Иаков в некоем видении узрев лествицу, простирающуюся от земли до небесной высоты, и утверждающегося на ней Бога, загадочно научен был, может быть, чему-то такому, что теперь с нами делает учение посредством блаженств, восходящих к оному непрестанно возводя к возвышеннейшим мыслям. Ибо и там, патриарху в виде лествицы, как думаю, изображена добродетельная жизнь, чтобы и сам он дознал и тем, кто будет по нем, передал, что не иначе можно возвыситься до Бога, как только всегда взирая в горнее и имея непрекращающееся вожделение высшего, а потому не любил останавливаться на том, в чем уже преуспел, но почитал для себя ущербом, если не касается того, что еще выше. Так и здесь высота блаженств одного пред другим приуготовляет к тому, чтобы приблизиться к самому Богу, истинно блаженному и утверждающемуся во всяком блаженстве. Без сомнения же, как к премудрому приближаемся мудростью, и к чистому чистотою, так и блаженному усвояемся путем блаженств; потому что блаженство есть то, что в подлинном смысле свойственно Богу; почему и поведал Иаков, что Бог утверждашеся на таковой лествице (Быт. 28:12-13). Посему участие в блаженствах не иное что есть, как общение с Божеством, к которому Господь возводит нас сказанным теперь.
Посему, кажется мне, что в предлагаемой беседе о блаженстве тем, что по порядку в ней следует, некоторым образом делает Он Богом того, кто слушает и разумеет слово сие. Ибо говорит: блажени милостивии, яко тии помилованы будут. Известно из многих мест божественного Писания, что милостивым святые мужи называют Божие могущество. Так Давид в песнопениях, так Иона в своем пророчестве, так великий Моисей во многих местах своего законоположения именуют Божество. Посему, если Богу приличествует название милостивым, то не Богом ли соделаться призывает Слово и тебя, как украшенного свойством Божества? Ибо если в богодухновенном Писании Бог именуется милостивым, а истинно-блаженно Божество; то явствует по порядку вытекающая из сего мысль, что, если кто, будучи человеком, делается милостивым, то он сподобляется Божия блаженства, достигнув того, чем именуется Божество. Милостив Господь и праведен, и Бог наш милует (Пс. 114:4). И не блаженно ли паче человеку называться и стать тем, чем за дела Свои именуется Бог? Ревновать же о дарованиях высших советует собственными своими словами и божественный Апостол (1 Кор. 12:31).
Но у нас не та цель, чтобы убедить нам себя, желать хорошего; потому что само собою лежит это в естестве человеческом, — иметь стремление к хорошему, но чтобы не ошибаться нам в суждении о хорошем. Ибо жизнь наша по большей части погрешает в том, что не можем в точности познать, что хорошо по естеству, и что обманчиво таковым представляется. А если бы порок в жизни представлялся нам, во всей наготе, не-прикрашенным каким либо призраком хорошего, то не предавалось бы ему человечество. Посему потребно нам уменье, чтобы понять предлагаемое изречение, и изучив истинную лепоту заключающейся в нем мысли, образовать по оной себя. И мысль о Боге естественно вложена во всех людей; но по незнанию истинно сущего Бога бывает погрешность в предмете чествования; ибо одними чествуется истинное Божество, умопредставляемое в Отце, Сыне и Святом Духе; а другие заблудились в нелепых предположениях, примыслив досточтимое нечто в тварях; и вследствие этого уклонение от истины в малом открыло вход нечестию. Так в рассуждении предлежащей нам мысли, если не поймем истинного смысла, не малый будет ущерб для нас, погрешивших в истине.
