Евангелие от Матфея, Глава 6, стих 1. Толкования стиха

Вторая часть Нагорной проповеди, описанная в 6-й главе Евангелия от Матфея, излагает учение Господа о милостыне, молитве и о посте, а также увещевание человеку стремиться к главной цели своей жизни - к Царствию Божью. Предупредив Своих учеников, что они должны и что не должны делать, чтобы достигнуть блаженства, Господь перешел затем к вопросу о том, как именно нужно делать то, что Он заповедал. Ни дела милосердия, ни почитание Бога, каковыми являются в частности пост и молитва, не должны быть исполнены напоказ, ради славы среди людей, так как в этом случае лишь людская похвала и будет нашей единственной наградой. Тщеславие, как моль, съедает все добрые дела, а потому лучше творить их тайно, чтобы не лишиться награды от Отца нашего Небесного. Естественно, следует подавать милостыню, но нужно делать это без цели обратить на себя внимание, ища похвалы от людей.

Спаситель говорит не только о том, что добро нужно делать всем, но и о том, что оно должно быть совершаемо втайне. Когда мы читаем Евангелие, то из-за механического разделения на главы мы этой связи часто не улавливаем. Здесь описывается, какой должна быть добродетель. Во-первых, она должна быть, так сказать, не разборчива, то есть мы должны ко всем относиться равно, во-вторых, не тщеславна. Настоятельница Леушинского монастыря игумения Таисия, беседуя однажды со святым праведным Иоанном Кронштадтским, спросила у него: «Как творить милостыню „не пред человеки"? Это значит утаивать ее от людей?» Отец Иоанн ответил: «Нет, неправильно. Это значит творить ее не тщеславно». Действительно, оказать кому-то милостыню тайно очень трудно. Конечно, по возможности надо исполнять это буквально, но часто обстоятельства складываются так, что об этом знает как минимум тот человек, которому мы благотворим. В житии святителя Николая описан случай, как он подбросил деньги в окно бедному человеку, так что этого никто не знал, но впоследствии имя благодетеля все равно выяснилось. Что же тогда, не совершать милостыню? Нет, мы должны совершать ее, но только ради Бога. Сказано: «внемлите», то есть будьте чрезвычайно внимательны, осторожны, постоянно за собой следите, чтобы не делать это ради людей. Когда мы помогаем человеку вылечиться от болезни, даем ему деньги на пропитание или заботимся о его крове и одежде, то, конечно, делаем это для него самого, но не ради того, чтобы приобрести славу или получить одобрение. Говоря о предыдущих заповедях Спасителя, я подчеркивал: то, что с первого взгляда кажется весьма естественным и простым, на самом деле выполнить чрезвычайно трудно. То же можно сказать и о заповеди Спасителя не творить милостыни перед людьми. Делая добрые дела, мы всегда ждем одобрения, а Спаситель требует, чтобы мы не ожидали этого никогда и ни от кого. И если бы мы достигли христианского совершенства, то совершали бы добродетель, не ожидая никакой благодарности и тем более никакой похвалы. Единственное одобрение, которое нам необходимо, — одобрение от более опытных людей, с которыми мы советуемся о том, как совершать ту или иную добродетель. Но одобрение не ради похвалы, а ради правильного совершения добродетели. Если бы мы, желая творить милостыню, пришли к кому-то за советом, и он бы нам сказал: «Да, оказывай милостыню не только православным, но и всякому нуждающемуся», значит, научил бы нас, как исполнять заповедь о добре по отношению ко всем людям. «Но при этом, — говорил бы, — старайся делать добро так, чтобы тебя не хвалили. Не обращай внимания на похвалы, делай это только ради пользы человека. Если даже не получаешь никакой благодарности со стороны этого человека, не унывай». Вот такой добрый совет оказался бы вполне уместным одобрением. В таком одобрении со стороны духовно опытных людей мы нуждаемся, потому что во всяком деле необходимо искусство, тем более в деле исполнения заповедей. Одно дело — прочесть Евангелие и толкования на него, пусть даже правильные и обширные, а другое дело — уметь применить его в конкретной жизненной ситуации. Подчас мы при всей своей теоретической подготовке оказываемся совершенно беспомощными, подобно книжникам и законникам. Помните, в одном евангельском эпизоде законник спросил Спасителя: «Что нужно делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» Господь ему сказал: «Что читаешь в законе?» Законник ответил: «Нужно любить Бога и ближнего». Когда же Спаситель сказал ему: «Делай так и спасешься», тот спросил: «А кто есть ближний мой?» и показал этим свою несостоятельность и неопытность — он не знал, что такое любовь на самом деле, хотя имел об этом глубокую теоретическую осведомленность. Вспомните и повествование о рождестве Христовом. Когда Ирод призвал к себе книжников, они сказали ему, что Мессия должен родиться в Вифлееме, однако не пошли поклониться Ему, как это сделали язычники волхвы. Теоретическая подготовленность часто оказывается совершенно бесполезной — когда доходит до дела, нам на ум приходит совершенно другое решение о том, как поступить. Мы вспоминаем о житейском опыте, о неприятностях, которые будут, если мы поведем себя, как нам кажется, неразумно, и о Евангелии мы забываем. Но вернемся к толкованию Нагорной проповеди. Итак, нужно быть чрезвычайно внимательным, осторожным в том смысле, чтобы не сделать что-либо ради человеческой славы. Аще ли же ни, мзды не имате от Отца вашего, Иже есть на Небесех. Если вы сделаете доброе дело ради человеческой славы, значит, не будете иметь награды. Прежде всего, здесь нужно обратить внимание на то, что Евангелием отнюдь не порицается стремление получить награду от Бога. Желание получить мзду здесь, на земле, так сказать, мзду вещественную, конечно, осуждается. А если мы желаем мзды от Отца нашего, Который на небесах, то есть мзды небесной, духовной, то это поощряется. Мы должны думать о награде, чтобы иметь бодрость, ревность к исполнению заповедей. Человек не может что-либо делать, не ожидая никакого результата. В данном случае результат и есть наша мзда: мы чувствуем духовное изменение, близость к Богу, чувствуем, что становимся сынами Небесного Бога Отца.

