Евангелие от Иоанна, Глава 9, стих 25. Толкования стиха

И он, уже сердясь на черствость иудеев, видя после слепоты, не вынося слепых, ответил им: Я уже сказал вам, и вы услышали; что еще хотите слышать?.

***

Он сказал им в ответ: грешник ли Он, не знаю; одно знаю, что я был слеп, а теперь вижу. Снова спросили его: что сделал Он с тобою?Как отверз твои очи? И он, негодуя уже по поводу упрямства иудеев и ставши из слепого зрячим, не вынося слепых, отвечал им: я уже сказал вам, и вы не услышали; что еще хотите слышать? неужели и вы хотите сделаться Его учениками? Что значит «неужели и вы», кроме того, что «я уже»? Неужели и вы хотите?Я уже вижу, но не завидую.

Слепорождённый возражает начальникам, что ему неизвестно, «грешник» Иисус или нет. Но он точно знает, что благодаря Ему видит. Тогда его заново просят рассказать, как он прозрел.

Продолжив чтение текста, мы увидим, что он построен на противопоставлении знания незнанию. Такова доминанта остальной части рассказа о слепорожденном. Фарисеи говорят: «Мы знаем, что Человек Тот грешник». А бывший слепец отвечает: «Грешник ли Он, не знаю; одно знаю, что я был слеп, а теперь вижу». Фарисеи восклицают: «Мы знаем, что с Моисеем говорил Бог; Сего же не знаем, откуда Он». «Это и удивительно, — отвечает прозревший, что вы не знаете, откуда Он, а Он отверз мне очи. Но мы знаем, что грешников Бог не слушает» (Ин. 9:24—31). Знание, которым обладают фарисеи, — это знание того, как было прежде и должно быть всегда: «Мы знаем, что с Моисеем говорил Бог», мы знаем, что нужно хранить субботу. И одновременно: «Сего же (т. е. Иисуса. — Г.Ч.) не знаем» — и вообще о том, что произошло в субботу, не знаем и знать не хотим. А бывший слепец, наоборот, идет по другому пути. Он говорит: я не знаю, грешник ли Он, но я знаю, что был слеп, а теперь вижу.

Знание, которым обладают фарисеи, — знание нормы, установки, а знание, которым оказывается наделенным бывший слепой, — это знание реальности, обретенное его непосредственным опытом. Чтобы понять, грешен кто-то или нет, нужно иметь какой-то эталон. То, что слепой человек теперь видит, — реальность. Значит, слепой говорит о знании факта, перед которым знание нормы отступает на второй план. Фарисеи же ослеплены своим отношением к норме, обожествляют ее и уже не хотят видеть того, с чем столкнулись в реальности.

С явлениями, когда формальное становится более значимым, чем нечто по-настоящему существенное, мы встречаемся очень часто. И это страшно, потому что тем самым мы отказываемся от того, что принес в мир Иисус, и возвращаемся к тому состоянию общества, которое было в Его время, и против которого Он выступал. Признаться, я всегда становлюсь в тупик, сталкиваясь с явлениями такого рода. Разумеется, можно по-разному относиться к людям, но, если эти люди что-то делают, оценивать их нужно по результатам их деятельности, а не выискивать нарушение той или иной нормы. В Евангелии постоянно звучит мысль: древо надо оценивать по плодам, которые оно приносит. Наверное, рассказ о слепорожденном говорит и об этом.

Тем, наверное, и отличается христианство от других религий, что в них, как правило, самое ценное — норма, а в христианстве — реальность. Эта мысль повторяется у авторов самых разных мистических трактатов Запада и Востока, включая такой известный монашеский трактат, как «Лествица» преподобного Иоанна. Когда ты стоишь на молитве, говорит святой, и оказывается, что кому-то нужна твоя помощь, оставь молитву и беги на помощь брату своему. Вот христианская позиция. Для большинства же древних религий характерно обратное: если ты совершаешь дело Божие, то свободен от дел человеческих, потому что человеческое ниже божественного. Если ты посвятил этот день Богу, тебя уже не должно трогать все происходящее вокруг. В одной из книг по аскетике подобная позиция, рассматриваемая применительно к сегодняшнему дню, высмеяна достаточно резко. Там рассказывается, как собрались православные люди поехать к больной, чтобы помыть ее, но вспомнили, что сегодня — Казанская, работать нельзя. И не поехали. Подобный подход, к сожалению, для нас типичен. Отец Таврион (Батозский) с печальной иронией и болью неоднократно говорил в своих проповедях, что в воскресный день стирать конечно же нельзя, плотничать, вымыть больного тоже нельзя, а вот сплетничать, перемывать друг другу кости или семечки целый день лузгать — можно.

