Деяния апостолов, Глава 18, стих 15. Толкования стиха

Между тем усердие, с каким принято было Евангелие язычниками, возбудило тем сильнейшую ненависть в Иудеях, и они воспользовались прибытием нового проконсула Аннея Галлиона, брата знаменитого философа Сенеки, чтобы обвинить пред ним Павла. Так как им предоставлено было право отправлять все религиозные действия по своим уставам, то они отсюда выводили, что тот, кто распространением между ними учения противоречащего их уставам, производит между ними разделения, тот, как нарушитель их прав, виновен в преступлении законов империи. Но проконсул, человек с нежным сердцем (dulcis Gallio), не изъявил нисколько охоты вмешиваться в религиозные споры Иудеев, которые римскому политику могли показаться пустыми словопрениями. И язычники не опустили случая сами выразить свое неудовольствие против обвинителей: они бросились на Сосфена, начальника синагоги, и прибили его пред самим судилищем. После того апостол тем с большим спокойствием мог продолжать свои действия в этих местах и по всей Ахаии (1 Фес. 1:8; 2 Фес. 1:4 и 2 Кор. 1:1).

Но, наконец, иудеи возмутились против него, схватили его и привели пред судилище, обвиняя его, что он учит о Боге противно закону иудейскому. Проконсул, впрочем, отказал обвинителям в своем внимании, говоря, что он готов разбирать дела только политического свойства и вовсе не имеет желания входить в религиозные споры иудеев.

Как и в предыдущих описанных случаях, инициаторами конфликта становятся иудеи:

Между тем, во время проконсульства Галлиона в Ахаии, напали Иудеи единодушно на Павла и привели его пред судилище, говоря, что он учит людей чтить Бога не по закону. Когда же Павел хотел открыть уста, Галлион сказал Иудеям: Иудеи! если бы какая-нибудь была обида или злой умысел, то я имел бы причину выслушать вас, но когда идет спор об учении и об именах и о законе вашем, то разбирайте сами; я не хочу быть судьею в этом. И прогнал их от судилища. А все Еллины, схватив Сосфена, начальника синагоги, били его перед судилищем; и Галлион нимало не беспокоился о том(Деян. 18:12-17).

Галлион — известная историческая фигура, упоминаемая в целом ряде источников. Будучи старшим сыном Сенеки Старшего, братом знаменитого философа 

Сенеки Младшего и дядей поэта Лукиана, он принадлежал к римской политической и интеллектуальной элите.

Время проконсульства Галлиона в Ахаии устанавливается благодаря упоминанию о нем на каменной плите, найденной в Дельфах: большинство ученых датирует его прибытие в Коринф маем 51 года, а отбытие из Коринфа — периодом между маем и ранней осенью 52 года (по состоянию здоровья он ушел в отставку и отправился в морское путешествие, что не могло произойти позже

окончания навигационного периода, то есть позже конца октября). Упоминание о Галлионе, таким образом, дает важный хронологический ориентир, касающийся времени пребывания Павла в Коринфе и в целом его второго миссионерского путешествия.

Как явствует из повествования Луки, Галлион не заинтересовался спорами в иудейской общине и не пожелал вмешиваться в них. Это напоминает первую реакцию Понтия Пилата на требование иудеев судить Иисуса: «Возьмите Его вы, и по закону вашему судите Его» (Ин. 18:31). 

Главным пострадавшим в результате конфликта оказался на этот раз не Павел, а начальник синагоги Сосфен: возможно, он стал начальником синагоги в результате принятия христианства Криспом, а может быть, в коринфской синагоге было несколько начальников. Толпа язычников с лихвой выместила на нем свою злобу, вызванную общим для многих римлян предубеждением по отношению к евреям, расселившимся по всей территории империи.

Отказ Галлиона от участия в разрешении конфликта вокруг Павла был связан, вероятно, с тем же предубеждением, которое разделял и просвещенный брат Галлиона философ Сенека. Ему приписывают такие строки: «Между тем, обычай этого злодейского народа (gens sceleratissima) возымел такую силу, что принят уже по всей земле: будучи побеждены, они дали свои законы победителям».

Среди сочинений Сенеки имеется адресованный «брату Галлиону» диалог «О блаженной жизни», в котором в числе прочего философ воздает хвалу самоубийству как способу достойно расстаться с жизнью:

Эпикурейский философ Диодор несколько дней назад собственной рукой положил конец своей жизни; но они не хотят признать, что он перерезал себе глотку по завету Эпикура. Одни предпочитают видеть в его поступке проявление безумия, другие — необдуманность; в то время как это был человек блаженный и вполне доброй совести; он сам перед собой засвидетельствовал, что настала пора уходить из жизни, воздал хвалу покою, который он вкушал, проведя весь свой век на якоре в тихой гавани, и произнес слова, которые вам так неприятно слышать, как будто вас заставляют сделать то же самое: «Прожил довольно и путь, судьбою мне данный, свершил я». 

