Евангелие от Матфея, Глава 5, стих 6. Толкования стиха

То есть исполняющие во всем волю Божью достигнут той праведности и оправдания Божья, которое дает искреннее стремление во всем исполнять волю Божию.

У Луки блаженными называются просто алчущие. Здесь же Матфей называет блаженными тех, кто добровольно отказался от плотских наслаждений ради влечения к пре­красному. Итак, прислушаемся равно к обоим. Возжелавший правды Божией обрел истинный предмет желания, влечение к которому Матфей выразил не одним только образом алкания. Ведь желание обладать праведностью лишь отчасти подоб­но насыщению пищей. Ибо такое обретение было бы частичным. Поэтому Матфей уподобил это благо и напитку, чтобы через состояние жажды показать горячее и неутоли­мое влечение. Таковой, сказано, насытится. А насыщение не избавляет от влечения к пище, но еще более усиливает его.

Алчущими и жаждущими правды называет тех, которые творят правду с усердием и сильным желанием. Они, как сказано, насытятся и здесь, потому что довольны и малым; а гораздо более в жизни будущей, потому что всегда пребудут со Христом, где нет ни печали, ни воздыхания.

Поелику Господь говорит: «Блаженны алчущие и жаждущие правды» (Мф. 5:6); то опасно без вожделения и усердия делать все, что клонится к благочестию.

Алчущие и жаждущие правды — это «уклоняющиеся от лжи и от всякого лукавства».

