Псалтирь, Глава 101, стих 15. Толкования стиха

(2)    Но что мы слышим в псалме об Иерусали­ме? «Поскольку рабы Твои полюбили и камни его, и о прахе его жалеют, Ты, восстав, умилосердишься над Сионом, ибо пришло время, чтобы Ты помило­вал его» (ср. Пс. 101:14-15). Когда пришло время, чтобы Бог явил милость, пришел Агнец. Что за Аг­нец, Которого волки боятся? Что за Агнец, Кото­рый поверг льва убивающего? Ибо сказано, что ди- авол — рыскающий и рыкающий лев, ищущий, кого поглотить (ср. 1 Пет. 5:8). Кровью Агнца был одо­лен лев. Смотрите, какое зрелище для христиан!

 Что же он говорит здесь? Ибо твои рабы наслаждаются камнями ее  Псалом 101:14 . В чьих камнях? В камнях Сиона? Но есть там и те, которые не являются камнями. Не камни чего? Что же тогда следует? и пожалей прах его. Под камнями Сиона я понимаю всех пророков: там был голос проповеди, посланный прежде, оттуда приняло служение Евангелия , через их проповедь стал известен Христос . Поэтому рабы твои насладились камнями Сиона. Но те неверные отступники от Бога , оскорбившие своего Создателя своими злыми делами , вернулись на землю, откуда они были взяты. Они стали прахом, они стали безбожными. Но подожди, Господь; потерпи нас, Господь; будь долготерпелив, Господи: да не ворвется ветер и не сметет прах сей с лица земли. Пусть придут рабы Твои, пусть придут, пусть узнают в камнях голос Твой, пусть пожалеют прах Сиона, пусть сформируются по образу Твоему: пусть скажет прах, чтобы не погибнуть: Помни, что мы - лишь прах. Это Сиона: не было ли то, что распяло Господа, прахом? Что еще хуже, это была пыль от разрушенных стен; вообще прах это был, но тем не менее не напрасно было сказано об этом прахе: Отче, прости им. Из этого самого праха возникла стена из многих тысяч уверовавших и возложивших цену своего имущества к ногам Апостолов. Из этого праха тогда возникла человеческая природа , оформленная и прекрасная. Кто из язычников поступал так? Как мало тех, кем мы восхищаемся за то, что они сделали это, по сравнению со многими тысячами этих обращенных? Сначала вдруг три, потом пять тысяч; все жили в единстве, все клали цену своего имущества, которое они продали, к ногам Апостолов, чтобы раздать его каждому, по мере нужды каждого, у которых была одна душа и одно сердце к Богу. Кто сотворил это даже из того самого праха, как не Тот, Кто сотворил самого Адама из праха? Итак, это касается Сиона, но не только Сиона.

Камни — святые; земля же, т. е. грешники, нуждается в милосердии Господнем. 

Скорбь псалмопевца лично о себе увеличивается скорбью о Сионе, находящемся в развалинах. Псалмопевец молит о возстановлении Сиона и надеется на милость Божию. — Ты, Господи, возстав, — как Царь со своего небеснаго престола (ст. 20), — можешь ущедрити Сион, явить ему свою безмерную милость, и Ты умилосердишься: ибо настало время явить ему это милосердие, разумеется — потому, что жители Сиона заслужили это милосердие своим раскаянием при своих страданиях и скорбях в удалении от Сиона (ст. 18. 21, ср. Ис. 40:1-2 исл.). — Ибо рабы Твои, т. е. истинно верующие Израильтяне, благоволиша — возлюбили самые камни Сиона и персть его ущедрят, — и самый прах развалин Сиона, как священный, со скорбию и сожалением лобызают: так он мил и дорог им! — Следовательно, тем более должны быть жалки в очах Самого Господа и Сион и его благочестивые обитатели (ст. 29).

Нищий сей разумеется, иже наипаче за прегрешения своя лишен благодати Божия, и паки хотяй ю получити, в покаянии и сокрушении сердца смирялся, со слезами притекает к Богу, богату в милости (Еф. 2:4), являемей Христом Господем, Иже во днех плота Своя всех ради обншца: греха Сам не сотвори, грешников же от него свобода, смирив Себе даже до смерти крестныя (Флп. 2:8), воздвиже падших прегрешеньми. Моления же и молитвы к Могущему спасти Его от смерти, с воплем крепким и со слезами принес, и услышан быв от благоговеинства, бысть всем послушающим Его виновен спасения вечнаго (Евр. 5:7—9), о Немже во всем обогаташася (1 Кор. 1:5). Всякому же кающемуся о гресех, приличен псалом сей в молитву (Иероним, Григорий).

