2-я книга Царств, Глава 11, стих 2. Толкования стиха

Кто же из верующих, да и самих неверующих, услышав, что Давид, поднявшись на крышу дома, возжелал Вирсавию, жену Урии, не возненавидит его? Когда же Урия возвращается после сражения, Давид просит его пойти домой и омыть ноги. На это тот тут же ответил: ковчег и Израиль и Иуда находятся в шатрах... а я вошел бы в дом свой и есть и пить и спать со своею женою! (2 Цар. 11:11). Тогда Давид принимает его за своим столом и вручает ему письмо, через которое он должен погибнуть. В чьём же образе предстаёт восходящий на крышу Давид, как не Того, о Ком написано: Он поставил в них жилище солнцу (Пс. 18:5)? И что означает взять к себе Вирсавию, как не соединиться в духовном значении с законом письма, который связан с плотским человеком? Ведь Вирсавия означает седьмой колодец, то есть то, что через знание закона при действии благодати Духа нам сообщается совершенное познание. И кого обозначает Урия, как не народ иудеев, имя которого истолковывается как «Мой свет от Бога»? И вот, когда народ иудейский вознесён полученным знанием закона, он словно хвалится светом от Бога. Но Давид отнял у этого Урии жену и соединился с ней, и в этом видна рука Сильного, каково значение имени Давид: наш Спаситель явил Себя во плоти, дав знать, что закон духом говорил о Нём. Таким образом, поскольку происходившее соответствовало букве, то он и показал, что взял её от иудейского народа и соединился с ней, потому что он и был возвещён буквой. Но Давид просит Урию пойти домой и омыть ноги, то есть, когда Господь пришёл во плоти, Он просил народ иудейский вернуться к осознанию и смыть слезами грязь их деяний, чтобы понимать заповеди закона в духовном смысле и, найдя источник крещения после суровой строгости заповедей, прийти к воде после трудов.

Давид был мужем по сердцу Господу, и уста его часто воспевали Святого грядущего Христа. Но и он, взойдя на кровлю дома своего, был очарован наготой Вирсавии настолько, что убийство приложил к прелюбодеянию. Заметь здесь, что и в собственном доме человек не может безопасно пользоваться своими глазами. Затем, раскаиваясь, он говорит Господу: Тебе, Тебе единому согрешил я и лукавое пред очами Твоими сделал (Пс. 50:6). Будучи царём, он никого другого не боялся.

И Давид, когда избавился от гонений Саула и от других врагов своих и достиг спокойствия, тогда и подвергся более опасной борьбе – страсти невоздержания, которая и довела его до тягчайшего наказания. Таким образом, особенно тогда и нужно бояться, когда мы избавляемся от бедствий.
*** У Давида дом души его был полон богатства, но он был ограблен, как хищником, удовольствием, потому что оставил доступ к душе открытым и не оградил ее затворами умеренности. В чем же он пренебрег умеренностью? В том, что давал много покоя телу. «Однажды под вечер, – именно так говорит книга Царств, – Давид, встав с постели, прогуливался на кровле царского дома». Вечером уже – он восстал от сна и гулял; сон и после сна гулянье обличают в нем человека, предавшегося распущенности: широкий простор чревоугодию. Какой же вред получился для него отсюда? «И увидел с кровли купающуюся женщину; а та женщина была очень красива» . И послав за ней, обесчестил ее. В том, что он видел, вины еще не было: никто не стал бы обвинять глаза за то, что они видят видимое. Но невинная сама по себе вещь послужила для Давида поводом ко греху, потому что, увидев женскую фигуру, он не поспешил отвести взор от нее, но как будто пригвожден был к ее красоте: он не отрывал глаз от тела женщины, как бы омывал дев своими взорами, и уже не девы были у него в глазах, но блудницы. Столько зла приносит и простой взгляд, если не обуздаешь его вовремя. Так и ныне мы можем распоряжаться пищей по своему усмотрению, как тогда Давид мог управлять своим взглядом. Но приражение греха навлекает ответственность и на невинного. Как именно? Пусть тело довольствует себя пищей: «достоин делатель пропитания своего» (Мф. 10:10).
*** Итак, этот, такой и столь великий муж, снискавший благодать Духа, в юном возрасте обладавший зрелостью старца, коснувшийся свода небес, принявши небесные дары и благодать, положивший конец вой­нам, оказавший бесчисленные подвиги над диаволом, после жизни в целомудрии, кротости и чистоте, после того, как утвердился на царстве, победил без счету врагов, покорил народ, тогда-то – среди все­общего мира – ослабел, чтобы вы научились, какие блага приносит скорбь и сколько зла – покой. И когда (он пал)? Среди белого дня! После обеда, поднявшись с ложа, он прогуливался и увидел обна­женную женщину, купающуюся, очень красивую и благообразную. Я не обвиняю красоты: красота – Божий дар. Увидел он женщину, купаю­щуюся на кровле, жену воина, красивую, прекрасную. Увидел, воспы­лал похотью очес, был уязвлен стрелою. Пусть слушают любопытные, наблюдающие и рассматривающие чужую красоту. Пусть услышат беснующиеся на зрелищах, говоря­щие: «мы только смотрим, это нисколько не вредно». Давид потерпел вред, а тебе не вредно? Он был побежден, а в тебе я должен быть уверен? Имея такую благодать Духа, он получил рану, а ты останешься неповрежденным в этом бесстыдном зрелище? Притом он увидел не блудницу, а женщину целомудренную и честную; и не в театре, а в доме. А ты в театре, где и самое место развращает душу, где ты не смотришь только, но и слушаешь бесстыд­ные слова, где пред тобою блудная обстановка и диавольские песни. Твоя душа поражается со всех сторон: зрением от того, что ты видишь, слухом от того, что ты слышишь, обонянием от того, что ты обоняешь. Такая гибель, такая пропасть, и я могу поверить тебе, что ты не сделаешься добычей зверя? Ведь ты не камень, и не же­лезо? Ты человек, причастный общей слабости нашей природы. Дер­жишь огонь, и не горишь? С чем это сообразно? Положи светиль­ник на сено, и скажешь ли ты мне, что оно не загорится? Каково сено, такова и наша природа.
*** Он начал дурно смотреть, когда увидел купающуюся женщину: она купалась, он погружался в грязь; она очищалась, а он осквернялся; она употребляла воду для наружного очищения, а он изнутри воспламенялся. Это заслуживало не песен и похвал, но порицаний и упреков.

