Евангелие от Иоанна, Глава 19, стих 4. Толкования стиха

Col. 1942 Отсюда ясно, что воины делали это не без ведома Пилата: он либо приказал это, либо позволил; по той, конечно же, причине, о которой мы сказали выше, — чтобы недруги Его с упоением насладились поруганием Его и не жаждали еще и крови Его. Иисус вышел к ним в терновом венце и в багрянице, исполненный не власти, но поношения, и было сказано им: «Се, Человек! если вы ненавидите Царя, то пощадите Его, ибо вы видите, что Он уже низвергнут; Его подвергли бичеванию, увенчали тернием, облачили в смешные одежды, унизили горькими издевками, били по ланитам — пусть же пылает бесчестие Его, но остынет ваша ненависть». Но она не остыла, а скорее распалялась и только разрасталась.

5. По окончании бичевания Пилат предпринимает новую попытку освободить Иисуса Христа: «И снова вышел Пилат наружу и говорит им: вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я никакой вины не нахожу в Нем. Вышел тогда Иисус наружу в терновом венце и пурпурном одеянии. И говорит им Пилат: вот Человек». Вид Иисуса, обезображенного бичеванием и одетого в багряницу, имитирующую императорское одеяние, показывает нелепость Его притязаний на царскую власть. Он лишь простой беззащитный человек – объявляет Пилат.

Пока происходило бичевание Иисуса, весь синедрион и громадная толпа народа продолжали стоять у Лифостротона, так как первосвященники и старейшины решились добиваться смерти Иисуса во что бы то ни стало. В это время Пилат, вероятно, находился в своих внутренних покоях и слушал рассказ своей жены о ее страшном сне. Узнав, что синедрион и народ не расходятся, он вошел туда, где происходило бичевание, чтобы удостовериться, как приведено в исполнение его приказание. Увидев Иисуса, Пилат должен был ужаснуться. «Слишком поусердствовали жестокосердные воины! Но что делать дальше? — думал Пилат, — не показать ли Иисуса в таком виде Его озлобленным врагам? Неужели их злоба не насытится таким истязанием и осмеянием? Неужели они и после этого будут считать Его опасным и достойным смерти? Нет, дрогнут и их сердца, и они, наверное, удовлетворятся этим незаслуженным наказанием Праведника». — Так рассуждал язычник, не знавший Истинного Бога, не знавший данной евреям заповеди любить ближнего, как самого себя. Но, к сожалению, не так рассуждали служители Иеговы, с нетерпением ожидавшие выхода Пилата.

Наконец Пилат вышел и сказал: вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины.

Между тем, первосвященники и народ, несмотря на объявление прокуратора, что бичеванием Иисуса Христа должно окончиться все дело, продолжали стоять у претории с явным намерением требовать Его смерти. Снисхождение, им оказанное, увеличивающаяся толпа народа, который во время бичевания еще более мог быть наущен, подталкивали к новому упорству и дерзостям. Пилат видел это. Как самовластный судья, он мог сказать, что дело кончено: но его самовластие было зыбко перед многочисленной толпой мятежной черни, которая, воодушевившись личным присутствием своих вождей, могла отважиться на все. Пришлось выслушать синедрион и народ и не раздражать их явно.

Оставив лифосторотон, Пилат вошел в преторию к воинам, чтобы увидеть, как исполнено его повеление. Увы, оно исполнено было слишком усердно!.. Исполнено так, как, по всей вероятности, не ожидал неравнодушный к положению Узника римлянин!.. Взгляд на жалостное положение Узника, бесчеловечность, проявленную по отношению к Нему, и кроткий Божественный вид Страдальца еще более убедили прокуратора в той мысли, что если для Подсудимого, по обстоятельствам, неизбежно было какое-либо наказание, то Он наказан уже слишком много. Но как спасти Его? Показать в этом самом виде народу? «Ужели, — думал Пилат, — и этот жалостный вид не тронет врагов Его, особенно тех из иудеев, которые не имеют к Нему личной ненависти?»

С этими мыслями прокуратор оставляет преторию, повелев следовать за собой Иисусу. «Вот, — сказал он народу, — я вывожу Его к вам, чтобы вы снова знали, что я не нахожу в Нем никакой вины»