Господь хочет, чтобы человек делал добро бескорыстно — из желания угодить Богу или помочь ближнему, а не ради выгоды и похвалы. Господь хочет, чтобы намерение человека было так же безупречно, как его слова и поступки. Во времена земной жизни Спасителя добродетель была в почете, и евреи нередко соревновались между собой, кто чаще и дольше молится, кто строже постится, кто более щедро раздает милостыню. В этом соревновании у них порой, в особенности в среде книжников и фарисеев, добрые дела превращались в средство для снискания похвал. Такой утилитарный подход к религии приводил к лицемерию и ханжеству. От доброго дела оставалась только видимость, — одна скорлупа, без содержания. Господь предостерегает Своих последователей от показного благочестия, рассчитанного «на экспорт,» и призывает угождать Богу от чистого сердца. Приводя примеры добрых дел, Господь наставляет, как надо молиться и творить милостыню, чтобы эти добрые дела были приняты Богом. «Смотрите, не творите милостыни вашей перед людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного» (6:1). В этой и в подобных фразах Господь обращает внимание на цель, с которой мы приступаем к доброму делу. Доброе дело, совершенное «втайне,» т.е. не на показ, а для Бога, заслуживает от Него награды. Здесь следует упомянуть, что заповедь «молиться втайне» не отменяет, конечно, общественной молитвы, ведь Господь призывал и к общественной молитве, говоря: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я среди них» (Мф. 18:20).

Что же ты получишь от Бога, если сам ничего Ему не дал? Все, что делается ради Бога, дается Богу, и Он принимает это. А все, что ради людей, то пускается по ветру и никому не нужно. Ибо что такое людская слава, как не шум пролетевшего ветра? Перестали люди говорить, и ты лишился своего плода, ибо делал для людей, чтобы получить от них похвалу. Где же здесь мудрость — дать что-то и прислушиваться к пустым словам? Или, отвергнув непреложно пребывающую в вечности на небесах награду от Бога, предпочесть тому ускользающие людские слова? Так лучше не делать ничего, чем делать для людей. Тот, кто не делает, хотя и не попадет на небо, но и на земле ничего не потеряет; тот же, кто делает ради людей, и на земле потеряет, и на небе ничего не обретет.

Единородный дает нам совет не творить милостыни пред людьми, не для того, чтобы мы при братиях стеснялись сделать добро нуждающимся, но чтобы не гонялись за настоящею земною славою, подобно тщеславным фарисеям, награды же за веру и радушную милостыню ожидали себе паче в будущем от Бога, Которому не столько приятен дар, сколько приятно щедрое и доброе произволение дающего, как можно удостовериться из примера бедной вдовицы, две лепты ввергнувшей в сокровищехранительницу.

Насадив добродетели, уничтожает далее страсть, которая при них зарождается и опасна для нас, именно – тщеславие, а искореняет оное после насаждения добрых дел, потому что оно возрастает не прежде, а после них; тщеславие есть совершение какого-либо доброго дела напоказ людям. И смотри, откуда Он начинает изгонять его. От милостыни, молитвы и поста, потому что оно особенно опасно для этих добродетелей. Так, фарисей молился, с тщеславием указывая на мытаря, и, превозносясь, говорил: пощуся двакраты в субботу, десятину даю всего, елико притяжу (Лк. 18:12). Говорит: смотрите, – показывая, что этот зверь подползает наподобие вора. Сказав: Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми, – не остановился на этом, чтобы ты не оставил нуждающегося потому только, что кто-либо смотрит, – но прибавил: с тем, чтобы они видели вас. Этим как бы так говорит: "Смотрите, не творите милостыни пред людьми для того только, чтобы они видели; если же вы будете творить ее не для этого, то ничто не препятствует творить ее и пред людьми". Цель имеет значение, а не способ. Ибо и пред людьми делающий (милостыню) может делать не для того, чтобы показать другим, когда кто-либо делает это по одному только состраданию, – и не делающий пред людьми может сделать с тем, чтобы показать другим, когда делает не по состраданию, а для того, чтобы получивший милостыню возвещал о нем. Награды, говорит, вы не имеете у Бога, потому вы снискали себе у людей награду за такую милостыню, именно – похвалу за нее. Между другими словами помещает всегда слова: Отец, Иже есть на небесех, увещевая их, как имеющих Небесного Отца, смотреть выше немного, а вместе с тем побуждая их вести себя достойно такого Отца.

Тот — лицемер, кто подавая милостыню, громко играет перед собой на трубе. Лицемер также и тот, кто, постясь, делает мрачным выражение лица своего, чтобы внешним видом показать пустоту своего желудка. Лицемер и тот, кто молится в местах собраний и на углах улиц, чтобы его видели люди. Из всего этого получается такое представление, что лицемеры — те, которые делают что-нибудь только с тем, чтобы прославляться или: заслужить почтение со стороны людей. Мне кажется, что и тот, кто говорит брату своему: дай, я выну сучок из глаза твоего Мф. 7:4, делает это из тщеславия, чтобы самому показаться праведным. Посему и говорится ему от Господа: Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза Мф. 7:5. Итак, в очах Божиих награду получает не добродетель, а побуждение к ней добродетели. И если ты немного уклонился от правого пути, то безразлично, идешь ли ты направо или налево, когда ты потерял истинный путь.

