Левит, Глава 11, стих 2. Толкования стиха

Вопрос: По какому признаку иудеи делили животных на чистых и нечистых? Деление животных на чистых и нечистых, установленное ветхозаветным законом, имело духовно-воспитательное значение. Это деление было частью законодательства, касавшегося ритуальной чистоты. Законы Моисея о чистоте и нечистоте имели целью отделить народ Божий от язычников, религия которых была духовно нечистой, неистинной. Нечистых животных нельзя было употреблять в пищу (см.: Лев. 11; Втор. 14:3 и след.) и приносить в жертву Богу (см.: Лев. 27:27; Чис. 18:15–17). Учение о чистоте теснейшим образом связано с ветхозаветным пониманием святости. Те и другие законы обращены к человеку, составляющему единство тела и души. Напротив, всякая нечистота, имевшая прямое отношение к телу, ассоциировалась с грехом, нравственной немощью. Из млекопитающих животных считались нечистыми жующие жвачку и имеющие нераздвоенные копыта (см.: Лев. 11:4). Из обитателей вод нельзя было употреблять в пищу тех, «у которых нет перьев и чешуи» (Лев. 11:10). Исследователи затрудняются ответить на вопрос, почему в богооткровенном Моисеевом законодательстве использованы именно эти признаки. Есть предположение, что Господь, давая пророку Моисею данные постановления, учитывал исторически сложившиеся у евреев особенности употребления в пищу определенных животных. Другая гипотеза сводится к мысли, что в этих постановлениях учитывались причины гигиенические и медицинские. В любом случае тема эта не принципиальная. Самое главное было в том, что эти постановления достигали духовно-нравственных целей. Римский историк Тацит (ок. 58 – ок. 117 по Р.Х.) свидетельствует, что иудейские законы о чистой и нечистой пище воздвигли великую преграду между иудеями и другими народами (см.: Тацит Корнелий К. История. V). Все ветхозаветные пищевые предписания (кроме запрета вкушать кровь) были отменены Собором апостолов в Иерусалиме: «Ибо угодно Святому Духу и нам не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого: воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины, и блуда, и не делать другим того, чего себе не хотите» (Деян. 15:28–29).

Кирилл. Так заметь, что с пользою указав бесчисленные виды скотов, а также и пернатых, и плавающих, одни признает оно скверными, как нечистые, а другие приемлет и избавляет от порицания, дабы хорошо ведали служащие Богу, что делая, не будут приняты, а от чего разумно воздерживаясь, далеко будут от порока и будут светлы и достоприятны, и почтены по определению свыше. Закон же у нас о сем таков: «И сказал Господь Моисею и Аарону, говоря им: скажите сынам Израилевым: вот животные, которые можно вам есть из всего скота на земле: всякий скот, у которого раздвоены копыта и на копытах глубокий разрез, и который жует жвачку, ешьте; только сих не ешьте из жующих жвачку и имеющих раздвоенные копыта: верблюда, потому что он жует жвачку, но копыта у него не раздвоены, нечист он для вас; и тушканчика, потому что он жует жвачку, но копыта у него не раздвоены, нечист он для вас, и зайца, потому что он жует жвачку, но копыта у него не раздвоены, нечист он для вас; и свиньи, потому что копыта у нее раздвоены и на копытах разрез глубокий, но она не жует жвачки, нечиста она для вас; мяса их не ешьте и к трупам их не прикасайтесь; нечисты они для вас» (Лев. 11:1-8). Между тем Христос весьма ясно говорит: «то, что выходит из уст, оскверняет человека» (Мф. 15:11), Сказано, также божественному Петру, когда с неба спускаема была за четыре угла плащаница, в которой, как написано, были всякие четвероногие и пернатые: «встань, Петр, заколи и ешь»; а когда ученик воскликнул, страшась еще запрещения закона и говоря: «Но Петр сказал: нет, Господи, я никогда не ел ничего скверного или нечистого.... Тогда в другой раз был глас к нему: что Бог очистил, того ты не почитай нечистым» (Деян. 10:11-15, ср. Иез. 4:14). Пишет и божественный Павел: «Пища не приближает нас к Богу» (1 Кор. 8:8). Таким образом ясно, что закон отнюдь не считает нечистым что-либо из существующего, а признает, что «Для чистых все чисто» (Тит. 1:15); но весьма разумно, применяя естественные свойства каждого животного к качествам нравов человеческих, приносит немалую пользу. А что истинно и несомнительно то, что говорю, это можешь ты понять еще и из следующего. Должно гнушаться, постановил он, того, что всеми осуждено, как-то: верблюда и хирогриля (тушканчика), врана ночного и лилика (морская птица), халавотиса (род ящерицы) и мигали (землеройка) (Лев. 11:4-5:17:30), и еще более мерзкого, нежели это. Разве не ясно в сем намерение Законодателя, друг мой?