Иисус говорит: «Суббота для человека, а не человек для субботы; посему Сын Человеческий есть господин и субботы» (Мк. 2:27—28). Значит, прочитав этот текст, можно сказать: не человек для ритуала, но ритуал для человека, потому что человек есть господин ритуала. И Иоанн Лествичник, строгий монах и великий аскет, прекрасно это понимал и прямо об этом говорил.

Для меня всегда большое испытание видеть в день Крещения Господня толпы людей с бидонами в руках. Большинство из них приходят в храм раз в год — за святой водой. Одну из женщин, набравших святой воды, спросили, зачем она ей. «Как же, надо дома все побрызгать». — «Зачем?» — «От злых духов». Получается, что это какой-то примитивный магизм на уровне древнего египтянина или жителя Сибири в эпоху расцвета шаманизма, но отнюдь не действия человека, просвещенного светом Евангелия. Человек приходит в храм, чтобы поставить свечку, взять воды, чтобы «побрызгать» жилище и т.п. Внешне он становится православным, внутренне же остается язычником, так как Евангелия не открывает и потому не может быть затронут проповедью Христовой. Прикасаясь к святыне, он принимает ее наружно, а внутренне остается таким же, каким был, — злым, эгоистичным, мстительным. В этом заключается реальная опасность для христианства в наши дни.

Исцеленный не произнес желанной фарисеями клятвы, но не без глумления над ними сказал: грешник ли Он, не знаю; одно знаю, что я был слеп, а теперь вижу.

После того, как родители исцеленнаго слепого уклонились дать фарисеям прямой ответ, каким образом стал видеть их сын, и сам исцеленный высказал, что исцеливший его никто другой, как вророк, враги Господа вторично призывают (возгласиша вторицею) исцеленнаго и стараются насильно вынудить у него отрицание чудесности его исцеления и признать Господа за недостойнаго человека, нарушителя субботы. Воздай (даждь) славу Богу, мы знаем (вемы), что человек тот грешник, т. е. фарисеи заставляют исцелившаго под клятвою отречься от прежняго своего исповедания, что исцеливший его есть пророк (ст. 17), и признать его грешником, как преступника закона о субботе, и потому не могущим совершать чудеса. Воздай славу Богу, это—слова заклинания, клятва, чтобы говорить истину (Нав. 7:19—1 Цар. 6:5), при чем слава воздается Богу тем, что изрекается истина но чувству благоговения пред Богом. (Мих.) Мы знаем и проч. Этими словами фарисеи как бы так говорят: «мы—учители, мы—богословы, и ты должен нас послушать, потому что мы уверены, что И Христос не только не пророк, как ты Его называешь, а еще грешник». Грешник ли он (аще грешен есть), не знаю (не вем): одно знаю (едино вем), что я был (бех) слеп, а теперь вижу. Говоря так, исцеленный слепец сознает, что он не сведущ в богословских вопросах, но противопоставляет богословскому знанию фарисеев чудо своего исцеления. Конечно он верил, что И. Христос—не грешник, не преступник закона, а пророк, как он называл Его, Посланник Божий (Ин. 17:31, 33); но говорит так: грешник ли Он (аще грешен есть), я не знаю (не вем)—как объясняет еп. Михаил—иронически, глумясь над мнимым знанием представителей фарисейской мудрости и, кажется, видя нечистоту их побуждений и стремлений.

Тогда фарисеи в страшном смущении, почти достойном сожаления, опять обратились к слепцу. Власти иудейския уже постановили произносить отлучение от синагоги всякому, кто осмелился бы признать Иисуса Мессией; поэтому фарисеи, видимо, надеялись, что допрашиваемый человек удовлетворится их советом воздать славу Богу, т.-е. отвергнуть или не признать чудо и принять их решение, что Иисус — грешник. Но слепец был мужественнее своих родителей. Его нельзя было запугать властью или сбить пустыми уверениями. Он чувствовал себя совершенно свободно в напускной атмосфере их мнимой святости. «Мы знаем, — сказали фарисеи, — что человек тот грешник». — «Грешник ли Он, — отвечал бывший слепец, — я не знаю; одно знаю что я был слеп, а теперь вижу».

Простота веры не умеет связать этих понятий — грешность и чудодейственность, и выражает это открыто: "грешник ли Он, не знаю, одно знаю, что я был слеп, а теперь вижу". Что можно сказать против такого неведения?