1-ое послание к Коринфянам ап. Павла, Глава 1, стих 21. Толкования стиха

Распятие, как средство ужасной казни, может вызывать лишь отвращение у слушателей. Поэтому апостольская проповедь («слово о кресте») превращается в безумие (1.21 «Ведь поскольку мир своей мудростью не познал Бога в премудрости Божией, — благоугодно было Богу безумием проповеди спасти верующих». ). И поскольку Бог спасает не мудростью, а безумием, то «мудрая», построенная по законам красноречия проповедь означала бы упразднение Креста.

Кроме того, следование приемам риторики могло бы приравнять откровение о кресте к иным человеческим мудростям, поставить его в один ряд с другими философскими и религиозными учениями. Но Бог не связал Себя ни с греческой, ни с иудейской Мудростью. Его премудрость нашла выражение через крест и распятие, не познаваемые никаким человеческим разумом. В этом, по мнению апостола Павла, уникальность и необычность того, как Бог открыл Себя через Иисуса Христа.

Все достижения прежней мудрости для Павла ничего не значат, «поскольку мир своей мудростью не познал Бога в премудрости Божией» (1.21). Эго обнаружило всю ограниченность и односторонность человеческому понимания, замысел Божий о спасении оказался недоступен ему. Поэтому весь запас человеческих знаний не может стать ключом к богопознанию.

Святой апостол Павел открывает нам подлинную премудрость Божию и вскрывает всю несостоятельность мудрости человеческой, превращающейся в безумие перед лицом Господа. Где мудрец, где книжник, где совопросник века сего? – спрашивает апостол, цитируя пророка Исаию. …Где делавший перепись? где весивший дань? где осматривающий башни? (Ис. 33:18). …Мудрость мудрецов его погибнет и разума у разумных его не станет (Ис. 29:14), – ветхозаветный пророк говорит об освобождении народа Божьего от поработителей, которые делали переписи, взвешивали дань, осматривали башни захваченных ими городов и крепостей. «Но где они?» – спрашивает Исаия. Господь освободил народ, и захватичики исчезли, как дым, та мудрость, которою они кичились, погибла, и разума у них не стало. Так и во Христе, – проводит аналогию апостол Павел, – во Христе, избавившем нас Своим Крестом то, что казалось крепким и мудрым, превратилось в безумие, потому что Господь разорил Крестом всю эту мирскую мудрость и порабощавшую силу.

Но святой апостол идет дальше и видит глубже, чем ветхозаветный пророк, и говорит: Ибо когда мир мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством, – безумием, – проповеди спасти верующих (1 Кор. 1:21). Юродство проповеди. Эти слова хорошо понятны русскому человеку. Он знает, что такое безумие юродивых. Он называет их блаженными и посвящает Христа ради юродивому Василию свою центральную святыню – знаменитый храм у Кремлевских стен в Москве, ставший символом Руси. Пушкин раскрывает подлинный смысл и суть этой мудрости юродствующего в своей знаменитой трагедии «Борис Годунов». А Иван Козловский в одноименной опере и кинокартине дает под музыку Мусоргского потрясающую интерпретацию этой мудрости не от века сего. Говорящую правду царям и меняющую историю. Как мудрость Николая юродивого перед Иоанном Грозным во Пскове, которая спасла этот город от разорения обезумевшим царем. Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? – спрашивает апостол. – Ибо слово о кресте для погибающих юродство, а для нас, спасаемых, сила Божия (1 Кор. 1: 20, 18), – говорит он.

В чем заключалась сила юродивых? В том, что они брали на себя особый крест. Представлялись безумцами, не будучи такими на самом деле, что давало им возможность открыто говорить правду власть имущим и вообще всем людям. Эта правда вскрывала внутреннюю мудрость жизни. Чтобы та стала доступной обычным, окружавшим их людям, они, юродивые, свою собственную жизнь распинали, отказываясь буквально от всего, даже от видимости своего разума. Со временем люди постигали в них эту их особенность, это блаженство, которое было признаком принадлежности к жизни мира иного, не связанного с условностями земного. Отсюда слово «блаженный» в русском языке приобрело особое внутреннее значение неотмирности, улыбки, таившей радость свободы от всего, что стесняло прямоту и простоту обычной мирской жизни.

