Толкование 2-ое послание к Коринфянам ап. Павла, Глава 11: Иоанн Златоуст святитель

Намереваясь говорить в похвалу себе, (апостол) употребляет много оговорок. И не раз или два оговаривается, хотя достаточно оправдывали его как самая необходимость дела, так и то, что многократно говорил он прежде. В самом деле, и то, что он поминал о своих грехах, которых не помянул Бог, и то, что называл себя за них недостойным даже наименования апостольского, и для самых нечувствительных делало очевидным, что он не для прославления своего будет говорить то, что намерен теперь сказать. Похвала себе самому, хотя и странно сказать, всего более повредила бы его славе, притом она оскорбительна для многих. И, однако, он не посмотрел ни на что, но имел в виду только одно – спасение слушателей. Итак, чтобы, восхваляя себя, не соблазнить тем нерассудительных, он часто употреблял множество таких оговорок, и здесь говорит: "О, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию! Но вы и снисходите ко мне" (о да бысте мало потерпели меня, но и потерпите). Видишь ли благоразумие его? Сказать: "о, если бы вы несколько были" (о да бысте) – значит, предоставить дело на их волю; а сказать утвердительно "снисходите" (потерпите) свойственно твердо надеющемуся на их любовь, и показывает уже, что он любит их, и ими взаимно любим. И не просто по обыкновенной какой-нибудь любви, но по любви самой пламенной и неудержимой: говорит, что они должны потерпеть даже и его безрассудствующего.

.

* * *

Что говоришь ты, Павел? Повелевая ученикам поступать благоразумно со внешними, говоря: «слово ваше да будет всегда с благодатию, приправлено солью, дабы вы знали, как отвечать каждому» (Кол. 4:6); молясь о всех, чтобы они «исполнились… премудрости… духовной» (Кол. 1:9), сам ты говоришь: «о, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию»? Недостаточно ли было бы для тебя громко сказать какое-нибудь неразумное слово, а ты еще объявляешь это ученикам, и не ученикам только объявляешь, но чрез послание делаешь это известным и всем последующим людям?

Что же значит это изречение? У коринфян было много лжеапостолов, которые развращали их, обвиняли Павла, подрывали его славу, какую он имел у учеников, иронически осмеивая его и обвиняя в хвастливости. Против них он направляет речь во многих местах послания, именно, когда говорит: «мы не повреждаем слова Божия, как многие» (2 Кор. 2:17); также, когда говорит: «проповедуем искренно», и обещает всегда сохранять это правило ненарушимым: «по истине Христовой во мне скажу, что похвала сия не отнимется у меня в странах Ахаии» (2 Кор.11:9–10); и приводя причину этого, указывает на тех же нечестивых в словах: «почему же так поступаю? Потому ли, что не люблю вас? Богу известно! Но как поступаю, так и буду поступать, чтобы не дать повода ищущим повода, дабы они, чем хвалятся, в том оказались такими же, как и мы» (2 Кор. 11:11–12); и выше этого, увещевая учеников не поставлять его в необходимость показать им свою силу, говорит так: «прошу, чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых, помышляющих о нас, что мы поступаем по плоти» (2 Кор. 10:2). Те самые, о которых он говорит это, иронически на него клевеща, говорили так: послания его имеют многую надутость и бессмыслицу в словах, а сам он ничтожен, малоценен и негоден; поэтому, если бы он пришел сюда, он показался бы не заслуживающим никакого внимания. Выражая это, он говорил: «впрочем, да не покажется, что я устрашаю вас только посланиями. Так как некто говорит: в посланиях он строг и силен, а в личном присутствии слаб, и речь его незначительна» (2 Кор. 10:9–10). Потом, обвиняя самих коринфян, соблазнившихся, он говорит: «согрешил ли я тем, что унижал себя, чтобы возвысить вас» (2 Кор. 11:7)? И снимая с себя эту самую вину, опять говорит: «каковы мы на словах в посланиях заочно, таковы и на деле лично» (2 Кор. 10:11).

Итак, у них было много лжеапостолов, которых он называет и «лукавыми делателями», выражаясь так: «таковые лжеапостолы… принимают вид Апостолов Христовых. И неудивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света, а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды» (2 Кор. 11:13–15). Так как они, выдумывая бесчисленные на него клеветы, вредили ученикам, убеждая их иметь неприличное о нем мнение, то он вынуждается, наконец, приступить к изложению собственных похвал, – потому что небезопасно было далее молчать. Поэтому, намереваясь изложить нам собственные подвиги, откровения, которые он видел, и труды, которые подъял, и, желая показать всем, что он делает это невольно насилуемый, и потому, что видит необходимость, он, однако, назвал это безумием, сказав: «примите меня, хотя как неразумного». Я, говорит, намереваюсь сделать неразумное дело – хвалить и прославлять самого себя; но причиною этого не я, а поставившие меня в такую необходимость; вследствие этого призываю вас удержаться и за теми вину считать.

И посмотри на благоразумие Павла. Сказав: «о, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию! Но вы и снисходите ко мне. Ибо я ревную о вас ревностью Божиею», он не тотчас приступает к изложению своих похвал, но, предварительно высказав еще нисколько слов: «не почти кто-нибудь меня неразумным; а если не так, то примите меня, хотя как неразумного» (2 Кор. 11:16). И затем еще не коснулся изложения, но прибавляет следующее: «что скажу, то скажу не в Господе, но как бы в неразумии при такой отважности на похвалу» (2 Кор. 11:17). И после этих слов не осмелился приступить к предмету, но сдерживает свое стремление и говорит: «как многие хвалятся по плоти, то и я буду хвалиться. Ибо вы, люди разумные, охотно терпите неразумных» (2 Кор. 11:18–19). Потом опять отступает и медлит и, сказав несколько других слов, опять продолжает: «если кто смеет хвалиться чем-либо, то (скажу по неразумию) смею и я» (2 Кор. 11:21); и тогда, наконец, после столь многих оговорок, отважно взялся за изложение своих похвал. Как конь, намеревающийся перескочить крутую стремнину, устремляется, чтобы переброситься, но, увидев пропасть, обессилеет и отстраняется, а потом, видя, что всадник сильнее побуждает его, опять берется и опять испытывает тоже самое, и, чувствуя необходимость и насилие, долго стоит и ржет на краю пропасти, чтобы, ободрив себя, отважно осмелиться на это дело, – так и блаженный Павел, намереваясь как бы броситься в некоторую стремнину, в изложение собственных похвал, однажды, и дважды, и трижды, и многократно отступает и говорит: «о, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию»; еще: «не почти кто-нибудь меня неразумным; а если не так, то примите меня, хотя как неразумного»; еще: «что скажу, то скажу не в Господе, но как бы в неразумии при такой отважности на похвалу»; еще: «как многие хвалятся по плоти, то и я буду хвалиться: вы, люди разумные, охотно терпите неразумных»; и еще: «если кто смеет хвалиться чем-либо, то (скажу по неразумию) смею и я». И многократно назвав себя неразумным и несмысленным, он потом уже едва осмеливается приступить к прославлению самого себя. «Они Евреи? и я. Израильтяне? и я. Семя Авраамово? и я. Христовы служители? (в безумии говорю) я больше» (2 Кор. 11:22–23). И здесь он не остановился на самом себе, но опять делает оговорку, продолжая так: «В безумии говорю: я больше».