Всякий просящий и приходящий для получения просимого — есть нищий. И всякий молящийся Богу, как просящий благодати Божией, также есть нищий. Если и великий царь и пророк Давид был нищ в дарах Божиих и, познав, что у него недостает многого от Бога, приходил в уныние и великую печаль, то тем более нищим является перед Богом всякий человек. Псалом сей есть покаянный, пятый (Златоуст, Григорий Богослов).

Ты воскрес ущедриши Сиона: яко время ущедрити его, яко прииде время. Яко благоволиша раби Твои камение его: и персть его ущедрят. (Пс. 101:14-15). 
Что это за камни Сиона, о которых благоволят рабы Господни? – Что за персть, которая им любезна? – Это камни и персть разрушеннаго Иерусалима, и особенно разрушеннаго древняго святаго храма Иерусалимскаго. Пророк смотрит на сии развалины во времена пленения Вавилонскаго; смотрит в то же время на душевныя расположения народа Иудейскаго: и на сем воззрении основывает надежду новаго благоволения Божия к Иерусалиму и храму.
«Ты воскрес ущедриши Сиона». То есть: Бог умилосердится над Иерусалимом, и возстановит Свой храм.
Пророк дерзает даже определить, что сие должно совершиться вскоре. «Якo время ущедрити его, яко прииде время».
Но почему он знает, что сие будет, и должно быть вскоре? – «Яко благоволиша раби Твои камение его, и персть его ущедрят». То есть: пoелику Иудеи, своими душевными расположениями, являют теперь себя достойными наименования рабов Божиих; пoелику они даже пред развалинами храма Божия благоговеют к его древней святыне; с любовию, с умилением взирают на самые камни и персть, как на остатки святилища, в котором обитала благодать Божия: то должно уповать, что Бог вскоре умилосердится над Иерусалимом, возстановит храм Свой, и вновь будет обитать в нем Своею благодатию.
Надежда сия самым делом исполнилась при Первосвященнике Иисусе и Князе Зоровавеле.
Но уместно ли говорю я о судьбе столь великаго храма, когда думаю о судьбе столь малаго храма, как сей, в котором теперь мы находимся? – Думаю, что не совсем неуместно. Тот и другой суть храмы Единаго истиннаго Бога: потому естественно предполагать некое в судьбе их единство, хотя и при разности многих обстоятельств. Притом и малый храм Христианских таинств и Христианской истины не слишком мал пред великим храмом сеней и гаданий.
Двести двадцать семь лет стоял сей древяный храм, быв создан Лаврою Преподобнаго Отца нашего Сергия, в начальствование Преподобнаго Отца нашего Дионисия; и тогда еще представлен в покровительство Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы, в память славнаго Ея Успения, дабы, по сей памяти, Она со благоволением призирала на него, как-бы на Свою Гефсиманию. Время, с своим законом истления, осторожно прикасалось к тленному веществу, на котором положено было благословение Святых. Но как человек иногда сам не довольно бережет то, что бережет для него природа и Провидение: то наконец храм сей обречен был опустению, а в след за тем и конечному разрушению огнем. В сие время воспомянули мы древних почитателей древняго Иерусалимскаго храма: и как они «благоволиша камение его»; так и нам самое древо сего нашего храма, и некоторые в нем останки древних священных изображений, показались драгоценными, достойными благоговейнаго сохранения. Но как уже не можно было сохранить сей храм на прежнем его месте: то здесь, древнее купно и новое, мы «обрели место Господеви, селение Богу Иаковлю» (Пс. 131:5).
Боже Отец наших! «Ты воскрес ущедриши Сиона». Ты «воскресишь» во храме сем древнее благословение, и «ущедришь» его новою благодатию. Да будет, Господи!
Но что далее будет с сим обновленным храмом, и с новыми окрест его смиренными жилищами? – Ты веси, Господи! Будет то, чему повелит быть Твое вседетельное Слово, которое нарицает не сущая, яко сущая, возсозидает разрушенное, возставляет падшее, возвышает смиренное, воскрешает умершее, спасает погибшее. Будет то, что испросят молитвы Святых и Преподобных Отец наших, Сергия, Никона, Михея, Иоасафа, Серапиона, Максима, Дионисия, и прочих сподвижников их и сообитателей в земной, и в небесных обителях. Будет то, чему не воспрепятствуют быть наши грехи, наши немощи, наше недостоинство.
Некто из Отцев вопросил некоего великаго из Отцев: какое есть доброе дело, которое бы мне сделать, так чтобы оно было делом моей жизни? Авва ответствовал: не все дела равны для всякаго. Книги говорят, что Авраам был страннолюбив, и Бог был с ним. Илия любил безмолвие, и Бог был с ним. Давид был смирен, и Бог был с ним. Итак в чем душа видит для себя хотение Божие: то и делай. Наипаче же храни сердце свое.
