Книга Екклеcиаста, Глава 1, стих 4. Толкования стиха

Благодаря силе Божьей земля пребывает недвижной из рода в род и Божьей же силой колеблется, как и сказано у Екклесиаста: Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки. Ведь основания земли – не какие-нибудь подпорки, из-за которых земля пребывает неподвижною и сохраняет свое равновесие, но это Господь воздвиг ее и крепостию Своею объемлет, ибо в Его руке глубины земли (Пс. 94:4). И простая вера в это превосходит все аргументы.

И истрачивается человеческая жизнь день за днем, и круговращения времен года и годов, определенные течения солнца, когда они то приходят, то незаметно уходят. Это подобно прохождению бурных потоков, с великим шумом низвергающихся в неизмеримую бездну моря. И то, что ради людей произошло от Бога, остается тем же, как например, то, что от земли рождаются, что в землю уходят, что земля остается тою же, что солнце, обойдя всю ее, снова возвращается к тому же пределу, таким же образом и ветры, и что реки в таком количестве изливаются в море и набегающие ветры не заставляют его преступить определенной ему меры, и сами не нарушают законов. И именно, так устроено то, что служит нам для этой жизни.

Обладание многими десятинами земли приведет ли обладателя к какому благодетельному концу, кроме того, что этот безумец будет считать своею собственностью нисколько ему не принадлежащее? От великой жадности он, как видно, не знает, что воистину Господня земля и что наполняет ее (Пс. 23:1), ибо Бог – Царь всей земли (Пс. 46:8). Людям же страсть к любостяжательству ложно приписывает имя господства над тем, что никак не принадлежит им. Ибо земля, как говорит мудрый Екклесиаст, пребывает во веки, служа всем поколениям попеременно и питая рождающихся на ней, а люди, не имея даже власти сами над собой, но завися во всем от воли Мироправителя, входя в жизнь, когда не ведают о том, и опять, уходя из нее, когда не желают, по великой суетности почитают себя обладателями земли, которая всегда пребывает, тогда как они попеременно то появляются, то погибают.
*** Солнце совершает течение свое, попеременно производя то свет, то тьму, освещая над нами воздух, когда показывается над землею, и навлекая тьму своим захождением, «Земля же во век стоит» (4), и в стоянии своем пребывает неподвижною, и что стало, то не приходит в движение, и что пришло в движение, то не останавливается. Оказывается, что все во все продолжение времени само собою ни в чем не изменяется превращением во что либо новое. Море служит приемником отвсюду стекающихся вод, и приток их не прекращается, и море не увеличивается. Какая цель течения вод, наполняющих всегда наполняемое? Для чего море принимает в себя притоки вод, оставаясь навсегда не увеличивающимся от сего приращения? Екклезиаст говорит это, чтобы предварительно из самых стихий, в которых заключена жизнь человеческая, объяснить несостоятельность того, о чем заботимся. Ибо, если это установленное течение солнца не имеет предела, это попеременное преемство света и тьмы не допускает остановки, а земля, осужденная стоять, в стоянии своем пребывает неподвижною, без пользы же трудятся реки, истощая себя в ненаполнимое естество моря, а море напрасно принимает в себя притоки вод, нисколько не прибывая от принятия непрестанно вливаемого в его недра, – если это примечаем в сих стихиях; то в каком положении следует быть человечеству, которого жизнь заключена в тех же стихиях, и что удивительного, если «род преходит и род приходит» (4), и это течение не оставляет естества, между тем как привходящий род людей гонит предшествовавший ему, и сам изгоняется вновь привходящим? Посему, что же слово сие возглашает этим Церкви? Следующее: «обозревая вселенную, человеки, уразумейте свое собственное естество». Что видишь на небе и на земле, что усматриваешь в солнце, что примечаешь в море, то да объяснит тебе и твое естество. Ибо и у нашего естества, по подобию с солнцем, есть восток и запад. Один путь всем, один круг жизненного течения. Едва появимся на свет рождением, как снова увлекаемся в сродную нам страну. Ибо с захождением нашей жизни и наше светение бывает подземным, когда чувство наше делается способным к восприятию света: а земля, без сомнения, разрешается в сродное ей. И этот круг непрестанно вращается одинаково. Как совершается течение солнца, говорит Екклезиаст, солнце, восходя над верхнею частию земли, проходит южными странами, а под землею идет противоположною северною частию; и, таким образом всегда круговращаясь, обходит свой путь, и снова идет, возвращаясь на оный (ибо сказано: «обходит окрест»): так поэтому и твой «идет» дух (продолжает Екклезиаст, под частным именем разумея всякий человеческий дух), круговое сие шествие совершая одинаковым образом. Ибо сказано: «идет, и на круги своя обращается дух» (6) А кто уразумел это, тот немало пользы приобретет для своей жизни. Что блистательнее света? Что явственнее лучей? Однако же, если солнце идет под землею, светение скрывается, и луч исчезает. Смотря на это, человек целомудреннее да проходит жизнь свою, презирая здешнюю знатность, дознав из видимого, что знаменитое не остается таким всегда. Но изменчивы преемства противоположностей, ничто не остается таким, каково оно в настоящее время, ни молодость, ни красота, ни блеск властительства. И это идет к живущим в каком-то благополучии. А для кого добродетельная жизнь кажется трудною, душа тех терпеливо переносить бедствия да обучается примером земли. «Земля во век стоит» (4). Что труднее сего неподвижного стояния? Однако же стояние сие простирается до века. А для тебя время подвига коротко. Не будь бездушнее земли. Не будь несмысленнее бесчувственного ты, снабженный рассудком и управляемый в жизни разумом; но «пребывай, – как говорит Апостол, – в нихже научен еси, и яже вверена суть тебе» (2 Тим. 3:14), стоя твердо и непоступно, потому что в числе божественных заповедей и следующее: «тверди бывайте, непоступни» (1 Кор. 15:58). Да пребывают в тебе целомудрие непоколебимо, вера тверда, любовь непоступна, стояние во всем прекрасном неподвижно, как и «земля в тебе во век стоит» (4). Если же кто предан любостяжательности, и подобно какому-то морю, разверзши безмерную похоть, не насыщается отвсюду стекающимися прибытками; то, смотря на действительное море, да врачует он болезнь свою. Ибо, как море при тьмочисленных притоках вод не преступает своей меры, но пребывает в одинаковой полноте, как бы не было в нем никакого прибавления вод; таким же образом человеческое естество, ограниченное особыми мерами в наслаждении тем, что есть, не может способностей к наслаждению с жадностию расширять, смотря по множеству доходов; но как и приток богатства прекращается, так и сила наслаждения сохраняется в своих пределах. Поэтому, если наслаждение не может превзойти меру естества; то для чего привлекаем к себе притоки доходов, а не источаем их никогда на благотворение другим даже сверх приходящего? А поелику, по данному нами понятию о суете, бесполезное ли слово, бесполезное ли дело есть суета; то прекрасно начинается с сего речь; чтобы мы, делается ли, говорится ли что нами, если кто имеет при сем в виду здешнюю цель, не почитали сего чем либо состоятельным; потому что всякая человеческая рачительность, занятая чем либо житейским в подлинном смысле есть игра детей на песке, наслаждение которых сделанным прекращается вместе с тщанием это сделать. Как же скоро труд прекратился, песок рассыпался в тоже положение, в каком он был прежде, с сим вместе не остается и следа приложенных трудов. Такова же человеческая жизнь, честолюбие – песок, властолюбие – песок, богатство – песок, песок и все то, чем со тщанием наслаждаются при посредстве плоти; осуетившиеся ныне этим младенчествующие души, которые много несут трудов за каждую вещь, доставляющую такое удовольствие, но как скоро оставят эту песчаную область, разумею плотскую жизнь, познают тогда суетность здешнего препровождения жизни. Ибо с вещественною жизнию продолжается и наслаждение; с собою же ничего они не уносят, кроме одной совести. И великий Екклезиаст, кажется мне, как ставший уже вне этого и совлекшеюся душею вступающий в невещественную жизнь, изрек то, что вероятно скажем со временем и мы, когда будем вне этой приморской области, которая полна песков, выбрасываемых житейским морем, и удалимся от всех шумящих и оглушающих нас волн. Тогда, из мысленного моря принеся одну память о том, чего там домогались, скажем: «суета суетствий,... всяческая суета» (Еккл. 1:2), и нет «изобилия человеку в том, над чем трудится под солнцем» (Еккл. 1:3). Так, по моему рассуждению, это будет слово всякой души, когда, совлекшись здешнего, преселится в уповаемую жизнь. Ибо, если в настоящей жизни преуспела в чем либо более возвышенном, то осудит то, чем была занята, по сравнению с найденным унижая прошедшее. Если же, до пристрастия будучи привержена к веществу, увидит неожиданное, и опытом дознает, бесполезность для нее того, о чем старалась в жизни; с плачем тогда произнесет сии слова, которыми мы люди выражаем свое раскаяние, со слезами описывая свое безрассудство: «суета суетствий», и прочая.