И здесь не стал, но, после изложения всех своих похвал, говорит: «дошел до неразумия, хвалясь; вы меня к сему принудили» (2 Кор. 12:11). Он как бы так говорит: на тех я не обратил бы никакого внимания, если бы ваше состояние было твердо, если бы вы не уклонялись и не поколебались, потому что, хотя бы они постоянно говорили о нас худо, мне не было бы никакого вреда от их поношения; но так как я вижу, что паства развращается и ученики отступают, то я счел неважным тяжкое и неприятное дело, и вынужден быть безумным, излагая похвалы самому себе для вас и вашего спасения.

О, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию! Не много, но несколько, потому что и по нужде он готовился не обильно излиться в изложении похвал себе, но кратко пробегает их, и это притом для слушателей и их спасения. Как без нужды говорить о собственных подвигах – крайне безумно, так при настоятельной нужде и при побуждающей необходимости молчать о делах своих – было бы предательством. Впрочем, Павел, и видя необходимость, медлил и называл это дело безумием, чтобы ты узнал его благоразумие, мудрость и великую твердость.

.

Не сказал: "люблю вас", но употребил гораздо сильнейшее (выражение). Ревнивы те души, которые сильно пламенеют к любимым ими; и ревность может рождаться не иначе, как от сильной любви. Притом, чтобы не подумали, что он ищет их любви для власти, или чести, или денег, или чего-нибудь подобного, присовокупил: "Божиею ревностию". И Богу приписывается ревность не для того, чтобы ты представлял в Боге какую-нибудь страсть (Божество бесстрастно); но чтобы все знали, что Бог все делает не ради чего-либо другого, а ради тех самих, о ком ревнует, и не для того, чтобы получить самому какую-нибудь прибыль, а чтобы их спасти. Не такова ревность человеческая; она имеет целью собственное успокоение, не то, чтобы не были оскорблены любимые, но чтобы любящие не потерпели чего, и не потеряли уважения, или не унизились в глазах любимых. Здесь же иначе. "Я не о том забочусь, – говорит (апостол), – чтобы мне не унизиться в вашем мнении, но о том, чтобы не увидеть вас растленными (от лжеучителей). Такова ревность Божия, такова и моя ревность – она сильна, и вместе чиста". Затем следует и необходимая тому причина: "потому что я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою" (обручих бо вас единому мужу деву чисту) – "Поэтому ревную не для себя, но для Того, кому обручил вас". Настоящее время есть время обручения, а время брачных чертогов другое, т. е., когда скажут: "восстал жених". Какая новость! В мире девы обыкновенно бывают только до брака, а после брака они уже не девы. А здесь не так. Хотя бы до брака и не были девами, но после брака делаются девами. Таким образом, вся Церковь есть дева, потому что (апостол) говорит это ко всем – и к женатым, и к замужним. Посмотрим же, что принес он, когда обручил нас, какие дары? Не золото или серебро, но царство небесное. Потому и сказал: "Итак мы - посланники от имени Христова" (по Христе посольствуем) (2 Кор. 5:20). И он молит, когда хочет взять невесту. Образом этого служило то, что была с Авраамом. И тот также посылал верного раба для обручения языческой девы. И здесь Бог послал слуг Своих, чтобы они обручили Сыну Его церковь, а прежде посылал пророков, которые говорили: "Слыши, дщерь, и смотри, и приклони ухо твое, и забудь народ твой и дом отца твоего. И возжелает Царь красоты твоей" (слыши, дщи, и виждь, и забуди люди твоя и дом отца твоего, и возжелает царь доброты твоея) (Пс. 44:11, 12). Видишь ли пророка обручающего? Видишь ли и апостола, с великим дерзновением повторяющего то же и говорящего: "потому что я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою" (обручих вас единому мужу деву чисту представити Христови)? Замечаешь ли опять благоразумие (апостола)? Сказавши: "вы должны снизойти ко мне", не прибавил: "потому что я ваш учитель", или: "ради себя говорю"; но употребил выражение, которое делало им особенную честь, представил себя в виде невестоводителя, а их – в виде невесты. *** Spuria: см. Пс. 92:3

Хотя погибель угрожает вам собственно, но скорбь общая". Смотри – и здесь какое благоразумие! Он не сказал этого открыто, хотя они уже действительно были растленны, как можно видеть из слов: "когда ваше послушание исполнится" (егда исполнится ваше послушание), также: "чтобы не оплакивать мне многих, которые согрешили" (восплачуся многих прежде согрешших) (2 Кор. 10:6; 2 Кор. 12:21); между тем, не попускает им оставаться и в ожесточении. Потому и говорит: "чтобы не" (да не како). И не осуждает, и не умалчивает, поскольку и то и другое – и явно сказать, и совсем скрыть – равно небезопасно. Потому он и соблюдает средину, говоря: "чтобы не" (да не како). Так именно свойственно говорить тому, кто ни слишком осуждает, ни слишком доверяет, но держится средины между тем и другим. Этими словами, таким образом, он успокаивал их; историческим же напоминанием (о Еве) приводил их в несказанный страх и отнимал у них всякий повод к извинению. Ведь хотя и змий был злобен, и Ева несмысленна, однако ничто не спасло жену (от обвинения). 2. "Итак, смотрите, – говорит (апостол), – не подвергнитесь и вы тому же: тогда ничто не защитит вас. И змий тем и обманул, что обещал много". Отсюда видно, что и лжеучители, хвалясь и надмеваясь, обольщали (коринфян). Об этом же можно заключать не только отсюда, но и из дальнейших слов. *** Spuria: см. Пс. 92:3