Посему, что такое милость, и в чем ее деятельность? Почему блажен обратно приемлющий, что дает? Ибо сказано: блажени милостивии: яко тии помилованы будут. Ближайший смысл сего изречения призывает человека к взаимной любви и сострадательности; потому что по неравенству и несходству житейских дел не все живут в одинаковых обстоятельствах, относительно к достоинству и устройству тела, и достатку во всем прочем. Жизнь по большей части делится на противоположности, различаясь рабством и господством, богатством и бедностью, славою и бесславием, дряхлостью тела и добрым здоровьем, и всем тому подобным. Посему, чтобы недостаточное пришло в равенство изобилующим, и скудное восполнилось избыточествующим, Господь узаконяет людям быть милостивыми к низшим; ибо невозможно иначе побудить к уврачеванию беды ближнего, как только если милость смягчит душу к принятию такого побуждения; так как милость познается из противоположного жестокости. Как жестокий и свирепый недоступен приближающимся, так сострадательный и милостивый приходить как бы в одно расположение с нуждающимся, для опечаленного делаясь тем, чего требует скорбный его ум; и милость, как протолкует иной, дав понятию сему определение, есть произвольная печаль, производимая чужими бедствиями. Если же не точно выразили мы значение сего слова; то, может быть, яснее истолкуется другим понятием: милость есть исполненное любви расположение к претерпевающим со скорбью что либо для них обременительное. Ибо, как жестокость и зверство имеют началом ненависть, так и милость некоторым образом происходить от любви, и ее только имеет своим началом. И если кто в точности исследует отличительное свойство милости, то найдет, что это усиление исполненного любви расположения, соединенное с ощущением печали. Иметь общение в хорошем заботятся все одинаково, и враги, и друзья; но желать участвовать в прискорбном свойственно только обладаемым любовью. А из всех привязанностей в этой жизни могущественнейшею признается любовь, и милость есть усиление любви. Конечно, в собственном смысле достоблажен, у кого душа в таком расположении, как у достигшего самого верха добродетели.
И никто да не представляет себе добродетель сию состоящею в одном вещественном; ибо в таком случае преспеяние в подобном, без сомнения, будет достоянием того только, кто имеет некоторую возможность к благотворительности. Но, мне кажется, справедливее в таком деле смотреть на производств.
Кто пожелал только доброго, но встретил препятствие к тому, чтобы сделать хорошее, потому что не имел возможности, тот по расположению души ничем не меньше доказавшего изволение свое делами.
А сколько пользы для жизни, если кто принимает в этом смысле значение сего блаженства, — излишнее дело о том и рассуждать; потому что и самым детям явны преспеяния, совершаемый в жизни по этому совету. Если, предположим так, во всех произойдет такое соотношение души с униженным, то не останется уже ни высшего, ни низшего, и жизнь не будет делиться по противоположности имен; не отяготит человека бедность, не унизить рабство, не опечалить бесчестие, потому что все у всех будет общее; и равенство прав, и свобода говорить водворятся в жизни человеческой, когда изобилующие добровольно сравняется с недостаточным. Если же будет сие, то не останется никакого предлога к вражде; бездейственна тогда зависть; мертва ненависть, чужеземцами соделаются тогда злопамятство, ложь, обман, война — все эти порождения похоти — иметь у себя больше. По истреблении же оного не сострадательного расположения, конечно, подобно какому-то худому корню, исторгнуты будут и отпрыски порока, а по искоренении дел лукавых, на место их выступить целый список всего доброго: мир, правда и весь ряд представляемого наилучшим. Посему что блаженнее этого, так вести жизнь, не запорам и засовам вверяя безопасность своей жизни, но безопасность сию находя друг в друге? Как жестокий и зверонравный неприязненными себе делает испытавших его свирепость; так напротив все делаются благорасположенными к милостивому, потому что милость в получивших ее естественно раждает любовь.
Посему милость, как показало слово, есть матерь благорасположения, залог любви, союз всякого дружественного расположения: и при сей надежной опоре можно ли примыслить что либо более твердое для этой жизни? Потому слово справедливо ублажает милостивого, когда столько благ оказывается в его имени. Но хотя всякому не безызвестно, что совет сей полезен для жизни; однако же, мне кажется, смысл оного нечто большее понимаемого с первого взгляда таинственно дает видеть указанием на будущее; ибо сказано: блажени милостивии: яко тии помиловани будут, как будто воздаяние милостивым за милость отложено на последок.
