Псалтирь, Глава 38, стих 4. Толкования стиха

Я размышлял над словами моего Господа: Ты, лукавый и ленивый раб, ты должен был отдать Мои деньги в обменники, а Я при Моем пришествии должен получить его снова с ростовщичеством.  (Мф. 25:26-27) И то, что последует, да отвратит Бог от тех, кто является Его управителями! Свяжите ему руки и ноги, и пусть он будет брошен во тьму внешнюю; От (Мф. 25:30) раб, который не расточал имущества господина своего, чтобы уничтожить его, но нерадив растрачивал его, чтобы улучшить его. Чего же ожидать тем, кто растратил их в роскоши, если будут осуждены те, кто по лености сохранил их? Пока я размышлял, огонь разгорелся. И поскольку он находился в этом состоянии колеблющегося ожидания, между тем, чтобы говорить и молчать, между теми, кто готов придираться, и теми, кто жаждет получить наставления... в этом состоянии ожидания он молится о лучшем месте, место, отличное от этого его нынешнего управления, в котором человек находится в таких трудностях и в такой опасности и вздыхает о определенной цели, когда он не должен был подвергаться этим вещам, когда Господь должен сказать верному распределителю: Войди в радость Господа твоего, говорит он в Евангелии от (Мф. 25:27): «Тогда я говорил языком моим». В этом колебании, среди этих опасностей и этих затруднений, потому что вследствие обилия соблазнов во многих охладевает любовь, Мф  24:12, хотя закон Господень и внушает радость, но в этом колебании итак, (Я говорю), затем заговорил я своим языком. Кому? Не тому слушателю, которого я хотел бы наставить; но и Тому, Кто слушает и внимает, у Которого я хотел бы получить наставление. Я говорил языком моим с Ним, от Которого внутренне слышу все, что слышу доброго или истинного. — Что Ты сказал?

    Воспламенилось сердце мое во мне, и в мыслях моих возгорит­ся огонь (Пс. 38:4). Самые тяжелые раны, как мы знаем См. у Плиния Старшего: nat. hist. 26. 3. , лечат едким зельем или огнем. Итак, мудрец сам себе врач, однако, даже если он врач, его рана воспалена, если только он не достиг совершенного со­стояния благоразумия и безмятежности, зажглось его сердце, его ли­хорадит, он горит от упреков и насмешек и, если молчит, переживает внутри. Если камень трется об камень, то вырывается огонь — так даже праведная совесть горит от стыда, если ей напомнить о ее пре­грешениях, и в мыслях возгорается огонь. Прекрасен огонь, который опаляет, но не сжигает. Такой огонь Моисей видел См.: Исх. 3:2.  в ежевичном кус­те, который горел, но не сгорал. Эго тот огонь, который ослабляет грех и уничтожает его вину своим жаром. Этот огонь разжигается раз­мышлениями над небесными Писаниями; похоже, об этом огне говорит Иеремия: И был пылающий огонь, заключенный в костях моих (Иер. 20:9). Возможно, об этом огне говорили Клеопа и его спут­ник, когда после воскресения Христос, приблизившись, пошел с ними: Не горело ли нас сердце наше, когда Он изъяснял нам Писание? (Лк. 24:32). Господь пришел, чтобы этот огонь низвести на землю См.: Лк. 12:49. , чтобы озарить им все души, зажечь усердие и сжечь грех.

А дальше — согрелось сердце, в поучении возгорелся огонь: Согрелся сердце мое во мне, и в поучении моем разгорится огнь (4). Произошла духовная перемена. Давид убедился: всё идёт от Бога, это Его наказующая рука. Господь любит Своего пророка, но хочет смирить до конца.

Давид принял это — и сердце в нём согрелось, увидело тот тяжкий грех и теперешнее состояние. Пророческим духом он узнал, что такое человеческая жизнь. Один неправильный шаг — и зачёркнуто всё, чего ты достиг. Остаётся единственный выход — покаяние. Если Господь простит, то вместо скорби появится радость. Боязнь, предчувствие беды уйдут — и человек ощутит Божественный покров.

