К Титу послание ап. Павла, Глава 2, стих 10. Толкования стиха

Каждому, кто является главой семьи, в доме своем подобает епископское служение, заключающееся в надзоре за тем, какова вера его домочадцев, чтобы ни один из них не впал в ересь - ни жена, ни сын, ни дочь, а также и ни раб, потому что он за дорогую куплен цену. Апостольское учение поставило над рабом господина и господину подчинило раба (См. Еф. 6:5; Тит. 2:9), но Христос за обоих заплатил одну цену (Ср. 1 Кор. 6:20; Деян. 20:28; Гал. 3:13; 1 Пет. 1:18-20). Не презирайте и наименьших из вас (Ср. Мф. 18:10), неусыпно заботьтесь о спасении своих домашних.

Но веру всяку являющим благу. Чтобы оказывали доброе расположение во всем; потому что может быть расположение и недоброе, когда кто нибудь услуживает господину своему в чем-либо постыдном, или иначе: в поручениях недостойных. Да учение Спасителя нашего Бога украшают во всем. Чтобы господá, видя, что рабы их стали гораздо лучшими по причине веры, с уважением относились к силе проповеди: ибо сделавшись украшением, честию и похвалою проповеди, этим они предрасполагают господ уважать ее и иметь о ней доброе мнение.

Рабы господам своим да подчиняются во всем, не воруя, да не подпадут суду в качестве воров, но да показывают истинность свою, дабы этою верностью своею украшали святое учение, которое усвоили.

Да учение Спасителя, нашего Бога, украшают во всем. Как учение Христово может служить украшением для всех людей, так и люди своим поведением могут служить украшением для учения Христова.

After correcting “contradicting” and the other vice of slaves, Christ’s doctrine says, “Do not be thieves.” Now a thief should be judged not only in great things but in lesser matters. For it is not what is taken away by theft that is attended to, but the mind of the thief. Just as in fornication and adultery, fornication or adultery would not on that account be different, if a promiscuous girl or an adulterous woman is pretty or rich, unshapely or poor. On the contrary no matter how she is, the fornication or adultery is one. The same applies to theft. How¬ever much a slave has taken, the crime of theft is incurred. This is why in the law of Moses thieves are compelled to pay back, sometimes sevenfold, sometimes fourfold. And sometimes they are killed,sometimes the thief himself is sold for his theft. I remember recently explaining these things to you (vobis) on Leviticus. Now if this is for¬bidden in the slave, how much more in the free man, lest either a judge snatches what belongs to others, or a soldier who is scarcely contented with his wages plunders what belongs to others?
A very dignified man made a nice response when the integrity of a certain judge was being praised to him. The one who was doing the praising said about him, “He is no thief.” The man replied, “He would have made an excellent slave, if he were not a runaway. The mere suspicion of theft ought to be foreign to all free persons.” Therefore let slaves be subject to their masters in everything; let them be pleasing to their condition; let them not endure their servitude with bitterness; let them not contradict their masters; let them not steal.
And after these things let them “display good faith in all things, so that they may adorn the doctrine of our Savior and God in all things.” For if with their fleshly masters they become faithful in the least thing, greater things will begin to be entrusted to them with God. Now he “adorns the doctrine” of the Lord who does the things that are suitable to his condition. And on the other hand, he confounds it who is not subjected in all things, to whom his condition is displeasing, who as a contradicter and deceiver displays good faith in no respect. For how can he be faithful with God’s property who was not able to exhibit faithfulness to a fleshly master?