Христос устраняет всякую заботу о насущных вещах и повелевает тем, кто воодушевлен надеждой на будущее, не стремиться к человеческому одобрению, выставляя напоказ свои добродетели, или к похвале за обыкновение прилюдно молиться, но в сознании веры хранить плод добрых дел. Ибо стремящийся к человеческой похвале получит только то вознаграждение, которое ожидает получить у людей, а надеющийся снискать одобрение Бога стяжает от Него награду за долгое терпение.

Наконец, Спаситель изгоняет самую пагубную страсть — тщеславие, это неистовство и бешенство, которым одержимы бывают даже люди добродетельные. Сначала Он ничего не говорил об этой страсти, потому что излишне было бы, не убедив наперед исполнять должного, учить тому, как надобно исполнять и доходить до совершенства. Но когда Он уже научил благочестию, тогда истребляет и ту язву, которая неприметным образом заражает его. Болезнь эта, действительно, не вдруг зарождается, но тогда, когда мы исполним уже многое из повеленного нам. Итак, нужно было прежде насадить добродетель, а потом уничтожать страсть, повреждающую плод ее. Чем же начинает Спаситель свою беседу? Словом о посте, молитве и милостыне, потому что тщеславие преимущественно присоединяется к этим добродетелям. Так, например, постом возгордился фарисей, когда говорил: пощуся два краты в неделю, десятину даю из имения (Лк. 18:12). И в самой молитве искал он суетной славы, творя ее на показ. Когда уже не было никого другого, то Он старался выказать себя пред мытарем. Несмь якоже прочии человецы, говорит он, или якоже сей мытарь (Лк. 18:11). Теперь посмотри, как начинает Спаситель слово Свое. Он как будто хочет говорить о каком-то звере, весьма хитром и страшном, который может внезапно схватить не совсем осторожного. Внемлите, — внушает, — милостыни вашея не творити пред человеки. Так и Павел говорит филиппийцам: блюдитеся от псов (Флп. 3:2). Зверь этот подходит тайно, и все доброе, внутрь нас находящееся, тихо развевает и нечувствительно уносит. Итак, после того как Христос предложил довольно пространное слово о милостыне, представил в пример и Бога, сияющего солнце Свое и на злые и благие, и всячески побуждая слушателей к этой добродетели, убедил их к щедрому подаянию, Он исторгает, наконец, и все то, что может вредить этой доброй маслине. Потому говорит: внемлите милостыни вашея не творити пред человеки, так как милостыня, о которой прежде было сказано, есть милостыня Божия. И сказав: не творити пред человеки, присовокупил: да видими будете ими. Последние слова, по-видимому, означают то же, что и первые. Но если кто тщательно рассмотрит, то увидит, что последние слова означают нечто другое, и заключают в себе великую предусмотрительность, неизреченную попечительность и предохранение. В самом деле, и пред людьми делающий добро может делать не для того, чтобы его видели, равно как и не делающий пред людьми может делать с тем, чтобы его видели. Вот почему Бог наказывает или увенчивает не самое дело наше, но намерение. Если бы не было сделано такого точного разделения, то настоящая заповедь многих привела бы в недоумение касательно раздаяния милостыни, потому что не везде всем можно тайно творить милостыню. Поэтому, освобождая тебя от такой необходимости, Спаситель назначает наказание или награду не за совершение дела, но за намерение творящего. Чтобы ты не сказал: что пользы мне, если увидит другой? — Христос говорит тебе: Я не того требую, но мысли твоей и образа действования. Он желает исправить душу и освободить ее от всякой болезни. Итак, запретив творить милостыню для тщеславия и показав вред, происходящий от этого, тщету и бесполезность такой милостыни, Он опять возбуждает мысли своих слушателей воспоминанием об Отце и небе, чтобы не ограничиться одним только указанием на вред, но вразумить и напоминанием об Отце Своем. Не имате, говорит Он, мзды от Отца вашего, иже есть на небесех. Впрочем, и здесь не остановился, но идет еще дальше, внушая и другим образом величайшее отвращение от суетной славы. Подобно тому, как выше Он указал на мытарей и язычников, чтобы качеством лица посрамить подражателей их, так и здесь упоминает о лицемерах.

Дивлюсь твоему, заимствованному у других, неблагоразумию; ибо не думаю, чтобы сам ты дошел до такого великого неразумия, и подумал, будто бы подающие милостыню, но делающие это напоказ, хуже неподающих. А какое мнение об этом имею я сам, скажу тебе. В собственном смысле милостив тот, кто оказывает благодеяние, но не разглашает о бедствиях страждущих. Если кто делает добро ради самого добра, то заслуживает большую награду, нежели делающий это ради награды. А если делает ради Божественной награды, то будет поставлен во втором ряду. И если делает ради похвалы, то и получит то, ради чего сделал. Но кто не делает должного ни ради самого добра, ни ради Божией награды, ни ради человеческой похвалы, тот, по моему мнению, даже и не человек, а злой демон. Итак, по какой же причине ты, выслушав Божественное слово, повелевающее не творити милостыни пред человеки, не соглашаясь сам делать что-либо по славолюбию, обвиняешь тех, кто делает что-то из честолюбия? Сколько сохраняющий целомудрие ради славы человеческой выше не пребывающего в целомудрии даже и ради славы, столько же делающий по славолюбию лучше вовсе не делающего, потому что первый стыдится людей, а последний не стыдится ни людей, ни Бога.
*** Поскольку писал ты: «Возможно ли подающему милостыню не быть видимым?» — то ответствую, что Христос испытывает теперь намерение подающего. Поскольку, кому человек желает угодить, от тех и хочет получить себе похвалу, а вознамерившийся угодить Богу, хочет от Него получить похвалу, то и сказал сие Христос. Не всякий из тех, чью милостыню увидели, для того непременно и делает, чтобы это увидели, но только тот, кто желает похвал и для сего разглашает тайну. Хотя дело и не может укрыться, но подающий милостыню не должен сего выказывать, ибо так поступающий и тех, кто принимает милостыню, позорит, и сам себе провозглашает награду и похвалу.

