Евангелие от Матфея, Глава 26, стих 75. Толкования стиха

Так совершилось третье отречение, которое, видимо, совпало с моментом, когда Господа, уже осужденного и подвергнутого поруганиям и избиениям, вывели из дома Каиафы во двор, где Он под стражей должен был ожидать утра (Лк. 63-65) и нового, уже официального заседания синедриона, на котором был вынесен формальный приговор. От пения петуха и взгляда, брошенного на него Господом, в душе Петра возникло жгучее, горькое раскаяние: он бежит от места своего падения наружу и горько его оплакивает.

О скорбных переживаниях, охвативших апостола Петра после его отречения от Христа¹ Предисловие архим. Амвросия (Погодина). Нижепомещаемое сочинение святителя Геннадия является не проповедью, а размышлением и выражением горьких чувств, охвативших апостола Петра после того, как в ночь, когда Спаситель предал Себя на смерть ради искупления людского рода, он трижды отрекся от Него. При горьких чувствах о своем поступке, при раскаянии в своем грехе апостол Петр не теряет надежду на то, что Господь простит его. Сочинение это является, по определению издателей, «uvres complétes», «прозопопеей», т. е. олицетворением, известным монологом, вставленным в уста апостола Петра. Прозопопею (олицетворение) греческие Святые Отцы наследовали от театрального и поэтического творчества греческих классиков. Эту литературную форму мы встречаем часто у св Иоанна Златоуста, у преподобного Романа Сладкопевца, у св. Софрония Иерусалимского, у св. Григория Паламы и у других авторов, и особенно у авторов поэтов богослужебных текстов; примером такого же олицетворения является и ниже приводимое сочинение святителя Геннадия. Предваряется это сочинение письмом афонского монаха Лаврентия к патриарху Геннадию, а затем и ответом ему. Приводить содержание этих писем было бы тратой времени, потому что читатель без труда и сам познакомится с этими двумя краткими документами. По духу нижепомещаемое сочинение святителя Геннадия напоминает кондак преподобного Романа Сладкопевца на отречение апостола Петра. А. Письмо монаха Лаврентия к патриарху Геннадию Всесвятейший и божественнейший патриарх, для меня же о Господе боговдохновенный владыка, начальник и отец, — молю всеблагого Бога, чтобы твоя великая святыня благоденствовала и пребывала в добром здравии и находилась в душевной и телесной радости. Владыко мой, хотя я и нахожусь далеко, однако всегда имею в сердце твою величайшую святыню и память о тебе поставляю в удел праздника, и нет дня, когда для меня не была бы как праздник сладость памяти о тебе; молю тебя, помолись обо мне, непотребном, дабы Господь помиловал меня, горемычного. Итак, читая святое Евангелие, я нашел выражение, что после того, как Петр отрекся (от Христа в ночь Его предания), он «исшед вон, плакася горько». И я сказал в себе: какие же были слова, которые он говорил, оплакивая свой поступок, дабы и я оплакивал мою душу, потому что ежедневно моими злыми делами и я (как бы) отрекаюсь от Христа? — Поэтому я обращаюсь к тебе и молю твою великую святыню, по данной тебе от Бога мудрости, потрудиться и написать мне, какими исполненными слезами словами, вероятно, мог говорить тогда мудрейший Петр, как выразил свою скорбь, какие мысли породили его жгучее сокрушение, — дабы и я также возымел побуждение к оплакиванию (моих прегрешений), потому что я стал совершенно жестокосердным и неспособным к сокрушению. И не колеблись пространно привести мне его выражения скорби, дабы, хотя и поздно и с трудом, ты сокрушил мою бесчувственную душу, а этим возымел награду от Бога, а от меня — молитву и благодарность. Пребывая последний среди клириков и твой нижайший сын, Лаврентий. В. Ответ патриарха Геннадия монаху Лаврентию Малейший Геннадий Схоларий честнейшему и преподобнейшему в священномонахах и духовных отцах Лаврентию, сущему в монастыре Дионисия на Священном Афоне — радоватися о Господе. Честнейший и преподобнейший отец и брат во Христе, получив твое письмо, в котором ты удостоил меня поручением, чтобы в некоем предположении и начертании мы поведали тебе плачевное стенание блаженного Петра, корифея апостолов, я сразу же, по уважительным причинам, уклонился от исполнения твоей просьбы, из каковых причин наиболее уважительная к удалению от этой темы была та, что для того, кто попытается изобразить оное плачевное сетование и раскаяние в едином тогда падении отречения, необходимо быть не совершенно далеким от состояния души и ума Петра; мы же настолько отстоим от него, что это и выразить невозможно, поэтому мы и не умеем скорбеть относительно наших многих грехов, и не скорбим, но ведем беспечную жизнь, совершенно не познав пользы, бываемой от слез, — и (таков) ответ на твое требование ты имеешь посланным тебе чрез брата нашего Акакия, священной и боголюбивой души. Но теперь, подвигнутые иным соображением, мы исполняем твое желание; потому что следовало и уклонение (от того, чтобы писать на эту тему) осознать и соблюсти, но и послушанием не полностью пренебречь. На основании сего мы посылаем тебе настоящее сочинение, в котором, согласно твоей просьбе, насколько было возможно изучив положение, мы излагаем тебе наше предположение: какие слова мог бы изречь самому себе блаженный и корифей апостолов Петр, горько плача после своего третьего отречения; ты же, в силу исполнения твоей просьбы, взамен дай нам теплую и постоянную молитву, проистекающую из любви к Господу нашему Иисусу Христу, дабы, даровав нам истинное покаяние, сокрушение и горесть, разрешил по единому Своему человеколюбию виновность многих и великих содеянных мною грехов, которыми мы связали себя, — поступая так на основании величайшей Своей милости к нам, как дар Его нам. Надеемся же, что и великое Основание Церкви² посодействует твоим молитвам о нас: потому что он знает, что, несмотря на то, что мы грешники, мы высоко чтим всегда с большим благоговением и восхищением весьма превосходящую естество добродетель его и веру, и в подражании его Христу, его старание о спасении мира, и изобилие на нем Небесных дарований. Будем каяться! С. Прозопопея Какие слова, возможно, сказал самому себе блаженный Петр в своем плаче после отречения. 