К Евреям послание ап. Павла, Глава 9, стих 23. Толкования стиха

В 18–23 Апостол объясняет, что кровь тельцов и козлов в Ветхом Завете имела только прообразовательное значение и имела силу только, как прообраз искупительной крови Агнца Божия Христа, имевшего пролить ее за грехи людей.

Предуказующие и прообразовательные предметы законные суть книги, народ, скиния, служебные сосуды и другое в этом роде; небесные же: учители, народ, храм и служебная утварь сосудов: ибо верные — небесны, хотя и остаются пока на земле. В самом деле, ведь и ангелы суть небесные, но они тоже бывают и на земле: ибо земное соделывает небесным образ жизни и вообще поведение: когда кто-либо, живя на земле, ведет образ жизни достойный небеснаго, когда ведет себя достойно общения небеснаго, когда, презирая земное, возвышается до сего последняго, когда, удаляясь низшаго (земного) приобщается высшему и духовно созерцает это. Итак житие таковых на небесах. А так как небесным надлежало очиститься лучшими жертвами, то Христос и совершил эту лучшую жертву и очищение всего мира. Апостол, противопоставив жертвам законным (ветхозав.) жертву Христа, противоположил и храму, которым тщеславились Иудеи, небо.

Итак, если это образы небеснаго, то есть прообразы сего таинства, Небесною Кровью очищаются, то не тем ли более само небесное должно было очищаться лучшею жертвою, чем те жертвы?