Сведущие во врачебном искусстве говорить, что страждущие желудком и худым позывом на пищу, от скопления в верхней части желудка дурных каких либо соков и излишеств, всегда представляют желудок свой полным и сытым, и потому имеют отвращение от пищи полезной, по причине ослабления естественного позыва во время этой мнимой сытости. Но если приложено будет о них какое либо попечете врачебного искусства; то, по очищении каким либо разводящим врачебным питием скопившегося в желудочных полостях, произойдет, что ничто чуждое уже не будет беспокоить естества, возвратится же им позыв на пищу полезную и питательную. И признаком здоровья служит, что пища принимается уже не принужденно, но с пожеланием и увлечением. Что же значит у меня это вступление? Поелику слово, руководящее нас на высшие ступени лествицы блаженств, и, по выражению Пророка, полагающее добрые восхождения на сердце нашем (Пс. 83:6), поступая последовательно, после совершенных уже нами прежде восходов указует подобное еще новое четвертое восхождение, говоря: блажени алчущии и жаждущии правды: яко тии насытятся: то хорошо, думаю, избавив душу от утраты позыва на пищу и от пресыщения, сколько возможно, возбудить в себе самих этот блаженный позыв на пищу и питие. Ибо не возможно человеку, ни быть сильным без достаточной пищи, подкрепляющей его силы, ни насытиться пищею, не вкушая ее, ни питаться ею без позыва на пищу. Итак, поелику сила есть некое жизненное благо; и она соблюдается достаточною сытостью; а сытость бывает от пищи, вкушаемым же при позыве на пищу: то позыв сей в живых есть нечто достойное ублажения, служащее в нас началом и причиною силы. Но в рассуждении чувственной этой пищи бывает с нами, что не все желаем тех же снедей, и пожелание вкушающих делится не редко по родам яств, одному приятно сладкое, а другой чувствует побуждение к острому и горячительному; иному же нравится солоноватое, и иному — кислое; случается же часто, что не у всякого бывает побуждение к снеди полезной; ибо иной, по какой-то особенности сложения имея склонность к какой либо страсти, питает болезнь соответственными ей по качеству яствами. А если будет иметь он побуждение к яствам полезным, то, без сомнения, проживет наслаждаясь здоровьем; потому что пища соблюдет телесное его благосостояние. Так и в душевной пище не у всех пожелания склонны к одному и тому же. Одни желают себе славы, или богатства, или какой либо мирской знаменитости; у других не усыпная забота о хорошем столе; иные с жадностью поглощают зависть, как ядовитую какую пищу; а есть и такие, у которых пожелание возбуждается естественно прекрасным. Естественно же прекрасно всегда и для всех то, что не ради чего другого избирается, но само по себе вожделенно, всегда одинаково, и никогда не теряет привлекательности по насыщении оным. Посему-то Слово ублажает не просто алчущих, но тех, у кого пожелание имеет склонность к истинной правде. Посему что же такое правда? Ибо сие, думаю должно прежде раскрыть в слове, чтобы, когда обнаружится ее красота, тогда уже возбудилось в нас влечение к красоте видимого. Ибо не возможно возыметь пожелание чего либо не виданного; напротив того естество наше в рассуждении незнакомого нам как-то недейственно и неподвижно, если посредством слуха или зрения не приобретет какого либо понятия о вожделеваемом. Потому некоторые исследователи подобного сему говорят, что правда есть соблюдете правила, воздавать каждому равно и по достоинству. Например, если кто сделается полным господином при раздаче денег; то имеющий в виду равенство и подаяние соразмеряющий с потребностью получающих называется правдивым. И если кто, получив власть судить, произносит приговор, не по милости какой и вражде, но следуя свойству дел, и наказывает достойных того, и оправдывает своим приговором неподлежащих ответственности, и о прочих спорных делах творит суд по истине; то и он называется правдивым. И назначающий подати с подначальных, когда налагает подать соразмерную с силами, и владыка дома, и начальник города, и царь народов, — если каждый из них правит подвластными, не властью неразумных побуждений движимый, но по правоте судя ему покорных, и в решении дела сообразуясь с поведением подначальных; то определяющие правду соблюдением сказанного правила все сему подобное означают именем правды. Но, взирая на высоту божественного законоположения, полагаю, что здесь под правдою разумеется нечто большее сказанного. Ибо если спасительное слово изрекается вообще для всего человеческого рода, не всякому же человеку можно быть в числе поименованных (ибо царствовать, начальствовать, творить суд, иметь во власти раздачу денег, или другое какое смотрение, — удел не многих; великое же множество состоит под начальством и смотрением других); то как согласиться кому либо, что истинна та правда, которая не всему роду предлагается в равной степени? Ибо если, по словам внешних мудрецов, цель правды — управление; а где преимущество, там нет равенства: то данного о правде понятия не возможно признать истинным; потому что оно немедленно обличается неравенством в жизни. Посему какая же правда, простирающаяся на всех, вожделение которой, как общее, предлежит всякому, имеющему в виду евангельскую трапезу, богат ли он, или беден, рабствует, или господствует, знатного ли рода, или купленный раб, так что никакое внешнее обстоятельство не увеличивает, и не умаляет, понятия правды? Ибо если может она находиться только в том, кто выше прочих властью какою и преимуществом; то почему праведен поверженный у ворот богатого Лазарь, не имеющий у себя ни какого средства для оказания таковой правды: ни начальства, ни власти, ни дома, ни трапезы, ни другого какого житейского запаса, чем можно на деле совершить оную правду? Ибо если правда возможна тому, кто начальствует, оделяет, или вообще имеет что либо под смотрением; тот, кто не заведывает этим, без сомнения, вне возможности творить правду. Почему же сподобляется успокоения не имевший у себя того, чем, по словам многих, отличается правда? Посему надобно нам искать той правды, вожделевший которой по обетованию насладится ею. Ибо сказано: блажени алчущии правды: яко тии насытятся. Поелику много всякого рода таких веществ, ко вкушению которых естество человеческое стремится с вожделением; то потребно нам много сведения, чтобы различать в таких снедях питательное и ядовитое, и чтобы то, что, по мнению души, приемлется в пищу, вместо жизни не причинило нам смерти и разрушения. Но, может быть, небезвременно будет понятие о сем уяснить чем либо другим разрешаемым в евангелии. Вступивший в общение с нами по всяческим..., разве греха (Евр. 4:15), и приобщившийся тех же с нами немощей, не признал алкания грехом, и не отказался собственным Своим опытом изведать сию немощь, но допустил до Себя это естественное побуждение к пожеланию пищи. Ибо, сорок дней пребыв без пищи, последи взалка (Мф. 4:2). Так, когда хотел, давал естеству время делать свое. Но изобретатель искушений, как скоро узнал, что и в Нем произошла эта немощь алкания, советовал удовлетворить желанию камнями, то есть, пожелание естественной пищи обратить к неестественному; ибо говорит: рцы, да