1-я книга Царств, Глава 1, стих 11. Толкования стиха

И было две женщины, носивших почетное имя Анна. Одна замужняя, которая родила Самуила; другая вдова, которая признала Святого святых, когда тот был еще ребенком. Замужняя Анна молилась с горем на душе и скорбью в сердце, поскольку у нее не было детей. В ответ на её мольбу Самуил был дарован ей Господом, и она посвятила его Богу на все дни жизни его, ибо она дала обет Господу во время молитвы. Не так просто найти сродство в её молитве с «Отче Наш», за исключением фразы но избавь нас от лукавого. И очевидное зло заключалось в том, чтобы быть замужем и не приносить плода семейной жизни, когда единственное её оправдание в продолжении жизни рода в детях.

Но выслушаем и самые слова ее, и ее прекрасную молитву: «и плачущи проплака, – говорит Писание, – и обеща обет Господу, глаголющи: Адонаи Господи Елои Саваоф». Страшные и грозные слова! Хорошо сделал писатель, что не перевел их на наш язык; он и не мог переложить их на греческий язык с свойственною им силою. Не одним именем назвала она Бога, но многими, Ему свойственными, показывая тем любовь к Нему и пламенное стремление. Как пишущие прошения царю, поставляют вверху не одно только имя, но величают его победоносным, августом, самодержцем, и многими другими именами, и потом уже излагают просьбу, так и она, вознося к Богу некоторого рода просьбу, в начале ее полагает многие имена, выражая этим, как я сказал, свою любовь и почитание Тому, Кого просит. Просьбу эту внушила ей скорбь; потому и скоро была услышана писавшая ее с большим разумением. Таковы молитвы, происходящие от душевной скорби. Вместо бумаги служила (здесь) ее душа, вместо пера – язык, вместо чернил – слезы. Потому и сохранилась просьба ее до наших дней: неизгладимы бывают письмена, которые начертаны этими чернилами. Таково было начало просьбы! Что же далее? «Аще призирая призриши, – говорит Анна, – на смирение раби твоея». Ничего не получив, она начала молитву с обета; приносит Богу дар, ничего не имея в руках. Так она волновалась и тосковала более о том, (чтобы дать), чем о том, (чтобы получить), и для этого просила дать дитя. «Аще призирая призриши на смирение рабы твоея». Два права, говорит, я имею (на получение просимого): служение (Тебе) и несчастие. «И даси рабе твоей семя мужеско, то дам е пред Тобою... дар». Что значит: «пред тобою... дар»? (Я сделаю) его преданным и всецелым рабом Твоим; отказываюсь от всякой власти; хочу только быть матерью на столько, чтобы дитя получило от меня свое начало, а затем отступаю и удаляюсь. Посмотри на благоговение этой жены. Она не сказала,: если дашь мне троих, я отдаю тебе двоих; если двоих, отдаю тебе одного; но: если дашь только одного, весь плод отдаю Тебе. «И вина и пиянственнаго не испиет». Еще не получила дитяти, и уже образует пророка, говорит о его воспитании и входит в договор с Богом. О, смелость жены! Не будучи в состоянии заплатить теперь же, потому что ничего еще не получила, она выплачивает цену из будущего. Как многие из земледельцев, живущие в крайней бедности и не имеющие столько денег, чтобы купить теленка или овцу, берут их у господ из-полу, обещаясь выплатить стоимость из будущих плодов, так, или еще гораздо больше, сделала и она. В самом деле, она получает от Бога сына не из-полу, но с тем, чтобы затем всего отдать Ему, а плодом иметь его воспитание. Для себя она считала достаточною наградою потрудиться над (воспитанием) священника Божия. «И вина и пиянственнаго не испиет», говорит она. Не подумала сама в себе так: что, если он будет слабого сложения и от питья воды потерпит вред? Что, если сделается нездоров, а потом умрет, подвергшись тяжкой болезни? Размыслив, что Давший сына Сам позаботится и об его здоровье, она от самых пелен и рождения повела его к святости, возложив все на Бога, и еще до болезней рождения освящалось ее чрево, заключавшее в себе пророка, носившее священника и жертву, – жертву одушевленную. Для этого Бог попускал ей долго быть в скорби; для этого Он поздно дал (ей сына), чтобы самым способом рождения более прославить ее, чтобы показать ее любомудрие. Ставши на молитву, она не помнила о своей сопернице, не говорила об оскорблениях от нее, не выставляла на вид обид; не сказала: «избавь меня от этой негодной и злой женщины», как делают многие жены; не вспоминая об этих оскорблениях, она молилась только о том, что ей нужно было. Так поступай и ты, человек: когда увидишь, что враг огорчает (тебя), не говори ни одного оскорбительного слова, и не желай ему зла за то, что он враждует против тебя; но, вошедши (в церковь), преклонив колена и проливая слезы, моли Бога – прекратить скорбь, потушить печаль. Так и она сделала – и получила величайшую пользу от враждовавшей против нее женщины, так что и та содействовала рождению дитяти; а как, я скажу.
