Библия - Евангелие от Иоанна Глава 13 Стих 30

И сам вышедший был ночью. «И вот, когда ушла ночь, Иисус сказал: ныне прославился Сын Человеческий». Итак, День передал речь дню, то есть Христос — верным ученикам, чтобы они слушали Его и любили, следуя за Ним; и ночь ночи открыла знание (ср. Пс. 18:3), то есть Иуда — неверующим иудеям, чтобы они пришли за Ним и схватили Его, преследуя Его. Но теперь со стороны слушателя требуется особое внимание к этим словам Господам, которые Он произнес для благочестивых, прежде чем Он был схвачен нечестивцами, а потому проповеднику не следует торопиться, а лучше отложить истолкование их на время.

«Бе же нощь, егда изыде», как предполагает бл. Феофилакт, здесь Евангелист, быть может, имеет в виду и ту мысленную ночь, ту духовную тьму, которая покрыла окончательно омраченную сребролюбием душу Иуды-предателя.

«Была ночь» – это замечание говорит не только о времени суток, но в первую очередь о мраке, воцарившемся в душе Иуды. Наступила тьма, предсказанная Иисусом (Ин. 9:4-5)¹.

В повествовании об открытии в Иуде предателя между евв. находится следующее различие: ев. Лука, который передает эту историю очень кратко, говорит, что после предсказания И. Христа о предателе ученики „начали спрашивать друг друга, кто бы из них был, который это сделает»; на это обстоятельство указывает и ев. Иоанн, говоря, что „тогда ученики озирались друг на друга, недоумевая, о ком Он говорит (22); евв. же. Матфей и Марк, не указывая сего обстоятельства, утверждают, что ученики весьма опечалились и начали говорить Ему, каждый из них: „не я ли Господи?" на что получили ответ: „опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст меня"; ев. Матфей один прибавляет, что после того и Иуда спросил Господа: „не я ли Равви?" на что и получил утвердительный ответ; наконец, ев. Иоанн, не передавая ничего о вопросах каждаго из учеников Господу, разсказывает, как Иоанн, возлежавший в это время на груди у Иисуса, по знаку Петра, спросил Господа и получил ответ: „тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам». Конец этой истории принадлежит одному Иоанну. Очевидно, что евв. передают различныя обстоятельства этого события: ев. Лука, сокращая разсказ, передает лишь предсказание о предателе и предостережение ему со стороны И. Христа, а об учениках — их первоначальное смущение и взаимные переговоры; евв. Матфей и Марк—последовавшие затем вопросы каждаго из них Господу и первое, пока общее я неясное указание на предателя, вместе с предостережением последнему. (Исполнение этого указания, можно думать, последовало одновременно с исполнением указания Иоанну). Иуда, стараясь быть или показать себя развязным я смелым, обращается к Господу с вопросом: „не я ли, Равви? и получает тихий ответ: да, ты. Последняго ответа ученики, вероятно, не разслышали, я слова Господа: „опустивший со мною руку в блюдо", поняли в самом общем смысле, как: „один из двенадцати", или: „рука предающаго Меня со Мною за столом» (Луки 21). Тогда Петр обращается к Иоанну и дает ему знак, чтобы тот спросил Иисуса, кто это? Если это случилось во время той части вечери, когда домохозяин, раздробив хлеб, разделял его присутствующим, то открытие в Иуде предателя, можно предполагать, последовало таким образом: Иисус Христос ответил Иоанну: „тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам; это был момент, когда Он, передавая по порядку части хлеба, должен был подать часть Иуде. Возбужденное состояние Иуды, старание замаскировать это свое душевное состояние заставляют его сделать движение рукою к блюду слишком рано, когда Господь еще только опускал свою руку в блюдо с предназначенным ему куском хлеба.

Была ночь в Иерусалиме, но темнее была ночь в сердце преступника Мы приводим с небольшим изменением слова св. Августина на это место Иоанна: erat autem nox, et ipse qui e14it erax not., не знающего уже, куда он идет, но ведомого сатаною к гибели. Но и сатана сам тьма и во тьме ходит: устраивая тот последний шаг Иуды, который предает Господа в руки врагов Его, отец лжи не понимал, во-первых, что Иисус есть Сын Божий См. в 1-й главе на ст. 32–34 и в отделе о Сыне человеческом (об искушении) слова св. Отцев вселенских., и, во-вторых, что гибель, устраиваемая Сыну человеческому, есть прославление Его в Боге, спасение человечества и изгнание князя тьмы, князя мира сего. Посему-то в следующем стихе «Егда изыде (Иуда) глагола Иисус: ныне прославися Сын человеческий и Бог прославися о Нем».

