Послание Иеремии, Глава 1, стих 63. Толкования стиха

Пророк Иеремия предостерегает евреев, шедших в вавилонский плен, от вавилонскаго идолопоклонства, от поклонения рукотворенным предметам, и заповедал поклоняться единому истинному Богу, а пред ветхозаветным храмом сам пророк благоговел и оплакивал разрушение св. Сиона. Из опасения, чтобы язычники не поругались над священными пред-метами, Иеремия, по бывшему ему Божественному откровению... Скинию, Ковчег и жертвенник кадильный скрыл в одной пещере, неведомой ни для кого: 2 Мак. 2. 4—8.

Разсказывается здесь о производстве кумиров, идолов, их чествовании и суетности всего этого, поэтому относить это писание к св. иконам не разумно, ибо идолы обнаруживают безсилие вообще и особенно в сравнении с действительными священными предметами: 1 Цар. 5:3. 4; Посл. Иер. 50 ст.; Дан. 14:23-27, тогда как священныя изображения по воле Божией нередко проявляют неземную силу: 1 Цар. 5:4-7; 2 Цар, 6:6, 7; Чис. 21:8-9. Чествование идолов всегда действовало развращающим образом на идолопоклонников, так как в честь идолов они совершали детоубийство, блудодеяния и всякую скверну: Рим. 1:24- 32; 4 Цар. 23:7; Пс. 105:35-39; Прем. 14:22-29; Иерем. 19, 5. Между тем как смиренная молитва человека в храме, который наполнен был изображениями херувимов на дверях, на стенах, над Ковчегом завета (3 Цар. 6:23-35), производила и всегда производит успокоение совести и исправление человека: Пс. 26:4-6; 83, 2—5; 3 Цар. 8:37-40; 2 Парал. 7, 12—15. Нельзя забывать той несоизмеримости понятий „идол* и „кумир*, которые — ничтожество: 1 Кор. 8:4; 10, 19, с понятием „икона* — „образ* или изображение действительно существующаго лица, события: ср. Мф. 22:20. „Христос есть образ Бога невидимаго": 2 Кор. 4:4; Кол. 3:10. Икона есть : Исх. 30:29; 40, 9. После этого сравнивать идолов или кумиров без разбору с св. иконами, значит быть полным невеждою относительно Божия Писания: 2 Пет. 3:16; Притч. 19:3.

 16. Правильно Дионисий, сицилийский тиран, захватив в результате победы Грецию, презирал подобных богов, срывал с них одежды и насмехался над ними. И действительно, святотатства свои он сопровождал шутками и остротами. 17. Так, когда он стащил с Юпитера Олимпийского золотой плащ, он приказал заменить его шерстяным, приговаривая, что летом золотой плащ тяжел, а зимой в нем холодно, шерстяной же подходит для любого времени года. 18. Он же, сорвав золотую бороду с Эскулапа, сказал, что она ему ни к чему, ибо поскольку Аполлон, отец его, без бороды, то кажется, что бородатый сын старше своего отца. 19. Также он забрал чаши, украшения, а с ними и небольшие статуэтки, которые стояли на вытянутых вперед руках статуй. При этом он сказал, что он их принимает, а не отнимает, ведь весьма глупо и невежливо отказываться принимать дары от тех, кто добровольно их предлагает, тем более что люди постоянно просят у них себе добро. 20. Это он совершал без всякого ущерба для себя, ибо был царем и победителем. Более того, его сопровождало человеческое счастье, ведь он одерживал победы до самой старости и передал власть в руки сына.  Поскольку люди не могли покарать его святотатства, то, наверное, сами боги должны были бы отомстить за себя. 21. Ведь если бы кто‑нибудь из простых людей учинил такое, то для него сразу же нашлись бы плети, огонь, дыба, крест и все, что только могут придумать разгневанные и взбешенные люди. 22. Но люди сами, если наказывают застигнутых в святотатстве, сомневаются в могуществе своих богов. Ведь почему они не оставляют прежде всего им место для отмщения за себя, если считают, что те что‑то могут? 23. И даже считают, что именно по воле богов происходит так, что грабители, уличенные в похищении священных вещей, задерживаются. При этом сами люди свирепствуют в отношении грабителей не столько из‑за гнева, сколько от страха, как бы им самим не претерпеть наказание, если они не накажут за несправедливость в отношении богов. Невероятная, конечно, глупость считать, что боги навредят им за чужие преступления, если сами эти боги не в состоянии помешать тем, кто их оскверняет и грабит. 24. Но ведь, скажут, и сами они порой наказывают святотатцев. Ответим им, что то, что происходит иногда, а не постоянно, может происходить и случайно. Однако я чуть позже расскажу, каким образом это происходит.