Жизнь обоих братьев завершилась трагически. Сенека был в 65 году обвинен в том, что участвовал в заговоре против Нерона, и чтобы избежать смертной казни, перерезал себе вены. В ходе разбирательства всплыло и имя Галлиона:

И вот, когда все в сенате соревновались в низменной лести, и тем усерднее, чем тяжелее была понесенная кем-либо утрата, на Юния Галлиона, устрашенного умерщвлением его брата Сенеки и смиренно молившего о пощаде, обрушился с обвинениями Салиен Клемент, называя Галлиона врагом и убийцею, пока его единодушно не остановили остальные сенаторы, заявившие, что в его поведении может быть усмотрено намерение воспользоваться общественным бедствием для сведения личных счетов и что не подобает призывать к новым жестоким карам по делу, которое благодаря милосердию принцепса сочтено исчерпанным и предано забвению. 

Считается, что вскоре после описанного обсуждения в сенате Галлион покончил с собой. Возможно, как и Сенека, он был принужден к этому.

Но, смотри, когда они сказали, что «он учит людей чтить Бога не по закону», проконсул нисколько не обращает на это внимания, а напро­тив еще защищает Павла. Послушай, как он отвечает: «если бы какая-нибудь была обида или злой умысел, то я имел бы причину выслушать вас». Он был, кажется мне, человек кроткий; это видно из его благоразумного ответа.

Коринфян осо­бенно ободряло то убеждение, что правитель не унизит себя, так как не все равно было, победить ли посредством словопрения, или внушить, что об этом деле он нисколько не за­ботится. И посмотри, как он был благоразумен. В ответе своем он не сказал прямо: это не мое дело; но что? «Иудеи! если бы какая-нибудь была обида или злой умысел, то я имел бы причину выслушать вас, но когда идет спор об учении и об именах и о законе вашем, то разбирайте сами; я не хочу быть судьею в этом». Блестящая победа!

Галлион отклонил дело. Римские суды решали дела о нарушении римского закона; но различные частные эдикты по всей империи давали право иудейским судам разбирать внутренние дела, и Галлион не захотел вмешиваться в них. Галлион, таким образом, воспринимает религию Павла как некую разновидность иудаизма, а не новую и незаконную религию (religio illicita). Такой прецедент в римском законе отсутствовал, поэтому решение Галлиона имело большое значение, в том числе для властей других провинций; при столкновении с законом христиане, читатели Луки, могли ссылаться на этот случай.

Но злоба иудеев не ослабевала и с течением времени ра­спалялась до неистовства, особенно когда они видели свое бессилие выстоять против неотразимых доводов апостола, разрушавших самые кровные их убеждения и надежды. Они воспользовались первым случаем, чтобы только отомстить нена­вистному проповеднику. В это время в Ахаию назначен был новый проконсул, Галлион, брат знаменитого философа Сене­ки, и подобно ему – человек в высшей степени просвещенный и гуманный.

Но Галлион не намерен был утруждать себя выслушиванием этой беспорядочной процедуры. Вполне зная и уважая существующие законы и, вместе с темь, отличаясь чисто римскою нелюбовью к льстивопримирительному языку и еще более тем римским высокомерием к народу, который он, подобно своему брату, вероятно ненавидел и презирал, он прекратил все это дело заявлением, что их обвинение против Павла, как нарушителя Моисеева или вообще ка­кого бы то ни было закона, какой только он мог признавать, было крайне безосновательно. «Если бы тут было какое-нибудь гражданское преступление или против нравственное действе, то я имел бы причину вникнуть в дело и выслушать вас, но когда дело идет об учении, о простых именах и о вашем законе, то разбирайте сами; я не хочу быть судьей в этом».

– Но когда, как видно из представленного вами обвинения против человека сего, идут споры об учении и об именах и о законе вашем: то это дело не судебной сферы, а вскоре научной, вопросы школы, диспутов, а не суда, и я не хочу быть судьею в этом, это ваше домашнее дело, а не дело форума – публичного судебного разбирательства.

– Об именах: вероятно, разумеются имена Мессии, предвозвещенные в Ветхом Завете, которые разбирал Павел, доказывая, что Мессия есть именно Иисус из Назарета (ст. 5).

– О законе вашем: следовательно, не о римском, охранение которого лежало на обязанности проконсула.

Ответ проконсула Галлиона обвинителям Павла показывает, что он достаточно выслушал их и что они, кроме общего обвинения в неправильности учения Павла, говорили Галлиону многое другое и, между прочим, упоминали какие-то имена. Можно думать, что эти имена были Моисея и Иисуса. Галлион отчасти уподобился Пилату в нежелании судить неподсудное. Но он, видимо, был решительнее и потому нисколько и ни в чем не обвинил Павла, между тем как Пилат бил Иисуса Христа и отдал Его на распятие. А Галлион прогнал от судилища всех обвинителей как людей вздорных, не знающих, что судят за обиды, за злое, а не за учение, притом доброе. «Посмотри, — говорит святой Иоанн Златоуст, — как он (Галлион) был благоразумен; кроток был этот муж».

