Евангелие от Матфея, Глава 6, стих 2. Толкования стиха

Лицемер — это тот, кто как в Церкви, так и в повседневной человеческой жизни желает казаться тем, чем не является. Ведь он притворяется, не являя праведности, потому что всю выгоду полагает в людской славе, которую могут стяжать даже лицемеры, когда вводят в заблуждение тех, кому кажутся добрыми и кем прославляются. Но такие не обретают вознаграждение от зрящего сердца Бога, разве что наказание за обман. Ибо они уже получили, говорит, от людей свою награду. (См. Мф. 6:5). И о них самым справедливым образом будет сказано: «Отойдите от Меня, делающие беззаконие. Ибо вы произносили имя Мое, но не творили Мои дела» (См. Мф. 7:21-23). Поэтому уже получили свое вознаграждение те, кто творит милостыню только для того, чтобы прославиться перед людьми, а если не прославиться перед людьми, то поступают так, чтобы прославиться, как уже обсуждалось выше. Ведь тот, кто поступает правильно, не должен стремиться к людской похвале, но сама похвала должна следовать за тем, кто верно поступает, дабы достигли преуспеяния те, кто может подражать тому, что восхваляют, а не так, чтобы тот, кого хвалят, считал их до некоторой степени полезными для себя.

Есть мнение, что существовал такой обычай: древние иудеи, находясь в многолюдном собрании и желая подать милостыню, трубили в рог, собирались нищие, и им раздавали милостыню. Но понятно, что эту заповедь Спасителя нужно воспринимать не только буквально, нужно искать в ней некий глубокий смысл. Не воструби пред собою, то есть не говори о себе, не хвали себя. Сделай так, чтобы нуждающийся получил помощь и чтобы люди тебя не прославляли. А если они и станут тебя прославлять, то пусть эта слава не коснется твоего сердца. Человек, который творит милостыню не ради того, чтобы помочь ближнему, не ради того, чтобы стать достойным имени сына Божия, — лицемер. Прекрасно об этом рассуждает святитель Тихон Задонский. Он говорит, что о добродетели нужно судить не по тому, что человек сделал, а по его сердечному намерению. Бывает, человек творит милостыню, а на самом деле желает прославиться — его намерение не благое. Он ведет себя как некий артист: знает, что обществом одобряется милостыня, потому и творит милостыню. Если бы общество стало одобрять разбой, тогда он стал бы разбойничать, потому что полагается не на заповеди Божии, которые являются незыблемыми принципами, а на колеблющееся человеческое мнение. В глазах других людей этот человек совершает добро, а перед Богом — зло. Все его хвалят как добродетельного, а Бог видит, что он грешник. Безусловно, нужно отличать того, кто делает все ради славы, от того, кто, совершая добрые дела согласно Евангелию, в то же время несколько окрадывается тщеславием, не может вполне ему противостоять. Если бы мы перестали творить добродетели, к которым примешивается тщеславие, то мы вообще ничего не делали бы. Евангелие говорит о людях совершенных и о том возвышенном принципе, который должен нами руководить, оно не делает оговорки относительно того, что можно позволить себе в иных исключительных случаях. Одно дело стремиться к славе человеческой любыми способами, а другое дело — творить добро и против воли несколько вкрадываться страстью тщеславия. Аминь глаголю вам, восприемлют мзду свою. Допустим, человек прославляется другими людьми или сам внутренне радуется тому, что он совершает поступки, которые могут быть оценены людьми как значительные, великие, добрые. Значит, мзду свою, то есть славу от людей, которой он желал, он уже получил. А когда человек стремится к тому, чтобы угодить Богу, тогда слава для него будет чем-то ненужным, и даже если бы его прославлял весь мир, он пренебрег бы этим. Ему надо, чтобы его прославил не человек, а Бог. Что значит слава Божия? Некоторые по наивности предполагают, что если мы будем пренебрегать человеческой славой, то Бог так устроит, что в конце концов люди все-таки будут нас славить. Но слава Божия действует втайне, она есть Божественная благодать, которая прославляет человека не перед людьми, а перед Самим Богом, перед ангелами, святыми, прославляет его в мире духовном, а не земном. Прославляет славой небесной и на Небе. Есть люди, которые могут видеть небесную славу, и они будут такого человека ценить. Ангелы Божии видят истинную сущность вещей, значит, и перед этими существами такой человек будет велик. А перед теми, кто ценит земное величие, он может оказаться весьма ничтожным и незначительным. Если мы думаем о славе человеческой, то в обществе, где ценят христианские добродетели, мы исполняем заповеди только по видимости, а по сути постоянно услаждаемся тщеславием и получаем свою мзду — удовлетворение страсти. А если бы мы оказались в другом обществе, в котором евангельские добродетели ничего не значат, то старались бы угодить окружающим нас людям каким-нибудь другим образом — скажем, показать, что мы энергичные, умные, практичные, одним словом, «крутые». В глазах людей, которые эти качества ценят, мы стараемся быть такими же, как они: мол, и мы не лыком шиты. А в глазах людей кротких мы хотим показаться кроткими. Как нам было бы трудно, если бы и те и другие оказались вместе! Но мне кажется, что есть люди, которые умудряются угодить всем: тут же показывать и «крутизну», и кротость; тут же и милосердие, и то, что им палец в рот не клади, что они всегда свое возьмут. Таким образом человек никакой добродетели, милостыни не совершает, а просто удовлетворяет свою страсть и больше ни о чем не думает. Его цель — страсть, и ее удовлетворение — награда для него. Если мы так себя ведем, то никакой награды от Бога получить не можем по одной простой причине: мы ее не ищем. Мы ищем человеческой похвалы, ищем услаждения страстью гордости, тщеславия, и этого нам вполне достаточно. Правда, иногда люди неопытные или, скорее, лукавые, хитрые, движение страсти тщеславия принимают за действие благодати. Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит, что страсти различным образом приводят в движение кровь и бывает так, что одно движение крови угашает другое. Скажем, тщеславие угашает в нас гнев или блудную страсть, а нам кажется, что эти страсти победила благодать. В действительности мы находимся в самообольщении, телесное движение принимаем за ощущение благодати: если мы никогда не испытывали подлинного действия благодати и сравнить нам не с чем, то мы легко ошибаемся.