προσέχετε praes. imper. act. от προσέχω остерегаться, проявлять осторожность, следить. Praes. призывает к постоянной бдительности, ποιεΐν praes. act. inf. от ποιέω делать. Inf. поясняет, чего остерегаться. Вместе с δικαιοσύνη означает "проявлять благочестие" и служит общим указанием на дела набожности и выполнение религиозных обязанностей, которые согласуются с волей Божьей (GW, 129). έμπροσθεν с gen. перед, в присутствии. Этого не следует делать, чтобы получить награду (ВВС), πρός к, указывает цель, θεαθήναι aor. inf. pass, от θεάομαι видеть, глядеть, смотреть, αύτοίς dat. pl. от αυτός "быть увиденным ими". Dat. субъекта действия (МТ, 240). ει δέ μή γε но, если не, иначе (Thrall, 9, 10).

Этот стих представляет собой тезис, предваряющий три примера личного благочестия в 6:2—16. Иудаизм подчеркивал, что добрые поступки нельзя совершать ради вознаграждения, но, вместе с тем, обещал награду, о чем говорит здесь и Иисус; эта награда вручается в день суда, как в иудаизме. Молитва, пост и милостыня были тремя столпами еврейского благочестия (Тов. 12:8), и многие раввины классифицировали свойства (напр., добродетелей, на которых был основан мир) группами по три в каждой.

“Великие дела творит любовь, великие дела творит и гордость,” говорит блаж. Августин. “Насыщает алчущего любовь, насыщает и гордость. Одевает нагого любовь, одевает и гордость. Поститься любовь, поститься и гордость. Любовь все это делает для прославления Бога, а гордость все — для самовосхваления. Вот почему ни одно доброе дело не может быть угодно Богу, если оно не совершается в духе христианского смирения. Вот почему Господь после того как научил: что нужно для угождения Богу, далее поучает: как должно делать добро. И прежде всего Он в корне истребляет ту язву, которая неприметным образом заражает само благочестие. Эта язва есть дух тщеславия, который незаметно похищает у добродетельного его духовное сокровище — самую цену всякой добродетели. Св. Иоанн Лествичник говорит: “Тщеславлюсь, когда пощусь, но когда нарушаю пост, чтобы скрыть от людей свое воздержание, опять тщеславлюсь, считая себя мудрым. Побеждаюсь тщеславием, когда облекаюсь в хорошие одежды, но одевшись в плохие тоже тщеславлюсь. Стану говорить — побеждаюсь тщеславием; замолчу — и опять им победился. Как не брось этот троерожник — все один рог станет вверх. Тщеславный человек есть идолопоклонник: он думает что почитает Бога; но в самом деле угождает не Богу, а людям.” Из всех добродетелей тщеславие наиболее обкрадывает пост, молитву и милостыню. “Постом, (св. Златоуст) возгордился фарисей, когда говорил: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. И в самой молитве он искал суетной славы, когда молился только чтобы показать себя. Когда уже не было никого другого, то старался высказать себя перед мытарем. Так пагубно тщеславие для самой добродетели. Вот почему Спаситель, когда начинает речь о нем, то как будто “хочет говорить о каком-нибудь звере, весьма хитром и страшном, который может внезапно схватить не совсем осторожного.” Смотрите, говорит Он, берегитесь, будьте внимательны и осторожны, не творите — не подавайте — милостыни вашей перед людьми. “оный зверь — тщеславие — подходит тайно, и все доброе что есть в нас, тихо развевает и нечувствительно уносит.. Сказав, “не творите перед людьми,” Господь присовокупил: с тем, чтобы они видели вас, не делайте добра на показ людям. И перед людьми можно делать добро, но не для того чтобы люди смотрели на твое добро; если же делаешь добро для людской похвалы, то хотя бы ты делал его и в клети своей — все равно: ты делаешь его не для Бога, а для своего тщеславия, а Бог смотрит на сердце твое и карает и награждает — не самое дело, а твое намерение. Не всегда, не везде и всем можно тайно творить милостыню. И вот, чтобы ты не сказал: что пользы мне если увидит другой, то Христос Сам говорит тебе: Я не сего требую, но мысли твоей, твоего намерения с каким ты делаешь добро. Делай его перед Богом, для Бога; забудь о том видят ли тебя люди или не видят: иначе, если не будет у вас в душе такого расположения, не будет вам награды от Отца вашего Небесного.

«Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтоб они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего небесного. Итак, когда творишь милостыню, не труби пред собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая: чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» Мф. 6:1-4 В приведенных словах Евангелия Господь устанавливает исключительно религиозное значение милостыни. Она имеет отношение только к Богу; она должна совершаться только пред Ним, пред Его очами, как жертва во славу Его. У нас теперь обычный взгляд, что благотворение есть дело гуманности, что оно должно иметь внутреннее отношение только к человеку или к обществу. Когда мы подаем милостыню, мы смотрим на это так, что мы делаем добро человеку, благодетельствуем ему. Когда мы жертвуем на какое-нибудь общественное дело, мы думаем, что приносим благо обществу… Мысль о Боге у нас при этом если и есть, то занимает второстепенное место. Поэтому-то естественно, что мы смотрим, как отразилось наше добро в сознании тех, для кого мы его сделали. Мы положили в руки нищему монету — и смотрим, благодарен ли он нам; мы пожертвовали обществу денег - и ожидаем от него признательности. Разговоры о нашей щедрости, статья в газетах о ней, — все это, совершенно понятно, требуется нами, как необходимое следствие нашего доброго дела, если мы делаем его только ради человека. Мы бросили зерно на ниву людей и, естественно, ожидаем всхода на ней, который показал бы нам, что мы бросили не напрасно, что почва благоприятна… Господь совсем не так повелевает нам смотреть на это. Я и Бог — вот только кто должен быть при благотворении. Я даю милостыню — это все равно, что я приношу жертву Богу. Человек, которому я подаю, это только живой жертвенник. Я должен быть благодарен ему, что он есть, что он около меня, и я могу на нем выразить свою любовь к Богу посильной жертвой. Его признательность или непризнательность — для меня дело постороннее, как качество материала, из которого сделан жертвенник. Он должен быть сделан из хорошего материала, но собственно к моей жертве мысль об этом не имеет никакого внутреннего отношения. Одного следствия я должен желать: это — чтобы моя жертва была угодна Богу, чтоб Он принял ее. А это тем скорее может быть, чем чище она, т.е. чем менее в ней посторонних мотивов и мыслей о славе и человеческих соображений о благодарности, чем пламенней она устремляется к Богу и только к Нему одному. В священной истории есть картины, изображающие жертвы Каина и Авеля. У Каина дым стелется и разносится по земле, у Авеля же прямо возносится к небу. Может быть, это и, действительно, было знаком, по которому они узнали, что жертву одного Бог отверг, а жертву другого принял. Во всяком случае, у древних народов это было средством узнавать, угодна ли жертва Богу или нет. То же самое может быть приложимо и к нашим благотворениям. Худо, если молва о них стелется по земле, разносится ветром газет по всем городам и селам. Хорошо, если они, как жертва Авеля, возносятся прямо к Богу, в чистой, лазурной тишине нашего сердца. Если мы будем так смотреть на милостыню и на всякую благотворительность, то, само собой разумеется, мы не только не будем трубить о ней во все стороны, но, наоборот, постараемся укрыть ее от взоров людей, как мы укрываем все наиболее дорогое и внутреннее, как мы делаем это в отношении самой сердечной молитвы, как мы, вообще, избегаем посторонних развлекающих взоров людских, когда хотим остаться одни пред Богом. Понятно тогда и то, что наша левая рука не будет знать того, что делала правая, т.е. что мы ни на один шаг не будем самодовольно останавливаться мыслью на сделанном и придавать ему внешнее значение. Что бы мы ни сделали, — мы этим принесли только Богу жертву и воздали Ему хвалу в данную минуту. Какая б ни была жертва, — она ничтожна пред Богом и только дорога Ему по мере нашей веры в Него, нашей любви к Нему. Ты положил кусочек ладана в кадило, ты зажег восковую свечку пред образом: прошел миг — и все сгорело. Большой или маленький кусочек ладана положишь ты, с золотом или без золота поставишь ты свечку, — разве не все равно для Бога, разве пред Ним не вера только твоя ценна, разве Ему не любовь только твоя к Нему дорога? И будешь ли ты останавливаться мыслью и хвалиться пред собой, что ставил большую свечу? Разве она имеет какую-нибудь важность сама по себе для Того, пред Кем светят миллионы солнц? Разве она не сгорит так же, как и маленькая? Так точно и с благотворениями. Кто приносит ими жертву Богу, тот знает, что много ли, мало ли он принес, — для Бога это равно ничтожно: Ему принадлежит и небо и земля и все богатства вселенной. И потому такой благотворитель никогда не станет останавливаться на мысли о важности сделанного им и только поблагодарит Бога, что в данный миг удалось посильно выразить Ему свою любовь и прославить Его… И в следующий миг он уже заботится о новом прославлении Бога и не думает о прежнем, которое уже прошло, как благоухание кадила, о котором долго размышлять не имеет никакого смысла. Кто своему благотворению придает только человеческий, личный или общественный характер, кто пускает свои добрые дела в оборот людских отношений, рекламируя себя, ища благодарности, домогаясь славы, хвалясь пользой, — тот должен знать, что делает он дело человеческое, а не Божье, что он поступает, как, может быть, и хороший язычник, но не как христианин, что плоды его дел не оставят никакого следа в вечности и погибнут вместе со всем шумом и со всей суетой этого мира, что до Бога они не доходят и с исполнением заповеди Христа не имеют ничего общего… Различные толки газет и сообщения о благотворениях так же в существе дела уместны, как отчет о том, насколько кто усердно молится Богу в церкви, как вздохнул и когда перекрестился. Все это дело чисто внутреннее, сокровенное, — дело, которому подобает быть вдали от посторонних взоров, и кто лезет сюда с непрошенным любопытством, тот совершает нравственное преступление. Так и относительно всякого доброго дела: оно должно быть только видом нашей молитвы к Богу, нашего прославления Его имени, нашей Ему благодарности.