«Не успел еще Павел открыть уста, как Галлион решил уже дело не в пользу обвинителей: он счел это дело неподсудным себе как политическому администратору, а предоставил обеим сторонам самим разбираться, а иудеи по своим разбирательствам не могли присудить Павла ни к какому наказанию, опасному для жизни и чести обвиняемого».

«Ни один из смертных не мил так для одного какого-нибудь человека, как Галлион для всех людей (писал Сенека). Даже те, которые любят моего брата Галлиона более всего, любят его недостаточно». Вообще Галлион был цвет языческой культуры, римлянин по благородству и серьезности, грек по любезности и уклончивости. Склонный от природы предоставлять вещи их собственному течению, чувствуя, быть может, уже некоторое презрение к стоявшей перед ним толпе, Галлион не стал даже слушать апостола Павла, открывшего уста для свой защиты. Несмотря на категорическое приказание оставить судилище, иудеи не оставляли его. Тогда Галлион приказал ликторам очистить судилище. Останавливаясь на этом событии, нельзя не оценить в Галл ионе скромности, с которой он заявил себя неправоспособным в решении религиозных вопросов, и его здравого юридического взгляда, открывшего в требованиях иудеев несправедливое обвинение против человека невинного. Однако, отдавая дань справедливости лучшему из римских чиновников, нельзя в то же время пройти без порицания его личной безучастности, даже пренебрежительности к сути открывшегося перед ним движения, обсужденного им с чисто формальной точки зрения. Галлион нашел лучшим для себя проявить невозмутимость самую полную, чисто юпитерскую, как говорят стоики. Он не мог и подумать, что перед ним стоит носитель Божественного учения,которое, принятое умом и сердцем, открывает человеку путь к получению высоких духовных благ, обладать которыми ему, Галлиону, было несбыточной мечтой. Он не дал сказать что-либо обвиняемому, и потому его встреча с апостолом была бесследна, и он окончил жизнь самоубийством.

Имена не так маловажны, как думал о них упоминаемый в Деяниях Апостольских Галлион. «Аще... стязания суть о словеси и о именех, – говорил он, – судия... аз сим не хощу быти» (Деян. 18:15), и думал, что поступил очень разумно, с презрением отвергнув предмет спора, достойный презрения, но в самом деле обнаружил языческое невежество и недостаток обыкновенного даже рассуждения. Если бы только переименовать его из Римского гражданина в раба: он, вероятно, тотчас догадался бы, что есть имена, которыми не должно пренебрегать, и которые достойны быть предметом важного состязания.
Если важными почитаются некоторые земные имена: колико должны быть важнее имена небесные. Земное обыкновенно возвращается в землю, тлеет, разрушается, забывается: где теперь многоценные списки римских граждан, многоценные, говорю, потому, что именно признается один из них: «аз многою ценою наречение жительства стяжах» (Деян. 22:28). Но туне по благодати даруемое наречение жительства небесного ни в книгах истлеть, ни в памятниках разрушиться, ни в памяти изгладиться не может; ибо тление, разрушение, забвение не имеют места в небесном жительстве.
Слово Божие, слово живое вообще, в котором следственно и в особенности имена принимать должно за слова живые, во многих случаях заставляет нас думать о именах со вниманием и с важностию. Надобно ли показать мудрость только вышедшего из рук творческих человека и его власть над прочими земными тварями? Слово Божие приписывает ему наречение имен, а нареченным от него именам достоинство, по которому не нужно их переменять. «Всяко еже аще нарече Адам душу живу, сие имя ему» (Быт. 2:19). Должно ли прославить верховную мудрость и могущество Самого Бога? Ему приписывается наречение имен вещам небесным. «Исчитаяй множество звезд и всем им имена нарицаяй» (Пс. 146:4). Надобно ли воинствующему за Христа и побеждающему обещать награду, высшее достоинство, блаженство? Ему обещается новое имя. «Дам ему камень бел, и на камени имя ново написано» (Откр. 2:17).
Чтож такое имя, по разуму слова Божия? Имя есть существо или свойство вещи, представленное словом; имя есть некоторым образом сила вещи, заключенная в слове: ибо например, имя Иисуса, как заметили самые Апостолы, даже в устах людей не последовавших Иисусу, ниже приявших Духа Святаго, «изгоняло бесов» (Мк. 9:38).
Посему понятно, как важно «имя, ...написанное на небесех», или одним словом, небесное, и как радостно получить такое имя. Ибо имя небесное должно представлять собою свойство небесное, должно заключать в себе небесную силу. «Радуйтеся, яко имена ваша написана суть на небесех», если оне подлинно там написаны.