Сатане предается Иуда предатель по собственной воле, но минута сего предания или позволения Господом сатане взять того человека, который сам отдался ему, наступила (как мы уже имели случай указать словами Златоуста в 27 стихе), – когда Господь подал Иуде хлеб, посему и указано здесь, что «приим хлеб изыде» – Иуда отпускается навсегда, навечно от лица Господня. С этой минуты начинается задушевная беседа Господа с учениками. Община Господня очистилась извержением недостойной личности. Остаются светильники мира, имеющие возжечься от Источника вечного Света; остаются те, коим Господь сказал: (Ин. 15:14–15) «Вы друзья Мои... Я уже не называю вас рабами... но Я назвал вас друзьями». Сим близким глаголет Он:

31. Глагола Иисус: ныне прославися Сын человеческий, и Бог прославися о нем.

Вероятно, он понял, что имел в виду его Учитель, и именно поэтому «тотчас» (εὐθύς) вышел, надо полагать, ощущая, что, задержавшись на два-три мгновенья, уже не сможет привести в исполнение свой план, ибо Иисус уже почти остановил его, подав ему этот одному ему понятный и полный особенной, если так можно выразиться, ненавязчивой нежности знак любви.

Первая часть «Божественной комедии» Данте — «Ад» — заканчивается тем, что поэт спускается к замерзшим водам озера Коцит, где «мучительной державы властелин», или rex inferni, или «царь ада», как по-латыни называет его поэт, терзает зубами трех самых страшных грешников:

Тот, наверху, страдающий всех хуже, —
Промолвил вождь, — Иуда Искарьот;
Внутрь головой и пятками наруже.
А эти — видишь — головой вперед:
Вот Брут, свисающий из черной пасти;
Он корчится и губ не разомкнет!
Напротив — Кассий, телом коренастей

Данте считает, что Иуда должен мучиться в аду вместе с Брутом и Кассием, самыми большими (с точки зрения автора «Божественной комедии») грешниками в истории человечества. Два других — Брут и Кассий, убийцы Юлия Цезаря, который и сам был достаточно жестоким и безнравственным человеком. Такое соседство нам кажется неожиданным, хотя для Данте именно оно имеет огромное значение: в его сознании миссия Иисуса не только дело личного спасения каждого из нас, но и всемирный процесс. Для Данте ясно, что не случайно Иисус рождается в то самое время, когда сначала Цезарь, а потом его преемник Октавиан, получивший прозвище Август, объединяют под своей властью самые разные земли, создают всемирное государство и устанавливают на его территории мир — pax Romana. Христос объединяет человечество воедино в духовном плане, Юлий Цезарь — в плане политическом. Именно поэтому убийцы Цезаря в аду оказываются рядом с Иудой.

Кассий и Брут, решительные и смелые заговорщики, справедливо видевшие в Цезаре диктатора, попирающего республиканские идеалы, с которыми была связана вся история Рима, убивают его, как злодея. Однако, с точки зрения Данте, они совершили самое предательское убийство в истории. Тем более что Брут был лично близок к Цезарю, а возможно, был и его сыном. Не случайно же умирающий Цезарь спрашивает Брута, увидев его среди заговорщиков: καὶ σὺ, τέκνον? — «И ты, о дитя?» Иуда предстает в Дантовом «Аде» таким же активным злодеем, как и они, чуть ли не единственным человеком, виновным в смерти Иисуса. Но так ли это на самом деле?

Об Иуде написано очень много, однако задача всякого, кто читает Евангелие, заключается не в том, чтобы построить ту или иную теорию, но в том, чтобы понять, какое занимает место Иуда в Новом Завете и какую играет он роль в евангельской истории. Если внимательно читать Евангелие, можно заметить: Иуда всегда во тьме, а вокруг Спасителя всегда свет. Иуда уходит в ночь, чтобы предать Иисуса. Когда Иуда приходит в Гефсиманский сад с теми, кто должен арестовать Иисуса, Тот восклицает, что наступает власть тьмы (Лк. 22:53). Именно таков зрительный и цветовой ряд у текстов об Иуде.