 

Палладий. Совершенно ясно. 

 

Кирилл. Итак, надобно с уменьем переносить то, что по природе присуще некоторым из бессловесных животных, на качество нравов, так как каждое из них, можно сказать, как бы изображает в себе нрав какого-либо человека и обозначает, какими обладает он свойствами. Так разве не обыкли и мы людей чрезвычайно пылких и сильных, и смелостью превосходящих других называть вепрями, или львами, или именем какого-либо другого из таковых животных, а людей кротких и спокойных и имеющих уступчивый характер называть овцами и голубями, и иногда венчать именем Тишины (морская нимфа), заимствуя приличествующее характеру каждого обозначение от более явного? 

 

Палладий. Правда.  

Пищевые ограничения. В Месопотамии существовали многочисленные ситуации, в которых употребление некоторых видов пищи на короткий период запрещалось. Известно также, что в *Вавилонии существовали определенные ограничения, касающиеся животных, принесение которых в жертву было угодно тем или иным богам. Но там никогда не было всеобъемлющей системы, подобной той, что представлена здесь. Тем не менее, несмотря на отсутствие параллелей еврейской системе пищевых ограничений, перечень разрешенных к употреблению в пищу животных в целом соответствует рациону, характерному для всего древнего Ближнего Востока.

Жвачные парнокопытные животные считались чистыми, их можно было употреблять в пищу.

Прежде, чем Израиль, богоизбранное общество Иеговы, начал жить новою теократическою жизнью по Синайскому закону, он должен был быть предохранен от разного рода нечистого (Лев. 15:31), как-то: 1) от употребления в пищу нечистых животных (гл. 11); 2) от нечистоты, связанной с половою человеческою жизнью (гл. 12 и 15); 3) от нечистоты проказы (гл. 13–14). Законы о всех этих предметах даются Моисею совместно с Аароном (Лев. 11:1; Лев. 13:3; Лев. 15:11), так как именно священники обязаны были научать сынов Израилевых всем им, в особенности в отличении священного от несвященного, чистого от нечистого (Лев. 10:10–11). Что касается причины или основания признания в частности целой группы животных нечистыми, то здесь прежде всего, — как и относительно и других видов ритуальной нечистоты древнееврейской, — имеет силу инстинктивное, органическое нерасположение или отвращение человека к известным породам животных и птиц, именно к породам плотоядным и питающимся падалью; потому-то разделение животных на чистых и нечистых не только встречается в библейской древности задолго до Синайского закона — в истории Ноя (Быт. 7:2; Быт. 8:20), но и существовало у других народов древности — египтян, арабов, персов, индусов, конечно, с своеобразными видоизменениями в частностях. Затем, физическая нечистота, естественно, служила образом нравственной нечистоты; Иегова, святый Бог Израилев, требуя от Своего народа святости, воспрещает ему употребление в пищу и даже соприкосновение с нечистою пищею и вообще с ритуально нечистыми предметами (ср. Лев. 11:34–35; Исх. 22:30; Втор. 14:21; Чис. 5:3; Втор. 23:15). Этого рода постановления должны были выделять народ Божий из среды других народов, воспитывая в нем особую бдительность и памятование о воле Иеговы и чуткую осторожность к возможным осквернением. Действительно, по свидетельству Тацита, законы иудейские о чистой и нечистой пище воздвигли великое средостение между иудеями («separati epulis, discreti cubilibus», Hist. V, с. 5) и другими народами древности. В новое время, по почину Г. Спенсера и др., в Библейских понятиях «чистого» и «нечистого» признают (Nowack, Benzinger, Baentsch и др.) позднейшую дифференциацию древнего первобытного понятия «табу» (доселе сохранившегося у австралийцев и др. дикарей), обозначавшего одновременно и святое, и нечистое, позже же, с развитием религиозного сознания в Израиле, все чистое и святое приурочено было к культу Иеговы, а все нечистое — к культу демонов и тотемов. Некоторую вероятность эта теория имеет, но в целом принята быть не может, как вносящая в развитие ветхозаветного Царства Божия закон чистой натуральной эволюции. Частные мотивы запрещения тех или иных животных более подразумеваются, чем прямо высказываются.