Смотрите. Будьте внимательны. Это предварение указывает на особенную важность того, что имеет быть предложено вслед за этим. Милостыни. Греческое слово означает первоначально вообще дела, дарующие человеку оправдание пред Богом, добрые дела (Мф. 5:7), затем, в частности, дела милости, благотворительности милостыни. Можно принимать здесь это слово и в том и в другом смысле. Если принимать в первом, то все это предварение нужно относить ко всем трем заповедям, предлагаемым далее, то есть о милостыне, о молитве и посте; если же принимать в последнем смысле, то нужно прилагать только к первой — о милостыне. Не творите милостыни вашей пред людьми. Спаситель не запрещает вообще творить добрые дела и милостыню перед людьми, но только в том случае воспрещает делать это, когда делающий имеет цель, чтобы другие видели дела его. «Ибо и пред людьми делающий добро может делать не для того, чтобы его видели, равно как и не делающий пред людьми может сделать с тем, чтобы его видели. Почему Бог наказывает или увенчавает не самое дело наше, но намерение. Если бы не было сделано такого точного разделения, то сия заповедь многих привела бы в недоумение касательно раздаяния милостыни, потому что везде всем можно тайно творить милостыню» (Златоуст; ср.: Феофилакт). Иначе не будет вам награды. Дела добродетели, творимые единственно с тем, чтобы люди знали о благотворителе, это не дела истинной добродетели, ибо в намерении их лежит не добросердечное желание помочь ближнему, но самолюбие — чтобы похвалили люди. Потому такие дела и не заслуживают награды от Бога; за них награждают люди суетной похвалой.

"Великие дела творит любовь, великие дела творит и гордость", – говорит блаженный Августин. Насыщает алчущего любовь, насыщает и гордость. Одевает нагого любовь, одевает и гордость. Постится любовь, постится и гордость. Любовь все это делает для прославления Бога, а гордость все – для самовосхваления. Вот почему ни одно доброе дело не может быть угодно Богу, если оно не совершается в духе христианоподражательного смирения. Вот почему Господь, после того как научил: что нужно для угождения Богу, далее поучает: как должно делать добро. И прежде всего Он в корне истребляет ту язву, которая неприметным образом заражает самое благочестие. Эта язва есть дух тщеславия, который незаметно похищает у добродетельного его душевное сокровище – самую цену всякой добродетели. Преподобный Иоанн Лествичник говорит: "Тщеславлюсь, когда пощусь, но когда разрешаю пост, чтобы скрыть от людей свое воздержание, опять тщеславлюсь, считая себя мудрым. Побеждаюсь тщеславием, когда одеваюсь в хорошие одежды; но и в худые одевшись, также тщеславлюсь. Стану говорить – побеждаюсь тщеславием; замолчу – и опять им же победился. Как ни брось сей троерожник – все один рог станет вверх. Тщеславный человек есть идолопоклонник: он думает, что почитает Бога, но в самом деле угождает не Богу, а людям". Из всех добродетелей тщеславие особенно обкрадывает пост, молитву и милостыню. "Постом, – говорит святитель Златоуст, – возгордился фарисей, когда говорил: "пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю". И в самой молитве искал он суетной славы, когда молился, чтобы только показать себя. Когда уже не было никого другого, то старался выказать себя перед мытарем". Так пагубно тщеславие для самой добродетели. Вот почему Спаситель, когда начинает речь о нем, то как будто "хочет говорить о каком-нибудь звере, весьма хитром и страшном, который может внезапно схватить не совсем осторожного". СМОТРИТЕ, – говорит Он, – берегитесь, будьте внимательны и осторожны, НЕ ТВОРИТЕ (не подавайте) МИЛОСТЫНИ ВАШЕЙ ПРЕД ЛЮДЬМИ. "Зверь оный, тщеславие, подходит тайно, и все доброе, что есть в нас, тихо развевает и нечувствительно уносит". Сказав, не творите пред людьми, Господь присовокупил: С ТЕМ, ЧТОБЫ ОНИ ВИДЕЛИ ВАС, не делайте добра напоказ людям. И перед людьми можно делать добро, но не для того, чтобы люди смотрели на твое добро; если же делаешь добро из-за людской похвалы, то хотя бы ты делал его и в клети своей – все равно: ты делаешь его не для Бога, а для своего тщеславия, а Бог смотрит на сердце твое и карает или награждает – не самое дело, а твое намерение. Не всегда, не везде и не всем можно тайно творить милостыню. И вот, чтобы ты не сказал: "что пользы мне, если увидит другой", то Христос Сам как бы говорит тебе: Я не этого требую, но мысли твоей, твоего намерения, с которым ты делаешь свое добро. Делай его пред Богом, для Бога; забудь о том – видят тебя люди или не видят: ИНАЧЕ, если не будет у вас в душе такого расположения, НЕ БУДЕТ ВАМ НАГРАДЫ ОТ ОТЦА ВАШЕГО НЕБЕСНОГО. Вы ищете людской похвалы: люди и платят вам этой суетной похвалой – и довольно с вас: не ждите себе больше награды от Бога.

Подобно тому как вода всегда враждует с огнем, а огонь — с водой, так что они никогда не могут существовать вместе, так тщеславие и добродетель противоположны друг другу и никогда не могут сосуществовать в одной и той же душе. Поэтому нам следует изгонять из наших душ тщеславие и пребывать в заповедях Христовых.

