Деяния апостолов, Глава 17, стих 17. Толкования стиха

Сколько ни малозначительны были сначала действия проповеди апостола Павла в Афинах, однако явление его здесь без всякого сомнения, принадлежит к достопримечательнейшим событиям христианского мира. Павел является с учением, которое своей божественной силой должно преобразовать образ жизни и мыслей древнего мира, – в таком городе, который был источником греческой образованности и философии, которому был обязан своей образованностью весь римский мир, который вместе был средоточием греческого богослужения и с одушевленной привязанностью ко всему древнему греческому сохранял крепче других привязанность к древне­греческому богослужению (оно удержалось в нем до IV столетия). Ревность почитания богов, из коих каждый здесь имел свой храм и свои алтари, каждый был прославлен памятниками искусства, – была славой Афин в древнем мире.

Сначала Павел намерен был дожидаться прибытия Тимофея и Силы, чтобы открыть здесь свои действия и потому с возвращающимися в Верию проводниками наказывал им, как можно скорее, приходить в Афины. Но видя себя окруженным идолами, жертвенниками и храмами – творениями искусства, предвосхищающими честь, принадлежащую единому живому Богу, он не мог долго противостоять влечению святой ревности – свидетельствовать о том, кто зовет заблудших к покаянию и обещает им спасение. Он проповедывал не только в синагоге Иудеям и прозелитам, не дожидался здесь того, чтобы, как в других городах, чрез прозелитов найти себе путь к язычникам. Так как с давних Времен было в Афинах в обычае сходиться под покрытыми портиками на публичных площадях для рассуждения о делах маловажных и значительных, а в настоящее время, также как при Демосфене, собиралось такое множество людей, которые ничем столько не дорожили, как новостями, то и Павел каждый день являлся сюда, чтобы с текущими разговорами как-нибудь связать и свои беседы о предметах, важнейших для человека. (Одушевлявший его энтузиазм не имел ничего общего с тем энтузиазмом фанатиков, который, увлекаясь односторонним направлением своего сердца, не может видеть, что это самое его направление служит для других препятствием, чтобы признать за истину, что представляется таким ему). Он очень хорошо знал, как сам говорит, что проповедь о распятом Спасителе человечества может казаться буйством мудрецам века сего, доколе они сами еще глупы, доколе, т. е. не познали недостаточности своей мудрости для познания предметов божественных, для удовлетворения религиозных потребностей человека (1Кор. 1:23–9:18). Но он не стыдился, как сам же опять признается, свидетельствовать пред мудрыми, также как и невеждами, еллинами и варварами о том, в чем, по собственному опыту, он находил силу Божию, творящую блаженными всех принимающих это с верой (Рим. 1:16).

Афины были главным городом Греции и средоточием греческой науки и искусства. Придя в Афины, апостол Павел не тотчас приступил к евангельской проповеди. Чтобы успешнее действовать в этом центре языческой мудрости, он хотел начать здесь проповедь о Христе вместе с Силою и Тимофеем, которых он оставил в Верии. В ожидании же их прибытия сюда он посвятил некоторое время внимательному осмотру города. Этот осмотр показал Павлу, что богатая и роскошная столица Греции ничем так не богата, как идолами, и это глубоко возмущало дух святого апостола. Посему он не мог выждать прибытия сюда Силы и ТимофеяВпрочем, на основании 1 Фес. 3:1–2 должно думать, что Тимофей (а может быть, и Сила) приходит к апостолу в Афины. Но, как ни полезен был этот помощник, Павел, озабоченный состоянием юной Фессалоникской Церкви, послал его в Фессалонику, оставшись один в Афинах. После этого Сила и Тимофей встретились с апостолом в Коринфе (Деян. 18:5).. Повсюду вокруг себя видя следы языческой лжи и развращения, он без помощников открыл свою проповедь, стараясь противодействовать ею тьме заблуждений и пороков, в которых видел погруженными жителей города. По субботам он беседовал в синагоге с иудеями и прозелитами, но чтобы и язычников не оставлять без вразумления, он, пользуясь любовью афинян к новостям и рассуждениям (ст. 21), беседовал ежедневно на площади со встречающимися.

В Афинах Павел первым делом находит синагогу, где общается с иудеями. Впервые Лука не отмечает противодействие его проповеди со стороны иудеев: возможно, местные иудеи прониклись царившим в Афинах духом толерантности. И тем не менее основной интерес к его проповеди проявляют местные языческие философы:

Итак он рассуждал в синагоге с Иудеями и с чтущими Бога (Ίουδαίοις και τοίς σεβομένοις В отношении термина σεβόμενοι («благочестивые») см. наш комментарий выше нас. 181-182.), и ежедневно на площади со встречающимися. Некоторые из эпикурейских и стоических философов стали спорить с ним; и одни говорили: «что хочет сказать этот суеслов (σπερμοΛόγος)?», а другие: «кажется, он проповедует о чужих божествах (ξένων δαιμόνιων δοκεϊ καταγγεΛεύς είναι)», потому что он бла- говествовал им Иисуса и воскресение. И, взяв его, привели в ареопаг и говорили: можем ли мы знать, что это за новое учение, проповедуемое тобою? Ибо что-то странное ты влагаешь в уши наши. Посему хотим знать, что это такое? Афиняне же все и живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить или слушать что-нибудь новое (Деян. 17:17-21).