1. О, какой я несчастный! Увы мне, какое страшное падение! Горе мне, какая внезапная и ужаснейшая измена! Что за отсутствие воли! Ах, как справедливо покинул меня Господь! Не так давно, при ловле рыб, я обнажался, трудясь ради временной наживы, при соблюдении известного уважения к Богу, Который все дает; затем я добровольно обнажился и от своего малого имущества и, все оставив, последовал за Христом в твердой надежде на бόльшие и постоянные блага. А теперь я действительно обнажился от истинного и вечного духовного одеяния, добровольно сам себя лишил его; утерял самую жизнь, истинную и в действительном значении слова жизнь; сгубил свое спасение. Господь ежедневно поучал меня о том, что следует эту привременную жизнь полагать ради спасения своей души; а ныне я, возлюбив эту жизнь, погубил мою душу. Увы, что со мной произошло? От моего Владыки, увы, я отрекся, отрекся от Спасителя мира. Он умирает поистине добровольно, чтобы всех оживотворить, включая и меня со всеми; а я, убоявшись смерти, отрекся от Благодетеля, Владыки и Судии. Владыка переменил мне имя с Симона на Петра и возвестил, что на мне созиждет Свою Церковь; а я, наподобие шелухи, ужасно стал взметаем противным ветром лукавого. Горе мне, что я дождался того, что птица стала учителем моих бедствий, и петух запечатлел мое падение. Ныне слишком поздно я вспомнил Владычнее предсказание, и после того, как оно сбылось, на своем горьком опыте я, неразумный, познал его. Ах, мне следовало крепко закрыть мои уста и не произносить оное хвастовство и не превозносить себя над всеми братьями, утверждая, что если они и соблазнятся страданиями Учителя, я один останусь не соблазнившимся; эта похвальба стала для меня причиной этих зол; потому что мне скорее следовало сказать так: О, Господи мой, о братьях я не знаю, чтό сказать, я только молюсь, чтобы им твердо до смерти остаться в вере в Тебя; я же, сознавая за собой большое нерадение, молю о том, чтобы Ты призрел на меня, потому что только благодаря сему я возмогу крепко устоять в вере в Тебя и в любви к Тебе. Так мне следовало сказать; однако, вплоть до того, как это случилось, я был самоуверенным в моем убеждении, как бы в моем собственном благе, и только на нем одном строил мою веру и мою стойкость в вере; но без упования на Бога и исходящей оттуда силы человеческая душа немощна, многими и разными способами подверженная изменениям. Итак, мне следовало на основании сего просить укрепления моего благочестивого убеждения оттуда, откуда но и возымел его, прияв его в начале, (но я так не поступил) и Владыка мне сразу же предрек, что я — единственный хвалящийся, что я не соблазнюсь, но единственный из всех отрекусь от Него, и сделаю это трижды, и знамением этого моего трижды безрассудства дал мне пение петуха. Да, мне следовало в силу этого предречения сразу же смириться и пребывать уже в более скромном образе мышления; но я, как видится, внимательно слежу за тем, что случится, кроме Иоанна, с другими, и следую скорее из внимания к моей похвальбе и подтверждая ее, чем трепеща перед оной угрозой Владыки и заботясь о себе; потому что, если бы я запомнил это хорошо, если бы трепетал, как следовало, я бы не отрекся. 2. Но возможно, что это не следует назвать «отречением», а избежанием и уклонением от опасности? — Нет, это является поистине «отречением»; потому что, как некогда, быв вопрошен, я ответил Самому Владыке: «Ты еси Христос, Сын Божий», так ныне неверным и распинателям Его я сказал: «Не знаю этого человека». Я не только сказал, что не знаю Его, но и сказал, что Он — простой человек; и хотя я так не считаю, однако и язык мой осуждает меня; потому что как исповеданию, что Он — Владыка наш, так и отречению от Него Он справедливо определил или награду, или возмездие. Как же не назвать это отречением, когда Он, предвидевший и предсказавший это, Сам так назвал это? Возможно, я скажу, (что я так поступил), чтобы показать, что Господь был более прав, чем я? Потому что если бы я не отрекся, то значит, что Он не был прав, (говоря, что я отрекусь). И в соответствии с этим я показал, что Он был прав. Однако и Он это сказал не для того, чтобы я делом совершил реченное, ни я не исполнил это дело для того, чтобы показать Его правоту. Он предсказал это страшное дело потому, что Он знал, что я это совершу; именно это мое дело было причиной чудесного Его предсказания; потому что не как будущее Он это знал, но как уже совершившееся. Поэтому и не ради исполнения этого предречения, ни даже полностью отдавая себе отчет, как это ужасно, но совершил я это скорее в некоем исступлении из себя и в безумии; петух же известил меня о том, что я совершил падение, и полностью напомнил мне Господне предсказание. И если бы Владыка не предсказал мне то ужасное дело, которое я имею сделать, то теперь это предречение еще больше не увеличило бы мой грех, потому что несмотря на то, что оно было предсказано мне, я не уберегся. 3. Увы мне, какая беда! Какие струи слез будут достаточны для величины ее? Какое число биений себя в грудь? Какие удары головой о землю? Но и это ныне невозможно соделать, находясь среди врагов, удалиться же и уйти в пустыню препятствует мне, опять же, моя любовь к Владыке; потому что не хочу я совершенно лишиться этих чудесных зрелищ, но изблизи хочу видеть завершение приводящего в трепет Домостроительства (тайны Искупления человеческого рода); после же этого все время будет у меня в распоряжении для оплакивания постигшего меня бедствия. Потому что я отрекся не по неверию, а по любви к этой жизни; если же я твердо верю, то вскоре и приму радость: потому что Он воскреснет, как это Он часто говорил, и, явившись, обрадует нас и чашу скорби заменит во много раз большей чашей наслаждения. Но я боюсь, что эти предметы наслаждения не случится мне вкусить вместе с братией, над которой я сам себя поставил выше в верности Господу, для меня же увеличилась чаша горести, судимому бедственным образом быть недостойным для участия в радости; теперь они скрываются, выжидая, чтобы увидеть завершение этих чудесных вещей, поистине чудесных своим величием, однако — не неожиданных; потому что Владыка наш ежедневно предвозвещал их нам и укреплял наше убеждение. Итак, они только скрываются, я же явно отрекся от Него, поелику и тогда они безмолвствовали, сознавая человеческую немощь и будучи совершенно не в силах проявить смелость, а я и языком опорожнил внутренний яд самомнения; и теперь у них сохранился вместе с душою и язык, а я, по своему положению еще пребывающий со Христом и намеревающийся пребывать с Ним до конца, языком отделился от Него. О, несчастный Симон (потому что я больше не назову себя «Петром», судя себя недостойным наименования, данного мне Владыкой),³ потому что по малодушию ты лишился твердости камня, но, о если бы и твое прежнее имя ты имел подтвержденным: потому что как Симон ты был благородный и покорный, когда на призыв Владыки ты немедленно откликнулся, все твое имущество бросив, и даже доныне ты был с Ним. Увы тебе ныне, что даже и по своему положению ты уже не можешь дерзать: потому что как это ты заявишь, что любишь Христа, когда ты не пожелал положить за Него твою душу? Большей же таковой любви никто не имеет, чем душу свою положить за любимого: Сам Владыка наш таким образом определил совершенную любовь. Если же враги Истины используют твое отречение как предлог для радости, то Сама Истина не будет соболезновать тебе как другу, сгубившему самого себя утратой любви к Нему; потому что не ради Него Самого, конечно, тебе пришлось перетерпеть эту скорбь; потому что ты не посчитал своим долгом так истинно любить Его, чтобы быть готовым и умереть за Него, и, поколебав Его славу сам от себя, ты не повредил ей, но