Справедливо говорит он и в другом месте: «служа с усердием, как Господу, а не как человекам» (Еф. 6:7), потому что, хотя ты и с охотой слу­жишь господину, но твое служение имеет свое начало в страхе. Отсюда тот, кто служит (господину) с таким страхом, по­лучит величайшие награды. Если раб не воздерживает своей руки и не обуздывает языка, то с какой стати язычники будут удивляться нашему учению? Если же они увидят раба любомудрствующим во Христе, показывающим большее воздержание, чем их философы, и служащим с великой готовностью и усердием, то, несомненно, будут удивляться силе про­поведи. Ведь язычники судят о догматах не по учению, а по делам и жизни. Пусть же будут для них учителями и жены, и рабы – своим поведением. И у них, и везде признается, что рабы вообще грубы, необразованны, упрямы, очень невосприимчивы к наставлениям в добродетели, – не от природы, нет, но от обращения и нерадения о них господ их, так как везде владеющие ими не заботятся ни о чем другом, как только об их службе, а если иногда заботятся и об их нравах, то делают это также для своего собственного спокойствия, чтобы не вверять дел своих людям распутным, ворам, или пьяницам. Естественно, что они, будучи оставлены без всякого попечения, и не имея никого, кто бы заботился о них, погру­жаются в самую бездну зла. Ведь, если даже там, где наблюдают и отец, и мать, и приставник, и воспитатель, и учитель, и сверстники, где (возвышает человека) сознание о своем благородном происхождении и многое другое, если и там редко кто избегает сообщества с людьми порочными, – то, что думать о тех, которые лишены всего этого, которые соприкасаются с людьми развратными, без всякой осторожности обращаются с кем захотят, и не имеют никого, кто бы заботился об их знакомствах? Подумай, что будет с такими? Вот отчего трудно рабу быть добродетельным. А с другой стороны они не получают и наставлений ни от посторонних, ни от нас, не обращаются с людьми свободными, хорошими и заботящи­мися о своей чести. По всем этим причинам трудное и даже удивительное дело, чтобы раб когда-нибудь стал честным. Когда же язычники увидят, что сила проповеди, обуздав этот грубый род людей, сделала их честнейшими и скромнейшими из всех, то, хотя бы господа были самые безрассудные из людей, они получат высокое понятие о наших догматах. Оче­видно, что, приняв в свою душу страх воскресения, суда и всего другого, чему мы полагаем быть после смерти, только таким образом они и имели возможность отстать от зла, (т. е.) внедрив в свою душу страх, отвлекающий от наслаждения по­роками. Следовательно, не напрасно и не спроста (апостол) так часто говорит об этом, потому что, чем более злы такие люди, тем более будут удивляться силе проповеди. И врачу мы удивляемся тогда, когда человека отчаянного, не принимающего никакой помощи, не имеющего сил удержать себя от непристойных пожеланий и непрестанно предающегося им, он исцелит и исправит. И смотри, чего требует (апостол) от рабов: того, что всего более успокаивает господина. «Не прекословить, не красть», т. е. чтобы они оказывали великое усердие к тому, что им поручается, чтобы в отношении к господам своим были особенно добры и послушны их приказаниям. Не думайте, что я напрасно распространился теперь об этом; я хочу далее обратить речь к слугам. Итак, возлю­бленный, не на то смотри, что ты служишь человеку, но на то, что служишь Богу и украшаешь собой учение (Христово), – и ты сможешь исполнить все, повинуясь господину и перенося от него напрасные обиды и неприятности. Помни, что не ему ты угождаешь, но исполняешь повеление Божье, – и ты легко пере­несешь все. Как я говорю всегда, так скажу и теперь: если мы будем преуспевать в делах духовных, то и блага насто­ящей жизни приложатся нам. Такого слугу, столь благонравного и столь послушного, не только примет Бог и удостоит светлых венцов, но и сам господин, удовлетворенный его услугами, хотя бы он был зверем, хотя бы он был каменным, бесчеловечным и жестоким, будет хвалить и уважать, окажет ему предпочтение перед всеми другими и вверит ему власть над остальными, хотя бы этот господин был даже язычником. А что слуге нужно быть таким, хотя бы господа его были язычниками, на это, если хотите, я приведу вам и пример. Иосиф был продан начальнику фараоновой кухни, и был иной веры, не египетской. Что же тот? Видя доброде­тель юноши, господин не думал о различии веры, но полюбил его, оказывал ему дружбу и уважение, вверил ему полное на­чальство над другими, и сам при нем не смотрел ни за чем в доме; слуга сделался вторым господином, или лучше, важнее самого господина, так как тот не знал своего дела, а этот знал свои обязанности лучше самого господина. И впоследствии, когда он поверил жене своей, произнесшей на Иосифа преступную клевету, мне кажется, он из уважения к прежнему почету и достоинству честного слуги ограничил гнев свой только заключением его в темницу. Если бы он не знал хорошо этого человека и не уважал его за прежние заслуги, то немедленно умертвил бы его и пронзил бы тело его мечом. «Потому что ревность – ярость мужа, – говорит (Премудрый), – и не пощадит он в день мщения, не примет никакого выкупа и не удовольствуется, сколько бы ты ни умножал даров» (Притч. 