Псалтирь, Глава 101, стих 14. Толкования стиха

(2)    Но что мы слышим в псалме об Иерусали­ме? «Поскольку рабы Твои полюбили и камни его, и о прахе его жалеют, Ты, восстав, умилосердишься над Сионом, ибо пришло время, чтобы Ты помило­вал его» (ср. Пс. 101:14-15). Когда пришло время, чтобы Бог явил милость, пришел Агнец. Что за Аг­нец, Которого волки боятся? Что за Агнец, Кото­рый поверг льва убивающего? Ибо сказано, что ди- авол — рыскающий и рыкающий лев, ищущий, кого поглотить (ср. 1 Пет. 5:8). Кровью Агнца был одо­лен лев. Смотрите, какое зрелище для христиан!

 Из этого стиха ясно, что от лица Сиона произносится этот псалом, а не пророка. Сион же — поставленное на вершине, и то, к чему идут, долго смотря на это издали. Итак, этот Сион, построенный на высоте, возвышенности, пал. А потому  
«стоящий пусть смотрит, как бы не упасть» (1 Кор. 10:12). «Ибо это время помиловать его, потому что пришло время». Или по причине покаяния время милости, или псалмопевец указывает на пришествие Спасителя. А потому да надеется кающийся на то, что пришло время спасения: милосерден ведь Господь.

Скорбь псалмопевца лично о себе увеличивается скорбью о Сионе, находящемся в развалинах. Псалмопевец молит о возстановлении Сиона и надеется на милость Божию. — Ты, Господи, возстав, — как Царь со своего небеснаго престола (ст. 20), — можешь ущедрити Сион, явить ему свою безмерную милость, и Ты умилосердишься: ибо настало время явить ему это милосердие, разумеется — потому, что жители Сиона заслужили это милосердие своим раскаянием при своих страданиях и скорбях в удалении от Сиона (ст. 18. 21, ср. Ис. 40:1-2 исл.). — Ибо рабы Твои, т. е. истинно верующие Израильтяне, благоволиша — возлюбили самые камни Сиона и персть его ущедрят, — и самый прах развалин Сиона, как священный, со скорбию и сожалением лобызают: так он мил и дорог им! — Следовательно, тем более должны быть жалки в очах Самого Господа и Сион и его благочестивые обитатели (ст. 29).

Нищий сей разумеется, иже наипаче за прегрешения своя лишен благодати Божия, и паки хотяй ю получити, в покаянии и сокрушении сердца смирялся, со слезами притекает к Богу, богату в милости (Еф. 2:4), являемей Христом Господем, Иже во днех плота Своя всех ради обншца: греха Сам не сотвори, грешников же от него свобода, смирив Себе даже до смерти крестныя (Флп. 2:8), воздвиже падших прегрешеньми. Моления же и молитвы к Могущему спасти Его от смерти, с воплем крепким и со слезами принес, и услышан быв от благоговеинства, бысть всем послушающим Его виновен спасения вечнаго (Евр. 5:7—9), о Немже во всем обогаташася (1 Кор. 1:5). Всякому же кающемуся о гресех, приличен псалом сей в молитву (Иероним, Григорий).

Всякий просящий и приходящий для получения просимого — есть нищий. И всякий молящийся Богу, как просящий благодати Божией, также есть нищий. Если и великий царь и пророк Давид был нищ в дарах Божиих и, познав, что у него недостает многого от Бога, приходил в уныние и великую печаль, то тем более нищим является перед Богом всякий человек. Псалом сей есть покаянный, пятый (Златоуст, Григорий Богослов).