Не говорит: "чтобы вам не прельститься, как Адам"; но показывает, что они, как женщины, подверглись обольщению, потому что женщинам свойственно обольщаться (см. толк. на 2 Тим. 3:6). И не сказал: "так и вы обольщены"; но, продолжая иносказательную речь, говорит: "чтобы… и ваши умы не повредились, уклонившись от простоты во Христе" (да не како истлеют разумы ваши от простоты, яже о Христе). "От простоты, – говорю, – а не от лукавства; не от злонамеренности, не от неверия вашего, но от простоты". Впрочем, и в этом случае не заслуживают извинения обольщаемые, как показал пример Евы. Если же это (обольщение) не заслуживает извинения, то тем более – кто впадает в обольщение по тщеславию. "Ибо если бы кто, придя, начал проповедывать другого Иисуса, которого мы не проповедывали" (Аще бо грядый инаго Христа проповедает, егоже не проповедахом). Отсюда видно, что коринфяне не сами были причиною своего растления, но что посторонние обольстили их. Поэтому и говорит: "придя" (грядый). "Или если бы вы получили иного Духа, которого не получили, или иное благовестие, которого не принимали, - то вы были бы очень снисходительны к тому" (то уместно было бы снисхождение ваше) (Аще духа инаго приемлете, или благовествование ино, еже не приясте, добре бысте потерпели). Что ты говоришь? Галатам сказал: "кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема" (аще кто вам благовестит паче, еже приясте, анафема да будет) (Гал. 1:9); а теперь говорит: "вы были бы очень снисходительны к тому" (добре бысте потерпели)? Именно поэтому-то самому и надлежало бы не терпеть, а бежать. Если бы они говорили то же (что и ты), надлежало бы потерпеть. Как же ты говоришь: "когда говорят то же, не должно терпеть"? А если бы говорили иное, должно было бы терпеть? Вникнем (в слова апостола). Пред нами великая опасность и глубокая пропасть: если оставим без исследования, то сказанное выше откроет вход всем ересям. Итак, какая же мысль заключается в этих словах? Лжеучители хвалились, что апостолы учат несовершенно, а они, напротив, привносят нечто большее. Вероятно, они, пустословя о многом, внесли в догматы (веры) бессмысленные добавления. Потому-то (апостол) упомянул и о змие и о Еве, обольщенной чаянием большего. На это намекал он и в первом послании, говоря: "вы уже обогатились, вы стали царствовать без нас" (се обогатистеся, без нас воцаристеся) (1 Кор. 4:8), и еще: "Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе" (мы буи Христа ради, вы же мудри о Христе) (1 Кор. 4:10). И так как они, пользуясь внешнею мудростью, вероятно, много пустословили, то (апостол) и говорит: "Если бы они сказали что-нибудь лишнее, и проповедовали другого Христа, которого не должно проповедовать, а мы умолчали бы, "вы были бы очень снисходительны" (добре бысте потерпели)". С этим намерением он и присовокупил: "которого мы не проповедывали" (егоже не проповедахом). А если у них те же основания веры, то какое преимущество? "Сколько бы они ни говорили, не скажут больше того, что мы уже сказали". И смотри, с какою точностью говорит об этом. Не сказал: "если бы пришедший стал говорить нечто большее, нежели мы", потому что (лжеучители) говорили нечто большее, с большею властью и с большею красотою в словах. Поэтому и не сказал так, а что (говорит)? "Если бы кто, придя, начал проповедывать другого Иисуса" (грядый инаго Иисуса проповедает), – для чего не было нужды в красивом наборе слов, – "или если бы вы получили иного Духа" (или духа инаго приемлете), – то есть, обогащает вас большими дарами благодати, для чего также не было нужды в красивых словах, – "или иное благовестие, которого не принимали" (или благовествование ино, еже не приясте), – что точно также не требовало изящества слова, – "вы были бы очень снисходительны к тому" (добре бысте потерпели). Смотри же, какое строгое наблюдается везде разграничение, из которого ясно видно, что они ничего лишнего и большего (пред апостолами) не сказали. Сказавши: "Ибо если бы кто, придя, начал проповедывать другого Иисуса" (аще грядый инаго Иисуса проповедает), прибавил: "которого мы не проповедывали" (его же не проповедахом); и к словам: "или если бы вы получили иного Духа" (или инаго духа приемлете), присовокупил: "которого не получили" (егоже не приясте); также сказавши: "или иное благовестие" (или благовествование ино), присоединил: "которого не принимали" (еже не приясте). А всем тем показывает, что: "Должно смотреть не просто на то, сказали ли они что-нибудь большее, но на то, сказали ли они что-нибудь большее, что надлежало сказать, а нами было опущено. Если же они говорили, о чем не надлежало говорить, о чем потому и мы не сказали, то для чего и слушаете их?" Но скажешь: "Если они говорят то же самое, почему запрещаешь им говорить?" Потому, что, прикрываясь лицемерием, они вводят другое учение. Впрочем, этого он пока еще не говорит, а высказывает впоследствии, когда говорит, что они преобразуются в апостолов Христовых (ст. 13). Теперь же употребляет легчайшие способы, чтобы ослабить в учениках уважение к ним, и делает это не по зависти к ним, но для безопасности учеников. Иначе, почему он не запрещает Аполлосу, мужу красноречивому и сведущему в Писании, а напротив, даже просит и сам обещает прислать его? Конечно потому, что (Аполлос) при своих познаниях сохранял и правоту догматов; а те (коринфские учители) – напротив. Потому (апостол) и вооружается против них, и порицает учеников за то, что они с удивлением слушают их, говоря: "Если мы опустили что-нибудь, о чем бы надлежало сказать, а они это дополнили, то не препятствуем вам слушать их; если же все нами сделано и ничего не опущено, то что вас влечет к ним?"