Посему оставив этот удобопонятный, и многими с первого взгляда находимый, смысл, попытаемся, сколько будет сил, по возможности проникнуть умом за внутреннейшую завесу. Блажени милостивии: яко тии помилованы будут. В этом уже слове можно дознать некое возвышенное учение, а именно, что Сотворивший человека по образу Своему в естество твари вложил начатки всех благ, так что не от вне входит в нас; хорошее, но в нашей воле, какое нам угодно, как бы из сокровищницы какой, брать благо из естества. Ибо от части научаемся судить о целом, что не возможно кому либо получить желаемое иначе, как если сам себе дарует это благо. Посему Господь говорит негде слушателям: царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17:21); и: всяк просяй приемлет, и ищай обретаете, и толкущему отверзется (Мф. 7:8); так что получить желаемое, и обрести искомое, и стать среди вожделенных нам благ - в нашей воле, как скоро захотим сего, и от нашего зависит это произвола. А в следствие сего приводимся и к противоположной мысли, а именно, что наклонность к худому происходит не от вне, по какой либо понуждающей необходимости; но вместе с соизволением на зло, составляется самое зло, тогда приходя в бытие, когда избираем его; само же по себе, в собственной своей самостоятельности, вне произвола, зло нигде не находится состоящим. Из сего ясно открывается самоправная и свободная сила, какую Господь естества устроил в естестве человеческом для того, чтобы от нашего произволения зависело все, и доброе, и худое. А Божественный суд, следуя неподкупному и правдивому приговору, сообразно с нашим произволением уделяет каждому, что человек приобрел сам себе. Овым убо, как говорит Апостол, по терпению дела благаго, славы и чести ищущим, живот вечный; а противляющимся истине, повинующимся же неправде: гнев, скорбь, и все, что именуется строгим воздаянием (Рим. 2:7, 8). Ибо как точные зеркала показывают изображения лиц такими, каковы лица в действительности, у веселых веселыми, а у угрюмых посупленными; и никто не обвинит свойства зеркала, если угрюмым окажется изображение лица поникшего от унылости; так и правдивый Божий суд уподобляется нашим расположениям; и каково то, что в нашей воле, таковым же соделает и свое воздаяние. Приидите, скажет, благословеннии (Мф. 25:31); идите проклятии (Мф. 25:41). Неужели внешняя какая необходимость определяет в удел стоящим одесную оный сладостный, а стоящим ошуюю — строгий глас? Не за то ли, что делали, первые получили милость? А другие не тем ли, что жестоко обходились с соплеменными, жестоким для себя соделали Божество? Не миловал бедствующего у ворот нищего утопавший в роскоши богач. Этим и себя лишил милости, и имея нужду в помиловании, не услышан; не потому что одна капля нанесла бы ущерб великому источнику, но потому что с жестокостью несоединима и капля милосердия. Ибо кое общение свету ко тьме (2 Кор. 6:14)? Человек, сказано, еже аще сеет, тожде и пожнет: яко сеяй в плоть, от плоти пожнет истление а сеяй в дух, от духа пожнет живот вечный (Гал. 6:7, 8). Человеческое произволение, как думаю, есть сеяние, а воздаяние за произволение — жатва. Обилен благами клас у избравших такое сеяние; многотрудно собирание терний у посевающих в жизни тернистые семена; потому что человеку непременно надлежит пожать то, что посеял; иначе и быть не может.