камение сие хлебы будут (Мф. 4:3). В какой неправде виновно стало земледелие? За что было до того воз гнушаться семенами, чтобы обесчестить и пищу из них? За что осуждается Создателева премудрость, будто бы, питая человечество семенами, питает не надлежащим образом? Ибо если теперь камень оказывается более пригодным для пищи; то значит, что Божия премудрость погрешила в должном промышлении о человеческой жизни. Рцы, да камение сие хлебы будут, — сие и до ныне говорит он тем, которые искушаются собственным своим пожеланием, и говоря так, всего чаще взирающих на него убеждает уготовлять себе пищу из камней. Ибо когда пожелание выходить из необходимых пределов потребности, что это иное, как не совет диавола, запрещающей тогда пищу из семен, и вызывающий пожелание неестественного? Из камней едят хлебы предлагающие их от любостяжательности, приготовляющие себе дорогие и пышные трапезы из неправд. У них и приготовление вечери — какое-то торжество, ухищренно устроенное на изумление всем, выходящее за пределы необходимого для жизни. Ибо что общего с естественною потребности имеет не употребляемое в пищу вещество серебра, выставляемое в тяжеловесных и с трудом переносимых приборах? Что такое ощущение голода? Не желание ли восполнить недостаток в необходимом? Поелику сила утратилась, недостающее снова восполняется приличным прибавлением. Хлеба, или иного чего годного в снедь, желает естество. А кто вместо хлеба подносит ко рту золото, тот удовлетворяет ли нужде? Посему, когда вместо годного в снедь ищет кто вещества, неупотребляемого в пищу; тогда он прямо заботится о камнях, потому что иного требует естество, а иным занят он. Естество ощущением голода, как бы внятным голосом, едва не говорит, что теперь потребна снедь, потому что должно возвратить снова телу утраченную силу. А ты не слушаешь естества; даешь ему не то, чего просит. Напротив того заботишься, чтобы на столе у тебя было большее бремя серебра, приискиваешь ковачей этого вещества, любопытствуешь узнать историю чеканимых на веществах изображений, чтобы они в точности передали искусством стрясти и нравы, и тебе можно было узнать раздражение воина, когда заносит меч на заклание, и страдание раненого, когда, пораженный смертельно, показывает вид готового заплакать, и рьяность зверолова, и свирепость зверя. и все иное, что с такою изысканностью эти суетные люди искусно изображают на настольных приборах. Естество требует пития; а ты приготовляешь дорогие треножники, лохани, чаши, большие сосуды, и тысячи других приборов, не имеющих ничего общего с требуемою нуждою. Ужели в том, что делаешь, не слышишь явно советующего тебе обратить взор на камень? А что, если кто опишет тебе, чем сопровождается эта каменистая пища, эти гнусные зрелища, страстные услаждения слуха, которыми пролагают в себя путь ряду зол приправляющие пищу тем, что разжигает к распутству? Вот совет сопротивника о пище! Это именно, обращая твой взор к камням, предлагает он тебе вместо законного употребления хлеба! Но Преодолевающий искушение, не алкание как причину зол, изгоняет из естества, а удалив только излишнюю заботливость, присоединяющуюся к потребности по совету сопротивника, предоставляет естеству иметь о себе смотрение, не выходя из естественных своих пределов. Как очищающие вино не унижают его, и не называют не годным к употребление по причине образовавшейся на нем пенки, но, отделив излишнее в горле сосуда, не оставляют без употребления вина, сделавшегося чистым: так Слово, обозревая и разбирая, что естеству чуждо, при тонкости точного обзора, не отметает алкания, как служащего к соблюдение жизни нашей, но очищает от изысканных прибавлений к потребному, и отвергает их, сказав, что знает питательный хлеб, который усвоен естеству Божиим глаголом. Посему, если взалка Иисус, то достойно ублажения алкание, когда и в нас совершается в подражание Ему. А поэтому, если узнали мы, чего взалка Господь, то, конечно, узнаем силу блаженства, о котором теперь речь. Какая эта снедь, пожелания которой Иисус не стыдится? После беседы с самарянкою говорит Он ученикам: Мое брашно есть, да сотворю волю Отца Моего (Ин. 4:34). Очевидна же воля Отца, Иже всем человеком хощет спастися и в разуме истины приити (1 Тим. 2:4). Итак если желает Он, чтобы мы спаслись, и Его пищею делается наша жизнь; то из сего дознаем, на что должно употребить такое расположение души. На что же именно? Будем алкать своего спасения, жаждать Божией воли, которая желает нашего спасения. А как можно нам преуспеть в таковой алчбе, дознали это мы теперь из сего ублажения. Ибо кто возжелал Божией правды, тот нашел подлинно достожелаемое, и вожделению сего удовлетворил не одним из тех способов, какими исполняется желание. Ибо не только, как снеди, возжелал причащения правды; потому что желание, остановившееся на этом одном расположении, было бы в половину совершенным; теперь же благо сие соделал и питием, чтобы горячность и пламенность пожелания доказать и самым ощущением жажды. Ибо, во время жажды, делаясь некоторым образом сухим и пламенеющим, с удовольствием употребляем питие, как нечто врачующее в таком положении. Поелику же, хотя побуждение к принятию пищи и пития по роду одно, однако же расположение к тому и другому различно: то Слово предписало нам, что всего выше в пожелании блага, ублажает тех, которые терпят то и другое, и алкание и жажду правды; так как вожделеваемого достаточно для того, чтобы применительно содействовать тому и другому желанию, стать и твердою пищею для алчущего, и питием для привлекшего с жаждою благодать. Блажени алчущии и жаждущии правды: яко тии насытятся. Ужели же вожделевать правды достоблаженно; а если кто будет иметь подобное расположение к целомудрию, или мудрости или благоразумию, или к другому какому, ежели есть виду добродетели, то Слово не ублажает его? Но, может быть, сказанное имеет какой либо подобный следующему смысл: правда есть одно из разумеемого под именем добродетели; а божественное Писание по обычаю своему в упоминании о части нередко объемлет целое, например, когда естество Божие объясняет какими либо именами. Ибо пророчество как бы от лица Божия говорит: Аз Господь (Ис. 42:8): сие Мое имя вечное, и память родов родом (Исх. 3:15); и еще в другом месте говорит: Аз есмь сый (Исх. 3:14), и у другого Пророка: яко милостив есмь (Иер. 3:12). И тысячами других имен, означающих высоту и боголепие, святое Писание умело наименовать Бога; почему в точности дознаем из сего, что, когда скажет одно которое либо имя, этим одним безмолвно произносится весь список имен. Ибо если именуется Господом, не предполагается этим, что не принадлежат Ему другие имена; напротив того в одном имени именуется всеми именами. А из сего дознаем, что богодухновенное слово под какою либо частью умеет обнимать многое. Посему и здесь, сказав, что блаженно алчущим предлагается правда, именем ее слово означает всякий вид добродетели; так что равно достоин ублажения алчущий и благоразумия, и мужества, и целомудрия, или чего либо другого, что только заключается в том же понятии добродетели. Ибо невозможно одному какому либо виду добродетели, в отдельности от прочих, самому по