Откровение ап. Иоанна Богослова, Глава 13, стих 8. Толкования стиха

Идеология язычества с ожесточением изгоняла христианство из всех провинций всех государств во все времена. Ученики Христовы были к этому готовы (см. Мф. 10:23). Однако придет время, когда подлинных христиан не останется.

Св. Андрей говорит: "Воспользуется (зверь) злою властью над всяким коленом и языком, впрочем будет владеть только теми, коих имена не написаны в книге жизни".

Простого человеческого поклонения и прославления антихристу покажется мало. Павел, апостол, называет его противящимся и превозносящимся выше всего, называемого Богом или святынею (чтилищем: по-славянски точнее; предметом богопочитания), так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога (2 Фес. 2:4). Эта его непомерная гордыня оттеняется в данных стихах Апокалипсиса главным образом со стороны обнаружения словесного. Даны ему уста, говорящие гордо и богохульно. Видимо, это явится в нем и особенною одаренностью в области слова, такою, в которой, так сказать, могла излиться высокомерная душа его, ибо от избытка сердца глаголют уста человека (Мф. 12:34). Богопротивной гордостью, таким образом, переполнено будет сердце его. И тогда великий и коренной соблазн сатаны - гордыня - всецело овладеет и им. И при этом его гордое самопревозношение также направлено будет больше всего в сторону отрицания величия Божия и всего, что близко Ему, угодно Ему. Он, таким образом, прежде и сильнее всего выявит себя именно богохульником. И не в том лишь смысле богохульником, что и ему свойственны будут кощунственные выходки и разглагольствования богохульствующих людей (хотя и это будет в нем). Нет, его богохульство явится каким-то нарочито злостным и дерзким вызовом против Бога и всего небесного мира, и чем явнее будут ему, при великом его уме и знаниях, правда, и сила, и все величие Божии, тем неистовее будет его восстание и всемерное противление по отношению к ним. «Он будет хулить Бога, Иисуса Христа и Егодело искупления, будет хулить небо - жилище Божие, место Божественного престола, будет хулить и живущих на небе - святых ангелов, и прославленных святых» (Орлов).

Но эта его деятельность, собственно противорелигиозная, свяжется у антихриста и с соответствующею деятельностью политико-административною и будет опираться на нее, к той же цели направлять и все функции исключительно могущественного государственного аппарата. Ведь ему дана власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем, и всю эту власть свою он применит к тому, чтобы изничтожить до конца ненавистный ему весь строй христианский - и внешний, и внутренний. Насильник и ненавистник по своей духовной природе, он откроет систематический и явный поход против Церкви и христиан, и естественно, что поход этот перейдет и в прямую войну против них. И дано было ему вести войну со святыми, ибо для полноты самоотрицания лжи и зла, ему во всем то и давалось, чего он хотел, - и не только воевать, но и победить их. В эту-то, конечно, пору умертвит он и величайших из духовных вождей христианских - обоих (или троих) пророков - обличителей своих (11-й главы). И конечно, всего более именно им в эту пору будет пролито то море крови, о котором говорится потом в 17-й главе (стих 6-й).

И будет момент, когда он еще больше будет торжествовать, ибо поклонятся ему все живущие на земле. Террор и насилие всегда дают свои результаты, и всегда же найдутся малодушные, которые поддадутся им. И наверно, множество великое - не только миллионы, но и сотни миллионов обратятся тогда в «веру его». Как будто мечта его исполнится: во всем мире будет1единая вера, как и единая власть. Однако успех этот будет не только непрочный и краткосрочный, но и самый поверхностный. Отпадут от Церкви те, кто к ней и не принадлежал, ибо поклонятся-то из живущих на земле лишь те, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца (ср.: Откр. 21:27). И наоборот, совершенно несомненно, что все истинно верующие в книгу эту записаны, и останутся так, и антихристу-зверю поклонения они не дадут.

Агнец здесь назван закланным от сложения мира. В этом ясно формулируется та высокая догматическая истина, что дело искупления, дело голгофских мук и смерти - дело изначальное, предшествовавшее не только падению, но и самому созданию человека. Еще не был сотворен человек, а в Божественном совете Святой Троицы уже было положено спасти падшего человека, и именно спасти его Богочеловеческой жертвой любви.

