ОТПУСТИВ учеников, Спаситель продолжал Свою обычную проповедь, обходя города и селения и совершая добрыя дела на благо страждущему человечеству. Но в это именно время совершилось событие, которое было предвестием страшнаго возстания сил злобы на борьбу с проповедниками царства небеснаго. Летописи человеческой жизни наполнены всевозможными преступлениями и злодеяниями, потому что «весь мир во зле лежит» и «помышление сердца человеческаго зло есть»; но среди них особенно выдается то злодеяние, воспоминанию о котором св. церковь ежегодно посвящает день 29 августа. Это именно ужасная кончина великаго предтечи и крестителя Господня Иоанна, — того, который был не только величайшим из пророков, но и величайшим из рожденных женами, — следовательно, высшим плодом, какой только мог быть произведен человеческим родом и в котором поэтому воплотилось все величие и достоинство человеческаго естества. И этот величайший человек, пред которым должно бы преклониться человечество как пред воплощением своего высшаго идеала, погиб самою ужасною и безславною смертью — от руки палача, поднявшаго меч во исполнение повеления ничтожнейшей в нравственном отношении личности, которая в свою очередь сделалась жертвой самаго злобнаго и мстительнаго коварства, к какому только способна преступная, уличенная в своем преступлении женицина. Эта история кратко передается евангелистами (Мф. 14:1-12, Мк. 6:14-29, Лк. 9:7-9), но историческая наука дает возможность обрисовать ее во всех подробностях, из которых каждая глубоко поучительна, свидетельствуя о том, как легкомыслие и страсть способны приводить не только к попранию всякаго закона, но и к совершению ужаснейших злодеяний.
Сыновья Ирода Великаго, унаследовав от своего отца его злую, коварную, сладострастную натуру, почти никогда не жили между собою в родственной дружбе, и среди многочисленнаго родства этих маленьких Иродов и Иродиад шли постоянныя интриги, распри и открытыя ссоры, причем одни всячески старались навредить другим, не брезгуя при этом никакими, хотя бы даже самыми низкими средствами — обманом, наговорами и клеветами в Риме. Но едва ли не самую низкую в нравственном отношении личность представлял собою Ирод Антипа, печальный герой этой истории. Он постоянно ссорился и интриговал с своими братьями, пресмыкался пред римлянами, чтобы захватить себе побольше владений, устраивал с этою целию великолепные пиры, на которые тратил доходы целых областей, и был конечно несказанно рад, когда даже римские поэты заговорили о его блистательных пиршествах. По своему воззрению, это был саддукей, который не верил ни во что, кроме денег, и не ценил в жизни ничего, кроме наслаждений, и с легкомыслием безпринципнаго человека созидал свое счастье на бедствии как своего народа, так и своих собратьев — Иродов. Его жизнь полна уже была всяких преступлений и беззакопий; но его развращенная натура желала все новых и новых преступных наслаждений, и, наконец, нашла себе удовлетворение в новой преступной связи, которая и привела к ужасному злодеянию.
В 27 или 28 г. по Р. Хр. в Иерусалим по одному случаю, и притом имевшему патриотический характер, когда нужно было именно уладить возбужденный Пилатом вопрос о постановке посвятительных щитов в честь Тиверия в Иерусалиме, — вопрос, затронувший религиозныя чувства народа, который пришел в опасное возбуждение, съехались все Ироды, и среди них был и Ирод Антипа. Как личность, игравшая некоторую роль даже и в Риме, он был радушно принят своим сводным братом Филиппом Воефом, который был женат на крайне честолюбивой и решительной женщине Иродиаде. Блистательный, знакомый с лоском римской придворной жизни, о которой он мог поразсказать самыя интимныя тайны, Ирод Антипа не мог не вскружить головы Иродиаде, которая притом и сама, имея около 35 лет от роду, далеко не считала себя отжившей для нежных чувств. Правда, у нея уже была взрослая дочь, и все обстоятельства придавали делу особенную омерзительность, — но страсть вскружила им обоим головы, и за гостеприимство Ирод Антипа отплатил Филиппу Воефу самым позорным образом. Завязав преступную связь, царек поспешил в Рим, чтобы там добиться новых милостей и прав от императора, и между ними условлено было, что по возращении оттуда они сойдутся между собой открыто, хотя для этого не только Иродиаде нужно было развестись с своим 50-летним Филиппом, но и Ироду Антипе развестись с красавицей-женой, дочерью сильнаго арабскаго князя Ареты. Антипа мог ожидать при этом многих затруднений и неприятностей, — даже должен был опасаться войны с отцом оскорбленной дочери; но к его удовольствию дело обошлось просто: арабская княгиня, узнав о преступных замыслах своего негоднаго мужа, сама избавила его от всех затруднений. Благодаря доносу, который был самым обычным явлением при дворе Иродов, она узнала о преступной связи своего мужа с Иродиадой и порешила оставить его, Арета немедленно принял меры к тому, чтобы увезть ее к себе домой. Сопровождаемая арабскими вождями, она была отведена в свой родной дворец в Петре, и ея отец объявил этот брак расторгнутым. Мир впрочем не был нарушен между ними на это время, и Иродиада, оставив своего мужа, спокойно переселилась во дворец Ирода-Антипы в Тивериаде.
