Исход, Глава 24, стих 18. Толкования стиха

Итак, Моисей и в молчании говорил и в бездействии действовал. Чьи деяния важнее, чем бездействие того, кто, сорок дней находясь на горе, объял весь закон? В этом одиночестве у него был Собеседник См. : Исх. 24:15-18 , поэтому Давид говорит: Я послушаю, что скажет во мне Господь Бог (Пс. 84. 9). Насколько важнее говорить с Богом, чем с собой!

Воззванный Богом, Моисей взыде на гору, т-е на самую вершину горы, и здесь вступил в среду облака. Облако пылало огнем, но огонь не опалял Моисея: он пребыл цел и невредим — И бе тамо на горе четыредесять дний и четыредесять нощей. Во Втор. 9:9 сказано, что Моисей во все продолжение этого времени ни хлеба не ел, ни воды не пил. Из того же места Второзакошя видно, что в число этих четыредесяти дней входили шесть дней, проведенных Моисеем на горе до воззвания от Господа. Чем же Моисей утолял во все это время голод и жажду? Укрепляла его благодать Божия и собеседование с Богом. Если умныя и занимательныя речи человека иногда так увлекают слушателя, что последний забывает о пище и питии, то же могли ли произвести тоже действие, и притом в несравненно большей степени, на Моисея словеса из уст Божиих?

На каком основании разсмотренную паримию положено читать на праздник Преображения? На основании сходства с событием, описанным в ней, события, воспоминаемаго в праздник Преображения

1) Как Синай прославился явлением Бога во славе, так и Фавор, гора Преображения, есть вместе гора Богоявления, ибо жа ней во славе Божества, с просиявшим, как солнце, лицем, и в блиставшем как свет и снег одеянии, явился Господь Иисус Христов, дотоле сокрывавший Свою Божескую славу под уничиженным образом, — и явился Бог Отец, гласом свидетельствовавший о Нем как о Сыне Своем возлюбленном;

2) Как к созерцанию славы Божией, на самом месте ея явления на Синае, допущен был из всего избраннаго народа только Моисей, так и на гору Фавор для созерцания славы преобразившагося Господа были возведены только трое из учеников Его, избранные из избранных, Петр, Иаков и Иоанн

3) Как на Синае близость к месту славнаго присутствия Господа, без сомнения, наполняла душу Моисея страхом и вместе радостию, так на Фаворе, ученики Господа Иисуса, узрев Его во славе, были вне себя от страха (Мк. 9:6), но вместе ощутили несказанную радость, как видно из слов Петра «Господи, хорошо нам здесь, поставим здесь три сени»

4) Как на Синае Господь говорил Моисею из облака, так на Фаворе глас Бога Отца о возлюбленном Сыне слышан был из облака (Мф. 17:5)

5) Как на Синае осеняло Моисея облако светлое, озаряемое пылающим огнем так и облако, осенившее Апостолов на Фаворе, было светлое

6) Как на Синае Моисей из-под сени облака, по повелению Божию, вступил в самую средину его для получения откровений Божиих, так на Фаворе ученики Христовы вошли в самое облако: оно сначала было только над ними, а потом сокрыло их внутри себя, отчего они снова устрашились

7) Как на Синае даны были Моисею скрижали с 10-ю основными заповедями: для всех ветхозаветных верующих, так на Фаворе вслух Апосто­лов провозглашена основная истина веры новозаветной и основная новозаветная заповедь первую изрек Бог Отец словами «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором все Мое благоволение», вторую Он же изглаголал так «Его слушайте». Это поистине две новозаветныя скрижали

8) Как Моисей был на Синае в качестве посредника для устроения Ветхаго Завета, так Моисею же надлежало быть и на Фаворе, и здесь своим раболепным предстоянием Основателю Новаго Завета Господу Иисусу и своею беседою с Илиею о предстоящей Господу Иисусу смерти, имеющей запечатлеть Новый Завет, засвидетельствовать, что время ветхозаветнаго домостроительства уже окончилось, что пришел, наконец, Тот, к приятию Котораго приготовлял ветхозаветный закон, что сей закон теперь должен уступить место Евангелию, что уже же Моисея теперь должно слушать, а Самого Сына Божия, пред Которым Моисей есть только раб.

