Евангелие от Матфея, Глава 27, стих 49. Толкования стиха

Измученный внутренним пламенем Господь в последний раз просит прохлаждающего пития; Ему подают губку, намоченную уксусом.

+++Горский А. В. прот. История Евангельская и Церкви Апостольской. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902. С. 227++

Враги же Иисуса и тут нашли возможным поглумиться над Страдальцем. Когда стоявший у креста воин, услышав, что Иисус что-то говорит, и полагая, что Он просит пить, побежал к сосуду с уксусом и, наполнив им губку, понес ее к Иисусу, то первосвященники остановили его словами: «Постой! не давай Ему пить! Он зовет Илию, на него надеется; так подожди же, посмотрим, придет ли Илия спасти Его».

Евангелист Матфей на этом и оканчивает свое повествование о возгласе Иисуса; Евангелист же Марк дополняет его рассказ указанием на ответ этого воина. Воин, не останавливаясь исполнением своих обязанностей, ответил им: «Постойте! Не мешайте мне!..» А потом, когда напоил Иисуса, сказал: «Ну, теперь если хотите, посмотрим, придет ли Илия снять Его» (Мк. 15:36).

«Около девятого часа, – то есть в третьем часу дня по нашему времени, – возопил Иисус громким голосом: «Или, Или! лама савахфани?». Евангелист Матфей передает вопль Иисуса по-арамейски, приспосабливая его к греческому написанию, и тотчас дает перевод: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?». Эти последние приведенные Матфеем слова Иисуса на Кресте, являются первыми словами. 21-го Псалма, в котором говорится о муках невинного страдальца, взывающего к Богу. Этот вопль Иисуса еще раз засвидетельствовал Его солидарность со всеми гонимыми, мучимыми и убиваемыми праведниками.

Псалом 21 проходит через все повествование о Страстях Господних. Можно сказать, что предание о Страстях во многих своих чертах построено на мотивах из этого псалма, как и некоторых других псалмов Давида. Начинается псалом именно этими словами: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?». Далее в этом же псалме говорится:

«Все видящие Меня, ругаются надо мною;

         говорят устами, кивая головою:

“Он уповал на Господа, – пусть избавит его;

         пусть спасет, если он угоден Ему”» (Пс. 21:8.9).

И далее:

«Делят ризы мои между собою,

         и об одежде моей бросают жребий» (Пс. 21:19).

Однако, вспомним, чем завершается этот. 21-й Псалом. В нем скорбный вопль боли и богооставленности в конце сменяется радостным гимном о спасении и хвалой Спасителю Богу,

«ибо Он не презрел и не пренебрег

         скорби страждущего,

не скрыл от него лица Своего,

         но услышал его, когда сей воззвал к Нему» (Пс. 21:25).

Следовательно, Иисус, мысленно обратившийся к Псалму надежды в предельной скорби, громко кричит не о богооставленности, как может показаться на первый взгляд. Нет, вслед за псалмопевцем Давидом Он утверждает Свою веру в спасение несмотря на близкую страшную смерть. – Именно такое объяснение дают многие толкователи. Но… когда мы задумываемся о реальности Креста с его непереносимыми физическими страданиями, то очень трудно себе представить, что в таком мучительном состоянии человек станет цитировать поэзию, хотя бы и библейскую. Однако, оставим все наши сомнения и предположения как суетные и доверимся тому преданию, которое воспроизводит Евангелист. А тот факт, что это предание не было, разумеется, воспроизведением хроники события на Голгофе, – думаю, – понятно каждому читателю. Не было ни кинокамер, ни магнитофонных записей. Но предание, говоря об историческом событии Креста, наполняет это событие ссылками на исполнение великих ветхозаветных пророчеств, тем самым осмысляя Страсти Христовы и наполняя историю богословским содержанием. Это мы наблюдаем во всем Евангелии от Матфея, от первой до последней строчки.

Возглас Иисуса «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» мог смущать слушателей и читателей Евангелия. Вероятно, по этой причине евангелисты Лука и Иоанн этот возглас опускают, заменяя его другими словами. Так, у евангелиста Луки Иисус произносит предсмертные слова веры и благочестия: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой» (Лк. 23:46). У евангелиста Иоанна последнее слово Иисуса – крик победы: «Свершилось!» (Ин. 19:30).

