Опять Петр и действует, и проповедует. Прежде возбудило иудеев к слушанию чудо (огненных) языков, а теперь — это. И тогда Петр начал речь с их обвинений, а теперь — с их тайной мысли. Посмотрим же, чем эта проповедь отличается от той и что имеет общего с нею. Та была в доме, когда никто еще не присоединился (к апостолам) и когда они ничего еще не совершили, а эта — когда все удивлялись, когда подле стоял исцеленный, когда никто не сомневался, как в то время, в которое говорили,
«они напились сладкого вина» (
Деян. 2:13). И тогда Петр говорил, находясь вместе со всеми апостолами; а теперь — с одним Иоанном: он уже не боится и говорит сильнее.
Такова-то добродетель: получив начало, она идет вперед и нигде не останавливается. Смотри же, как (Промыслом) устроено было и то, что чудо произошло при храме, чтобы и другие стали дерзновенны. Не в сокровенном каком-либо месте совершают его или не тайно; но также — и не внутри храма, где было много народа. Почему же, скажешь, этому поверили? Потому, что сам исцеленный возвещал о благодеянии. А он, конечно, не стал бы лгать и не пришел бы к каким-либо посторонним людям. Итак, апостолы или потому совершили там чудо, что, то место было пространное, или потому, что то было место отделенное. И заметь, как это случилось. Пришли они по одному поводу, а делают другое. Так и Корнилий, постясь, молился об одном, а видит другое. До сих пор они везде называют Христа Назореем:
«во имя Иисуса Христа Назорея, — говорит (Петр), — встань и ходи», потому что пока еще они только заботились о том, чтобы уверовали в Него. Но не будем утомляться началом рассказа, а напротив, если бы кто, сказав о каком-либо великом деле, остановился, — станем снова повторять начало. Если так всегда будем поступать, то скоро придем к концу, скоро станем на вершине, потому что от усердия, как говорят, родится усердие, а от лености — леность. Кто сделал, как должно, что-либо малое, тот получил побуждение приступить к делу более важному, а отсюда — идти и гораздо далее. И как огонь, чем больше объемлет дров, тем сильнее становится, так и ревность, чем больше возбуждает благочестивых помыслов, тем больше вооружается против остального рода мыслей. Скажу пример. Есть в нас, подобно терниям, клятвопреступление, ложь, лицемерие, коварство, обман, злословие, насмешки, смехотворство, срамословие, кощунство; с другой стороны — любостяжание, грабительство, несправедливость, клевета, наветы; далее — похоть злая, нечистота, сладострастие, блуд, прелюбодеяние; а также — зависть, ревность, гнев, ярость, злопамятство, мстительность, хула и тысячи подобных пороков. Если мы исправимся от первых, то мы уже исправимся не только от них, но чрез них — и от следующих за ними, потому что наша душа приобретает от того большие силы к уничтожению их. Например, если тот, кто часто клянется, оставит эту диавольскую привычку, то в нем не только исправится этот порок, но появится и другого рода благоговение. Мне кажется, никто из не клянущихся не захочет легко сделать какое-либо другое зло, но устыдится той добродетели, которой он уже достиг. Как носящий прекрасную одежду стыдится валяться в грязи, так точно — и он. А отсюда он придет к тому, что не будет ни сердиться, ни драться, ни браниться. Так, если только однажды будет сделано и малое доброе дело, то уже будет сделано все. Часто, впрочем, случается и противное: поступив однажды хорошо, мы по лености опять впадаем в прежние пороки, так что от этого и самое исправление становится даже невозможным. Например, мы положили себе закон не клясться; в течение трех или даже четырех дней мы исполняли его; но потом встретилась какая-либо нужда — и мы расточили всю собранную прибыль. Тогда мы впадаем в беспечность и отчаяние, так что даже не хотим снова коснуться того же. И это естественно. Кто построит себе какое-либо здание и потом увидит, что его строение обрушилось, тот с меньшим старанием приступает вновь к строению. Но и в этом случае не следует быть беспечным, а напротив, надобно опять употреблять все старание.