«После подробного описания зверя-антихриста и тех страшных и печальных последствий, причиною которых будет его царствование, Откровение обращается с призывом к внимательности. Для людей благочестивых в этом воззвании заключается утешение и ободрение, и вместе призыв к терпению, к усилению подвигов бодрствования и благочестия; по отношению же к нечестивым в этом воззвании заключается угроза Божественным возмездием, которое рано или поздно, но всегда верно и непреложно вступает в свои права». Дальнейшие слова: кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен - еще более явно выделяют в деятельности антихриста тот элемент насильственного приневоления и принуждения, который, значит, опять- таки является типичным во всем тоне действий антихриста. Принцип дисциплины, начало подчинения и послушания не только приемлемы для христианства и допустимы, по нему, во взаимных отношениях человека к человеку, а затем - к обществу, а с ними и к государству. Больше того, все это и нарочиторекомендуется каждому из истинных христиан, а в монашестве культивируется настолько, что оно, можно сказать, от начала и до конца насыщено атмосферою послушания. И тем не менее антихристу, как мы видим, ставится в особую вину как будто нечто подобное. Но в том-то и дело, что есть подчинение и подчинение. Как в коммунизме, при известном видимом сходстве, дается по существу прямая противоположность общению христианскому чрез замену слова «давай» словом «бери» - и словом «грабь» братского «поделись», так и здесь. Христианство - религия сыновней любви и свободы - призывает всех нас к свободному подчинению, к идейному послушанию на основе отречения от присущего всем нам эгоизма, а с другой стороны - призывает действовать по духу руководства со стороны лиц более опытных и старших на основе и в направлении присущего им чувства любви и заботы о малоопытном и немощном брате своем. И, таким образом, оно зовет нас: слушайся и подчиняйся, веря началам связующей нас христианской любви. Антихрист же, добившись насильственно того, чтобы поклонились и предали себя именно ему, в своем самообожении эгоизма и в целях только личного возвышения себя, себе же и для себя заставит их служить во всем, и заставит именно силою, абсолютно не терпя ничьей иной воли и принципиально применяя меч как орудие такого подчинения в террористической практике своей. И потому-то и сказывается затем ему: кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Так во всем выявляется принципиальная противоположность между христианством и антихристианством, как и ведущим к нему коммунизмом, применяющим уже и теперь все те же его начала. И именно как носители своих типичных противоположных начал - доброжелательства, покорности властям и кротости, христиане окажутся тогда в особенности стороной теснимой, преследуемой и гонимой; а потому, далее, и добавлено о них: здесь терпение и вера святых///, ибо, очевидно, они и покажут тогда как то, так и другое - как терпение свое, так и непоколебимую веру свою.

Зверю поклонятся все, кроме немногих верных Богу людей. Их имена вписаны в книгу жизни именно потому, что эти люди верны. О книге жизни см. комм. на 20, 12.

Слова «от создания мира» могут быть отнесены и к Агнцу, и к тем, имена которых не написаны в книге жизни – греческий оригинал допускает оба понимания.

С Марией, Матерью Твоей, с любимым учеником, со всеми женщинами, которые остались Тебе верны, стою я, Господи, у подножия Твоего Креста.

Едва смея поднять глаза, перед этим Крестом я ныне учусь тому, чему не смогли вразумить меня даже слова Евангелия.

Нога Твои пригвождены ко древу. Крест Твой — точило, где выжимается истинный виноград. Отсюда уйти Ты не можешь. Здесь Ты назначил мне встречу и ждешь. Пригвожденный ко Кресту, Ты обречен ждать. Я могу не придти, но Ты останешься там, куда дал вознести Себя.

Твои руки распростерты, раскрыты, чтобы призвать всех. Они не могут сомкнуться. Гвозди держат их вечно раскрытыми для объятья. Они раскрыты для меня.

Голова Твоя опущена, Ты как будто киваешь в знак согласия. Ты принял и исполнил волю Божию, стало быть, и Твою волю, и волю Отца, и волю Духа. Ты склоняешь голову в знак послушания тому, что — ради людей — потребовала любовь Пресвятой Троицы.

И в то же время Твоя голова склонена к тем, кто внизу. И к тем, кто любил Тебя, и к тем, кто кричал: Распни Его! К тем, кто страждет и затоптан в грязь, к тем, кто ищет, сам того не сознавая.