В богословском же аспекте Иуду очень часто представляют как instrumentum providentiae, — орудие в руках Провидения. Ведь кто-то должен был предать Иисуса, прежде чем Его схватили, и таким человеком становится Иуда. Он словно орудие в деле Спасения — предает Иисуса, и Тот оказывается на Кресте. Один из богословов обосновывает это тем, что и предательство Иуды, и отдание Богом Сына Своего на смерть выражено в Евангелии с помощью одного и того же греческого слова. Поэтому-де в Иуде надо видеть не предателя, а «отдателя», своего рода инструмент, с помощью которого Отец отдает Сына Своего Единородного, чтобы мир не погиб, а был спасен.

Однако такое понимание роли Иуды идет вразрез со всем, что можно назвать христианским персонализмом, с евангельским видением каждого человека, его уникальности в свете Божией любви к нему. Бог не может использовать человека как инструмент — такое видение по сути своей не евангельское. Иуда не орудие, а живой человек, который почему-то предает Иисуса. Нам же нужно просто понять мотивы этого его шага. Нужно подумать, основываясь на евангельском тексте, что за причина была у Иуды предать Христа? Возможно, Иуда разочаровался в своем Учителе. Ждал от Иисуса чего-то другого. Некоторые исследователи считают, что само прозвание его — Искариот — происходит от арамейского слова шикарайья, которое, в свою очередь, восходит к латинскому sicarius — «кинжальщик». Отсюда можно предположить, что Иуда, как и Симон Канонит, был зилотом, сторонником вооруженной борьбы с римлянами, лишившими иудеев независимости.

Известно, что некоторые зилоты, или кинжальщики, присоединились к Иисусу, видя в Нем Мессию, например Симон Зилот. Присоединился к Иисусу и Иуда, надеясь, что этот Мессия сделает именно то, чего он, Иуда, ждет от него: освободит страну от римлян, восстановит могучее царство в Иудее и станет тем царем, которого они, патриоты иудейской земли, так ждут.

Но Иисус идет по другому пути, отсюда — разочарование. Иуда, прежде обожавший своего Учителя, отворачивается от Него и либо начинает его ненавидеть (в подобных ситуациях это часто бывает) и предает Его как не оправдавшего надежд, либо (есть сторонники и такой точки зрения!), не до конца разочаровавшись в Учителе, пытается подтолкнуть Его к решительным действиям, сыграть роль катализатора, активизировать события, сделать будущее настоящим… Этой точки зрения придерживаются многие комментаторы Нового Завета. А некоторые (в особенности писатели) считают, что не столько Иисус, сколько Иуда — главная трагическая фигура евангельской истории. Ведь, по их мнению, это Иуда толкает Иисуса на страдания, поднимает Его на Крест и тем самым обрекает себя на вечную ненависть всего человечества. Эта точка зрения мало чем отличается от первой, сторонники которой называют Иуду instrumentum providentiae. Правда, здесь Иуда выступает не как орудие в руках Бога, а как самостоятельно действующий религиозный вождь, но все равно становится той пружиной, что возносит Иисуса на Крест. И, в конце концов, не все ли равно — Бог его сделал такой пружиной или нет…

Однако что-то не устраивает нас ни в одном из такого рода взглядов на Иуду. И здесь встает самый существенный вопрос: а был ли Иуда предателем Иисуса? Может быть, это наше воображение нарисовало портрет Иуды как предателя, потому что нам всегда нужен враг? И если вокруг Иисуса есть преданные Ему ученики, то должен быть и предатель? Евангелие говорит об Иуде очень мало и без всякой ненависти. Это — главное.

Иисус идет на смерть добровольно. Об этом говорится в Евангелии, это закреплено в церковной традиции, в церковных песнопениях. Сам Иисус говорит: «Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять её» (Ин. 10:17). И если бы не было предателя, Он все равно пошел бы на смерть и все равно бы умер. Так кто же такой Иуда — пружина, несчастнейший человек, которого Бог использует, чтобы механизм евангельской драмы пришел в действие?

Правомерно возникает вопрос, а нужен ли был вообще предатель, чтобы схватить Иисуса? Ведь Иисус не был незаметной фигурой, и очень много людей знало, где Он бывает и проповедует. Он Сам говорит об этом: «Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять Меня; каждый день с вами сидел Я, уча в храме, и вы не брали Меня» (Мф. 26:55). Из других мест Евангелия мы видим, что Иисус ежедневно появлялся в одних и тех же местах, так что схватить Его днем, вечером или ночью не составляло никакого труда.