Лука не без юмора описывает афинские нравы, отмечая любопытство жителей по отношению к новым учениям и поверхностный уровень их восприятия. Из афинских философов он выделяет стоиков и эпикурейцев — две группы, стоявшие на противоположных концах богатого спектра философских школ. Весьма упрощенно различия между ними можно представить следующим образом: эпикурейцы проповедовали наслаждение жизнью и следование естественным желаниям, а стоицизм, напротив, призывал к отказу от удовольствий, к сдержанности, к нравственному совершенствованию.

Стоики были непримиримыми противниками эпикурейцев, обвиняя последних в разврате.

Выделяя две группы философов, Лука одновременно отмечает разницу в их реакции на проповедь Павла. Греческий текст Деяний здесь может быть понят двояко. С одной стороны, его можно понять так, что эпикурейцы обвинили Павла в суесловии, а стоики решили, что он проповедует чужих богов. С другой — эпикурейцы и стоики могли составлять единую группу, внутри которой раздавались разные голоса: одни считали, что Павел суеслов, другие — что он проповедует какую-то не известную им языческую религию. Мы придерживаемся второго понимания. 

Комментаторы См., в частности: Lake К., Cadbury H.J. The Acts of the Apostles. Vol. 4. P. 212; Bruce F. F. The Acts of the Apostles. P. 333; Cadbury H.J. The Book of Acts in Historv. P. 52; Meeks W. A. The First Urban Christians. P. 26. обращают внимание на то, что слова «он проповедует о чужих божествах» созвучны тому обвинению, которое в свое время было выдвинуто против Сократа его противниками из числа афинских граждан: «Сократ виновен в том, что не признает богов, признаваемых государством, а вводит другие, новые божества; виновен также в том, что развращает молодежь» W Ксенофонт Афинский. Воспоминания о Сократе 1, 1, 1. С. 5..

Итак, философы приглашают Павла в ареопаг. И здесь мы подходим к кульминационному моменту повествования Деяний о пребывании Павла в Афинах и одному из главных эпизодов всей книги.

 kv τη συναγωγή (в синагоге) — о том, что в Афинах существовала еврейская община, нам известно из эпитафий, датирующихся от II в. до Р. X. до V-VI вв. по Р. X. с относительно большой пропорцией надписей I в. (см.: IJudO, I, Ach26 Ach40). Некоторые из известных по эпитафиям евреев переселились в Афины из других городов (Мерусалима, Антиохии, Арада, Милета), что для Афин вполне закономерно: в этом космополитическом городе жило много иностранцев; подробнее о евреях в Афинах см.: Левинская. Деяния Апостолов на фоне диаспоры. С. 266-271.

έν τη όγορφ (на агоре) — рыночная площадь, афинская агора; находилась в части города, которая называлась внутренним Керамиком. Проходя через коммерческую агору, рыночную площадь в современном смысле, Павел должен был видеть огромное количество герм, прямоугольных стел с головой Гермеса наверху и с фаллосом в состоянии эрекции в нижней части (изобретение афинян, как отметил Павсаний (Описание Эллады, 1.24.3)). Обилие герм в этой части Афин подтверждается современными раскопками, см., например: Harrison E. Archaic and Archaistic Sculpture. Princeton, 1965 (The Athenian Agora, XI). P. 108- 176. Оказавшись на собственно агоре, он также был окружен со всех сторон статуями и зданиями. Налево в конце ряда герм стояла статуя Гермеса Агорайос и Стоя Пойкиле (Пестрая Стоя), знаменитая картинная галерея и штаб-квартира стоиков (см.: комм, к Деян. 17:18). Далее в правом углу находился алтарь Двенадцати богам, над которым возвышалея Акрополь. На южной стороне агоры был расположен Толос, круглое здание с куполом. На агоре были расположены также Стоя Басилейос, присутственное здание архонта басилевса, Стоя Зевса Элевтерия, храм Аполлона Патроос, храм Матери богов, Булевтерий (здание совета). О раскопках на афинской агоре см.: Сатр J. МсК., Mauzy С. Agora Ех- cavations 1931-2006: 75 years of Exploring Athenian Agora. Oxford, 2006 (American School of Classical Studies at Athens).