Когда исторические условия в России девятнадцатого века настолько изменились, что присутствие блаженных потеряло свое былое значение, – последней из них была Блаженная Ксения Петербургская, юродивая праведница восемнадцатого века, – их роль взяли на себя так называемые старцы, описанные Достоевским. Поступок старца Зосимы в романе Достоевского «Братья Карамазовы», когда он вдруг опустился на колени перед стариком Карамазовым, – пример нового типа русского юродства. В наше время это бремя взяли на себя те, кого сейчас, в эпоху гласности, стали освобождать из тюрем, лагерей и психбольниц. Каждый исторический период имеет свой тип такого Христа ради юродства, открывающего таинственную мудрость жизни – премудрость Божию.

На этих русских примерах нам будет проще уразуметь, что именно имел в виду святой апостол Павел, когда говорил о юродстве и премудрости Божией в своем слове о Кресте, сказанном перед царем Агриппой в Кесарии по распоряжению правителя Иудеи Феста, после того как иудеи из Иерусалима потребовали, чтобы Фест осудил Павла на смерть. Но тот в ответ потребовал суда кесаря в Риме, поскольку был римским гражданином от рождения. Вот как описывает эти события книга Деяний апостольских в главе Деян. 26.

Агриппа сказал Павлу: позволяется тебе говорить. Тогда Павел, простерши руку, стал говорить: царь Агриппа! почитаю себя счастливым, что сегодня могу защищаться перед тобою во всем, в чем обвиняют меня Иудеи... Рассказав затем, как он, Павел, с юных лет жил в Иерусалиме как фарисей, по строжайшему в нашем вероисповедании учению… я думал, что мне должно много действовать против имени Иисуса Назорея, – продолжал он. – Это я и делал в Иерусалиме: получив власть от первосвященников, я многих святых заключал в темницы, и, когда убивали их, я подавал на то голос; и по всем синагогам я многократно мучил их и преследовал даже и в чужих городах. Для сего, идя в Дамаск со властью и поручением от первосвященников, среди дня на дороге я увидел, государь, с неба свет, превосходящий солнечное сияние, осиявший меня и шедших со мною. Все мы упали на землю, и я, – говорит дальше Павел, – услышал голос, говоривший мне на еврейском языке: «Савл, Савл! что ты гонишь Меня? – по‑еврейски имя его было Савл. – …Я Иисус, Которого ты гонишь… Я для того и явился тебе, чтобы поставить тебя служителем и свидетелем того, что ты видел и что Я открою тебе… открыть глаза им, чтобы они обратились от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу, и верою в Меня получили прощение грехов и жребий с освященными». Поэтому, царь Агриппа, я не воспротивился небесному видению, но сперва жителям Дамаска и Иерусалима, потом всей земле Иудейской и язычникам проповедовал, чтобы они покаялись и обратились к Богу… За это схватили меня Иудеи в храме и покушались растерзать. Но, получив помощь от Бога, я до сего дня стою, свидетельствуя малому и великому, ничего не говоря, кроме того, о чем пророки и Моисей говорили, что это будет, то есть что Мессия имел пострадать и, восстав первый из мертвых, возвестить свет народу иудейскому и язычникам. Когда он так говорил, Фест громким голосом сказал: безумствуешь ты, Павел! большая ученость доводит тебя до сумасшествия. Нет, достопочтенный Фест, сказал Павел, я не безумствую, но говорю слова истины и здравого смысла. Ибо знает об этом царь, перед которым и говорю смело. Я отнюдь не верю, чтобы от него было что‑нибудь из сего скрыто; ибо это не в углу происходило. Веришь ли, царь Агриппа, пророкам? Знаю, что веришь. Агриппа сказал Павлу: ты немного не убеждаешь меня сделаться Христианином… И, отойдя в сторону… сказал Агриппа Фесту: можно было бы освободить этого человека, если бы он не потребовал суда у кесаря.