Эта труба означает любые дела или слова, в которых проявляется хвастовство. Подумай, ведь если человек творит милостыню, видя, что рядом есть кто-то, а когда никого нет, то не творит милостыни, то это и есть труба, ибо он провозглашает ею свое хвастовство. Так же поступает и творящий милостыню только тогда, когда кто попросит, а если не просят, он не сотворит милостыню — и такая дурная привычка тоже есть труба. Так же — кто дает человеку более знатному, от которого потом может получить пользу, а безвестному бедняку, погрязшему в своих страданиях, ничего не дает — и это есть труба, даже если это делается в укромном месте, но с тем умыслом, чтобы выглядеть достойным хвалы: во-первых, за то, что так поступил, а во-вторых, за то, что сделал тайно. Но сама эта тайна есть труба о его милостыне. И все, что человек сделал напоказ или хочет показать, что он делает, — это труба, потому что тем самым милостыня, которая творится, громко возвещает о себе. Поэтому должно храниться в тайне не столько место и дело, сколько намерение.

Продолжает отсоветовать милостыню напоказ. Не воструби, т.е. не объявляй, чтобы знали люди; трубачи трубят для того, чтобы слышала толпа. Некоторые же говорят, что лицемеры в то время созывали около себя нищих посредством трубы. Лицемер – это человек, который из желания угодить людям представляется иным, чем есть на самом деле. Маска таких людей есть милостыня, а действительное лицо – славолюбие. Получают, т.е. имеют.

Егда твориши милостыню, не воструби пред собою. В дни великих праздников и нарочитых дней Закон повелевал возвещать наступление торжества и начало Богослужений и священных действий трубными звуками (Чис. 10:1, 10 = Иоил. 2:1, 15). Должно быть, применительно к этому установлению, фарисеи времён Иисуса повелевали трубить не только перед началом богослужения, но и перед совершением других действий богоугодных, как например перед раздачей милостыни: что делалось, как бы, с благой целью привлечь нуждающихся из отдалённых мест и раздать наибольшее количество милостыни; на самом же деле для того, чтобы о раздаятелях милостыни говорили и их прославляли. Таким образом, запрещение трубить перед собой во время раздачи милостыни означало запрещение оглашать и хвалиться своей благотворительностью.

Так говорит Спаситель не потому, что лицемеры имели трубы, но желая показать их великое безумие, этим иносказанием осмеивая и осуждая их. И хорошо назвал их лицемерами. Милостыня их имела одну только личину милостыни, а сердце их было исполнено жестокости и бесчеловечия. Они творили ее не из милосердия к ближнему, но для получения славы. Крайняя жестокость — искать для себя чести, и не избавлять от несчастия другого, когда он погибает от голода. Итак, Спаситель требует не того только, чтобы мы подавали милостыню, но и того, чтобы подавали ее так, как должно подавать.