Услышав вопль «Или, Или!», то есть «Боже Мой, Боже Мой!», некоторые из присутствовавших, плохо расслышав, поняли по-своему и начали издеваться, говоря: «Илию зовет Он», имея в виду пророка Илью, который не умер, а был взят живым на небо и, по народным представлениям, «был скорым помощником и заступником всех, кто попал в беду» В. Н. Кузнецова. Евангелие от Матфея. Комментарий. – М. 2003, с. 546..

 «И тотчас побежал один из них, взял губку, наполнил уксусом и, наложив на трость, давал Ему пить». Как тут снова не вспомнить ветхозаветное пророчество. 68-го Псалма:

«И дали мне в пищу желчь,

         и в жажде моей напоили меня уксусом» (Пс. 68:22).

Однако, как и в случае с. 21-м Псалмом, мы знаем, что эта жалоба в конце псалма сменяется радостью надежды и хвалой Богу о спасении:

«Я беден и страдаю:

         помощь Твоя, Боже, да восставит меня.

Я буду славить имя Бога (моего) в песни,

         буду превозносить Его в славословии, …

Да восхвалят Его небеса и земля,

         моря и все движущееся в них» (Пс. 68:30-35).

Другие из присутствующих иудеев или из охранников-солдат пытались остановить издевательство с уксусом и говорили: «Постой, посмотрим, придет ли Илия спасти Его». 

Евангелист Иоанн повествует, что вскоре за возглашением: Или, Или и пр. И. Христос воскликнул: жажду (Ин. 19:28), так как чувствовал страшную жажду (чит. объясн. 36 ст.). Кроме того, что крестныя страдания сами собою возбуждали жажду, нужно представить еще то, что с предшествующаго вечера, когда Господь с Своими учениками совершил пасхальную вечерю, ни одной капли телеснаго подкрепления не было в устах Его. А между тем, что перенес Он в течение этих восемнадцати часов? Душевный подвиг в Гефсимании, безсонную ночь, судебный допрос, бичевание, распятие с потерею крови, трехчасовое висение на кресте под палящими лучами солнца и скорбь душевную. Поистине никто не испытал такой жажды, как Спаситель! Но здесь разумеется еще и духовная жажда И. Христа. „Душа Его жаждала Бога, жаждала того вечнаго и блаженнаго единения с Своим Отцем, которое Он имел от начала мира и которое отняли у Него, на время, грехи наши“. Господь жаждет еще окончания Своего дела искупления рода человеческаго. — „Теперь Господь жаждет, поучает один из святителей по поводу восклицания слова жажду. Будем бояться того времени, когда мы, подобно евангельскому богачу, будем жаждать, и ни одной капли воды не найдем для утоления своей жажды" (Семь слов Спасителя на Голгофе). Прием (взял) губу, как удобно впитывающую в себя жидкость, наполнил уксусом (исполнив оцта). Уксус, этож было кислое, подобно уксусу, вино, которое составляло питье римских воинов, во время сильных жаров (Мих.). Наложил (вонзе) на трость, потому что иначе нельзя было подносить питье к устам висевших на кресте. Это было делом сострадания со стороны воина к Господу. И Господь, по сказанию евангелиста Иоанна (Ин. 19:30), не отверг теперь поднесеннаго Ему питья, как отверг поднесенное пред распятием, потому что это питье было не такое, как то, оно не производило отупения чувств. Постой (остави), т. е. не давай пить, не помогай Ему в страданиях, посмотрим (да видим), придет ли Илии спасти Его: тут выражается и насмешка, и вместе жестокость.

Но евангелист видит в этом поступке желание еще раз причинить Иисусу страдание, поэтому, в отличие от Марка, слова «Давай посмотрим, придет Илья спасти Его или нет» вложены в уста других солдат, которые хотят остановить своего товарища.

Между тем Христос испытывал невообразимые муки, и в этот момент, обессилев от страдания, Он произнес глухим страдальческим голосом: «жажду». Один из присутствующих наполнил губку из стоявшего рядом сосуда с смесью кислого вина с водою, бывшего обычным напитком римских воинов, и, надев ее на стебель иссопа, поднес к воспаленным устам Страдальца, насмешливо замечая в то же время: «посмотрим, придет ли Илия спасти Его».