Сравнивает себя не с ними (коринфскими учителями), но с Петром и другими (апостолами). "Таким образом, если, – говорит, – больше меня знают, то больше и их (высших апостолов)". Смотри, какая и здесь скромность. Не сказал: "апостолы не больше сказали, чем я", – но как? "Непщую", т. е., "я так думаю, что я ни в чем не отстал от высших апостолов". Так как, вероятно, в унижение (Павлу) обращали и то, что предшествовавшие ему по времени (апостолы) имели пред ним более громкое имя и большую славу, и (коринфские лжеучители) вздумали равнять себя с ними, то и сравнивает себя (с апостолами) приличным ему образом; потому и отзывается о них с похвалою, не просто называя апостолами, но "высшими" (предними), имея в виду Петра, Иакова и Иоанна.

Так как развратители коринфян гордились тем, что они не неученые люди, то он упоминает и об этом, показывая, что он не только не стыдится своей неучености, но еще и хвалится ею. Не сказал, однако: "если я невежда словом, то и другие (апостолы) также", потому что это показалось бы порицанием апостолам и похвалою лжеучителям. Напротив, он уничтожает самое преимущество – т. е. внешнюю мудрость. Точно так же и в первом послании он сильно нападет на нее, говоря, что она не только не содействует (евангельской) проповеди, но еще и помрачает славу креста. "Я приходил … братия, – говорит он, – … не в превосходстве слова или мудрости (Приидохом не по превосходному словеси, или премудрости), к вам, чтобы не упразднить креста Христова" (да не испразднится крест Христов), и многое другое тому подобное (1 Кор. 2:1 и 1 Кор. 1:17), чем показывается, что (лжеучители) были невежды познанием, и что это есть крайняя степень невежества. Итак, когда надлежало сравнивать в важном, он сравнивает себя с апостолами; а когда (нужно было) показать, что недостаток только мнимый – не делает сравнения, но обращает внимание на самое дело, и показывает его превосходство. И когда не было никакой нужды хвалить себя, он называет себя меньшим из апостолов, и даже недостойным имени (апостольского) (1 Кор. 5:9); а здесь, когда потребовали обстоятельства, говорит, что он ничем не меньше высших апостолов, – потому что знал, что это особенно будет полезно для учеников. Потому и далее говорит: "мы во всем совершенно известны вам" (но во всем явленны есмы во всех к вам). И здесь опять обличает лжеапостолов, что они действуют лукаво. Но о себе и прежде говорил тоже, что он не лицемерил, без обмана и бескорыстно проповедовал слово (Божие). Лжеапостолы иными были на самом деле, и иными показывали себя; но он не таков. Потому и хвалится везде, что ничего не делает для славы человеческой, и не скрывает дел своих. Так и прежде говорил: "открывая истину, представляем себя совести всякого человека" (явлением истины представляюще себе во всякой совести человечестей) (2 Кор. 4:2), и теперь говорит: "мы во всем совершенно известны вам" (во всем явленны есмы к вам). Что же это значит? "Мы невежды, – говорит он, – и не скрываем этого; берем у некоторых, и не умалчиваем об этом. Так и от вас пользуемся, и не притворяемся, что ничем не пользуемся, как делают эти пользующиеся от вас; напротив, мы все открыто делаем пред вами". А так мог говорить только вполне полагающийся на них (коринфян), и во всех словах соблюдающий правду. Потому и ссылается на них, как на свидетелей – и теперь, когда говорит: во всем к вам, и прежде, когда говорил: "мы пишем вам не иное, как то, что вы читаете или разумеете" (не иная бо пишем к вам, но яже чтете и разумеваете) (2 Кор. 1:13).

Защитив себя таким образом, (апостол) далее начинает уже говорить гораздо сильнее. Смысл этих слов таков: "Я жил у вас в крайней нищете"; это именно значит – "себя смиряя" ( унижал себя). "Итак, это ли ставите мне в вину? И потому ли превозноситесь предо мною, что я смирял себя у вас, просил милостыню, терпел тесноту и голод, чтобы вас возвысить?" Как же они возвышались, когда он был в крайности? Так, что они более получали назидания, а не повода к соблазну. Между тем, особенно могло служить к их обвинению и к обличению их слабости то, что (апостол) не мог иначе вести их (к совершенству), как смирившись прежде сам. "Итак, в том ли обвиняете меня, что я смирил себя? Но чрез это вы возвысились". Так как он и прежде говорил, что на него клеветали, будто при личном свидании он смиренен, а в отсутствии смел, то теперь, защищая себя, опять поражает их, говоря: "это я сделал для вас".

Отсюда начинаются уже упреки; впрочем, сказанное прежде делает их сносными. Он сказал: "если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию" (потерпите мало безумию моему). И прежде других своих заслуг, во-первых, хвалится этим (презрением земных благ). Мирские люди больше всего ищут этого; этим хвалились и противники (Павловы). Поэтому он и начинает свою речь не с опасностей, равно и не с чудес, а с презрения земных благ, так как этим особенно гордились (лжеучители); а вместе с тем неприметно обличает их и в любостяжании. 4. Но достойно удивления то, что (апостол), хотя мог сказать, что собственными руками снискивал себе пропитание, не сказал этого, а говорит то, что особенно стыдило их (коринфян), и даже ему не служило к похвале, именно, что он получал от других. И не сказал: я получал, но – "причинял издержки" (уях), т. е., "взял последнее и сделал их бедными". И что еще важнее, брал не для избытка, но для удовлетворения необходимых потребностей. Под словом "содержание" (оброк) разумеет именно: "необходимое к пропитанию". И самое важное – "для служения вам" (к вашему служению), т. е., "мы вам проповедовали, и когда от вас должно было получать пропитание, я получал его от других". Обвинение двойное, или даже тройное, поскольку, и находясь у них, и служа им, и имея нужду в необходимом содержании, получал его, однако, от других. Эти другие, таким образом, имели великое преимущество пред ними. Они оставались беззаботными, а те показали ревностную заботу, издалека посылали ему, тогда как они не могли пропитать его, когда он и у них находился. Но таким образом строго их укорив, (апостол) опять неприметно смягчает укоризну, и говорит: "будучи у вас, хотя терпел недостаток, никому не докучал" (пришед к вам, и в скудости быв, не стужих ни единому). Не сказал: "вы не давали мне", но: "я не брал". Он еще щадит их. Однако и при самом смягчении речи своей опять неприметно поражает их. Слова "будучи у вас" (пришед) и "терпел недостаток" (в скудости быв) весьма выразительны. Чтобы они не сказал: "Что нам было делать, когда ты имел у себя?", он присовокупил: "хотя терпел недостаток, никому не докучал" (и в скудости быв, не стужих вам). Здесь опять слегка укоряет их в том, что они медленно, и как бы неохотно, делали такия пособия. Вслед за тем показывает и самую причину, весьма для них укоризненную, и вместе побуждающую их к соревнованию. Потому и представил эту причину не прямо, но как бы объясняя, откуда и от кого он получал пропитание, чтобы, не вызывая в них никакого подозрения, опять побудить их к милостыне.

