Евангелие от Иоанна, Глава 6, стих 40. Толкования стиха

Он назвал две вещи. Кто поймет:

«Это дело Божие, чтобы вы веровали в Того, Кого Он послал». И прибавил еще здесь: видящий и верующий. Видели иудеи, но не уверовали: имели одно, не имели другого, как без этого другого они могли достичь жизни вечной? Стало быть, если те, кто видел, так ее и не достигли, потому что не уверовали, мы, которые веруем, но не видим, — если два эти условия необходимы для жизни вечной: видеть и веровать, и кому недостает одного, награды жизни вечной не удостоится, — что же делать нам? Иудеям недоставало одного, нам — другого. У них было то, что они видели, но недоставало того, чтобы веровать. У нас есть то, что мы веруем, но недостает того, чтобы видеть. Ведь в соответствии с тем, что у нас есть вера и нам недостает видения, пророчество Самого Господа нас ублажает, ибо когда Фома, один из двенадцати, вложил персты в язвы, назван был блаженным.

***

Посмотрите, как и здесь Он намекает на то двойное воскресение. Приходящий ко Мне тотчас воскресает, став смиренным в членах Моих, но и: «воскрешу его в последний день» по плоти. Воля Пославшего Меня есть та, чтобы всякий, видящий Сына и верующий в Него, имел жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день ). Выше Он сказал: слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня (Ин. 5:24). Теперь: видящий Сына и верующий в Него. Он не сказал: «Видящий Сына и верующий в Отца». Поскольку верить в Сына — то же самое, что и в Отца. Ибо, как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так и Сыну дал иметь жизнь в Самом Себе (Ин. 5:26).

Так что всякий, видящий Сына и верующий в Него, имеет жизнь вечную, веруя и переходя к жизни, как при первом воскресении. А поскольку оно не единственное, Он говорит: Я воскрешу его в последний день.

Точно так же и в следующем, 39–м стихе: «А воля Пославшего Меня – в том, чтобы из всего, что Он дал мне, Я не погубил ничего, но воскресил бы то в последний день». «Я не погубил ничего» – это не допускаемая возможность, а, напротив, стремление подчеркнуть, что цель ниспослания Сына в мир – избавление людей от гибели и сообщение им жизни¹: «Ибо воля Отца моего – в том, чтобы каждый, видящий Сына и верующий в Него, имел жизнь вечную; и воскрещу его Я в последний день» (Ин. 6:40).

Конечная цель есть воскрешение в последний день: ст. 39-й: «все еже даде ми Отец», и ст. 40-й: всякого верующего. Не без основания можно видеть в сем двойном речении о воскресении во первых всю совокупность верующих всех веков и народов, всю церковь Христову в обширнейшем ее значении – как благодатное общество людей, соединенных общею любовию ко Христу, несмотря на разделяющие их на земле пространство и время. Воскресение обещает Господь всему этому бесчисленному количеству избранных особей как единой церкви. Во-вторых (ст. 40) Господь повторяет то же обещание воскресения в жизнь вечную каждому отдельному христианину, как вечной душе, не имеющей никогда потерять своего индивидуального значения и сознания, и имеющей свою собственную ей принадлежащую радость вечной жизни независимо от той общей радости, в которой она участвует как член «всего», т. е. вселенской вечной церкви.

«Се есть воля пославшего мя Отца… да не погублю… да воскрешу». Единая воля Бога Отца и Сына есть великая воля любви и милосердия. Но сия любовь и сие милосердие, распространяясь на всю церковь Христову как на общину верующих, в отношении индивидуумов относятся лишь к тем, кто «видит Сына и верует», те только имеют жизнь вечную и воскрешаются Сыном в последний день. Видеть не значит узреть единожды или даже многократно; видеть значит всегда смотреть, всегда желать видеть, всегда памятовать с верою и любовию о Сыне. И Иудеи видели Сына воочию, и они в последний день будут говорить: «на улицах наших учил Ты» Лк. 13:26., но Господь скажет им: «не знаю вас, откуда вы; отойдите от Меня все делатели неправды» Id. ст. 27.. Слова "видяй Сына", – Θεωρῶν τὸν υἱόν переведены очень хорошо в лат. переводе Bibliae Sacraë quisquis conspicit Filium; т. e. кто созерцает постоянно и неизменно Сына, – тот только и верует и тот имеет живот вечный. Или быть может еще правильнее сказать, – постоянно видит или созерцает Сына тот, кто верует, ибо, веруя в Спасителя и Благодетеля, нельзя отвести мысленного взора от Того, который любовию зовет к Себе: «гряди ко Мне, не изжену, не погублю, воскрешу».

