Евангелие от Матфея, Глава 23, стих 1. Толкования стиха

Две очень сходные по содержанию и по выражениям обличительные речи книжникам и фарисеям приводят два Евангелиста Матфей и Лука (Лк. 11:37-54), но с той разницей, что обличение, приводимое св. Лукою, было произнесено Господом на обеде у некоего фарисея, пригласившего Его к себе, по поводу омовения рук, а обличительная речь, излагаемая Матфеем, произнесена Господом в Иерусалимском храме, незадолго до Его крестных страданий. Надо полагать, что Господь неоднократно произносил подобные обличения в сходных выражениях. Весьма вероятно, что св. Лука, не передающий грозной речи Господа, помещенной у св. Матфея, заимствовал из нее некоторые изречения, вложив их в уста Господа, при обличении Им фарисеев, за обедом, о котором он один повествует. В обеих речах фарисеи обличаются за то, что слишком много заботятся о «внешней» чистоте, пренебрегая чистотой «внутренней», очищением своей души от греховных страстей и пороков.

После того как Господь неверных священников, которые набрасывались на Него, словно дикие звери, принизил, как рогатиной, остротой Своего ответа, Он показал и их неисправимость. Ведь заблуждающиеся миряне легко исправляются, а вот клирики, если злые, неисправимы. Затем Он обращает Свою речь к апостолам и народу: На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи. Так смущение первых становится наукой для вторых. *** Итак, что Он говорит об этих священниках? На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи — то есть много священников, но в то же время мало священников: много по названию, мало по делам. Так что смотрите, как воссесть на него: кафедра не создает священника, но священник кафедру; не место освящает человека, но человек место. Не всякий священник свят, но каждый святой — священник. Кто хорошо сядет за кафедрой, тот от нее получит почет; кто же сделает это плохо, тот нанесет кафедре вред. Потому плохой священник от священства своего получит осуждение, а не почет.

Когда? После того как посрамил искушающих; после того как довел их до того, что они уже не смели спрашивать; после того как показал, что они больны неизлечимо.

Тогда, т. е. после того, как Господь посрамил Своими ответами фарисеев и саддукеев, предлагавших Ему разные вопросы с целью искусить Его (гл. 22), и видел их нераскаянность, неисправимость. Начал говорит (глагола) народу и ученикам — произнес, для предостережения их от фарисеев и книжников, грозную речь, в которой изобличал главнейшия заблуждения фарисейския и относительно учения, и относительно жизни их.

Тогда: когда же это? Когда Спаситель окончил беседу Свою с фарисеями, когда заградил им уста, когда довел их до того, что они не осмеливались более искушать Его, когда показал, что они страждут неисцельным недугом. И так как выше упомянул о Господе, глаголавшем к Господу, то теперь опять обращается к закону. Может быть, ты скажешь: закон не говорит ничего подобного, а говорит только: Господь Бог твой, Господь един есть (Втор. 6:4). Но в Писании называется законом весь ветхий завет. А что теперь говорит Спаситель, говорит для того, чтобы всячески показать Свое совершенное согласие с Отцом. Если бы Он был противен Отцу, то противное говорил бы и о законе. Ныне же Он предписывает оказывать такое уважение к закону, что велит наблюдать его, несмотря даже и на развращение учителей закона. При этом Он беседует и о жизни, и о должном образе поведения, так как главнейшею причиною неверия фарисеев была развращенная жизнь и любовь к славе. Итак, чтобы исправить слушателей, Спаситель особенно повелевает им соблюдать то, что наиболее споспешествует спасению, именно: не презирать учителей и не восставать против священников; и не только повелевает другим, но и Сам исполняет это. Он и у развращенных учителей не отнимает должного уважения, подвергая их чрез это тем большему осуждению, а у слушающих Его учение отнимая всякий предлог к непослушанию; чтобы кто не сказал: я потому стал ленив, что учитель мой худ, Он и отнимает самый повод.

Книжники и фарисеи настолько исчерпали все виды искушений, которыми могли искушать Господа Иисуса, что Господь тогда высказал Свой суд о них, суд, который по справедливости и Божественной непогрешимости напоминает Страшный Суд. Свое суждение Господь высказал перед народом и учениками Своими, чтобы научить их, как защищаться от книжников и фарисеев, этой самой губительной отравы духовной.

έλάλησεν aor. ind. act. от λαλέω говорить. О литературных проблемах главы см. Carson, 469-71; Mark Alan Роwell, "Do and Keep What Moses Says (Matthew 23:2-7)", JBL 114 (1995): 419-34; Hagпег. Обсуждение темы книжников и фарисеев см. в Luz; DJG, 732-35, 609-14.