Видишь, какой чувствительный удар опять наносит им, представив тех, которые послужили ему? Сперва он возбудил (в коринфянах) желание узнать, кто такие были они, сказав: "другим церквам я причинял издержки" (от иных церквей уях), потом уже и называет их. А это побуждало их к тому, чтобы подавать милостыню. Унизивших себя тем, что не пропитали апостола, он убеждает, по крайней мере, не унижать себя в оказании вспомоществования бедным. Об этом писал он и к самим македонянам, говоря: "в нуждах моих и раз и два присылали мне на нужду в начале благовествования" (посласте ми и единою и дващи, и в начале благовествования) (Флп. 4:16, 15), что и послужило им в величайшую похвалу, потому что в самом начале так отличились. Но заметь, что (апостол) везде выставляет свою нужду, и нигде не говорит об изобилии. Словами "будучи у вас" (пришед) и "терпел недостаток" (в скудости быв) он показал, что пропитание надлежало ему получить от коринфян; а словами "недостаток мой восполнили" (скудость мою исполниша) показывает, что он этого и не требовал, объясняя вместе и причину тому, хотя не настоящую. Какую же? Ту, что от других получил. "Недостаток мой, – говорит, – восполнили пришедшие" (Скудость бо мою исполниша пришедшие). "Потому, – говорит, – никому не докучал, а не потому, чтобы не надеялся на вас". А в самом деле поступил так по последней причине, что и показывает далее, хотя говорит об этом не прямо, но прикровенно, предоставляя (догадываться) совести слушателей, и незаметно указывая на то следующими словами: "да и во всем я старался и постараюсь не быть вам в тягость" (и во всем без стужения себе соблюдох и соблюду). "Не думайте, чтобы я говорил это с намерением получить что-нибудь от вас". Слово же "постараюсь" (соблюду) еще сильнее указывает на то, что он не только теперь не надеется на них, но раз и навсегда отказался взять что-нибудь у них. Вместе с тем показывает и то, что они считали для себя тягостным помогать ему, почему и сказал: "во всем я старался и постараюсь не быть вам в тягость" (без стужения соблюдох и соблюду). Подобно этому говорит он и в первом послании: "…написал это не для того, чтобы так было для меня. Ибо для меня лучше умереть, нежели чтобы кто уничтожил похвалу мою" (не писах, да тако будет о мне: добрее бо мне умрети, нежели похвалу мою кто да испразднит) (2 Кор. 9:15). И здесь опять: "я старался и постараюсь не быть вам в тягость" (без стужения вам себе соблюдох и соблюду).

Потом, чтобы они не подумали, что говорит это для снискания себе большей от них благосклонности, присовокупляет: "по истине Христовой во мне" (есть истина Христова во мне) (ст. 10). "Не подумайте, чтобы я говорил это с намерением получить или более привлечь вас к себе. По истине, – говорит, – Христовой во мне скажу, что похвала сия не отнимется у меня в странах Ахаии" (Есть истина Христова во мне, яко похваление сие не заградится в странах Ахайских). Чтобы опять кто-нибудь не подумал, что он печалится об этом, или говорит так в гневе, он называет поступок свой похвалою. Подобно этому и в первом послании – и там не в оскорбление им говорит: "За что же мне награда? За то, что, проповедуя Евангелие, благовествую о Христе безмездно" (кая убо ми есть мзда? Да благовествуяй без мзды положу благовестие Христово) (2 Кор. 9:18). И как в первом послании называет это наградой, так здесь похвалою, чтобы не слишком пристыдить их словами своими, как будто они не доставляли (ему пропитания), хотя он и просил. "Что ж, – говорит, – и вы готовы бы дать; но я не беру". Слова "не отнимется" (не заградится)" употреблены в переносном значении: они взяты с (преграждаемой) реки, и означает, что слава о нем, что он не берет, разливается всюду (как река): "Вы не заградите подаянием своим моей свободы". Не сказал, однако: "вы не отнимете" (заградите), что было бы более тяжко для них, но: "не отнимется у меня в странах Ахаии" (не заградится в странах Ахайских). И это опять могло их страшно поразить, и весьма достаточно было для того, чтобы повергнуть их в уныние и опечалить – т. е., что одних только их он отвергает. В самом деле, если он хвалится этим, то ему везде бы надлежало хвалиться; а если у вас одних хвалится, то быть может, по вашей немощи.

Итак, чтобы они от такой мысли не впали в уныние, смотри, как он смягчает сказанное. "Почему же так поступаю? Потому ли, что не люблю вас? Богу известно!" (Почто? Зане не люблю ли вас? Бог весть) (ст. 11). Скоро и легко дал решение. Впрочем, и тем не освободил их от вины. Апостол не сказал, что «вы не слабы» или что «вы не сильны», но – люблю вас. А это больше всего увеличивало их вину. От его великой любви к ним происходило то, что он ничего не брал у них, потому что они очень сокрушались.

Поскольку лжеапостолы заботились только о том, чтобы найти какой-нибудь предлог, то следовало отнять его. А они хвалились только этим бескорыстием. Итак, чтобы они ни в чем не имели преимущества, апостолу следовало поправить и это, поскольку во всем прочем они были ниже.