Вся эта постыдная сделка состоялась в той самой области, где Иоанн совершал свое служение, и, без сомнения, произвела сильное впечатление в тех округах, которые ближе всего лежали к границам арабскаго княжества. Народ невольно чувствовал опасность, связывавшуюся с отвержением дочери сильнаго и опаснаго соседа; а кроме того закон и его представители объявляли преступлением брак с женой брата. Даже в самом роде Иродов этот омерзительный брак, с его двойным прелюбодейством, произвел раздор, поведший к тому, что Антипа порвал связи со всем своим родством. Это был вообще самый рискованный шаг, какой только Антипа сделал в течение своего царствования, так как он вообще остерегался оскорблять религиозныя чувства народа, и вследствие этого границы его царства оказались в опасности от нападения разгневаннаго Ареты, естественно горевшаго желанием, при первом благоприятном случае, отмстить ему за нанесенное его дочери оскорбление.
Но хотя беззаконие, притом угрожапшее повлечь за собою бедствия войны, конечно и произвело самое тяжелое впечатление на народ, однако он подавленный двойным игом — римлян и еще более их жалких ставленников — царьков, которые, не имея никаких нравственных связей с своими подданными, смотрели на них как на безгласное стадо, предназначенное для того, чтобы кровавым потом добывать наложенную на него подать, безмолствовал и лишь разве шепотом передавались среди него мрачные слухи и опасения. Но когда у народа отнят был голос, выразителем его выступил великий пророк — Иоанн. Он проповедывал неподалеку от Тивериады, и потому мог с внезапностью великаго своего прообраза Илии явиться в своем верблюжьем плаще к блистательному дворцу, где Ирод проводил медовые месяцы своей преступной жизни с Иродиадой, и стукая посохом по мозаичной мостовой, произнес грозное слово: «не должно тебе иметь жену брата твоего!» Преступный царек, уже раньше слышавший об Иоанне, как великом пророке пустыни, затрепетал в своей преступной совести. Но он был слаб характером, и когда в дело вмешалась беззастенчивая Иродиада, эта новозаветная Иезавель, то судьба пророка была решена. Под предлогом охранения общественной безопасности, которой будто бы мог угрожать столь странный и дерзкий проповедник, собиравший около себя толпы народа, которым он внушал самыя мятежныя идеи, Ирод порешил устранить неприятнаго ему пророка. В это время царек, повидимому, проживал то в Тивериаде, то в Махере — замке, лежавшем на южной границе его владений в Перее. В нем священническая иерархия и иерусалимские книжники, безсильные сами по себе! пагали подходящее орудие для уничтожения незаконнаго, на их взгляд, учителя, который так свободно укорял их и имел столь большое влияние на народ. Быть может и Пилат, всегда опасавшийся всяких народных движений, по их коварному наущению потребовал, чтобы приняты были надлежащия меры к предупреждению волнения, и под их влиянием, вместе с личными опасениями самого Ирода, дело пришло к печальному концу. Отправив отряд воинов и полицейских на берега Иордана, где еще проповедывал Иоанн Предтеча, он приказал им арестовать великаго проповедника, и они в точности исполнили это приказание, захватив его, по всей вероятности, ночью, когда около него не было народа, и, связав беззащитнаго пророка, привели его в замок Махер (теперь Мхаур).
