть меньше Отца, если Он есть плод сущности, отнюдь не допускающей в себе ничего меньшего? Ведь в Боге все совершенно. А если Он не из сущности Отца, то, следовательно, не Сын, но как бы некий подложный и лжеименный. Да и Сам Отец, если Он справедливо и истинно должен называться Отцом, как мог бы мыслиться Отцом, если бы не было Сына по природе, ради Коего Он есть Отец? Но это нелепо. Бог есть истинный Отец, как об этом вопиют и все Священные Писания. Следовательно, Сын всенепременно есть из Него по природе. А если так, то не меньше, ибо единосущен как Сын. Иное. Имя отечества или отцовства Бог имеет не от нас, но мы, напротив, оказываемся получившими его от Него. Верно слово Павла, восклицающего так: из Негоже всяко отечество на небеси и на земли именуется (Еф. 3:15). Так как Бог древнее всего, то, очевидно, по подражанию и по сходству с Ним мы называемся отцами, будучи сотворены по образу Его. Посему скажи мне: каким, наконец, образом мы, созданные по подобию Его, по природе оказываемся отцами собственных детей, если этого нет и в первоначальном Образе, по Коему мы образованы? Разве можно бы было соглашаться с тем, что имя отечества или отцовства перешло на всех от Бога, если Он в действительности не есть Отец? Если бы это было так, то существо дела оказывается совершенно извращенным, и скорее мы, по подобию с нами, будем давать Ему название Отца, чем Он нам. С этим основанием необходимо должен согласиться, даже и невольно, еретик. Итак, обманывается свидетель истины, говоря, что всякое отечество от Него есть, на небеси и на земли (Еф. 3:15). Но утверждать это весьма нелепо; ибо истину говорит дерзнувший сказать: или доказательства ищете на то, Христос ли говорит во мне (2 Кор. 13:3)? — От Бога и на нас переходит имя отечества. Итак, по природе Он есть Отец Слова, родил же, без сомнения, не неподобного Себе, если Он (Сын) имеет меньше, чем сколько Сам (Отец), ибо и мы, созданные по подобию Его, не таких имеем, рождаемых от нас самих, детей, но совершенно равных нам по своей природе. Иное. Пусть не лжемудрствует против истины разнообразный в словах еретик, не признавая Сыном Слово Бога, — пусть не дарует Ему пустую и только на одних словах честь, говоря, что Он не из сущности Отца. Каким же образом Сын, если не таков по природе? Посему: или, сняв с себя личину лицемерия, пусть явно злословят, не признавая Его ни Богом, ни Сыном, — или пусть не думают, что Он меньше Родившего, если, изобличаемые всем Божественным Писанием и поражаемые словами святых, стыдятся истины и называют Его Сыном и Богом. Разве Слово, будучи Богом, может иметь что-либо меньшее сравнительно с Богом Отцом? И хотя Он называется и человеком человека и есть Сын, но Он не будет меньше Отца именно по бытию человеком; ибо человек, как человек, не может быть меньше или больше человека, как, например, и Ангел — Ангела, как Ангел, — или что другое из существующего по отношению к чему-либо одноприродному и унаследовавшему одинаковую сущность. Итак, если Он истинно есть Сын, то необходимо говорить, что Он из сущности Отца и имеет в Себе по природе все свойства ее. И если Отец есть по природе Бог, то очевидно есть Бог по природе и Слово, рожденное из нее (Божественной природы). Каким же образом Он будет Богом меньшим Бога, когда это бытие Богом должно быть тожественным? Иное. Откуда у вас, спрашиваю, является дерзость говорить, что Сын меньше, чем Родивший Его? В каком отношении Он может быть меньше? В отношении времени бытия, полагаю, никто не предположит, даже и весьма большой пустослов; ибо превечен Сын и Сам есть Творец веков, — и справедливо должно быть мыслимо совсем не подлежащим определению временем то, что имеет старейшее всякого времени рождение. Но и количеством по отношению к величию не может быть меньше, ибо безмерною по величию, не подлежащею определению количеством и бестелесною мыслится и существует Божественная природа. Каким же, следовательно, образом может оказаться меньше в Рожденном? Наконец — славою, быть может, скажет кто, силою, премудростью. В таком случае пусть скажут: как велик в этом Отец и сколько в Нем всего этого, если уже приходится говорить и это, дабы потом Сын, как измеренный по сравнению с Отцом, мог быть мыслим меньшим. Или если Отец обладает недоступными нашим восприятиям и неизмеримыми благами, далеко превосходящими меру нашего разума, то почему меньшим называют Сына легкомысленно дерзающие на все ариане, к извращению присущего Ему по природе достоинства? Ведь меньшее оказывается таковым по противоположению с большим — и, при неизмеримом достоинстве Отца, какое же может быть доказательство того, что Сын имеет меньше? Иное. О гнусности нечестивых еретиков действительно можно со всею истиною сказать: врази же наши неразумливи (Втор. 32:31). Разве не исполнены они всякого невежества, не ведая¹⁷ ни яже глаголют, ни о нихже утверждают (1 Тим. 1:7), как говорит Павел? А за что они, по нашему мнению, должны подлежать осуждению, это вот что: если они говорят, что Сын есть воистину Бог, от Бога Отца рожденный, и таким образом веруют, то как Он меньше Отца? Ведь великая отсюда должна породиться нелепость мыслей, всецело преисполненная богохульством, которое иной, пожалуй, откажется даже только выслушать. Если Сын, будучи Богом по природе, будет иметь в Себе что-либо меньшее, то тогда необходимо думать, что есть нечто большее Бога. Таким образом сущность Отца мыслится не в совершенстве¹⁸ во всех отношениях, хотя и будет по природе Богом, но и Сам будет подлежать преуспеянию к большему, так как в Сыне, как Своем образе, Он и Сам окажется с такою сущностью, которая допускает в себе меньшее. Таковое окажется по отношению к силе, хотя бы еще и не случилось, так как восприемлющая способность каждого должна, конечно, воспринимать все то, что ей свойственно воспринять, и не может отказаться от этого, когда потребует того время. Но великое в этом оказывается богохульство; ибо ни Отец не может идти к чему-либо большему, но и ни Сын не может иметь в Себе меньшее, потому что Он есть Бог по природе. Посему Сын, будучи и Сам Богом по природе, не может допускать в Себе меньшее, дабы по невежеству еретиков измышленное словишко не почиталось оговором высочайшей над всеми Сущности. Иное. Если, будучи по природе Сыном Бога и Отца, рожденное от Него Слово есть меньше Его или в отношении подобающего Богу достоинства, или как не неизменное по природе, или по какому бы то ни было роду меньшинства, то это будет оговором не столько Его, сколько Той Сущности, из Коей Он, как веруем, есть, как скоро Она оказывается порождающею меньшее или худшее по сравнению с Собою, хотя этого не допускает даже и тварная и созданная сущность, ибо все, что плодоносит, всегда рождает подобное себе. Если же скажут, что Божественная природа Отца лежит выше всякого страдания, то, очевидно, она должна быть и вне оговора в этом и, как первообраз наших благ, не может рождать меньшего Себя Сына, но равного и единосущного, дабы столь превышающий нас Бог не оказался ниже даже нас. Иное — чрез сведение к нелепости. Показуя Себя равным Богу