С этого стиха начинаются сократовские ассоциации, которые усилятся в следующем. Именно на агоре Сократ вел свои беседы (διαλέγεται, ср.: Платой. Апология, 33а, 19d и особенно Государство, 454а: ούκ έρίζειν άλλα διαλεγεσθαι). Ср.: Ксенофонт. Меморабилии, 1.1.10: «Когда агора была полна народу, там появлялся Сократ». О сократовских аллюзиях в речи на Ареопаге см.: Sandnes К. О. Paul and Socrates: The Aim of Paul’s Areopagus Speech // JSNT. 50. 1993. P. 13-26.

Площадь по обыкновению была переполнена народом: одни собирались тут по торговым делам, другие из любопытства услышать что-либо новое, третьи послушать философов, кото­рые тут же, тряся своими длинными волосами и размахивая широкими плащами, вели философские прения и излагали философские идеи. Философия в это время находилась уже в полном упадке, и так называемые философы, не давая ничего нового, занимались лишь пустым и высокопарным пересказом учений своих великих предшественников, при этом извращая их до того, что все оказывалось, по выражению Цицерона, вверх дном. Поэтому, когда ап. Павел выступил с проповедью уче­нья, которое поражало своею новизною, самобытностью и жизнен­ностью, то она сразу же обратила на себя внимание и многие ста­ли прислушиваться к ней. Ободренный успехом, апостол, побывав в синагогах для беседы с иудеями, стал ежедневно ходить на площадь и день ото-дня все больше слушателей собиралось вокруг боговдохновенного проповедника. Наконец на него должны были обратить внимание и некоторые из философов, видимо оставшихся без слушателей. Злоба и досада кипела в их сердце на неизвестного им проповедника, но все-таки любо­пытство пересилило злобу, и они стали из-за толпы прислуши­ваться к проповеди дерзкого незнакомца, решившегося сопер­ничать с ними. А вдохновенная проповедь его могучим потоком разливалась по массам и какою-то чудною силою прико­вывала внимание народа: толпы как бы замерли, и мертвая тишина была лучшим одобрением проповеди апостола вместо шумных рукоплесканий, какими обыкновенно рассеянная и праздная толпа наделяла дутые речи философов.

Но пламенный дух его не утерпел, и он один начал противодействовать всему, чему так возмущалась его великая душа; с этой целью он открыл беседы в синагоге с Иудеями и прозелитами (Деян. 13:16 и прим.), и на площади – со встречающимися язычниками. В синагоге он мог беседовать, конечно, не только по субботам, на площади же он имел возможность беседовать ежедневно, так как там постоянно был народ; предметом беседы были, без сомнения, истины религии.

В Афинах Павел прежде всего обратил внимание на множество идолов. Сначала это возмутило его, но потом он воспользовался этим впечатлением для благоприятной афинянам мысли, что они благоговейны к Богу, только не знают Его (и потому служат многим ложным богам). Поэтому можно думать, что указанное возмущение Павла было тревожным возбуждением и волнением вообще. И ныне главное богатство Афин — это разные изваяния, которые так искусно делали древние греки и которыми так величаются современные наследники дорогих античных произведений. Однако святой Иоанн Златоуст говорит: «Справедливо он (Павел) огорчился, ибо нигде нельзя было видеть столько идолов». Но не гнев или негодование означает здесь раздражение, но горячность души, как и в другом месте, где говорится: произошло огорчение (Деян. 15:39). Он не мог снести и скорбел духом. Второй особенностью древних Афин, как отмечает дееписатель (в 21-м стихе), было стремление к публичным собеседованиям. Это было более по душе Павлу. И вот он, как бы уподобляясь многим, ежедневно беседовал со всеми встречавшимися с ним на площади. Обычная же проповедь в синагоге перед иудеями и прозелитами шла своим чередом. «Смотри, — говорит святой Иоанн Златоуст, — как он опять беседует с иудеями и через это заграждает уста тем, которые утверждают, будто он оставил их, обратившись к язычникам». Сделавшись последователем Распятого, святой Павел совершенно освободился от всяких следов иудейского ригоризма и мудро, с любовью допускал он естественные проявления человеческого духа, к числу которых необходимо относится, между прочим, и стремление выразить в материальном образе внешнюю и внутреннюю красоту человека. Одно только условие поставляет при этом апостол Павел: чтобы все было на пользу, чтобы все служило к назиданию и спасению (см. 1 Кор. 10:23; 6:12). Стоя перед дивными изваяниями великих скульпторов Эллады, апостол не мог не знать, что искусство, создавшее эти произведения, было великим даром Божиим. Но вместе с тем Павел видел, что здесь истина была подавлена неправдой и красота глубоко поглотилась бесстыдством порока и отравлялась ядом гнусного идолослужения, ладан которого курился на жертвенниках перед многими статуями.