Евангелие от Матфея, Глава 6, стих 8. Толкования стиха

Синодальный перевод «не говорите лишнего» слабо передает греческий звукоподражательный глагол, который скорее можно было бы перевести как «бубнить, бормотать». Языческие заклинания были предметом постоянной насмешки иудеев. Они вспоминали при этом пророка Илию, который смеялся над жрецами Ваала:

И взяли они тельца, <…> и приготовили, и призывали имя Ваала от утра до полудня, говоря: «Ваале, услышь нас!» Но не было ни голоса, ни ответа. И скакали они у жертвенника, который сделали. В полдень Илия стал смеяться над ними и говорил: кричите громким голосом, ибо он бог; может быть, он задумался, или занят чем‑либо, или в дороге, а может быть, и спит, так он проснется! И стали они кричать громким голосом, и кололи себя по своему обыкновению ножами и копьями, так что кровь лилась по ним. Прошел полдень, а они все еще бесновались до самого времени вечернего жертвоприношения; но не было ни голоса, ни ответа, ни слуха (3 Цар. 18:26–29).

Долгими призываниями имен своих богов язычники надеялись привлечь к себе их внимание и, по выражению римского философа Сенеки, только «утомляли богов» своей назойливостью. «Стыдно человеку <…> обременять богов (deos fatigare). Что нужды в молитвах?» – писал он¹. Но простой человек античной эллинской культуры верил в своенравных богов, от которых неизвестно чего ждать – вреда или пользы. Попытаться склонить капризных богов на свою сторону можно только мольбами и жертвами. Более того, богов, если правильно произнести их таинственные имена, можно в известной степени принудить к исполнению молитвы. В этом смысл всякой магии, всяких заклинаний.

Однако нельзя сказать, что иудейские молитвы были короче и менее многословны, чем языческие. В этом отношении мнения разнились. Так, Екклесиаст учил краткости: «Не давай устам твоим торопиться, и пусть не спешит твое сердце начать перед Богом речь. Бог на небе, а ты на земле, пусть же будет речь твоя краткой»² (Еккл. 5:1). Тому же учил и Иисус, сын Сирахов: «Не повторяй слова в прошении твоем» (Сир. 7:14). Но в целом во времена Иисуса Христа иудеи любили длинные молитвы с использованием многих эпитетов, относящихся к Богу. С одной стороны, это свидетельствовало о своего рода набожности, о серьезном отношении к молитве. Но, с другой стороны, выдавало неправильно понимаемую набожность. Пример такой длинной молитвы мы встречаем во Второй книге Маккавеев:

Священники же, доколе горела жертва, совершали молитву <…>; молитва же была такая: Господи, Господи Боже, Создателю всех, Страшный, и Сильный, и Праведный, и Милостивый, Единый Царь и Благодетель, Единый Податель всего, Единый Праведный, и Всемогущий, и Вечный, Избавляющий Израиля от всякого зла, Избравший Отцов и Освятивший их! Прими жертву сию за весь Народ Твой (2 Мак. 1:23–26).

Далее следуют прочие прошения (см.:2 Мак. 1:26–30). Вот такие молитвы, уподоблявшие иудеев язычникам, Иисус Христос отвергает. Молитва – разговор с Богом, любящим и всеведущим Отцом. И этот разговор может быть долгим. Сам Иисус, бывало, молился ночи напролет. Но любовь и внимание Отца Небесного не надо привлекать к себе благочестивой риторикой, нанизыванием многих восхваляющих Бога слов, как в приведенном примере. Какой в этом смысл? Подольститься к Богу? Это наивно и нелепо. Бог знает наши потребности и наши сердца. Он говорил через пророка Исаию:

И будет, прежде нежели они воззовут, Я отвечу; они еще будут говорить, и Я уже услышу

(Ис. 65:24).

Но если так, если Бог позволяет нам молитвенно общаться с Собой, а иногда это общение бывает даже долгим, то молитва становится даром Божиим и полностью прекращает быть нашей заслугой, на основании которой мы могли бы на что‑то претендовать. Об этом пишет и апостол Павел: «Мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас» (Рим. 8:26). И не только Дух, но и Сам Иисус Христос предложил нам как подарок образец того, как должно молиться. Это – молитва «Отче наш».

*1 Сенека. Письма к Луцилию. XXXI, 5.

*2 Перевод РБО.

По поводу этого места возникла некоторая ересь, даже погибельное учение философов, которые говорят: "Если Бог знает, о чем мы будем молиться, прежде чем мы будем просить у Него, и знает, в чем мы имеет нужду, то напрасно мы обращаемся к знающему". На это нужно отвечать кратко то, что мы являемся не повествователями о своих нуждах перед Богом, а просителями. Ведь одно дело сообщать незнающему, а иное дело просить того, кто знает. В первом заключается указание, во втором — смиренная покорность. Там мы верно излагаем дело, здесь смиренно (miserabiliter) умоляем.