Блажени милостивии: яко тии помиловани будут. Какое человеческое слово изобразит глубину мыслей, заключающихся в сем слове? Положительность и неопределенность изречения дают повод доискиваться чего-то большего против сказанного, потому что не прибавлено: кто те, на кого надлежит милости простирать свое действие, но сказано просто, что блажени милостивии. Ибо, может быть, слово сие дает нам разуметь нечто подобное тому, что значение милости состоит в связи с блаженным плачем. Там был достоин ублажения, кто проводить жизнь в плаче. И здесь, кажется мне, Слово разумеет тоже учение. В каком бываем расположении от чужих бедствий, когда некоторые из близких нам встречают какие либо тяжкие скорби, или лишившись отеческого дома, или нагими спасшись от кораблекрушения, или доставшись в руки разбойникам на суше или море, или из свободных сделавшись рабами, из живших счастливо — пленниками, или понесши другое какое подобное зло, между тем как дотоле испытывали жизнь в каком-то благополучии, — посему какое при этом болезненное расположение бывает в душах наших; тем паче гораздо благовременнее, может быть, в нас самих возбудиться подобной мысли об унизительном в жизни перевороте. Ибо, когда рассудим, как светла та наша обитель, из которой мы изгнаны, как подпали мы власти разбойников, как обнажились, погрязши в глубине этой жизни, каких и скольких владык навлекли на себя вместо свободного и самозаконного жития, как блаженство жизни пресекли смертью и тлением; тогда, если займемся сими мыслями, возможно ли, чтобы милость обращена была на чужие бедствия, и душа не ощутила жалости к себе самой, рассуждая, что она имела, и чего лишилась? Ибо что бедственнее этого плена? Вместо наслаждения в раю наследовали мы в жизни болезненную и многотрудную область; вместо оного бесстрастия приняли на себя тысячи бедствий от страстей; вместо высокого оного жития и сопребывания с Ангелами осуждены жить с зверями земными, и жизнь ангельскую бесстрастную обменили на скотскую. Кто без труда исчислит жестоких мучителей жизни нашей, этих неистовых и свирепых властелинов? Жестокий властитель — раздражение, другие подобные — зависть, ненависть, страсть гордыни; какой-то бешеный и свирепый мучитель, презирающий нас, как невольников, — это невоздержный помысел, порабощающий себе для страстных и нечистых услуг. А мучительство любостяжательности не превосходить ли меру всякой жестокости? Поработив бедную душу, всегда принуждает исполнять ненасытимые свои пожелания, непрестанно принимая в себя и никогда не наполняясь, подобно какому-то многоглавому зверю, тысячами челюстей передающему пищу в ненаполнимое чрево, у которого приобретение никогда не служит хотя малым насыщением, но всегда получаемое делается пищею и поджегою к пожеланию большего. Посему кто же, поняв бедственную эту жизнь, останется безжалостно и немилосердно расположенным к таким бедствиям? Но причина и того, что не милуем себя самих, заключается в не ощущении зол; например, чем страждут неистовствующие от сумасшествия, для которых преизбыток зла состоит в том, что отъемлется чувство того, что терпят? Посему, если кто узнает себя, каков он был прежде, и каков в настоящее время (говорит же где-то и Соломон: себе познающии премудри (Притч. 13:10)), то никогда таковой не перестанет быть милостивым, а за таковым расположением души естественно последует и Божия милость. Почему сказано: блажени милостивии: яко тии помилованы будут.