В продолжения этих сорока дней и сорока ночей, как подробнее говорится во Второз. 9, 9, Моисей «не ел хлеба и не пил воды», поддержанный особою силою Божиею, и когда после разбития первых скрижалей Моисей вторично взошел на гору, и вторично оставался в присутствии Божием сорок дней и сорок ночей, он опять пробыл это время без пищи и пития (Исх. ХХХIV, 28). Но когда он второй раз сошел с горы, лицо его сияло, так что он полагал покрывало на лицо свое, дабы старейшины и народ могли приступить к нему (id. 33–35). Уже при жизни близость в источнику всякого света и премудрости настолько просветлила плоть его, что она казалась лучезарною. Кук, в Англ. Комм. Библии (in loco), замечает, что и пророк Илия шел без пищи сорок дней и сорок ночей до горы Божией Синая, и удостоился, как Моисей, видения (3 Царст. 19, 3–12). И именно эти два мужа, из коих один был представителем закона, другой – Пророков, и оба постившиеся по сорока дней и удостоившиеся откровения на горе Синае, являются беседующими с Господом Иисусом Христом, на горе Фаворе, во время Преображения Господня.

И как бы по предочищении ума сими законами, возводится Моисей к совершеннейшему тайноводству в мгновенном ему Божьею силою предуказании некоей скинии.

***

Что же означается тем, что Моисей пребывает во мраке, и в нем только видит Бога? Ибо повествуемое ныне кажется несколько противоположным первому богоявлению. Тогда Божество видимо было во свете, а теперь – во мраке. И этого не почитаем выходящим из ряда представляющегося высшему нашему взгляду. Учит же сим слово, что ведение благочестия в первый раз бывает светом для тех, в ком появляется. Почему представляемое в уме противоположно благочестию есть тьма, а отвращение от тьмы делается причастием света. Ум же, простираясь далее, с большею и совершеннейшею всегда внимательностью углубляясь в уразумение истинно постижимого, чем паче приближается к созерцанию, тем более усматривает несозерцаемость Божественного естества. Ибо оставив все видимое, не только, что восприемлет чувство, но и что видит, кажется, разум, непрестанно идет к более внутреннему, пока пытливостью разума не проникнет в незримое и непостижимое, и там не увидит Бога. Ибо в этом истинное познание искомого; в том и познание наше, что не знаем, потому что искомое выше всякого познания, как бы некиим мраком, объято отовсюду непостижимостью. Посему, и возвышенный Иоанн, бывший в сем светозарном мраке, говорит: «Бога же не видел никто никогда» (Ин. 1:18), решительно утверждая сими словами, что не людям только, но и всякому разумному естеству, недоступно ведение Божией сущности. Посему Моисей, когда стал выше ведением, тогда исповедует, что видит Бога во мраке, то есть, тогда познает, что Божество в самом естестве Своем то самое и есть, что выше всякого ведения и постижения. Ибо сказано: видел Моисей «во мраке Бога» (Исх. 20:21). Кто же Бог? Тот, Кто «положи тму покров Свой» (Пс. 17:12), как говорит Давид. В этом мраке и посвященный в тайны.

Но бывший там, чему предварительно наставлен был мраком, тому снова обучается мраком же, чтобы, как думаю, для нас стало тверже это учение, засвидетельствованное Божиим гласом. Ибо слово Божие, во-первых запрещает людям уподоблять Божество чему либо познаваемому (Исх. 20:4); так как всякое понятие, согласно с каким либо удобопостижимым представлением составляемое по некоему естественному уразумению и предположению, созидает Божий кумир, а не возвещает о Самом Боге. Но добродетель по благочестию делится на два вида, относясь частью к Божеству, а частью к преспеянию нравов; потому что и чистота нрава есть часть благочестия. Посему, дознав во-первых, что надлежало познать о Боге (а познанием было не знать о Боге ничего познаваемого человеческим разумением), потом научается Моисей и второму виду добродетели, дознав, какими упражнениями достигаем преспеяния в добродетельной жизни.

