1-ое послание ап. Иоанна, Глава 4, стих 18. Толкования стиха

Святой Иоанн говорит в Соборных посланиях своих: «совершенна любы вон изгоняет страх» (1 Ин. 4:18). Что хочет сказать нам чрез сие святой Апостол? О какой любви говорит он нам и о каком страхе? Ибо пророк Давид говорит в псалме: «бойтеся Господа вси святии Его» (Пс. 33:10), и много других подобных изречений находим мы в Божественных Писаниях. Итак, если и святые, столько любящие Господа, боятся Его, то как же святой Иоанн говорит: «совершенна любы вон изгоняет страх»? Святой хочет нам показать этим, что есть два страха: один первоначальный, а другой совершенный, и что один свойствен, так сказать, начинающим быть благочестивыми, другой же есть страх святых совершенных, достигших в меру совершенной любви. Например, кто исполняет волю Божию по страху мук, как мы сказали, ещё новоначальный: ибо он не делает добра для самого добра, но по страху наказания. Другой же исполняет волю Божию из любви к Богу, любя Его собственно для того, чтобы благоугодить Ему: сей знает, в чём состоит существенное добро, он познал, что значит быть с Богом. Сей-то имеет истинную любовь, которую Святой называет совершенною. И эта любовь приводит его в совершенный страх, ибо таковый боится Бога и исполняет волю Божию уже не по страху наказания, уже не для того чтобы избегнуть мучений, но потому, что он, как мы сказали, вкусив самой сладости пребывания с Богом, боится отпасть, боится лишиться её. И сей совершенный страх, рождающийся от этой любви, изгоняет первоначальный страх: посему-то Апостол и говорит: «совершенна любы вон изгоняет страх». Однако невозможно достигнуть совершенного страха (иначе), как только первоначальным страхом. Ибо трояким образом, как говорит Василий Великий можем мы угодить Богу: или благоугождаем Ему, боясь муки, и тогда (находимся) в состоянии раба; или ища награды, исполняем повеления Божии, ради собственной пользы, и посему уподобляемся наемникам; или делаем добро ради самого добра, и (тогда) мы находимся в состоянии сына. Ибо сын, когда приходит в совершенный возраст и в разум, исполняет волю отца своего не потому, что боится быть наказанным, и не для того, чтобы получить от него награду, но собственно потому и хранит к нему особенную любовь и подобающее отцу почтение, что любит его, и уверен, что все имение отца принадлежит и ему. Таковой сподобляется услышать: уже неси раб, но сын и наследник Божий Иисус Христом (Гал. 4:7). Таковой уже не боится, как мы сказали, Бога, конечно тем первоначальным страхом, но любит Его, как и святый Антоний говорил: я уже не боюсь Бога, но люблю Его. И Господь, сказав Аврааму, когда он привел для жертвоприношения Ему сына своего: ныне познах, яко боишися ты Бога (Быт. 22:12), сим означил тот совершенный страх, который рождается от любви. Ибо (иначе) как бы он сказал: ныне познах, когда (Авраам) уже сделал столько из послушания Богу, - оставил все свое, и переселился в чуждую землю, к народу служившему идолам, где не было и следа Богопочитания, и сверх(всего) этого навел (на него Бог) такое страшное искушение - жертвоприношение сына, и после сего сказал ему: ныне познах, яко боишися ты Бога. Очевидно, что Он говорил здесь о совершенном страхе, свойственном святым, которые уже не по страху мучения и не для получения награды исполняют волю Божию, но любя Бога, как мы многократно говорили, боятся сделать что-либо против воли Бога, ими любимого. Посему-то и говорит (Апостол): любы вон изгоняет страх; ибо они уже не по страху действуют, но боятся, потому что любят. В сем состоит совершенный страх.

Он истинно говорит. Значит, если ты не хочешь иметь страх, прежде реши, обладаешь ли ты уже совершенной любовью, которая изгоняет страх. Если же страх исключается до достижения этого совершенства, то надмевает гордость, а не назидает любовь.