и Отцу, Христос говорит в одном месте к Своим ученикам: видевый Мене виде Отца (Ин. 14:9). Каким же поэтому образом, будучи таковым по природе, как Сам истинно удостоверяет в этом, будет иметь в Себе меньшее, по недомыслию некиих? Ведь если Он, будучи меньшим, показует в Себе Отца, так что между Ними нет никакого различия, то это меньшее должно быть отнесено к Отцу, как служащему неподдельным образом для Сына. Но это нелепо. Посему не меньше Сын, в Коем изображается совершенный Отец. Иное. И каким образом Сын может иметь меньшее, чем что есть в Отце, если Он со всею правотою говорит: вся, елика имать Отец, Моя суть (Ин. 16:15), — и опять к Отцу и Богу (обращаясь): вся Моя Твоя есть и Твоя — Моя (Ин. 17:10)? Ведь если, по неразумному мнению некоторых, Сын действительно меньше, то, поелику Он говорит истину к Отцу: Моя твоя есть и Твоя Моя, это меньшее будет относиться и к Отцу, а большее точно так же к Сыну, так как положение дел оказывается безразличным, если в Каждом из Них является присущее Другому, и что принадлежит Отцу, то — и Сыну, и наоборот, что является присущим свойством¹⁹ Сына, то принадлежит и Отцу. Ничто поэтому не будет препятствовать называть Отца меньшим Сына, а Сына — большим Отца. Но верх нелепости даже только и мыслить нечто таковое. Следовательно, равен и не меньше Тот, Кто имеет общие с Отцом преимущества²⁰ сущности. Иное — из того же. Если все, что имеет Отец, без сомнения, принадлежит Сыну, а в Отце есть (только) совершенное, то совершен будет и Сын, имеющий свойства и преимущества (сущности) Отца, а следовательно — не меньший, как нечестиво думают еретики. Иное — чрез сведение к нелепости, с присоединением умозаключения. Пусть скажут нам изливающие на свою голову пламень неугасимый и отказывающиеся от правомыслия в Божественных догматах, измышляющие извороты разнообразных умозаключений к обману и погибели неискусных: лучше ли Отец Сына, как имеющий больше пред Ним, если (Сын) меньше, как болтают те, — или нет? Но наверное полагаю, что скажут: лучше (Отец). А в таком случае пусть отвечают: что лишнее окажется имеющим Отец в обладании этим бóльшим²¹, если Он не лучше? Ведь если совсем нет ничего такого, то уже уничтожается наконец всякий упрек на Сына (в том, что Он меньше Отца). Если же, напротив, есть весьма много, следовательно, Он уже (Отец) лучше, как имеющий большее, — то пусть в таком случае ответят и научат нас, если они действительно мудры: чего ради Отец, родив Сына, родил не равного Себе, но меньшего? Ведь если бы оказывалось лучше родить Сына во всем Себе равного, то кто же мог воспрепятствовать сделать это? И если есть нечто, с необходимостью воспрепятствовавшее, то даже и невольно должны будут признать, что есть нечто большее Отца. Если же совсем ничего не было препятствующего, а Он, имея силу и ведая, что лучше родить Сына равного, восхотел (родить) меньшего, то оказывается, что в Нем была зависть и неблагожелание, ибо не восхотел дать Сыну равенства с Собою. Таким образом: или бессильным, или завистливым в рождении (Себе равного Сына) должен оказаться Отец, по составленному из умозаключений рассуждению, если Сын будет иметь меньше, как учат они. Но это нелепо, ибо Божественная и простая (несложная) природа выше всякого недостатка. Итак, не меньше Сын, так что не лишается равенства с Отцом, Который никоим образом не был бессилен породить равного Себе Сына, ни зависть не могла быть для Него препятствием пожелать лучшее. Иное. Сам Спаситель говорит в одном месте, что Он в Отце и подобно же Отец в Нем (Ин. 10:38). Но, как всякому конечно очевидно, (это пребывание Отца в Сыне и Сына в Отце) не следует разуметь так, что как тело в теле или сосуд в сосуде, так и Отец вмещается в Сыне, или и Сын каким-либо (внешне чувственным) образом помещается в Отце, но Отец в Сыне и Сын в Отце является по совершенному тожеству сущности, по единству и подобию природы, подобно тому, как если бы кто, созерцая свой вид в изображении и удивляясь до совершенства доведенному сходству своего лица, громко и вполне Истинно сказал бы к кому-либо: я — в этом начертании и начертание — во мне. Или — по другому сравнению — как если бы качество сладости меда, будучи одарено языком, сказало бы о себе самом: я в меде и мед во мне, — или еще: если бы из огня естественно происходящая теплота, испустив глас, сказала бы: я в огне и огонь во мне. Каждый из названных предметов оказывается разделенным только в мышлении, но одним по природе, и один из одного исходит некиим нераздельным и непрерывным происхождением, почему и кажется отделяющимся от того, в чем он есть, — однако же, хотя и допускает такой образ умопредставления о себе, но один в другом оказываются и оба по сущности тожественны. Итак: если, по тожеству сущности и совершеннейшему подобию в отображении, Отец есть в Сыне, то каким образом Больший в Меньшем, по их учению, Сыне может вместиться и быть видим? Поелику же весь в Нем, то конечно совершен Сын — Вместитель Совершенного и Отображение Великого Отца.

άρχή dat. sing, начало. Относится к периоду до сотворения мира и является скорее качественным, чем temp. (Brown). Так как артикля нет, это слово может относиться к любому возможному началу. Здесь присутствует вольная ссылка на Быт. 1:1, тем не менее во многом этот отрывок не совпадает с Бытием (Haenchen; TDNT; NIDNTT; GELTS, 64). ήν impf. ind. act. от ειμί быть. Impf. указывает на длительное вневременное существование (Bernard) и противопоставлен έγένετο из ст. 3 (Barrett). Это относится здесь не к акту сотворения, но к тому, что уже существовало в момент сотворения, а именно, к Слову (Beasley-Murray). Слово существовало раньше любого начала, πρός по направлению к чему-л., для. Здесь указывает на сопровождение ("у Бога") либо на отношения, то есть "к Богу" (Brown), θεός Бог. Это слово употребляется без артикля. Оно является предикатом, подчеркивающим качество: "Слово имело ту же природу, что и Бог" (Phillip В. Harner, "Qualitative Anarthrous Predicate Nouns", JBL 92 1973: 75-78; DM, 139-40; GGBB, 26669). ό λόγος пот. от λόγος слово. Вероятно? характеристика Иисуса, основанная на ветхозаветном представлении о Нем как о предельном божественном Откровении, являющем мудрость и могущество Бога (Brown; Morris; Hoskyns; кроме того, см. Bernard; Dodd; Beasley-Murray, 6-10; Carson; TDNT; NIDNTT; Ladd, 23742; Burton L.Mack, Logos u.nd Sophia Gottingen: Vandenhoeck and Ruprecht, 1973; ABD, 4:348-56, особ. 352-53; DJG, 481-84, 376-77). Вероятно, наиболее верная точка зрения, — относиться к этому артиклю как указанию на "единственность в своем роде" (GGBB, 222-23), а "слово" надо рассматривать в контексте риторического искусства: "Тот, Кто лучше всего передает информацию". С артиклем это елово использовалось как прозвище Протагора, из-за его красноречия и таланта общения (LS, 1059; HGS, 2:78; см. также Jos., JW, 1:234, 515). Как СЛОВО, Иисус являет откровение Отца творению (см. ст. 18). Борген, принимая толкование Филона, полагает, что данный стих является изложением Быт. 1:1; дополнительную библиографию см. в Haenchen, 145-47.