Поэтому и решился правитель Фест послать Павла в Рим к кесарю. Там император Нерон судил его на смерть, но не через распятие на кресте, как Петра, а от меча – отсечь Павлу, как римскому гражданину, голову. Еще задолго до этого, в Афинах, апостол Павел тоже говорил слово о Кресте. Об этом рассказывает та же книга Деяний апостольских в главе 17: Сопровождавшие Павла проводили его до Афин… Павел возмутился духом при виде этого города, полного идолов… Некоторые из эпикурейских и стоических философов стали спорить с ним… И, взяв его, привели в ареопаг и говорили: можем ли мы знать, что это за новое учение, проповедуемое тобою?.. Афиняне же все и живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить или слушать что‑нибудь новое. И, став Павел среди ареопага, сказал: Афиняне! по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано «неведомому Богу». Сего‑то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам. Бог, сотворивший мир и все, что в нем, Он, будучи Господом неба и земли, не в рукотворенных храмах живет и не требует служения рук человеческих, Сам давая всему жизнь и дыхание и всё… ибо мы Им живем и движемся и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: «мы Его и род». Итак мы, будучи родом Божиим, не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню… оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает людям всем повсюду покаяться, ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную, посредством предопределенного Им Мужа, подав удостоверение всем, воскресив Его из мертвых. Услышав о воскресении мертвых, одни насмехались, а другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время. Итак Павел вышел из среды их. Некоторые же мужи, пристав к нему, уверовали; между ними был Дионисий Ареопагит и женщина, именем Дамарь, и другие с ними (Деян. 17:15–34).

Так началась Афинская христианская церковь – небольшая группа людей, принявших веру, над которой большинство смеялось. И в Иерусалиме, и в Кесарии, и в Афинах слово о Кресте представлялось безумием. Распятия на крестах в Римской империи были не в диковинку. Поражало, что это была проповедь воскресения после Креста. Слово о Кресте было не плачем о смерти, но радостью Воскресения. И оно было для одних безумием, а для других премудростью. Причем премудростью Божией, Божественной Софией – это производное от греческого «софос», что значит «мудрец», человек Божий. Такой мудрец и в дохристианскую эпоху, и в наше время среди христиан являлся тем, кому доступно нечто высшее, нечто такое, что превосходит обычную логику и ее строгий узкий рационализм. Короче говоря, превосходит мудрование человеческое. Это высшее знание, по‑еврейски «яда», холодному уму представляется как незнание, как что‑то неведомое, – как тот неведомый бог, которому даже язычники‑афиняне посвятили одну из своих святынь в ареопаге, на что обратил внимание апостол Павел.

Все эти события имеют продолжение. В Деяниях апостольских упомянут первый уверовавший в Афинах Дионисий Ареопагит – член Ареопага, афинского высшего суда и своего рода парламента. О нем рассказано не случайно. С этим именем связано учение о Боге, изложенное в книгах, первые рукописи которых относятся к пятому веку. Однако это учение уходит глубокими корнями в древность, оно тесно связано с так называемым апофатическим богословием – то есть основано на учении апостола Павла о премудрости неведомого Бога, в которую полностью вкладывается слово о Кресте и проповедь Воскресения как высшее знание и высшая тайна. …Мир Божий, который превыше всякого ума (Флп. 4:7), – пишет апостол Павел. Это и есть блаженство юродивых, кажущееся людям мира сего безумие, которое на самом деле является высшей премудростью.

Если бы мир был по-настоящему мудрым, он должен был бы, рассматривая Вселенную, прийти к познанию единого истинного Бога. Он должен был бы через это достигнуть богопознания, достигнуть спасения. Однако этого не произошло. Вся мудрость мира сего оказалась пустышкой. Она Бога не познала. Казалось бы, ученые тратят миллиарды долларов на поиски внеземного разума НАСА создало огромную программу по поискам внеземной жизни… А под носом лежит алфавитная запись — ДНК. Если ты видишь алфавитным способом записанный текст, о чем это говорит? О том, что за этим текстом стоит некий автор, так? Это же логично. Но нет, говорят, что ДНК возникла случайно!.. Вероятность возникновения жизни, как говорил Фред Хойл, такая же, как если бы ураган пролетел над свалкой и сделал бы новенький «Боинг». Но, по-научному, жизнь всё равно возникла случайно! Поэтому Бог видит это и говорит, что вся эта мудрость человека отвергла даже очевидные следы присутствия Божьего. Ну что ж, отвергла — так отвергла. Тогда Богу угодно было безумием проповеди спасти верующих.