Твои глаза закрыты, но внутренним зрением они видят Отца и видят людей, и любовь всего Твоего существа обращена сейчас и к Нему и к ним.

Кровь струится с Твоего лба, стекает с рук и всего тела, подвергнутого бичеванию. Стекает медленно, длинными струйками. Она течет и из Твоего пронзенного ребра, словно сердце Твое разорвалось от напряжения и боли любви. Чаша переполнена.

Терновый венец ранит голову. Эти сплетенные тернии подобные человеческим грехам, собранным вместе для того, чтобы кто-то взял и возложил их на Тебя. Все человеческие грехи липнут друг к другу, они повязаны вместе. Израильский священник, простирая руки, возлагал грехи на голову жертвы. Ныне люди своими руками возложили сплетение своих грехов на благороднейшую часть Твоего тела, на Твою голову.

Но вокруг Твоей головы я вижу лучи света. Вокруг кровавых ран — золотое сияние. Это скорбное видение обретает в нем особый смысл. Если бы я не ощущал этого сияния, образ Распятого был бы неполон для меня. Ибо Распятый — Спаситель и Господь.

Иисус, перед Крестом Твоим я не говорю и не размышляю. Я смотрю на Тебя и хочу, чтобы с каждым вздохом, с каждым ударом сердца образ Твой проникал в меня все глубже и глубже. Так наполни же меня, Распятый! Пригвожденный ко Кресту, будь пригвожден к моему телу, к моей душе! Чтобы я всегда нес Тебя, был от Тебя неотделим, о Возлюбленный.

(Они не поймут. Они станут говорить о больном воображении. Что мне до того, ведь мы вместе, Ты и я.)

Я — Твой. Твой — и в Твоих руках. Я могу лишь повторять, лепетать эти слова. Будь печатью, положенной на сердце, на чувствах моих. Пусть руки Твои, простертые на Кресте, — сколь знаком этот образ! — никогда не отпустят меня и пусть спасут в часы искушений. Да не померкнет во мне этот образ, да не сотрется в вечер моей жизни. И да поможет он сделать смертный мой час трепетным, но и радостным часом.

Господи, Страсти Твои не окончены, Твои раны еще кровоточат. Где Тебя распинают сегодня? Загляните в газеты: Тело Твое пытают и распинают ежечасно. Тело Твое — в человеческих членах.

«Вы были там, где распинали Спасителя моего?» Этот вопрос одной из негритянских спиричуэле обращен ко мне во всей своей остроте. Там ли я, где Его распинают? Способен ли я объять скудным своим воображением, столь тесным, сосредоточенным лишь на себе, нынешнюю, всемирную Голгофу? Могу ли я разделить телесную агонию Христа в каждом человеке, которого перемалывает зло и терзают люди (порой, Господи, и во имя Твое)? Могу ли я встать рядом с Иисусом около каждого страждущего? Лицом к лицу? Ибо за каждым человеческим лицом — Лик, единственный и святой, поруганный и весь в ранах. Если я сохраню в себе этот Святой Лик, то да, смогу.

Непреходящесть и актуальность Страстей Спасителя. Он связал Свои руки нашей свободой. Он ведет бой с нами — за нас. Часто бывает ранен. Иной раз Он кажется убитым в чьей-то душе. Тот акт, коим Он постигает всякое человеческое страдание, есть уже глубочайшее и сокровеннейшее отождествление с этим страданием. Такое отождествление — нечто совершенно иное, нежели какая-либо симпатия, или жалость, или даже осознание страдающим собственной боли. Ибо Иисус ведает нас изнутри, а не извне. Его знание схватывает и усваивает, пронизывает и объемлет собою. Оно включает в себя то, что познает, подобно тому, как железо, раскаленное добела, вбирает в себя огонь, в который оно погружено. Иисус как Бог есть то бытие, благодаря соучастию в котором мы существуем; Он «есть» бытие, которым мы лишь «обладаем». Его бытие внутренне присуще всему, что существует; для каждого человека оно глубже, чем он сам для самого себя, однако без смешения Творца и твари. Все, что есть, все, что совершает человек, все, что с ним происходит — даже и страдание, даже и грех, — обретает возможность существования от Его божественного бытия. Человеческое страдание, хотя оно и темная сторона бытия, все же укоренено в бытии Божием. Конечно, Бог отвергает зло во всех его проявлениях; но Он знает скорби людей так, как не знает ни один человек, потому что черпает свое знание из самого Своего бытия, откуда берет начало всякое существо, и потому что знать — значит войти внутрь.