себе быть совершенною добродетелью. В чем не усматривается чего либо умопредставляемого, как доброе, в том, по всей необходимости, имеет место противоположное ему; а целомудрию противоположно распутство, благоразумию - безумие, да и всему, что берется в лучшую сторону, без сомнения, есть нечто разумеемое противно. Посему, если в правде не усматривается вместе и все, то невозможно остальному быть добром. Никто не скажет, что правда неразумна, или дерзка, или распутна, или имеет что либо иное, усматриваемое в пороке. Если же понятие правды не соединимо со всем худым; то, конечно, сообъемлет в себе всякое добро; добро же все представляемое, как добродетель. Поэтому именем правды, алчущих и жаждущих которой ублажает Слово, обещая им исполнение вожделеваемого, означается здесь всякая добродетель. Ибо сказано: блажени алчущии и жаждущии правды: яко тии насытятся. Сказуемое же, кажется мне, имеет такой некий смысл: чего домогаются в жизни для удовольствия, то служит к насыщению домогающихся; напротив того заботливость об удовольствиях, как где-то загадочно говорит Премудрость, — сосуд сокрушен (Притч. 23:27), который непрестанно со тщанием наполняя, домогающиеся сего показывают какой-то неисполнимый и ни к чему не служащий труд, всегда вливая что-то в бездну пожелания и прибавляя к удовольствию, но не доводя пожелания до сытости. Познал ли кто предел сребролюбию, приобретая то, чего домогаются сребролюбцы? Успокоился ли кто до неистовства славолюбивый, получив, чего искал? А кто насытил сластолюбие слышанным, или виденным, или беснованием и неистовством чрева и того, что за сим; тот нашел ли какой прибыток в себе от сего наслаждения? Всякого рода удовольствие, ощущаемое телом, не таково ли, что вместе, и приближается, и улетает, и на самое краткое время не оставаясь у коснувшихся его? Посему-то дознаем от Господа сие высокое учение, что одно только утвердившееся в нас рачение о добродетели есть нечто твердое и состоятельное. Ибо кто преуспел в чем либо высоком, например: в целомудрии, или в скромности, или в благочестии пред Богом, или в другом каком из возвышенных и евангельских учений, тот при каждом преспеянии имеет не мимолетное и неустойчивое, но непоколебимое, во все продолжение жизни пребывающее и продолжающееся веселье. По чему же? По тому что все это всегда можно приводить в действие, и во все продолжение жизни нет времени, приводящего в пресыщение и добрую деятельность. И целомудрие, и чистота, и непреткновенность во всяком добре, и необщительность с злом всегда приводятся в действие, пока имеет кто в виду добродетель, и деятельность сопровождается весельем. А у предавшихся бессмысленным похотям, хотя душа всегда имеет в виду непотребство, однако же не всегда бывает наслаждение. Ибо жадность к еде останавливаем сытость, удовольствие пьющего угасает вместе с жаждою, и все другое таким же образом имеет нужду в некотором времени и промежутке, чтобы снова возбудить желание услаждающего, ослабленное удовольствием и насыщением. Но приобретение добродетели, в ком однажды твердо она укоренилась, ни временем не меряется, ни сытостью не ограничивается, но живущим добродетельно всегда доставляет чистое, живое, сильное ощущение собственных своих благ. Почему алчущим сего Бог Слово обещает удовлетворение алчбы, такое удовлетворение, которое сытостью воспаляет, а не угашает, желание. Итак, вот чему учит Беседующий с высокой горы мыслей, — не занимать нам пожелания ничем таким, домогающимся чего нет впереди и конца, и рачение о чем суетно и неразумно, как у старающихся ступить на вершину своей тени, у которых бег простирается в бесконечность, так как туда от настигающего со скоростью уходит всегда им преследуемое; но обращать желание к тому, о чем рачение делается приобретением домогающегося. Ибо кто возжелал добродетели, тот добро делает своим приобретением, в себе видя то, чего возжелал. Посему блажен взалкавший целомудрия; ибо исполнится чистоты. А насыщение ею производить, как сказано, не отвращение, но усиление желания; и насыщение и желание взаимно возрастают в равной одно с другим степени. Ибо за вожделением добродетели следует приобретение вожделеваемого; и приобретенное благо привносить в душу непрекращающееся веселье. Таково свойство сего блага, что, не в настоящем только услаждает пользующегося им, но на все части времени доставляет действительное веселье, потому что преуспевшего увеселяют, и воспоминание о жизни проведенной правильно, и самая жизнь в настоящем, когда проводится она добродетельно, и ожидание воздаяния, которое не в ином чем полагаю, как в той же опять добродетели, так как она есть дело преуспевающих, и делается наградою преспеяний. Если же нужно коснуться и смелого некоего слова; то, кажется мне, под именем добродетели и правды, желанию слушающих Себя Самого, может быть, предлагает Господь, Иже бысть нам премудрость от Бога, правда оке и освящение и избавление (1 Кор. 1:30), а также и хлеб сходяй с небесе (Ин. 6:50, 51), и вода живая (1 Кор. 4:10), жажду которой исповедует Давид в некоем псалмопении, открывая Богу сие достоблаженное страдание души, когда говорит: возжада душа моя к Богу крепкому живому: когда прииду и явлюся лицу Божию (Пс. 41:3)? И силою Духа, кажется мне, предобученный сим величественным наставлениям Господа, приписал он себе и исполнение такового желания; ибо говорит: аз правдою явлюся лицу Твоему: насыщуся, внегда явитимися славе Твоей (Пс. 16:15) Итак, вот, по моему рассуждению, истинная добродетель, добро без примеси худого, добро, при котором постигается всякое понятие, составляемое мыслию о наилучшем, — Сам Бог Слово, — сия покрывшая небеса добродетель, как выражается Аввакум (Авв. 3:3). И весьма справедливо ублажены алчущие сей Божией правды; ибо подлинно вкусивший Господа, как говорит псалмопение (Пс. 33:9), то есть, приявший в себя Бога, делается исполненным того, чего жаждал и алкал, по обетованию Рекшаго: Аз и Отец приидем, и обитель у него сотворим (Ин. 14:21, 23), очевидно, по вселении уже Святого Духа. Так, кажется мне, и великий Павел, вкусивший неизреченных оных плодов из рая, и исполнен был того, чего вкусил, и всегда алкал: ибо исповедует, что исполнен был желаемого, говоря: но живет во мне Христос (Гал. 2:20), и как алчущий, всегда в предняя простирается (Флп. 3:13), говоря: не зане уже достигох или уже совершихся: но спешу, да постигну (Флп. 3:12). Ибо, да позволено нам будет сказать нечто такое что останется только в предположении, и чего нет в природе. Как если бы из чувственной снеди, принимаемой в пищу, ничто не извергалось по излишеству, но всецело принималось в прибавление телесного роста; то тела достигали бы великого роста, потому что величину их приращала бы собою ежедневная пища: так и оная правда, а с нею и всякая добродетель, поелику, будучи вкушаема, как духовная снедь, не извергается, то причащающихся делает всегда более и более от нее рослыми, непрестанно возращая их величину своим прибавлением. Итак, если уразумели мы блаженную эту алчбу; то, изблевав все обилие порока, взалчем правды Божией, чтобы придти в исполнение ею, о Христе Иисусе Господе нашем. Ему слава во веки веков и аминь.