Как они – образы небесных? И что он называет ныне небесным? Не небо ли? Не ангелов ли? Нет, но наши (священнодействия). Наши (священнодействия) на небесах и небесны, хотя совершаются на земле. Так и ангелы бывают на земле, но называются небесными; и херувимы являлись на земле, но они небесны. Что я говорю: являлись? Они пребывают на земле, как бы в раю, – и однако, при всём том, они небесны. «Наше же жительство – на небесах» (Флп. 3:20), хотя мы живём здесь. «Образы небесного должны были очищаться сими», т.е. по любомудрию нашему призванным туда. «Самое же небесное лучшими сих жертвами». Лучшее назы­вается лучшим по отношению к чему-нибудь хорошему. Сле­довательно хороши были и образы небесного. Они не были не­хорошими, как образы; иначе было бы нехорошо и то, чего они служат образами. Итак, если мы небесны, если мы получили такое до­стоинство, то будем бояться, чтобы нам не остаться на земле; а и ныне, кто хочет, может не быть на земле. Быть или не быть на земле зависит от воли и образа жизни. Вот например: о Боге говорят, что он пребывает на небе. Почему? Не потому, чтобы Он был заключён в каком-нибудь месте, – да не будет, – и не потому, чтобы земля была лишена Его присутствия; но по отношению и близости Его к ангелам. Таким образом, если и мы близки к Богу, то мы – на небе. Что мне до неба, когда я созерцаю Владыку неба, когда сам становлюсь небом? «Мы придем к нему, – говорит (Господь), – и обитель у него сотворим» (Ин. 14:23). Сделаем же душу нашу небом. Небо по природе своей ясно, оно не делается тёмным и во время бури; тогда не оно само изменяет вид, но собравшиеся облака закрывают его. Небо имеет солнце; и мы имеем Солнце правды. Можно, сказал я, сделаться как бы небом; ещё скажу – можно сделаться даже лучше неба. Каким образом? Когда мы будем иметь Владыку солнца. Небо везде чисто и светло и не изменяется ни во время бури, ни во время ночи; так и мы не должны подвергаться этому ни во время скорбей, ни во время козней диавола, но оста­ваться чистыми и светлыми. Небо высоко и далеко отстоит от земли; будем таковы и мы, отрешимся от земли и вознесёмся на эту высоту. А как мы можем отрешиться от земли? Если будем размышлять о небесном. Небо гораздо выше и дождей и бурь, и никто не может достать его; то же, если захотим, может быть и с нами. Оно кажется изменяющимся, а между тем не изменяется; так и мы, хотя и кажемся страждущими, но не должны подвергаться страданию. Как во время бури многие не видят красоты неба и думают, что оно изменилось, но любомудрые знают, что оно нисколько не изменилось, так и об нас, во время скорбей, многие думают, что мы изменились и что скорбь коснулась самого сердца нашего, но любомудрые знают, что она не коснулась нас. Будем же небом, взойдём на эту высоту, и тогда люди покажутся нам не отличающимися от муравьёв; разумею не одних только бедных и богатых, но будет ли то военачальник, или царь, мы не заметим от­туда ни царя, ни простолюдина, не различим, что золото и что серебро, какая шелковая одежда, и какая пурпуровая; все по­кажутся нам как бы мухами, когда мы будем находиться на этой высоте; там нет ни шуму, ни волнения, ни крика. Но как можно, скажешь, подняться на эту высоту человеку, нахо­дящемуся на земле? Не словами одними я докажу тебе это, но, если хочешь, представлю тебе людей, которые на самом деле достигли этой высоты. Кто же это? Разумею Павла и подобных ему, которые, живя на земле, были на небе. Что я говорю: на небе? Они были выше неба и другого неба, и восходили до са­мого Бога. «Кто отлучит нас, – говорит он, – от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч» (Рим. 8:35)? И еще: «мы смотрим не на видимое, но на невидимое» (2 Кор. 4:18). Видишь ли, как он не взирал на то, что здесь? А чтобы ты убедился, что он был выше небес, послушай, как он говорит: «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 8:38–39). Видишь ли, как мысль, прошедши всё, поставила его выше не только этого творения и этих небес, но и всяких других, если бы они были? Видишь ли высокий ум? Видишь ли, каким сделался, когда захотел, скинотворец, проводивший всю жизнь свою на площади? Нет, подлинно никакого препятствия – превзойти всех, когда мы захотим. Если мы делаем такие успехи в искусствах, которые весьма трудны для многих, то тем более в том, что не требует такого труда. Что труднее, скажи мне, как ходить по натянутому канату, как бы по ровному месту, и ходя на высоте одеваться и раз­деваться, как бы сидя на постели? Не кажется ли нам это дело так страшным, что, мы не хотим на него даже смотреть, но ужасаемся и дрожим при одном на него взгляде? Что труд­нее, скажи мне, как поставить на лице своё шест и, посадив на него ребёнка, производить тысячи (упражнений) и забавлять зрителей? Что труднее, как играть шарами на мечах? Что труднее, скажи мне, как исследовать глубину моря? И бесчисленное множество других искусств можно было бы привести; но всех их легче добродетель и искусство – взойти на небо, если мы захотим: здесь нужно только захотеть, и всего достиг­нешь. Здесь нельзя сказать: не могу, – это значило бы обвинять Создателя; ведь если Он создал нас не могущими, и между тем повелел (сделать это), то вина падает на Него. Отчего же, скажешь, многие не могут? Оттого, что не хотят. А отчего не хотят? От лености; а если захотят, то конечно смогут. Потому и Павел говорит: «желаю, чтобы все люди были, как и я» (1 Кор. 7:7); он знал, что все могут быть такими же, как он; а если бы не могли, то он и не сказал бы этого. Хочешь ли быть добродетельным? Положи только начало. Скажи мне: во всех искусствах, когда мы хотим заняться ими, до­вольствуемся ли мы одним хотением, или принимаемся и за дело? Например: кто хочет сделаться кормчим, тот не говорит только: хочу, и этим довольствуется, но принимается и за дело. Кто хочет сделаться торговцем, тот не говорит только: хочу, но принимается и за дело. Кто хочет путешество­вать, тот не говорит только: хочу, но принимается и за дело. Так и во всём: недостаточно одного только хотения, но нужно присоединять и дело. А ты, желая взойти на небо, только гово­ришь: хочу? Но как же, возразишь, ты сам сказал, что достаточно одного хотения? Хотения вместе с делами, принимаю­щегося за дело, деятельного. Нам содействует и помогает Бог; только мы должны решиться, только должны приступить к тому на деле, только должны приложить старание, только должны иметь душевное расположение, – и всё будет. А если будем спать и похрапывая надеяться взойти на небо, то как мы сможем получить наследие небесное? Будем же иметь хотение, увещеваю вас, будем желать. Для чего мы собираем всё для настоящей жизни, которую завтра оставим? Будем пещись о добродетели, которой достанет нам на весь век; будем по­стоянно соблюдать её, – и получим вечные блага, которых да сподобимся все мы, благодатью и человеколюбием (Господа на­шего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).

άνάγκη необходимость, ύποδείγμα образец, копия, τούτοις dat. pl. от ούτος instr. dat., "этими вещами". Этими ритуалами или с помощью разных материалов очищения, изображенных в Евр. 9:19ff. (Hughes; Michel), καθαρίζεσθαι praes. pass. inf. от καθαρίζω очищать. Эпэкз. inf. описывает άνάγκη. έπουράνος небесный; здесь pl., "небесные вещи", κρείττοσιν dat. pl. сотр. от άγαθός хороший; сотр. лучший, παρά используется в значении сравнения: чем.