Господи Иисусе, исключает ли Твое божественное совершенство всякое страдание? В человеческом понимании, по-видимому, да, оно исключает страдание, подразумевающее ограничение, недостаток, нарушение целостности. Оно исключает страдание, навязанное внешней силой. Человек может «претерпевать» его, но Ты, Господи, не можешь быть никем и ничем отстранен или ограничен. Вместо того, чтобы размышлять об умалении совершенства Божия, о том, что было «возложено» на Него наподобие кары и принято Им, следует осознать, что Господь добровольно, деятельно, по собственному почину «берет на Себя» скорби людей. Принятие на Себя человеческих страданий — это свободный акт его суверенной воли. Он ни в чем не умалил Своего верховного совершенства. А ведь он мог не только его умалить, но и как будто низвергнуть, разбить вдребезги. Говорю «разбить» и «как будто», ибо речь идет о своего рода взрыве, взрывающем какой-то строй бытия, какое-то сложившееся совершенство, на место которого врывается иная форма совершенства, не превосходящая первую по существу, но избранная в силу предпочтения и желания Божия. Но коли это так, то могу ли я сказать о Тебе, Спаситель (трепетными устами и не находя должных слов), что Ты можешь страдать, ни в чем не умаляя ни своего совершенства, ни воскресшей и прославленной жизни Твоей? Твое страдание — сама любовь Божия, свободно взявшая на себя свое бремя.

Твои Страсти, Господи, принадлежат истории. Но они преодолевают историческое время. Они принадлежат Твоему собственному времени — времени Христову. Мы, живущие в мире следующих друг за другом событий, пытаемся ввести понятие последовательности и в наше представление о божественной жизни. Ты же, Господи, превосходишь события и историю. Ты вечен. Но вечность Твоя — не продолжение событий, не бесконечная линия. Скорее это единственная точка, где все сосредоточено в настоящем. Прошлое и будущее сливаются в том мгновении, в котором мы живем. В Тебе, Господи, — целостное присутствие всего бытия. Совокупность всех моментов времени расплавляется в единстве «теперешнего», преодолевающего все «до» и «после» нашего человеческого опыта. Человеческое наше время Тобою, вочеловечившимся Богом, вознесено на небо, включено в вечность. Вечность Твоя несет в себе каждое мгновение человеческого времени и в прошлом и в будущем.

Весь груз человеческого страдания, поднятый Тобою на Крест, Распятие Твое — больше любых событий во времени. Страстная Пятница и Пасха едины в вечности Твоей прославленной жизни, хотя исторически Страсти предваряют Воскресение. Страданием Господь побеждает страдание. Твоя мука, Христе Боже, не спорит со славой Твоей и блаженством. Из материи Своей скорби Ты созидаешь Свое торжество. Страдание Твое во времени сливается с победой, ею оно преодолевается, освещается, преображается. Так неистовая радость мгновенно осушает слезы. Так страдание, как горючее, становится пищей для пожирающего пламени.

Решусь ли сказать, Господи, что Ты не только был Богом страдающим, но остаешься Им и по сей день, но только иначе? Конечно же, страдание Твое — тайна, о которой я могу говорить лишь окольным путем сопоставлений и аналогий. Если я говорю, что Ты «страдаешь» и сейчас, то лишь потому, что не располагаю иными словами, которые могли бы передать реальность того, что лишь интуитивно нащупываю. Если я говорю: «Иисус страдает», то вовсе не хочу описать этими словами опыт, равнозначный словам «я страдаю». Стало быть, это всего-навсего оборот речи, метафора? Нет, конечно. Я верую, Господи, что Твои сегодняшние страдания — реальность подлинная и реальность большая, чем страдания людей. Но я не думаю о Твоем страдании в понятиях человеческих. Я говорю, что Ты страдаешь, ибо эти слова — единственный способ выражения — каким бы он ни был убогим — того «нечто», что существует в Боге. И это «нечто» в каком-то высшем, невыразимом смысле как-то соотносится со страданием твари.