Итак, положим себе ежедневные законы и начнем пока с легкого. Отсечем от уст своих частую клятву, обуздаем язык, — пусть никто не клянется Богом. Не требует это издержек, не требует труда, не требует продолжительного обучения: достаточно захотеть и — все окончено, потому что это — дело привычки. Да, прошу и умоляю, приложим к этому старание. Скажи мне: если бы я велел (вам) внести (за меня) деньги, — не с готовностью ли каждый из вас принес бы по мере сил своих? Если бы вы увидели меня в крайней опасности, не отдали бы вы даже часть своего тела, если бы можно было отнять ее? И теперь я в опасности, и в большой, так что, если бы я был в темнице, или получил тысячи ударов, или находился в рудниках, — и тогда я не скорбел бы более. Прострите же руку помощи. Подумайте, как велика опасность, когда вы не можете сделать и этого крайне малого дела: называю его весьма малым по труду, какого оно требует. Что скажу тогда в ответ на обвинения? Отчего не обличил? Отчего не повелел? Отчего не положил закона? Отчего не удержал непослушных? Не достаточно будет, если я скажу: я увещевал. А надобно было, сказано будет мне, употребить и более сильное порицание. Ведь увещевал и Илий, — но не дай Бог сравнивать вас с детьми его! И он увещевал, и он говорил:
«дети мои, нехороша молва, которую я слышу» о вас (
1 Цар. 2:24); а между тем, Писание далее говорит, что он не вразумлял сыновей своих (
1 Цар. 3:13), и говорит так потому, что он вразумлял не строго и не с укоризною. Не странно ли, что в иудейских синагогах законы имеют такую силу, хотя все заповедует тот, кто учит, а здесь мы в таком пренебрежении и презрении? Не о своей славе забочусь я (моя слава — ваша добрая жизнь); но — о вашем спасении. Каждый день мы вопием, возглашаем в слух вам, и, между тем, как никто не слушает, мы не выказываем никакой строгости. Боюсь, чтобы за это неуместное и большое снисхождение не дать нам ответа в день будущего суда. Поэтому громким и ясным голосом объявляю всем и умоляю, чтобы те, которые виновны в этом преступлении и произносят слова, происходящие от неприязни (
Мф. 5:37), — а это и есть клятва, — не переступали за порог церковный. Но настоящий месяц пусть будет назначен вам для исправления. Не говори мне: меня заставляет необходимость, потому что мне не верят. Оставь пока клятвы, произносимые по привычке. Знаю, что многие будут смеяться над нами, но лучше нам быть осмеянными теперь, чем плакать тогда. Да и смеяться будут люди безумные; в самом деле, скажи мне, кто с здравым умом станет смеяться над тем, что соблюдается заповедь? Если же и будут смеяться, то такие люди станут смеяться не над нами, а над Христом. Вы ужаснулись этих слов? Я вполне верю этому. Ведь, если бы я ввел этот закон, то смех относился бы ко мне; если же есть другой Законодатель, то осмеяние переходит на Него. Некогда и плевали на Христа, и били Его по ланите, и заушали: так и теперь Он терпит это, и нет здесь ничего не сообразного. Поэтому-то уготована геенна, поэтому — червь нескончаемый.
Вот я опять говорю и свидетельствую. Пусть, кто хочет, смеется; пусть, кто хочет, издевается: на то мы поставлены, чтобы над нами смеялись и издевались, и чтобы мы все претерпели. Мы
«как сор для мира, как прах», по слову блаженного Павла (
1 Кор. 4:13). Если кто не желает исполнить этого приказания, то я настоящим словом, как бы некоторою трубою, запрещаю такому человеку переступать за порог церковный, хотя бы то был начальник, хотя бы сам носящий диадему. Или отнимите у меня эту власть, или, если я остаюсь с нею, не окружайте меня опасностями. Я не могу восходить на этот престол, не совершая (ничего) великого. А если это невозможно, то лучше стоять внизу, потому что нет ничего хуже начальника, который не привносит подчиненным никакой пользы. Постарайтесь же еще, прошу вас, и будьте внимательны; или лучше сказать: станем стараться вместе, и тогда непременно будет какая-либо польза. Поститесь, молите Бога, а вместе с вами (будем молиться) и мы, чтобы Он уничтожил в нас эту гибельную привычку. Великое дело — сделаться учителями вселенной; не мало значит, когда везде услышат, что в этом городе никто не клянется. Если это будет, то вы получите награду не только за свои подвиги, но и за попечение о братьях: вы сделаетесь тем же для вселенной, чем я теперь для вас. Тогда, наверно, и другие поревнуют вам, и вы поистине будете светильником, стоящим на свещнице. И это, скажешь, все? Нет, это не все, но это начало прочих (добродетелей). Кто не клянется, тот волею или неволею, из стыда или боязни, но непременно придет и к другим делам благочестия.