* * * Нет ничего, возлюбленные, равного молитве, нет ничего могущественнее веры. То и другое недавно показала нам Анна: пришедши к Богу с этими дарами, она сделала все, чего хотела: и испорченную природу исправила, и заключенную утробу отверзла, и бесславие уничтожила, и оскорбления соперницы прекратила, и сама себя привела в состояние великого благодушия¹, пожав тучный колос с бесплодного камня. Все вы слышали, как она молилась, как просила и умоляла, – и получила, родила, воспитала и посвятила (Богу) Самуила. Потому не погрешит тот, кто эту жену назовет вместе и матерью и отцом дитяти: хотя и муж сеял, но силу этому семени дала ее молитва, и она-то сделала начатки рождения Самуилова более чистыми². Подлинно, не сон только и сожитие родивших, как (при рождении) других, но молитвы, слезы и вера были зачатками этого рождения; и (таким образом) пророк, родившийся вследствие молитвы матери, имел рождение более чистое, чем другие. Потому и об этой жене прилично будет сказать: «сеющии слезами радостию пожнут» (Пс. 125:5). Ей поревнуем, мужи; ей будем подражать, жены: она – учительница того и другого пола. Бездетные да не отчаиваются; матери так да воспитывают рожденных ими детей. Все будем подражать любомудрию этой жены до рождения, вере при рождении, усердию после рождения. В самом деле, что может быть разумнее (поведения) этой жены, которая кротко и мужественно перенесла тяжкое несчастие и дотоле не отступила, пока не устранила своего горя, и не положила удивительного и необычайного конца своему бедствию, не имея на земле ни одного заступника и помощника! Она знала человеколюбие Владыки, потому и приступила к Нему одна – и достигла, чего желала. И действительно, для прекращения этого горя нужна была не человеческая помощь, но божественная благодать. Оно происходило не от потери денег, чтобы мог кто-либо, принесши золото, прекратить его; не от телесного недуга, чтобы, призвавши врачей, можно было уничтожить болезнь. Немощна была природа и нуждалась в высшей помощи. Поэтому, оставив все земное, она прибегла к Владыке природы, и не отступила до тех пор, пока не умолила Его разрешить неплодство, отворить утробу и бездетную сделать матерью. Поэтому она блаженна; не потому однако, что стала матерью, а потому, что сделалась ею, не быв (ею по природе)³. Первое есть обыкновенно дело природы; последнее – особенный подвиг этой жены. Она блаженна и по болезням рождения, но не менее блаженна и по всему тому, что предшествовало этим болезням. Все вы, и жены и мужи, знаете, конечно, что для женщины нет ничего тяжелее неплодства, – что, хотя бы она наслаждалась бесчисленными удовольствиями, никогда не может прогнать от себя скорбь, причиняемую ей этим несчастием. Если же оно столь тяжело теперь, когда мы призваны к высшей мудрости, когда стремимся к небу, и, нисколько не занимаясь настоящим, готовимся к иной жизни, когда (воздается) высокая похвала девству, то представь, каким злом оно почиталось в то время, когда не было у древних никакой надежды, ни мысли о будущем, когда все делали для настоящего, и когда бесчадие и неплодство было каким-то проклятием и осуждением. Нельзя сказать и выразить словами скорбь, причиняемую этим обстоятельством. Свидетельницы этого – жены, которые во всем показали мудрость, терпение, а этого несчастия не могли перенести; напротив, или роптали на мужей, или считали жизнь невыносимою. Но эту жену обуревала не одна только скорбь вследствие неплодия, во и другая страсть – гнев вследствие оскорблений соперницы. И как в то время, когда два противных ветра, сталкиваясь друг с другом, захватывают попавшую между них ладью и поднимают множество волн и спереди и сзади ее, кормчий, сидящий при руле, спасает ладью, отражая напоры волн с помощью своего искусства, так и эта жена, когда гнев и скорбь, как противные ветры, овладевали душой ее, омрачали ее мысли и производили большие волнения в течение не двух, трех или двадцати дней, но в продолжение целых годов (ведь сказано: это продолжалось «довольно времени»), мужественно вынесла бурю и не попустила уму своему потонуть в бездне. Это потому, что страх Божий, как кормчий, сидящий при руле, внушал ей мужественно переносить это волнение, и не переставал править душою ее до тех пор, пока не привел в тихую пристань этот корабль, полный груза, это чрево, заключавшее в себе драгоценное сокровище. Она, ведь, несла не золото и не серебро, а пророка и священника; и чрево ее было вдвойне священно: и потому, что зачатое в нем дитя было столь велико, и потому, что начало своего зачатия оно получило от молитвы и от вышней благодати. Но если груз был необыкновенный и удивительный, то способ продажи был и еще удивительнее; она отдала его не людям, не каким-либо купцам и торговцам, но лишь только выгрузила его из корабля, продала Богу, и приобрела такую выгоду, какую доставить свойственно было Богу, – потому что по принятии его, Бог дал ей вместо того другое дитя, да еще и не одно, не два, не три и не четыре только, но гораздо больше: «яко неплоды, – сказано, – роди седмь» (1 Цар. 2:5), и (таким образом) проценты превзошли самый капитал. Такова торговля с Богом: Он возвращает не большую сумму капитала, но увеличенную в несколько раз. И не только детей женского пола Он дал, но составил прибыль из того и другого пола, чтобы радость ее была полная. Говорю это не с тем, чтобы вы только воздали похвалу, но чтобы и поревновали вере и терпению этой жены, о чем вы слышали отчасти и прежде.