6:34, 35). Если же такова ревность всякого мужа, то тем более этого, египтянина и варвара, оскорбленного, как он думал, человеком, которого он удостоил чести. Все вы, конечно, знаете, что не все оскорбления одинаково язвят нас, но сильнее других и мучительнее те, которые бывают от людей благорасположенных к нам; зло, причиняемое нам людьми, которым мы верили и которые нам верили и получили от нас множество благодеяний, особенно мучит и огорчает нас. Египтянин не подумал сам в себе и не сказал: неужели этот человек, которого я взял в слуги, вверил ему все в доме, сделал его свободным и чуть не больше себя, отплатил мне таким воздаянием? Ничего такого он не сказал: так связало душу его прежнее уважение к слуге! И что удивительного, если Иосиф пользовался в доме его такой честью, когда и в темнице, посмотри, каким он поль­зовался уважением? Вы знаете, как привыкают к жестокостям те, которым поручены темницы: они извлекают для себя пользу из чужих несчастий, и кого другие питают в страданиях, тех они грабят, получая выгоды, достойные многих слез, поступая жесточе диких зверей, так как, чем можно было бы облегчить страдания заключенных, то они присваивают себе. И не одно это примем во внимание, но и то, как неоди­наково они обращаются со всеми заключенными. Тех, которые подверглись клевете, осуждены и заключены по неважной при­чине, они, может быть, и милуют; но тем, которые заклю­чены за постыдные, тяжкие и наглые преступления, они наносят тысячи ударов. Таким образом, темничный страж должен был обращаться жестоко не только по своему нраву, но и по той причине, по которой Иосиф был заключен в темницу. Кого не вооружил бы против себя юноша, пользовавшийся та­кой честью, заподозренный в покушении на честь госпожи и отплативший таким воздаянием своему благодетелю? Так, пред­ставляя все это, и (прежнюю) честь заключенного, и дело, за которое он заключен, темничный страж не стал ли бы обхо­диться с ним свирепее всякого зверя? Но выше всего этого была надежда Иосифа на Бога; так добродетель душевная уме­ет укрощать и диких зверей. Той же покорностью, которой он расположил к себе господина, он расположил к себе и темничного стража; и опять он сделался начальником, в темнице так же приобрел власть, как и в доме. Готовясь властвовать, он сначала научился как следует сам повино­ваться, и, повинуясь, был начальником и правителем дома. Если тому, кто приглашается к власти церковной, Павел говорит: «ибо, кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о Церкви Божией» (1 Тим. 3:5)?, то и всякому, достигающему начальства, нужно прежде хорошо управлять собственным домом. Иосиф начальствовал и в темнице не как в темнице, но как в доме. Всем он облегчал несчастья, и управлял заключенными, как бы своими членами, не только оказывая им участие и помощь в их страданиях, но, если даже видел кого-нибудь задумчивым, подходил к нему и осведомлялся о причине, и не мог видеть никого печальным без того, чтобы не утешить его в скорби, хотя иной не оказал бы такой любви даже к детям. Отсюда и получили на­чало все благие последствия, так как наперед должно быть то, что зависит от нас, а потом будет и то, что зависит от Бога. А что Иосиф действительно оказывал сострадание и участие, об этом говорит Писание. Видя евнухов, заключенных фараоном, главного виночерпия и главного хлебодара, он спрашивал их: «отчего у вас сегодня печальные лица» (Быт. 40:7)? И не из этого только, но и из того, как поступили они, можно видеть добродетель этого мужа. Они, будучи царскими слугами, не презрели его и не оттолкнули его, как раздраженные скорбью, но открыли ему все свои обстоятельства, как родному брату, умеющему соболезновать им. Это все я говорю в доказатель­ство того, что добродетельного человека, хотя бы он находился в рабстве, хотя бы в плену, хотя бы в темнице, хотя бы под самой землей, ничто сокрушить не может. Говорю это для убеждения рабов, что, хотя бы господа их были такие же звери, как этот египтянин, хотя бы были столь жестоки, как этот темничный страж, хотя бы были язычники, как эти люди, и вообще каковы бы ни были, они смогут расположить их к себе и вскоре смягчить. Нет ничего привлекательнее добрых нравов; нет ничего приятнее и любезнее покорности, кротости и послушания. Такой человек угоден всем. Такой человек не стыдится рабства и не убегает ни от бедного, ни от боль­ного и страждущего, потому что эта добродетель торжествует над всем и преодолевает все. Если же она имеет такую силу в рабах, то насколько более в свободных? Поэтому будем упражняться в этом все мы – и рабы, и свободные, и жены, и мужья; таким образом, мы будем угодны и людям и Богу, и людям не только добрым, но и злым, и особенно последним, потому что они особенно стыдятся и уважают таких лю­дей. Как подчиненные более боятся кротких начальников, так и люди порочные – добродетельных, видя, чего недостает им самим. Таков плод добродетели; поэтому будем стре­миться к ней, будем приобретать ее. Если мы будем иметь ее, то не будет для нас ничего тяжелого, но все легко, все удобно. Хотя бы нам предстояло пройти сквозь огонь, или воду, все уступить и преклониться перед добродетелью, даже сама смерть. Итак, будем ревновать по ней, чтобы нам сподобиться и будущих благ, во Христе Иисусе, Господе нашем.