Слово: этим именем евангелист называет второе лицо достопоклоняемой Троицы — Сына Божия, как видно и из дальнейшей речи самого евангелиста (Ин. 1:14). Открытое свыше Иоанну (Откр. 19:11, 13) и известное отчасти, прикровенно в Ветхом Завете (Пс. 32:6; Агг. 2:5-6; Прем. 18:16), это наименование Сына Божия 1) выражает особенное отношение Сына Божия к Богу Отцу. «Поелику рождение Сына есть рождение бесстрастное, потому евангелист и именует Его Словом, дабы из того, что есть в тебе, научить тебя тому, что превыше тебя. Как ум, рождающий слово, рождает без болезни, не разделяется, не истощается и не подвергается чему-нибудь, бывающему в телах: так и божественное рождение бесстрастно, неизреченно, непостижимо и чуждо деления» (Злат., ср. Феофил.). 2) Это наименование показывает отношение Сына Божия как Творца к твари. «Не погрешит в слове и тот, кто скажет, что Сын именуется Словом как соприсущий всему сущему: ибо что стоит не Словом?» (Григ. Б. 3, 99). Сын есть содетельная и содержительная вина всего сотворенного; ибо Им создано все видимое и невидимое и все Им содержится (Кол. 1:16—17). 3) Наименование сие выражает отношение Сына Божия в частности к разумным тварям — людям, как сообщившего им откровение об Отце. «Сын называется Словом потому, что Он так относится к Отцу, как слово к уму, не только по бесстрастному рождению, но и по соединению со Отцем, и потому, что являет Его» (Григ. Б., там же). Евангелист «так наименовал Его и потому, что Сын пришел возвестить нам об Отце: вся, елика слышах от Отца Моего, сказах вам» (Ин. 15:5 Злат.). «Он возвестил нам о свойствах Отца, подобно как и всякое слово объявляет настроение ума» (Феофил.). 4) Наименование сие указывает на совечность Сына Отцу: ибо «как нельзя сказать, что ум бывает иногда без слова, так и Отец и Бог не был без Сына» (Феофил.). Нет ничего невероятного в том предположении, что евангелист утвердил и прояснил истинное учение о Слове воплотившемся в видах охранения этого учения от разных перетолкований и искажений, каким подвергалось оно, с одной стороны, в александрийско-иудейском филоновом учении, с другой — в ложных учениях начинавшегося около времени написания Евангелия развиваться так называемого гностицизма. — Это Слово, второе Лицо Пресвятой Троицы, Сын Божий, было в начале: выражение — в начале указывает у священных писателей на начало мира (Быт. 1:1; Пс. 101:26; Евр. 1:10); сообразно с сим слова евангелиста имеют такой смысл: Слово было уже, когда начинал устрояться мир, т.е. Слово было до устроения мира. Так, воплотившееся Слово Господь Иисус Христос изображает вечную славу Свою у Отца Небесного как такую славу, которую Он имел прежде бытия мира (Ин. 17:5). Если же Слово было прежде мира, то значит, оно было прежде времени, ибо начало мира есть вместе и начало времени, прежде сложения мира не было времени; а бывшее прежде времени было от вечности, следовательно, бытие Слова — вечное, безначальное. А что не имеет начала своего бытия, то не может иметь и конца; следовательно, бытие Слова в полном смысле вечное — безначальное и бесконечное. Соответственно сему, в 1-м своем послании, называя, как и далее в Евангелии, (Ин. 1:4), Слово Словом жизни, ев. Иоанн прямо называет Его жизнью вечною (1 Ин. 1:1—2). «Невозможно и придумать что-нибудь такое, что было бы древнее сего начала: ибо сие последнее не было бы и началом, если бы далее его существовало что-нибудь» (Вас. В. 3, 82). — Было: не произошло или получило бытие, т.е. не начинает собою ряда творений, но — уже было, существовало, когда начиналось творение мира. «Что препятствовало евангелисту сказать: в начале сотворил Бог Слово? Моисей, говоря о земле, не сказал: в начале была земля, но — сотворил землю, и тогда стала быть. Если Моисей сказал так о земле из опасения, дабы кто не подумал, что земля не сотворена: тем более должен был сего опасаться Иоанн, если бы Сын был сотворен. Не сказал: Слово имело начало, но — в начале было, выражением было возводя тебя к мысли, что Сын безначален» (Злат.), или «совечен Отцу» (Феофил.). Таким образом, целое выражение, которым начинается Иоанново Евангелие, в начале было Слово, значит: Слово, Единородный Сын Божий, воплотившийся Господь Иисус Христос, не сотворено, не произошло во времени, но имеет безначальное бытие, следовательно, вечное (ср. Вас. В. 4, 374). — Слово было у Бога: учение об отношении Слова — Сына к Богу Отцу. Будучи вечным, как Бог Отец, Слово — Сын существовал всегда не отдельно от Бога Отца, но вместе — в единении с Ним. Тем не менее, однако же, Оно есть лицо особое, самостоятельное. «Не сказал евангелист: Слово было в Боге, но — Слово было у Бога, показывая тем особность Слова, как лица, или Его личное различие от лица Бога Отца» (Злат.). «Евангелист здесь самым ясным образом говорит, что иной — Слово и иной Бог, т.е. Отец. Ибо если Слово было вместе с Богом, то очевидно вводятся два лица, хотя у них обоих и одно естество» (Феофил.). «Потом, чтобы кто-нибудь, слыша — в начале было Слово не признал Его и нерожденным, такая мысль предупреждается тем, что прежде замечания, что было Слово, сказано, что оно было у Бога» (Злат.). — Слово было Бог: как вечное, Слово есть лицо божественное, т.е. одного существа с Богом Отцом, и, следовательно, есть Бог, равночестный Богу Отцу. «Различай имена Отца и Сына, но признавай, что Они равны между собою. Отец есть Бог, и Сын также есть Бог. Они едино суть, потому что едино Их естество, но при единстве природы Они не смешиваются, Один в Другого не переходят, Один с Другим соединены, но Один от Другого различаются» (Ефрем Сирин).