Но многие, скажешь, не согласятся и отступят? Но
лучше один творящий волю Господню, нежели тысячи беззаконных (
Сир. 16:3). Оттого-то все ниспровержено, все в крайнем беспорядке, что мы, как на зрелищах, ищем множества людей, а не множества людей добрых. Какую пользу, скажи мне, может принесть тебе толпа народа? Хочешь ли знать, что народ составляют святые, а не толпа людей? Выведите на войну сотни тысяч и одного святого: посмотрим, кто сделает больше? Иисус Навин вышел на брань и один сделал все; и таким образом остальные не принесли никакой пользы. Толпа людей, возлюбленный, когда они не творят воли Божией, ничем не разнится от тех, кого нет совсем. Я молюсь и желаю, чтобы Церковь украшалась множеством людей, но — множеством людей добрых: ради этого я охотно позволил бы растерзать себя на части. Если же это невозможно, то я желаю, чтобы немногие были добрыми. Не видите ли, что лучше иметь один драгоценный камень, нежели тысячи мелких монет? Не видите ли, что лучше иметь здоровый глаз, нежели, потеряв его, отяготить себя тучностью тела? Не видите ли, что лучше иметь одну овцу здоровую, нежели тысячи шелудивых? Не видите ли, что лучше немного детей добрых, чем много дурных? Не видите ли, что в царстве — немногие, а в геенне — многие? Что мне от множества людей? Какая польза? Пользы никакой, а скорее вред для прочих. Ведь это то же, как если бы кто, при возможности иметь или десять здоровых, или тысячи больных, привел эти тысячи к тем десяти. Большинство, когда они не делают ничего доброго, не принесут нам ничего другого, кроме наказания там и бесславия здесь. Ведь никто не скажет, что нас много, но (всякий) будет порицать за то, что мы бесполезны. Так именно (язычники) всегда говорят нам, когда слышат от нас, что нас много: много вас, — говорят, — да худых. Вот я опять запрещаю и громким голосом возвещаю вам: пусть никто не считает этого шуткою. Я удалю и не допущу непослушных. И пока я буду сидеть на этом престоле, — я не откажусь ни от одного из прав его. Если кто низвергнет меня, я буду уже невинен. А пока я подлежу ответственности, до тех пор не могу пренебрегать, не ради собственного наказания, но ради вашего спасения, так как я пламенно желаю вам спасения. Об этом я терзаюсь и болезную. Но послушайтесь меня, чтобы и здесь, и в будущем (веке) вы получили великую награду, и мы (все) вместе насладились вечными благами, по благодати и человеколюбию единородного Сына Божия, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
В настоящей речи больше смелости (чем в прежней). Это — не потому, чтобы прежде (апостол) боялся, но потому, что те люди — насмешники и ругатели — не снесли бы (подобной смелости). Поэтому-то, начиная ту речь, он тотчас же и возбуждает их внимание предисловием, говоря: «
сие да будет вам известно, и внимайте словам моим» (
Деян. 2:14). А здесь ему нет нужды в таком приготовлении. Эти люди не были беспечны; чудо сделало всех их внимательными, — почему они и были объяты страхом и ужасом. Поэтому-то апостол и не имел нужды начинать (здесь) с того же, но (начал) с другого, чем всего более и расположил их к себе, отклонив от себя то мнение, какое они себе составили. Ведь ничто так не полезно и не приятно для слушателей, как то, если говорящий не только не говорит о себе ничего великого, но даже уничтожает и мысль о том. Таким-то образом (апостолы) больше прославили себя тем, что презрели славу и показали, что то было дело не человеческое, а Божие, и что они также, наравне с другими, должны удивляться, а не служить предметом удивления. Видишь ли, как (Петр), будучи чужд честолюбия, отвергает от себя славу? Так поступали и древние. Например, Даниил говорил:
«мне тайна сия открыта не потому, чтобы я был мудрее всех живущих» (
Дан. 2:30). И еще Иосиф:
«не от Бога ли истолкования?» (
Быт. 40:8) И Давид:
«когда, бывало, приходил лев или медведь», во имя Господа я разрывал их руками (
1 Цар. 17:34, 35). Так теперь и апостолы:
«что смотрите на нас, как будто бы мы своею силою или благочестием сделали то, что он ходит?» И это, говорят, принадлежит не нам, потому что не своим достоинством привлекли мы на себя благодать Божию.
Но посмотрим тщательнее на то, что выше прочитано. Сначала (апостол) внушает, что не они сделали чудо, сказав: «что дивитесь»? А чтобы не дать возможности сомневаться в словах своих и чтобы сделать их более достоверными, — предупреждает суд этих людей.
«На нас», говорит,
«что смотрите... как будто бы мы своею силою или благочестием сделали то»? Если это беспокоит и смущает вас, то поймите, кто сделал это, и не ужасайтесь. И смотри, как всегда безбоязненно порицает их, когда прибегает к Богу и говорит, что все — от Него. Поэтому и выше говорил: «
Мужа, засвидетельствованного вам» (
Деян. 2:22).