Помилованы они, а не другие. Сим Господь уясняет мысль, как бы сказал кто: блаженное дело иметь попечение о телесном здоровье. Кто имеет сие попечение, тот проживет здоровым. Так и милостивый весьма блажен; потому что плод милости делается собственным достоянием милующего, как на основании нами найденного теперь, так и в следствие исследованного прежде, разумею об оказывающем сострадательность души к чужим бедствиям. Ибо одинаково доброе дело есть то и другое, и себя самого миловать по сказанному, и сострадать о злосчастии ближнего: потому что произволение человека относительно к низшим при превосходстве власти показывает правдивость суда Божия, почему человек некоторым образом сам себе судия, и в суде над подчиненными себе самому произносит приговор. Итак поелику веруем, и действительно веруем, что весь род человеческий предстанет пред судищем Христовым, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла (2 Кор. 5:10); поелику (дерзновенно может быть и говорить о сем, однако ж скажем, если только возможно постигнуть рассудком и уразуметь неизреченное и незримое блаженство в воздаянии милостивым) происшедшему в душах благорасположению к оказывающим милость и после настоящей жизни в получивших милость естественно остаться навсегда в жизни будущей: то поэтому не вероятно ли, что благодетель, если и во время суда будет узнан облагодетельствованными, расположит к себе душу восхвалять его благодарственными гласами пред Богом всякой твари? Да и в каком другом блаженстве будет иметь нужду на таком зрелище провозглашаемый за дела доблестные? Ибо евангельское слово научает, что и облагодетельствованные будут при суде Царя над праведными и грешными. К тем и другим обращается Он с указанием, как бы перстом давая знать о том, что перед ними: понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших (Мф. 25:40). Ибо словом: сих показывается присутствие облагодетельствованных.
Скажи теперь мне ты, неодушевленное вещество имуществ предпочитающий будущему блаженству: что за блеск такой у золота? Что за сияние такое у дорогих камней? Что за убранство такое от одежд в сравнении с оным благом, предлагаемым упованию? Когда Царствующий над тварью открыто явит Себя человеческому роду, велелепно восседая на превознесенном престоле, когда окрест Его видимы будут бесчисленные тьмы Ангелов, и когда очам всех откроется неизреченное царство небесное; а также в противоположность сему показаны будут страшные мучения; и среди сего весь человеческий род от первой твари до всей полноты приведенных в бытие, в страхе и надежде будущего, предстанет с недоумением, многократно приводимый в содрогание исполнением ожидаемого для тех и других; потому что и жившие с доброю совестью не уверены в будущем, видя, что другие лукавою совестью, как бы каким исполнителем казни, влекутся в ужасную оную тьму: а между тем и этот, при хвалебных и благодарственных гласах облагодетельствованных, исполненный дерзновения, приведен будет делами к Судие; тогда ужели по вещественному богатству станет вычислять он свою благую часть? Ужели согласится, чтобы, вместо сих благ, все горы, и равнины, и долины, и моря, преобратившись, сделались золотом?
А кто богатство свое тщательно скрывал под печатями, запорами, за железными дверями, в безопасных тайных местах, и стекающееся у него вещество прятать и хранить у себя предпочитал всякой заповеди; того, если стремглав повлечется в темный огонь, все, в этой жизни испытавшие его жестокость и немилосердие, станут укорять, и скажут ему: помяни, яко восприял еси благая твоя на животе твоем (Лк. 16:25); в твердынях с богатством своим заключил ты милость, и на земле оставил милосердие; не принес в эту жизнь человеколюбия, и не имеешь, чего не имел; не находишь, чего не полагал; не собираешь, чего не расточал; не пожинаешь, чего не сеял; жатва твоя достойна сеяния; сеял ты горечь, собирай ее рукояти; уважал ты жестокость, имей при себе, что любил; ни на кого не смотрел сострадательно, и на тебя никто не посмотрит с сожалением: презирал ты скорбящего, презрят и тебя гибнущего; бегал ты случаев оказать милость, и от тебя побежит милость; гнушался ты нищего, возгнушается и тобою, кто от тебя быль в нищете. Если сказано будет это и подобное этому, то где окажется золото? где блестящие сосуды? где печатями приданная сокровищам безопасность? где для ночной стражи приставленные псы и запас оружий на злоумышленников? Где записанный в книгах приметы? Что они значат против плача и скрежета зубов? Кто озарит тьму? Кто угасить пламень? Кто отвратить неумирающего червя?
Уразумеем поэтому, братия, Господне слово, в немногом научающее нас так многому о будущем, и соделаемся милостивыми, чтобы стать чрез это блаженными о Христе Иисусе Господе нашем. Ему слава и держава во веки веков!
Источник
"О Блаженствах." Слово 5 
