Евангелие от Луки, Глава 1, стих 22. Толкования стиха

41. И он объяснялся с ними знаками. Итак, Захария оставался нем и объяснялся с людьми знаками. Что такое знак, как не телесное действие, пытающееся показать, но не выражающее волю, или же бессловесная речь умирающих, когда из-за приближения смерти у них пропадает голос? Не кажется ли тебе, что такому умирающему подобен иудейский народ, столь неразумный, что не может дать отчет в своих деяниях? Почти уже утратив надежду на жизнь, он потерял свой голос, и лишь движения дрожащего тела стремятся изъяснить знак Слова, но не Само Слово. И этот народ остается немым без разума и без Слова. Почему тебе кажется немым тот, кто неспособен издать звук? Скорее немой юг, кто неспособен познать таинство! Несомненно, бывает голос дел и крик веры, как мы читали: Кровь брата твоего вопиет ко Мне (Быт. 4:10). И тот вопиет, кто весь день взывает в сердце своем (см. Пс. 87:10. Ср. Пс. 21:3; Пс. 118:145). Лишившийся вопля сердечного лишился и вопля языком — как может сохранить понимание слов утративший понимание веры? И Моисей сначала сказал, что не может говорить, но, произнеся это, он воспринял слово и явил сияние добрых дел (ср.: Исх. 4:10-16). Как Моисей был прообразом народа и закона, так и Захария по той же причине замолчал.

42. Нужно рассмотреть, как все произошло: Слово пребывает в материнском чреве, закон молчит, Иоанн получает имя — и Захария заговаривает, рождается Слово — и закон теряет силу. Является Слово, и закон прекращается, поэтому произнесший слово начинает говорить, хотя прежде он не говорил. Ангел велит умолкнуть Захарии, ангел сковывает голос иудеев; это повеление не человеческой власти, а божественной: не говорит с Богом тот, кто не поверил Христу. Поэтому давайте веровать, чтобы творить (ср. Пс. 115:1)! Пусть уверует иудей, чтобы он смог заговорить! Духом провещаем тайны, поймем смысл ветхих жертвоприношений и загадки пророков (ср. 1 Кор. 14:2, 1 Кор. 13:9, 12)! Безмолвен не разумеющий закона, онемел не разумеющий свидетельства Писаний, потому что наш голос — это вера. И поэтому в церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить, нежели тьму слов на языке (1 Кор. 14:19); потому что говорение на языках — знамение не для верующих, и для неверующих, пророчество же не для неверующих, а для верных (1 Кор. 14:22).

Благовестие архангельское застало душу Захарии в состоянии безнадежности, когда в ней успело утвердиться сомнение, чтобы когда-либо Бог удостоил его иметь потомство. Однако рождение детей в преклонных летах не безпримерно в истории; Захария мог бы здесь припомнить пример Авраама и Сарры. Поэтому небесный вестник, в ответ на сомнение Захарии, сперва открывает ему свое имя и служение,—что должно быть известно ему, священнику, знакомому с Писанием (Дан. 8:16, Дан. 9:21),—и тем самым выражает мысль, что он не имел никакого основания к недоверию словам благовестия, а потом дает ему знамение истинности своего благовестия, но такое, которое есть в то же время наказание его недоверия.

Когда Захария потребовал подтверждения обетованию, ангел открывает свое имя - Гавриил. Делая это, ангел Господень как бы намекает Захарии на, безусловно, известную ему историю, рассказанную в Книге пророка Даниила:

Когда я. еще продолжал молитву, муж Гавриил, которого я прежде видел в видении, быстро прилетев, коснулся меня около времени вечерней жертвы и вразумлял меня (Дан. 9:21-22).

Затем Гавриил наказывает священника за его маловерие временной немотой.

Фимиам возжигался и жертвы приносились во дворе священников. Пока приносились жертвы, народ заполнял соседний двор, двор израильтян. Священник, приносивший вечернюю жертву, имел почетную обязанность после каждения подойти к завесе, разделявшей оба двора, и благословить народ. «Народ ожидал Захарию и дивился, что он медлит в храме». Когда он вышел, он не мог говорить, «объяснялся знаками», и люди «поняли, что он видел видение в храме». Итак, безмолвный Захария, пораженный радостной вестью, закончил свой недельный черед и отправился домой.

(см. Лк. 1:20) Яко исполнишася дние (когда окончились дни) службы, т. е. не ранее, как по окончании очередной недели. Из этого видно, насколько ревностен к службе и благочестив был Захария. Немота же не препятствовала ему продолжать свое служение до окончания очереди, потому что такое служение, как совершение каждения, не требовало речи.

Потерявший речь Захария мог изъясняться только жестами. Каким-то образом народ догадался, что и задержка, и внезапная немота священника объясняются тем, что ему было видение. Греческое слово «кофо́с» обычно значит «глухой», но так раньше говорилось о немоте, то, следовательно, Захария стал глухонемым.