Эта любовь так совершенна, что имеет дерзновение перед судом Божьим, и из сердца верующего совсем изгоняет страх. Конечно, Апостол говорит здесь о страхе рабском, который несовместим с сыновней любовью к Богу: страх сыновний этой любовью не исключается.

Как совершенная любовь доставляет дерзновение в день суда? – Это раскрывает Апостол из самого свойства такой любви. В любви нет страха: говорит Апостол о страхе рабском, который возбуждается в душе ожиданием наказания. Но эта любовь не исключает сыновнего страха, или того безболезненного и приятного чувства бдительного внимания к себе и опасения, как бы чего не сделать неугодного Богу, как бы в чем не нарушить Его заповеди. Эта внимательная заботливость, возвышая деятельность любящего, очищает и совершенствует самую любовь, и тем умножает плоды её – мир и радость в Боге. И это есть основание того дерзновения в день суда, о котором говорит Богослов. Так совершенная любовь изгоняет страх или освобождает душу от рабского страха пред Богом; истинно любящий Бога с детскою преданностью и доверенностью обращается к Нему, просит Его, прославляет Его, уповает на Него, – взывая, по слову Апостола, Авва, Отче (Рим. 8:15).

Потому что в страхе есть мучение. Страх несвойственен любви; страх противен существу любви: любовь есть чувство приятное, радостное; а, страх, напротив, есть чувство неприятное, болезненное, тягостное, мучительное. Боящийся несовершен в любви. Кто чувствует в душе рабской мучительный страх пред Богом: тот, явно, еще не достиг совершенной любви, или потому, что не имеет искренней любви, или потому, что любовь его непостоянна, или нетверда, и не оправдывается делами. Если кто боится Бога, как раб строгого господина, то явно, что он не имеет сыновней любви и преданности к Богу, как всеблагому и любвеобильному Отцу.

Страх муку имать. Страх разумеется рабский, потому что дети не боятся отца; страх наказания за грехи, за неисполнение слов Господа: этот страх тем мучительнее, чем более человек сознаёт свою виновность перед Богом и Божие правосудие.

Через все нас ведет и во всем нас держит Божественная Христова любовь. Только с ней у нас нет страха. Нас не страшит ни смерть, ни грех, ни дьявол, ни мучения, ни несчастия.  В Божественной любви присутствуют все Божественные силы Христа, и если они имеются, то что нас может устрашить? Может быть, смерть или грех, или, может, ад и все силы зла? Ничего из всего этого. Эта любовь, всегда совершенная, если есть в нас, то она изгоняет всякий страх из нас. Поэтому христиане и являются единственными истинными героями в мире, единственными бесстрашными победителями всего “страшного”, всего земного. Только один путь существует, которым любовь Христова печатлеется в нас неизгладимо и глубоко. И этот путь составляют все евангельские добродетели. Евангельская любовь развивается, живет и совершенствуется только посредством остальных евангельских добродетелей: молитвы, поста, праведности, смиренномудрия, надежды и веры. Это путь, который выводит и рождает совершенную любовь. Поэтому святой Иоанн Богослов благовествует: В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви.

φόβος страх, τελεία fem. пот. от τέλειος совершенный, έξω внешний, вне. βάλλει praes. ind. act. от βάλλω выгонять, изгонять, отгонять от дверей (RWP). κόλασις наказание. Это дисциплинарное внушение нарушителю (Westcott). φοβούμενος praes. med.part, от φοβέομαι бояться, страшиться, τετελείωται perf. ind.pass, от τελέω совершенствовать.

Совершенная любовь, говорит Иоанн, изгоняет страх, ведь совершенство - это верная любовь человека.

Считалось, что грех часто вызывает страх (см., напр.: Быт. 3:8; "Послание Ари-стея, 243). Философы-стоики не боялись ничего, поскольку, по их представлениям, обстоятельства не могут окончательноуничтожить разум человека, уверенность же Иоанна в том, что истинные верующие не испытывают страха, относится не ко всем обстоятельствам. Речь идет о наказании в день суда (4:17).

