Продолжив
чтение текста, мы увидим, что он построен на противопоставлении знания
незнанию. Такова доминанта остальной части рассказа о слепорожденном. Фарисеи
говорят: «Мы знаем, что Человек Тот грешник». А бывший слепец отвечает:
«Грешник ли Он, не знаю; одно знаю, что я был слеп, а теперь вижу». Фарисеи
восклицают: «Мы знаем, что с Моисеем говорил Бог; Сего же не знаем, откуда Он».
«Это и удивительно, — отвечает прозревший, что вы не знаете, откуда Он, а Он
отверз мне очи. Но мы знаем, что грешников Бог не слушает» (Ин. 9:24—31).
Знание, которым обладают фарисеи, — это знание того, как было прежде и должно
быть всегда: «Мы знаем, что с Моисеем говорил Бог», мы знаем, что нужно хранить
субботу. И одновременно: «Сего же (т. е. Иисуса. — Г.Ч.) не знаем» — и вообще о
том, что произошло в субботу, не знаем и знать не хотим. А бывший слепец,
наоборот, идет по другому пути. Он говорит: я не знаю, грешник ли Он, но я
знаю, что был слеп, а теперь вижу.
Знание,
которым обладают фарисеи, — знание нормы, установки, а знание, которым
оказывается наделенным бывший слепой, — это знание реальности, обретенное его
непосредственным опытом. Чтобы понять, грешен кто-то или нет, нужно иметь
какой-то эталон. То, что слепой человек теперь видит, — реальность. Значит,
слепой говорит о знании факта, перед которым знание нормы отступает на второй
план. Фарисеи же ослеплены своим отношением к норме, обожествляют ее и уже не
хотят видеть того, с чем столкнулись в реальности.
С
явлениями, когда формальное становится более значимым, чем нечто по-настоящему
существенное, мы встречаемся очень часто. И это страшно, потому что тем самым
мы отказываемся от того, что принес в мир Иисус, и возвращаемся к тому
состоянию общества, которое было в Его время, и против которого Он выступал.
Признаться, я всегда становлюсь в тупик, сталкиваясь с явлениями такого рода.
Разумеется, можно по-разному относиться к людям, но, если эти люди что-то
делают, оценивать их нужно по результатам их деятельности, а не выискивать нарушение
той или иной нормы. В Евангелии постоянно звучит мысль: древо надо оценивать по
плодам, которые оно приносит. Наверное, рассказ о слепорожденном говорит и об
этом.
Тем,
наверное, и отличается христианство от других религий, что в них, как правило,
самое ценное — норма, а в христианстве — реальность. Эта мысль повторяется у
авторов самых разных мистических трактатов Запада и Востока, включая такой
известный монашеский трактат, как «Лествица» преподобного Иоанна. Когда ты стоишь
на молитве, говорит святой, и оказывается, что кому-то нужна твоя помощь,
оставь молитву и беги на помощь брату своему. Вот христианская позиция. Для
большинства же древних религий характерно обратное: если ты совершаешь дело
Божие, то свободен от дел человеческих, потому что человеческое ниже
божественного. Если ты посвятил этот день Богу, тебя уже не должно трогать все
происходящее вокруг. В одной из книг по аскетике подобная позиция,
рассматриваемая применительно к сегодняшнему дню, высмеяна достаточно резко.
Там рассказывается, как собрались православные люди поехать к больной, чтобы
помыть ее, но вспомнили, что сегодня — Казанская, работать нельзя. И не
поехали. Подобный подход, к сожалению, для нас типичен. Отец Таврион
(Батозский) с печальной иронией и болью неоднократно говорил в своих
проповедях, что в воскресный день стирать конечно же нельзя, плотничать, вымыть
больного тоже нельзя, а вот сплетничать, перемывать друг другу кости или
семечки целый день лузгать — можно.
Иисус
говорит: «Суббота для человека, а не человек для субботы; посему Сын
Человеческий есть господин и субботы» (Мк. 2:27—28). Значит, прочитав этот
текст, можно сказать: не человек для ритуала, но ритуал для человека, потому
что человек есть господин ритуала. И Иоанн Лествичник, строгий монах и великий
аскет, прекрасно это понимал и прямо об этом говорил.
Для меня
всегда большое испытание видеть в день Крещения Господня толпы людей с бидонами
в руках. Большинство из них приходят в храм раз в год — за святой водой. Одну
из женщин, набравших святой воды, спросили, зачем она ей. «Как же, надо дома
все побрызгать». — «Зачем?» — «От злых духов». Получается, что это какой-то
примитивный магизм на уровне древнего египтянина или жителя Сибири в эпоху
расцвета шаманизма, но отнюдь не действия человека, просвещенного светом
Евангелия. Человек приходит в храм, чтобы поставить свечку, взять воды, чтобы
«побрызгать» жилище и т.п. Внешне он становится православным, внутренне же
остается язычником, так как Евангелия не открывает и потому не может быть
затронут проповедью Христовой. Прикасаясь к святыне, он принимает ее наружно, а
внутренне остается таким же, каким был, — злым, эгоистичным, мстительным. В
этом заключается реальная опасность для христианства в наши дни.
Источник
Священник Георгий Чистяков. Свет во тьме светит (Размышления о Евангелии от Иоанна). Глава 10. Слепорожденный