«Блажен, кто алчет и жаждет правды», как (и в другом месте) говорит (Писание): «не алчет хлеба и не жаждет воды, но алчет и жаждет, дабы слышать слово Господа» (ср.: Ис. 49:10, Пс. 41:3, Пс. 62:2).

Нам недостаточно желать правды, если мы не томимся от сильного стремления, как бы голода, к правде, так что под этим примером мы должны будем понимать, что мы никогда не бываем достаточно праведными, а всегда должны чувствовать потребность творить дела правды (esurire justitiae opera).

Какой правды? Говорит ли Он о добродетели вообще, или разумеет тот вид правды, который противоположен любостяжанию? Так как Он намеревался предложить заповедь о милосердии, то и научает, как должно оказывать его; именно, называет здесь блаженными тех, которые стараются о правде, воспрещающей хищение и любостяжание. Вникни и в то, с какою силою Он выразил Свою заповедь! Он не сказал: блаженны те, которые ищут правды, но — блажени алчущии и жаждущии правды, внушая этим, чтобы мы не как-нибудь, но с полною любовью стремились к ней. А как полную любовь имеют сребролюбивые, то есть, они не столько заботятся об удовлетворении голода и жажды, сколько о том, чтоб более и более иметь и приобретать, то Христос повелевает обращать подобную любовь к нелюбостяжанию. Потом Он опять представляет чувственную награду, говоря: яко тии насытятся. Так как многие думают, что сребролюбие делает богатыми, то Он говорит, что бывает напротив, то есть, что богатыми делает правда. Итак, поступая справедливо, не бойся бедности, и не страшись голода. Поистине, те-то особенно и лишаются всего, которые похищают чужое, а кто любит справедливость, тот владеет всем безопасно. Если же не похищающие чужого имения наслаждаются таким благоденствием, то гораздо больше те, которые свое раздают.

Но блаженны не те, кто алчет хлеба или жаждет воды, ибо вкушение хлеба и воды ещё не есть блаженство. блаженны и не те, кто алчет земного счастья, почестей, богатства суетного, ненужного знания. Не в этом состоит блаженство души человеческой. Блаженны алчущие и жаждущие добродетели, исполнения Христовых заповедей, оправдания перед Богом, — словом, правды. Не сказал Господь просто: “ищущие,” — но алчущие и жаждущие, то есть те, кто с усилием ищет Божией правды, ищет в самом себе, а потом всячески старается, чтобы и все люди жили по правде Божией, по закону Христову. Воля Божия — вот та пища, которой алчут они. Об этой-то пище и сказал Господь: Моя пища есть творить волю Пославшего Меня (Ин. 4:34) и совершить дело Его. Но эту правду, волю Божию, можно узнать только из слова Божия, а потому и слово Божие есть нетленная пища души, по слову Самого Господа: …Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих (Мф. 4:4). А чтобы исполнить волю Божию, мало знать её, надо ещё иметь и силы для исполнения. Эти благодатные силы подаются в таинствах Церкви, а потому блаженны алчущие и жаждущие того хлеба и того пития, о которых Христос говорит: Я хлеб живый, …ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие, …приимите, ядите: сие есть Тело Мое; …пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя (Ин. 6:51-55; Мф. 26:26-27). Сей хлеб небесный воистину укрепляет сердце человека и делает его способным к исполнению заповедей Божиих. Но человек всё же немощен; да если бы он и всё повеленное исполнил, это было бы только исполнением долга, а не заслуга, и потому вся надежда на оправдание его перед судом правды Божией должна быть во Христе Спасителе, с Которым человек соединяется в причащении пречистых и животворящих Его Тайн. Так сбывается на нём слово Христово: блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Насыщаются отчасти и здесь, в настоящей жизни, укрепляясь благодатью Христовой, но совершенно насытятся там, в жизни будущей, как говорит Давид: буду насыщаться образом Твоим (Пс. 16:15). Они не будут уже ни алкать, ни жаждать (Апок. 7:16).

Алчущие и жаждущие правды. Алчба и жажда служат образом сильного желания получить то или другое благо духовное (Пс. 42:1—2; Пс. 62:1—2). Правда, есть правота пред Богом или оправдание пред судом Правды Божией, совершаемое Господом Иисусом и усвояемое человеком верой в Его искупительное действие (ср.: Рим. 3:21—22). Алкать и жаждать правды означает, таким образом, сильное, подобное телесной алчбе и жажде, желание быть праведным или оправданным пред Богом верой в Господа Иисуса Христа как искупителя мира. Насытятся. Имеется в виду: этой правдой; оправдание будет даровано им в Царстве Мессии; они достигнут его, будут праведны. Если разуметь здесь правду в узком смысле слова, как «тот вид правды, который противоположен любостяжанию» (Златоуст; ср.: Феофилакт), то под насыщением можно разуметь и чувственную награду: «Ибо кто любит справедливость, владеет всем безопасно» (там же). «Они насытятся и здесь, потому что довольны малым, а гораздо более в жизни будущей» (Афанасий Великий).