«И Я воскрешу его в последний день» (Ин. 6:40). Здесь Он называет «воскресением» переход от материального ведения к нематериальному созерцанию, а «последним днем» именует это нематериальное ведение, после которого уже нет другого. Ибо тогда ум наш восстанет и воспрянет к блаженной высоте, где он будет созерцать Единство и Единичность Слова. Но поскольку ум наш одебелился, соединился с перстью земной, смешался с брением и стал неспособным предаваться чистому созерцанию, то он первоначально постигает лишь действия Творца, руководимый сродными его телу мирами, и познает их, исходя из их результатов. И так до тех пор пока, постепенно духовно возрастая, он не сможет приступить к Самому Божеству, лишенному Своих покровов. 24. В этом смысле, как я думаю, и сказано: «Отец Мой более Меня» (Ин. 14:28) и «не от Меня зависит, но кому уготовано Отцем» (Мф. 20:23). Это же означает и то, что Христос «передаст Царство Богу и Отцу» (1 Кор. 15:24), поскольку Христос есть «первенец» (1 Кор. 15:20, 23), а не «конец», согласно более грубому, как я сказал, учению, которое относится к нам, а не к Самому Сыну.

Поясняет те же самые слова и часто приводит их, чтобы иудеи не могли их легко забыть, но твердо знали, что существует воскресение, воздаяние за веру в Него и награда за здешние духовные подвиги, что они получат если не в настоящей жизни, то, конечно, в будущей. Всяк видяй Сына, конечно, духовными очами, т.е. всякий, верующий в Него.

Здесь Господь повторяет, но с некоторым разъяснением, то. что сказал пред этим (ст. 39). Слова: видящий Сына и верующий в Него соответствуют словам: что Он, Бог Отец, Мне дал, слова чтобы имел жизнь вечную соответствуют словам чтобы ничего не погубить. Видяй (видящий) Сына, т. е. в настоящее время, когда Господь жил на земле, телесными очами, а, но вознесении Его на небо, духовными; видящий значить еще — созерцающий в Господе И. Христе истиннаго Сына Божия, обещаннаго Мессию.

Для чего Он так часто и при всяком случае говорит о воскресении? Чтобы не думали, будто промысел Божий ограничивается только настоящими вещами, и потому не впадали бы в уныние, если здесь не наслаждаются благами, но надеялись на блага будущие, и не презирали бы его, если не терпят наказания в настоящей жизни, но ожидали жизни будущей. Но если от частого собеседования о воскресении ничего не приобрели они (иудеи), то постараемся приобрести мы. Захотим ли мы неправедно обогатиться или похитить что-нибудь, или сделать другой какой безчестный поступок, – тотчас приведем себе на мысль тот день, вообразим то судилище, – и эта мысль сильнее всякой узды сдержит дурное наше стремление. Будем постоянно говорить и себе и другим: есть воскресение и нас ожидает страшное судилище. Если кого-либо увидим тщеславящимся и надмевающимся настоящими благами, скажем ему тоже самое, и объявим, что все это останется здесь. Если опять увидим другого удрученным скорбями и унывающим, выскажем и ему то же самое, указывая на то, что скорбям будет конец. Если также увидим кого-либо преданным безпечности и лености, представим ему опять тоже, выставляя на вид, что нужно будет отдать отчет в безпечности. Эта речь лучше всякого лекарства может уврачевать душу. И подлинно, есть воскресение, и воскресение у дверей, не далеко, но близко. «Еще немного, – говорит Павел, – и Грядущий придет и не умедлит» (Евр. 10:37), и в другом месте: «всем нам должно явиться пред судилище Христово» (2 Кор. 5:10), т. е. и злым и добрым, – тем, чтобы пред всеми потерпеть безславие, – этим, чтобы пред всеми оказаться еще более славными. Как здесь судьи и злых наказывают, и добрым воздают честь открыто пред всеми, так точно будет и там, чтобы для одних было больше стыда, а для других больше славы. Будем же представлять себе это каждый день. Если будем иметь это в мыслях, то ничто из вещей настоящих и преходящих не удержит нас, потому что видимое временно, а невидимое вечно. Будем же непрестанно говорить и себе и другим: есть воскресение, и суд, и отчет в делах. Пусть говорят и все те, которые допускают судьбу, – и они немедленно освободятся от этой гнилой болезни. Ведь если есть воскресение и суд, то нет судьбы, сколько бы они ни спорили и ни препирались. Но я стыжусь, что учу христиан о воскресении. Кого нужно учить, что есть воскресение, и кто не вполне убежден, что все совершается не по необходимости, и не просто и не как-нибудь, тот, очевидно, не христианин. Поэтому я прошу и умоляю: очистим себя от всякого зла и сделаем все, чтобы получить прощение и оправдание в тот день. Но, быть может, кто-нибудь скажет: да когда будет кончина, когда воскресение? Вот сколько уже прошло времени, – и ничего такого не случилось? Но будет, – поверьте. Ведь и пред потопом то же говорили и смеялись над Ноем; но пришел потоп и всех этих неверовавших поглотил, и только его одного веровавшего оставил в живых. И при Лоте не ожидали той, свыше ниспосланной казни, пока ниспавшие молнии и громы не уничтожили всех. И ни тогда, ни при Ное не было никакого предварительного указания на то, что имело случиться; но беды пришли неожиданно в то время, как все пировали, пили и упивались. Так настанет и воскресение, не с предварительными какими-либо признаками, но среди нашего благополучия. Потому Павел и говорит: «когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут» (1 Фес. 5:3). Так устроили это Бог для того, чтобы мы всегда были бдительны и не предавались безпечности среди самой безопасности. Что ты говоришь? Не ожидаешь воскресения и суда? Это исповедуют и демоны, – а ты не исповедуешь? «Пришел Ты сюда, – говорят они, – прежде времени мучить нас» (Мф. 8:29). Если же говорят, чтоб будет мучение, то знают, конечно, будет и суд, и отчет, и наказание. Не будем же прогневлять Бога, сверх худых дел, еще и неверием слову о воскресении. Как во всем прочем Христос был начатком для нас, так и в этом. Потому Он называется и перворожденным из мертвых. А если бы не было воскресения, то как бы Он мог быть перворожденным, когда никто из мертвых не последует за Ним? Если бы не было воскресения, то как бы могла сохраниться правда Божия, кода столько злых людей благоденствуют, и столько добрых страдают и в страдании оканчивают жизнь? Где все эти люди получат по своим достоинствам, если нет воскресения? Никто из живущих праведно не сомневается в воскресении; но каждый день молится. Произнося это святое изречение: «да приидет Царствие Твое» (Мф. 6:10). Кто же не верует в воскресение? Люди, идущие оскверненными путями и проводящие нечистую жизнь, как говорит пророк: «во всякое время пути его гибельны; суды Твои далеки для него» (Пс. 9:26). Подлинно, невозможно человеку вести жизнь чистую, когда он не верует в воскресение. А кто не знает за собою ничего худого, те и говорят, и желают, и веруют, что получат воздаяние. Не будем же прогневлять Бога, но послушаем Христа, Который говорит: «бойтесь Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне» (Мф. 10:28). Боязнь эта соделает нас лучшими, и таки образом, мы, избавившись от этой погибели, удостоимся царства небесного, которого и да сподобимся все мы, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу, с поклоняемым, всесвятым и животворящим Его Духом, слава ныне и присно, и в безконечные веки веков. Аминь.