Итак, не была другой истина, в которую надо было вникнуть, и не другим учение, которое следовало проповедовать, но надлежало, чтобы способность тех, кто обучался, увеличилась, и увеличилась твердость той любви, которая гонит всякий страх наружу и не боится ярости преследователей.

Посему и приходят явные скорби, дабы мы, хотя бы через них, снова обратились к благочестию. Младенцы ищут Бога, боясь земной опасности, а преуспевающие держатся стремлением, ибо совершенная любовь изгоняет страх.
*** В сравнении с той любовью, которая совершенна, эти дарования говорение языками и тому подобное еще частичны. И кто пребывает на этой ступени, если будет в небрежении, то случается, что и падет. А кто имеет любовь, тот не может падать. Сказываю же тебе о людях, которых видел, что имели они все дарования и соделались причастниками Духа (Ср. Евр. 6:4) но, не достигнув совершенной любви, падали.

ВОПРОС. Если боящийся не совершен в любви (1 Ин. 4:18), то почему "несть лишения боящымся Его" (Пс. 33:10)? Если нет лишения, то ясно, что боящийся совершенен. Каким же образом боящийся не совершенен? ОТВЕТ. Прекрасное благочиние Божественных Писаний, определяя по спасительному законоположению Духа степени тех, кто от внешней множественности страстей направляется к Божественному Единству, называет "боящимися" вводимых в благочестие и пребывающих еще преддверии божественного храма добродетелей; стяжавших же соответствующий навык в добродетельных помыслах и нравах¹ обычно называет "преуспевающими"; а достигших уже умозрительным путем самой вершины проявляющейся в добродетелях Истины нарицает "совершенными"². Итак, ни боящийся Господа, всецело отвратившийся от ветхого жития в тлении страстей и из страха Божия предавший всё свое душевное расположение божественным повелениям, не лишен ни одного из благ, приличествующих вводимым в благочестие, хотя он еще не приобрел навыка в добродетелях и не сделался причастником мудрости, проповедуемой между совершенными (1 Кор. 2:6); ни преуспевающий не лишен ни одного из благ, относящихся к его степени, хотя он и не стяжал еще самого ведения божественных тайн, отличающего совершенных. Опять же те, которые мужественно проходят деятельное любомудрие как не освободившие еще душу от страха и памятования о будущих божественных наказаниях, пусть будут признаваемы нами за "боящихся", которые, согласно блаженному Давиду, нисколько не лишены того, что не обходимо для борьбы за истину с супротивной силой, хотя им и не хватает дарованных свыше и распространяющихся в уме таинственных созерцаний, свойственных совершенным. А удостоившиеся уже мистическим образом созерцательного богословия, очистившие ум от всякого материального представления и носящие безукоризненный образ и подобие божественной красоты пусть будут для нас "возлюбленными". Итак, согласно блаженному Давиду, боящимся (как "боящимся") несть лишения³, хотя "боящийся" и не обладает полнотой и совершенством непосредственного единения со Словом, наравне с "любящими" Господа. Ибо каждый в своем порядке (1 Кор. 15:23) и в определенной для него обители имеет совершенство, хотя один по сравнению с другим и бывает более возвышенным по качеству или количеству духовного возмужания. Поскольку же страх бывает двояким, по написанному: бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне (Мф. 10:28), и: страх Господень чист, пребываяй в век века (Пс. 18:10), и: велий и страшен есть над всеми окрестными Его (Пс. 88:8), то должно исследовать, как любовь изгоняет страх, если он пребываяй в век века, а также как Бог пребудет в беспредельные века страшным для всех, кто окрест Его? Или лучше: поскольку страх, как я сказал, бывает двояким, один - чистым, другой - нечистым, то, значит, тот страх, который, будучи нечистым, возникает при проступках и в ожидании наказания, имеет причиной своего происхождения грех, а поэтому не пребудет всегда, уничтожаемый вместе с грехом через покаяние; чистый же страх, всегда возникающий независимо от памятования при проступках, не уничтожается никогда. Потому что он каким-то сущностным образом был внедрен Богом в тварь, делая явной для всех естественную досточтимость Его превосходства, превышающего всякое царство и силу. Поэтому тот, кто не боится Бога как Судью и не благоговеет пред Ним по причине преизбыточествующего превосходства Его беспредельной силы, справедливо не имеет лишения, будучи совершенным в любви, хотя и с благоговейным страхом и подобающим преклонением любит Бога. Такой человек стяжал страх, пребывающий в век века, и ему несть лишения ни в чем. Таким образом, созвучны друг с другом пророк и Евангелист: один, говоря, что несть лишения боящимся Господа чистым страхом, а другой - что боящийся Его как Судью вследствие загрязненной совести не совершенен в любви. Согласно такому пониманию, Бог является страшным для всех, кто окрест Его, как бы примешивая страх к любви у тех, кто любит Его и окажется окрест Его. Ибо любви самой по себе, без страха, присуще становиться презрением, как то часто бывает, если близость, естественно рождаемая ею, не сдерживается уздой страха. Если угодно, исследуем и что значит окрест Его (Пс. 88:8). Окружаемый имеет окружающих его. Поскольку же Господь имеет окружающих Его, то под "находящимися позади" будем подразумевать тех, которые путем заповедей и в соответствии с деятельной добродетелью безупречно пошли за Господом Богом; под "находящимися слева" - успешно осуществляющих естественное созерцание в духе с помощью благочестивого постижения судов Божиих, ибо Книга Притчей Соломоновых говорит о мудрости: В шуйце же ея богатство и слава (Притч. 3:16); под "находящиеся справа" - тех, кто воспринял чистое от чувственного мечтания и нематериальное ведение умопостигаемых существ, ибо лета жизни в деснице ея (там же); под "находящимися спереди" - тех, кто в силу преизбыточествующего и духовно-страстного влечения к божественной Красоте удостоился наслаждения созерцать Бога лицем к лицу. Если же в этом выражении содержится другой, более возвышенный глубокий смысл, то он доступен вам и подобным вам божественным мужам.