Итак, Иуда не был нужен для того, чтобы Иисус был схвачен. Он лишь выглядит пружиной, которую приводит в действие механизм Провидения. Он только выглядит человеком, который подталкивает своего Учителя к действию. На самом деле это не так. В отличие от предателя, который открывает ворота города, чтобы в него вошли вражеские войска, Иуда ворот не открывал. Он вообще предал не Учителя. Он предал свое ученичество, свою верность Учителю. Он отшатнулся от Него, присоединился к Его противникам и еще получил за это деньги. Но если быть точным, при этом Иисуса он в буквальном смысле этого слова не предает. Иисус был бы схвачен и без него. Более того, когда воины приходят за Иисусом в Гефсиманский сад, Иуда первым выходит из темноты и, подойдя к Учителю, восклицает: «Радуйся, Равви!» — чтобы все увидели, что это он, Иуда, сделал, привел отряд. Это восклицание прекрасно объясняет мотивы его поведения. Иуда больше всего хотел показать тем, кому он продался, что он сыграл в происходящем какую-то роль, хотя на самом деле это не так.

Наверное, именно то, что он предал свое ученичество, свою верность Учителю, свое «я», и оказалось для него невыносимым. Именно поэтому он пытается отдать деньги, полученные от старцев и книжников, пытается что-то изменить, но изменить уже ничего нельзя. Именно поэтому, бросив злополучные деньги, он ушел куда-то в темноту и там покончил с собой.

Мы должны понять, что Иуда — не какое-то воплощённое зло, слепое орудие в руках Бога или, наоборот, в руках сатаны. Иуда не режиссер евангельской драмы, как считают авторы известной рок-оперы «Иисус — Суперзвезда». Нет, Иуда — всего лишь маленький человек, который вписывается в ситуацию и извлекает из неё выгоду, пусть и небольшую. Вот в чём подлинный трагизм этой фигуры. И совсем не заслуживает он того, чтобы быть терзаемым в пасти Люцифера, как это изображено у Данте. Он заслуживает только сочувствия — именно в силу своей малости, ничтожности, раздавленности, в силу того, что он осознал, что содеянное им ужасно.

Никто, кроме Иоанна, не понял, к чему Иисус сказал Иуде, чтобы он скорее исполнил задуманное, а так как Иуда был казначеем и всегда исполнял все поручения, сопряженные с денежными расходами, то некоторые из Апостолов подумали, что ему и теперь Иисус приказал купить, что нужно к празднику, или дать что-либо нищим.

Когда Иуда ушел с Тайной Вечери?

Некоторые толкователи Евангелия полагают, что Иуда-предатель оставался на Тайной Вечери до самого установления Христом Таинства Евхаристии и даже причастился Святых Тайн. Мнение свое они основывают на церковном песнопении, которое поется в Великий Четверг и в котором говорится, что Иуда небесный хлеб в устех носяй... Но с таким мнением нельзя согласиться.

Из повествований Евангелистов мы знаем, что в этот пасхальный вечер Иисус Христос омыл ноги Апостолов, обличил предателя, установил Таинство Евхаристии и обратился к Апостолам с последними прощальными наставлениями. В начале вечера было двенадцать Апостолов, но, по свидетельству Евангелиста Иоанна, во время вечера Иуда ушел. Спрашивается: когда именно ушел Иуда? До установления Таинства Евхаристии или после? Ел ли он тот хлеб, указывая на который Иисус сказал: сие есть тело Мое? Пил ли он вино из той чаши, указывая на которую Христос сказал: сие есть кровь Моя?

Евангелисты Матфей, Марк и Лука, повествуя вообще весьма кратко о Тайной Вечери, говорят только об изобличении Иуды и установлении Таинства Евхаристии, а об омовении ног и прощальной беседе Иисуса с Апостолами, равно как и об уходе Иуды, ничего не говорят, и оканчивают свои повествования словами: И, воспев, пошли на гору Елеонскую (Мф. 26:30; Мк. 14:26, то же и Лк. 22:39). Поэтому, если основываться только на первых трех Евангелиях, то можно заключить, что все Апостолы остались с Иисусом до конца вечери, — что по окончании ее, воспевши, все пошли на гору Елеонскую, и что лишь после того Иуда отделился от них и пошел к первосвященникам за стражей; а из этого — прямой вывод, что Иуда присутствовал на вечери от начала до конца, а следовательно, был при установлении Таинства и из рук Иисуса причастился Святых Тайн.