План созидания четвертого этажа райской пирамиды состоит в жажде правды. Здесь создается потребность в правде, основанная на страстном желании истины, подобном голоду и жажде. Голод и жажда во все времена были побудительным мотивом на земле. Однако здесь идет речь не о плотском голоде и жажде, которые утоляются хлебом и водой. Здесь речь пойдет о более великом голоде и более величественной жажде, о том голоде и о той жажде, которых душа кроткого человека носит в себе и которых вся земля со всеми ее яствами и напитками не может утолить. Человек кроткий, человек-агнец, всегда говорит, что сыт и доволен, потому что молчит и терпит. По сути, великая жажда правды кроется в глубинах души его, как невидимый вулкан. Легко насытить высокомерного, то есть такого, кто все дни свои на земле употребляет на разрушение своей души. Он питается всякой грязью земной; лишь протолкни его вперед и поставь во главе каравана людского - и он будет сыт и доволен. Однако того, кто воздвиг три первых этажа райской пирамиды своей души, ничто земное, преходящее и тленное, не может насытить. Он смотрит на мир Божьими очами, мыслит Божьим умом и ищет Божью правду. Под правдой здесь подразумеваются истина и порядок, такие, как Господом было указано в Откровении: истина о Творце, истина о мире, истина о человеке, истина о цели, истина о пути. Истина означает порядок внутри и порядок снаружи, порядок в душе, порядок в теле, в обществе, во всем свете, во всем порядок - это истина. Точнее говоря, правда состоит из двух частей: знания истины и применения истины. Все, что человеку необходимо знать и делать, чтобы приблизиться к Господу Богу и угодить Ему, названо одним словом - правда. Фарисеи не были жаждущими правды, ибо они утверждали, что имеют правду. И Пилат не был жаждущим правды, несмотря на то, что спрашивал Иисуса: Что есть истина? Алчущими и жаждущими правды были все те, которые с самого начала пошли за Христом и не оставили Его до смерти. И сегодня жаждущими правды будут те, которые жаждут Христа, ибо Иисус Христос есть вся полнота правды, вся Истина и весь порядок, как Сам Он сказал о Себе: Я есть истина, и Я есть путь. Тем, которые алчут и жаждут Христа, как совершенства правды, обещано, что они насытятся. Уверовав в это обещание, многие христиане презрели голод плотский и жажду мирскую и отправились искать утоление своей духовной жажды. Многие из них оставляли все мирское, отправлялись отшельниками в пустыни, затворялись в пещерах, становились молчальниками, поднимались на столбы, чтобы взращивать в себе духовную жажду и чтобы эту выпестованную жажду насыщать правдой небесной, то есть Господом Иисусом Христом. Они жаждали Небес, а мир жаждал их. Император Константин Великий вызвал из пустыни святого Антония, чтобы только посмотреть на него. Император Феодосий умолял старца Зиновия прибыть из Египта в Царьград, только чтобы увидеть и послушать его. Император Лев отправился в пустыню, чтобы только увидеть Моисея Мурина, святого человека. Видите, всемогущие властители земные, в душах которых пробуждалась духовная жажда, спускались со своих престолов и искали встреч с теми, которые чувствовали себя самыми жаждущими и которые день и ночь страстно стремились к насыщению правдой Божьей на небесной трапезе. И хотя они до конца жизни ощущали выпестованную возвышенную жажду, мир считал их сытыми и удовлетворенными. Они считали мирскую сытость голодом, а мир считал их жажду сытостью. Поистине, выбрать жажду было искусством. Из этих двух жажд слуги Божьи выбирали жажду небес, и этой жаждой созидали они четвертый этаж своей райской пирамиды, прочный и великолепный, как драгоценный камень изумруд. Подумайте, только они насытятся. А обманчивую жажду мирских удовольствий никогда нельзя будет утолить ни на этом, ни на том свете. Вспомните, что сказал Творец устами Пророка: вот, рабы Мои будут есть, а вы будете голодать; рабы Мои будут пить, а вы будете томиться жаждою; рабы Мои будут веселиться, а вы будете в стыде (Ис. 65:13-14).

Блажени, говорит (Святое Писание), алчущии и жаждущии правды, и бывает – как жаждущий и алчущий всякой правды, то есть добродетели телесной и нравственной – душевной. Если кто не вкусит какой-либо вещи, то не знает, чего он лишается, говорит Великий Василий, но вкусивший сильно желает. Так и вкусивший сладости заповедей и знающий, что они скоро приводят его к подражанию Христу, сильно желает приобрести и прочие, так что ради них часто презирает и смерть. Ощутив же немного из таин Божиих, сокровенных в Божественных Писаниях, сильно жаждет познать их, и насколько получает познание, – более жаждет и разгорается, как пьющий пламень; и поелику Божественное всем непостижимо, то всегда пребывает жаждущим. Ибо что здоровье и болезнь для тела, то добродетель и порок Κακία, в слав. «злоба» для души и познание и неведение для ума; и насколько кто-либо старается о благочестии, то есть о делании, настолько ум его просвещается в познании, и так сподобляется он милости, чрез пятую заповедь, как говорит Господь: блажени милостивии (Мф. 5:7).

Вопрос 36. Какое четвертое блаженство? Ответ. «Блажени алчущии и жаждущии правды: яко тии насытятся» (Мф. 5:6). Вопрос 37. Чему учит сие блаженство? Ответ. Что блаженны те люди, которые, быв неправедно обижены, не могут защищать своего права ни в каком судилище, или по благочестию своему, или по бедности, или по неспособности, или по причине отлучки, или силы противника, или по другой какой-нибудь несправедливой причине. Посему председательствующие в судебных местах и имеющие власть разбирать дела человеческие должны в совести своей обращать всякое внимание на то, чтобы бедные, вдовицы и сироты не были притеснены противозаконно и неправосудно. Писание говорит к ним: «Научитеся добро творити, взыщите суда, избавите обиди маго, судите сиру и оправдите вдовицу» (Ис. 1:17). Если же они о сем ни мало не пекутся, то угнетаемые – алчущие и жаждущие правды, получат блаженство, а судей оных постигнет гнев Божий; ибо Писание говорит: Господи! Ты слышишь желания смиренных; укрепи сердце их; открой ухо Твое, чтобы дать суд сироте и угнетенному, да не устрашает более человек на земле (Пс. 9:38–39).

Когда Он намеревается говорить о милосердии, то прежде всего показывает, что нужно приобщаться к справедливости и не делать милостыни из награбленного. Правды должно искать со всяким усердием, ибо это обозначают слова "алчущие и жаждущие". Так как и корыстолюбивые представляются живущими в довольстве и сытости, то Он говорит, что тем более праведные насытятся и здесь, ибо они располагают своим имуществом безопасно.