О милостыне. Как подавать? Почему тайно? Чтобы не от людей награда была, а от Бога. Бог так устроил, что кто здесь получает воздаяние, тот на небе уже не получит его.

όταν с conj. когда, когда бы ни. ποιής praes. conj. act. Данный гл. употребляется с сущ., чтобы передать идею действия, т. е. творить милостыню, подавать милостыню, έλεημοσύνη добрые дела, милостыня, подаяние (BAGD). В раввинистической этике нет ничего более примечательного, нежели акцент на благотворительности во всех смыслах этого слова (RA, 412; относительно раввинистических взглядов на благотворительность см. RA, 412-39; Moore, Judaism, 2:162-79; SB, 4:536-38; RAC, 8:269-306; DA), σαλπίσης aor. conj. act. от σαλπίζω трубить в трубы, как в прямом, так и в переносном смысле (McNeile). Речь может идти о трубах, возвещающих публичные посты (Сагson, 164), или же о том, чтобы заставить имеющий форму трубы сосуд для монет зазвенеть, с силой кидая в него монеты (N. J.McEleney, "Does the Trumpet Sound or Resound? An Interpretation of Matthew 6:2", ZNW 76 1985: 43-46; однако см. также ВВС). Conj. в отрицательном повелении. υποκριτής актер, лицедей, выдающий себя за другого, лицемер; тот, кто играет чужую роль, притворяется другим, старается ради одобрения со стороны публики (RWP; R.A. Batey, "Jesus and the Theatre", NTS 30 1984: 563; Carson, 164). ρύμη узкая улица, όπως с conj. чтобы, δοξασθώσιν aor. conj. pass, от δοξάζω оказывать честь, восхвалять, прославлять, άπέχουσιν praes. ind. act. от απέχω получить плату сполна. Часто употребляется в смысле подписания счета, который оплачен сполна (NTW, 17-20; LAE, 110-11). Перфектный praes. указывает на вызванное состояние (VANT, 239).

Греки и римляне не одобряли личную благотворительность; щедрые пожертвования на общественные проекты или на содержание клиентов были рассчитаны на то, чтобы прославиться в общественном мнении. С другой стороны, благотворительность была центральным моментом еврейского благочестия; некоторые авторы даже говорили, что она спасает человека, хотя позднейшие еврейские законы формально не позволяли давать больше двадцати процентов сверх десятины. Некоторые комментаторы воспринимают слова «не труби перед собою» буквально, тогда как это обычная гипербола (люди не трубили в трубы, когда подавали милостыню) и, скорее всего, игра слов (коробки для подаяний часто имели форму трубы). Явную гиперболу представляет собой и фраза «пусть левая рука не знает, что делает правая».

Вы ищите людской похвалы: люди и платят вам этой суетной похвалой — и довольно для вас: не ждите себе большей награды от Бога. А чтобы еще сильнее внушить отвращение от суетной человеческой похвалы, Спаситель указывает на лицемеров, как выше, когда говорил о любви к врагам, Он указывал на мытарей и язычников: итак, когда творишь милостыню, не труби перед собой, не разглашай, не заботься о том, чтобы все на тебя смотрели, чтобы все говорили, трубили о твоем милосердии; не выбирай для раздачи милостыни таких мест, где была бы видна твоя милостыня; не делай у всех на виду своих благодеяний, не поступай так, как делают лицемеры, особенно фарисеи в синагогах — в молитвенных домах — и на улицах — у всех на виду. Везде можно подать милостыню, даже на видной улице, но не с той целью, с какой поступают так лицемеры — чтобы прославляли их люди. Незавидна доля таких лицемеров: истинно говорю вам: они уже получают награду свою, получают здесь же, теперь же награду какой ищут: их хвалят и прославляют люди; другой награды, которая от Бога — им не будет: они ее не заслуживают. Бог награждает только чистое, истинное добро, а у них его нет. Ты сделал добро — хорошо; оно есть. Но если ты похвастался этим добром, то оно уже исчезает, оказалось, что его не было в твоем сердце: там тщеславие, а все что от тщеславия уже не чистое добро, потому что похвалив тебя в глаза, за глаза они же осуждают твое тщеславие и лицемерие. Св. Златоуст замечает: “Хорошо Господь назвал таких лицемерами: их милостыня имела только личину милостыни, а сердце их было полно жестокости и бесчеловечия. Крайняя жестокость — искать для себя чести и похвал, и не избавлять от несчастья другого, когда он погибает с голоду.”

«Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтоб они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего небесного. Итак, когда творишь милостыню, не труби пред собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая: чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» Мф. 6:1-4 В приведенных словах Евангелия Господь устанавливает исключительно религиозное значение милостыни. Она имеет отношение только к Богу; она должна совершаться только пред Ним, пред Его очами, как жертва во славу Его. У нас теперь обычный взгляд, что благотворение есть дело гуманности, что оно должно иметь внутреннее отношение только к человеку или к обществу. Когда мы подаем милостыню, мы смотрим на это так, что мы делаем добро человеку, благодетельствуем ему. Когда мы жертвуем на какое-нибудь общественное дело, мы думаем, что приносим благо обществу… Мысль о Боге у нас при этом если и есть, то занимает второстепенное место. Поэтому-то естественно, что мы смотрим, как отразилось наше добро в сознании тех, для кого мы его сделали. Мы положили в руки нищему монету — и смотрим, благодарен ли он нам; мы пожертвовали обществу денег - и ожидаем от него признательности. Разговоры о нашей щедрости, статья в газетах о ней, — все это, совершенно понятно, требуется нами, как необходимое следствие нашего доброго дела, если мы делаем его только ради человека. Мы бросили зерно на ниву людей и, естественно, ожидаем всхода на ней, который показал бы нам, что мы бросили не напрасно, что почва благоприятна… Господь совсем не так повелевает нам смотреть на это. Я и Бог — вот только кто должен быть при благотворении. Я даю милостыню — это все равно, что я приношу жертву Богу. Человек, которому я подаю, это только живой жертвенник. Я должен быть благодарен ему, что он есть, что он около меня, и я могу на нем выразить свою любовь к Богу посильной жертвой. Его признательность или непризнательность — для меня дело постороннее, как качество материала, из которого сделан жертвенник. Он должен быть сделан из хорошего материала, но собственно к моей жертве мысль об этом не имеет никакого внутреннего отношения. Одного следствия я должен желать: это — чтобы моя жертва была угодна Богу, чтоб Он принял ее. А это тем скорее может быть, чем чище она, т.е. чем менее в ней посторонних мотивов и мыслей о славе и человеческих соображений о благодарности, чем пламенней она устремляется к Богу и только к Нему одному. В священной истории есть картины, изображающие жертвы Каина и Авеля. У Каина дым стелется и разносится по земле, у Авеля же прямо возносится к небу. Может быть, это и, действительно, было знаком, по которому они узнали, что жертву одного Бог отверг, а жертву другого принял. Во всяком случае, у древних народов это было средством узнавать, угодна ли жертва Богу или нет. То же самое может быть приложимо и к нашим благотворениям. Худо, если молва о них стелется по земле, разносится ветром газет по всем городам и селам. Хорошо, если они, как жертва Авеля, возносятся прямо к Богу, в чистой, лазурной тишине нашего сердца. Если мы будем так смотреть на милостыню и на всякую благотворительность, то, само собой разумеется, мы не только не будем трубить о ней во все стороны, но, наоборот, постараемся укрыть ее от взоров людей, как мы укрываем все наиболее дорогое и внутреннее, как мы делаем это в отношении самой сердечной молитвы, как мы, вообще, избегаем посторонних развлекающих взоров людских, когда хотим остаться одни пред Богом. Понятно тогда и то, что наша левая рука не будет знать того, что делала правая, т.е. что мы ни на один шаг не будем самодовольно останавливаться мыслью на сделанном и придавать ему внешнее значение. Что бы мы ни сделали, — мы этим принесли только Богу жертву и воздали Ему хвалу в данную минуту. Какая б ни была жертва, — она ничтожна пред Богом и только дорога Ему по мере нашей веры в Него, нашей любви к Нему. Ты положил кусочек ладана в кадило, ты зажег восковую свечку пред образом: прошел миг — и все сгорело. Большой или маленький кусочек ладана положишь ты, с золотом или без золота поставишь ты свечку, — разве не все равно для Бога, разве пред Ним не вера только твоя ценна, разве Ему не любовь только твоя к Нему дорога? И будешь ли ты останавливаться мыслью и хвалиться пред собой, что ставил большую свечу? Разве она имеет какую-нибудь важность сама по себе для Того, пред Кем светят миллионы солнц? Разве она не сгорит так же, как и маленькая? Так точно и с благотворениями. Кто приносит ими жертву Богу, тот знает, что много ли, мало ли он принес, — для Бога это равно ничтожно: Ему принадлежит и небо и земля и все богатства вселенной. И потому такой благотворитель никогда не станет останавливаться на мысли о важности сделанного им и только поблагодарит Бога, что в данный миг удалось посильно выразить Ему свою любовь и прославить Его… И в следующий миг он уже заботится о новом прославлении Бога и не думает о прежнем, которое уже прошло, как благоухание кадила, о котором долго размышлять не имеет никакого смысла. Кто своему благотворению придает только человеческий, личный или общественный характер, кто пускает свои добрые дела в оборот людских отношений, рекламируя себя, ища благодарности, домогаясь славы, хвалясь пользой, — тот должен знать, что делает он дело человеческое, а не Божье, что он поступает, как, может быть, и хороший язычник, но не как христианин, что плоды его дел не оставят никакого следа в вечности и погибнут вместе со всем шумом и со всей суетой этого мира, что до Бога они не доходят и с исполнением заповеди Христа не имеют ничего общего… Различные толки газет и сообщения о благотворениях так же в существе дела уместны, как отчет о том, насколько кто усердно молится Богу в церкви, как вздохнул и когда перекрестился. Все это дело чисто внутреннее, сокровенное, — дело, которому подобает быть вдали от посторонних взоров, и кто лезет сюда с непрошенным любопытством, тот совершает нравственное преступление. Так и относительно всякого доброго дела: оно должно быть только видом нашей молитвы к Богу, нашего прославления Его имени, нашей Ему благодарности.