Кто хочет подражать Авраамову страннолюбию, Давидову смирению: тот, как самые сии примеры показывают, может упражняться в сих добродетелях повсюду: на пути, в доме, в деревне, в городе, на престоле. Так ли легко найдет себе открытое и нестесненное поприще тот, кто изберет делом жизни своей Илиину любовь к безмолвию? Где теперь Илиин Кармил, или Хорив? Где Иоаннова пустыня? Где дикия места Палестинския и Египетския, которыя чудным образом угождающая благодати природа сделала неспособными для обыкновенных селений человеческих, чтобы сберечь для жительства земных Ангелов? Сонмы сих Ангелов переселились в сродное небо; земныя жилища их, едва не без остатка, пришли в запустение; и на поприще духовнаго безмолвия вновь рыщет одинокий зверь, или скитается полудикий человек. Переселилась любовь к безмолвию и в наши страны, и избрала для себя пещеры, леса, места, удаленныя не только от жилищ, но и от путей человеческих, чего близкий пример имеем в Преподобном Сергии: но как, по непреложному слову Христову, «не может град укрытися верху горы стоя» (Мф. 5:14); то высоко возрастшая и созревшая любовь к безмолвию, обыкновенно не оставалась сокрытою; привлекала учеников, почитателей, посетителей; и от самаго множества любителей или почитателей безмолвия, кроме других причин, почти по необходимости, стало тесно безмолвию. Между тем и пустыни наших стран, по самой природе, менее южных удобныя для безустройственнаго пустынно-жительства, с течением времени сделались для него менее прежняго пространными и свободными, по действию распространившагося народонаселения.
Чего жe по сему ожидать? Путь Илии, путь Иоанна Крестителя, путь Антония Великаго, должен ли увидеть себя оставленным, и возрыдать, подобно как некогда, по сказанию Иеремии, «путие Сиони рыдали, яко несть ходящих по них в праздник» (Плач. 14)? Мир, вероятно, не почел бы сей потери тяжкою: но не так думать поучает опыт веков. Никто в городах и селениях Израилевых не нашел столько силы, – один Илия в пустыне нашел столько силы, – чтобы одному, одною силою духа, победоносно сражаться с господствовавшим в его время идолопоклонством. Пустыня, а не вселенная, должна была уготовать Иоанна, чтобы он сделался способным уготовать путь Господень для спасения вселенной. Глубокая пустыня и совершенное безмолвие воспитали Антония, до возраста великаго, чтобы он мог потом духовно родить, так сказать, племя и поколение земных Ангелов, пустынножительствовавших, общежительствовавших, священноначальствовавших в Церкви. Сказанное теперь о Святом Антонии можем сказать в другой раз, если на место его имени поставим имя Святаго Сергия.
Итак, если для любви к совершенному безмолвию и в обителях часто бывает тесно, и в диких пустынях не совсем свободно, а доставить ей благоприятное для нея убежище должно быть полезно и ныне, как полезно было прежде: то где мы поселим ее ныне, в сем веке молвы многия? Не будет ли, может быть, ей приятно поселиться в малой, простой, уединенной, от молвы по возможности огражденной обители, под тению обители великой, подобно как некогда безмолвствующий Варсанофий Великий обитал в совершенном уединении, под тенью обители аввы Серида?
Прииди благословенная любовь к безмолвию Илиина, Иоаннова, Антониева, Сергиева! Скрывайся от молвы: но не скрывайся от ищущих путей твоих и следов твоих, – твоих правил и твоих примеров. Являйся иногда и неищущим, способным принять тебя. Ты устраняешь человека от видения других, и тем удобнее даешь ему увидеть самого себя; а «сподобивыйся увидети себе», – по слову одного из твоих таинников, – «лучший есть сподоблшагося увидети Ангелов» (Исаак. Сир. сл. 41). Ты пресекаешь беседы с человеками, и тем искреннее вводишь в беседу со Христом. Ты затворяешь дверь внешния храмины, и отверзаешь внутреннюю храмину сердца. Ты подаешь, и научаешь употреблять оружие против страстей. Ты собираешь разсеянные помыслы. Ты погружаешь ум во глубину писаний, и почерпаешь свет. Ты совершенствуешь покаяние. Ты обретаешь источник слез. Ты возводишь к чистой молитве. Ты учишь «молчанию», которое «есть таинство будущаго века» (Исаак. Сир. сл. 42).
Не для всех равно призываю любовь к безмолвию. Жизнь безмолвия не для многих. Но посещение безмолвия для всякаго должно быть вожделенно. Кто не упраздняет себя, хотя однажды в день, хотя на непродолжительное время, от всякаго внешняго земнаго занятия, попечения, пристрастия; и не вводит своей души в благоговейное безмолвие пред Богом: тот еще не познал пути мира для души своей. Ибо тако глаголет Господь: «упразднитеся, и разумейте, яко Аз есмь Бог» (Пс. 45:11). Аминь.