См. окончание под ст. 5

 
 Когда Господь Бог восхотел войти с человеком в тесную любовь, в неразрывное примирение и дружбу, то в знак этого дал то, что 
«купина огнем горяше и не сгараше» (Исх. 3:2). В купине были хворост, сено, тростие; а огонь, который пожигает горы и камни как солому, этот огонь не опалил ни одного стебелька в купине; так ласково, дружески и приятельски он обошелся с купиною: «Купина горяше, и не сгараше». 
 
 
 Этот огонь предзнаменовал любовь Божию и мир с человеком, предзнаменовал то, что Божество, соединившись с человечеством, как огонь соединился в купине с соломою и сеном, не опалит человечества и человечество не опалится Божеством.
 
 
Подобное сему производит и Дух Святый, Он есть Дух мира и любви, поэтому Он и соглашает, примиряет, соединяет вещи противоположные между собой, так что уже ни вода не гасит огня, ни огонь не иссушает воды и не опаляет птичьего пера. Мы же из сего научаемся миру и любви к ближним нашим. Если мы бываем миролюбивыми и любезными, тогда мы способны бываем переносить всякие несчастья и, рассуждая о них в Духе Святом, научаемся познавать, как это голубь не опаляется огнем. Ведь чистота и огня не боится, а голубь есть символ чистоты, доказательство чего можно видеть в Вавилонской пещи, где огонь не повредил трех чистых отроков. 
 
 
 Еще я спрошу, почему Дух Святый сошел на Христа в виде голубя, а на апостолов не в голубином виде, но в огненном? Почему также Он не сошел на Христа Спасителя в огне, как на апостолов? 
 
 
Пока кто-либо придет к какому заключению, я пойду за причиною к канону. В одном ирмосе относительно апостолов воспеваются такие слова: «Избавление и очищение, огнедохновенную приимите росу, о, чада светообразная». Так как апостолы нуждались в избавлении от грехов и очищении, поелику в них были еще тогда тернии греховные, то и нужно было Духу Святому сойти на них в огне, чтобы попалить сии тернии. Сошел же Он на них не просто в огне, но и росе, как воспевается: «Огнедохновенную приимите росу» для того, чтобы огонь попалил тернии грехов, а роса смыла бы этот пепел. Воплотившемуся же Сыну Божию не нужен был тернопалительный огонь и чистительная роса, ибо Он был безгрешен, нечего было опалять и чистить: «Очищения, яко Бог, не требуя». Итак, Дух Святый сошел на Него не в огне, но в подобии чистой птицы – голубя, в знак чистоты и безгрешности Христа.
 
 
Кроме того, хотя святые апостолы и имели любовь к Богу, но еще не совершенную, как человеколюбцы; посему и нужно было Духу Святому сойти на них в огне, чтобы распалить сердца их в совершенную любовь Божию. Для Христа Спасителя не нужен был такой огонь, ибо Он никогда не был без любви, без Духа Святого, который, будучи самою любовию, посредствует между Отцем и Сыном и связует Отца с Сыном в нераздельном соединении.
 
 
Далее, апостолы требовали просвещения, ибо они до того времени были еще как бы во тьме и обладали несовершенным знанием о Святой Троице, а просвещение обычно совершается огнем. Но Христу Спасителю не нужно было никакого просвещения, ибо Он Сам был даже и в теле человеческом светом, достаточно знающим Отца:  
«Ни Отца кто знает, токмо Сын» (Мф. 11:27). Вот почему не сошел на Него Дух Святый в огне. 
 