Уже определив благую волю Отца, уясняет ее снова и полнее предлагает на рассмотрение слушателям посредством повторения того же самого. Ясно раскрывает, какой был способ приведения (верующих Отцом к Сыну) и что приобретают вследствие этого приведения приводимые. Итак, Сыну, могущему животворить, Отец дает то, что нуждается в жизни. А дает таким образом, что посредством знания влагает каждому истинное понятие о Сыне и способность ясного уразумения того, что Он есть Бог от Бога Отца истинного, дабы, так настроенный и осиянный созерцанием Его, возносился к награде за веру, то есть к вечной жизни и бесконечному блаженству. Таким образом, посредством познания и богоприличного созерцания Отец приводит к Сыну тех, которым определяет сообщать Божественную благодать. Сын же, прияв, животворит и, сообщая собственное благо (жизнь) подверженным по своей природе тлению и внедряя в них, как бы искру огня, животворную силу Духа, всецело их преобразует в бессмертие. А слыша опять, что приводит Отец, Сын же подает силу оживления прибегающим к Нему, не уклонись к той нелепой мысли, чтобы думать, что Тот и Другой особо и отдельно совершают что-либо, чему соответствует природа Каждого, – напротив, усвояй себе ту мысль, что Отец есть содеятель Сыну и со своей стороны Сын Отцу, – и всей, утверждаю, Святой Троицы дело есть спасение нас и возведение от смерти опять к жизни. Знай, что и Отец в достаточной мере обладает всею потребною для сего силою, подобным же образом и Сын, и также еще Святой Дух. Посредством всей Святой Троицы приходят к нам блага и «все во всем» (1 Кор. 15:28; Кол. 3:11 и др.). Бог и Отец всецело обретается чрез Сына в Духе. Однако ж должно обратить внимание и на то, что нечто весьма достопримечательное обретается в вере в Сына, ибо жизнь имеет она своею наградою. А если Отец и Бог познается в Сыне (сущем таковым) по природе, то кто же, наконец, может сносить тех, кто ставят Его вне сущности Отца и направляют свой необузданный язык к такому богохульству? Чрез то, что Он объявляет Себя могущим впадшее в смерть восстановить к жизни, чрез это самое Он непосредственно, без всякого уже посредства, восходит к природному тожеству с Родителем, ибо животворение есть дело свойственное жизни, – и если Отец есть Жизнь по природе, то, без сомнения, жизнью должен быть представляем и Тот, Кто от Него по природе, то есть Единородный.