Есть в сердце человеческом глубоко впечатленное ненасытимое некое желание большаго блага, нежели сколько каждый из нас имеет. Какого бы ни представили мы себе счастливца века сего, все еще будет оставаться в душе его стремление к большему счастию. Сие стремление с одной стороны показывает, что ничто из тварей не может удовлетворить желаний бессмертной души нашей. А с другой, оно есть беспрерывное некое воздыхание естества человеческаго о потере того блаженства и величия, с котораго род человеческий ниспал грехом. Известно, что человек создан по образу и по подобию Божию к вечному в соединении с Богом блаженству. А по сему Божественному назначению в одном только Боге может он найти совершенное свое благо и счастие, а больше нигде. Прекрасно о сем сказал один учитель Церкви: Ты, Господи, так создал души наши, что они ни в чем, кроме Тебе единаго, не могут обрести своего успокоения. Но вот одна из самых смертельных болезней растленных грехом душ наших! Вместо того, чтоб все желание сердца нашего обратить к Богу, и в Нем едином как неизчерпаемом, приснотекущем источнике всех благ, искать истиннаго своего счастия, где оно есть; мы ищем его везде, кроме Бога, где его нет; а потому и не обретаем. Думаем насытить желания бессмертной души нашей временными, тленными, скоропреходящими, суетными благами и удовольствиями мира сего, — но тщетно. Сии мнимыя блага не питают душу, а, напротив, приводят ее в такое болезненное состояние, что она, пресытившись ими, теряет свои силы и желание единаго, истиннаго, верховнаго блага, могущаго насытить ее, подобно отчаянно больному, который от изнеможения и от накопления болезнетворнаго вещества теряет совсем позыв на здоровую пищу. Сию-то смертоносную болезнь сердца нашего, желая исцелить Спаситель Христос, единый истинный Врач душ наших говорит: блаженни алчущии и жаждущии правды яко тии насытятся. Алчба и жажда правды, ублажаемая Спасителем, по изъяснению Отцев Церкви, есть всегданее и сильное стремление души истиннаго Христианина к исполнению воли Божией, и творению всех заповедей Евангелия, в которых заключается правда Божия. Сие изъяснение основано на словах Самого Спасителя, Который некогда ученикам Своим, просившим Его, чтобы Он вкусил от принесенной ими пищи, сказал: Мое брашно есть, да сотворю волю пославшаго Мя, и совершу дело Его (Ин. 4:34). И вися на кресте, не столько от смертельной телесной жажды, сколько от сожигавшаго любообильное сердце Его беспредельнаго желания совершить дело спасения нашего, на которое Он послан от Отца небеснаго, произнес сие многозначительное слово: жажду; ибо последующее за сим слово Его было: совершишася (Ин. 19:28, 30). Заметьте притом, братие, силу Евангельских слов. Спаситель не просто сказал: блажени творящии правду, но блажени алчущии и жаждущии правды. Сие для того, дабы показать, что для возвращения потеряннаго нами блаженства праведных потребно, чтоб мы к творению заповедей Божиих такое сильное имели желание, какое голодный имеет к пище, и жаждущий к питию. Иисус Христос хощет, чтоб мы все желания души нашей соединили во едино святое желание, как угодить Богу, и во всех делах своих совсею любовию и охотою исполнять Его волю. — Он хощет, чтобы сия святая алчба и жажда правды Божией истребила во глубине сердец наших всякую другую греховную алчбу и жажду суетных благ и удовольствий мира сего, которыя не питают душ наших. Для души нашей также потребна свойственная ей духовная пища, как и для тела телесная. — Тело, благоразумно питаемое здоровою пищею, растет и укрепляется и получает силы на совершение свойственных ему дел: подобно и душа получает истинную свою жизнь приятием в себя верою животворнаго семени слова Божия, растет поучением в законе Господнем день и нощь, приходит от силы в силу постоянным исполнением и творением заповедей Евангелия, заключающих в себе правду Божию, украшается благочестием и всеми Христианскими добродетелями; — и тако, возвращая свойственное ей благородство и славу образа и подобия Божия, готовит себя в вечную достойную обитель Богу, — по непреложному обещание Иисуса Христа: — аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет, и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем, и обитель у него сотворим (Ин. 14:23). Признак здравия тела есть алчба, или позыв на пищу: подобно и признак возвращения душе нашей здравия и исцеления от недугов греховных, есть алчба и жажда, или сильное стремление ея и любовь к творению заповедей Божиих. Сию-то святую алчбу и жажду имея в сердце своем Святый Псалмопевец, вопиет от души к Богу: на пути свидений Твоих насладихся, яко о всяком богатстве. Возлюби душа моя возжелати судьбы Твоя, на всякое время. Благ мне закон уст Твоих, паче тысящ злата и сребра. Коль возлюбих закон Твой, Господи, весь день поученье мое есть. Коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим (Пс. 118:14, 20, 72, 97, 103). Прочтите, братие, со вниманием весь стоосмнадесятый Псалом; и желательно, чтобы каждое утро читали мы его, дабы уразуметь блаженное свойство и святыя чувства души алчущей и жаждущей правды Божией, и сколь можно — подражать им. Сию-то блаженнотворную алчбу и жажду всеблагий Спаситель наш хощет возбудить в бедных душах наших, и истребить в них пагубную для нас алчбу богатства, смертоносную жажду забав мирских, и греховное стремление к славе человеческой. Ненасытимая алчность злата и сребра так неприлична Христианину и даже человеку, что Ап. Павел сребролюбие называет коренем всех зол (1 Тим. 6:10), а лихоимание считает идолослужением (Кол. 3:5). Бог не для того создал сребро и злато, чтоб мы алкали приобретать оное; но чтоб тогда, когда Он благословляет нам иметь оное, употребляли его по Святым Его намерениям на нужды наши и в славу Его. Посему-то Слово Божие заповедует: аще богатство течет, не прилагайте к нему сердца вашего (Пс. 61:11). Видите, братие, как Господь остерегает сердца наши от пристрастия к сему прелестному идолу, — и тогда даже, когда бы оно к нам текло без нашего искательства, мы должны очень остерегаться, чтоб сердце наше к нему не прилепилось, и с ним не погибла душа наша. — Вот что слово Божие, слово истины говорит к тем, которые в себя, а не в Бога богатеют: богатство ваше изгни, и ризы ваша молие поядоша: злато ваше и сребро изоржав, и ржа их в послущество на вас будет. Возвеселистеся на земли и насладистеся, упитаете сердца ваша, аки в день заколения (Иак. 5:2, 3, 5), ныне же взалчете (Лк. 6:25). Порочная жажда роскошных пиршеств, забав утех мира сего отравляет сердце человеческое, и делает его неспособным на служение Богу и обществу. Бог, по преизбытку благости Своей, и на земле, в сей стране изгнания нашего из рая сладости — в стране пришельствия нашего разсыпал обильно предметы и утешения и радости и веселия для нас: однакож не для того, чтоб мы безрассудным к ним пристрастием утопили в них души наши; но чтоб на многотрудном пути, возвращения нас в небесное наше отечество, находили в них некую потребную отраду и прохлаждение, — и получив новую бодрость, неуклонно продолжали шествие наше к сокровищу всех благих — Богу. Позволительно путешественнику утешаться прекрасными видами, встречающимися на пути и пользоваться приятностями мест для своего отдохновения; но ежели он пленится сими прелестями и долго будет медлить, то потеряет время, и не достигнет в пору назначеннаго места. Для многих из нас, братие, путь к небесному отечеству может быть еще очень далек, — а время кратко: благоразумно ли в пустых забавах терять невозвратно то драгоценное время, от употребления котораго зависит целая наша вечность? — Ежели мы члены Иисуса Христа, как и должны быть по званию нашему: то прилично ли членам покоиться в неге и забавах, когда глава Спасителя нашего, для возвращения нам блаженства, уязвена и прободена была терновым венцом? Греховное стремление к славе человеческой и к человекоугодию несовместно с истинною во Христа верою, как Сам Он говорит: како вы можете веровати, славу друга от друга приемлюще, и славы, яже от единаго Бога, не ищете (Ин. 5:44)? Бог вложил в сердце наше благородное стремление к славе, однакож не для того, чтоб мы жаждали приобресть славу человеческую; но чтобы творением добрых дел всемерно стремились возвратить себе потерянную грехом славу образа и подобия Божия, Ищи во всем и всегда, славы Божией, благоугождая Ему, — и слава твоя неразлучно будет следовать за тобою и в сей и в будущей жизни, как тень следует за телом; а ежели станешь искать только славы человеческой, то славы Божией лишишься; и человеческую, ежели и найдешь, то скоро потеряешь. Ибо всяка плоть, яко трава, и веяна слава человеча, яко цвет травный: изсше трава, и цвет ея отпаде (1 Пет. 1:24). Преходит бо образ мира сего, а с ним и вся слава его; а творяй волю Божию, пребывает во веки (1 Ин. 2:17). Сей-то вечной и неувядаемой славы, сего-то неотъемлемаго сокровища-блаженства нашего и наслаждения небесными нетленными благами желая нас сподобить Иисус Христос — Бог и Спаситель наш: говорит: блажени алчущии и жаждущии правды: яко тии насытятся. Они насытятся; ибо еще в сей жизни благодати, любящие всем сердцем правду Божию, и ищущие оную всеми силами души своей, от любимаго Господа своего получают в духе сладостное предвкушение небесных благ, яко залог вечнаго их блаженства. Но вполне насытятся и насладятся Богом своим, когда по разрешения от уз телесных откроются им те блага, ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его (1 Кор. 2:9). Насыщуся, говорит Св. Псалмопевец, внегда явитимися славе Твоей (Пс. 16:15). Юже да сподобит Отец небесный получить и нас грешных благодатию и человеколюбием Единороднаго Сына Своего, Емуже со Отцем и Святым Духом слава и держава во веки веков. Аминь.