 
Теперь, оставивши сие в покое, мы скажем о том, что вера наша в Духа Святого должна быть, как «междорамия голубинныя в блещании злата». Как рамена соединяют оба крыла, так и вера наша должна соединять, как два крыла, любовь к Богу и любовь к ближнему. Как птица не может летать с одним крылом, так и любовь не может долететь до неба с одним крылом любви. Оба крыла должны быть посеребрены тем серебром, о котором говорит тот же Давид: 
«Словеса Господня словеса чиста, сребро разжжено» (Пс. 17:31). Наука Божественная, поучающая боголюбию и друголюбию, и является этим чистым серебром, и серебром, разожженным горячестью к Богу и ближнему. Оба сии крылья посеребренные, то есть, любовь к Богу и любовь к ближнему, Дух Святый соединяет вместе, чтобы ни одна любовь не была без другой, ибо Он есть сама любовь Бога Отца и Бога Сына, изливающаяся к роду человеческому, как расплавленная серебряная или золотая руда: 
«Любовь Божия разлияся в сердцах ваших Духом Святым, данным вам» (Рим. 5:5). Рамена сии голубиные, соединяющие двойственную любовь как два крыла, должны быть и позлащенными: «междорамия ея в блещании злата», ибо как золото украшает всякую вещь, так и любовь бывает прекраснейшей, совершеннейшей и похвальнейшей, которая имеется и к Богу, и к ближнему, и обоих сливает воедино. 
 
 
Назвавши таким образом Духа Святого златом, мы перейдем теперь к символу, изображенному на нем, приступим к огню, горящему на алтаре. 
 
 
В храме Божием, в ветхозаветной скинии, устроенной Моисеем, было два огня. Один из них был внутри на алтаре. Это был тот огонь, который раньше сошел с неба для сожжения жертв, принесенных Аароном. За этим огнем по повелению Божию следили очень внимательно, дабы он не угасал никогда, но непрестанно светил бы и днем, и ночью. Забота о нем лежала на приставленных к нему священниках, которые называли его огнем Божественным и употребляли его только для одних жертв и всесожжений, на другие же потребности употреблять его было запрещено под угрозой. 
 
 
Другой огонь находился пред дверьми храма свидения. Этот огонь был не сшедший с неба, но земной, обыкновенный, и назывался он огнем чуждым. Его не позволялось употреблять для жертв, приносимых Богу, а также нельзя было вносить его и внутрь храма. Когда же два сына Аароновы, Надав и Авиуд, взявши чуждого огня, обыкновенного, и вложивши его в свои кадильницы, отважились внести внутрь храма, то за это появился огонь от Господа и сжег их в пепел. 
 
 
 Огонь любви нашей к Богу также должен всегда гореть в сердце, подогреваемый и поддерживаемый всегда богомыслием: «В поучении моем (то есть, в богомыслии) разгорится». Чуждый огонь, то есть, мирской, греховный, не должен вноситься внутрь сердца под угрозой, то есть, под страхом вечной смерти, чтобы огонь геенский не сжег нас навеки. 
 
 
Принесем Духу Святому поклон от духа нашего, то есть, духом горя и Господу работая; принесем его духом правым, обновленным, духом умиления.
 
 
Свидетелем же моих слов является Бог, которому служу я духом моим. Аминь. 
 

Рана греха

Когда он Давид онемел, он прекратил следовать благу, то есть перестал постигать закон, который учит благу . Когда возобновилась скорбь от греха, тогда рана от греха усилилась, как происходит, когда мы уводим других от постижения закона. Рана усугубляется, поскольку не применяют лекарства божественных заповедей. Это не остается в безгласности, но наносит вред его душе, что он и показывает, говоря: Согрелось сердце мое.

Когда Давид решил с безмолвным терпением переносить свои страдания; то душа его не могла успокоиться, она естественно и сильно волновалась разными чувствами и мыслями. — Согреяся сердце мое во мне, говорит Давид, — движимая сильным чувством, кровь, как огнь, воспламенила сердце; и в поучении моем разгорится огнь, точнее — при заботливом размышлении моем как-бы возгорелся огнь в душе, так сильно было одушевление: и глаголах языком могим, — под действием чрезвычайно сильнаго одушевления я стал говорить языком своим, но не роптать, а исповедывать суетность земной жизни, исполненной стольких страданий и таких волнений (ст. 4).