θεωρών praes. act. part, от θεωρέω видеть. Subst. part, έχη praes. conj. act. от εχω иметь. Conj. с ϊνα объясняет содержание воли. Божественная сила, ведущая к воскресению, — уже не в будущем, а в настоящем (Westcott). άναστήσω aor. conj. act. или fut. ind. act. от άνίστημι поднимать. Волюнтативный fut., обещание (RWP). Если используется conj., то это параллель по отношению к έχη, выражающему содержание воли Отца.

Учение о воскресении никак не почиталось у Эллинов достойным обсуждения. Да и как было бы оно возможно, когда большинство из них полагало, что душа не продолжает существовать после разлучения с телом. Евреи же недалеки были от этого верования. Ибо некоторые из них, т. е. фарисеи превозносились перед многими другими как раз тем, что ожидали воскресения. Но чаяния их не были ни правильными, ни искренними. Нам же, по Христу именуемым, Сам Господь наш и Бог Иисус Христос, живший этой жизнью и ставший как мы, Своими словами, действиями и бытием создал твердую уверенность в том, что воскреснут наши тела после видимого сего распада и тления. Во-первых, Он — Сам или через посредство бывших с Ним, воскресил многих других, некоторых даже уже истлевших, хотя все они подчинились затем необходимости, в ожидании общего возрождения; а во-вторых, Сам Он стал перворожденным из мертвых, как единый воскресший нетленным и небоящийся больше смерти. Это же наступит когда-нибудь и для наших тел, когда мы их восприимем по Его благодати. "Ибо верующего в Меня, — говорит Он, — Я воскрешу в последний день" (Ин. 6:40, Ин. 6:54). Будь эта простая и бесхитростная вера в смысле догмата достаточной для большинства, мы не нуждались бы в его доказывании, так как совершенное безумие — исповедывать Христа воскресшим из мертвых, а для себя считать это несомненное доказательство несостоятельным. Но так как есть такие, которые, следуя противоречивым рассуждениям, говорят, что невозможно и даже не благочестиво и уж во всяком случае совершенно не нужно, чтобы это сгнившее и разложившееся тело было снова призвано к жизни, то попытаемся и мы, исходя насколько возможно из рассуждений, встать на защиту вышеизложенного. Ибо было бы вопиющим безумием, если бы они, на основании собственных утверждений и чувственного познания, попытались ниспровергнуть то, что разумно. Мы же, со своей стороны, постыдились бы заключать противоразумный союз с уверовавшими и намереваемся то, что будет сказано, основывать на самом написанном. Итак, вот что предстоит нам теперь — для признающих бесполезность тел было бы небесполезно высказать следующие о Боге суждения. Всеми признается то общее положение, что Бог несложен естеством и превышает всякое сочетание настолько, что нами сравнивается с несложностью. Но если мы ее так себе представим, то мы можем непосредственно заключить и о самой сложности. Итак, с одной стороны, есть совершенная простота — Бог — блаженная сущность. А то, что от Него произошло, по причине отпадения подвержено сложности, так как ему недостает простоты. И для сего — умаление простоты есть избыток некоего вещества, которое, существуя в собственном виде, — в нас самих и в существах ниже нас, бездушных и бессловесных, называется телом, а у ангелов, которые по существу бесплотны и бесплотными называются, хотя тела нет, но различие все же вещественно и оно в них созерцается; согласно с этим, по простому представлению, мы различаем у них подлежащее (субстрат) и, соответственно сказуемому, его вид. Иными словами, мы думаем, что субстрат и вид присущи блаженству их сущности, почему они и описуемы и разновременно занимают разные места, — "и посылаются в служение", говорит великий Павел. Ибо один только Бог совершенно несложен и невещественен, и в Нем вообще немыслимы ни сложение, ни различие. Это и многие другие святые свидетельствуют (как, например, богослов из Дамаска в своих "Богословских главах"). А мы сами, будучи на грани мысленной и чувственной твари, обладаем сущностью, составленной из души и тела. И когда она разделяется в смертном распаде, ей неизбежно снова соединиться, и разлученному придти воедино для полноты целого, чтобы то соответствие, о котором мы говорили, пребывало во веки. С одной стороны, Бог мыслится по природе совершенно простым; с другой же, и те, кто непосредственно около Него, т. е. ангелы — для нас — просты и невещественны, ибо они не подлежат распаду, которому подлежим мы, но неизменно пребывают в своей сущности. Но и они обладают неизменяемостью по произволению, прияв ее, как некоторым кажется, после падения того, кто "начал", был Денницей, тогда как для Бога они не сохранили никакой несложности, ни, тем более, уж, невещественности. А мы остаемся такими, какими мы были созданы — душою и телом, так как, необходимо всему тварному быть составленным. Каков же, тогда, — скажи мне — смысл существования ангелов? Я же говорю, что все небесное устроение остается таким, каким оно было. Ни в коем случае не уничтожением сущности все тварное стало и сложным. А если у распавшихся души больше не соприкасаются с соответственными телами, то те, кто изначально сложны, затем оказываются проще ангелов. Ибо мне кажется, что само создание тела совершено Богом до души. Но может быть существует и некий другой смысл, более неизреченный и глубокий, ведомый лишь тем немногим, которым дано было испытать глубины Духа; что и может послужить к чести тела, чтобы не подумали, что при разлучении тела от души оно окончательно разлагается, получая меньший удел и возвращается в небытие. И что это так, свидетельствует Писание, говоря: "и слепил Бог" того же самого человека, а о душе: "сотворил Бог" того же самого. Видишь ли, что с одинаковой честью обращается Он и к тому и к другому; слепляемый он же и творимый, потому что не одна только душа, и не одно тело, но оба они удостаиваются наименования его (т. е. человека). Когда же этот человек, я говорю о человеке из души и тела, созданный изначально для бессмертия, за преступление наказанный смертью, и снова восстановленный благодатью в первое достоинство, повторяет то, с чем он призван был к бессмертию, он таким образом не будет сам собой, т. е. таким, как он был. Если же кому-либо кажется нелепым сказанное о душе, т. е. что тело имеет значение вида по отношению к материи, то мы ведь и не предполагаем, как они мудрствуют, что виды отделимы от материи, а утверждаем, что по своей собственной природе виды неотделимы от подлежащего субстрата и только рассудком различаются. А силой Бога, изведшего их из небытия, они, конечно, могут быть отделены. Так, например, созданный как таковой и возникший прежде солнца изначальный свет мы познали, как вид солнца. И мы уверовали, что впоследствии, вновь отделенный от своей огневидной сущности, он станет уделом для блаженных в будущей жизни. Что же тогда удивительного в предположении, что и душа, сотворенная изначально вместе с подлежащим, имеет значение вида, как и свет в солнце. И