Ст. 1 В начале бе слово В начале было Слово. Первое речение в Ветхом Завете – в начале: первое и в благовествовании от Иоанна: в начале. Согласно Ветхое Писание с Евангелием; поскольку их обоих один и тот же Творец Бог. Но поскольку Ветхое Писание повествует о создании тварей, Евангелие же показывает предвечное Сына Божия рождение: то знать надобно, что иный смысл есть речения Моисейския книги, в начале, а иный Евангелия от Иоанна, в начале. Моисей чрез слово в начале означил сотворенное в начале, то есть, что в начале сотворил Бог небо и землю, а потом прочия твари; а Иоанн чрез сие, в начале, показал безначальное и предвечное всего Начало, то есть Бога и Отца. Бе, сказал он, – во первых, для показания, что не было времени, в которое Сын Божий не существовал бы, но рожден же от Отца предвечно и Ему совечен. Ибо якоже луч солнечный никогда без света не является: тако никогда не был Отец без Сына, но всегда купно, то есть в одно и тоже время Отец и купно Сын, так как луч и купно свет. Неправильно будет, есть ли скажем, что прежде видим луч, а потом свет. Нечестиво убо, есть ли и веровать так будем, что прежде был Отец, а после рожден Сын. Посему Евангельское оное речение бе, заграждает богохульныя Арианския уста, глаголющия, аки было время, в которое не был Сын Божий, и аки бы не есть Он современен и совечен Отцу, но подлетен и после рожден. Ибо Евангелист, говоря, бе, довольно исключил и отдалил всякое, какое то ни было бы, время. И посему во первых, потребно знать, какое время через слово бе надобно понимать. Во вторых, бе сказал он, а не сотвори, якоже рече Моисей, – для того, чтобы мы чрез Сына не создание или тварь, но Бога единосущнаго Отцу понимали. Сказал: бе, а не находился, дабы и самым речением, «находился» не затмить нашего понятия, и да не судим о Божественном и предвечном Сына Божия бытии по человечеству. В начале – убо написал Евангелист, назвав «началом» Бога Отца, яко начало и вину всяческаго, тварей, по творению, Сына же Своего – по существу. Бе же, сказал для показания, что с самого начала, то есть, с Богом Отцем был Сын прежде всех век. И что сие, в начале бе, такой точно имеет смысл, объясняет и последи сказанное: и Слово бе к Богу (Ин. 1:1); и ниже: единородный Сын, сый в лоне Отчи; полагается же вместо бе – сый, а вместо в начале – в лоне Отчи (Ин. 1:18). Подобно и сказанное: да разумеете и веруете, яко во Мне Отец и Аз в Нем. (Ин. 10:38) – и пророк Давид также о Сыне Божии воспевает, подтверждая: с Тобою начало в день силы Твоея, в светлостех святых Твоих. (Пс. 109:3). Почему же Словом, а не Сыном, Евангелист назвал Сына Божия, вещая: в начале бе Слово? По многим причинам: первая сходна с тою, что сказано о речении «находился», то есть, для того назвал Словом, а не Сыном, чтобы кто услышав имя Сына, не отнес к Нему и время, и естественное рождение, и прочее, что только при рождении сынов человеческих случается. Другая же причина есть некоторое сходство относительное слова человеческаго с Сыном Божиим. Таковое сходство есть сие: из разума нашего безстрастно и безвременно происходит слово: от Бога Отца безстрастно и безлетно рождается Сын. Всю мысль изображает и показывает ума нашего слово, будучи совершенно само по себе: всего рождшаго Отца носит в Себе и показывает Сын, образ сый рождшаго Отца, и пресовершен Сам по Себе. Слово ума во устех наших произносительным содевается: Сын Божий во утробе Матеро-Девы плоть бывает; слово произносительное слышимо бывает и пишимо: Сын Божий, быв человек, был слышим и видим, и осязаем. Назвал убо Словом Евангелист для того, чтобы представить истинное от Отца рождение, и избогословствовать Сыновнее существование, и показать безлетный Его со Отцем союз, – и чрез то предрасположить сердца слушателей к боголепному учению о воплощению Сына Божия. Послушай же и другой причины: назван Словом Сын Божий, да Новый Завет согласен будет и объяснит Ветхий. И рече Бог, – читаем мы в книге мироздания, – да будет свет: и рече Бог, да будет твердь. (Быт. 1:3, 6) Также и последи при создании каждого творения Моисей подобно говорит: рече Бог. Речение же сие, рече, явно означает Слово, якоже и порфироносец Давид толкует, вещая: Словом Господним небеса утвердишася (Пс. 32:6). Посему Иоанн, именовав Словом Сына Божия, и сказав: вся Тем быша: (Ин. 1:3), чрез сие и те слова Ветхаго Писания объяснил, и оба Заветы согласными между собою показал. А из сего удобовразумительно есть и сказанное Апостолом Павлом: но даже до днесь, внегда чтется Моисей, покрывало на сердце их лежит: внегда же обратятся ко Господу, взимается покрывало (2 Кор. 3:15, 16). Когда читаем одно Ветхое Писание, то темными и прикровенными находим упомянутыя речения; не могши же понять, како Бог сый безтелесен, имеет уста и произносительное слово, то недоумеваем. Но когда те слова Ветхаго Завета снесем с Евангельскими, и оныя приложим ко Господу нашему Иисусу Христу: то абие отъемлется от очей нашего ума покрывало, исчезает недоумение и видим ясно, что и Моисеево речение, рече, и Давидово, словом Господним, показывают Сына Божия, коего Богослов именовал Словом. Сими убо краткими словами: в начале бе Слово, научив нас сему спасительному учению, Богомудрый учитель, далее продолжает высочайшаго своего Богословия догмат, вещая: и слово бе к Богу. и Слово было к Богу. Сие как бы изъяснением есть вышесказаннаго. Виждь же Божия Духа глубину. Паки и многажды речение бе повторяет, да догмат о совечности Сына утвердит и предостережет всякий ум от того помысла, акибы было некогда такое время, егда Сын Божий не существовал. Далее говорит: к Богу, а не в Боге, – для того, да чрез сие явственнее покажет свойство лица Сыновняго, и истинно от онаго отличит лице Отчее, и покажет, что по ипостаси иный есть Отец, а иный Сын, по существу же и естеству – едино. Да посрамится убо еретик Савеллий, три лица Святыя Троицы отвергающий и утверждающий, что едино токмо есть лице Божества, явльшееся иногда в виде Отца, а иногда в виде Сына, иногда же в виде Святаго Духа, понеже Евангелист сказав: Слово бе к Богу, ясно показал два лица: Сыновнее чрез сие: и Слово бе; Отчее же чрез сие: к Богу. А понеже дважды упомянул он Слово, не объяснив, какое то есть слово, то присоединяет не медля и следующее: и Бог бе слово. и Слово было Бог. Преясно возвещает, что Слово, о котором он глаголет, есть Бог. И сим речением: и Бог бе Слово, положил на сердцах верующих первое основание Православной веры, и заградил все богохульныя уста, глаголющия, яко Сын и Слово Божие есть Бог. Но и у самих Еллин многажды значение слова приемлется весьма в добром смысле. Платон, стоические философы и Филон Иудеянин, утверждая, что Бог вся словом сотворил, яко Божественному делу веровали оному слову, хотя и не яко Сыну Божию, и Богу Отцу единосущному и ипостасному¹. Но отнельже Богоглаголивый Иоанн чрез Божие откровение избогословствовал и яснейше предал, что Бог бе Слово: то кто из верующих усумнится, что Слово, о Котором он говорит, есть Сын Божий и Бог; Но чтобы небесную сию истину истее впечатлеть в мыслях наших, и во глубине сердец наших наследить Божественный сей догмат, продолжая паки вещает: Сей бе искони (или сначала) к Богу.