Епископу Исидору. Если можно, надлежит избегать всяких собеседований с женщинами, как располагающих к какой–то изнеженности. Если же, по требованию обстоятельств или по делам, касающимся снабжения нищих, сие невозможно, то надобно говорить с ними, смотря вниз, потому что во многих или и во всех, побежденных красотою женскою, сквозе окна взыде смерть (Иер. 9:21), преодолевшая даже великого Пророка и царя, когда посмотрел он на этот смертоносный водоем.

Среди прочего блаженный Иероним Стридонский указывает нам на то, что Вирсавия символизирует Церковь или человеческую плоть, а Давид, как то во многих отношениях многократно и во многих местах обнаруживается, несет на себе отблеск образа Господа нашего Иисуса Христа. И как Вирсавия купалась в источнике без одежд и восхитила Давида и была достойна царских объятий, а муж её Урия лишился жизни по воле монарха, так и Церковь как собрание верных, когда очистилась от грязи грехов, омытая таинством святого крещения, соединилась с Господом нашим Иисусом Христом. В описываемые времена грядущие таинства Господа обозначились в деяниях царя Давида. И то, что тогда выглядело постыдным деянием среди человеков, следует, однако, рассматривать как прообраз грядущего великого таинства.

Кровля дворца. Вечерний бриз, приносящий прохладу в Иерусалим, побуждает многих жителей города подняться на кровли своих домов, чтобы отдохнуть от дневных трудов. В архитектурном отношении царский дворец мало отличался от обычных жилых домов, кровли которых были приспособлены для времяпрепровождения и сна (1 Цар. 9:25).

под вечер Давид, встав с постели. Бездеятельное времяпрепровождение Давида явно противопоставлено активным действиям Иоава и его людей (ср. ст. 1 и 11). на кровле царского дома. Своего рода восстановление справедливости можно усмотреть в том, что на той же плоской кровле дворца, находясь на которой Давид поддался искушению взять жену другого человека, Авессалом овладеет его собственными наложницами (16,22).

Какую же пользу приносят несчастья, скорбь и заботы, научаемся тому из сей истории. Ибо говорит она, что божественный Давид, гонимый Саулом, преуспевал во всяком любомудрии; сражаясь и занимая ум воинскими заботами, вел жизнь по Божественным законам, получив же малую ослабу, подвергся поползновению. Сказано: «бысть при вечере, и воста Давид от ложа своего, и хождаше на крове дому царского, и увиде жену с крова мыющуюся; жена же взором добра велми». Великая и сильная предстояла брань, и покой, и роскошь, и царский сан, и власть, и телесная красота, и встреча по насыщении пищею, когда и в подвижниках воспламеняется искра, так что пища делается как бы подлитым елеем. Известно же, что у Давида и от природы была особенно сильная страсть похотливости, ибо не имел бы он многих жен, если бы не побуждала к тому сама природа. Но многоженства ни один закон не возбранял тогда, а прелюбодеяние ясно воспрещал Божественный закон. Хотя просто, без любопытства, проникнув взором, Давид «увиде жену мыющуюся,» но не бежал от этого зрелища, как пагубного, напротив того, обольщенный приманкою красоты, поглотил он уду греха.