Книга Екклеcиаста, Глава 3, стих 12. Толкования стиха

Итак, я убедился, что веселье и делание добра – величайшее благо для человека, и что, конечно, и это временное наслаждение приходит только от Бога, если делами управляет справедливость.

Потом Екклезиаст говорит: Уразумех, яко несть благо в них, но токмо, еже веселитися, и еже творити благо в животе своем. В слове сем кратко повторяется уже сказанное. Ибо, если употребление Божиих созданий во время определяет, что хорошо для человеческой жизни; то хорошим будет одно, постоянное при хорошем веселие, которое рождается от добрых дел. Ибо делание заповедей ныне отличившегося добрыми делами веселит надеждою; а потом, усладив благими надеждами, присовокупляет свойственное достойным веселие, когда изрекает Господь сделавшим доброе: «приидите благословеннии, наследуйте уготованное вам Царствие» (Мф. 25:34). И что для тела – пища и питие, которыми поддерживается естество, то для души – иметь в виду добро, и, как это есть истинный дар Божий, возводить взор к Богу. Ибо вот то имя, которое объясняется в сказанном в последствии (Еккл. 7:2). Читается же сие так: И всяк человек, иже яст и пиет, и видит благое во всем труде своем, сие даяние Божие есть.

Познал я, что нет блага, как только радоваться и делать добро в жизни своей. И притом всякий человек, который есть и пьет и оказывает добро во всем труде своём, от дара Божия есть.    Человек поставлен поселенцем и пришельцем мира для того, чтобы он пользовался кратким временем жизни своей, и оставив надежду на слишком долгую жизнь, смотрел на все, что есть у него, как бы имеющий отправиться в другое место; чтобы в жизни своей он делал добра столько, сколько может и не мучился напрасно заботами из-за собирания богатства; чтобы он не думал, что от труда своего он может приобрести себе что-нибудь больше, кроме пищи и пития, а был убеждён, что только то одно есть дар Божий, если что-нибудь из имения своего он употребит на добрые дела. Этим мы побуждаемся не к роскоши и наслаждениям, и не к отчаянию, как думают некоторые, по сказанному у Исайи: «да ямы и пием, утре бо умрем» (Ис. 22:10), подобно животным, но к тому, чтобы, по апостолу, имея пищу и одежду, мы были довольны этим (1 Тим. 6:8) и все, что можем иметь сверх сего, употребляли на пропитание нищих и на раздаяние бедным. Далее, так как тело Господа есть истинное брашно и кровь Его есть истинное питие: то, по толкованию таинственному, в настоящем веке мы имеем только то единственное благо, если питаемся плотью Его и пием кровь Его, не только в таинстве (Евхаристии), но и в чтении Писаний. Ибо истинное брашно и питие, которое приемлется из слова Божия, есть знание Писаний. И да не подумает кто-либо, что оное предсказанное Валаамом: «не будет труда во Иакове, ниже узрится болезнь во Израили» (Чис. 23:21) противоречит сказанному, что это дар Божии, если кто ест и пьёт и показывает добро во всем труде своём. Ибо многи скорби праведных. И на эти скорби жалуется апостол, говоря, что он изнемогал в труде и скорби (2 Кор. 2). Но, когда в будущем Господь избавит нас от этих скорбей, то «не будет труда во Иакове, ниже узрится болезнь во Израили». И подобно тому, как читаем: «блажени плачущии ныне, яко возсмеетеся» (Лк. 6:21), и как в этом смехе нашем исполнятся пророчественные слова Иова: «уста правдивых исполнятся радости» (Иов. 8:21): так теперь трудом своим мы пользуемся для добрых дел, тяготимся и стесняемся им, чтобы успокоиться от труда впоследствии.

ничего лучшего. Автор придает первостепенную важность вновь и вновь повторяемому им совету (2,24-26; 3,12.22; 5,18-20; 8,15) и повелению (9,7-10) довольствоваться тем, что Бог назначил каждому человеку.

Глубокое противоречие, скрытое в природе человека, с одной стороны — стремление к вечности, с другой — ограниченность его разума, являются главной причиной неудовлетворенности человеческого духа, его всегдашних разочарований. Чтобы более или менее избежать последних, человек должен примириться раз навсегда с мыслью о том, что высшее счастье (Ithron) под солнцем невозможно. Он должен, так сказать, понизить свои требования к жизни и, отбросив искание высочайшего блага, удовольствоваться относительным благом, тем, что сравнительно хорошо, что «лучше» (tob). Если высшее благо — Ithron невозможно, то относительное благо — Tob вполне доступно человеку. В чем же заключается это Tob? Познал я, что нет для них ничего лучшего (Tob), как веселиться и делать доброе в жизни своей. Благой труд и спокойное наслаждение земными радостями — вот единственно доступное для человека счастье. Пока человек стремится к абсолютному счастью на земле, он осужден на постоянные разочарования. Даже и лучшие моменты его жизни отравляются мыслью о непрочности счастья, удручающей заботой о будущем. Напротив, человек, отказавшийся от искания полного счастья, бывает доволен и тем немногим, что дает ему жизнь, радуется, веселится без заботы о завтрашнем дне. Он, как дитя, отдается всякой радости посылаемой Богом, отдается полным своим существом, непосредственно, не разрушая ее анализом, критикой, бесцельными сомнениями. И эти малые радости, соединенные с добрым трудом и чистой совестью, делают жизнь приятной, относительно счастливой. Стихи 12–13 нисколько не выражают эвдемонистического взгляда на жизнь, который ставит целью жизни одно наслаждение. Во-первых, рядом с земными радостями Екклезиаст ставит другое необходимое условие относительно счастливой жизни, именно — «делание добра»; во-вторых, пользование земными благами соединяется с сознанием зависимости от воли Божией, с благодарной мыслью, что «это дар Божий». Таким образом, то наслаждение жизнью, к которому призывает Екклезиаст, покоится на религиозном миросозерцании, предполагает, как свое необходимое условие, веру в Божественный промысл.