Не труби перед собою. Разные объяснения дают тому выражению. Понимая его в несобственном мысле, толкуют так: не производи шума, чтобы обратить на себя внимание других, каким бы то ни было образом (Златоуст, Феофилакт, Евфимий Зигабен). Другие понимают слова эти в смысле собственном (у Зигабена — некоторые), полагая, что фарисеи действительно, подавая милостыню, чтобы привлечь к себе внимание народа, созывали около себя нищих посредством трубы. Иные относят это выражение к обычаю восточных нищих — трубить в рог перед тем, у кого они выпрашивали милостыню; соответственно этому переводят: не позволяй трубить пред собою. Иные, наконец, видят в этом указание на звонкое бряцание монеты, опускаемой в церковную корвану (ср.: Мк. 12:41). Как бы то ни было, общий смысл тот, что не должно при раздаянии милостыни тщеславиться и искать похвалы народной. Лицемеры. Слово взято от играющих на зрелищах, которые играют известные роли, выражая при этом мысли и чувства не свои, а того лица, роль которого разыгрывают. Оно означает здесь, как и везде в Новом Завете, тех людей, которые в религиозно-нравственном отношении показываются людям не таковыми, каковы они на самом деле, а лучше; представляются религиозными и благочестивыми, тогда как на самом деле они не таковы. Таково было по большей части благочестие фарисеев, почему Спаситель и называл их часто лицемерами. В синагогах. Синагогой называлось место для богослужебных собраний иудеев (ср.: примечание к Мф. 4:23). В них по субботам обыкновенно собиралась милостыня для бедных. Они уже получают награду. Они уже достигают своей цели, их прославляют люди, и это все, чего они желали, и это их награда; другой награды от Бога они уже ни ожидать, ни получить не могут и не заслуживают ее.

А чтобы еще сильнее внушить отвращение к суетной славе человеческой, Спаситель указывает на лицемеров, как раньше, когда Он говорил о любви к врагам, Он указывал на мытарей и язычников: ИТАК, КОГДА ТВОРИШЬ МИЛОСТЫНЮ, НЕ ТРУБИ ПЕРЕД СОБОЮ, не разглашай, не заботься о том, чтобы на тебя все смотрели, чтобы все говорили (трубили) о твоем милосердии; не выбирай для раздачи милостыни таких мест, где видна была бы твоя милостыня; не употребляй таких средств, чтобы у всех на виду было твое благодеяние, не поступай так, КАК ДЕЛАЮТ ЛИЦЕМЕРЫ (особенно фарисеи) В СИНАГОГАХ (в молитвенных домах) И НА УЛИЦАХ, на виду у всех; везде можешь подать милостыню, даже и на людной улице, но не с той целью, с какой поступают так лицемеры – ЧТОБЫ ПРОСЛАВЛЯЛИ ИХ ЛЮДИ. Незавидна доля таких лицемеров – милостивцев: ИСТИННО ГОВОРЮ ВАМ: ОНИ УЖЕ ПОЛУЧАЮТ НАГРАДУ СВОЮ, получают здесь же, теперь же награду, какую ищут: их хвалят и прославляют люди; другой награды, которая от Бога, им не будет, они ее не заслуживают. Бог награждает только чистое, истинное добро, а у них его нет. Ты сделал добро – хорошо; оно есть. Но если ты похвалился этим добром, то оно уже исчезает; оказалось, что его не было у тебя и в сердце: там тщеславие, а все, что от тщеславия, уже не есть чистое добро; его даже и люди не ставят в добро, потому что, похвалив тебя в глаза, за глаза они же осуждают твое тщеславие и лицемерие. "Хорошо Господь назвал таких лицемерами, – замечает святитель Иоанн Златоуст, – их милостыня имела только личину милостыни, а сердце их было полно жестокости и безчеловечия. Крайняя жестокость – искать для себя чести и похвал, и не избавлять от несчастья другого, когда он погибает с голоду". Как же должно подавать милостыню?