25. Теперь же я скажу, почему те боги не наказали за столь многие и столь великие святотатства Дионисия, который не втайне, а открыто выставил богов на осмеяние. Почему этого святотатца не отлучили от храмов, от священнодействий, от своих изображений? Почему он, похитив священные предметы, благополучно отплыл восвояси, о чем он сам в шутку засвидетельствовал? 26. «Неужели вы не видите, – сказал он своим спутникам, опасавшимся кораблекрушения, –сколь благоприятное плаванье даруют бессмертные боги святотатцам?» Возможно, он узнал от Платона, что боги из себя ничего не представляют. 27. Что же Веррес, которого Туллий Цицерон, его обличитель, приравнял к этому самому Дионисию, Фаларису и ко всем прочим тиранам,  не всю ли Сицилию разграбил, присваивая себе статуи богов и убранство святилищ? 28. Нет смысла говорить о каждом преступлении, но хочется разобрать одно, по поводу которого обвинитель сокрушался, используя весь дар красноречия, все духовные и телесные силы, говоря о Церере Катинской или Геннской. Религия первой из них была такова, что мужчинам не дозволялось входить во внутренние покои ее храма. Религия другой была настолько древней, что все истории сообщают, что эта богиня первая собрала плоды в земле Генны и что оттуда была похищена ее девственная дочь. 29. Наконец, во времена Гракхов, когда в государстве начались раздоры и смятение, поскольку в Книгах Сивилл было открыто, что необходимо задабривать древнейшую Цереру, в Генну было отправлено посольство. 30. И вот или та достопочтимейшая Церера, которую запрещалось видеть мужчинам даже для произнесения молитв, или эта древнейшая, которую сенат и народ римский задабривали жертвами и подарками, из тайного и древнего святилища была похищена Верресом с помощью рабов, совершивших кражу. 31. Цицерон, когда утверждал, что сами сицилийцы просили его принять дела в провинции, произнес такие слова: «Нет уже в городах наших даже богов, у которых мы могли бы искать защиты, ибо священные их статуи унес из храмов Гай Веррес». Словно, если Веррес унес богов из храмов и городов, то удалил их и с небес. 32. Отсюда ясно, что боги те не представляют собой ничего, кроме вещества, из которого сделаны. 33. Правильно, что к тебе, М. Туллий, т. е. к человеку, сицилийцы обратились за помощью, поскольку за три года поняли, что боги те ничего не могут. Ведь сицилийцы были бы весьма неразумными, если бы за защитой от людской несправедливости обращались к тем, кто даже в отместку за себя не смогли покарать Г. Верреса. 34. Тем не менее, Веррес за свои нечестия был наказан. Но наказан он был не богами, а благодаря усердию Цицерона, с помощью которого он победил защитников Верреса и сопротивлялся его прощению. 35. Однако для Верреса это было не осуждением, а освобождением. Казалось, что бессмертные боги точно также, как они дали и Дионисию, похитившему убранство богов, безмятежное плаванье, даровали Верресу безмятежный покой, в котором он смог наслаждаться своими злодеяниями. 36. Ведь когда бушевали гражданские войны, под видом наказания он был удален от всякого риска и от страха, слушая о тяжелой судьбе и изгнании других. Казалось, что он один пал, в то время как все выстоят, а он единственный выстоял, когда все погибали, пока он, наслаждавшийся всю жизнь богатствами, приобретенными святотатством, в старости не пал жертвой триумвирской проскрипции. Той самой, кстати, от которой пострадал и Туллий, мститель за поруганное могущество богов. 37. Он даже обрел счастье в том, что до своей смерти узнал о жестокой казни своего обвинителя. Очевидно, это боги позаботились, чтобы этот нечестивец и святотатец умер не раньше, чем утешился известием о мести.

Чтобы нагляднее показать бессилие идолов, далее автор прибегает к сравнениям (55–72). Идолы слабее царей, бесполезнее домашнего сосуда, утвари, двери и т.п. Могущественнее идолов солнце, луна, звезды, даже дикие звери, потому что последние в состоянии помочь себе. Идола можно сравнить только с огородным пугалом, или разлагающимся трупом. Он подвержен тлению и позору вместе со своими украшениями и одеждами.

«Итак, заключает автор, лучше человек праведный, не имеющий идолов; ибо он далеко от позора» (стих 72).

Послание это не может принадлежать пророку Иеремии, т.к. содержание его отличается от подлинного послания Иеремии, отправленного вавилонским пленникам (Иер.29).

Затем, содержание послания говорит о том, что оно написано в Вавилоне, а не в Палестине. Подробности, изложенные в полемике, как например: процессия с идолами (4–5 стихи), языческие распутства (42–43) показывают, что вавилонские культовые обычаи стояли перед глазами автора.

Блаженный Иероним называет это послание «подложным». Это подтверждается:

1) отсутствием его в еврейской Библии, изложение послания существенно отличается от изложения пророчеств Иеремии; оно не имеет того священного величия речи, каким дышат пророчества Иеремии.

Однако, Послание с глубокой древности усвояется пророку Иеремии. Во 2 Макк. 2:1–3 читаем: «В записях пророка Иеремии находится, что он приказал переселяемым… чтобы они не забывали повелений Господних и не заблуждались мыслями своими, смотря на золотые и серебряные кумиры и на украшение их…». Эти слова, очевидно, перекликаются с Посланием Иеремии, где сказано: «Теперь вы увидите в Вавилоне богов серебряных и золотых и деревянных, носимых на плечах, внушающих страх язычникам. Берегитесь же, чтобы и вам не сделаться подобными иноплеменникам...». Это сходство позволяло древним приписывать Послание перу Иеремии, однако, послание мог скорее написать Варух, ближайший помощник пророка. Это можно заключить из некоторого сходства Послания с книгой пророка Варуха, что и позволило в Латинской Библии поместить Послание как главу книги пророка Варуха.

Не имея канонического достоинства, Послание Иеремии имеет нравоучительный авторитет, особенно благодаря заключающимся в нем увещаниям, подкрепленным историческими и богословско-философскими примерами непоколебимо веровать в единого истинного Бога, Творца и Владыку вселенной, не смущаться никакими соблазнительными примерами языческого культа (5–6, 61–72).