если она кажется кому-либо многочастной после своего падения ради притяжения к телу, то впоследствии отделенная, она опять соединится с телом и станет единовидной и облечется в соответствующее ей тело. Это, я думаю, и было скрыто от эллинских мудрецов и привело к неведению, тьме и заблуждению в их рассуждениях о душе. Не познавшие Бога в своем рассмотрении законов целого и в искании повсюду одного природного, поскольку они стоят за неотделимость видов, они утверждают, что душа совершенно неотделима от тела, но одновременно со смертью разрешается в небытие; иные, исходя из отделимости и самобытности других видов, согласны, что душа бессмертна и во всем подобна у бессловесных и словесных. Мы же в том, что касается души бессловесного существа, довольствуемся сказанным в Писании, что душа всякого животного — это его кровь. Этим мы хотим показать, что в каждом животном его прирожденная рила, движущая им, называется в Писании кровью потому может быть, что этой влаги особенно много, и в силу того она распространена во всем теле. Это и есть душа животного и в то же время она устанавливает движение; движение прекращается, потому что ничего больше не остается, кроме мертвого тела. А словесная и умная душа, сотворенная по образу Божию и отделенная от собственного вещества, — я говорю о теле, — остается ни в чем не умаленной; но и отделенная от тела пребывает с ним сопряженной. Она и стремится к собственному телу и воспринимает присущий ей образ жизни (т. е. бестелесный). Точно так же, как тело, разложимые на составляющие его стихии, ожидает подобающего времени, когда оно соприкоснется с душой. Но вот, говорят, что теперь душа живет сама по себе, никак не нуждаясь в теле. Что же препятствует ей и в будущем быть такой же? Зачем же такой груз и время ей, которой было необходимо самой стать легче, чем она была, и придти тогда к устойчивости, и через это уничтожение тех веществ, в которые она, при посредстве тела, выделила свои энергии. Что касается ненужности тела, на это мы ответим ниже; а в том, что душа умершего теперь легче и удалена от тяжести тела, мы не совсем согласимся. В самом деле, она разрешилась от тела и освободилась от телесных страстей, но не от единственного с ним сопряжения, и, улетая, все еще устремляет взор к своей обители. И даже если она освобождена от того, из чего она сложена, — я говорю о составных элементах — и из чего бы только ни была составлена, некая неизреченная связь пронизывает их посредине, приводя душу в соприкосновение е ее собственным телом и данными ей в удел стихиями, которыми она его снова окружит. И тогда уместно будет нам вспомнить слова божественного Павла о брошенном в землю семени. Выросшая трава находится в промежутке времени, отделяющем истлевшее семя от созревания налившегося в будущем зерна; и она остается связующим звеном между обоими состояниями злака, пока не обновит сгнившее и не явит его затем снова более ярким. Приведенное соотношение и связь души с телом содержит в себе тот же смысл, кроме того, что в приведенном там примере оба предела (начало и конец созревания) доступны чувственному восприятию — начало естественного роста и то, к чему злак стремится в своих промежуточных состояниях, которые, ведь, вне всякого сомнения, чувственны: корни, стебель и окружающая его зелень, потом колосья, остья и в них таким образом постепенно созревающее зерно. А здесь, так как один из пределов сверхчувственен — существующая сама по себе душа — она в свое время создаст себе новое тело. И связь между ними несомненно сверхъестественная и умопостигаемая, потому что, не видя ни самой души, ни ее связи с телом, мы полагаем, что душа совсем отделена от него, но, опять-таки, не видим и самого тела, которое вскоре распадается на те части, из которых оно составлено. А с другой стороны, о том, что душа, существуя само по себе и каким-то образом связанная с телом, снова возвращается к своей обители, свидетельствуют души святых, которые после смерти являются в своих телах и, действуя в них, сильно удивляют достойных. Если же и магнитный камень таинственной силой природы притягивает железо и, притом, как меняется природа явления, что их взаимоотношение, будучи невидимым, вместе с тем приводит в соприкосновение крайние точки и соединяет их одну с другой, то что странного в нашем предположении, что душа, существующая в себе, притягивает к себе тело и вселяется, пока, утончив и очистив, она не покажет его соответственным себе и тогда облечется в родственное ей тело. Но, как можно заметить, допустимо и другое соображение: душа, после греха и преступления более связанная с телом, от него еще больше разнится; так как тело стало дебелым, землевидным и подпало бесчисленному множеству страстей, душа, вынужденная претерпевать это вместе, с телом ниспадает из собственного достоинства, одебелевает и замутняет свое духовное око. И поскольку душа заботится о теле, постольку она сама отчуждает тело от его собственного достоинства. Но, рассудочной способностью освобождаясь от телесного и обращаясь на свойственное ей — т. е. на то, что мудрецами определяется как упражнение а смерти, она и тело утончает и отделяет его от страстей, кроме тех, что необходимы для пропитания и прикрытия, но не служит к вожделению — и свободны от похоти; душа, промышляя о плоти, за нею вновь низвергается долу и поступается своим величием. Когда придет смерть, душа, отложив естественные узы, станет свободной и более стойкой против этих притяжений, а тело более невесомым, и ему легче следовать за нею. Оно, стало быть, не имеет больше того, чем бы оно могло сопротивляться влечению души в возбуждении и наслаждении, потому что они больше не в состоянии соединиться; по отдалении души тело распадается на свои составные части: оно разделяется в своем веществе и, распадается в своем составе — тогда как в самом логосе оно пребывает в несложности. И приходя к своему виду, то есть к простым, и первичным телесным составам, оно находится в еще более свойственных и сродных отношениях с душой, с которой оно было соединено раз навсегда. А в свое время доведенное до совершенства и как бы пришедшее в зрелое состояние, согласно приведенному выше образу пшеницы, тело, более светлое и прозрачное, вновь срастается со своею душой, как ему и положено, чтобы согласован был тот же самый человек, который будет тогда создан по образу Божьему, и ни в одной своей части не остался ущемленным, ибо, конечно, в этом смысл самого творения и к этому оно призвано. Очевидно, что по исчезновении составов, первичные тела будут изменены из тления в нетление и будут соответствовать будущему образу бытия, которому чего-то не хватало бы, если бы тела не воскресали, ибо новое небо и новая земля, согласно Писанию, требуют и новых тел, ради которых мы изначально и были созданы. Но — встает вопрос — что из членов и частей этого тела нам когда-нибудь будет нужно? И разве не неразумно