Но, ввиду очевидной неполноты сказаний первых трех Евангелистов о происходившем на Тайной Вечери, следует обратиться к Евангелию Иоанна, который, как известно, дополнял упущенное первыми Евангелистами и умалчивал о том, о чем они подробно рассказали. Евангелист Иоанн повествует, что во время пасхального вечера Иисус омыл ноги Апостолам и по этому поводу говорил им о смирении, и что затем последовало обличение предателя и уход Иуды (Ин. 13:30). Об обличении Иуды рассказали и первые три Евангелиста, а потому если и Иоанн говорит о том же, то, конечно, с целью пояснить, что первые Евангелисты упустили сказать об уходе Иуды; делая же такую поправку, он должен был с точностью указать и время ухода его. Затем, ничего не говоря об установлении Таинства, подробно рассказанном первыми Евангелистами, Иоанн прямо переходит к прощальной беседе и начинает свое повествование о ней словами: Когда он (то есть Иуда) вышел, Иисус сказал... (Ин. 13:31).

Таким образом, из сопоставления сказаний всех четырех Евангелистов становится очевидным:

1. что Иуда присутствовал при омовении ног;

2. что он удалился тотчас же после обличения его и обращения к нему Иисуса со словами: что делаешь, делай скорее (Ин. 13:27); и

3. что при прощальной беседе он не присутствовал.

Теперь постараемся определить, когда именно последовало установление Таинства Евхаристии.

Читая Евангелие Иоанна (Ин. 13:1—30), приходишь к несомненному заключению, что обличение Иуды последовало вслед за наставлением о смирении, сказанном Иисусом по поводу произведенного Им омовения ног, так как это обличение находится в неразрывной связи с тем наставлением, служа как бы продолжением его. Следовательно, если установление Таинства не могло последовать между омовением ног и обличением Иуды, то следует прийти к заключению, что оно последовало или до омовения ног, или после ухода Иуды.

Евангелист Иоанн говорит, что омовение совершено во время вечери, и что для этого Иисус встал с вечери (Ин. 13:2, 4). Но что же происходило в самом начале, пока еще Иисус не встал с вечери для омовения ног? Ответ на этот вопрос надо искать в Евангелии Луки; там сказано, что был между Апостолами спор... кто из них должен почитаться большим (Л к. 22:24}}}). Спор этот не мог возникнуть по поводу занятия ими мест за столом, так как они не первый раз возлежали с Иисусом и, вероятно, занимали места по установившемуся между ними обычаю; не могли они спорить и о старшинстве в Царстве Мессии, так как такой спор уже был разрешен Иисусом. Скорее всего, спор этот возник по вопросу о том, кто из них должен, за отсутствием слуги, исполнить в этот вечер рабские обязанности, омыть участникам вечери запыленные ноги; это доказывается и дальнейшими словами Евангелиста Луки, удостоверяющего, что, обратившись к Апостолам по поводу этого спора, Иисус, между прочим, сказал: кто больше: возлежащий, или служащий? не возлежащий ли? А Я посреди вас, как служащий. Слова — а Я посреди вас, как служащий — произнесены были, очевидно, после омовения Иисусом ног Апостолам, а самое омовение произведено после спора Апостолов. Но, по какой бы причине ни произошел этот спор, во всяком случае следует признать, что Апостолы заспорили в самом начале вечера. Он не мог возникнуть после омовения ног, так как после показанного Иисусом примера смирения подобные споры не могли бы иметь места. Этот спор не мог возникнуть и после установления Таинства Евхаристии, так как это Таинство уравняло всех Апостолов. А если самое начало вечери было занято спором Апостолов, за которым должно было последовать омовение ног; если непосредственно за омовением ног последовало наставление о смирении, а за этим наставлением — обличение предателя и уход его, то очевидно, что установление Таинства не могло произойти в самом начале вечери, до омовения ног. Следовательно, Таинство установлено после ухода Иуды.

К этому заключению приводит еще следующее соображение: предложить под видом хлеба и вина Свое Тело и Свою Кровь и сказать при этом— сие творите в Мое воспоминание — Христос мог только верующим в Него, только тем, которые будут создавать на земле Царство Божие, Царство любви и добра, и объединять всех вступающих в него совершением этого Таинства единения с Основателем и постоянным Руководителем этого Царства. Иуда же к этому Царству не принадлежал с тех пор, как замыслил предать своего Учителя, поэтому не место ему было присутствовать при установлении этого Таинства.

Итак, порядок всего происшедшего на Тайной Вечери таков: спор Апостолов, омовение ног, наставление Иисуса по поводу спора Апостолов и показанного Им примера смирения, обличение Иуды-предателя, уход его с вечери, установление Таинства и прощальная беседа. А из этого несомненный вывод: Иуда при установлении Таинства не присутствовал.

