Толкование К Колоссянам послание ап. Павла, Глава 2: Исидор Пелусиот преподобный

Ты говоришь о себе, что не разумеешь сказанного: в Том живет всяко исполнение Божества телесне, а я думаю, что сказано: телесне вместо существенно. Ибо пречистым сим храмом управляла не действенность Божества, порождаемая сущностью, но самая сущность, имеющая тысячи действенностей, не частным обладающая дарованием, а составляющая источник благ. Тот, говорит Апостол, Кто царствует со Отцом, держит бразды всего премирного и правит земным, вочеловечился и с военачальническими оружиями стал во главе дружины, чтобы и их украсить, и даровать победу человеческому роду, и обратить в бегство зловредных демонов, и сокрушить высоко о себе думающего вождя их, и Церковь наполнить тьмочисленными дарованиями.

Царь стал предводителем, сказано у Апостола, а не военачальник украсился царским достоинством. Царь среди дружины в зрак раба сокрыл Свой сан, а не воин присвоил себе царское достоинство. Царь был законоположником, а не воин усвоил себе право законодательствовать. Царю свойственно говорить: Аз же глаголю вам (Мф. 5:22); Самодержцу: хощу, очистися (Мф. 8:3). Имеющему неограниченную власть: буди тебе, якоже хощеши (Мф. 15:28); Владыке: молчи, престани (Мк. 4:39). Оставляю прочее сему подобное, чтобы перечислением всего не продлить слова.

Если же смущает тебя страдание и то, что предпринято было против Бога, но коснулось только плоти, то выслушай, что говорит первоверховный Апостол: Христу убо пострадавшу плотию (1 Пет. 4:1). Посему, если тот, кому вручены ключи небес, сказал, что в собственном смысле пострадала плоть, которая может страдать (ибо Божество бесстрастно), если Иудеи, как убившие Наследника, претерпели то, что выше всякого ужаса, да не смущает тебя страдание; а напротив того, да руководит к величайшему благодарению за то, что бесстрастный Царь, не допускающий и тени изменения, отдал плоть Свою на страдания и, изрекши многое, как немощный человек, чтобы сею хитростью пленить хитреца, и воздвигнув славные победные памятники, возшел на небеса, облекшись в начаток нашего естества.

Если же Он, как говорят, был простой человек, украшенный Божественною благодатью, то по какой причине Иудеи, убив многих святых мужей, не потерпели ничего подобного, а тем, что претерпели Иудеи за Него, препобеждается всякое сравниваемое с сим страдание? Но очевидно по той причине, что те были святые, а соблаговоливший вочеловечиться есть Единородный Сын Божий.

То самое, что принявшие страдание были не одного и того же достоинства, но что они были рабы, а Сей — Владыка, стало для Иудеев причиною нещадной казни.

Сей есть наследник (Мф. 21:38), — сказали делатели винограда и устремились убить наследника, а не подобного им раба, истинного Сына Домовладыки, а не одного из среды своей, украшенного достоинством всыновления. Ибо почему после рабов послан Сын, Которого надлежало почтить? Почему называется Он вторым человеком с небесе (1 Кор. 15:47)? Почему снисшел Бог и действовал заодно с Человеком?

Почему смирил Себе (Флп. 2:8), будучи равен Богу? Почему Бог Сына посла в подобии плоти греха (Рим. 8:3)? И почему не уничижаются Пречистые Тайны, когда по видимости они Тело и Кровь человека? Почему изрек: тело же совершил Ми еси (Пс. 39:7)? Почему необходимо было иметь и Ему нечто такое, что мог бы принести? Почему же Собственною Своею Кровию искупил пленных? Или почему Господа славы распяли (1 Кор. 2:8)? Почему Слово плоть бысть (Ин. 1:14)? Почему многочастне и многообразне Отец глаголавый во пророцех, впоследствии глагола в Сыне (Евр. 1:1, 2)? Или почему Сын преискренне приобщися техже (Евр. 2:14)?

Но чтобы, перечисляя все, не обременить твоего слуха, скажу все вместе: когда Бог выражается смиренно, это согласно с домостроительством, полезно, и нимало не вредит Его пречистому достоинству. Простому же человеку говорить что-либо божественное и преестественное есть знак самой крайней дерзости. Царю позволительно говорить и думать о себе скромно; но непозволительно говорить по-царски воину или военачальнику. Итак, если вочеловечившийся был Бог, как и действительно Он Бог, то имеет место и уничижительное; а если Он был простым человеком, то не имеет места высокое.