было привязать и всадить в нас совершенно не нужное нам. На это мы отвечаем: если бы мы увидели, что все в творении служит нам для некоей пользы, и зная, что ради нас создан Богом мир, возможно, что мы естественно ужаснулись бы, что эти члены, став ненужными, будут в противоречии с этим утверждением. Теперь же мы знаем, что большинство созданий по собственному своему назначению и для полноты целого хороши и полезны, а для нас либо малым чем, либо никак не служат: они нужны не для чего иного, как для славословия и почитания Создателя Бога, а тогда, конечно, и эти члены будут хороши. Например, хотя красота солнца и бесполезна, но ты ею восторгаешься, и бесполезно благообразие тела, но ты им любуешься. С другой стороны, думая, что и то и другое служит телам, — и солнечное сияние, и соответственность и соразмерность членов, которыми определяется красота, разве ты этому не дивишься, не радуешься и не воспеваешь Зиждителя? И если ты не пользуешься ртом для питания, а руками не двигаешь для перенесения нужных предметов, ногами не будешь действовать в ходьбе, то ты подумаешь, что терпишь ужасные испытания и понесешь чрезмерное бремя? Скажи мне лучше, восхищался ли ты когда-нибудь сиянием солнца и его красотой? Таким образом, взирая на шарообразное и вращающееся тело солнца или на противолежащие члены и на столь прекрасное расположение их, и Давид на том же основании восхваляет солнце, уподобляя его жениху и исполину, по благолепию в силе превосходящему то, что можно было бы выразить. Так и наше тело само по себе и красоте его для многих послужили поводом к славословию Божию. И тогда, при чистом суждении о красоте, когда увянут и иссушаться неуместные страсти, никто бы не смог не удивляться Творцу, не восхищаться Творцом при красоте зримого. Если же надо примкнуть к тем, кто высказывает свое мнение исключительно на основании своих собственных рассуждений, то, следовательно, совсем не зря будут существовать энергии органов чувств. Мы пользуемся глазами для созерцания самих себя и Божественной красоты, которая будет для нас вместо всякой пищи, так как говорит Давид: "я насыщусь, когда явится мне слава Твоя". Уши же воспринимают Божественный глас и радость, как и сказано: "дай мне услышать радость и веселие". Так как вкушая устами, мы познаем, что "Господь благ", то, конечно, и в будущем мы будем обонять духовное миро Истощившего Себя ради нас. И если ты требуешь от языка свойственного ему действия, то сказано: "глас празднующих там" и "глас радости в жилищах праведных"; а осязание воплощенного Слова вместе с трудолюбивым учеником Его и познание язв Господа открывают смысл воплощения и страдания. Утроба же и известные в ней органы пищеварения будут принимать и усваивать пищу, исходящую от Слова. Ибо, когда все тело, согласно божественному апостолу, сделалось духовным, то, следовательно, и члены его будут духовны и духовными энергиями будут обслуживаться. И тогда прекрасное тело, придя в такое состояние, ни в коем случае не будет бесполезным. Это все говорилось на основания рассуждений. Если же надо прибавить и доводы от веры, то вот они: — зная, что один и тот же Творец и Промыслитель всего существующего и что промышление Его всегда сугубо: для нас самих здраво мудрствующих всем мире, как училище добродетели и благочестия, оно во всём действует, а также водительствует к утешению тела; усматривая также промышление в сострадании души телу и в их взаимообщении в страданиях, — разве мы не скажем, что и в будущем они будут существовать и вместе услаждаться истинным воздаянием за прожитое. Ибо не случайно и не напрасно этот видимый мир создан, как говорится, для общей пользы, и не таковым было бы промышление об обеих частях человеческого существа если весь мир не должен был бы, измененный, пребывать вечно: конечно, душа и тело будут жить в этих измененных условиях и ими пользоваться. Но разум будет различать природу огня. Так, например, праведникам огонь будет дан в удел, как свет, а грешникам, как горение для ощущения более страшной муки, как и сказано Давидом: "глас Господа, пресекающего пламень огня". Как это могло бы случиться, если не будут подлинно существовать тела, которыми будет обладать тот огонь; тела, конечно, несветящиеся и мрачные и этим только отличающиеся от тел святых. Я думаю, что не только верою и вероятными доводами, но и всей необходимостью смысл воскресения доказан тем, кто не желает верить очевидности и опыту, но желают убеждаться и доводами разума. Если же они выдвинут какой-либо довод и от Писания, дабы доказать, что я пренебрегаю многочисленными и ясными словами Спасителя, пусть станет великий Павел, говорящий, что опроверждением всего таинства спасения и вероотступничеством является неверие в воскресение: "Если, — говорит он, — мертвые не восстают, то не восстал и Христос, если же Христос не восстал, то тщетна проповедь наша, тщетна и вера наша". Пусть предстанут и семь отроков Ефесских, которые, как показывает исследование о них, восстали много лет спустя после смерти. И кто же не знает, что еще раньше этого, восхищение Илии в огне и преложение Еноха на небо являются символом воскресения. Все они пребывают до дня воскресения со своими нетленными телами. Так это свыше и от начала предначертано. И с тех пор, как смерть проникла в наше естество, определение, повеление о воскресении соприсутствует всему протяжению времени. И это, полагаю я, согласно с разумом. В этом вижу я и все преимущества: 1) чтобы мы, не имея надежды на будущую жизнь и отклонившись от красоты и добродетели, не позволили себе впасть в наслаждение; 2) чтобы мы наперед не отказывались от тягот, данных в удел этой жизни; 3) но, зная, что нас иная некая и лучшая ожидает участь и, что настоящее состояние жизни имеет смысл состязания в бегстве из этого мира, мы взираем на прекрасное будущее. Будем же, как нужно переносить настоящие тяготы, чтобы там воспринять венцы, обогатиться нескудеющим богатством и непременно вселиться в небесные скинии, поскольку, как сказано, нам дано время для вышеизложенного. Создавший же нас Бог, Который ради нас все от начала до конца промыслил, да подаст нам с будущими благами и с наслаждением Его созерцанием еще и познание таинства более очевидное и достоверное, чтобы мы, обладая внутренней верой, не нуждались во внешних рассуждениях для раскрытия истины. Ибо Ему подобает всякая слава, честь и поклонение ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Видящий Сына: "духовными очами" (Евф. Зиг.) созерцающий в Иисусе истинного единородного Сына Божия как Мессию; каковое духовное созерцание сопровождается верою в Него. — Я воскрешу: ср. прим. к Ин. 5:21, 26, 28. Для чего Он так часто и при всяком случае говорит о воскресении? Чтобы не думали, будто промысел Божий ограничивается только настоящими вещами, и потому не впадали бы в уныние, если здесь не наслаждаются благами, но надеялись на блага будущие (Злат.)