в твоих возможностях было получить пользу, если бы ты доблестно пожелал, а теперь, когда ты пошел превратным путем, тебе достался вред. 4. Но зачем ты продолжаешь горько плакать, так рассуждая и мудро исследуя положение? Почему при этих мыслях изливаешь из глаз потоки слез, а перед этим — из твоего сердца? Ты будешь непрестанно умирать, если зло будет пребывать в тебе неодолимым, и во веки будешь терзаться этим, когда не будет возможным найти никакого средства, чтобы уврачевать твою рану; что бы ни случилось ныне, отбрось на время плач и обдумай, в чем наити врачевство: возможно ли найти средство, чтобы исправить соделанное, питая надежды только на великое человеколюбие Владыки, и не допусти себе отчаяться, помышляя только о постигшем тебя лишении благ, и не надеясь, и не ища, возможно ли быть освобождению от этих бедствий. Итак, пусть это станет предметом моего исследования, полезным для немного пришедшего в себя от боли, и, или мне следует с благими надеждами искать братию и воспользоваться их советами, при этом исповедав им мое падение, и вместе с ними ожидать исполнения обещаний, или же, когда я уже утерял мое звание, мне не следует отступить от веры во Христа, но следует замкнуть в пещеры земные это мое тело и морить его голодом и жаждой за то, что из любви к нему и за сущую в нем привременную жизнь я склонился к тому, чтобы предпочесть ее любви к моему Владыке. Да, мне дόлжно воззвать к Самому общему Спасителю и от Него искать совета в том, что мне следует делать, и дать в настоящий момент передышку слезам. 5. О, Христе Царю! О, Источниче милости! О, Распятый ныне телом добровольно, Божеством же сущий всегда везде, и оное спасение миру, которое ты домостроительствовал издавна, чудесно ныне совершая, услышь ныне меня, отрекшегося от Тебя трижды, что и раньше Ты знал по Божественному Твоему предведению; ныне не только я отрекся от Тебя, но и должен понести наказание, во всем равное для отрекающихся; дела судятся по конечному результату их, и как Ты не засчитал в вину блуднице ее долговременное уклонение от Божией воли и ее привязанность к дурному вожделению, когда она принесла Тебе совершенное покаяние и Ты, провидя, что Божественная любовь начала уже приносить плоды в ней, принял ее и простил, так и (напротив) тех, которые после длительной преданности Тебе отступают от Тебя и самим делом удаляются от Твоей любви, Ты засчитаешь как никогда не бывших Тебе преданными в действительности, и это совершенно справедливо. Итак, я исповедуюсь (признаю), что я являюсь отрекшимся от Твоей славы и вплоть до настоящего времени беженцем от обитающей во мне любви к Тебе. Прими меня в число кающихся (потому что Ты пришел не праведников призвать, но грешных на покаяние)³ (Мф. 9:13); мое же падение само по себе так велико, что не допустит никакого покаяния и надежд вытекающих из него; потому что дόлжно мне уже взирать не только на Твое милосердие, но и на требование твоего справедливого отношения ко мне; потому что, вот, даже из числа тех, которые только один раз слышали Тебя, учащего слово истины, многие уверовали и утвердились и с готовностью умерли бы за Тебя, если призовет время, и действительно умрут, когда настанут времена исполнения Твоих обетований, ради исполнения которых Ты пришел в мир; а я пребываю с Тобою неразлучно с того времени, как Ты меня призвал ради того, чтобы оказать мне Твое благодеяние, стал не только участником общих Твоих учений, но и тех, которые особенным образом Ты преподал, во много раз больших и более Божественных, которые Ты открыл избранным в лике Твоих учеников, призвав простых и неграмотных к участию в небесной премудрости и тут же дав им силу прекрасным образом стать причастными ей. Но кто бы мог перечислить милости, которыми Ты исполнил и всех вообще Твоих учеников и каждого из них в отдельности? А я вместо всего этого отрекся, увы, и после сего могу ли дерзать в надежде на покаяние? Увы мне, и многократно: увы мне! И снова возрастает во мне томление сердца, и горько текут слезы, и я, принимая во внимание чрезмерность моего падения, опасаюсь, что полная немота овладеет мною; ненадолго удержав плач, я снова к нему возвращаюсь. 6. То, что я сделал, достойно непрестанных слез, Владыко мой, Христе, если на основании Твоего непобедимого (нашими грехами) человеколюбия мне случится получить прощение, все же воспоминанием о моем отречении, угрызением совести я сокрушу мою душу;⁴ и прежде всего я молю о Твоей милости: продли мою жизнь, чтобы, находясь в состоянии этого столь величайшего и страшного падения, я не отдал бы душу; потому что если моя молитва будет исполнена, то тогда есть некая надежда на то, что и остальное исправится; потому что утешают меня теперь пришедшие мне на память Твои возвещения относительно моего убожества, который Ты объявил после оного моего исповедания (Тебя — Сыном Бога живого); дерзновенно я говорю: Ты тогда назвал меня «блаженным» и привосокупил причину ублажения: «Яко плоть и кровь не яви тебе, но Отец Мой, Иже на небесех».(Мф. 16:17). Если же это -дело Отца, то это есть и Твое дело, которое Ты затем явил. Итак, если я тогда был удостоен оного откровения, будучи душевно слепым и недостойным таких великих Таин, и вследствие сего откровения ублажен, то ныне я испытываю недоумение (и, прости меня, Человеколюбие Иисусе)³: как допустил Ты, чтобы ныне мой ум помрачился малодушием и я стал несчастнейшим вместо блаженного? И если тогда я был удостоен откровения того, что превышает все и что превосходит всякий ум и слово человеческое, то почему ныне я не был закален Твоею благодатью, чтобы ради Тебя и ради Истины быть готовым устремиться на смерть? Еще вспоминается мне, как Ты сказал, что Ты и Церковь созиждешь на мне, ради которой Ты вочеловечился, чтобы прекрасно построить ее, семя Церкви, на небесах, отсюда туда имеющих быть перенесенных прекрасных плодов благочестия. Еще Ты обещал мне ключи Царства Небесного, чтобы я возмог, укрепляемый Твоею силой, разрешать связанное благоразумным и милостивым разрешением от уз, связывать же разрешенное благоразумными и справедливыми узами Неужели же все это пропадет в результате нынешнего моего безумия? И опять же, как имеют исполниться оные возвещения относительно меня и вылиться в дело, меня, который вместо основания, подобающего таким великим благам, подменил таковое основание ужаснейшим отречением от Тебя и от Твоей Истины? Увы мне, и как я стерплю и как не растерзаюсь, опять исследуя величину соделанного мною зла, и это — при сопоставлении с Твоими благодеяниями, оказанными мне? Но теперь, когда слезы немного улеглись, мне следует идти к предлежащей цели Итак, если ни одно из оных благ уже невозможно получить мне, по своей вине ставшему таковым и безумно исключившему сам себя от наследия такого великого счастья, то по крайней мере не дай мне подлежать вечным мукам в аду и быть осужденным вместе с отрекающимися от Тебя, по единой Твоей милости даруя это мне, тут же кающемуся ныне и непрестанно сокрушающему мое сердце воспоминанием о моем грехе, и яви меня в числе Твоих овец, которых Ты пожалел. Достоит мне быть освобожденным от вечных мук, потому что я навеки буду отлучен от Твоей любви; если же мне будет дано быть среди привратников Твоего Царства, то вечно я буду воспевать Твою милость и лелеять ее в душе, будучи освобожденным от сущих на мне, по Твоему правосудию, уз; и как бы вчиненный в число блаженных, так я буду жить с ненасытным наслаждением. 