КАКАЯ ЧЕТВЕРТАЯ ЗАПОВЕДЬ ГОСПОДА ДЛЯ ДОСТИЖЕНИЯ БЛАЖЕНСТВА? Желающие блаженства должны быть алчущими и жаждущими правды. ЧТО МЫ ПОНИМАЕМ ПОД ИМЕНЕМ ПРАВДЫ? Хотя следует понимать под именем правды всякую добродетель, которую христианин должен желать как пищу и питие, но преимущественно нужно подразумевать ту правду, о которой в пророчестве Даниила сказано, что приведётся «правда вечная» (Дан. 9:24), т. е. совершится оправдание человека, виновного перед Богом,— оправдание посредством благодати и веры в Господа Иисуса Христа. Об этой правде говорит апостол Павел: «Правда Божия чрез веру в Иисуса Христа во всех и на всех верующих: ибо нет различия; потому что все согрешили и лишены славы Божией, получая оправдание даром, по благодати Его, искуплением во Христе Иисусе, Которого Бог предложил в жертву умилостивления в крови Его чрез веру, для показания правды Его в прощении грехов, соделанных прежде» (Рим. 3:22-25). КТО ТАКИЕ АЛЧУЩИЕ И ЖАЖДУЩИЕ ПРАВДЫ? Алчущие и жаждущие правды — это те, кто делают добро, но не считают себя праведниками; не полагаясь на свои добрые дела, признают себя грешными и виновными перед Богом. Те, кто желанием и молитвой веры, как подлинной пищи и пития, алчут и жаждут благодатного оправдания через Иисуса Христа. ЧТО ОБЕЩАЕТ ГОСПОДЬ АЛЧУЩИМ И ЖАЖДУЩИМ ПРАВДЫ? Господь обещает алчущим и жаждущим правды, что они насытятся. ЧТО МЫ ЗДЕСЬ ПОНИМАЕМ ПОД НАСЫЩЕНИЕМ? Подобно телесному насыщению, которое приносит, во-первых, прекращение чувства голода и жажды, во-вторых, подкрепление тела пищей — духовное насыщение означает: внутреннее успокоение помилованного грешника; приобретение силы для делания добра, а эта сила подаётся оправдывающей благодатью. Впрочем, совершенное насыщение души, сотворённой для наслаждения бесконечным благом, последует в вечной жизни, по слову Псалмопевца: «Насыщуся, когда откроется слава Твоя» (см. Пс. 16:15).