Что ты говоришь? Неужели те, кто проповедует Христа, не берет денег, не вносит иного благовестил, - лжеапостолы? Да, говорит Павел, и именно поэтому они больше всего лжеапостолы, что все делают лицемерно, чтобы обольстить. Лукавые делатели. Они трудятся, но исторгают посаженное. Поскольку они знают, что иначе не были бы приняты, то, надев на себя личину истины, скрывают под нею дело обольщения. И денег, говорит апостол, не берут для того, чтобы получить больше, чтобы погубить душу. Вернее же, и это ложь. Они брали деньги, но только тайно, что апостол и показывает далее. Он уже сделал намек на это, сказав: дабы они, чем хвалятся, в том оказались такими же, как и мы; но впоследствии яснее указал на это, сказав: вы терпите, когда кто вас объедает, когда кто обирает, когда кто превозносится (2 Кор. 11:20). Теперь же обличает их и в другом, говоря: принимают вид. У них только личина, их покрывает овечья кожа.

Что же значит ангела света? Ангела, имеющего дерзновение беседовать с Богом, предстоящего Богу. Но есть и ангелы тьмы, служители диавола, – темные и свирепые. И многих диавол обольстил таким образом, то есть принимая вид ангела света, а не становясь таким. Так точно и эти носят на себе личину апостолов, но не самую силу, потому что не могут. Нет ничего столь диавольского, как делать что-нибудь только для вида. Кто же такие "служители правды"? "Это – мы, – говорит, – проповедующие вам Евангелие, заключающее в себе правду". Или это разумеет он, или то, что и те (лжеапостолы) присваивают себе славу людей праведных. Как же нам узнавать их? От дел их, как сказал Христос (Мф. 7:20). Это вынуждает (апостола) сравнить собственные свои заслуги и их худые дела, чтобы чрез такое сличение обнаружились незаконные (учители). И опять, намереваясь хвалить себя, он обличает прежде их (лжеапостолов), чтобы показать необходимость, по которой он касается этого предмета, и чтобы никто не мог укорять его, зачем говорит о самом себе.

Он продолжает: "Еще скажу" (паки глаголю). И прежде уже делал он много оговорок, "но не довольствуясь, – говорит, – сказанным прежде, я снова повторяю: не почти кто-нибудь меня неразумным" (да никтоже мнит мя безумна быти) (ст. 16). Так делали они (лжеапостолы) – хвалились без всякой причины. А ты заметь, что всякий раз, как (апостол) намеревается говорить в собственную похвалу, наперед оговаривается. "Дело безумия, – говорит он, – хвалиться; но я, не безумствуя, делаю это, а по нужде. Если же вы не поверите, но и видя необходимость, будете осуждать меня, я и в таком случае не отрекусь (от своего дела)". Видишь ли, как он показал, что велика была нужда говорить? В самом деле, если он и такого подозрения не устрашился, то рассуди, какое насилие должен был употребить он, чтобы говорить, как мучился и принуждал себя, когда говорил? Однако и в этом случае со скромностью приступил к делу. Не сказал: "чтобы похвалиться", но, намереваясь сколько-нибудь похвалиться, употребил опять другую оговорку, сказав...

Видишь ли, что хвалиться не есть дело по Господе? "Когда, – сказано, – исполните все … говорите: мы рабы ничего не стоящие" (Егда сотворите вся, глаголите, яко раби неключими есмы) (Лк. 17:10). Но хотя хвалиться само по себе не есть дело по Господе, однако становится таким делом в зависимости от намерения. Поэтому и сказал: "что скажу" (еже глаголю), осуждая не причину, но слова. Цель так высока, что и самые слова делает достойными уважения. Так убийца, хотя убийство строго запрещено, часто хвалится по намерению. И обрезание, хотя не по Господе, однако, бывает таковым по расположению сердца. Подобным образом можно и хвалиться. Почему же он не говорит об этом обстоятельно? Потому что спешит к другому предмету, и из множества предметов даже желающим слушать его говорит об одном том, что полезно. И сказанного им достаточно было к отклонению всякого подозрения. "Как бы в неразумии" (Но яко в безумии). Прежде сказал: "О, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию" (о, да бысте мало потерпели безумию моему); а теперь говорит: "Как в неразумии" (яко в безумии). Чем далее идет, тем яснее делает речь свою. Потом, чтобы ты не подумал, что он все делает "как в неразумии", прибавил: "при такой отважности на похвалу" (в сей части похвалы). Так и в другом месте сказал: "чтобы не остались в стыде мы" (да не постыдимся), а потом прибавил: "похвалившись с такою уверенностью" (в части сей похваления) (2 Кор. 9:4). Еще и в другом месте, сказав: "Или, что я предпринимаю, по плоти предпринимаю, так что у меня то «да, да», то «нет, нет»?" (или, яже совещаваю, по плоти совещаваю, да будет у мене еже ей, ей, и еже ни, ни?) (2 Кор. 1:17), и показав, что не может везде исполнить того, что обещает, потому что предпринимает не по плоти; чтобы кто не возъимел такого же сомнения и об учении его, говорит: "Верен Бог, что слово наше к вам не было то «да», то «нет»" (верен Бог, яко слово наше, еже к вам, не бысть ей и ни) (ст. 18).

И смотри, как, после всего вышесказанного, он опять приводит новые оправдания, присовокупляя и говоря: "Как многие хвалятся по плоти, то и я буду хвалиться" (понеже мнози хвалятся по плоти, и аз похвалюся) (ст. 18). Что значит: по плоти? Внешними вещами: благородством, богатством, мудростью, тем, что имеют обрезание и прародителей евреев, славой среди многих. И заметь благоразумие апостола! Он указал на такие вещи, которые, как доказывает, суть ничто, и потом уже называет похвалу безумием. Действительно, если безумно хвалиться действительными благами, то тем более - ничего не значащими.

Действительно, только неразумному свойственно хвалиться этим... И смотри, как он высмеивает их.