7. Но, возможно, о, Христе и Сыне Божии, Ты даруешь мне обетованное Тобою, и как несмотря ни на что имеющий дать обещал это; потому что не в виде долга и не в виде награды, и не как достойному принять, но Ты вознамерился даровать туне (даром) также и то, что, предуготовленное прежде всех веков, известно только Тебе и пославшему Тебя в мир, соприсносущному Отцу Твоему; и хотя Тебе возможно заставить меня замолчать и разлучиться со мной и теперь же вынести соответствующий обвинительный приговор моей душе, в осознание которого я слишком поздно пришел, тем не менее, Ты допустил, чтобы в результате слабости моей воли, которая Тебе была известна, произошла бόльшая польза для моей души. Возможно же, что и желая, чтобы я жил и послужил Твоим возвещениям, Ты не поощрил дерзость (моего хвастовства), допустил же бегство по боязни, а это для того, чтобы я не думал о себе высоко при больших после сего, прекрасных Твоих дарах, смиряемый памятью об этом падении, и на основании сего был бы более милостивым к спотыкающимся среди держащихся Тебя и веры в Тебя, и, когда они каются, не отказывал бы им в Твоем прощении; и ныне, по единому Твоему человеколюбию. Ты разрешишь меня от воздаяния за мое падение, а затем последует исполнение оных предреченных вещей, так, чтобы и то и другое из Твоих предречений относительно меня Ты подтвердил делами. Делая такое заключение, я внимательно озираюсь, теснимый великими требованиями любви и страха; еще не дерзаю в душе моей поверить в то, что я буду прощен, и, опять же, боюсь, что если я стану уверен в этом, не случилось бы мне снова взобраться на иную крутизну самонадеянности, как это произошло со мной прежде; Ты же единый знаешь действительность и являешь ее. Но только я говорю и обещаю Тебе, о, милосерднейший Врачу человеческих душ, ради сего пришедшему в этот мир и ставшему участником нашего естества без ставшей присущей ему греховности, что если действительно таковая некая величайшая и превосходящая всякий ум милость, по Твоему предназначению, положена в отношении меня, малейшего из всех, а ныне, увы, и отрекшегося, то я буду жить с непрестанной памятью об этом моем грехе, и если Ты поможешь мне, то отныне никакое благо (добродетель) я не засчитаю за собой, уравновешивая (сравнивая) его после сего со всем тщанием, с тяжестью моего отречения, так что больше в силу необходимости, чем по собственному желанию, я буду смиренным и, намереваясь сосредоточенно жить только в самом себе, не стану наблюдать за промахами других лиц, буду же, когда Ты так велишь, устраивать все нужное для них; я явлю себя скорее милостивым к согрешившим — лучше же сказать: к кающимся, — чем строго судящим, поступая так из соревнования с Твоим благосердным человеколюбием, которое не только в отношении всех людей Ты явил и явишь еще больше, к тому же и объединившись с ними, но в особенности из всех — по отношению ко мне. При этом, уступив перед простецами — рабами и женщиной, я по причине боязни и ужасного неразумия изобразил, будто я не знаю Тебя, моего Владыку и Благодетеля, и таким образом отторгнул себя от лика братьев и соучеников; имея же продолжать жить и удостаиваясь Твоей поддержки во всем, я буду возражать тиранам и царям, борясь за Твою славу и повсюду сея слово истины, и ни во что вменю жизнь и плоть. И хотя и раньше я обещал, если явится нужда, умереть с Тобою, и не сдержал моего обещания, то я скорблю теперь об этом и болезную, и, каясь о моем безумном бегстве, я снова беру на себя это обещание, — что если, будучи храним Тобою, я благополучно доживу до времени наступления множества гонений, то теперь, если мне дόлжно будет умереть за Твое имя, то при укреплении Тобою я с большой радостью приму смерть. Наконец, молю Тебя: о, если бы так и даровано было мне с радостной душою принять смерть ради Тебя! И уже это я не смею обещать, как зависящее всецело от меня самого, боясь оной крутизны (самомнения), и всех иных я научу в дальнейшем следовать моему пути. Это я обещаю, воодушевленный к этому Твоею благодатью, если мне суждено жить и не лишиться оных прекрасных даров и не быть отвергнутым от общества братьев, даже если по Твоему допущению я и подвергаюсь ныне воспитательному наказанию ради моей пользы и ради пользы многих других. Если же мне остается только покаяние, то я и дальше буду плакать, как я выше сказал, в некоем дальнем краю земли немолчно оплакивая мое неразумие, и всеми способами буду я удручать мою плоть, ограбившую мой разум и поэтому ставшую причиной таких великих зол для меня, но и отдавая себя этому, я все же буду держаться надежды на Тебя. 8. Но, о Христе Иисусе, Сыне Божии, нас же ради — и Человек, а теперь ради нас, по Твоей воле прославляемый, скорее, чем обесчествуемый, этими Страстями, — если Ты окончательно меня не покинул, наставь ныне мое сердце: укажи мне: каким из этих двух путей Ты желаешь, чтобы я шел и какой из них приоткрывает мне надежду на спасение и на благополучное завершение; и ныне наставь меня в этом, потому что, как Ты обещал, на третий день Ты явишься, и Твои ученики, оставаясь на месте, ожидают увидеть Тебя или получить наставление в том, что им надлежит делать. Итак, если Ты и ныне наставишь меня, когда время к этому торопит, то быть вместе с братией и обитать с нею меня весьма утешит, как уже прощаемому в моем падении по Твоему преблагому человеколюбию, и я сразу же буду с ними, и мы вместе совершим Твою волю, по Твоему велению и при Твоей помощи; если же Ты внушишь мне в обязанность следовать другому пути — пути только покаяния, то и этот путь я с радостью облобызаю. Наставь только, о, Царю, наставь: утешь мою бедствующую душу; открои мне, в чем Твоя воля; не лиши меня присущей Тебе благодати. Итак, я умолкаю уже и смыкаю глаза и только к Тебе обращаю мой ум, ожидая от Тебя указание. 9. Слава человеколюбию Твоему, Христе, Царю Небесный, что Ты не оставил без внимания мое моление: потому что Ты мне внушаешь и велишь мне присоединиться к братии, таким образом давая возможность твердо надеяться и относительно других вещей, и то, что недавно ужасно отрекшегося от Тебя Ты в свое время явишь исповедником. Итак, по Твоему велению, я возвращусь к Твоим ученикам и, живя вместе с апостолами, мы вместе будем ждать Твое веление; я же взятые на себя ныне обещания, выраженные в кратких словах, постараюсь привести в дело при Твоем просвещении меня и путеводительстве и при укреплении Тобою моей немощи. Аминь.