Чтобы всякий... Отец хочет даже спасения всех (всякий), а не только тех, кого Он дал Сыну. Видящий Сына, - т. е. созерцающий Его своими духовными очами (qewrein а не просто oran). Такое созерцание дает возможность созерцающему проникнуть в самое существо того лица, которое является предметом созерцания, и в заключение приводит созерцающего к полному преклонению перед этим лицом. И Я воскрешу. Не другой кто-либо, а Я, именно Я, Один Я!

Итак, Я, говорит, не погублю тех, которых дает Мне Отец, то есть верующих в Меня, но воскрешу их, то есть удостою светлого воскресения. Воскресение двоякого рода: одно общее и вселенское, которым воскреснут и все грешники, а другое, которым воскреснут одни только праведники, восхищаемые на облаках по воздуху навстречу Господу и встречающие Господа с дерзновением. Сие последнее воскресение Павел называет возвышением по причине поднятия от земли. Ибо грешники, хотя воскреснут от гробов, но не поднимутся от земли на воздух, а останутся внизу, как осужденные. Посему праведники и воскреснут, и поднимутся, восхищаемые на облаках навстречу Господу (1 Фес. 4:17), а грешники только воскреснут. Господь, объясняя значение слов: "ничего не погублю из того, что дал Мне Отец", выражает ту же мысль другими словами: чтобы всякий, видящий Сына и верующий в Него, имел жизнь вечную. Ибо он говорит не иное что, как то же, что сказал выше. Слова: "все, что дал Мне Отец" - тождественны со словами: "всякий, видящий Сына и верующий", а слово: "не погублю" - тождественно с словами: "имеет жизнь вечную". Часто упоминает о воскресении для того, чтобы люди не ограничивали Промысл Божий одним видимым порядком дел, но знали, что есть и иное состояние, когда они несомненно получат награды за добродетель, и не оставляли течения к добродетели из-за того, что в настоящей жизни не обнаруживается воздаяние.