Жертва, пригодная для небесного святилища Автор вновь возвращается к параллелям между земным и небесным святилищем (см. коммент. к 8:1—5; 9:1 — 10). Если земная скиния может быть освящена только кровью (9:11—22), то и небесное святилище тоже. Но для совершенного святилища требовалась совершенная жертва.

Что называет здесь Апостол образами небеснаго, и что по нему есть самое небесное? Первым именем, как видно из предыдущего, обозначается у него прежде всего ветхозаветная скиния свидения – со всеми ее священными принадлежностями и богослужебными обрядами. Но поелику все это устроено было для народа израильского, с целью отделения его в народ Божий из среды других народов; то скиния очевидно берется у Апостола только как знак, вместо целого значимого, т. е. вместо всей ветхозаветной церкви, очищавшейся только прообразовательными животными жертвами. Соответственно сему самое небесное означает у Апостола всю новозаветную церковь верующих во Христа, освящаемых и оправдываемых Его искупительной кровью. Хотя выше, в стихе 11-м, большею и совершеннейшей скинией нерукотворенной Апостол называет собственное тело Христово, с которым Господь Иисус восшел во святилище небесное, т. е. к Отцу Своему; но по теснейшей связи Его с основанной Им новозаветной церковью – и сия последняя может быть названа телом Его, как Апостол и называет ее в другом месте (Еф. 5:23), а также домом Божиим, или совершеннейшей скинией Божией (1 Тим. 3:15). Она-то и нуждалась в очищении лучшими жертвами и в окроплении искупительной кровью самого Богочеловека.

образы небесного. Ветхозаветная скиния и священные предметы, находившиеся в ней. самое же небесное. Ничто небесное не нуждается в очищении от грехов, соделанных людьми. Но поскольку на земле люди, представая в святилище пред Богом, вносили в святилище грех и этот грех смывался кровью жертвенных животных, точно также, чтобы грешный человек мог предстать пред Богом в небесном святилище, необходимо было окропить его священной кровью, поскольку грех не может быть там, где пребывает Бог.

Далее, с 23-го по 28-й стих, говорится о том, что раз и навсегда принесенная Христом Жертва за всех людей уже имеет вечное и непреходящее значение: итак образы небесного должны были очищаться сими, самое же небесное лучшими сих жертвами. Ибо Христос вошел не в рукотворенное святилище, — когда Он возносился на небо, — по образу истинного устроенное, — то есть земное святилище было только устроено по образу истинного небесного, — но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие, и не для того, чтобы многократно приносить Себя, как первосвященник входит в святилище каждогодно с чужою кровью; иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира; Он же однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою. Своею. И как человекам положено однажды умереть, а потом суд, так и Христос, однажды принеся Себя в жертву, чтобы подъять грехи многих, во второй раз явится не для очищения греха, а для ожидающих Его во спасение (Евр. 9:23-28). 
То есть Христу не надо вновь и вновь умирать за нас на Кресте. Ему не надо вновь и вновь восходить на небеса, чтобы приносить свидетельство Своих мук, Своих Страстей и Своей смерти пред лицо Отца Небесного. Он сделал это единожды, и когда Он воссел на небесах, то с этого момента Бог Отец смотрит на мир через раны Сына Своего и видит нас не просто прощенными или помилованными, но оправданными. 
Итак, отцы, братья и сестры, сегодня мы сделали обзор 9-й главы Послания к Евреям первоверховного апостола Павла. В следующий раз, если будем живы, и Господь позволит, мы будем делать обзор 10-й главы. 
Подписывайтесь на Библейский портал ekzeget. ru, чтобы вовремя получать информацию о новых беседах. И берегите себя!

 