Представим себе мысленно, в вертограде Иосифа Аримафейскаго каменный холм, и в нем изсеченную малую пещеру, или храмину, с низким в нее входом. При входе в нее, в правой стороне, каменный одр, такой длины и широты, какия достаточны для положения тела умершаго, а налево столько пространства, сколько нужно для вмещения вносящих тело... О место, на земле небесное! О ложе смерти, равное престолу божественной славы! О камень Богоприемный! Не сей ли есть первый из камней Сиона, драгоценнейший из камней всего мира, на который паче других взирал Пророк, когда предвозвещал «Воскресшаго, ущедряющаго Сиона,» ради веры тех, которым любезны камни Сиона, ознаменованные прикосновением и следом Воскресшаго: «Ты воскрес ущедриши Сиона; яко благоволиша раби Твои камение Его» (Пс. 101:14-15)?
Ублажаю с Пророком тех, которые «благоволят о камении Сиона», которые предпринимают дальний путь, чтобы благоговейно узреть и облобызать камень, на котором, близ котораго, под сению котораго (ибо это все один камень) лежало погребенное тело Христово, который был озарен и проникнут светом воскресшаго тела Христова.
Но что, если скажу, что мы можем благоговейно узреть и облобызать сей камень, и не предприемля путешествия в Иерусалим? – Это кажется мечтою: но, по устроению Божию, это есть истина.
В лето Господне 1808, по неисповедимым судьбам Божиим, храм гроба и Воскресения Христова в Иерусалиме посещен был пожаром. Все, что к первобытному, не рукозданному, но естественному каменному гробу Господню, присоединено было искусством для украшения, более или менее от огня пострадало, и требовалось возобновление. По сему случаю, зодчий, имевший полномочие в сем возобновлении, из уважения к благоговейному иерею храма, Фаддею, который еще живет в сане Архиепископа Севастийскаго, дерзнул над самым ложем Господним отделить от стены часть священнаго камня и вручить иерею. Богу было угодно расположить сердце Архиепископа Фаддея к тому, чтобы сия священная достопамятность, с его письменным о ней свидетельством, перешла в Россию, и соделалась здешним церковным достоянием, в благословение и утешение сынам веры, которые хотя и знают, что «блажени не видевшии, и веровавше» (Ин. 20:29), однако по любви вожделевают хотя следы Господа, в Котораго веруют, осязать и облобызать.
Таким образом имею возможность пригласить вас, без путешествия в Иерусалим, ныне здесь приблизиться к части Иерусалимскаго живоприемнаго гроба Господня, и почтить оную благоговейным лобзанием.