Этот замок, известный под названием «диадемы» (вследствие того, что оп в виде короны расположен был на высокой скале), а также и под названием «черной башни», лежал по восточную сторону Мертваго моря, верстах в десяти от него, почти на одной линии с Вифлеемом. Это был южный оплот Переи, подобно тому, как македонская колония Пелла была северным оплотом ея. Сама природа здесь воздвигла неприступную твердыню. Замок лежал над глубоким ущельем, разделяющим горы Аварим от горнаго хребта Фазги, в дикой местности, где, вследствие одного древняго предания, иудеи искали гробницу Моисея. В нескольких верстах к северу, в глубокой обрывистой долине лежала Коллироя, славившаяся своими теплыми источниками, где умирающий Ирод искал себе облегчения от тяжкаго недуга и почти закончил свою жизнь. В одном месте там бьют горячие источники из скал у подножия ущелья, а рядом с ними текут другие источники, отличающиеся холодной, как лед, водою, причем окружающие холмы в те времена были изрыты рудниками, в которых добывалась сера и аллюминий. Поток Зерка-Майн быстро стремится по ущелью, направляясь с возвышенностей Переи к восточному берегу Мертваго моря. В недалеком разстоянии к югу тянется долина, по ложбине которой проходила старая римская дорога, соединявшая Махер с Коллироей и с большой дорогой из Петры в Дамаск. Поднимаясь от этой доливы, идет длинный горный кряж Аттароф, который огромными массами тянется на протяжении 15 верст к юго-западу, и на высочайшем пункте его, где он круто обрывается по направлению к Зерке-Майну, еще и теперь над глубокой пропастью высятся развалины Махера, состоящия из больших глыб четырехугольных камней. Там же видны и развалины храма Солнца, так как вместе с фанатическим иудейским населением в нем было много язычников, т.-е. греков или римлян, которым предоставлялась полная свобода совершать свое идолопоклонство. Крепость была построена здесь еще Александром Ианнеем 106-79 г. до Р. Хр. , но впоследствии она была разрушена Габинием 56 г. до Р. Хр. во время его войны против Аристовула. Когда, однакоже, Ирод сделался царем, то он с свойственною ему проницательностью оценил выгоды этого сильнаго положения и порешил возстановить замок в качестве передового оплота против арабов. Окружив значительное пространство стенами и башнями, он построил город, из котораго тропа вела в замок — на самой вершине горы. Самый замок находился на одном конце узкаго хребта, имевшаго более версты в длину от востока к западу, и составлял последнее убежище в случае нападения. Но этого было недостаточно для его широких замыслов. На другом конце кряжа он, с целью укрепить самую вершину горы, возвел большую стену с башнями в 200 футов вышины по углам, и на укрепленном таким образом пространстве построил великолепный дворец, отличавшийся целыми рядами колонн из цельных глыб камня, разноцветными мраморными залами, великолепными банями и всевозможными принадлежностями римской роскоши, не преминув снабдить его и огромными цистернами, бараками и лабазами для запасов, одним словом всем, что необходимо было для успешной защиты на случай осады. Этот замок и был местом тюремнаго заключения Иоанна, именно, одно из мрачных его подземелий, которыя, как можно видеть еще и теперь, были высечены в цельной скале. Укрепленный дворец на другом конце горы, во время пребывания там Ирода Антипы с его царедворцами, гремел восторгами и всевозможными увеселениями их роскошной жизни, а в находившейся на другом конце кряжа темнице в сыром, мрачном подвале томился великий пророк Иоанн. Из окон своего дворца Ирод Антипа имел великолепный вид на Мертвое море, на все течение Иордана, на Иерусалим, маститый Хеврон с его древними патриархальными воспоминаниями, на броды Иордана и скалы Енгеди к западу, а на север пред ним открывался вид на горы Галаадския, вздымавшияся за дикими высотами Фазги; пленник же, свободный пророк пустыни, изнывал в убийственном одиночестве. Повсюду кругом царствовала дикая пустынность, и только кое-где по ложбинам встречались пальмы, маслины и виноградныя лозы, а народное суеверие прибавляло, что среди других чудес там росло одно особое растение, огненно красное цветом, имевшее силу-де изгонять демонов и исцелять болезни, хотя доставать его можно было только ценою жизни Немецкий путешественник Зеедцен, открывший это место в 1807 году, оставил живописную картину всей окружающей местности. Это описаиие Махера взято из I. Флавия, Bel. Jud. VII. 6. I, 3. Tristram, Land of Moab, 253—265. Keim, Jesu ѵоп Nazara, 1, 578—581. .
В этой-то дикой местности и томился Иоанн, отрезанный от всего мира, от Израиля, от великаго дела национальнаго возрождения, котораго он был душой, — томился среди чуждаго ему населения. В самом городе жило до десяти тысяч народа Bel. Jud., 7:6, 4, где говорится, что в городе было две тысячи мужей, что вместе с женщинами и детьми составит до десяти тысяч жителей. , но вокруг Иоанна были лишь грубые воины, набранные из соседних племен, и царедворцы Ирода, которые, как говорит о них Христос, одевались пышно и жили роскошно, как и свойственно тем, кто находятся при дворах царских (Лк. 7:25). Тем не менее народ, с несокрушимою верою, из-за железных ворот тюрьмы обращал свои взоры туда, где томился его пророк, и дыхание Божие все еще волновало его сердца.