См. Лк. 22:62

Вышел вон боясь, чтобы не схватили и его как плачущего; а плакал он не как-нибудь, а горько. Марк (Мк. 14:72) сказал, что он начал плакать. Иоанн опустил это, как рассказанное другими. Видел грех, посмотри и на раскаяние. Для того и записаны как грехи, так и раскаяние святых, чтобы мы, согрешив, подражали их раскаянию. Падение Петра допущено не только по указанным причинам, но и для того, чтобы он научился прощать согрешающих, зная их слабость из своей собственной, – так как он должен был быть поставлен пастырем, – затем, чтобы, совершая великие чудеса, был смиренномудрым и, помня о своем падении, все приписывал Богу; [подобно этому и апостол Павел, по допущению Божию, боролся с искушениями, чтобы он не превозносился, как сам сказал (2 Кор. 12:7), – но преимущественно для того, чтобы для согрешающих был прекрасный пример раскаяния. Если первый из учеников, который видел и совершил такие чудеса, пал до отречения, но после того, как сознал свое преступление и раскаялся, не только в короткое время смыл его, но был поставлен пастырем других учеников и совершал многие и великие чудеса, – то никакому грешнику не нужно отчаиваться, но тотчас же покаяться, взирая на богатство милости Господа. И здесь нужно заметить, что, по словам Матфея (Мф. 26:59, 67, 69) и Марка (Мк. 14:55, 65, 66), сначала происходил допрос у первосвященника, затем поругание над Иисусом Христом иудеев, а после того – отречения Петра; а по словам Луки (Лк. 22:56, 63, 66), сначала – отречения Петра, затем – поругание, а после того, когда уже наступил день, происходил допрос. Те не только рассказали случившееся, но обратили внимание и на порядок событий; а Лука, занявшись только рассказом о случившемся, не обратил внимания на самый порядок событий.