Как же ты сказал: "дабы они, чем хвалятся, в том оказались такими же, как и мы" (да о нем же хвалятся, обрящутся, якоже и мы)? Видишь ли, теперь показывает, что (лжеапостолы) берут, и не только берут, но и сверх меры? Это и значит – "объедать" (поядать). "Когда кто вас порабощает" (Аще кто вас порабощает). "Вы, – говорит, – предали и имущества свои, и плоть свою, и свободу. Стать господами не имений только ваших, но и вас самих, значит уже гораздо больше, нежели брать". На это указывает и прежде, говоря: "Если другие имеют у вас власть, не паче ли мы?" (аще инии власти вашея причащаются, не много ли паче мы?) (1 Кор. 9:12). Потом присовокупляет, что еще важнее: "когда кто превозносится" (аще кто величается). "Рабство ваше нелегко, говорит он; у вас не кроткие повелители, но тяжкие и нестерпимые". "Когда кто бьет вас в лицо" (Аще кто по лицу биет вы). Видишь ли опять крайнюю степень тирании? Сказал же это не потому, что (лжеапостолы) в самом деле били их по лицу, а потому, что они презирали их и бесчестили, вследствие чего и присовокупил...

Вот то, что он хочет сказать: «Разве мы не можем делать то же самое? Однако не делаем. Итак, для чего же вы их принимаете, словно мы не можем делать то же? Заслуживает порицания - терпеть даже глупых людей, а тех, кто вас так презирает, грабит, превозносится, бьет, - это не имеет ни извинения, ни оправдания. Это новый вид обольщения. Другие обольстители и дают, и льстят, а эти и обольщают, и берут, и оскорбляют».
* * * Когда он, по причине ложного о нем отзыва лжеапостолов, поставлен был в необходимость рассказывать о своих делах (а это для него было так тягостно и неприятно, что он отказывался и никогда не хотел объявлять о своих подвигах, напротив открыто называл себя хульником и гонителем), так, когда он увидел совершенную необходимость заградить уста обманщиков и несколько успокоить учеников, то, после многого другого, вот как начал говорить: «а если кто смеет хвалиться чем–либо, то, скажу по неразумию, смею и я». Смотри, какая боголюбивая душа: не только дерзостью, но и безрассудством называет это дело, научая нас никогда не разглашать о своих делах без необходимости, когда никто не принуждает нас к тому, хотя бы и нашлись между нами сделавшие что–нибудь доброе.

Не все евреи были израильтяне, поскольку и аммонитяне, и моавитяне тоже происходили от евреев (См. Быт. 19:36-38).
* * * «А если кто», говорит он, «смеет хвалиться чем–либо, то, скажу по неразумию, смею и я», то есть, так как я вижу совершенную необходимость, то и решаюсь осмелиться и сделать безрассудное дело. «Они Евреи? и я. Израильтяне? и я. Семя Авраамово? и я». Этим, говорит он, превозносятся: пусть же не думают, что нам недостает этого; и мы участвуем в тех же самых (преимуществах).

Никто другой не удостоился так возлюбить Господа, как эта блаженная душа. Апостол говорит все так, как будто уже освободился от тела, воспарил, так сказать, к небу, полагая, что он уже не ходит по земле. Стремление к Богу и пламенная любовь к Нему переместили его разум от чувственного к умопостигаемому, от настоящего к будущему, от видимого к незримому. Ибо такова вера и любовь к Богу! А чтобы ты научился его великому благоразумию, посмотри, что он, столь любящий Господа и пламенеющий в стремлении к Нему, гонимый, преследуемый, побиваемый, переносящий тысячи всяких ужасов... терпя все это, радовался и веселился, поскольку он знал и был уверен, что нынешние тяготы являются для него гарантией величайших вознаграждений и что бедствия приносили венцы. Ведь если Иаков из-за любви к Рахили считал семь лет несколькими днями (См. Быт. 29:20), то этот блаженный еще более считал все ничем, однажды воспламенившись стремлением к Богу и претерпевая все за возлюбленного Христа. Постараемся же, прошу вас, и мы возлюбить Христа. Ничего иного Христос, по Его же изречению, и не требует от тебя, как только любви к Нему от всего сердца и исполнения Его заповедей (См. Мф. 22:37-39).
* * * Смотри здесь, возлюбленный, как добродетельна душа этого блаженного. Он уже назвал дерзостью и безумием совершенное им, — хотя был поставлен в необходимость, однако не удовольствовался сказанным. Но когда решился объявить, что он весьма многим превышает тех, то чтобы не подумал кто, будто он говорит это по самолюбию, опять называет свои слова безумием, как бы так говоря: разве я не знаю, что делаю дело, многим неприятное и мне неприличное? Но меня вынуждает к тому настоятельная необходимость; потому простите мне, что говорю безумные слова. Будем подражать хотя тени его мы, отягощенные таким бременем грехов, — мы, которые, если иногда и сделаем что–нибудь доброе, то не можем и это хранить в сокровищницах сердца, но разглашаем и обнаруживаем из любви к человеческой славе, и такой неуместной говорливостью лишаем себя награды от Бога. С блаженным Павлом ничего такого не было. А что же? «Христовы служители?» говорит он, «в безумии говорю: я больше». Затем он уже открывает и те подвиги свои, коих лжеапостолы не совершили. Да и как могли совершить их люди, которые враждовали против истины, всячески старались воспрепятствовать проповеди благочестия и возмущали умы простых людей? Итак, сказав: «я больше», он уже перечисляет подвиги своего мужества и говорит: «более был в трудах, безмерно в ранах, и многократно при смерти». Что говоришь? Слова твои что–то странны и необычайны. Возможно ли умереть несколько раз? Да, говорит, возможно, если не самым делом, то намерением. Этим он научает нас, что он постоянно подвергался за проповедь таким опасностям, которые угрожали ему смертью, но благодать Божия среди самых опасностей хранила подвижника, чтобы от него ученики получили великую пользу. «При смерти», говорит, «неоднократно.

Почему без одного? Существовал древний закон, по которому получивший более сорока ударов считался у иудеев поруганным. Поэтому, чтобы бьющий в запальчивости и порыве не обесчестил наказываемого, нанеся лишнее число ударов, определили давать без одного, чтобы бьющий, даже если и ударит лишний раз, не превысил сорока, но, всегда оставаясь в пределах узаконенного числа, не смог нанести бесчестия наказываемому.

"Три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение" (Трищи палицами биен бых, единою каменми наметан бых, трикраты корабль опровержеся со мною) (ст. 25). Как последнее относится к Евангелию? Так, что он предпринимал отдаленные путешествия, и притом по морям. "Ночь и день пробыл во глубине морской" (Нощь и день во глубине сотворих). Одни объясняют это в том смысле, что он целые сутки находился среди моря, а другие, что (по разбитии корабля) сутки плавал во глубине морской; последнее согласнее с истиною, а первое не заслуживает и удивления, и (апостол) не поставил бы этого выше кораблекрушения.