Служите со смирением В других Евангелиях также описываются споры Иисуса с книжниками и фарисея-ми(Мк. 12:38-40; Лк. 11:39-52), но Матфей уделяет этим диспутам больше внимания, поскольку книжники и фарисеи составлялиосновную враждебную силу, с которой сталкивались его читатели в Сирии-Палестине (см. введение). Первоначально книжники и фарисеи были двумя различными, хотя и имеющими много общего религиозными группами (Лк. 11:39-52), но те, кто угрожал читателям Матфея, были объединившимися последователями обеих группировок. Матфей также адресует свое предостережение их двойникам в "церкви (Мф. 24:45—51). Некоторые богословы указывали на почетное место во многих "синагогах как на «седалище» Моисея (ср.: 23:6), но Иисус, предположительно, говорит об этом в переносном смысле. Книжники из фарисеев,которые разъясняли закон, считали, что их предания произрастают из учения Моисея и воображали себя его преемниками. 23:3. Фарисеи обычно учили, что знание Писания предшествует повиновению, поскольку знание является необходимой предпосылкой послушания; но сами они согласились бы, что Писанию следует повиноваться, а не только его изучать.

После всего происшедшего стало для всех очевидным, что между правящими и руководящими классами иудейского на­рода и Христом не могло быть ничего общего. И так как фарисеи и книжники с этого времени порешили во что бы то ни стало погубить Христа, то невозможно было долее относиться к ним с снисходительным терпением, как это было доселе. Нужно было окончательно обличить их пред народом, и это Спаситель сделал в своем последнем великом обличении.

Господь, приближаясь к концу Своего служения, почел за нужное без всякой пощады обнаружить перед всем народом всю низость характера и поступков Своих врагов, чтобы по крайней мере предостеречь от подражания им простые души. Его грозные обличения, подобно громам небесным, раскат за раскатом поражали их преступные головы. С Божественным спокойствием, но и со страшной торжественностью и с несокрушимой силой и властью Он произносит ту обличительную речь, которой всегда будут трепетать лицемеры.

«Народу и ученикам»: посрамив неоднократно фарисеев и сделав их безответными, Господь перед учениками и народом, для предостережения их от духа и направления фарисеев, произносит против них грозную обличительную речь, в которой изобличает главнейшие заблуждения фарисеев как относительно их учения, так и относительно жизни. Евангелисты Марк (Мк. 11) и Лука (Лк. 12) передают лишь кратко эту грозную речь.

Господь, приближаясь к концу Своего служения, почел за нужное без всякой пощады обнаружить перед всем народом всю низость характера и поступков Своих врагов, чтобы, по крайней мере, предостеречь от подражания им простые души. Его грозные обличения, подобно громам небесным, раскат за раскатом поражали их преступные головы. С Божественным спокойствием, но и со страшной торжественностью, и с несокрушимой силой и властностью Он произносит ту обличительную речь, от которой всегда будут трепетать лицемеры. ТОГДА ИИСУС НАЧАЛ ГОВОРИТЬ НАРОДУ И УЧЕНИКАМ СВОИМ И СКАЗАЛ: НА МОИСЕЕВОМ СЕДАЛИЩЕ СЕЛИ КНИЖНИКИ И ФАРИСЕИ, они заняли место законодателя Моисея, присвоили себе право истолкования Закона.