Словом «смотрите» передано греческое prosecete. В слав. «внемлите». Так как есть основание думать, что в древности это слово употреблялось, как сигнал, которым предостерегали других от какой-нибудь опасности, то слово prosece означало: берегись, внимательно наблюдай за собой. Таково же главное значение и соответствующего греческому еврейского слова (шамар), которое у LXX передается через prosecein. Таким образом, точнее перевести это греческое слово в 1-м стихе: берегитесь, остерегайтесь, чтобы не (mh). Дальнейшее de выпушено в Ват. и других рукописях, но имеется в Син., 33 и др. Некоторые толкователи утверждают, что присутствие этой частицы в тексте «слишком мало доказано». Златоуст ее опускает. Другие говорят, что de исчезло только с течением времени, и притом, вследствие очень простой причины, заключающейся, если не в неблагозвучии, то, во всяком случае, в некотором неудобстве произносить рядом стоящие греческие те и де (prosecetede). Некоторые помещают de в скобках; но большая часть новейших и лучших толкователей отстаивает присутствие этой частицы или отчасти, или вполне. Так, Альфорд, хотя сам и помещает de в скобках, но говорит, что опущение этой частицы возникло, вероятно, вследствие того, что не обратили внимания на связь первого стиха с пятой главой и предположили, что здесь начинается речь о новом предмете. Важность частицы видна из того, что с принятием или опущением ее сильно изменяется смысл. Христос раньше (5 гл.) говорил о том, в чем заключается истинная «праведность» (Мф. 5:6, 10, 20), определяемая истинным и правильным толкованием духа и смысла ветхозаветного закона, и о том, что если «праведность» учеников Его не будет выше «праведности» книжников и фарисеев, то ученики не войдут в Царство Небесное. Теперь Спаситель приступает к освещению того же предмета с иных и новых сторон. В вольном переводе смысл Его слов можно было бы передать так. Но если вы, говорит Он ученикам, и достигнете идеала, о котором Я говорил вам раньше, если усвоите истинную «праведность» (по переводу некоторых немецких ученых Frommigkeit, благочестие), то остерегайтесь, однако, чтобы эта праведность ваша не сделалась предметом внимательного наблюдения со стороны других людей. В этом перифразе, как видит читатель, словом праведность заменено слово «милостыня», употребленное в русск. и слав. переводах. Такая замена имеет очень твердые основания. Прежде всего заметим, что немецкий и англ. переводы (recepta) согласны с русским и славянским (Almosen, alrns). Но в Вульгате употреблено совсем другое выражение — justitiam vestram, соответствующее греч. dicaiosenhn, значит праведность. Вопрос о том, какое слово должно быть здесь поставлено, «праведность» или «милостыня» (dicaiosenhn или elehmosenh), был предметом кропотливых исследований. Авторитетные издатели и толкователи Н. 3. склоняются в пользу «праведности». Такое чтение одобрено, почти единогласно, всеми выдающимися издателями и критиками. Слово это встречается в Ватик. кодексе, у Безы, в древних латинских переводах, а также у Оригена, Илария, Августина, Иеронима и мног. друг.; но у Златоуста, Феофилакта и мног. других «милостыня». Западные критики и толкователи дали себе труд проследить, откуда и почему получилась такая замена. Пропустив первое «же» или «но» в первом стихе, переписчики, как сказано выше, не обратили внимания на связь шестой главы с предыдущей и подумали, что в шестой главе начинается речь о новом предмете. О каком? Это показал им второй стих, где говорится о «милостыне». Так как первый стих (при опущении de) служит как бы введением ко второму, то они подумали, что в первом должна быть также речь о милостыне, и заменили ею слово праведность. Замена эта могла произойти тем легче и удобнее, что тут имелись некоторые обстоятельства, ее оправдывавшие. Если читатель даст себе труд просмотреть по русской и славянской Библии следующие места: Втор. 6:25, Втор. 24:13; Пс. 23:5, Пс. 32:5, Пс. 102:6; Ис. 1:27, Ис. 28:17, Ис. 59:16; Дан. 4:24, Дан. 9:16, то найдет, что в славянском тексте везде встречаются милосердие, милостыня, милость, помилование, а в русском — праведность, правда, правосудие, и только в одном месте русский текст почти согласен с слав., именно в Пс. 23:5 (милостыня — милость). Таким образом, одни и те же тексты в слав. и русском имеют иногда совершенно различный смысл. Так, напр., в Дан. 4:24 читаем в слав. тексте: «грехи твои милостынею искупи», а в русском: «искупи грехи твои правдою». Эта разница произошла от того, что наш славянский перевод сделан с LXX, где в вышеприведенных случаях (которая нами ради краткости не все указаны) употреблено слово elehmosunh — милостыня, а русский с еврейского, где встречается слово цедака, праведность. Вопрос, следовательно, возникает о том, почему LXX нашли возможным переводить еврейское цедака через elehmosunh, милостыня, и действительно ли цедака, означая собств. праведность, в некоторых, по крайней мере, случаях, служила и для выражения понятия о милостыне. Ответ должен быть дан утвердительный. Праведность — слово мудреное, особенно для простого, неразвитого человека трудно понять, что оно означает; гораздо легче понять это слово, если праведность принимает более конкретный вид — милости, милосердия, милостыни. Отсюда весьма рано, еще до Р. X., словом цедака начали обозначать милостыню, что, как сказано, вероятно, и облегчило замену «праведности» милостыней в первом стихе шестой главы Матфея. Однако, такая замена была неудачна, — и это можно показать на основании «внутренних соображений» (контекста) при разборе нашего места. Смысл наставления этого стиха тот, чтобы ученики не творили своей праведности пред людьми, для показа, для того, чтобы прославляли их люди. Из дальнейших указаний видно, что для показа не должна подаваться милостыня: но не она одна, а показными не должны быть и молитва (ст. 5 и след.) и пост (ст. 16 и след.). Если «праведность» в 1-м стихе заменить милостыней, то можно подумать, что только одна она совершается для показа, и что только показную милостыню Христос обличает, потому что 1-й стих будет поставлен тогда в ближайшее отношение только к 2–4 стихам. Из сказанного следует, что, принимая в 1-ом стихе «праведность», мы должны считать слово за обозначение «родового» или общего понятия, которое обнимает собою милостыню, молитву и пост. Другими словами, по мысли Христа, милостыня, молитва и пост служат выражением людской праведности. Человек, отличавшийся этими добродетелями, может считаться праведным, если эта его праведность основывается на любви к Богу и ближним. Нужно, чтобы все добродетели, составляющие праведность, ни в каком случае на служили для показа. Греческое слово, употребленное для последнего понятия (qeaqhnai) означает пристальное, продолжительное, напряженное и внимательное разглядывание чего-либо, как это, напр., делается в театре, указывает на созерцание, в отличие от blepein, которое означает просто видеть, смотреть, иметь к этому способность. Отсюда ясно наставление Спасителя: Он учит учеников Своих, чтобы их «праведность» не была предметом внимательного наблюдения, пристального разглядывания со стороны других людей. Вместо чтобы они видели вас по-гречески чтобы быть видимою (или чтобы быть видимыми им, autoij, т. е. anqrwpoij, людям, ср. Мф. 23:5). Таким образом, первую половину первого стиха лучше было бы перевести так: но остерегайтесь (берегитесь, чтобы не творить =) творить праведность вашу пред людьми с той целью, чтобы это было видно им (бросалось им в глаза, подлежало их пристальному, продолжительному наблюдению). Дальнейшее иначе (в русск.) как будто относится к словам: не будет вам награды и проч. В подлиннике смысл несколько иной: остерегайтесь..; если же не будете остерегаться, то не будет вам награды и проч., т. е. здесь, для краткости речи, сделан пропуск в Евангелии (ср. Мф. 9:17; 2 Кор. 11:16). Христос не определяет, в чем должна заключаться награда. Неизвестно, земную или небесную награду Он разумеет, или ту и другую вместе. Ничто не мешает разуметь здесь и земную и небесную награду. Но вместо русского не будете иметь, следует перевести просто не имеете (ouc ecete), так что все выражение таково: если не будете остерегаться, то награды не имеете от Отца вашего небесного.