Солнце, с тех пор как возникло, пребывает тем же самым, поскольку желает того Бог. Если же я, с другой стороны, стал бы утверждать, что человек пребывает вечно, то имел бы в виду не одного его, но все наследование человеческого рода. То же касается и других смертных живых существ, а также растений. Когда род проходит, и род приходит, то проходит то, что разрушается смертью, приходит же то, что рождается.

Не будем же забывать, что мир преходит; не будем обольщаться его удовольствиями; не станем любить его обманчивость, потому что мир проходит, как ночное сновидение. Дни текут и улетают; часы бегут и не останавливаются; в стремительном течении времени мир приближается к концу своему. Ни один день не дозволяет другому идти с ним вместе; ни один час не ждет другого, чтобы лететь заодно. Как воду невозможно удержать и остановить перстами, так не остается неподвижною и жизнь рожденного от жены. Взвешена и измерена жизнь всякого вступающего в мир; нет ему ни средств, ни возможности переступить за назначенный предел. Бог положил меру жизни человека, и эту определенную меру дни делят на части. Каждый день, незаметно для тебя, берет свою часть из жизни твоей; каждый час с своею частицей неудержимо бежит путем своим. Каждый день предает погребению свою часть, каждый час кладет во гроб свою долю, и в быстром полете времени они уходят, исчезают, обращаются в ничто. Пядень твоя — мера жизни твоей, и не простирается она дальше; персты твои указывают на пять степеней этой меры. Малым перстом начинается пядень твоя и оканчивается перстом большим. Так младенчество — начало твоей жизни, а конец ея — старость. Малым перстом — первым возрастом младенчества начинается жизнь твоя; потом идет она до второго перста — неразумного детства; после чего человек стоит на средине — в горделивой и надменной юности; за этим следует четвертый возраст — совершенного мужа; потом мера начинает умаляться, и как не достает еще одной степени, то приходит старость, это большой перст — конец жизни. Вот мера твоя, если определено тебе совершить ее вполне; часто же бывает, что придет смерть и не даст дожить до конца, потому что Творец по воле Своей сокращает пядень твоей жизни, чтобы зло пресеклось и не продолжалось вместе с твоею жизнию. Смотри же, за какой теперь держишься перст, на какой стоишь степени; ибо не знаешь, на каком персте внезапно постигнет тебя конец. День Господень якоже тать (1 Фес. 5:2) и поемлет тебя незаметно. Проводи жизнь свою в мире, запасайся добрым напутием, чтобы соединиться ей с Богом, и тебе, на конце ее, снова обрести ее там, если будешь жить здесь добродетельно. А если живешь нечестиво, то жизнь твоя проходит, она уже потеряна; станешь искать ее и не найдешь. Если вода вылита на землю, тебе невозможно ее пить; но если она налита в сосуд, то сбережется тебе для питья. Не проводи жизнь твою в гневе и ненависти, не трать ее на хищения, обиды, иначе не найдешь ее. Непотребством и татьбою не уподобляй жизнь свою гнилой воде, иначе поглотит ее земля и глаз не увидит ее больше. Не в зависти и коварстве, не в гневе и вражде, словом — не в пороке каком проводи жизнь свою, иначе она потеряна, и ты — действительно мертвец, потому что утратил жизнь свою. Ничто не любезно так для человека, как жизнь; за нее, если бы можно было, отдал бы он целый мир. Итак, гонись во след за добрым, чтобы жизнь твоя, хотя и течет она как вода, собралась опять в Боге. К Богу направляй малый поток жизни своей, чтобы, когда иссякнет здесь, сделалась там морем жизни. Не велик у тебя ручей жизни в этом преходящем мире; направь ее к Богу, чтобы сделалась