Сказывают, что очищающие золото по правилам искусства, если красота блеска его померкла от какого-либо с намерением примешенного нечистого вещества, помогают доброцветности плавлением на огне, повторяют это неоднократно и при каждом расплавливании смотрят, на сколько после первого при последующем плавлении золото стало светлее, и до тех пор не перестают очищать вещество огнем, как самый вид золота засвидетельствует собою, что оно чисто и не имеет никакой подмеси. А почему, приступая к настоящему обозрению прочитанного, сделали мы упоминание об этом, будет сие для нас явствовать из самого смысла того, что написано. Естество человеческое в начале было какое-то златое и сияющее подобием пречистому благу, но после сего от примеси порока соделалось худоцветным и черным; как в первых стихах песни слышали мы от невесты, что нерадение о винограде соделало ее очерненною. Его-то врачуя от безобразия, в премудрости зиждущий все Бог не новую какую-либо красоту, которой не было прежде, устрояет для него, но очерненное преплавляя в чистое, чрез это разложение приводит его в прежнюю лепоту. Посему, как строгие испытатели золота после первого плавления смотрят, на сколько прибыло красоты в веществе, утратившем нечистоту в огне, и потом, после второго плавления, если недостаточно очищено первым, вычисляют увеличивающуюся краcоту золота, и многократно делая то же, известными науке средствами пробовать узнают всегда приращение красоты; так и теперь Исправляющий это очерненное золото, как бы плавлением каким просветляя душу подаваемыми ей врачествами, в предшествовавших сему словах засвидетельствовал о благообразии в видимом каких-то коней, а теперь уже открывшуюся в деве красоту одобряет как действительно красоту девы; ибо говорит: «
се еси добра, искренняя Моя, се еси добра: очи твои голубине».
Слово научает сказанным, что восстановление красоты состоит в том, чтобы человеку соделаться искренним Источника красоты, снова приобщиться к истинной красоте, от которой он удалился. Ибо сказано: «се добра еси, искренняя Моя». Потому прежде сего не была ты «добра», что, став чуждою первообразной красоты, от дурного сближения с пороком, изменилась до гнусности. Смысл же сказуемого таков: естество человеческое соделалось готовым принимать все, что ему по мысли; и к чему поведет его наклонность произвола, в то и изменяется; приняв в себя страсть раздражительности, делается раздраженным; когда одолеет похоть, предается сластолюбию; когда явится наклонность к боязни, к страху и к одной из страстей, принимает на себя образ каждой страсти; как и наоборот великодушие, чистоту, миролюбие, негневливость, несокрушимость печалями, отважность, непреткновенность — все сии качества прияв в себя, отличительный признак каждого из них выказывает состоянием души, наслаждаясь в безмятежии миром. Посему, так как добродетель не имеет никаких связей с пороком, следует, что невозможно быть обоим вместе в одном человеке. Отступившийся от целомудрия непременно предается невоздержной жизни, и возгнушавшийся нечистою жизни самым отвращением от зла преуспевает в жизни неоскверненной. Так и все другое: смиренномудрый далек от гордыни, и надмившийся кичливостию отринул смиренномудрие. И какая надобность останавливаться на сем, говоря о всем подробно? Как в рассуждении того, что противоположно по естеству, отсутствие одного делается положением и присутствием другого; так, поелику имеем мы произволение, и в нашей власти — сообразоваться, с чем нам желательно, то соделавшейся красивою прилично говорит Слово: отступив от общения с злом, приблизилась ты ко Мне, а став близкою к неприступной красоте, сама соделалась прекрасною, подобно некоему зеркалу, изобразив в себе Мои черты. Ибо действительно, зеркалу подобен человек, претворяющийся согласно с образами произвольно избранными. Увидит ли он золото, является золотом и показывает в образе самые лучи сего вещества; появится ли что отвратительное, — чрез уподобление отпечатлевает в себе гнусность этого, представляя в собственном своем виде какую-нибудь лягушку или жабу, или тысяченожку, или иное что-либо неприятное на взгляд, что только из этого нашлось бы перед глазами. Итак, поелику душа, которую очистило Слово, порок оставив позади, приняла в себя солнечныи круг и сама воссияла с явившимся в ней светом, то посему говорит ей Слово: прекрасна уже ты стала, приблизившись к Моему свету, приближением привлекши общение красоты.
«Се еси добра, — продолжает Жених, —
искренняя Моя»; потом, останавливая на ней внимание, и как бы усмотрев, что совершается в ней какое-то приращение и усиление красоты, снова повторяет то же слово, сказав:
«се еси добра». Но, произнося это в первый раз, наименовал ее искреннею; а здесь называет, как узнается она по виду очей; ибо говорит:
«очи твои голубине». Прежде, когда уподобляема была коням, похвала ограничивалась ланитою и выей; теперь же, когда явною стала собственная ее красота, похваляется приятность очей. А похвала очей состоит в том, что «очи голубине»; сие же кажется мне, дает видеть такую мысль: поелику в чистых зеницах очей бывают видимы лица, на которые око пристально смотрит (ибо сведущие в естествословии говорят, что глаз, принимая в себя вторжения подобий, которые текут от видимых вещей, чрез это самое производит зрение); то поэтому похвалою благообразия очей делается вид голубицы, открывающийся в их зеницах; ибо на что человек пристально смотрит, подобие того и в себя приемлет. Посему, так как не смотря уже на плоть и кровь, обращает он взор к жизни духовной, как говорит Апостол, духом живя, духом ходя (
Гал. 5:25), духом умерщвляя деяния плотские (
Рим. 8:13), и став всецело духовным, а не душевным и не плотским; то поэтому о душе, освободившейся от плотского пристрастия, дается свидетельство, что в очах у него вид голубицы, то есть, что в зрительной силе души светятся черты жизни духовной. Итак, поелику чистым соделалось око невесты; и способным принять в себя черты голубицы; то начинает она посему взирать на красоту Жениха. Теперь дева в первый раз пристально смотрит на образ Женихов, когда в очах у ней голубица. Ибо
«никтоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым» (
1 Кор. 12:3).
***
Теперь же, когда явною стала собственная ее красота, воздается хвала привлекательности очей. А похвала очей состоит в том, что они
голубиные (Песн. 1:14). Это же, кажется мне, дает увидеть такую мысль: в чистых зрачках очей бывают видимы лица, на которые око пристально смотрит (ибо сведущие в естествознании говорят, что глаз, принимая в себя вторжение подобий, которые истекают от видимых вещей, посредством этого производит зрение). Поэтому похвала благообразия очей указывает на то, что вид голубицы открывается в зрачках. Ибо на что человек пристально смотрит, подобие того и в себя приемлет. Потому, не смотря уже на плоть и кровь, обращает он взор к жизни духовной, как говорит апостол:
Живя духом, согласно духу поступая (
Гал. 5:25),
духом умервщляя дела плотские (
Рим. 8:13), - став всецело духовным, а не душевным и плотским. Поэтому о душе, освободившейся от плотского пристрастия, дается свидетельство, что в очах у нее образ голубицы, то есть в зрительной силе души светятся черты жизни духовной.
Источник
Григорий Нисский, На Песнь Песней 4
TLG 2017. 032, 6.105.7-106.2.