Возведя к самой высшей добродетели — любви, Господь восстает теперь против тщеславия, которое следует за добрыми делами. Обратите внимание, что говорит: остерегайтесь! говорит как бы о звере лютом. Берегись, чтобы он не растерзал тебя. Но если умеешь ты творить милосердие и пред людьми, однако не для того, чтобы смотрели, не подвергнешься осуждению. Но если имеешь своей целью тщеславие, то хотя бы делал то и в клети своей, будешь осужден. Бог наказывает или увенчивает намерение.

После того, как Спаситель Христос в проповеди Своей изложил все Евангельския добродетели, какия должны иметь верующие в Него, дабы истинно стяжать в себе царствие Божье, как слышали мы в прошедших беседах, Он, яко всеведущий Учитель истины, открывает далее верныя средства к преуспеянию в сих добродетелях, каковы суть: милостыня, молитва и пост. Средства, сами по себе действительныя и святыя, которыя все Писание Ветхаго и Новаго Завета представляет нам как спасительныя врачевства для растленных грехом душ наших. Но есть в растленном сердце человеческом одна из опаснейших страстей, которая и самыя спасительныя врачевства сии лишает своего действия. Это есть страсть тщеславия, — сие злое изчадие развращеннаго самолюбия нашего. Страсть тем опаснейшая, что, скрываясь под личиною добродетелей, и самыя добродетели заражает своею тлетворностью и делает их бесплодными, подобно, как некий червь, внедрившись в корень самаго добраго и плодоноснаго древа, повреждает его, засушает и делает неспособным к плодоприношению. От сей-то страсти, как от некоей заразы, истинный Врач душ наших, предохраняя верующих, говорит: внемлите, то есть, берегитесь раздавать милостыню вашу пред людьми с тем намерением, чтобы они видели вас; иначе не будет вам награды от Отца вашего небеснаго. Слова сии Спасителя не то означают, чтоб Богу неприятна была всякая явная милостыня; ибо бывают случаи, где не можно скрыть от других своей милостыни, когда ближний наш требует скорой от нас помощи. Бывают также и такие случаи, где не должно скрывать своих благотворений, когда сие нужно для возбуждения других к сей добродетели. — Но Спаситель предостерегает здесь сердце наше от того, чтобы мы не творили милостыни с намерением показаться милостивыми пред очами людей и снискать у них похвалу милосердья нашего. Сие-то тщеславное намеренье лишает милостыню нашу всякой награды от Отца небеснаго. Ибо Бог смотрит на сердце наше, и в нем хощет насадить и вкоренить истинное милосердие. А потому и обращает благоволительный взор Свой на ту единственно милостыню, которая подается из сердечнаго сострадания к ближнему и из желания исполнить заповедь Господню. Таковая милостыня, хотя бы она была и явная, но святое и Богоугодное намерение ея всегда остается тайным, известным единому Сердцеведцу, Который и награждает дела милосердия, смотря по тому, с каким намерением оныя совершаются. Посему-то из побуждений тщеславия, всегда Богу неприятного, раздаваемыя милостыни никакой от Него не заслуживают награды, как говорит далее Спаситель: Егда убо твориши милостыню, не воструби пред собою, якоже лицемери творят в сонмищах и в стогнах, яко да прославятся от человек: аминь глаголю вам, восприемлют мзду свою (Мф. 6:2).