*** См. (Пс. 2:11)

В любви нет страха и проч.: все изречение этого стиха составляет как бы апостольское толкование изречения предшествующего стиха — совершенство любви до дерзновения в день суда, или даже одного слова — дерзновение. Страх есть в этом смысле понятие, противоположное понятию дерзновения, так как страх заключает в себе понятие муки или мучения, которое совершенно противно понятию любви; страх и любовь — понятия несовместимые. Если любящий брата своего, пребывая в Боге, достигает такого совершенства любви, что имеет дерзновение пред Богом в день суда, то душе его не может быть причастен никакой страх, так как любовь изгоняет из души страх. Есть страх рабский, есть страх сыновний. Апостол говорит именно о страхе рабском, который противоположен любви; этот страх возбуждается ожиданием наказания, и потому он заключает в себе муку, или мучение. Этот страх исключается любовию, но ею отнюдь не исключается страх сыновний, или то безболезненное и приятное чувство бдительного внимания к себе и опасения, как бы не сделать чего неугодного Богу. Совершенная любовь освобождает душу от этого рабского страха и вселяет в нее мир и покой и надежду дерзновения, — это высшее состояние счастия человека на земле. — «Основываясь на словах Давида: бойтесь Господа, все святые Его (Пс. 33:10), иные спросят: как теперь Иоанн говорит, что совершенная любовь изгоняет страх? Неужели святые Божии так несовершенны в любви, что им заповедуется бояться? Отвечаем: страх — двоякого рода. Один — предначинательный, к которому примешивается мучение. Человек, совершивший худые дела, приступает к Богу с боязнию и приступает для того, чтобы не быть наказанным. Это — страх предначинательный. Другой страх — совершенный. Этот страх свободен от всякой боязни, почему и называется чистым и пребывающим в век века (Пс. 18:10). Что же это за страх и почему совершенный? — Потому, что имеющий его совершенно восхищен любовию и всячески старается о том, чтобы у него ничего не недоставало такого, что сильно любящий должен сделать для любимого» (Феофилакт). — В страхе есть мучение: неприятное, тягостное, болезненное чувство и мучительное; это как бы предвкушение будущего мучения грешника, тогда как любовь — предвкушение сладостного, светлого, райского состояния. — Боящийся несовершен в любви: кто боится Бога, как раб строгого господина, тот очевидно не имеет сыновней искренней любви и преданности Богу и очевидно несовершен в любви к Богу.