Евангелист обозначил и время, чтобы показать, что и ночь не удержала Иуды. Объяснение всех этих стихов смотри в той же двадцать шестой главе Евангелия от Матфея (Мф. 26).

Милосердый Господь до последней возможности призывал Своего предателя к покаянию. Па последней, Тайной вечери Он сделал это призвание в последний раз—дружески подал ему кусок хлеба (ст. 26). Но Иуда отверг и этот последний и решительный зов к покаянию, и с этого времени злой дух—сатана вселился (вошел, вниде) в него. Св. Иоанн показывает, как хитрый диавол не вдруг, но постепенно вселялся в Иуду предателя. Он повествует, что сначала чрез страсть сребролюбия он проник в душу его (Ин. 12:6), потом овладел его сердцем (Ин. 13:2) и наконец решительно вселился в него. Так постепенно и не особенно заметно сатана овладевает и всяким из нас. Поэтому-то св. апостол внушает: трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит как рыкающий лев, ища кого поглотить (1 Пет. 5:8). Тогда Иисус сказал (глагола) Иуде: что делаешь (еже твориши), делай скорее и пр. Господь видел, что Иуда неисправим, поэтому Он дал ему повеление удалиться с вечери, и сделал это так, что никто из возлежащих на вечери, т. е. из апостолов, не понял причины этого повеления. И. Христос не хотел прямо объявить ученикам, что именно теперь Иуда пойдет совершить задуманное и уже наполовину сделанное им, его предательство, не хотел потому, чтобы апостолы не приняли каких либо, насильственных мер против предателя и не вздумали бы как нибудь воспрепятствовать Божественному предопределению. Апостолы объяснили по своему повеление Господа удалиться Иуде с вечери: как у Иуды ящик (понеже ковчежец имяше Иуда), т. е. денежный, в котором носил, что туда опускали, о чем было сказано раньше (Ин. 12:6)... Купи, что нам нужно (еже требуем) к празднику, так как на другой день с вечера начинался уже самый Праздник Пасхи и затем Опресноков (о сих праздника чит. в объясн. Ин. 2:23.). Это обстоятельство служит доказательством того, что И. Христос с Своими учениками совершил пасху днем ранее назначеннаго срока, так как в самый этот день вечером, когда уже вкушали пасху, по закону нельзя было ничего ни купить, ни продать. (Мих). Дал что нибудь (нечто даст) нищим, т. е. таким же из евреев, которым, но их бедности, не на что приготовить себе все нужное к празднику по закону. Иуда тотчас вышел (абие изыде). Так Иуда, как замечает блажен. Феофилакт, ушел от Спасителя и чувственно, и мысленно, т. е. отпал от общества верующих в Него и погубил свою душу.

См. ст. 27. Для чего ты говоришь мне о времени? Для того, чтобы ты познал бесстыдство (предателя), так как время не удержало его от исполнения предприятия. Однако же и это не сделало его явным. Но (Иуду) не тронуло и то, что Он не хотел обличить его до самого последнего времени. Так должны поступать и мы, — не обнаруживать грехов людей, живущих с нами, хотя бы они были неизлечимы. Да и после этого, когда Иуда пришел предать Его, дал ему лобзание и соизволил на такое дело тогда, когда уже шел на подвиг гораздо более тяжкий, на крест и на поносную смерть; и при этом опять показал Свое человеколюбие.

XIII. 21–30

В ст. 21 Иисус снова говорит о присутствии предателя среди учеников. Союзу любви противополагается предатель. Ученики недоумевают. Петр спрашивает ученика, которого любил Иисус. Ученик, припав к груди Иисуса, задает ему вопрос и получает ответ: «Тот, кому Я обмакну и дам этот кусок». Иисус дает его Иуде. "И тогда после этого куска, вошел в него сатана. Говорит ему Иисус: – Что делаешь, делай скорее». Этих слов ученики не понимают, Иуда, взяв кусок, «вышел тотчас». "Была ночь" (Ин. 13:29–30).

Проблема Иуды

Иуда противополагается союзу учеников. Этот контраст заостряется, как противоположение Иуды и ученика, которого любил Иисус. Он один может вопрошать Иисуса, о ком идет речь. Та особая любовь, которую имеет к нему Господь, предполагает и с его стороны великую любовь к Иисусу. Его дерзновение есть дерзновение любви. Особое выделение Возлюбленного на фоне союза учеников с новою силою подчеркивает значение их союза как союза любви. Противоположение Иуды союзу любви, а в союзе любви – тому, кого любил Иисус, есть противоположение по признаку любви.