νοσφιζομένους praes. med. (dep.) part, от νοσφίζομαι отделять для себя, разделять и откладывать, присваивать (RWP; Kelly), ένδεικνυμένουςpraes. med. (dep.) part, от ένδείκνυμι показывать себя, проявлять, демонстрировать, άγαθήν асс. fem. sing, от αγαθός благо. Adj. может быть атрибутивным: "благая вера", или представляет собой предикат: "показывая, что вера — благо" (GGBB, 188-89). κοσμώσιν praes. conj. act. от κοσμέω приводить в порядок, украшать. Это слово обозначает расположение драгоценностей, благодаря которому их красота проявляется в полной мере (Guthrie).

дабы они во всем были украшением учению Спасителя нашего, Бога. См. ком. к ст. 5.

О рабах с точки зрения апостола Павла см. в толковании на 1 Кор. 7:21-22 и Еф. 6:5 и cл.

Да украшаются благорасположением и свободою, да прилагают попечение об оказании услуг господам. И сие, как явно, Апостол узаконивает рабам, уверовавшим уже. Ибо и сие присовокупил:   Да учение Спасителя нашего Бога украшают во всем. Ибо в похвалу Божественной проповеди служит, что и слуги допустили в себе такую перемену мыслей. Потом Апостол излагает цель Божественного Домостроительства.

Не крадущим, μη νοσφιζομενους, — не отособляющими что из господского и не отделяющими тайком в свою пользу или на свою долю. Разумеется такое присвоение себе господского добра, которое не бросается в глаза, делается тайком и так, что следов не видно; запрещается хитрое искусство поживляться господским добром, состоя между тем у господ на добром счету. Но веру всяку являющим благу. — Веру всяку — всякую верность; верность благу — с добрым изволением, с добрыми целями, в добрых делах и на добро; чтоб не казаться только верными, но в настроении сердечном быть такими. «Видишь, что требует от рабов? То, что паче всего успокоивает господ, именно чтоб не прекословили, не крали, но были верны во всем» (блаженный Феофилакт). Да учение Спасителя нашего Бога украшают во всем. «Такими, говорит, добрыми делами да украшают слуги учение Господа нашего. Тогда господа не только не станут запрещать веровать, но даже рады будут тому, видя, что вера и для них самих оказывается полезною» (Амвросиаст). Напротив, «если раб не воздерживает своей руки и не обуздывает языка, то по какому поводу язычники будут удивляться нашему учению? Если же они увидят раба любомудрствующим во Христе, показывающим большее воздержание, нежели их философы, и служащим с великою готовностию и усердием, то несомненно будут удивляться силе проповеди. Ибо язычники судят о догматах не по учению, а по делам и жизни. Итак, пусть будут для них учителями и жены, и рабы — своим поведением. И у них, и везде признается, что рабы вообще грубы, необразованны, упорны, мало способны к добродетели, — не от природы, — нет, но от воспитания и нерадения них господ их. — Итак, когда язычники увидят, что сила проповеди, обуздав этот грубый род людей, сделала их честнейшими и скромнейшими из всех, то, хотя бы господа были самые безрассудные из людей, они получат высокое понятие о наших догматах. И чем более злы были прежде такие люди (рабы), тем более (господа) будут удивляться силе проповеди. Так и врачу мы удивляемся тогда, когда человека отчаянного, не принимающего никакой пищи, он исцелит и исправит» (святой Златоуст).

...не красть, но оказывать всю добрую верность. Видишь, что требует от рабов? То, что больше всего успокаивает господ, именно, чтобы не прекословили, не крали, но были верны. Для мирских людей это больше всего желательно. Дабы они во всем были украшением учению Спасителя нашего, Бога. Если рабы таковы, они служат во славу христианства. Ибо когда язычник увидит своего раба, так воспитанного христианством, разве он не будет удивляться учению, которое имело такую силу, что улучшило и такую душу? А насколько всегда дерзок и упрям этот рабский род, но оттого, что, пренебрегаемый господами, худо воспитывается и не руководствуется наставлениями и обращением с честными людьми. Посему Павел справедливо говорил в другом месте: служа как Господу, а не человекам (Еф. 6:7). Хотя ты служишь своему господину, однако честь относится к Богу, потому что и расположение к господину имеет начало в том страхе.