Числа, Глава 16, стих 41. Толкования стиха

Все общество сынов израилевых упрекает Моисея и Аарона, и Бог угрожает теперь погубить весь народ.

И хотя все случилось таким образом, гнев небесный не помог: хотя часто их исправляли, но исправления не последовало. Как мы, непрестанно подвергаясь карам, не исправляемся, так и они, хотя и часто были поражаемы наказанием, не становились лучше. Ведь что написано? На другой день все общество сынов Израилевых возроптало на Моисея и Аарона и говорило: вы умертвили народ Господень. И что потом? Немедленно были поражены и сожжены небесным огнем четырнадцать тысяч семьсот человек. Итак, когда согрешило все множество народа, почему не на всех распространилась кара, при том, что из участников смуты Корея... кары не избежал никто? (см. Чис. 16:2-35) Почему в тот раз Бог пожелал истребить все сообщество грешников, а сейчас только часть? Надо понимать, потому, что щедрый и на суд, и на милость Господь и благость Свою часто выказывает чрез милование и строгость чрез научение.

Ропот народа на другой день чудесного знамения в пользу c богоизбранности Моисея и Аарона осязательно свидетельствует о широте и серьезности заговора. Последовавшее вслед за этим «поражение» в народе (ст. 46 и 49) является актом наказания и вразумления.

Трактат 33. Почему, когда гнев Божий постиг Корея, Дафана и Авирона, хотя остальному народу¹ следовало бы, испугавшись и страшась опасности для жизни, сдержать заносчивость и безумство своего образа мыслей и осознать свои прегрешения, они, не проявив ничего подобного, еще и ропщут на Моисея? Не потому ли, что, будучи толпой, живущей неразумными порывами и находящейся во власти свирепых помыслов, они считали, будто Моисей своими заклинаниями или уловками околдовывает, заманивает и уговаривает Божество поступать, как ему угодно, и будто поэтому Оно насылает кару на их недовольных сродников? Посему им казалось, что заблуждающиеся в таких замыслах и подстрекаемые дерзостью своим мятежом испугают Моисея и отвратят его от предпринятого, и он не будет больше вводить Бога в раздражение призывами о наказании преступников и избавит единоплеменников от Божия гнева. Ибо они воображали, что не только Моисей, но и Сам Всеобщий Владыка и Создатель руководствуется тем же, чем и они, которые не опирались разумом на нелицеприятное мнение, бесстрастие и правоту, но судили, сообразуясь со своими страстями. С другой стороны, умеренность кары в сочетании с не чересчур устрашенным людским разумом часто бывает причиной обращения и перемены, когда наказание пугает, но послабление смягчает суровость и приводит к пониманию долга. Если же по преизбытку грехов следует крайнее наказание, то люди по большей части вместо того, чтобы стремиться к прощению, впадают в отчаяние и безумие, хотя и не должны были бы, и, поскольку не могут выразить гнев действием, возбуждаются на упрямство и хулу. Хотя из-за большего ужаса следовало бы больше отвращаться от беззаконий и направляться к наставлению, а не ополчаться на собственное спасение. Ибо сказано: «Когда Он убивал их» (это еще один недуг Израиля, как бы среди меньших болезней), «они искали Его и обращались, и с раннего утра прибегали к Богу» (Пс. 77:34). Разве не крайнее безрассудство, навлекающее еще более тяжкие кары, – даже под мощными ударами не отставать от зла и не сменять его на раскаяние? Ведь не вразумленный умеренной карой, возможно, подаст много надежд на то, что более сильная принудит его к исправлению; а кого и такая не воспитывает и для кого здравомыслие не предпочтительнее сумасбродства, тот признает свое прегрешение неисцелимым. Тот же, кто не только не меняется к лучшему, но скорее становится хуже, делая оставшиеся кары не чрезмерным наказанием, но исполнением справедливости, обличается как выносящий сам себе приговор если не на словах, то на деле. Сказано: «Не согрешил ли еси ты? Умолкни» (ср. Быт. 4:7, ц.-слав.). Они же, согрешая и в остальном, и в том, что соболезновали понесшим справедливое наказание, не только не молчали (ведь подобие греха и не позволяло), но принялись роптать на воспитателя и через него нападать на Всеобщего Владыку и Благодетеля, стараясь меньшее зло покрыть большим. Поэтому они нашли бы и погибель, одинаковую с предшествующими, и сгинули бы всем родом, если бы умилостивление и молитвы Моисея не остановили уничтожение. Если же получившие закон считали, что законодатель добродетели и богопознания занимается колдовскими ухищрениями, управляющими Божеством, и если огорченными владела мысль, будто именно так он требует кары, а не призывами к Богу и Создателю всего призреть на происходящее и удержать от прегрешений, то изначальное недоумение легко разрешимо, но решение порождает другое, не меньшее недоумение. Было бы справедливо, чтобы народ, попавший во власть таких мнений, погиб не один раз, но многократно, тем более что в Египте колдуны были посрамлены не однажды, но десять раз, когда их злодейство чудотворением Моисеевым было изобличено очевиднейшим образом, причем неоспоримыми свидетелями тому были собственные глаза израильтян. Кроме того, кто мог бы волшебством и хитростью рассечь море и для подданных приготовить путь, на котором не оставалось следа даже капли, а для врагов сделать его импровизированной могилой? И как можно было доставить пищу и предложить трапезу с неба, и все прочее, что совершал чудотворец Моисей ради спасения Израиля, добиваясь благосклонности и милости Божества? Но они понесли оправданное наказание за мятеж; наши же предшественники, поскольку ничто из сказанного не вызывало недоумения, не придумали и разрешения. Тебе же судить, есть ли такое разрешение дело действительного умозрения или болтовни, постеснявшейся промолчать.