Ты воскрес ущедриши Сиона: яко время ущедрити его, яко прииде время. Яко благоволиша раби Твои камение его: и персть его ущедрят. (Пс. 101:14-15). 
Что это за камни Сиона, о которых благоволят рабы Господни? – Что за персть, которая им любезна? – Это камни и персть разрушеннаго Иерусалима, и особенно разрушеннаго древняго святаго храма Иерусалимскаго. Пророк смотрит на сии развалины во времена пленения Вавилонскаго; смотрит в то же время на душевныя расположения народа Иудейскаго: и на сем воззрении основывает надежду новаго благоволения Божия к Иерусалиму и храму.
«Ты воскрес ущедриши Сиона». То есть: Бог умилосердится над Иерусалимом, и возстановит Свой храм.
Пророк дерзает даже определить, что сие должно совершиться вскоре. «Якo время ущедрити его, яко прииде время».
Но почему он знает, что сие будет, и должно быть вскоре? – «Яко благоволиша раби Твои камение его, и персть его ущедрят». То есть: пoелику Иудеи, своими душевными расположениями, являют теперь себя достойными наименования рабов Божиих; пoелику они даже пред развалинами храма Божия благоговеют к его древней святыне; с любовию, с умилением взирают на самые камни и персть, как на остатки святилища, в котором обитала благодать Божия: то должно уповать, что Бог вскоре умилосердится над Иерусалимом, возстановит храм Свой, и вновь будет обитать в нем Своею благодатию.
Надежда сия самым делом исполнилась при Первосвященнике Иисусе и Князе Зоровавеле.
Но уместно ли говорю я о судьбе столь великаго храма, когда думаю о судьбе столь малаго храма, как сей, в котором теперь мы находимся? – Думаю, что не совсем неуместно. Тот и другой суть храмы Единаго истиннаго Бога: потому естественно предполагать некое в судьбе их единство, хотя и при разности многих обстоятельств. Притом и малый храм Христианских таинств и Христианской истины не слишком мал пред великим храмом сеней и гаданий.
Двести двадцать семь лет стоял сей древяный храм, быв создан Лаврою Преподобнаго Отца нашего Сергия, в начальствование Преподобнаго Отца нашего Дионисия; и тогда еще представлен в покровительство Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы, в память славнаго Ея Успения, дабы, по сей памяти, Она со благоволением призирала на него, как-бы на Свою Гефсиманию. Время, с своим законом истления, осторожно прикасалось к тленному веществу, на котором положено было благословение Святых. Но как человек иногда сам не довольно бережет то, что бережет для него природа и Провидение: то наконец храм сей обречен был опустению, а в след за тем и конечному разрушению огнем. В сие время воспомянули мы древних почитателей древняго Иерусалимскаго храма: и как они «благоволиша камение его»; так и нам самое древо сего нашего храма, и некоторые в нем останки древних священных изображений, показались драгоценными, достойными благоговейнаго сохранения. Но как уже не можно было сохранить сей храм на прежнем его месте: то здесь, древнее купно и новое, мы «обрели место Господеви, селение Богу Иаковлю» (Пс. 131:5).
Боже Отец наших! «Ты воскрес ущедриши Сиона». Ты «воскресишь» во храме сем древнее благословение, и «ущедришь» его новою благодатию. Да будет, Господи!
Но что далее будет с сим обновленным храмом, и с новыми окрест его смиренными жилищами? – Ты веси, Господи! Будет то, чему повелит быть Твое вседетельное Слово, которое нарицает не сущая, яко сущая, возсозидает разрушенное, возставляет падшее, возвышает смиренное, воскрешает умершее, спасает погибшее. Будет то, что испросят молитвы Святых и Преподобных Отец наших, Сергия, Никона, Михея, Иоасафа, Серапиона, Максима, Дионисия, и прочих сподвижников их и сообитателей в земной, и в небесных обителях. Будет то, чему не воспрепятствуют быть наши грехи, наши немощи, наше недостоинство.
Некто из Отцев вопросил некоего великаго из Отцев: какое есть доброе дело, которое бы мне сделать, так чтобы оно было делом моей жизни? Авва ответствовал: не все дела равны для всякаго. Книги говорят, что Авраам был страннолюбив, и Бог был с ним. Илия любил безмолвие, и Бог был с ним. Давид был смирен, и Бог был с ним. Итак в чем душа видит для себя хотение Божие: то и делай. Наипаче же храни сердце свое.