После сего Моисей вводится в нерукотворенную скинию. Кто же последует за ним, когда входит он в таковые тайны и столько возвышается умом? Тот, кто, как бы ступая с вершины на вершину, восхождением на высоты непрестанно становится выше и выше себя самого. Так Моисей, сперва оставляет подгорье, отделившись от всех оказавшихся немощными к восхождению. Потом приемлет слухом гласы труб, возносясь на высоту восхождения. При сем проникает в невидимое святилище боговедения, и даже в нем не останавливается; но переходит в нерукотворенную скинию: ибо в этом встречает действительно предел и сам возвысившийся таковыми восхождениями. Мне кажется, что и в другом смысле небесная труба делается учителем для восходящего к нерукотворенному входу. Ибо устроение небесных чудес, взывающее о являемой в существах премудрости и проповедующее в видимом великую славу Божию, по сказанному: «небеса проповедуют славу Божию» (Пс. 18:2), по ясности и доброзвучности наставления само делается велегласною трубою, как говорит один из Пророков: вострубил Бог свыше. А кто очистил себя и изострил слух сердца, тот, приняв сей звук, разумею производимый обозрением существ, путеводится им к ведению Божией силы, так что проникает разумом туда, где Сам Бог. Сие-то в Писании именуется мраком, который по толкованию, как сказали мы, означает неведомое и незримое. В нем-то быв Моисей, видит нерукотворенную оную скинию, которую показывает дольним в вещественном подобии.

54. <...> Если бы восхождение Моисея кончилось видением места Божия, они, пожалуй, верно могли бы учить отсюда, что нет никакого умозрения выше отрицательного богословия. Но поскольку Моисей отрешается даже от видения места Божия и после того проникает в истинно таинственный мрак при оставлении, по превосхождению, всякого познавательного действования, единясь с непознаваемым, Высшим и сверхумно видя и познавая Его 1, – то как ограничим созерцание в божественном мраке одним лишь отрицательным богословием и умозрением? Оно ведь было открыто Моисею и до того, как через место Бога он вступил в сверхсветлый мрак, так что единение и созерцание в мраке несравнимо выше такого богословия.

55. И что нужды еще словами учить, а не делами показывать надежную правду говоримого нами? Разве Моисей, отрешившись от всех видимых и всех видящих вещей и помышлений, поднявшись над видением места и проникнув во мрак, не увидел там ничего? Нет, он увидел там невещественную скинию, «которую через вещественное подражание показал нижестоящим» 2. Скиния та была, по слову святых, Христос, сила Божия и Божия ипостасная премудрость (1 Кор. 1:24), невещественная и несотворенная по своей природе, но прообразовательно через Моисееву скинию обозначившая, что примет некогда устроение и придет к образу и сущности сверхсущее и невообразимое Слово, всепревосходящая, всеопережающая и всеобъемлющая скиния, в коей сотворено и воздвигнуто все видимое и невидимое, и, облачившись в тело, принесет его в жертву за нас, – предвечный первосвященник (Евр. 2:17 сл.), в последние времена Сам Себя сделавший святым приношением за нас. Потому, вступив в божественный мрак, Моисей увидел и вещественно описал не только невещественную скинию, но и саму иерархию богоначалия и все связанное с нею, что представил вещественно и пестро сообразно благочестию закона 3. Скиния и все внутри скинии, благочестивое служение и все к нему относящееся суть вещественные символы, покрывала совершившихся во мраке созерцаний Моисея; самые же те созерцания символами не были, «потому что прошедшим все посвящение и очищение» и тонущим в таинственном мраке «это является неприкровенно». Как быть символами тому, что является, совлекшись всякой прикровенности? Недаром изъяснитель таинственного богословия молится, приступая к своему труду: «Троице сверхсущая, направь нас к высшей сути таинственных созерцаний, где в сверхсветлом мраке открываются простые отрешенные и непреложные тайны богословия» 4. Кто еще может после этого говорить, будто в божественном мраке ничего не видно и что за пределом отрицательного богословия высшего созерцания никакого уже нет? Или – будто все видения святых суть символы, и символы такие, что они «иногда являются, никогда не суть»?5 Ведь видел же Моисей то, что он видел, за сорок дней и столько же ночей, по Григорию Нисскому «приобщившись во мраке безвидной жизни»6, так что созерцания его не имели вида? Какие же они символические? Однако и во мраке видел; а все в том мраке «просто, отрешенно и непреложно», тогда как в собственно символах, составных и чувственных, разве есть что-то не изменчивое, не сложенное из частей, не сопряженное с сущим, то есть тварным?