Перевод точен, причем, несколько двусмысленное они в последнем предложении должно, конечно, относиться не вообще к людям, а к лицемерам. В подлиннике двусмысленность избегается обычным опущением местоимения пред глаголами и поставлением глаголов (poiousin apecousin) в одинаковых залогах, временах и наклонениях. Иудеи, больше, чем все другие народы, отличались благотворительностью. По словам Толюка, известный педагог, Песталоцци, говаривал, что Моисеева религия побуждает к благотворительности более даже, чем христианская. Юлиан ставил иудеев язычникам и христианам в пример благотворительности. Прочитывая длинный и утомительный талмудический трактат о благотворительности (перев. Переферковича т. I) «Об остатках в пользу бедных при жатве», встречаемся с множеством мелочных постановлений, имевших целью обеспечить для бедных собирание остатков после жатвы. Говорили даже, что «милостыня и безмездные услуги равнозначны всем заповедям Торы». Возникали вопросы о том, не одно ли и то же не давать милостыни и поклоняться идолам, и как доказать, что милостыня и безмездные услуги защищают Израиля и способствуют согласию между ним и Отцом, который на небесах. Не подлежит, поэтому, сомнению, что у евреев была развита благотворительность и во времена Христа, о чем свидетельствуют и упоминания самим Христом о нищих и их очевидное присутствие, особенно в Иерусалиме. Не подлежит сомнению и то, что в этой благотворительности и раздаче милостыни бедным принимали участие и «лицемеры», которых обличает здесь Христос. Но вопрос, «трубили ли они пред собою», доставил много затруднений как древним, так и новейшим экзегетам. Златоуст понимал выражение: «не труби пред собою» в несобственном смысле. Спаситель «в этом метафорическом выражении не то хочет сказать, что лицемеры имели трубы, но что они имели большую страсть к показности, осмеивая (kwmwdwn) ее и осуждая их… Спаситель требует не того только, чтобы мы подавали милостыню, но и того, чтобы мы подавали ее так, как должно подавать». В подобном же роде выражается Феофилакт: «у лицемеров не было труб, но Господь осмеивает (diagela) помыслы их, потому что они хотели трубить о своей милостыне. Лицемеры — те, которые по виду кажутся другими, чем каковы в действительности». Нисколько не удивительно, что и многие новейшие толкователи в своих замечаниях об этих «трубах» следуют только что приведенным отеческим толкованиям. «Не остается ничего больше, как понимать это выражение в несобственном смысле», — говорит Толюк. Такие мнения подтверждаются тем, что до настоящего времени среди иудейских обычаев не найдено ни одного случая, когда бы «лицемеры», раздавая милостыню, в буквальном смысле «трубили» пред собою. Английский ученый Ляйтфут истратил на отыскание такого или подобного случая много труда и времени, но «хотя и искал много и серьезно, не нашел даже и малейшего упоминания о трубе при раздаче милостыни». По поводу замечания Ляйтфута другой английский комментатор, Морисон, говорит, что Ляйтфуту не было и надобности «искать так прилежно, потому что хорошо известно, что, по крайней мере, в синагогах, когда частные лица желали раздавать милостыню, трубы в буквальном смысле и не могли употребляться». Этого мало. Говорили, что если бы «лицемеры» трубили в трубы, то такая «похвальба» их (kauchma) пред людьми была бы мало понятна, и что если бы они захотели, то сумели бы и получше скрыть свои дурные мотивы. Известны даже случаи противоположные тому, о чем говорит Христос. Так, напр., об одном раввине, благотворительная деятельность которого считалась образцовой, рассказывается в Талмуде, что он, не желая стыдить бедных, привешивал открытый мешок с милостыней у себя за спиной, и бедные могли брать оттуда, что могли, неприметно. Все это, конечно, не служит возражением против евангельского текста, да обыкновенно и не выставляется, как возражение. Однако, конкретность и живость выражения «не труби пред собою», и его очевидная связь с последующими обличениями лицемеров, подтверждаемыми фактически в дошедших до нас сведениях об их обычаях (ст. 5 и 16), заставили подыскивать какое-нибудь реальное, фактическое подтверждение и для него. Было найдено, что подобные обычаи действительно существовали у язычников, у которых служители Изиды и Кибелы, прося себе милостыню, били в бубны. То же, по описанию путешественников, делали персидские и индийские монахи. Таким образом, у язычников шум производили сами бедные, просившие милостыню. Если применить эти факты к рассматриваемому случаю, то выражение «не труби» нужно будет толковать в смысле недозволения со стороны лицемеров бедным производить шум при требовании себе милостыни. Но автор, указавший эти факты, немецкий ученый Икен, по словам Толюка, сам «честно» признался, что не может доказать подобного обычая ни у евреев, ни у христиан. Еще менее, по-видимому, вероятно объяснение, по которому слова «не труби…» заимствованы от тринадцати трубообразных ящиков или кружек, поставленных в храме для сбора пожертвований (gazofulakia, или по евр. шоферот). Возражая против этого мнения, Толюк говорит, что деньги, опускавшиеся в эти трубы (tubae), не имели никакого отношения к благотворительности, а собирались на храм; кружки же для пожертвований бедным назывались не шоферот, а «куфа», и об их форме ничего не известно. Но если мы только в Евангелии Матфея встречаемся с указанием, что в деле благотворения употреблялись трубы, то это вовсе не исключает возможности, что и в действительности бывало так. Трубы употреблялись священниками в храме и синагогах, были «трубообразные» ящики, и потому выражение «не труби», сделавшись метафорическим, могло иметь, в качестве метафоры, какое-нибудь основание и в действительности. В раввинских трактатах Рош-Гашана и Таанит встречается много постановлений о «трублении», так что если выражение Христа нельзя было понимать в смысле: не труби пред собою при раздаче милостыни, то его вполне возможно было понимать так: когда подаешь милостыню, не труби пред собою, как это делают лицемеры по разным другим случаям. Самый смысл выражения — привлекать общественное взимание к своей благотворительности — совершенно понятен и нисколько не изменяется, будем ли мы считать выражение соответствующим действительности или только метафорическим. Да и как можно требовать, чтобы в Талмуде отразились, несмотря на мелочность иудеев, все тогдашние иудейские обычаи со всеми их многочисленными переплетениями? Под синагогами во 2 ст. следует разуметь не «собрания» а именно синагоги. К похвальбе в «синагогах» прибавляется похвальба «на улицах». Цель лицемерной милостыни указывается ясно: «чтобы прославляли их (лицемеров) люди». Это значит, что через благотворительность они желали достигнуть своих собственных, и притом своекорыстных, целей. Они руководились в своей благотворительности не искренним желанием помочь ближнему, а разными другими своекорыстными мотивами, — порок, свойственный не только еврейским «лицемерам», но и вообще «лицемерам» всех времен и народов. Обычная цель такой благотворительности — приобретение себе доверия со стороны сильных и богатых, и за отданную бедному копейку получение от них рублей. Можно даже сказать, что истинных, совершенно нелицемерных благотворителей бывает всегда немного. Но если бы даже никаких своекорыстных целей и нельзя было достигнуть при помощи благотворительности, то «слава», «молва», «известность» (значение слова doxa) составляют и сами по себе достаточную цель лицемерной благотворительности. Выражение «они получают награду свою» — достаточно понятно. Лицемеры ищут награды не у Бога, а прежде всего у людей, получают ее и должны только ею довольствоваться. Обличая дурные мотивы лицемеров, Спаситель вместе с тем указывает и на тщету «людских» наград. Для жизни по Богу, для будущей жизни они никакого значения не имеют. Ценит земные награды только тот человек, кругозор которого ограничен настоящею жизнью. Тот, кто имеет более широкий кругозор, понимает и тщету здешней жизни, и земных наград. Если Спаситель сказал при этом: «истинно говорю вам», то этим показал Свое истинное проникновение в тайники человеческого сердца.