Итак, дальше Феофан говорит так об апостоле: «Мысль же его та, что Бог спасает верующих посредством высочайшей премудрости — такой мудрости, пред которою самый великий ум безумеет, ничего не постигая в ней. Как великий свет мы называем ослепительным светом, так высочайшая премудрость есть обуявающая ум премудрость. Этой-то премудрости проповедию благоизволил Бог спасать теперь верующих. Ибо когда ум обуявается сею премудростию, то принимать ее уже нечем, кроме веры».

Поелику в Божьей мудрости (Божиею мудростью) не познал мир мудрость Божию, то посему ныне благоволил Бог лучше уже не чрез мудрость, а чрез глупость, то есть — чрез простоту сей проповеди спасти верующих.

Но еще в ветхом завете, – продолжает свое обличение Апостол, – было предсказано (именно у Исайи 29:14), что Бог погубит, т. е. унизить и пристыдить мудрость мудрецов, книжников и совопросников века сего (1 Кор. 1:19, 20) – что действительно и случилось. «Ибо когда мир своей мудростью (т. е. естественными средствами познания) не познал Бога в премудрости Божией (рассыпанной в прекрасном устроении вселенной и в судьбах человечества), то благоугодно было Богу юродством (кажущимся) проповеди спасти верующих» (1 Кор. 1:21). Внутренняя и подлинная мысль Апостола об этом юродстве та, что в нем скрывалась столь великая мудрость, что перед ней в полном непонимании безумеет и юродеет самый великий ум человеческий, как при ослепительном блеске меркнет самое сильное зрение (Еп. Феофан).

Непонимание христианского учения мирскими людьми произошло от того, что любители мудрости (философы) не познали Бога Всемогущего, Творца и Промыслителя, как Высшую Премудрость (Ср. Рим. 1:18–28). Мудрость мира оказалась несостоятельною, поэтому Бог, посылая Единородного Сына Своего на страдания за грехи людей, явил такое дело милости Своей, которое понятно всякому, даже детям, но для мира и это оказалось непонятным. По изъяснению святого Иоанна Златоуста, «Апостол говорит здесь о естественном богопознании и богопочтении... Пред нами открыл Бог великую Свою книгу – премудро-устроенный мир. Свидетельство здесь о Боге так очевидно, что Его как бы осязать можно... Так как мир не хотел познать Бога посредством этой премудрости, то он научил мнимым буйством (простотою) проповеди, не чрез суждения, а чрез веру... Так он погубил премудрость».

юродством проповеди. Это место полно глубокой иронии. Те, кто мудр по меркам мира, считают Евангелие проповедью безумия. Но даже самое "безумное", если оно относится к Богу, мудрее человеческой мудрости (1 Кор. 1:25, 27). Надменность человеческой мудрости закрывает неверующим глаза на истину, поэтому Иисус благодарил Отца за то, что Он благоизволил утаить эти истины от "премудрых и разумных", но открыл их "младенцам" (Мф. 11:25, 26).

Апостол разумеет две или, лучше сказать, три премудрости Божии, ибо доказал, что и мнимое буйство есть премудрость, и даже превосходнейшая прочих. Одна премудрость, говорит он, дана людям, по оной мы существа разумные, распознаем, что должно делать, изобрели искусства и науки, можем познавать Бога. Другая премудрость усматривается в твари, ибо видим величие неба, красоту солнца, сонм звезд, широту земли и моря, различие растений и животных и иное, чего не буду перечислять по одиночке. Третья же премудрость указывается премудростию Спасителя нашего, ее-то неверующие называют буйством. Говорит же Апостол и то, что людям, получившим от Бога естественное ведение, должно было руководствоваться тварию и поклоняться Создателю оной. Но поелику не восхотели они извлечь из сего пользы, то Человеколюбец иначе устроил их спасение, и тем, что несмысленные называют буйством, избавил их от прелести.