Какой седьмой дар Святаго Духа?    Ответ. Страх Божий. Он должен быть подобен тому страху, какой имеют дети к своим родителям, а не тому, какой имеют рабы к своим господам. О первом говорит Псалмопевец: «Бойтеся Господа, вси святии Его, яко несть лишения боящымся Его» (Пс. 33:10). О втором говорит Апостол: «Страха несть в любви, но совершенна любы вон изгоняет страх, яко страх муку имать: бояйся же не совершися в любви» (1 Ин. 4:18). Бояться Бога сим образом, т.е. из любви, повелевает Писание, когда говорит: «Боящиися Господа, восхвалите Его, все семя Иаковле, прослaвитe Его, да убоится же от Него все семя Израилево» (Пс. 21:24). Кто имеет таковый страх к Господу, тот сохраняет заповеди Его, как сказано: «аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет» (Ин. 14:23). Вопрос 80. "О восьмом члене Символа веры". Православное исповедание Кафолической и Апостольской Церкви Восточной

Дерзновение в день суда необходимо обусловливается высочайшим нравственным совершенством, до степени подобия идеалу христиан Самому Христу. Но необходимо помнить, что дерзновение пред престолом Судии не составляет главного предмета речи Апостола; он занят вопросом о любви и, определяя высший результат совершенной любви, тем самым хочет показать отличительный признак, но которому можно узнать о совершенстве ее. С этой точки зрения 18 стих представляет собою не новую какую-либо мысль, присоединяемую к прежде раскрытой, но более подробное развитие мысли предыдущего стиха; при этом опять таки главная цель Апостола показать различие между совершенною и несовершенною любовью, – различие, которое каждый христианин может определить на основании собственного внутреннего опыта. Если дерзновение обусловливается совершенною любовью, то ясно, что с нею несовместим страх; иначе не было бы и дерзновения. Апостол высказывает совершенно всеобщие положения: φόβος есть страх вообще, по его понятию и существу, а не страх пред Богом; равно как и ἀγάπη есть любовь вообще, а не любовь к Богу. Φόβος и ἀγάπῃ противопоставлены друг другу как противоположные принципы, и Апостол утверждает, что в любви нет места для страха. Даже более того: не только в ней самой нет страха, но и во всей области, в которой она действует или которую наполняет, любовь не терпит страха наряду с собою, но постоянно изгоняет его вон: ἔξω βάλλει – сильнее, чем ἐκίδάλλει, – оно дает представление об определенных границах духовной деятельности, в которых владычествует любовь, расширяя их по мере своего совершенствования на счет царства страха. Но совершенное изгнание страха возможно только тогда, если сама любовь есть τελεία – совершенная. В отличие от τετελειωμένη, τελεία дает мысль о любви, совершенной во всех своих частях, в силу достижения ею своего полного развития: она есть совершенная, а не делается такою. Апостол берет любовь на той ступени ее совершенства, когда уже как будто нет никаких следов того, что она прежде была несовершенною и достигла настоящего своего состояния только долгим путем развития. В этой любви не только нет страха, но и не может быть по самой природе любви: постоянное ее свойство и стремление – исключать всякий страх. Основание, почему совершенная любовь и страх несовместимы, Апостол указывает таким образом: ὅτι ὁ φόβος κόλασιν ἔχει. Выражение краткое и по смыслу темное; и можно положительно сказать, что существует столько различных толкований его, сколько экзегетов. Трудность представляетκόλασις, которое по общепринятому пониманию, означает «наказание», «кару», или «муку», «мучение», как внутреннее состояние. При этом остается совершенно непонятным, каким образом так понимаемое κόλασις может устанавливать указанное отношение между ἀγάπῃ и φόβος. Ни один из известных нам экзегетов нашему мнению, не дал удовлетворительного ответа на этот вопрос. Нам кажется более согласным с контекстов иное разрешение этого трудного места.745 Предварительно устанавливаем следующие положения. 1) Глагол ἔχει указывает, что κόλασις принадлежит τῷ φόρῳ, как его постоянная собственность: во всякое время φόβος имеет κόλασιν и, пожалуй, немыслим без него. 2) ἁγἀπη и φόβος означают внутренние духовные состояния; поэтому и κόλαις должно быть отнесено к той же области. 