В другом Евангелии мы читаем, что после отречения Петра и пения петуха, Спаситель посмотрел на Петра и взглядом Своим вызвал его к горьким слезам. Да и не могло быть того, чтобы человек, созерцавший свет мира, оставался во тьме отречения. - И выйдя вон, плакал горько. Сидя у входа в дом КаиафыУ пер. по старой транскрипции: Каифы. - Ред., он не мог принести покаяния; вышел он из совета нечестивых, чтобы нечистоту робкого отречения омыть горькими слезами.

*** Комментарии на Евангелие от Матфея 4.26.72-75. C1. 0590, 4. 1441; CCSL 77:261-262.

И он опять отрекся с клятвою, что не знает Сего Человека. Я знаю людей, которые, благочестиво относясь к апостолу Петру, это место объясняли так, что Петр не отрекался от Бога, а от человека, то есть сказанное им означало: «Я не знаю сего человека, ибо я знаю Бога». Но мудрый читатель понимает, насколько легкомысленно такое объяснение, потому что защищающие таким образом Петра обвиняют во лжи Господа. Если Петр не отрекался от Него, то Господь лгал, когда говорил: истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня. Заметь, что Он говорит: отречешься от Меня, - но не от человека. Точно и ты из них, ибо и речь твоя обличает тебя. Нет, Петр не говорил на другом языке, не принадлежал к другому народу: все они были иудеями - и спрашивавшие, и вопрошаемый. Но поскольку каждая провинция и каждый регион имели собственные особенности и говоры, то говорящий выдавал себя особым звучанием речи. К примеру, ефремляне в Книге Судей не могли произносить слово synthema Суд. 12:6 ¹. Тогда он начал клясться и божиться, что не знает Сего Человека. И вдруг запел петух. В другом Евангелии мы читаем, что после отречения Петра и крика петуха Спаситель взглянул на него и этот взгляд заставил его горько плакать. Не могло быть того, чтобы Петр, на которого взирал Свет мира, оставался во тьме отречения.

Но как же могут быть справедливы слова Матфея, когда он повествует, что Иисус сказал: «истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде, нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня» (Мф. 26:34), тогда как Марк, сказав о троекратном отвержении, упоминает, что «петух запел во второй раз» (Мк. 14:72)? Справедливы вполне и здесь нет никакого противоречия. Так как петух в каждый прием обыкновенно кричит по три и четыре раза, то Марк и говорит об этом, желая показать, что и крик петуха не удержал Петра от падения, и не привел ему на память обещания его. Таким образом, и то и другое справедливо. Прежде, нежели петух успел кончить первый прием, Петр отрекся трижды. И когда Христос привел ему на память грех, он не осмелился плакать явно, чтобы по слезам не быть обвиненным, но «выйдя вон, плакал горько».

Странное и неожиданное дело! Когда Петр видел, как только задерживали Учителя, он до такой степени воспламенился, что схватил меч и отрезал ухо; а когда надлежало большее обнаружить негодование, более воспламениться, слыша такие поругания, - тогда он отрекается! Кого, в самом деле, не привело бы в ярость то, что происходило тогда? И, однако, ученик, побежденный страхом, не только не показывает никакого негодования, но и отрекается, не сносит угрозы бедной, бессильной служанки. И не однажды, но и в другой, и третий раз отрекается, и в короткое время, и не перед судьями, так как он был во дворе, и служанка спрашивала его тогда, когда он выходил за ворота. Не тотчас почувствовал он и свое падение. Лука говорит, что Иисус воззрел на него Лк. 22:61, то есть он не только отрекся, но и тогда, как пел петух, не вспомнил сам по себе, а надобно было, чтобы напомнил ему опять Учитель - взор служил ему вместо голоса. Так он был поражен страхом! Марк же повествует, что петух запел, когда Петр отрекся в первый раз; потом вторично запел, когда тот отрекся в третий раз Мк. 14:68-72, то есть точнее пересказывает о слабости ученика и о его оцепенении от ужаса; а Марк узнал об этом от учителя своего, так как был спутником Петра. Поэтому тем более надлежит удивляться ему, что он не только не скрыл падения учителя своего, но напротив. Потому-то яснее прочих и рассказал об этом, что был учеником. Но как же могут быть справедливы слова Матфея, когда он повествует, что Иисус сказал: истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня Мф. 26:34, - тогда как Марк, сказав о троекратном отвержении, упоминает, что тогда петух запел во второй раз Мк. 14:72? Справедливы вполне, и здесь нет никакого противоречия. Так как петух в каждый прием обыкновенно кричит по три и четыре раза, то Марк и говорит об этом, желая показать, что и крик петуха не удержал Петра от падения и не привел ему на память обещания его. Таким образом, и то, и другое справедливо. Прежде нежели петух успел кончить первый прием, Петр отрекся трижды. И когда Христос привел ему на память грех, он не осмелился плакать явно, чтобы по слезам не быть обвиненным, но, выйдя вон, плакал горько.

έμνήσθη aor. ind. pass, (dep.) от μιμνήσκομαι вспоминать, είρηκότος perf. act. part. от λέγω говорить, έκλαυσεν aor. ind. act. от κλαίω плакать. πνκρώς горько.

Для большинства жителей древнего Средиземноморья пение петуха означало наступление дня. Те, кто пробуждался раньше, могли услышать его пение между половиной первого ночи и половиной третьего утра.