Павел, пишущий к евреям — к тем из них, кто действительно читали закон и размышляли над этими вещами и искали верного понимания смысла жертвоприношений, — говорит: Ибо Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие. И снова он говорит о жертвоприношениях: ибо Он совершил это однажды, принеся в жертву Себя Самого (Евр. 7:27). Но к чему мы ищем свидетельства тому одно за другим? Ведь достаточно изучить целиком послание Павла, написанное к евреям, и в особенности то место, где он сравнивает первосвященника закона с Первосвященником обетования, о Ком написано: Ты священник вовек по чину Мелхиседека (Евр. 7:21). Апостол Павел доказывает, что записанное в законе есть прообраз и тип живого и истинного.
*** Если вам ясен древний обычай жертвоприношения, давайте посмотрим, что эти вещи содержат в себе таинственного. Ты уже слышал, что существовало два святилища: одно видимое и открытое для жрецов, другое же неприступное и словно невидимое. За исключением одного только первосвященника, все остальные находились снаружи его. Я полагаю, что первое из двух святилищ может пониматься как эта Церковь, в которой мы сейчас присутствуем по плоти и в которой священники служат: на жертвеннике всесожжения (Лев. 4:10, 25) с тем огнем, о котором Иисус сказал: Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! (Лк 12:49). Не хочу, чтобы вы удивлялись, почему же только для священников открыто это святилище. Ибо все помазанники миром святого елеопомазания стали священниками, как о том Петр говорит к Церкви: Но вы — род избранный, царственное священство, народ святой <... > (1 Пет. 2:9). Следовательно, вы — род священнический, и поэтому вы подступаете к святилищу. <...> Но всякий из нас вмещает в себе собственный жертвенник всесожжения и сам разжигает огонь собственного алтаря для вечного горения. Если я объявлю всем, что имею и несу крест мой и следую Христу, то я принес жертвенный огонь на алтарь Бога; или же «если предам тело мое, дабы пылать от любви», и последую славе мученика, то я принес жертвенный огонь на алтарь Бога. Если забочусь о братьях моих, так что «положу душу за братьев моих», если за праведность, за истину буду стоять до смерти, то я принес жертвенный огонь на алтарь Бога. Если «члены» мои от всяких прелюб плотских «умертвлю», если для меня мир распят, и я для мира (Гал. 6:14), то я принес жертвенный огонь на алтарь Бога и сам сделался священником моей жертвы. Следовательно, священничество осуществляется таким образом в первом святилище и там приносятся жертвоприношения. И из этого святилища первосвященник, облаченный в освященные одеяния, проходит вперед и входит внутрь за завесу, как мы на то уже указали, приведя слова Павла: Ибо Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие. В этой связи само место на небе и сам трон Бога обозначены по образу внутреннего святилища.

Если образы небесного (все Ветхозаветное, выше перечисленное) требовали очищения Кровью, каковою тогда могла служить только кровь мертвенных животных, прообразовательно указывавшая на Кровь Христову, то само небесное (все Новозаветное, прообразованное Ветхозаветным) требовало и более, так сказать, небесного, более ему соответствующего очищения Кровью Христовою. Св. Златоуст по этому поводу дает следующее замечательное рассуждение: «Как они (т е. ветхозаветные установления) - образы небесных? И что он называет ныне небесным? Не небо ли? Не Ангелов ли? Нет, но наши священнодействия. Наши (священнодействия) на небесах и небесны, хотя совершаются на земле. Так и Ангелы бывают на земле, но называются небесными; и херувимы являлись на земле, но они небесны. Что я говорю: являлись? Они пребывают на земле, как бы в раю, и, однако, при всем том они небесны. И наше житие на небесах есть (Флп. 3:20), хотя мы живем здесь. Самим же небесным, т.е. по любомудрию нашему призванным туда. Лучшим сих жертвами. Лучшее называется лучшим по отношению к чему-нибудь хорошему. Следовательно, хороши были и образы небесного. Они не были нехорошими, как образы; иначе было бы нехорошо и то, чего они служат образами».

«Нужда убо бяше образом небесных сими очищатися», то есть бессловесными; «самем же небесным лучшими жертвами, паче сих», то есть жертвою разумною, непорочною и святою. «Небесным» же назвал Апостол духовное, Чем очищается Церковь.

Итак образы небесного должны были очищаться сими, Небесными называет то, что у нас, что касается Церкви. Выше сказано, в каком смысле Церковь – небо. Посему образами и прообразами наших священнодействий было то, что употреблялось у иудеев; поэтому и очищались кровью козлов и пеплом телицы, и прочими столь же незначительными вещами. Самое же небесное. Подразумевается то, что принадлежит Церкви, нам. Лучшими сих жертвами. Так как наши лучше иудейских и лучше настолько, насколько небо лучше земли, – и действительно, им обещаны земные блага, а наше наследство – небо, – то, по всей справедливости, наши священнодействия достойны лучшей и более величественной жертвы, Крови Сына Божия, очищающей нас более совершенно. Таким образом, смерть Христа произошла не только для утверждения завета, но и для совершения истинного очищения, очищения души. О благодеяниях же смерти он напоминает потому, что многим она казалась бесчестной, и особенно крестная смерть.