Проблема Иуды в этом контексте достигает предельной остроты. Мы видим, с какой постепенностью подготовлял евангелист своих читателей к уразумению этой страшной тайны. Для Матфея (ср. Мф. 26:14–16) и Марка (ср. Мк. 14:10–11) предательство Иуды сполна объяснялось его корыстолюбием. Корыстолюбие его было известно и Луке, но он видел и прямое воздействие сатаны (ср. Лк. 22:3–6). Иоанновский текст был в свое время указан. Но даже в пределах гл. XIII, в ст. 2 говорится, что диавол заронил в его сердце намерение предать Иисуса, а в ст. 27 – «вошел в него сатана», вошел тогда, когда Иисус ему дал кусок. Много было высказано догадок относительно этого куска. Некоторые думали, что это был кусок, который возглавитель трапезы давал почетному гостю. В таком случае это было бы со стороны Иисуса последняя попытка удержать Иуду от предательства. В Евангелии нет на это никакого указания. Еще меньше оснований считать этот кусок куском евхаристическим – в Ин. , который не повествует об установлении Евхаристии! Поражает другое. Дав кусок, Иисус говорит Иуде: «...что делаешь, делай скорее» (ст. 27), и, «взяв кусок, он вышел тотчас» (ст. 30а). Мы не можем отделаться от впечатления, что Иуду на дело предательства посылает Сам Господь. Проблема Иуды достигает предельной остроты в этой точке.

Путей к ее решению надо искать в контексте. В гл. XIII союз учеников вокруг Учителя нам представляется как союз любви. И противопоставление Иуды союзу любви и в союзе любви – ученику, которого любил Иисус, есть противопоставление по признаку любви. Можно сказать, что в абсолютном христианском монотеизме всякая человеческая активность имеет начало в Боге. Но она должна идти путем любви. Если она отклоняется от этого пути, происходит излом и добро оборачивается злом. Таким изломом во зло оказывается и путь Иуды. Он понятен только в сопоставлении с союзом учеников как союзом любви и в союзе с тем, кого любил Иисус.

В контексте гл. XIII судьба Иуды открывает по контрасту сущность Церкви как союза любви.

XIII. 30b

Когда Иуда вышел, была ночь: ήν δε νύξ (ст. 30b). Для евангелиста Иоанна это была не только ночь в физическом смысле, но и ночь мировой эпохи – сменявшая день прежнего эона ночь восхождения Сына к Отцу, за которой должен был наступить день нового эона.

Быстро уходит для исполнения воли диавола и как ужаленный выскакивает из дома. Ничего выше корыстолюбия он совсем не видит, и, что странно, мы не видим никакой для него пользы от Евхаристии, очевидно, благодаря присущему ему неудержимому влечению к стяжанию (денег). Уже ранее подверженный этой страсти и внедрив в себя всецелого отца беззакония, несчастный теперь совсем не размышляет о том, куда он стремится. Избрав ночь, как бы некий мрачный рой нечестивых мыслей в груди, он устремляется в глубину дна ада и, по изречению книги Притчей, «как олень поспешает, пораженный в печень стрелою, или как пес — в цепи, не знающий, что на душу (погибель) идет» (Притч. 7:22-23). И мне кажется, что не напрасно сказал божественный Евангелист, что «взяв кусок вышел тотчас». Силен сатана на то, чтобы раз попавшимся ему и подчинившимся приказывать тотчас же совершать зло и принуждать даже вопреки воле их совершать угодное ему без всякого замедления. Может быть, он боялся, будучи злоумен всегда и стремителен на злодейство, как бы во время замедления незаметно появившееся раскаяние не побудило человека передумать на что-либо доброе и, как бы опьянение какое, удалить из ума своего удовольствие ко греху и уже захваченного не извлекло из сети, расставленной им. По этой-то, полагаю, причине этот злодей и заставляет подпавших его власти стремиться совершать, и притом очень быстро, угодное ему. Так и Иуду после куска тотчас же, как бы уже взяв его в руки, вынуждает идти наконец на столь безбожное деяние, боясь, по всей вероятности, вместе с раскаянием и силы Евхаристии, как бы она, наподобие света воссияв в сердце человека, не побудила скорее предпочесть доброе дело или не породила здравого помысла в том, кто уже был убежден (диаволом) к предательству. А что диавол так обычно и всегда действует против нас, это мы можем узнать из бывших прообразов. Фараон подчинил бывших в Египте иудеев и, повелев беспощадно угнетать их обделыванием глины и кирпичей и разными подневольными работами, не давал им совсем времени для служения Богу. Между прочим, надзирателям за работами он говорил: «Да отягчаются дела людей сих и да не заботятся о предметах пустых» (Исх. 5:9). Пустыми предметами называл он возвращение в свободное состояние и пламенное пожелание к этому, также плачь о рабстве и молитвы о лучших временах, ибо он знал, что, упражняясь в этом, они обретут немалую пользу. От прообразов идя к познанию истиннейших предметов, мы найдем, что сатана весьма стремительно побуждает делать зло впавших в сети его и уже всецело подвергшихся его власти и подчинившихся его воле.

