Как успевают распространители бесовских учений увлекать вслед себя? Лицемерством. Принимают вид людей некако особенных, постигших всю премудрость, одеваются в личину святости — и, тем расположив к себе слушающих, делают то, что сии охотно пьют яд их лжеучения и увлекаются. Это и выразил Апостол словами: в лицемерии лжесловесник. Лжесловесниками назвал их святой Павел потому, что в их учении, яко ложном, только слова и слова и ничего отвечающего действительности, как и в призраках. Далее, так как ложь не может держать в должном напряжении нравственные силы, то лжесловесники сии естественно послабляют себе во многом, даже и в тех вещах, которые, как недолжные, запрещаются их учением, — чего, однако ж, явно делать не могут, потому что это подрывало бы их учительский вес и самое учение. Отсюда неизбежно у них лицемерие или забота казаться святыми и непорочными при несвятой и не непорочной жизни. Это одна сторона лицемерия. К ней, можно сказать, неизбежно присоединяется и другая, именно: когда допускаются дела, противные учению, тогда ослабляется или совсем исчезает убеждение в состоятельности самого учения в душе проповедующего его и делается он тогда проповедующим без убеждения или лицемерным учителем. Эту сторону особенно и выставляют наши толковники при сих словах Апостола. «В лицемерии, — пишет Экумений, — значит: в хитрости и лукавой изворотливости, по которой, и зная, что сготовленные ими догматы ложны, ухитряются свое лжесловесие представлять в виде истины». То же у Феофилакта: «о чем они лжесловят, не по неведению лжесловят, но, зная, что то ложно, притворно учат тому, как истинному» (из святого Златоуста). Блаженный Феодорит берет общее: «возложив на себя имя христиан, учат совершенно противному».
Поминает святой Павел о таком лицемерии в предотвращение будущих отступлений от веры. Ибо ничто так не отвращает от учителей, как усмотрение в них лицемерства.
Сожженных своею совестию. Лицемерие и вовне отчасти видимо, а сожжение совестию — совсем внутреннее дело. Только в последних степенях оно обнаруживается некоторым дерзким бесстыдством в преследовании недобрыми сознаваемых целей. Всяко, однако ж, Апостол поставил на вид и эту характеристическую черту лжеучителей, в предотвращение увлечения вслед их, в такой мысли: заметишь лицемерие, присмотрись и увидишь сожжение совестию; а коль скоро это заметишь, то чего доброго можешь ожидать от таких людей?
Сожжение совестию подает две мысли: или ту, что у них совесть сожжена, или ту, что они обожжены совестию. Сама совесть никогда не сгорает; но душа может дойти до такого нечувствия к ее внушениям и обличениям, что совести будто нет, сгорела. Лжеучители представляются Апостолом живущими несогласно с учением и учащими словом несогласно с убеждением. Этого совесть не могла оставлять без обличений и, конечно, обличала их. Если теперь, несмотря на это, продолжают жить и действовать все в том же духе, то очевидно, что совесть уже заглушена ими или они стали глухи к ее внушениям, — то же, что сожжены. Блаженный Феодорит пишет: «сожжеными совестию назвал их Апостол, показывая крайнюю их бессовестность; потому что прижигаемое место, омертвев, теряет прежнюю чувствительность».
Можно сожжение совестию понимать как обожжение или, вернее, нажжение совестию. К этому подает повод греческое: κεκαυστηριασμενον. — Καυστηριαζειν — значит: нажигать знак. На Востоке на животных хозяева нажигают знаки, по которым и они сами, и другие признают, что это их животные. Подобные знаки на челе сознания лжеучителей нажигает и совесть, так что имеющие очи видеть видят и познают, что они принадлежат к числу виновных, и здесь достойных осуждения, и готовых к осуждению там, на суде Божием, — носят осуждение сами в себе. Блаженный Феофилакт пишет: «поелику они знали за собою много нечистого, то совесть имела в них нажженные знаки их нечистой жизни» (то же и у Экумения). Поясняет сие Амвросиаст: «как нажог повреждает кожу и напечатлевает знак, так и совесть намечает лжеучителей в пагубу, за их лживость, по коей они лукаво одно держат в уме, а другое выражают в слове. Апостол дает разуметь, что такие не могут измениться на лучшее, чтобы спастись: ибо как нажог (на животных) не может измениться, так и их душа исправиться. Нет ничего хуже лицемерия».