"В опасностях на реках" (Беды в реках), потому что принужден бывал переплывать реки. "В опасностях от разбойников, в опасностях в городе, в опасностях в пустыне" (Беды от разбойник, беды в граде, беды в пустыне). "Везде предстояли мне подвиги, в различных местах, странах, городах, пустынях". "В опасностях от язычников, в опасностях между лжебратиями" (беды от язык, беды во лжебратии) (ст. 26). Заметь новый род ратоборства. Не только враги нападали, но имевшие личину братства; и много в этом случае требовалось напряжения, много благоразумия. *** Не пройдем, возлюбленные, этих слов без внимания: каждое из них в отдельности представляет нам море испытаний. Не сказал он об одном путешествии, но «в путешествиях», говорит, «много раз», не (одну) претерпел беду в реках, но многие и различные беды, и все (претерпел) с великой твердостью.

"В труде и в изнурении" (В труде и подвизе). Труды сменялись бедами, беды трудами, следуя непрерывно одни за другими и не давая ему ни малейшего покоя.

Вот открывается перед нами еще другое море испытаний. Словами: «кроме посторонних приключений» или яснее: кроме прочего он дал понять, что им гораздо более опущено, чем сказано. И на этом не остановился, но указывает нам на испытанные им беспокойства от стекавшегося к нему во множестве народа, говоря так: «ежедневно стечение людей, забота обо всех церквах». Вот опять, и этого подвига, хотя бы он был и один, достаточно, чтобы вознести его на самый верх добродетели. «Забота», говорит, «обо всех церквях» — не одной, не двух и трех, но всех, какие только были во вселенной. Сколь обширна земля, которую освещает солнце своими лучами, столь же велико было попечение и заботливость этого блаженного. Вот, какая широта сердца! Вот, какое величие духа!

Вот пастырская любовь! Падения других, говорит он, усиливают и мои страдания, соблазны других и у меня воспламеняют костер скорби. К этому должны стремиться все, кому поручено водительство разумных овец, и пусть они окажутся не хуже того, кто проявил такую неусыпную заботу о неразумных овцах и притом в течение стольких лет (ср. Быт. 29-30)! Там в Ветхом Завете, если бы и было какое-либо нерадение, не было бы вреда; а здесь в Новом Завете, даже если одна разумная овца погибнет или будет похищена зверем, будет большая потеря, величайший вред, невыразимо большое наказание (ср. Лк. 15:3-7)! Ведь если наш Господь не отказался пролить за нее собственную кровь, то какого прощения будет заслуживать тот, кто пренебрегает ею, столь почтенною самим Господом, и не исполняет своего долга в попечении об этой овце?
* * * Но то, что следует далее, закрывает, так сказать, собой все сказанное. «Кто изнемогает», говорит он, «с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся» (2 Кор. 11:29). Вот, какая нежная любовь этого мужа! Вот, какова бдительность! Вот, какова заботливость! Какая мать так терзается внутренне о чаде своем, палимом горячкой и лежащем на одре, как этот блаженный немоществовал за немощных, где бы они ни были, и волновался за соблазнявшихся? Смотри, как сильно он выразился. Не сказал: «кто соблазняется, за кого бы я» не печалюсь; но — «воспламенялся», говорит, являя нам великую силу скорби, и давая знать о себе, что он как бы воспламеняется и внутренне горит за подвергающихся соблазнам. Знаю, что я очень распространил свое поучение, хотя и имел намерение быть сегодня кратким, дабы вы могли несколько отдохнуть от труда постнического. Но не знаю, как я, коснувшись богатства добродетелей этого святого, увлечен этим как бы сильным потоком вод. Потому, остановив слово здесь, прошу любовь вашу постоянно содержать его в уме и непрестанно помышлять о том, что бывший одной с нами природы, подверженный тем же страстям, занимавшийся простым и неважным ремеслом — сшиванием кож и пребывавший в мастерской, когда захотел и решился предаться подвигам добродетели и сделать себя достойным принятия Святого Духа, получил свыше обильнейшие щедроты. Так и нам, если захотим сделать, что следует с нашей стороны, ничто не воспрепятствует получить те же щедроты, потому что Господь щедр и «хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1 Тим. 2:4). Сделаем же себя достойными, и с пламенным усердием, хотя и поздно, обратимся к добродетели, и, подавив свои страсти, сотворим себя способными к принятию Духа, — чего да удостоимся все мы, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Ты видишь, что он никогда не хвалится чудесами, но гонениями и искушениями? Ведь это и есть, говорит он, немощи.

Почему он здесь подтверждает и удостоверяет свои слова, тогда как прежде нигде этого не делал? Потому, может быть, что это было уже давно и мало известно; указанное прежде, как, например, попечение о церквях и все прочее, было им известно. Итак, смотри, какова была брань, если (этнарх) ради него стерег город. Когда же говорю о брани, разумею ревность Павлову. Если бы он не дышал таким огнем ревности, то не воспламенил бы такого неистовства в этнархе. Таково свойство души апостольской – столько терпеть и никогда не колебаться, но все, что ни случится, переносить мужественно, однако, не вдаваться безрассудно в опасности и не бежать им навстречу. Смотри, в самом деле, на какое средство согласился он, чтобы избегнуть осады: «я в корзине был спущен из окна». Хотя он и желал переселиться из этой жизни, однако искал и спасения человеческого, почему неоднократно изобретал и подобные средства, чтобы сберечь себя для проповеди, и не отказывался пользоваться человеческими мерами, когда требовали того обстоятельства. Так он был осторожен и бдителен. Где бедствия были неизбежны, там прибегал к одной благодати; а где искушение не превышало (человеческих сил), там многое и от себя придумывал. Но и здесь опять все приписывал Богу. И как искра неугасимого огня, упавшая в море, хотя и поглощается множеством волн, но потом опять восходит на поверхность столь же светлою, так и блаженный Павел – то как бы в бездну погружался, обуреваемый бедствиями, то освобождался и являлся блистательнейшим, оставаясь победителем в своих злостраданиях.