Говоря так, Иоанн Богослов открывает таинство нераздельной Троицы и Богом называет Отца, Словом – Сына, жизнию – Духа Святого, Который есть и свет; и опять все три лица, Отец, Сын и Дух, суть единый Свет, который светит во тьме, то есть в мире сем. Ибо Бог присущ всюду, во всей целости бытия, и, будучи Светом, все просвещает, и тьма его не объемлет, то есть нечистота греховная отнюдь не приближается к Нему. Мир не препятствует Ему светить и просвещать, но и не познал Его, и не обрел Его, и не узрел Его. Почему Иоанн Богослов, чтобы яснее это представить, прибавляет далее: бе свет истинный, иже просвещает всякаго человека грядущаго в мир. В мире бе, и мир Тем бысть, и мир Его не позна (Ин. 1:9–10). От начала, говорит, был всюду Бог, который просвещает и животворит всякого человека, грядущего в мир. И прежде создания мира был Он. И все было у Бога, прежде проявления в бытии. Потом, когда создал Бог чувственный мир сей, то не отдалился от него местом, потому что есть везде сый и вся исполняяй, но из всего сущего в мире ничто не приблизилось к Нему по естеству и славе Божества Его. Бог, будучи не отдален от всего сущего, явно есть во всем, и, однако ж, никто не знает Его, как говорит Господь наш: ни Отца кто знает, токмо Сын, и емуже аще волит Сын открыти (Мф. 11:27). Итак, Бог, Который был в мире и не был познаваем от него, пришел, говорит, во своя, и свои Его не прияша. Своими называет Он мир и людей, сущих в мире, и потому что есть Творец и Владыка их, и по сродству, в какое вступил с людьми чрез свое вочеловечение. Размысли же добре о том, что мы сказали, и познай что Бог Слово, в начале сый у Бога и Отца, имеющий жизнь в Себе и все создавший, и сущий светом, просвещающим всякого человека, Он самый, Который был прежде бытия мира и создал мир, Который есть в мире и не познается миром и не объемлется им, – Он пришел в мир и соделался человеком, да явится яко Бог и познается, как есть, тем, кои приемлют Его, яко Бога, с верою и соблюдают заповеди Его. Почему святой Евангелист и говорит: елицы прияша Его, даде им область чадом Божиим быти, верующим во имя Его, иже не от крове, ни от похоти плотския, ни от похоти мужеския, но от Бога родишася. И Слово плоть бысть, и вселися в ны, и видехом славу Его, славу яко Единороднаго от Отца, исполнь благодати и истины (Ин. 1:12–14). Нате! Вот вам зеркало, о коем я сказал прежде, – эти самые слова! И посмотрите, прошу вас, какая точность в словах Евангелиста! Как ясно обозначает он признаки, по коим познаются верные, чтоб мы и самих себя могли познавать, и ближних своих! Елицы же, говорит, прияша Его, разумеется, посредством веры, и исповедали Его Богом, а не человеком только, даде им область чрез Крещение чадами Божиими быти, освободив их от тиранства диавола; так чтоб они не только были верными, но, если восхотят жить и по заповедям Его, чтоб к вере притяжали и святость чрез делание заповедей Его, как и в другом месте говорит Господь: святи будите, яко Аз свят есмь (Лев. 19:2). И опять: будите милосерди, якоже и Отец ваш милосерд есть (Лк. 6:36). Потом Евангелист показывает и способ, как таковые делаются чадами Божиими, говоря: иже не от крове, ни от похоти плотския, ни от похоти мужеския, но от Бога родишася (Ин. 1:13). Рождением здесь называет он духовное изменение, совершающееся и узреваемое чрез Крещение Духом Святым, как говорит Сам неложный Господь: Иоанн крестил есть водою, вы же имате креститися Духом Святым (Деян. 1:5). Посему крещаемые Духом Святым бывают, как свет во свете, и знают Родившего их, потому что видят Его. А что рожденные благодатию Святого Духа имеют нужду быть питаемыми и святым причащением пречистого Тела и честной Крови Господа нашего, о сем послушай, что говорит Евангелист: и Слово плоть бысть и вселися в ны. И что слова сии говорят о Пречистых Тайнах, послушай Господа, который говорит: ядый Мою плоть и пияй Мою кровь, во Мне пребывает, и Аз в нем (Ин. 6:56). Когда же родимся мы духовно благодатию Святого Духа и соделаемся чадами Божиими, и чрез причастие пречистого Тела и честной Крови Господа вселится в нас и станет обитать, как Свет, Христос, Сын и Слово Бога воплотившееся, тогда последует и сие: видехом славу Его, славу, яко Единороднаго от Отца. Ибо, когда родимся мы духовно от Него, когда Он вселится в нас чрез Тайны и мы станем сознательно пребывать в Нем, тогда, в тот самый час, как будет сие в нас, вдруг узреваем мы славу Божества Его, славу яко Единородного от Отца, то есть такую, какой никто другой не имеет, ни Ангел, ни человек. И поелику Отец и Сын Его Единородный едино суть, то явно, что и слава Их обоих едина есть, каковая открывается и познается (ведомою делается) всем, кому хощет Сын открыти, чрез Святого Духа, от Отца исходящего.