Кто хочет подражать Авраамову страннолюбию, Давидову смирению: тот, как самые сии примеры показывают, может упражняться в сих добродетелях повсюду: на пути, в доме, в деревне, в городе, на престоле. Так ли легко найдет себе открытое и нестесненное поприще тот, кто изберет делом жизни своей Илиину любовь к безмолвию? Где теперь Илиин Кармил, или Хорив? Где Иоаннова пустыня? Где дикия места Палестинския и Египетския, которыя чудным образом угождающая благодати природа сделала неспособными для обыкновенных селений человеческих, чтобы сберечь для жительства земных Ангелов? Сонмы сих Ангелов переселились в сродное небо; земныя жилища их, едва не без остатка, пришли в запустение; и на поприще духовнаго безмолвия вновь рыщет одинокий зверь, или скитается полудикий человек. Переселилась любовь к безмолвию и в наши страны, и избрала для себя пещеры, леса, места, удаленныя не только от жилищ, но и от путей человеческих, чего близкий пример имеем в Преподобном Сергии: но как, по непреложному слову Христову, «не может град укрытися верху горы стоя» (Мф. 5:14); то высоко возрастшая и созревшая любовь к безмолвию, обыкновенно не оставалась сокрытою; привлекала учеников, почитателей, посетителей; и от самаго множества любителей или почитателей безмолвия, кроме других причин, почти по необходимости, стало тесно безмолвию. Между тем и пустыни наших стран, по самой природе, менее южных удобныя для безустройственнаго пустынно-жительства, с течением времени сделались для него менее прежняго пространными и свободными, по действию распространившагося народонаселения.
Чего жe по сему ожидать? Путь Илии, путь Иоанна Крестителя, путь Антония Великаго, должен ли увидеть себя оставленным, и возрыдать, подобно как некогда, по сказанию Иеремии, «путие Сиони рыдали, яко несть ходящих по них в праздник» (Плач. 14)? Мир, вероятно, не почел бы сей потери тяжкою: но не так думать поучает опыт веков. Никто в городах и селениях Израилевых не нашел столько силы, – один Илия в пустыне нашел столько силы, – чтобы одному, одною силою духа, победоносно сражаться с господствовавшим в его время идолопоклонством. Пустыня, а не вселенная, должна была уготовать Иоанна, чтобы он сделался способным уготовать путь Господень для спасения вселенной. Глубокая пустыня и совершенное безмолвие воспитали Антония, до возраста великаго, чтобы он мог потом духовно родить, так сказать, племя и поколение земных Ангелов, пустынножительствовавших, общежительствовавших, священноначальствовавших в Церкви. Сказанное теперь о Святом Антонии можем сказать в другой раз, если на место его имени поставим имя Святаго Сергия.
Итак, если для любви к совершенному безмолвию и в обителях часто бывает тесно, и в диких пустынях не совсем свободно, а доставить ей благоприятное для нея убежище должно быть полезно и ныне, как полезно было прежде: то где мы поселим ее ныне, в сем веке молвы многия? Не будет ли, может быть, ей приятно поселиться в малой, простой, уединенной, от молвы по возможности огражденной обители, под тению обители великой, подобно как некогда безмолвствующий Варсанофий Великий обитал в совершенном уединении, под тенью обители аввы Серида?
Прииди благословенная любовь к безмолвию Илиина, Иоаннова, Антониева, Сергиева! Скрывайся от молвы: но не скрывайся от ищущих путей твоих и следов твоих, – твоих правил и твоих примеров. Являйся иногда и неищущим, способным принять тебя. Ты устраняешь человека от видения других, и тем удобнее даешь ему увидеть самого себя; а «сподобивыйся увидети себе», – по слову одного из твоих таинников, – «лучший есть сподоблшагося увидети Ангелов» (Исаак. Сир. сл. 41). Ты пресекаешь беседы с человеками, и тем искреннее вводишь в беседу со Христом. Ты затворяешь дверь внешния храмины, и отверзаешь внутреннюю храмину сердца. Ты подаешь, и научаешь употреблять оружие против страстей. Ты собираешь разсеянные помыслы. Ты погружаешь ум во глубину писаний, и почерпаешь свет. Ты совершенствуешь покаяние. Ты обретаешь источник слез. Ты возводишь к чистой молитве. Ты учишь «молчанию», которое «есть таинство будущаго века» (Исаак. Сир. сл. 42).
Не для всех равно призываю любовь к безмолвию. Жизнь безмолвия не для многих. Но посещение безмолвия для всякаго должно быть вожделенно. Кто не упраздняет себя, хотя однажды в день, хотя на непродолжительное время, от всякаго внешняго земнаго занятия, попечения, пристрастия; и не вводит своей души в благоговейное безмолвие пред Богом: тот еще не познал пути мира для души своей. Ибо тако глаголет Господь: «упразднитеся, и разумейте, яко Аз есмь Бог» (Пс. 45:11). Аминь.