«Не труби пред собою», – заповедал Господь, и однако ж почти все трубят, или, вернее, почти у всех трубится. Кто-то подходит к сердцу, влагает в него уста свои и трубит, а человек внимает тому и восхищается. Хоть бы остепеняла нас мысль о том, что звук этой трубы, положим, хоть и нашей, но производится-то чуждою нам силою! А это и на ум не приходит; напротив, похвала нам кажется столь справедливою, что и поперечить ей как будто незаконно. Если рассудить как следует, то окажется, что тут-то мы и не достойны похвалы, когда трубим пред собою. Уж самое это трубление обличает скудость и недостоинство наше. Когда ты услышишь звук этой пагубной вражьей трубы, отстранись несколько от себя и, противопоставив себя себе, начни судить себя нелицемерно. Кто-то трубит в тебе пред тобою, что то и то хорошо в тебе, или то и то хорошо тобою сделано. Вникни порядком, отчего тебе лезет это в голову и занимает твое внимание? Оттого, подскажу тебе, что видно только и есть в тебе добреца. Если б у тебя было много добрых-то дел, или были только все добрые дела, то каждое дело в отдельности исчезало бы в массе их, не давая себя заметить. Как тот, у кого много денег, и внимания не обращает, когда приносят ему какие-нибудь десятки и даже сотни рублей, или как тот, у кого много одежд, и минуту не займется вновь сшитою одеждою, потому что их у него так много, что новая не представляет никакой особенности, так и богатый добрыми делами не станет останавливаться вниманием своим ни на каком частном своем деле. Каждое доброе дело исчезает у него, как капля в море, в богатстве его доброделания. Отсюда выходит, что если кто любуется своим добрым делом, то это потому, что оно, видно, только одно и есть. Доброе дело, хоть и несовершенное, всегда привлекает взор, а если б этих дел было много, то глаза разбежались бы, не зная, на каком остановиться. Вот ты и возьми себя с этой стороны, когда услышишь трубу в себе, да и растолкуй себе, что из того, что ты прицепился вниманием своим к этому делу, следует не самовосхваление, а укорение себя в скудости добродетелей. Верно, во всей сумме дел твоих не на что взглянуть, только и есть что на единственное это. А если это так, то состояние твое жалости достойно. Нет, не одно у тебя должно быть доброе дело, а вся жизнь твоя должна быть непрерывною цепью добрых дел. Не смотри на льстивость помысла самовосхваления, а, уразумевая силу его, переходи поскорее к тому убеждению, что верно ты беден добром, угодным Богу, когда услаждаешься тем или другим похвальным поступком. Не к высокому о себе мнению восходи, а нисходи к самоуничижению и к чувствам покаяния. Как только это сделаешь — труба тотчас замолкнет.

Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Лицемеры не имели труб, но Господь осмеивает здесь их намерение, так как они желали, чтобы об их милостыне трубили. Лицемеры — это те, которые по виду являются другими, чем каковы они в действительности. Так, они кажутся милостивыми, но в действительности иные. Они уже получают награду свою. Ибо их хвалят, и они от людей получили все.

Свойство лицемеров есть то, что они, не будучи в самой вещи добродетельны, приемлют на себя личину добродетели, дабы восхитить у людей принадлежащую ей славу. Лицемерные милостыни раздаятели суть те, которые, имея сердце совсем не милосердое, хотят казаться другим милостивыми; а посему и раздают милостыню не из сердечнаго сострадания к ближним, и не из желания исполнить заповедь Господню, но да прославятся от человек. И для достижения сей тщетной славы обыкновенно возглашают всем, подобно трубе, свою щедрость, и для раздачи милостыни избирают такия места, где бы большее число было зрителей. Спаситель, укоряя сей нечестивый обычай лицемеров, произносит на них праведный суд Свой: аминь глаголю вам, восприемлют мзду свою; они в раздаянии милостыни ищут единственно славы от человеков, и получают оную. Чегож еще более ожидать им от Отца небеснаго, о благоугождении Которому делами милосердия они совсем и не мыслят? и скрывая от взоров человеческих жестокость и развратность сердца своего под личиною милосердия, думают скрыть оную и от всепроницающих очей Господа, а тем еще более оскорбляют Его. Так-то страсть тщеславия и самое святое дело милостыни превращает в орудие лицемерия, от котораго желая предостеречь верующих, Спаситель излагает далее свойство истннаго милосердия: Тебе же, говорит, творящему милостыню, да не увесть шуйца твоя, что творит десница твоя (Мф. 6:3).

Господь во всем воспитывает нас небесным учением для славы совершенной веры. Выше Он учил, что праведное дело следует совершать не ради людей, но ради Бога. Теперь приказывает нам, творящим милостыню, не трубить в трубы, то есть не обнародовать наши поступки, потому что благочестивому уму не подобает совершать божественные дела в ожидании людской похвалы. Ибо многие щедро жертвуют в пользу бедных, чтобы с помощью этого пожертвования приобрести пустую людскую похвалу и мирскую славу. Господь показывает, что они получили вознаграждение за свой труд в этом мире, потому что, пока ищут мирской славы, упускают награду будущего обетования.