"Поелику «в начале было Слово Божие и... было у Бога, и... было Бог, и в начале бе к Богу» (Ин. 1:1–2), и имеет одно и тоже существо и славу, и силу со Отцем, и неразлучно с Ним, и не само по Себе действует, но пребывает в Отце, и пребывает всегда и с Ним действует, и ничего (не делает) без Него, но делает все, чего восхощет Отец; поелику у Отца и Сына одно хотение, одно у них Божество и одна сила:"

Евангелие Иоанна начинается величественным вступлением или прологом, в котором говорится о том, как Единородный Сын Божий открылся в мир. Вступление это удобно делится на три строфы, содержание которых таково. Строфа первая (ст. 1-5): Слово, Которое было в начале у Бога и Само было Бог и чрез Которое был сотворен мир, было жизнью и светом для людей и тьма не могла погасить этот свет. Строфа вторая (ст. 6-13): Иоанн был послан от Бога, чтобы свидетельствовать о Слове как об истинном свете, но когда Слово явилось к своим, свои Его не приняли. Нашлось, впрочем, немного таких, какие приняли Слово, и вот этим людям была дана Словом власть стать чадами Божиими. Строфа третья (ст. 14-18): Слово стало плотью в Иисусе Христе и обитало с людьми, которые видели Его величие как Единородного от Отца, полного благодати и истины, так что верующие в Него получили от Него в изобилии благодать. Чрез Него, Который выше Иоанна Крестителя и законодателя Моисея, возвещена благодать и истина невидимого Бога. Основная мысль пролога высказана в ст. 14-м: "И Слово стало плотию, и обитало с нами". Все предшествующее и последующее служит к характеристике Божественного Лица, Которое в Иисусе Христе стало человеком и открыло людям благодать и истину невидимого Бога. Из пролога мы сначала узнаем, что Слово существовало у Бога еще до сотворения мира и что самый мир Ему обязан своим происхождением. Узнаем также, что, в частности, для человечества Слово было светом и жизнью еще до Своего воплощения. Затем, евангелист, чтобы подготовить внимание своих читателей к следующему далее краткому известию о воплощении Слова, упоминает о послании Богом Иоанна Крестителя как свидетеля о пришествии Слова к Своему народу и об отношении иудейского народа к явившемуся Слову. Таким образом, евангелист вполне логично подходит далее к изображению самого воплощения Слова и величия принесенных Им с Собою благ. Замечательно, что все содержание пролога состоит в исторических фактах, а не рассуждениях. Мы чувствуем, что евангелист дает нам не какое либо философское построение, а краткую историю воплотившегося Слова. Поэтому и речь пролога напоминает собою речь историка. По замечанию Кейля, правильное понимание всего пролога зависит от объяснения термина Логос, переведенного у нас в Библии выражением "Слово". Греческое существительное o logoj имеет различные значения в классическом греческом языке. Оно может означать: а) высказывание и сказанное, и б) рассуждение, обдумывание и способность рассуждать, т. е. разум или рассудок. Есть и еще не мало значений этого слова, но все они имеют свою основу в указанных двух главных значениях термина o logoj. Что касается второго значения рассматриваемого термина, (б) то хотя есть толкователи, настаивающие на необходимости, принять термин Логос в смысле разума, мы не можем этого допустить. Главное препятствие к этому допущению состоит в том, что в новозаветном греческом языке термин o logoj нигде не употребляется как означающий "разум" или "рассудок", а обозначает только действие или результат деятельности разума: отчет, расчет и т. д. (См. немецкий Словарь новозаветного языка Э. Прейшена 1910 г. столб. 668, 669). Но никто из беспристрастных читателей пролога не скажет, что есть хотя бы малейшее основание к тому, чтобы в прологе термин Логос истолковать в смысле "деятельности" или "результата деятельности разума:" этому ясно противоречит все, что сказано в 14-м и сл. стихах о воплощении Логоса. Теперь относительно первого (а) главного значения термина Логос нужно сказать, что и на основании филологического прямого смысла этого термина и на основании всего учения евангелия Иоанна о Лице Господа Иисуса Христа, это значение - "Слово" - является единственно приемлемым в настоящем случае. Но понимая так это наименование в приложении ко Христу, нужно помнить, что евангелист, конечно, назвал Христа "Словом" не в простом (грамматическом) значении этого термина, понимал "Слово" не как простое сочетание звуков голоса, а в смысле высшем (логическом), как выражение внутреннейшего существа Божия. Подобно тому, как в слове Самого Христа открывалась Его внутренняя сущность, так и в Вечном Слове - Логос всегда открывалось внутреннее существо Божества. Бог есть дух, а где дух, там и слово - следовательно, "Слово" было всегда с Богом. Существование Логоса само в себе "отнюдь не обусловлено тем, что Он есть Откровение Бога Отца миру, т. е. отнюдь не обусловлено бытием мира, - наоборот, бытие мира находится в зависимости от того, что Логос становится для мира откровением Бога Отца, - но необходимо должно быть мыслимо как данное в самом бытии Бога Отца" (Знаменский. с. 9). Отцы Церкви большей частью объясняли значение наименования Христа "Словом" при помощи сравнения Христа - Слова с "словом" человеческим. Они говорили, что как мысль и слово различны друг от друга, так и "Слово" - Христос был всегда Лицом отдельным от Лица Бога Отца. Затем они указывали, что слово рождается мыслью и рождается притом не через отсечение или истечение, а так, что мысль или ум остается в своем собственном составе: так и Христос есть Сын Божий, от рождения Которого в существе Отца не произошло никакого изменения. Далее отцы Церкви, принимая во внимание, что слово, будучи различно от мысли по образу бытия, остается всегда единым с мыслью по содержанию или сущности бытия, выводили отсюда, что Сын един по существу с Богом Отцом и в силу этого единства по существу ни на одну минуту не разлучается от Отца. - Таким образом, рассматривая термин "Слово" как обозначение Сына Божия, отцы Церкви находили в этом термине указание на вечность Сына Божия, на Его личность и на единосущие с Отцом, а также на Его бесстрастное рождение от Отца. Но кроме того, имея в виду, что этот термин может означать и слово произнесенное, а не только существующее в мысли (внутреннее), отцы Церкви понимали этот термин в приложении ко Христу и как обозначение того, что Сын являет миру Отца, что Он есть откровение Отца миру. Первое понимание может быть названо метафизическим, а второе - историческим. Среди новейших богословов критического направления утвердилось воззрение, будто бы термин Логос у Иоанна имеет только значение так называемого "исторического предиката", а вовсе не определяет по существу Лицо Христа Спасителя. Евангелист будто бы хотел этим термином сказать, что Христос есть откровение Божие миру. Так, по мнению Цана, Логос есть имя, принадлежащее не кому другому, как только историческому Христу: это - такой же предикат или определение Христа, каковы и далее следующие в