бездною жизни. День за днем струится и утекает жизнь твоя: излей ее в Бога, чтобы обрести ее для себя в том мире. Да не обращает в ничто жизнь твою гнев, да не губит ее грех; иначе ты — всецело мертв, потому что совершенно лишен жизни. Если гнев вселится в душу твою, то им уже уничтожен день твоей жизни; по крайней мере, не дозволяй гневу переходить на другой день, чтобы не погубил он целой жизни твоей. Довлеет дневи злоба его (Мф. 6:34), как говорит Спаситель наш. Довольно гневу, если погубит и один день твоей жизни; не давай ему переночевать в душе твоей; да не зайдет солнце прежде, нежели удалится от тебя гнев. Не добрый странник поселился у тебя: гони, понуждай его выйти, не давай ему места. С протекшим днем пусть пройдет и гнев и не остается в душе твоей; как без замедления протекает каждый час, так да не медлит в тебе и гнев. Не давай гневу почить в душе твоей; если переночует он, гораздо труднее будет удалить его... За необдуманное слово, которое сказать подустил сатана. широко растворяешь ты двери гневу, чтобы вошел и поселился он в душе твоей; за презренную корысть ближний заводит с тобою тяжбу, а ты призываешь к себе вражду, чтобы пришла и расположилась в недре твоем. Когда ярость, как бешеный пес, в тебе лает и изрыгает свою слюну, — ты, вместо камня, брось в нее миром и запрети гневу лаять. Гони его ясностию чела своего, кажись веселым, а не досадующим, и попрепятствуешь гневу погубить вдруг две души. Ты, Боже, Который и высоты, и дольние глубины умиротворил кровию, истекшею из ребр Твоих, посли гневным мир Твой! Ты, Который восстановил мир между горними и дольними, любовию усмири разъединившихся, и мир Твой посей между ними. Ты, Господи, мир наш, как писал ученик Твой (Еф. 2:14); Твой мир да будет стражем душ, умоляющих Тебя. Мир Мой даю вам, мир оставляю вам, сказал Господь наш апостолам Своим (Ин. 14:27), и вознесся к Отцу Своему. Когда с великою славою приидет Он паки, и ужасом объята будет тварь; когда труба возгласит в высоте и разорятся основания вселенной; когда распадутся сомкнутые каменные пещеры, отверзутся все гробы и во мгновение ока все умершие восстанут нетленными; когда совокупится прах человеческий и ни одна пылинка не останется не явившеюся; когда горние и дольние предстанут с великим трепетом; тогда в сретение нам да изыдет мир Твой, Господи, да сретит нас умиротворение Твое. Тебе хвала, а нам щедроты Твои, Многомилостивый и Всещедрый!

Когда одни умирают, рождаются другие, и не видя тех, кого видал, начинаешь видеть кого не видал. Что суетнее той суеты, что земля, созданная для людей, пребывает, а сам человек, господин земли, мгновенно разлагается в прах? Иначе: первым проходит род иудейский, и место его занимает род собранный из язычников, а земля стоит до тех пор, пока, по прехождении синагоги, не войдет вся церковь. Ибо, когда Евангелие будет проповедано во всем мире, тогда настанет кончина. А когда настанет кончина, небо и земля прейдут. И знаменательно сказал: «земля во век стоит, а не во веки». Мы же хвалим Господа не в один век, но во веки веков.

проходит ... приходит. Люди постоянно начинают все сначала (подобно солнцу, ст. 5), в то время как земля (в которую человек возвращается после смерти), в противоположность этому, остается неизменной.

Невозможность прочного человеческого счастья выражается уже в неустойчивости и постоянной смене человеческих поколений при неизменности и прочности неодушевленной природы. «Что суетнее той суеты, — говорит блаженный Иероним, — что земля, созданная для людей, пребывает, а сам человек, господин земли, мгновенно распадается в прах?»