Пораженный всем этим, старец стоял в немом изумлении, и до того погружен был в мысли о всем совершившемся, что забыл о том, что за пределами святилища его ждала масса богомольцев. Народу эта необычная медлительность священника в святилище также показалась подозрительною,и многие удивлялись этому, а некоторые вероятно и опасались, не случилось ли чего с престарелым священнослужителем. Но вот, наконец, долгоожидаемый старец вышел из святилища, чтобы занять место на ступенях, ведших от притвора к двору священников, которые, стоя чинными рядами, ожидали его для совершения торжественнаго благословения народу, обыкновенно предшествовавшаго дневным жертвоприношениям с сопровождавшим его псалмопением. Заняв свое место, Захария хотел произнести благословение, но тогда только он почувствовал, что над ним уже сбылись слова архангела и он поражен немотою. Народ смотрел и изумлялся. Предположение, что с священником случилось что-то такое, теперь стало ясным для всех, и Захария кое-как знаками старался объяснить это. Приняв от уважаемаго всеми священника немое благословение, народ разошелся по городу, разнося с собою, разумеется, разсказ об этом необычайном событии, которое многие верно поняли в том именно смысле, что Захарии было «видение в храме».

поняли, что он видел видение. Народ понял это, увидев, что Захария лишился дара речи.

Чудны были для Захарии слова Ангела – чудны и удивительны до такой степени, что чувство страха скоро сменилось в душе его сомнением и неверием. По чесому разумею сие»? аз бо есм стар, и жена моя заматоревши во днех своих, – сказал он необычайному вестнику. В ответе Ангела слышится, прежде всего, уверение в истине благовестил, а потом возвещается наказание за неверие, неуместное для священника в священном месте пред священным вестником. Аз есм Гавриил предстояй пред Богом, и послан есм глаголати к тебе и благовестити тебе сия. Ответ, исполненный величия, вполне понятный и убедительный для Захарии, который должен был знать из Священного Писания (Дан. 8:16; 9, 21), что Гавриил есть ближайший к Богу Ангел, знающий и возвещающий волю Его людям. И се будеши молча и не могий проглаголати, до негоже дне будут сия: зане не веровал вси словесем моим, яже сбудутся во время свое. «Ангел, – по замечанию святителя Афанасия Александрийского, – справедливо не прощает неверующему Захарии, потому что он имел в пример прежде него бывших бесплодными и рождавших, как учат Божественные Писания». Наказание, постигшее Захарию – лишение не только языка, но и слуха, как толкует Святая Церковь в своих песнопениях, послужило для него также желаемым знамением к удостоверению в истине благовестил. Притом, «лишившись языка, Захария тем самым вразумлен был, что событие сие до времени должно быть тайною: какие вредные следствия могли бы произойти из того, если бы хотя малейшая часть возвещенного небесным посланником стала известною всенародно!» Смотрение тайны сокровенныя от веков в Бозе (Еф. 3:9) открывается в мире с постепенностью, сообразною с готовностью людей принять сию тайну. Между тем народ, стоявший в притворах храма, ожидал Захарию, чтобы принять от него благословение (ср. Чис. 6:23–26), и дивился, что он медлит в святилище. Когда же священник вышел оттуда и стал знаками объяснять, что не может говорить, то все поняли, что с ним произошло что-то необыкновенное и он имел видение. Это онемение старца было образом приближавшегося исполнения ветхозаветным священством своего назначения: «молчание старчо, – поет Святая Церковь, – законного писания образ носит тайн, ибо пришедши благодати Моисей умолча». «Воссиявающему свету уступает место заря, – говорит святитель Исидор Пелусиот, – при восходящем солнце меркнут сонмы звезд; когда появляется ясный день, исчезают тени на востоке. Когда воссияла Евангельская премудрость, окончилось детоводительство закона; так немотствует Захария, услышав благовестие о новом и необычайном целовании». Онемение не воспрепятствовало Захарии продолжать службу в храме до истечения срока, и уже по окончании своей чередной седмицы он возвратился домой – в свой тихий городок. 

Но праведный Захария, хотя и прекрасно знал Писание, знал случаи, когда Бог старым людям давал возможность продолжения рода, затрудняется принять это благовестие: «По чему я узнаю это? ибо я стар, и жена моя в летах преклонных» (Лк. 1:18). За свое недоумение, сомнение в силе Божией, своего рода отделение личной жизни и от Писания, и от истории своего народа (да, в Библии есть чудеса, но со мной подобное не может произойти См. у прп. Ефрема Сирина: «Сильно желал, пока оно было в отдалении, но не уверовал тому, когда оно в возвещении стало близким» (Ефрем Сирин, прп. Толкование на Четвероевангелие. 1. М.: Сибирская благозвонница, 2011. С. 20).) старый священник был наказан – девять месяцев вразумления немотой и, видимо, глухотой тоже, так как соседи и родственники объяснялись с ним знаками (Лк. 1:62).

Наказание было снято на восьмой день после рождения Предтечи, когда Захария велел назвать сына так, как сказал ему ангел, – Иоанном (Лк. 1:59–64).