"Робкий Симон не знал, что делать, забыл себя и Учителя, умер от страха, по выражению святого Златоуста, и всеми видами клятв начал утверждать, что он не только никогда не думал быть учеником Иисуса, но и вовсе не знает этого Человека. Тогда он начал клясться и божиться, что не знает сего Человека. Но еще малодушный ученик не успел окончить своих клятв, как проповедник покаяния — петух — возгласил в слух его второй раз: И вдруг запел петух. В это же время Господь, бывший среди стражи во дворе, обратился в то сторону, где находился Симон Петр и где, по причине спора произошел шум, и посмотрел на него пристально"... (архиепископ Иннокентий). Этого взгляда было довольно для Петра. И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели пропоет петух трижды отречешься от Меня... и вышел вон, плакал горько. Святой Климент, ученик апостола Петра, повествует, что Петр всю жизнь, при полуночном пении петуха, становился на колени и, обливаясь слезами, каялся в своем отречении и просил прощения, хотя оно было дано ему Самим Господом вскоре по воскресении. Глаза святого Петра, по преданию, от частого и горького плача всегда казались красными. "Страшное и неслыханное дело (святой Иоанн Златоуст), тогда как только-то задерживали Учителя, Петр так воспламенился, что схватил меч и отрезал ухо; а когда надлежало больше обнаружить негодования, более воспламениться, слыша такие порицания, тогда он отрекается... Он не сносит угрозы бедной бессильной служанки. И не раз, но и в другой и третий раз отрекается, и все это в короткое время, и не перед судьями, и не тотчас чувствует свое падение. И когда пел петух, не вспомнил сам по себе, и надобно было, чтобы напомнил ему опять Учитель: так он был поражен страхом! И когда Христос привел ему на память грех, не осмелился он плакать явно, чтобы по слезам не быть обвиненным: "и вышед вон, плакал горько." Святитель Димитрий Ростовский, размышляя об отречении Петра, говорит: "не столько биения и заушения злодеев были тяжелы для Господа, сколько Петровы слова: "не знаю сего Человека." Петр святый! Неужели ты забыл своего Благодетеля, смотря на Которого всегда утешался, лицо Которого видел на Фаворе светлейшим солнца, Которого недавно сам же и Богом исповедал? Ведь это — Тот Самый, Который тещу твою исцелил; это Тот Самый, припадая к ногам Которого ты говорил: "выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный" (Лк. 5:8). Это Тот Бог и Человек, у Которого ты просил, чтобы тебе по водам ходить, Который тебя утопающего спас. Пока Владыка смотрел на тебя, ты говорил "не поколеблюсь во век" (Пс. 29:7), а как только Он отвратил Свои очи, ты уже отрекаешься от Него... Видно правду говорил премудрый сын Сирахов: "есть друг в нужное для него время... бывает другом участник в трапезе, и не останется с тобой в день скорби твоей" (Сир. 6:7-10). Пока Петр был за трапезой Господней, показывал свою любовь, а теперь вот, настало время скорби для Христа Спасителя, и он отрекается от Него: "и не останется с тобой в день скорби твоей"... Но — воззрел Господь на Петра, и помянул Петр глагол Господень, "и вышед вон, плакал горько." Плачь же горько и ты вместе с Петром, грешный человек, который ежедневно своими грехами отвергаешься Господа, когда не по-человечески, но по скотски живешь; плачь горько и с болезнями твоего кающегося сердца сравнивай болезни Господа твоего: "есть ли болезнь, как моя болезнь" (Плач. 1:12)? "Это нечаянное и глубокое падение Петра, горько им оплаканное (святитель Филарет Московский) попущено Провидением Божиим не для его только испытания, но и в наставление всем нам, христианам. Он преткнулся, чтобы мы научились осторожно ступать по пути спасения. "Кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть" (1 Кор. 10:12). Если мы думаем, что решились бы пожертвовать жизнью за Христа, когда бы то было нужно: то, чтобы этим приятным уверением, подобно Петру, не обмануть самих себя, мы должны тщательно смотреть за собой, как поступаем в тех случаях, когда, для неизменного исповедания Христа, нужно пожертвовать чем-либо гораздо менее важным, чем жизнь…" (святитель Филарет Московский).

«Вышед вон, плакал горько»: выражение сильного раскаяния в великом грехе отречения от Учителя. «Когда Христос привел ему на память грех (Лк. 22:10): не осмелился он плакать явно, дабы по слезам не быть обвинену, но «вышед вон, плакал горько»» (Злат.).