Пилат опять вышел (изыде паки вон). Бичевание Господа произведено было внутри двора или претории (Мк. 15:16); Пилат в это время тоже был или там, или во внутренних покоях. Когда же окончилось бичевание и поругание Господа, он снова вышел к обвинителям вместе с измученным от бичевания Обвиняемым. Господь был выведен в терновом венце и в багрянице (нося терновен венец и багряну ризу). Выведя избитаго И. Христа, Пилат сказал обвинителям решительнее, чем прежде: я не нахожу в нем никакой вины (ни единыя вины обретаю). Он думал, что обвинители теперь уже удовлетворены, когда видят Господа наказанным бичами; да и самому по себе ему представлялось, что он сделал справедливое дело, достаточное для того, чтобы освободить Господа, когда наказал Его, называющаго Себя царем. По Евангелию Луки, Пилат предварительно и высказал это: наказав, я отпущу Его (И. Христа, Лк. 23:22); так как отпустить Господа без всякаго наказания, он боялся, чтобы тем не озлобить против себя иудеев. Пилат также, как сказано выше, думал, что если он накажет И. Христа, т. е. произведет над Ним биение и бичевание (Ин. 19:1), и в измученном виде покажет Его народу, то этим возбудит к Нему жалость во врагах Его, особенно же в народе, и таким образом склонит их к желанию освободить Его от смертной казни. И вот в таком виде он выводит Господа к народу и, указав на Него, говорит: Се Человек! т. е. неужели Этот Человек—опасный бунтовщик, как Его обвиняют, и для римскаго кесаря,—Этот Человек, всеми оставленный и так измученный и поруганный, и даже не оправдывавшийся в взводимых на Него обвинениях?!.. Эти слова Пилата не только возбуждали сострадание, но вместе и указывали на несправедливость взводимых на Господа обвинений. Но, как видно далее, они не произвели желаннаго действия. 

Он повторно настаивает на невиновности Иисуса (Ин. 19:4–6). Он подвергает Его бичеванию. Воины облекают Его в терновый венец и пурпурное одеяние. В таком виде Иисус выходит наружу. И Пилат говорит иудеям: «Се, человек» (Ин. 19:1–5). В современной науке распространено мнение, что эти слова надо понимать как попытку Пилата разжалобить иудеев: «Посмотрите на этого несчастного». Но как Каиафа невольно изрек пророчество, так и Пилат упорно отстаивает, и против мира, свое право на объективность, свидетельствуя об осуществлении в лице Иисуса творческого замысла Божия об идеальном человеке. Идеал человека в царском одеянии!

После бичевания три евангелиста упоминают только о поруганиях, нанесенных грубыми римскими воинами Иисусу, который отдан был в их власть, как иудейский изменник их императору. Но последний евангелист вставляет ряд событий, которые и теперь, как прежде, он описывает с поразительной живостью и с неотразимой правдивостью. Он один упоминает об изречении — се человек, которым пытался тронуть иудейскую толпу прокуратор, испытывавший тяжелую внутреннюю борьбу и остававшийся «неправо справедливым» вследствие своей «неверующей веры».

***

Такое победоносное торжество Бож. Страдальца среди всех мук унижения едва ли могло ускользнуть от внимания римскаго прокуратора, который, будучи и сам глубоко заинтересован в судьбе этого Узника, наверно проникся еще большим благоговением и страхом к Нему, когда получил возможность лично узнать от своей жены Клавдии причину встревоживших ее недоумений касательно «Праведника», и потому у него более чем когда-либо явилось желание оказать защиту попираемой невинности. Но как ее оказать? На почве формального суда дело было в сущности уже проиграно. Самое бичевание и поругание по порядку римскаго уголовнаго судопроизводства было знаком того, что обвиняемый признавался виновным и для него наступало преддверие заслуженных им кар Бл. Иероним, в своем объяс. Мф. гл. 27, говорит: ״Известно, что Пилат поступал сообразно с римскими законами, в которых постановлялось, чтобы человек, осуждавшийся на распятие, предварительно подвергался бичеванию (prius flagellis verberetur)‘‘. Ср. Cic. in Ver. v, 63; Liv. x, 9; Sen. 12. 3:16; Jos. Bell. Jud. 2:14, 9 и др. у Маккавейскаго, стр. 148, прим. 2. . Так это понято было и легионерами и сборищем иудейским, и напрасно Пилат пытался придать этому акту другой, так сказать, искупительный смысл. Но потеряв дело на юридической почве, он однакоже не терял еще надежды на возможность спасти невиннаго, но его убеждению, Узника. Успокоившись от волнения, он вновь вышел на гаввафу и, собрав все свое мужество, опять повторил свой оправдательный приговор: «Вот, сказал он, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины». Толпа, конечно, не ожидала подобнаго заявления, и не успела еще оправиться от недоумения, как из претории «вышел Иисус в терновом венке и в багрянице». Он был истерзан и изранен, с чела Его струилась по лицу кровь,—но все το-же величавое спокойствие светилось в этих чудесно добрых, всепрощающих очах и победоносная царственность сказывалась во всей фигуре и ея движениях. Даже каменное сердце должно было смягчиться при виде этой униженной и попранной царственности невинно страждущаго человека, и Пилат, воспользовавшись благоприятным моментом и взывая к простому человеческому состраданию, воскликнул: «се, человек!» Подумайте, ведь это тоже человек,—и неужели Он не заслуживает простого человеческаго сострадания?