прологе определения "свет", "истина" и "жизнь". Христос до воплощения не был Логосом, а стал таковым только по воплощении. К этому взгляду Цана приближается мнение Лютардта, по которому Христос назван у Иоанна Логосом в том лишь смысле, что в Нем нашла себе завершение вся совокупность божественных откровений. Наконец, по воззрению Гоффмана, у Иоанна под Логосом следует разуметь апостольское слово или проповедь о Христе. Из русских ученых на сторону этих ученых стал кн. С. Н. Трубецкой, в своей диссертации о Логосе (Москва 1900 г.). Но против такого понимания рассматриваемого термина у Иоанна говорит в высшей степени ясное указание самого евангелиста, находящееся в 14-м стихе пролога: "И Слово стало плотью". То, что в известное время приняло плоть, очевидно должно было существовать и ранее этого времени, без плоти. Ясно, что евангелист верил в предсуществование Христа как Сына Божия, как Вечного Слова Божия. Затем, против такого узкого понимания немецких экзегетов громко вопиет все содержание Евангелия Иоанна. В речах Господа, какие приводит Иоанн, везде выступает уверенность в вечном существовании Христа, в Его единосущности Отцу. Но ведь именно эти же идеи входят и в содержание рассматриваемого понятия "Слова" или Логоса. И к чему бы евангелист стал придавать такую торжественность своему прологу, если бы в нем шла речь о Христе только как об Откровении невидимого Бога? Ведь такие откровения имели место в истории домостроительства нашего спасения и в Ветхом Завете (напр., явления Ангела Господня), а между тем, Иоанн своим прологом хочет открыть, так сказать, совершенно новую эру в истории спасения... Заметить нужно еще, что когда мы настаиваем на том, что у Иоанна термин Логос означает "Слово", а не "разум", то мы этим не отрицаем того, что Слово вместе с тем есть и Высший Разум. И человеческое слово не существует вне отношения к мысли, выражением которой оно служит. Точно так же все новозаветные свидетельства о Сыне Божием как Истине и Источнике всякой истины, не оставляют сомнения в том, что Слово Божие есть вместе и абсолютный "Разум Божий" (см. у Знаменского с. 175). О том, откуда Иоанн взял это определение - Логос, см. ниже, в объяснении 18-го стиха пролога (Ин. 1:18). В начале было Слово. Этими словами евангелист обозначает вечность Слова. Уже выражение "в начале" (en arch) ясно указывает на то, что бытие Логоса совершенно изъято от подчинения времени, как форме всякого тварного бытия, что Логос существовал "прежде всего мыслимого и прежде веков" (Иоанн Златоуст) Ср. 1 Ин. 1:1. Там употреблено выражение ap archj имеющее тот же смысл, что и выражение en arch - Но последнее более оттеняет отличие Логоса от тарных существ не только по времени, но и по характеру бытия... Сравнивать же выражение en arch у Иоанна с выражением en archi у Моисея (Быт. 1:1) - нельзя, потому что у Моисея указано на начальный момент тварного бытия. Еще сильнее эта мысль о вечности Слова выражена присоединением к слову "в начале" глагола "было" (hn). Глагол "быть" (einai), во-первых, является обозначением бытия личного и самостоятельного, в противоположность глаголу "стать" (ginesqai), который обозначает появление чего-либо в известное время. Во-вторых, глагол "быть" употреблен здесь в прошедшем несовершенном времени, которое указывает на то, что Логос был уже в то время, когда тварному бытию еще только полагалось начало. И Слово было у Бога. Здесь евангелист говорит, что Логос был самостоятельной личностью. На это ясно указывает употребленное им выражение "было к Богу" - так лучше и точнее будет перевести греческое выражение proj t Qeon. Иоанн хочет сказать этим, что Логос стоял в известном взаимоотношении к Богу Отцу как отдельная самостоятельная личность. Он не разделен от Бога Отца (что выходило бы, если бы при слове t. Qeon стоял предлог para = близ), но и не сливается с Ним (что обозначалось бы предлогом en = в), а пребывает в личном и внутреннем отношении к Отцу - нераздельном и неслиянном. И в таком отношении Логос пребывал к Отцу всегда, как показывает опять здесь взятый в прошедшем несовершенном времени глагол "быть". Что касается того вопроса, почему здесь Иоанн называет Бога Отца просто Богом, то на этот вопрос можно отвечать так: слово "Бог" вообще употребляется для обозначения Бога Отца в Новом Завете, а потом Иоанн (как говорит Луази) и не мог еще употребить здесь слова "Отец", так как еще не сказал о Слове, как о "Сыне". И Слово было Бог. Этими Словами Иоанн обозначает божество Слова. Слово не только божественно (qeϊoj), но есть истинный Бог. Так как в греческом тексте выражение Бог (Qeoj) употреблено о Слове без артикля, между тем как о Боге Отце оно употребляется здесь же с артиклем, то некоторые богословы (в древности, напр., Ориген) видели в этом указание на то, что Слово - ниже по достоинству, чем Бог Отец. Но против правильности такого заключения говорит то обстоятельство, что в Новом Завете выражение Qeoj без артикля иногда употребляется и о Боге Отце (Рим. 1:7; Флп. 2:11). А потом в настоящем случае выражение Qeoj вместе с глаголом hn составляет сказуемое к выражению o logoj и по общему правилу должно стоять без артикля.

Сила Духа Святаго, как написано (2 Кор. 12:9) и как веруем, совершается в немощи, в немощи не тела только, но и разума, и красноречия. Это видно как из многого другого, так особенно из того, что благодать показала на великом богослове и брате Христовом. Отец у него был рыболов; сам Иоанн занимался тем же промыслом, каким и отец; он не только не получил греческого и иудейского образования, но и вовсе не был учен, как замечает о нем божественный Лука в Деяниях (Деян. 4:13). Да и отечество его самое бедное и незнатное, как местечко, в котором занимались рыбною ловлею, а не науками. Его произвела на свет Вифсаида. Однако же смотри, какого Духа получил этот неученый, незнатный, ни в каком отношении незамечательный. Он возгремел о том, чему не учил нас никто из прочих евангелистов. Так как они благовествуют о воплощении Христовом, а о предвечном Его бытии не сказали ничего довольно ясного и наглядного, то угрожала опасность, что люди, привязанные к земному и немогущие помыслить ни о чем высоком, подумают, что Христос тогда лишь начал Свое бытие, когда родился от Марии, а не родился от Отца прежде веков. В такое заблуждение, как известно, впал Самосатский Павел. Посему великий Иоанн возвещает о горнем рождении, не преминув, впрочем, упомянуть и о воплощении Слова. Ибо говорит: "и Слово стало плотию" (Ин. 1:14). — Иные говорят, что Православные и просили его написать о горнем рождении, так как в то время появились еретики, учившие, что Иисус был простой человек. Говорят также, что святой Иоанн, прочитав писания прочих евангелистов, подивился истинности их повествования обо всем и признал их здравомысленными и не сказавшими ничего в угоду апостолов. Впрочем, о чем они не ясно сказали или совершенно умолчали, то он распространил, уяснил и прибавил в своем Евангелии, которое