Стоит ли, однако, углубляться в это? Стоит ли упорствовать, подыскивая слова, когда заранее известно, что любые из них здесь — лишь убогий лепет? Имеет ли все это для нас жизненную важность? Да, имеет, я глубоко верю в это. Если это принять, если об этом задуматься (и да будут слова эти правдой, Господи!) — благая весть о Христе, страдающем с человеком, поскольку это страдание уже преодолено, хотя и незримо для нас, — эта весть должна погасить и человеческое страдание. Страдавшие души скорее раскрываются обетованиям радости. Матери, потерявшей единственного сына, молодой женщине, потерявшей мужа, мы сможем сказать: «Сам Иисус в этот час страдает твоим страданием, чтобы навсегда превозмочь его. Подобно Симону Киринеянину ты несешь крест твоего Спасителя. И в этот момент Иисус несет его с тобою. Ты еще не видишь, что крест этот, крест на двоих, возвещает о победе. Но глаза твои раскроются, и ты увидишь».

Святые всегда ощущали, что Страсти Иисуса не были просто событием прошлого. В каком-то смысле они становились их современниками. Они не пеклись о том, как примирить блаженство Иисуса по Вознесении с Его нынешними страданиями. Такое не открывается познанию. Но вспомним слова Августина: Da mihi amantem et sentit quod dico(«Дайте мне того, кто любит, и он почувствует то, о чем я говорю»).

Отец и Дух Святой — каждый по-Своему — сопричастны страданиям Сына. Все три ипостаси послушны требованиям любви, проистекающей из общей Их Сущности. Отец Своими руками поддерживает Крест Сына, и голубь парит над ним.

В сердце Божием Крест пребывал еще до того, как был воздвигнут за стенами Иерусалима. Крест деревянный убран; тот, что был в сердце Божием, пребывает вовек.

Агнец, закланный от создания мира. Его непрестанно приносят в жертву.

Он будет отличаться богохульством и всякими насилиями над людьми, ему не покоряющимися (святыми), «отверзет он уста свои для хулы: на Бога, что Он не есть, например, единый истинный Бог; похулит имя Божие, т. е. Его природу и свойства, – что Он не всемогущ, например, не свят и проч.; отверзет хульные уста на жилище Его, т. е. на святую церковь Господню, которая и в писании называется жилищем, или храмом Божиим (1 Кор. 3:16, 17); даже изрыгнет хулу на живущих на небе, т. е. на скончавшихся в благочестии и вере Христовой. Таким широким и бесстыдным потоком разольются на земле богохульные речи и суждения антихристовы!

И дано будет ему, примечает богодухновенный тайновидец, вести войну со святыми и победить их! Из сих слов тайновидца усматривается, что несмотря на всеобщее развращение и безверие людей пред кончиной мира, антихрист не во всех из них найдет сочувствие к своим речам и деяниям, и что хотя «поклонятся ему все живущие на земле», но только те, «которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от сложения мира». Против сего-то останка святых и благочестивых людей и вооружится он всякими насилиями, и их-то дано ему будет победить, – не в том, конечно, смысле, что они подчинятся ему, или перейдут на его сторону, а в том, что он беспрепятственно и до времени безнаказанно будет совершать над ними свои насилия. Но только тела, а не души их будут на время во власти антихристовой; и одним только терпением и верой будут защищаться святые, пока не постигнет праведное возмездие как самого антихриста, так и всех клевретов его. «Кто мечем убивает, тому самому надлежит быть убиту» – замечает по сему поводу тайновидец. «Здесь (т. е. этой истиной должны укрепляться) терпение и вера святых|||»!

Иоанн увидел второе знамение – зверя, выходящего из моря, с членами барса, медведя и льва, с десятью рогами и семью головами (Откр. 13:1–3). Как в пророчестве Даниила (Дан. 7 гл.), четвертый зверь с подобными чертами, так и здесь – это образ антихриста, в личности которого как бы соберутся качества этих свирепых животных. Он будет послушным орудием сатаны в его непримиримой борьбе с Церковью. Он будет богохульствовать 42 месяца (символическое время, тайна которого нераскрыта), делать много зла святым, но ради избранных сократятся дни (Откр. 13:5), – духа их он не сломит, терпение и вера их устоят (Откр. 13:10).