56. Раз видел, предстоявшее ему было видимым, а значит – либо светом, либо чем-то иным в свете; но там все просто, значит – все там свет. Поскольку же Моисей видел превзойдя самого себя и утонув в божественном мраке, его видение было и не чувственным, и не умственным; стало быть, свет тот самовидящий и от умов, не оставивших чувственного зрения, скрывается по преизбытку. В самом деле, как и каким действованием ума рассмотреть самовидящее и самомыслящее? Когда, превзойдя всякую умственную энергию, ум становится незрячим по преизбытку зрячести, он исполняется прекраснейшего блеска, благодатно укореняясь в Боге и через сверхумное единение неизреченно обретая и созерцая в нем самом и через него самого самовидящий свет. Что же? Разве после этого нельзя уже говорить о сокровенности божества? Да почему, если оно здесь не только не выступает из сокровенности, но и сообщает ее другим, сокрывая их под божественным мраком? Моисей, один войдя в облако, перестал уже быть видим для других, по Писанию; и еще больше того, превзойдя сам себя, неизреченно отрешившись от себя и поднявшись над всяким чувственным и умственным действованием, он сделал себя – о чудо! – сокровенным для самого себя, как и божественный Павел, так что, видя, оба не знали и недоумевали (2 Кор. 12:2–3), что было собственно видящим. Опять же еще и за всякий предел странности, по преизбытку, выходит то, что даже в этом Своем неизреченном и сверхприродном явлении Тот остается сокровенным, даже для отрешившихся и сокрытых не только от всех других, но и от самих себя. Свидетельство этой сверхнепознаваемой сокровенности – воля, стремление и восхождение Моисея к более ясному видению, а также непрестанное на протяжении нескончаемых веков восшествие ангелов и святых к более откровенным созерцаниям 7, когда и видя, самим этим видением они познают превышающим видение оный свет, тем более – являющегося в нем Бога. Так наше око, вперившись в солнечный диск, и видит его и познает его недоступность для зрения.

<...> Разве брак есть прелюбодеяние? Если пророки и первосвященники от него воздерживались, то это ради высшаго служения. И Моисей после того, как начал пророчествовать, уже не сожительствовал с женою, не зачинал и не раждал детей, так как большую часть жизни проводил с Владыкою. Ибо иначе как он мог пробыть сорок ночей и сорок дней на горе (Исх. 24:18), пребывая в брачном сожитии? или каким образом он мог быть готов к домостроительству Божию, совершавшемуся в продолжении сорока лет в пустыне и заниматься священными делами?

Сорок дней. Число «сорок», символизирующее некую завершенность, часто встречается в библейском тексте для обозначения определенных периодов времени: жизни одного поколения (Быт. 25:20), возраста зрелого человека (Исх. 2:11), продолжительности странствия в пустыне (Исх. 16:35; Чис. 14:33); правления судьи или вождя (Суд. 3:11; Суд. 13:1). Постоянство, с которым используется это символическое число, свидетельствует о том, что оно имеет культурное и историческое значение, и потому в большинстве случаев его не следует воспринимать буквально.

Для чего постился Моисей на Синае? – Священныя книги сказуют, что он постился сорок дней, в первый раз, для принятия от Бога Закона, во второй раз, для умилостивления Бога, прогневаннаго идолопоклонством Еврейскаго народа и угрожавшаго наказать оный совершенным истреблением, в третий раз, для высокаго благодатнаго боговидения и для вторичнаго получения от Бога скрижалей Закона и Завета, вместо разбитых.
И сей пример далек от подражания. Однако и он может нам дать поучительные выводы. Если великий четыредесятидневный пост Моисея был ему споспешником в принятии закона Божия для целаго народа Еврейскаго, и можно сказать, для всего последующаго рода человеческаго; то наш, хотя не по достоинству называемый великим, хотя малый пост, может нам быть споспешником в углубленном и живом познании закона Божия, по крайней мере каждому для себя; так как, напротив, насыщенное чрево, по признанию даже внешних учителей, не благоприятствует учению и мирскому, кольми паче духовному и божественному. Если соединенный с молитвою пост одного Моисея был успешным ходатаем для испрошения от Бога прощения целому народу в тягчайшем грехе: то не может ли твой благоговейный пост быть полезным ходатаем для испрошения прощения грехов, по крайней мере одному тебе? Если протяженный пост Моисея был путем к чудесному боговидению, какое только достижимо для живущаго в теле: то наш посильный пост, облегчая сердце от отягощения чувственнаго, утончая от одебеления плотскаго, не может ли приготовить нас хотя к начаткам благодатных ощущений?