Деяния апостолов 25 глава 18 стих

Царь Ирод Агриппа [Ирод Агриппа 2-й, сын Ирода Агриппы 1-го (Деян. гл. 12), владевший с титулом царя тетрархиями Филиппа и Лисания (1 В пятнадцатый же год правления Тиверия кесаря, когда Понтий Пилат начальствовал в Иудее, Ирод был четвертовластником в Галилее, Филипп, брат его, четвертовластником в Итурее и Трахонитской области, а Лисаний четвертовластником в Авилинее,Лк. 3:1), последний царь из фамилии Иродов, с которым прекратился этот царственный род.], находясь в вассальных отношениях к Риму, счел своим долгом поздравить Феста с новым его назначением и для этого вскоре по вступлении последнего на должность прокуратора Иудеи прибыл в Кесарию. Желая оказать любезность своему гостю, Фест предложил выслушать дело Павлово Ироду, как исповедующему тоже еврейскую веру, который поэтому более способен понять это дело, нежели он, римский прокуратор, ибо, как заметил Фест, обвинители Павла спорили с ним по некоторым вопросам своего богопочтения (ст. 13–27).

Смотри, как опять иудеи осуждаются не Павлом, а правителем. А посту­пив по этому обычаю, он не нашел в нем вины; потому и пришел в недоумение, как видно из следующих слов: «обвинители не представили ни одного из обвинений, какие я предполагал». Так сказал он, желая прикрыть собственный грех.

σταθέντες aor. act. part, (temp.) от ϊστημι стоять, έφερον impf. ind. act. от φέρω приводить. Impf. указывает на повторяющиеся обвинения (RWP). ών gen. pl. rel. pron. от ός. Антецедент (πονηρών) является частью rel. прид, а асс. в rel. по аттракции связан с падежом (gen. pl.) антецедента (RG, 718). ύπενόουν impf. ind. act. от ύπονοέω предполагать, подозревать, иметь мнение, основанное на очевидных фактах, часто предполагает отношение к ложному мнению как к истинному (LN, 1:370; ММ).

Во время этого-то визита Агриппы Фест обратил внимание своего высокого гостя на затруднительное дело узника Павла. Он рассказал Агриппе о той ярости, которая возбуждалась во всем иудейском народе при одном упоминании имени этого человека и о бесплодности результатов только что законченного суда. Как бы иудеи ни старались искажать сущность дела, ясно было, что она состояла в тонкостях Моисеева закона, а также в вопросе «о каком-то Иисусе умершем, о котором Павел утверждал, что Он жив», и вообще в предметах, которые не входили в юрисдикцию Феста.

– Не представили ни одного из обвинений, какие я предполагал: по настойчивости и озлоблению обвинителей против Павла, прокуратор предполагал, как видно, важные преступления за Павлом, особенно политического характера, но ошибся в своих предположениях. Правда, выставлено было и политическое обвинение, но, вероятно, такого рода, что сам прокуратор не придавал ему никакого значения, как и дееписатель заметил выше, что вообще обвинений на Павла они не могли доказать (ст. 7).

В докладе Феста о деле Павла новым и самым интересным является упоминание об Иисусе Христе и то, что апостол Павел учил о Его воскресении. Хотя Фест, по обычаю знатных римлян того времени, отнесся к Иисусу Христу с некоторым пренебрежением, однако он дал понять Агриппе, что сущность дела Павла именно в этом Иисусе и Его воскресении. «Естественно, говорит: о каком-то Иисусе, так как был человек со властью и не обращал внимание на Господа». «Он показывает то же легкомыслие и равнодушие, какое обнаруживал и Пилат при допросе Господа (см. 38 Пилат сказал Ему: что есть истина? И, сказав это, опять вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем.Ин. 18:38), и речь Павла о воскресении Господа он считал пустой басней, как показывает греческое слово μανία (см. 24 Когда он так защищался, Фест громким голосом сказал: безумствуешь ты, Павел! большая ученость доводит тебя до сумасшествия.Деян. 26:24), а поэтому говорил об этом, очевидно, с насмешкой, предполагая невероятным, чтобы царь, воспитанный при дворе римского императора, держался этих иудейских суеверий, как выражались язычники об откровенной религии». «Но Агриппа взглянул на это дело иначе и пожелал послушать Павла» (см. «Воскресное Чтение». 1873).

"Ни одного из обвинений, какие я предполагал", судя по настойчивости и озлоблению обвинителей, особенно обвинений политического характера. Единственное такого рода обвинение было настолько несерьезно и главное - бездоказательно, как и все остальные, что слова прокуратура равносильны полному оправданию обвиняемого.

Клеветники возводили на него обвинение, но не доказали его; потому что их клевета и дерзость казались подозрительными, а разбирательство дела не подтвердило ничего.