*** Молящемуся должно молиться так, чтобы, всецело сосредоточившись и напрягши ум, призывать Бога со скорбной душой, не умножая слов и не распространяясь в молитве, а произнося немногие и простые слова, потому что не от множества слов, а от трезвости души зависит услышание. И это можно видеть на примере Анны, матери Самуила. Она говорит именно: "Господи Саваоф! если Ты призришь на скорбь рабы Твоей… и дашь рабе Твоей дитя мужеского пола, то я отдам его Господу на все дни жизни его, и вина и хмельного не будет пить, и бритва не коснется головы его". Много ли здесь слов? Но так как она совершила эту молитву со вниманием и трезвостию, то достигла всего, чего желала: и испорченную природу исправила, и заключенную утробу отверзла, и себя привела в состояние великого благодушия, пожав тучный колос с бесплодного камня. Итак, молящемуся следует и не многословить, и постоянно молиться. Творить краткие и частые молитвы, с небольшими промежутками, заповедали и Христос, и Павел. Если ты будешь распространяться в словах, нередко делая это без внимания, то дашь диаволу большую свободу подойти к тебе, устроить ковы и отвлечь твою мысль от произносимых слов. А если будешь творить постоянные и частые молитвы, занимаясь все время частым повторением их, то легко сможешь сохранить внимание и самые молитвы будешь творить с большой бдительностью.

 О том, что человеческая душа
ни предсуществует телу, ни воплощается
(в теле) вследствие раннейших грехов,
как думают некоторые

Бог не благоволит внимать решающимся просить дурно, — и этого неложным свидетелем будет для нас ученик Спасителя, говоря: просите, и не приемлете, зане зле просите (Иак. 4:3). Посему, если вотелесение души служит наказанием, то разве не надо будет утверждать, что Анна, жена Елканы, далеко уклонялась от подобающего, воссылая столь напряженную молитву к Богу о семени мужа (1 Цар. 1:11)? Стало быть, она просила ниспадения (какой–либо) души и ее нисшествия в тело? И как вообще мог Бог дать ей сына – святого Самуила, если бы надлежало (какой–либо) душе согрешить, дабы ей, облекшись телом, исполнить таким образом прошение женщины? Но ведь это давал Бог, обыкший давать одно только благое, и, благосклонно вняв ей (Анне), тем самым являет ее молитву свободной от всякого упрека. Следовательно, не вследствие греха воплощение и не служит наказанием, как некоторые думают.

Обеты. Обеты — это добровольные соглашения, содержащие некое условие. Сведения об обетах встречаются в хеттских, угаритских, месопотамских и — реже — египетских источниках. В Древнем мире обеты обычно сопровождали просьбу, адресованную божеству. Как правило, условием были помощь и покровительство божества, а то, что посвящалось по обету, было даром божеству. Чаще всего дар принимал форму жертвы, но иногда эти дары предназначались святилищу или священникам. Принесение обета обычно происходило в святилище, и было публичным актом. В угаритском эпосе царь Керет просит бога дать ему жену, которая сможет произвести на свет потомство. В ответ на исполнение этой просьбы он обещает пожертвовать столько золота и серебра, сколько будет весить его невеста. Бритва не коснется головы. Длинные волосы — один из основных элементов обета назорейства (см. коммент. к Чис. 6). Обычно назорейство ограничивалось определенным сроком, но здесь, как и в случае с Самсоном, оно продолжалось всю жизнь. Причина запрета на остригание волос неизвестна, хотя волосы (как и кровь) были, по представлениям древних, сосредоточием жизни. Поэтому волосы часто использовали в магических обрядах. Об этом, в частности, свидетельствует существовавшая в Мари практика посылать царю прядь волос пророка вместе с его пророчествами. Волосы предназначались для гадания, которое должно было определить, заслуживает ли внимания присланное пророчество.

дала обет. Об обетах замужней женщины см. Чис. 30,6-15. на все дни жизни его. См. Чис. 6,1-21. Анна обещает посвятить своего сына Господу, т.е. даст за него обет назорейства, не на время, как это обычно практиковалось, а пожизненно.

Имеется в виду обет назорейства. См. прим. к 6 гл. кн. Чисел. Исходя из того предположения, что Елкана принадлежал к колену Левия (1 Пар. 6:27-28, 33-34), говорят, что Самуил, как левит, и так должен был служить Господу при Скинии. Конечно, как левит, Самуил должен был бы служить Господу при Скинии, но не всю жизнь, а лишь в возрасте от 25 или 30 лет до 50 (Чис. 4:3, 30; Чис. 8:24), и притом без обязательства несения тех аскетических подвигов, какие связаны с обетом назорейства.