Ст. 38 – 40. Яко снидох с небесе не да творю волю Мою... воля пославшего Мя, – да все, еже даде Ми, не погублю. Пусть не опасаются того, что участь верующего в Иисуса едва ли так надежна, как надежна была участь учеников Моисея. Не надежны дела самых высоких умов, самых сильных характеров, действующих по одной человеческой воле: хорошо еще, если бы не вносили нового расстройства в человеческие общества гениальные реформаторы веры, законов, быта общественного: на деле редко, очень редко, это бывает. А как прочны, как долговечны постройки их, об этом говорить не нужно. Сын человеческий явился с неба не с тем, чтобы творить Свою волю Ин. 5:19, 30. Он творит волю пославшего Отца. Там, где исполняется воля Отца небесного, не место сомнениям за участь людей. Смущаемые бедами земной жизни, или толками забывчивого саддукейства люди доходят до сомнений о назначении людей: но Сын Отца небесного твердо знает, что воля небесная желает спасения для всех. Избранный народ назывался наследием Божиим 1 Цар. 26:19. Пс. 27:9; Пс. 32:12. Теперь по воле Отца наследие Божие – верующие в Христа Иисуса. Все дело Сына Божия состоит в том, чтобы все переданные Отцом Сыну в собственность, иначе все верующие в Сына, не погибли, а жили вечно блаженною жизнью Мф. 13:16. Впрочем тут дело идет не о том, как спасаются верующие во Христа, по безусловному ли определению Отца небесного, или условному. Об этом надобно искать наставления в других местах писания.