Святой Климент, ученик апостола Петра, повествует, что Петр всю жизнь, при полуночном пении петуха, становился на колени и, обливаясь слезами, каялся в своем отречении и просил прощения, хотя оно дано было ему Самим Господом вскоре по воскресении. Глаза святого Петра, по преданию, от частого и горького плача всегда казались красными. «Страшное и неслыханное дело, – говорит святитель Златоуст, – когда только что задерживали Учителя, Петр так воспламенился, что схватил меч и отрезал ухо; а когда надлежало больше обнаружить негодования, более воспламениться, слыша такие порицания, тогда он отрекается... Он не сносит угрозы бедной безсильной служанки. И не один раз, но и в другой, и в третий раз отрекается, и все это за короткое время, и не перед судьями, и не тотчас чувствует свое падение. И когда пропел петух, не вспомнил сам, а надобно было, чтобы опять напомнил ему Учитель; так он был поражен страхом! И когда Христос привел ему на память грех, не осмелился он плакать явно, чтобы по слезам не быть обвиненным: «И выйдя вон, плакал горько»«. Святитель Димитрий Ростовский, размышляя об отречении Петра, говорит: «Не столько биения и заушения злодеев были тяжелы для Господа, сколько Петрово слово: «не знаю Сего Человека». Петре святый! Неужели ты забыл своего Благодетеля, на Которого смотря всегда утешался, Которого лице видел на Фаворе светлейшим солнца, Которого недавно сам же и Богом исповедал? Ведь это – Тот Самый, Который тещу твою исцелил; это – Тот Самый, припадая к ногам Которого ты говорил: «выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный» (Лк. 5:8). Это – Тот Бог и Человек, у Которого ты испросил, чтобы тебе по водам ходить, Который тебя, утопающего, спас. Пока Владыка смотрел на тебя, ты говорил «не поколеблюсь вовек» (Пс. 29:7), а как только Он отвратил Свои очи, ты уже отрекаешься от Него... Видно, правду говорит премудрый сын Сирахов: «Бывает друг в нужное для него время... Бывает другом участник в трапезе, и не останется с тобою в день скорби твоей» (Сир. 6:7-10). Пока был Петр за трапезой Господней, показывал любовь свою, а теперь вот, настало время скорби для Христа Спасителя, и он отрекается от Него: «и не останется с тобою в день скорби твоей»... Но – воззрел Господь на Петра, и помянул Петр глагол Господень... «И выйдя вон, плакал горько». Плачь же горько и ты вместе с Петром, грешный человек, который ежедневно своими грехами отвергаешься Господа, когда не по-человечески, но по-скотски живешь; плачь горько и с болезнями твоего кающегося сердца сравнивай болезни Господа твоего: «есть ли болезнь, как моя болезнь?» (Плач. 1:12)». «Это нечаянное и глубокое падение Петра, горько им оплаканное, – говорит святитель Филарет, митрополит Московский, – попущено Провидением Божиим не только для его испытания, но и для наставления всем нам, христианам. Он преткнулся, чтобы мы научились осторожно ступать по пути спасения. «Кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть» (1 Кор. 10:12). Если мы думаем, что решились бы пожертвовать жизнью за Христа, когда бы это нужно было, то, чтобы этим приятным уверением, подобно Петру, не обмануть самих себя, мы должны тщательно смотреть за собой, как поступаем в тех случаях, когда, для неизменного исповедания Христа, нужно пожертвовать чем-либо гораздо менее важным, чем жизнь»...

Я думаю, что под первой служанкой первосвященника, которая заставляет отрекаться учеников Христа, следует понимать синагогу иудеев по плоти, которые часто побуждали верующих отрекаться. Вторая же служанка - это община язычников, которые и сами, преследуя христиан, понуждали их отрекаться. А третьи, стоявшие на дворе, - это служители различных ересей, которые побуждают отрекаться от истины Христовой.
*** Рассматривая более тщательно, что никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым 1 Кор. 12:3 (как учит нас Павел), и еще не было на людях Духа Святого, потому что Иисус еще не был прославлен Ин. 7:39 (как говорит Иоанн), ясно, что даже Петру невозможно было исповедать Иисуса. Поэтому он не упрекается за то, что не исповедал Иисуса, ибо исповедующим Спаситель говорит: Не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас Мф. 10:20. Мы же, поскольку в нас может говорить тот сильный Дух нашего Отца и поскольку в нашей власти уделять в самих себе место Святому Духу, а не дьяволу, если отречемся, то не будем иметь никакого оправдания. А может быть, всякий, кто находится на дворе Каиафы первосвященника, не может исповедовать Господа Иисуса, пока не выйдет с его двора, не окажется вне всякого учения, противного Иисусу, не оставит иудейские предания и не будет жить по воле книжников и по заповедям и учению человеческому Кол. 2:22. Ибо посмотри, что Петр, сидя вне, отделенный от Иисуса и находящийся на дворе первосвященника, перед всеми отрекся от Иисуса, и во второй раз подобным образом был не вне ворот снаружи, но желая выйти, он еще не вышел за ворота, когда отрекся. Но и в третий раз, когда стоявшие там сказали Петру: точно и ты из них, и когда он начал клясться и божиться, что не знает Сего Человека, он еще не был снаружи. И все его отречения произошли ночью и в темноте, прежде чем наступил день и признак дня, то есть пение петуха, который пробуждает желающих от сна. И скажу, например, если бы Петр отрекся после пения петуха, так что можно было сказать: Ночь прошла, а день приблизился. Как днем, будем вести себя благочинно Рим. 13:12-13, - Петр не был бы достоин никакого оправдания. Быть может, и все люди, когда отрекаются от Христа, чтобы грех их отречения получил исцеление, как кажется, отрекаются прежде пения петуха, когда еще не взошло для них солнце правды Мал. 4:2 и к ним не приблизился Его восход. Если же после восхода такого солнца мы, получив познание истины, произвольно грешим, то не остается нам более жертвы за грехи, но некое страшное ожидание суда и ярость огня, готового пожрать противников Евр. 10:26.

(Мк. 14:72; Лк. 22:61, 62). Проклятия и клятвы слышались из уст Петра в то время, когда ввиду его был сам страждущий Господь его и Учитель. Матфей и Марк об этом не упоминают; но Лука говорит ясно. Поэтому Петр сразу же заметил, как только Господь «взглянул» на него. Это вызвало в нем чувство крайнего стыда и раскаяния. Не обращая теперь ни на кого внимания, он бросился опрометью со двора (epibalwn — Марк) и выбежал в ночную тьму, никем не преследуемый; оставшись где-то наедине, он залился едкими, жгучими (pikrwj — Мф. и Лк.) слезами, — такими, какими, может быть, плакали с того времени немногие люди, потому что эти тайные слезы Петра с течением времени сделались знаменитыми.

Петух означает слово Христово, не позволяющее, чтобы мы расслабели и спали, но говорящее: "бодрствуйте" и "востани спяй". Этим-то словом, как бы некиим алектором, пробужденный Петр, вышедши вон из двора архиерейского, то есть из состояния ослепленного ума, заплакал, выйдя из нечувствия. Пока он был во дворе ослепленного ума, не плакал, потому что не чувствовал, но как скоро вышел из него, пришел в чувство.