и написал в то время как находился в заточении на острове Патмосе, спустя тридцать два года по вознесении Христовом. — Иоанн был любим Господом более всех учеников за его простоту, кротость, добродушие и чистоту сердца, или девство. Вследствие такого дарования ему вверено и богословие, наслаждение таинствами, для многих незримыми. Ибо "блаженны, — сказано, — чистые сердцем, ибо они Бога узрят" (Мф. 5:8). Иоанн был и сродник Господа. А как? Слушай. Иосиф, обручник пречистой Богородицы, имел от первой жены семерых детей, четырех мужского пола и трех женского пола, Марфу, Есфирь и Саломию; сей-то Саломии Иоанн был сын. Таким образом оказывается, что Господь был ему дядя. Так как Иосиф отец Господу, а Саломия дочь этого Иосифа, то Саломия приходится сестрою Господу, а посему и сын ее Иоанн племянником Господу. — Быть может, не неуместно разобрать и имена матери Иоанна и самого евангелиста. Мать, называемая Саломиею, означает мирную, а Иоанн — благодать ее. Итак, пусть всякая душа знает, что мир с человеками и мир от страстей в душе становится матерью божественной благодати и порождает ее в нас. Ибо душе, возмущаемой и ведущей борьбу с прочими людьми и с самой собою, неестественно удостоиться божественной благодати. — Нам представляется и еще одно дивное обстоятельство в этом евангелисте Иоанне. Именно: он один только, а матерей оказывается у него три: родная Саломия, — гром, ибо за великий глас в Евангелии он — сын громов (Мк. 3:17), и Богородица, ибо сказано: "се, Матерь твоя" (Ин. 19:27). — Сказав это прежде изъяснения, мы должны теперь начать разбор и самих речей Иоанновых. В начале было Слово. Что я сказал в предисловии, то и теперь повторю, именно: тогда как прочие евангелисты пространно повествуют о земном рождении Господа, воспитании и возрастании, Иоанн опускает эти события, так как об них довольно сказано соучениками его, а ведет речь о Божестве вочеловечившегося ради нас. Впрочем, при тщательном рассмотрении увидишь, что как ни те не умолчали о Божестве Единородного, но упомянули, хотя необширно, так ни Иоанн, вперив свой взор к вышнему слову, не опустил вовсе из внимания домостроительство воплощения. Ибо один Дух руководил душами всех. — Иоанн говорит нам о Сыне, упоминает и об Отце. — Он указывает на вечность Единородного, когда говорит: "в начале было Слово", то есть было от начала. Ибо что существует от начала, у того, без сомнения, не найдется времени, когда бы оно не существовало. Откуда, скажет иной, видно, что выражение "в начале было" означает то же, что от начала? Откуда? Как из самого общего понимания, так особенно из самого этого евангелиста. Ибо в одном из своих посланий (Деян. 1:1) он говорит: о том, что было от начала, что мы видели. Видишь ли, как возлюбленный объясняет сам себя? Так, скажет вопрошающий; но я понимаю это "в начале" так же, как и у Моисея: "в начале сотворил Бог" (Быт. 1:1). Как там выражение "в начале" не дает той мысли, будто бы небо вечно, так и здесь я не буду понимать слово "в начале" так, будто бы Единородный вечен. Так скажет еретик. На эту безумную настойчивость мы ничего другого не будем говорить, кроме сего: мудрец злобы! Зачем ты умолчал о последующем? Но мы и против твоей воли скажем это. Там Моисей говорит: в начале Бог "сотворил" небо и землю, а здесь сказано: в начале "было" Слово. Что же общего между "сотворил" и "было"? Если бы и здесь было написано: в начале сотворил Бог Сына, то я умолчал бы; но теперь, когда здесь сказано: "в начале было", я заключаю из сего, что Слово существует от века, а не впоследствии получило бытие, как ты пустословишь. Почему Иоанн не сказал: в начале был Сын, но: "Слово"? Слушай. Это ради немощи слушателей, дабы мы, с самого начала услышав о Сыне, не помыслили о страстном и плотском рождении. Для того назвал Его "Словом", чтобы ты знал, что как слово рождается от ума бесстрастно, так и Он рождается от Отца бесстрастно. Еще: назвал Его "Словом" потому, что Он возвестил нам о свойствах Отца, подобно как и всякое слово объявляет настроение ума; а вместе и для того, чтобы показать, что Он совечен Отцу. Ибо как нельзя сказать, что ум бывает иногда без слова, так и Отец и Бог не был без Сына. — Иоанн употребил это словосочетание потому, что много есть и иных слов Божиих, например, пророчества, заповеди, как и сказано об ангелах: "крепкие силою, исполняющие слово Его" (Пс. 102:20), то есть повеления Его. Но собственно Слово есть личное существо. И Слово было у Бога. Здесь евангелист еще яснее показывает, что Сын совечен Отцу. Дабы ты не подумал, что Отец был некогда без Сына, он говорит, что Слово было у Бога, то есть у Бога в недрах отеческих. Ибо предлог "у" ты должен понимать вместо "с", как и в ином месте он употреблен: не братия ли Его и сестра Его в нас суть, то есть с нами живут? (Мк. 6:3). Так и здесь "у Бога" понимай вместо: был с Богом, вместе с Богом, в Его недрах. Ибо невозможно, чтобы Бог когда-либо был без Слова или премудрости, или силы. Посему мы веруем, что Сын, так как Он есть Слово, премудрость и сила Отца (1 Кор. 1:24), всегда был у Бога, то есть был современно и совместно с Отцом. И как же, скажешь, Сын не после Отца? Как? Научись от вещественного примера. Сияние солнечное не от самого ли солнца? Так точно. Ужели оно и позднее солнца, так что будто бы можно представить себе время, когда солнце было без сияния? Нельзя. Ибо как оно было бы и солнцем, если бы не имело сияния? Если же так мыслим о солнце, то тем более должны так мыслить об Отце и Сыне. Должно веровать, что Сын, Сый сияние Отца, как говорит Павел (Евр. 1:3), всегда блистает вместе с Отцом, а не позднее Его. — Заметь также, что этим выражением опровергается и Савеллий ливиянин. Он учил, что Отец, Сын и Дух суть одно лицо и что это единое лицо в одно время являлось как Отец, а в другое как Сын, а в иное как Дух. Так пустословил сын отца лжи, исполненный духа лукавого. Но сими словами: "и Слово было у Бога" он явно обличается. Евангелист здесь самым ясным образом говорит, что иной Слово и иной Бог, то есть Отец. Ибо если Слово было вместе с Богом, то, очевидно, вводятся два лица, хотя у них обоих и одно естество. А что одно естество, слушай. И Слово было Бог. Видишь ли, что и Слово Бог! Значит, у Отца и Сына едино естество, как и едино божество. Итак, да устыдятся и Арий, и Савеллий. Арий, называющий Сына Божия созданием и тварью, да посрамится тем, что Слово в начале было и было Богом. А Савеллий, не принимающий троичности лиц, но единичность, да посрамится тем, что Слово было у Бога. Ибо здесь великий Иоанн ясно возвещает, что иной Слово, и иной Отец, хотя не иное и иное. Ибо иной говорится о лицах, а иное и иное об естествах. Например, чтобы мысль изложить яснее, Петр и Павел суть иной и иной, ибо два лица; но не иное и иное, ибо у них одно естество — человечество. Так же должно учить и об Отце и Сыне: Они, с одной стороны, иной и иной, ибо два лица, а с другой стороны, не иное и иное, ибо одно естество — божество. См. ст. 2