.49 Исполнение пророчества, Пс. 68:22 (см. ком. к ст. Мф. 27:34).

Божественный страдалец, вися между небом и землей на позор Ангелов и человеков, был погружен в бездну истощания и с каждой минутой приближался к смерти. Не было в нем целости от ног до главы: весь в ранах и язвах, измучен и окровавлен, осмеян, поруган и, по пророческому слову, ни во что вменен (Ис. 53:2–3). К ужасным страданиям присоединилось новое нестерпимое мучение – жажда. Богочеловек дошел до крайней степени изнеможения: крепость Его, как предсказывал царственный пророк, изсше, яко скудель, и язык прильпе гортани (Пс. 21:16); жгучая боль разливалась по всем членам, и появилась томительная жажда, как предвестница близкой смерти. Доселе долготерпеливый Господь с незлобием и кротостью агнца, ведомого на заклание, все допускал и переносил, что ни делали с ним. Он не отверзал уст своих для мольбы о пощаде и снисхождении к себе (Ис. 53:7); среди жестоких истязаний никому не угрожал (1 Пет. 2:23) и не напоминал о долге человеколюбия. Всецело преданный делу искупления, он как бы забывал человеческие потребности. И вот, теперь, готовясь положить жизнь свою за падшего человека (Ин. 10:15), он в первый и последний раз с креста своего просит у этого человека малого возмездия – глоток кислого питья: жажду! Болезненный вопль тронул окружавших распятого, и они поспешили исполнить то, что задолго до события было предвозвещено Давидом: даша в снедь Мою желчь и в жажду Мою напоиша Мя оцта (Пс. 68:22). Вблизи стоял сосуд, полный уксуса. Один из воинов побежал, напоил губку уксусом и, наложив ее на трость иссопа, поднес к устам Его и давал Ему пить. И в то время, как воин совершал великое дело милосердия к Умирающему, злобные враги Господа удерживали его и говорили: остави, да видим, аще приидет Илия спасти Его – и сняти Его. они не только не хотели доставить страждущему хотя малую отраду, хотя немного облегчить последние минуты Его, а напротив, желали скорейшей смерти Его. Яко лев, восхищаяй и рыкаяй, по изображению пророка-псалмопевца, враги раскрыли на него уста своя (Пс. 21:14) и с нетерпением ждали, когда умрет и погибнет имя Его (40:6).

Но в предсмертной жажде искупителя нашего под внешним покровом сокрыт был таинственный смысл. Это – не просто телесная потребность, но некое высшее, духовное жаждание. Богочеловек жаждал нашего спасения, жаждал исполнить волю отца небесного и совершить дело Его (Ин. 4:34); жаждал до дна испить ту чашу скорбей и страданий за грешный род человеческий, которой устрашалось человечество Его в саду Гефсиманском; жаждал удовлетворить за нас Божественному правосудию, искупить нас от греха и проклятия, разрушить державу смерти и ада; наконец, он жаждал, чтобы ни одна черта из того, что было предсказано о нем в священном Писании, не осталась неисполненною (Ин. 19:28).

К третьему часу дня страдания Спасителя достигли предела. Переживая глубину скорби человечества, отторгнутого от Бога грехом и подвластного смерти, Господь воскликнул: «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?»(Мф. 27:46). В словах Христа исполняется пророчество Псалтири: «Боже Мой! Боже Мой! внемли мне для чего Ты оставил меня?» (Пс. 21:2). «Истолковывая вопль Христа, св. Григорий Богослов говорит, что ни Отец не покинул Христа, ни Его Христово Божество не испугалось страданий и не отошло от страждущего Христа. Но этим воплем Христос «в Себе изобразил нас», то есть в то мгновение Христос говорил вместо нас. Мы были оставлены и презираемы, а затем восприняты и спасены страстями Бесстрастного. Толкуя эти слова, св. Кирилл Александрийский говорит: «Постигнешь оставление, постигнешь и страсти отпущение». Начавшееся с воплощения уничижение Христа достигло высочайшего предела, и это есть оставление» Там же. С. 259..