(Ср. Мк. 12:38; Лк. 20:45) Можно предполагать и даже говорить с уверенностью, что обличительная речь Спасителя против книжников и фарисеев была произнесена непосредственно после предложенного Им вопроса о Христе (Мф. 22:42). Все три евангелиста связывают ее с этим вопросом. У Матфея обличения Христа излагаются полнее, чем у других синоптиков, причем у последних некоторые части речи излагаются в другой связи, как сказанные при других обстоятельствах. Это заставляет некоторых считать всю XXIII главу Матфея «искусственною композицией» самого евангелиста, который объединил здесь речи, произнесенные Христом в разное время, подобно нагорной проповеди. Как было на самом деле, трудно сказать. Ничто не препятствует думать, что Христос иногда повторял Свои речи. Взгляд на речь Христа, как на «искусственную композицию», нисколько не препятствует наиболее рассудительным даже отрицательным критикам вполне признавать слова Христа подлинными, вышедшими, действительно, из уст Самого Мессии. Это видно уже и из того, что, несмотря на всю свою простоту и безыскусственность, речь Его, по своему содержанию и мыслям, выше не только понятий того времени, но и всякого времени. Если не теоретическое, то, по крайней мере, практическое понимание ее не всегда бывает свойственно даже христианам, живущим в настоящее время. И теперь можно слышать, что обличаемое в ней «лицемерие» иногда бывает не только не излишне, но даже и необходимо. Если, напр., по своему внутреннему содержанию человек представляет из себя не что иное, как только «повапленный гроб», то он, по крайней мере, по внешности не должен казаться таковым из простого опасения, как бы не произвести в других соблазна. Отсюда — многочисленные и разнообразные подделки, которые дают возможность людям казаться набожными и религиозными и тогда, когда они чужды всякой набожности и религиозности, начиная от католических и иезуитских «благочестивых упражнений» и формальностей и кончая выходками мелкого, низкого, пошлого, суеверного и невежественного ханжи, который постоянно ставит всякого рода внешний обрядовый и религиозный decorum выше внутренних душевных качеств человека, выше «суда, милости и веры» (Мф. 23:23). Но возвратимся к вопросу о подлинности речи. «Вся речь, — говорит Мейер, — отличается такою живостью и своеобразностью, что подлинность ее содержания в существенном, если бы даже к ней и было кое-что прибавлено из сказанного в другое время, едва ли подлежит сомнению». Некоторые новейшие комментаторы выражаются еще решительнее, чем Мейер, утверждая, что «эту речь следует считать первостепенным историческим источником. В ней наглядно и сжато изображается не только сущность фарисейства, но она бросает ясный свет и на самую Личность Иисуса Христа. Потому что высказывая сильные обличения против Своих противников, Он раскрывает здесь и Свою собственную Личность, главное свойство которой была любовь к правде» (Вейс). На обстоятельство, что Иисус Христос предметом Своей обличительной речи в самые последние дни Своего земного служения сделал именно «лицемерие», столь ясно выразившееся в таких сочинениях, как Талмуд, экзегеты обыкновенно не обращают внимания, вовсе не задаваясь вопросом, почему именно было так и почему Мессия не окончил Своей проповеди обличением каких-либо других пороков, свойственных людям, напр., «злых помыслов, убийств, прелюбодеяний, любодеяний, краж, лжесвидетельств, хулений» и проч. (Мф. 15:19; Мк. 7:21, 22). Если пришедший в мир Мессия так грозно говорил о «лицемерии» в Своей последней обличительной речи, то это значит что «лицемерие» есть один из главнейших людских пороков и источник всякого другого беззакония. Нетрудно проверить это на деле. На многочисленных примерах мы видим, что там, где водворяется ложное, показное благочестие, всегда следует предполагать наличность всевозможного зла. И это понятно. Совершая обыкновенные преступления, человек обманывает своих собратьев людей; в религиозном лицемерии он старается обмануть не только людей, но и Самого Бога своим показным и ложным благочестием, и это одно свидетельствует о прекращении всякой религиозной жизни, утрате всяких добрых душевных качеств и всякого доброго чувства. Ни один порок не приводит к таким колоссальным нелепостям, непотребствам и такой безнравственности, как лицемерие. — Мы не находим, что нужно различать в речи Христа отдельные моменты, когда Он обращался или только к народу, или к ученикам, или к самим книжникам и фарисеям. Сходные показания Матфея и Луки (Мф. 23:1; Лк. 20:15) свидетельствуют, что Христос говорил только народу и ученикам (Мф. τοις οχλοις καί τοις μαωηταΐς; Лк. άκούοντος δε παντός του λαού είπεν τοις μαωηταΐς), но не книжникам и фарисеям. Это нисколько не мешало Ему говорить почти исключительно о них. Так делают все проповедники, обличая пороки даже совершенно отсутствующих лиц в назидание своим ближайшим слушателям. Но при таком взгляде разделение всей обличительной речи на три части, из которых в первой говорится о книжниках и фарисеях в их противоположности ученикам Христа (1-12), во второй — обличается лицемерие фарисеев и книжников (13-36), а последняя часть составляет заключение (37-39), может быть принято. Нельзя думать, что 13-33 были сказаны в отсутствии фарисеев, или чтобы вообще и вся речь была сказана, когда отпущены были враги (omissis adversariis — Бенгель). Правильнее понимает дело Златоуст, говоря, что речь была произнесена не по отпущении врагов, а когда Спаситель «окончил беседу Свою с фарисеями, когда заградил им уста, когда довел их до того, что они не осмеливались более искушать Его, когда показал, что они страждут неисцельным недугом». Сокращения в речи у Луки объясняют тем, что он опустил многое, чтоб для его читателей — христиан из язычников не представляло никакого интереса (Вейс). Мф. 23:4, 6, 7, 13, 23, 25-31, 34-36 соответствует Лк. 11:37-52, — речи, сказанной на вечери в доме Симона фарисея. «Менее определенна историческая связь Лк. 13:34, 35 — Мф. 23:37-39. Здесь Матфей мог дать исторически точное сообщение, между тем как Лука эти положения связывает с произнесенным над Иерусалимом словом во время путешествия».

Когда Господь привел фарисеев в молчание и обнаружил их неисцельный недуг, тогда Он начинает говорить уже о них, о их жизни и поведении.