Эти слова Спасителя, конечно, не значат того, что мы не должны просить у Бога в молитве, что нам нужно. Нет, Он же Сам учит нас просить Его о своих нуждах (Мф. 7:21, 22.), Он далее предлагает образец и самой молитвы (Мф. 6:9 ст. и дал.); но они значат, что молиться Богу должно не для того, чтобы известить Его о своих нуждах, но для того, чтобы на молитве приблизиться к Нему, смириться и вспомнить грехи свои пред Ним (Злат. и Феоф.); кроме того, — чтобы выразить сознание своей зависимости от Него во всем. „Чтобы нищему принять милостыню, ему надобно протянуть руку; чтобы младенцу принять пищу, ему надобно раскрыть уста; подобно сему и человеку надобно молиться, чтобы принять от Бога Его дары“ (Троиц. лист.).

Иисус предостерегает Своих учеников от молитвенного пустословия. Бывают моменты, когда жажда простоты, потребность сосредоточиться лишь на одной молитве с такой силой охватывает нас, что даже совершенная молитва, которую преподал Господь, кажется слишком длинной. Нам нужно бывает выразить молитву в едином слове, и слово это нам дано: «Иисус! Иисус!..» Его нужно произносить еще и еще — не механически, но «в духе и истине».

Все тайны нашего спасения «активизированы» и слиты воедино в Имени Иисусовом.

Если мы повторяем это Имя, то силой Его реальность Иисуса может пронизать, наполнить, напоить нас до такой степени, что Слово станет в нас плотью (не воплощением в единственном его смысле, но причастием благодати).

Как беззвучно растекается капля масла, так пропитывает душу Имя Иисусово.

Оно заключает в себе весь мир наподобие того, как луч света содержит в себе все цвета. Ибо Словом Своим Отец сотворил все.

Имя Иисусово, призываемое на все сущее в мире, позволяет преображать его, делать его «христоподобным», возвращать всему его истинный смысл.

Господи Иисусе, молись во мне Ты! Дай мне умолкнуть, пусть лишь Твой голос звучит во мне. Если Твоя молитва станет моей, если во мне будешь молиться Ты — все события и творения в мире будут несомы ею.

Господи, Сам будь моей молитвой!

Язычники представляли себе богов существами, подобными человеку по своим чувствам, разуму, воле, и поэтому считали, что чем больше и настойчивее обращаться к ним, тем скорее можно будет получить земные блага и избегнуть наказания за свои грехи. Господь указывает на ложность и недопустимость такого понимания Бога и подобных молитв к Нему, поскольку Он и так знает о всех наших нуждах. Святитель Игнатий (Брянчанинов) так объясняет эти слова Христовы: «Многоглаголание, осужденное Господом в молитвах языческих, заключается в многочисленных прошениях о временных благах» (Аскетические опыты. Т. 1. Гл. 12).

Но как в таком случае понимать продолжительные церковные и домашние молитвословия, необходимость постоянного пребывания в молитве (Иисусовой), призыв апостола Павла: Непрестанно молитесь (1 Фес. 5:17)?

Святитель Игнатий продолжает: «Осуждая это многословие, Господь отнюдь не осудил продолжительных молитв, как представилось некоторым еретичествующим: Он сам освятил продолжительную молитву, пребывая подолгу в молитве. И бе обнощь (т. е. пребыл всю ночь) в молитве к Богу, повествует о Господе Евангелие (Лк. 6:12). Продолжительность молитв угодников Божиих — не от многоглаголания, но от обильных духовных ощущений, которые являются в них во время молитвы. Обилием и силою этих ощущений уничтожается, так сказать, время, отселе преобразуясь для святых Божиих в вечность» (Там же). То есть эти молитвы исходят совсем из иной, по сравнению с язычниками, цели — стремления быть в общении с Богом, очиститься от грехов, исцелиться от страстей, достичь спасения.

Допускаются Церковью и молитвы о земных нуждах, но при условии твердой решимости верующего принять от Бога все, что Он ни пошлет, поскольку знает, что нам полезнее. Научением тому, как нужно молиться, является молитва Господа Иисуса Христа в Гефсиманском саду перед страданиями: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты (Мф. 26:39). Лишь при таком сознании возможна молитва христианина, и только тогда она может быть услышана Богом.

При этом святые отцы предостерегают от настойчивых молитв.

Святитель Иоанн Златоуст говорил: «Будучи обязан прилагать все тщание и всю заботу свою о неизреченных благах, ты крайне бесчестишь себя, когда изнуряешь себя заботливыми помыслами о благах скоропреходящих» (Беседы на Евангелие от Матфея. Беседа 22).

Преподобный Варсонофий Великий писал: «Не хорошо с усилием молиться о том, чтобы получить исцеление, не зная, что тебе полезно» (Руководство к духовной жизни в ответах на вопросы учеников. 381).

Святой Исаак Сирин: «Не будь несмыслен в прошениях своих, чтобы не оскорбить тебе Бога неразумием... Ибо кто у царя домогается маловажного, тот уничижает Его честь. Если кто попросит у царя несколько гноя, то не только сам себя обесчестит маловажностью своей просьбы, как показавший тем великое неразумие, но и царю своей просьбою нанесет оскорбление. Так поступает и тот, кто в молитвах своих у Бога просит земных благ. Ибо по немощи только ума человеческого Господь заповедал просить повседневного хлеба. Но смотри, что заповедано тем, которые совершенны ведением и здравы душою. Им сказано: не пекитесь о пище или одежде; потому что если Бог печется о бессловесных животных, о птицах и о тварях неодушевленных, то кольми паче попечется о нас» (Слова подвижнические. Слово 5).