λαβών aor. act. part, от λαμβάνω брать. Aor. указывает на предшествующее действие. Temp, part., "после того как он взял, тогда..." έξήλθεν aor. ind. act. от εξέρχομαι ι#2002) выходить, νύξ ночь. Вечеря должна была состояться между 18 и 24 часами (М, Pesachim 10:1, 9). Вероятно, он ушел раньше, так как указано, что они только начали есть и темнело. Это было время, когда тьма пытается преодолеть свет (1:5).

Так как присутствие Иуды на вечери после всего этого сделалось невозможным, то Христос, делая последнее обращение к его совести, сказал ему: «что делаешь, делай скорее». И Иуда как обожженный этим замечанием поспешно вышел из-за стола и, скрывшись в темноте ночи, отправился делать свое гнусное дело, а многие из простодушных учеников и тогда все еще не догадывались, в чем состояло это дело; некоторые даже думали, что Учитель послал его за покупками к празднику или для раздачи милостыни нищим.

Тотчас вышел: по повелению Господа, вышел — чтобы привести свой замысел в исполнение. «Иуда вышел от Спасителя и чувственно и мысленно. — Была ночь, может быть, и мысленная ночь, т. е. накрывшая его тьма сребролюбия» (Феофил.).

была ночь. Это замечание говорит не только о времени суток, но, в первую очередь, о мраке, царившем в душе Иуды.

Предатель только в этом повинуется Учителю. Ибо, приняв кусок, не закоснил и не замедлил, но, как написано, тотчас вышел: чтобы сотворить скорее, согласно повелению Иисуса, дело предательства. И воистину «вышел». Ибо не только в простом смысле вышел из дома, в котором была вечеря, но совершенно вышел от Иисуса, согласно словам: Они вышли от нас (Ин. 2:19).

А была ночь. Этими словами евангелист отмечает наступление той мрачной поры, о которой Господь говорил ученикам ранее (см. Ин. 9:4; Ин. 11:10).

"Была ночь, когда он вышел". Евангелист не без цели заметил, что "была ночь", но для того, чтобы научить нас, что Иуде и время не помешало, но и ночью он был занят коварством. Мне кажется, что Иуда вышел в пятом часу вечера, когда и сатана вошел в него. Ибо в четвертом часу сатана напал на Иуду, именно: когда упоминаемая у евангелиста Матфея (Мф. 26:6-16) жена пролила миро, а Иуда пошел и уговорился с иудеями о предательстве. В пятом же часу вечера сатана вошел в Иуду, то есть завладел его сердцем. Ибо иное дело ударить кого-нибудь рукой снаружи и иное - вонзить в него меч и поразить им внутренность. Иуда "вышел" от Спасителя и чувственно, и мысленно. "Была ночь", может быть, и мысленная ночь, то есть накрывшая его тьма сребролюбия.

Нельзя было не видеть Иуде, что Господь показал в нем предателя Своего. Но то, как совершил Иуда самое предательство свое, показывает, что Иуда не верил сердцеведению Учителя своего. Иуда хотел думать, что Учитель его только гадательно говорил о предательстве и предателе, что Он только Равви, уважаемый Равви, но не Господь сердца; что следует только действовать осторожно, и тогда не только выполнится намерение, но можно остаться в прежних отношениях к Учителю. Чего не думает лукавое сердце, под влиянием страстей? Невольно покорный воле Учителя своего и вполне послушный внушениям сатаны, Иуда поспешил оставить собрание, хотя была уже ночь. «Для чего указывает на время? Чтобы узнал ты дерзость того, чья решимость не остановлена была и поздним временем» ¹