Темница для Иоанна не была лишь местом простого лишения свободы, потому что тюрьмы в древности, и особенно на востоке, не знали милосердия. Христос говорит, что «с ним поступали, как хотели» (Мф. 17:12): эти слова в высшей степени знаменательны и, по всей вероятности, указывают на те пытки, оскорбления и вообще жестокое обхождение, которому подвергался Иоанн. Одним из самых обыкновенных оскорблений для узников было то, что их по временам выводили из тюрьмы для того, чтобы делать их предметом издевательства, подобно тому, как некогда филистимляне выводили из тюрьмы слепого Самсона, чтобы подвергать его всевозможным насмешкам и оскорблениям в праздничные дни. Но Иоанн, хотя и беззащитный, обладал царственным величием истины, которое на время служило для него защитой от угрожающей смерти. Его не раз выводили из тюрьмы и приводили к Ироду Антипе, когда он возседал за пиршественным столом, окруженный толпою льстецов и царедворцев; но Иоанн всегда оставался столь непреклонным пророком, что даже тиран на момент поддавался обаянию величия своего безпомощнаго узника. Чувствуя все величие и непреклонную правдивость узника, «Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святый, и берег его; многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его» (Мк. 6:20). Даже Ирод по временам обращался мыслью к Богу и небесам! Безпокойная совесть, суеверие, естественное нерасположение к насилию и медленная жестокая отсрочка обычнаго восточнаго судопроизводства были причиной того, что Иоанн оставался в живых долее, чем это имелось в виду. По временам ему даже позволялось сноситься с некоторыми из своих последователей, которые из любви к нему пренебрегали личною опасностью и посещали его в темнице.
Таким образом за дверьми мрачной темницы смолк и обличительный голос пророка. Преступная чета могла вполне наслаждаться своим преступным счастьем. Но преступное счастье непрочно, и беззаконный брак скоро начал приносить свои горькие плоды, отравляя остальные годы жизни четвертовластника. Проклятие безчадия, произнесенное законом на такое преступление (Лев. 20:21), в точности исполнилось над ним. В то же время и Арета, отец отвергнутой им жены, не видя исправления со стороны зятя, стал угрожать ему войной за оскорбление дочери, а Антипа должен был с большими усилиями делать приготовления к ней в случае, если бы не оказалось возможным как-нибудь отвратить ее.Этого ему не удалось, я неприязнь действительно перешла наконец в открытую войну, в которой злополучный царек понес столь позорное поражение, что должен был обратиться к императору за помощью, и удержал за собою свой престол только при поддержке римских войск. Быть может, Христос указывал на это именно смутное время, когда Он говорил: «какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силен ли он с десятью тысячами противустать идущему на него с двадцатью тысячами? Иначе, пока тот еще далеко, он пошлет к нему посольство просить о мире» (Лк. 14:31-32), В то же время и совесть, раз пробужденная укором пророка, уже не давала ему больше покоя, и обличительный голос его из-за дверей Махера раздавался какбы еще сильнее я грознее. Ирод Антипа не знал, что делать: не предать ли его смерти и, таким образом, избавившись от невыносимаго для своего царского достоинства обвинителя, сразу положить конец всем опасениям политических смут, угрожавших разразиться вследствие влияния на народ со стороны этого безбоязненнаго пророка? Иродиада коварно поддерживала внутреннюю борьбу в груди своего мужа между совестью и страхом, между страстью и гордостью и с решительностью направляла его мысль к тому, что лучше совсем устранить дерзкаго нарушителя их счастья, тем более, что он и вообще опасен в политическом отношении, как возмутитель народа. Ирод колебался и страдал душей. Сознавая преступность своей связи, а следовательно, и правдивость великаго пророка, он не мог решиться на столь тяжкое преступление, и напротив тайно чтил пророка, боялся его и даже обращался к нему за советами. Этого не могла выносить кровожадная Иродиада и своею настойчивостью отравляла жизнь злополучному царьку. Что Антипа мог долго колебаться между невольным уважением к своему узнику и наветами повой Иезавели, жаждавшей его крови, и даже долго защищал его жизнь в той дикой пограничной местности, где человеческая жизнь в действительности не имела никакой цены. — это было благородною данью величию Иоанна, потому, что никто, кроме человека возвышенной души, не мог бы произвести такого впечатления на слабое, эгоистическое, чувственное, рабское существо, в темнице котораго томился он, или не мог бы возбудить в такой натуре, сколько бы в ней ни оставалось добра, борьбы с всеподавляющим злом. Тревога и нерешительность тирана, сознание им своей преступности и невольный страх пред великим пророком, однако могли служить достаточной защитой для жизни Иоанна Крестителя лишь на время: яростная женщина, удаления которой требовал Иоанн, после тщетных попыток достигнуть своей цели посредством дикаго мщения, достигла ея наконец при первом удобном случае посредством хитрости и коварства.
Источник
Библейская история при свете новейших исследований и открытий. Новый Завет. С-Пб.: 1895. С. 306-313