3) Κόλασις происходит от глагола κολάζω, который действительно значит: карать, наказывать, взыскивать, и отличается от τιμωρέομαι тем, что последний имеет в виду удовлетворение оскорбленного (будет ли это личность или закон), а первый – исправление оскорбителя, преступника, и таким образом указывает на дисциплинарные взыскания. Отсюда и κόλασις получает значение: мука, мучение, страдание (cp. Mф. 25:46), а также: кара, наказание. Но дело в том, что это производное и второстепенное значение глагола κολάζειν; первоначальное же значение его: обрезывать, напр., ветви дерева, чтобы они не разросшись в ширь, далее – сдерживать, удерживать в известных пределах, не давать воли, обуздывать, укрощать, умерять: κεκολασμένος περί τί – воздержный от чего-либо; τὸ κεκολασμένον – воздержание.746 Нам кажется, что гораздо целесообразнее остановиться именно на этом первоначальном значении глагола κολάζω и от него произвести значение существительного κόλασις, долженствующего обозначать внутреннее состояние, как стремление заключиться в строго ограниченных пределах. Ἡ ἀγάπη в основе своей совершенно исключает эгоизм, замкнутость. Любовь предполагает объект для которого любящий готов жертвовать всем, что принадлежит ему; он живет интересами другого, в него переносит центр своей жизни; этот другой имеет свободный доступ в душу любящего: для него она открыта. Ἡ τελεία ἀγάπη означает не только высшую степень интенсивности чувства в отношении к другому определенному объекту, но вместе с этим расширяет и круг объектов до самых широких пределов. Любящий совершенною любовью сам всецело проникнуть ею, и она кладет глубокий отпечаток на все его жизненные проявления. В этом имеет свое основание и παῤῥησία – такое отношение к другому, в силу которого мы обращаемся с ним совершенно свободно: ничто не удерживает нас сказать другому все, что у нас на сердце; во всех отношениях мы обращаемся к нему с полным доверием. Напротив, чем менее совершенна любовь, тем более уменьшается как круг объектов любви, так и интенсивность самой любви. Человек ставить пределы, внутри которых он полный хозяин и куда он не позволяет проникать никому стороннему; он резко различает свои интересы от чужих, ревниво оберегает их, опасаясь их нарушения. Несоразмерность его собственных сил с бесконечно великими силами окружающего мира служит постоянным источником страха за свое благосостояние; но чем больше он боится, тем больше обособляется от всего мира, замыкается в своем собственном «я». В этом самозаключенном и самолюбивом уединении, окруженный миром, в котором он видит своего постоянного врага, не любящий проводит жизнь в постоянном страхе. Поэтому со страхом неразрывно соединена и ненависть; они взаимно укрепляют друг друга. На этом основывается жизненная правда наречения: oderint, dum metuant. Таким образом, действительно любовь и страх оказываются понятиями, взаимно исключающими друг друга: если совершенная любовь обнаруживается в παῤῥησία и с нею неразрывна, то φόβος всегда соединен с самозаключенностью – κόλασις, и эта самозаключенность, дающая устойчивость страху, и составляет то коренное свойство, по которому он несовместим с совершенною любовью. Из сказанного ясно также и то, что отношение между ἀγάπη и φόβος обратно пропорциональное: чем более совершенна любовь, тем меньше κόλασις и, следовательно, – страха; и чем больше страха, тем больше самозамкнутости и, следовательно, тем менее совершенна любовь. В этом заключается верный знак совершенства или несовершенства любви и, так сказать, масштаб для измерения состояния ее. Прямым следствием из раскрытых положений является то, что, где есть страх, там любовь еще не достигла совершенства. Апостол Иоанн и высказывает эту мысль, но – по свойственному ему образу речи – не как следствие из сказанного, а по противоположности с мыслью главного предложения, заменяя при этом абстрактную форму выражения конкретною: ὁ δὲ φοβούμενος οὐ τετελείωται ἐν τῇ ἀγάπῃ. Противоположность здесь, как само собою понятно, не придаточному предложению, но главному или – лучше сказать – двум первым предложениям: φόβος οὐκ ἔστιν ἐν τῇ ἀγάπῃ, ἀλλ’ ἡ τελεία ἀγάπη ἔξω βάλλει τὸν φόβον. Замечательно здесь различие ἀλλ’ и δέ: первое устанавливает резкую противоположность, второе имеет дело с ограничением или возражением.747 Praes, ὁ φοβούμενος указывает на постоянное состояние: в ком страх есть постоянное свойство, в том развитие любви не достигло своей конечной цели – οὐ τετελείωται. Предлог ἐν (τῇ ἀγάπῃ), как и всегда, указывает сферу, в которой проявляется энергия глагола.

Если будем так жить, то будем иметь дерзновение пред Ним и будем свободны от всякого страха" (Феофил.). Если отличительный признак совершенной любви составляет дерзновение, то противоположное дерзновению чувство страха не должно иметь места не только в самой любви, но и в той области, в которой она действует: "в любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх", - разумеется страх рабский, возбуждаемый ожиданием наказания и потому заключающий в себе мучение; и "боящийся несовершен в любви". Основываясь на словах Давида: "бойтесь Господа, все святые Его..." (Пс. 33:10), иные спросят: как теперь Иоанн говорит, что совершенная любовь изгоняет страх? Неужели святые Божии так несовершенны в любви, что им заповедуется бояться? Отвечаем. Страх двоякого рода. Один - предначинательный, к которому примешивается мучение. Человек, совершивший худые дела, приступает к Богу с боязнью, и приступает для того, чтобы не быть наказанным. Это - страх предначинательный. Другой страх совершенный. Этот страх свободен от такой боязни, почему и называется чистым и пребывающим в век века (Пс. 18:10). Что же это за страх и почему он совершенный? Потому, что имеющий его совершенно восхищен любовью и всячески старается о том, чтобы у него ничего не доставало такого, что сильно любящий должен сделать для любимого" (блаж. Феофил.).

Ибо, достигши добрыми делами совершенства в любви, будем далеки от страха. В подтверждение сего и прибавляет: совершенная любовь изгоняет страх. Какой же страх? Сам он говорит, что страх мучения. Ибо можно иного любить и по страху наказания. Но такой страх не есть совершенный, то есть несвойствен совершенной любви. Сказав это о совершенной любви, обязательно говорит, что мы должны любить Бога, потому что Он прежде возлюбил нас, и как Он прежде сотворил нам благо, то мы тем усерднее должны принуждать себя к воздаянию за оное. Основываясь на словах Давида: бойтесь Господа, святые Его, ибо нет скудости у боящихся Его (Пс. 33:10), иные спросят: как теперь Иоанн говорит, что совершенная любовь изгоняет страх? Неужели святые Божий так несовершенны в любви, что им заповедуется бояться? Отвечаем. Страх двоякого рода. Один - предначинательный, к которому примешивается мучение. Человек, совершивший худые дела, приступает к Богу с боязнью, и приступает для того, чтобы не быть наказанным. Это - страх предначинательный. Другой страх - совершенный. Этот страх свободен от такой боязни; почему и называется чистым и пребывающим вовек (Пс. 18:10). Что же это за страх, и почему он совершенный? Потому, что имеющий его совершенно восхищен любовью и всячески старается о том, чтобы у него ничего не недоставало такого, что сильно любящий должен сделать для любимого. Под страхом здесь разумеется страх предначинательный. Кто искренно любит Бога, тот творит угодное Ему не по страху наказания, а по влечению к добродетели и по любви к Богу, не ограждая себя даже законным страхом, заключающимся в любви к хорошему. И тот страх, который делает что-нибудь для того, чтобы не подпасть наказанию, тождествен с первым. Посему и прибавлено: в страхе есть мучение.