Евангелие от Марка, Глава 11, стих 10. Толкования стиха

Осанна (евр. {aннa YHWH hошиа нна}) — букв. «о, Господи, спаси же!» Такое восклицание было принято при вступлении праздничного шествия во Храм. Общий контекст этого и последующего восклицания «Благословен, Кто приходит во имя Господне» дает Пс. 117/118:25–26, вообще особенно важный для круга мессианской символики (ср. ниже примечание к. Мк. 12:10–11); в нем одно за другим следуют два схожих и особо эмфатических восклицания, каждое из которых в еврейском молитвенном обиходе может быть повторяемо по два раза, — «О, Господи, спаси же! О, Господи, помоги же!». Впрочем, уже в новозаветные времена и даже ранее лексема «осанна» ввиду своего культового употребления могла трансформироваться в живом народном восприятии из мольбы о спасении в славословящий возглас (ср. R. Н. Gundry, The Use of the Old Testament in St. Matthew's Gospel, Novum Test. Suppl. 18, Leiden, 1967, p. 40–43). Мидраш к тому же псалму (Midrash Tehillim 118) повествует о свойственных Иерусалиму как цели паломничества обычаях хорового ритуального обмена возгласами, когда на возглас жителей Иерусалима: «О, Господи, спаси же!» — паломникам полагалось отвечать: «О, Господи, помоги же!», — а на следующий возглас: «Благословен, кто приходит во имя Господне!» — звучал возглас паломников: «Благословляем вас из Дома Господня!» (ср. D. {стр. 268} Flusser, Jesus, Rowohlts Monographien 140, 1968, S. 140, Anm. 186). Поэтому при всей исключительности данной ситуации, обусловленной верой в наступление мессианского времени, необходимо ощущать обрядовую и как бы литургическую упорядоченность поведения народа, укорененность форм этого поведения в еврейской традиции. Недаром оба возгласа, приводимые в Евангелиях, — «осанна в вышних!» и «благословен Грядый во имя Господне!» — не позже чем с VII в. нашли себе место в самом средоточии христианских литургических чинопоследований (см. G. Podhradsky, Lexikon der Liturgie, Innsbruck-Wien-Munchen, 1967, S. 339.

«Благословенно царство отца нашего Давида, что приходит к нам!» Приветствие, которое не могло не быть крайне опасным в оккупированной стране, живущей мечтами об избавлении от власти римлян и о возврате к счастливым временам династии Давида. (В этой связи стоит вспомнить, что псалом 117/118, из которого взяты оба предыдущих возгласа, содержит в стихах 10–13 выразительнейшее описание победы героя над «народами», т. е. гойим «язычниками»). Весь эпизод Входа в Иерусалим находится в остром напряжении между двумя смысловыми полюсами. С одной стороны, ритуально маркированное торжественное вступление мессианской фигуры в столицу Давида не могло не иметь совершенно определенных политических коннотаций. Именно оно делает понятным и обвинение в крамоле, с которым Синедрион отдает Иисуса на суд Пилата, и надпись «Царь Иудейский» над головой Распятого. В этой связи трудно не вспомнить загадочного и спорного свидетельства, содержащегося в славянской версии «Иудейской войны» Иосифа Флавия (Иосипа Евреина о полонении Иерусалима, II, 9). В греческой версии оно отсутствует, а его связь с арамейской авторской версией остается совершенно недоказуемой гипотезой; очевидно, как кажется, одно, — оно не может быть христианской (а пожалуй, и еврейской) подделкой какой бы то ни было более поздней эпохи, когда накаленная атмосфера кануна войны с Римом перестала быть вообразимой, а Иисус Христос ассоциировался (и для христиан, и для евреев) с чем угодно, только не с надеждой на независимость Израиля. В славянской версии рассказывается, что от Иисуса (не {стр. 269} названного по имени и описанного в очень сильных, но несколько амбивалентных выражениях, с подчеркиванием чудотворения, но и пренебрежения ветхозаветными ритуальными нормами) не только ожидали освобождения «колен Иудейских от римских рук», но даже присылали к Нему гонцов с весьма конкретным предложением немедленно брать город, перебить римлян и начать Свое царствование (да, вшед в град, избьет воя римския и Пилата и цесарствует над сими). Страх иудейских старейшин перед возможной политической катастрофой предстает в упомянутом тексте как весьма важная причина, наряду с другими мотивами побуждающая их к доносительству перед Пилатом (мы немощни и слаби есмы противити ся римленом, якоже и лук напряжен. Да шедше взвестим Пилату … еда когда услышит от инех, имениа лишени будем…). Мы не видим возможности согласиться с точкой зрения Б. Г. Деревенского (Иисус Христос в документах истории, 2-е изд., СПб. 1999, с. 131–132), усматривающего в соответственных пассажах славянской версии нормальное проявление средневековой юдофобии: разумеется, старейшины предстают в неблаговидной роли, однако их побуждают к этой роли отнюдь не какие-то «богоубийственные» аффекты, а совершенно понятное, хотя и не очень возвышенное желание избежать конфронтации с римским оккупационным порядком. Да, конечно, нечто отдаленно похожее можно было прочесть в Ин. 11:48; однако нетрудно убедиться, что средневековая экзегеза отнюдь не проявляла чуткости к этому свидетельству и стремилась так перетолковать его, чтобы мотив страха перед римлянами выступал как неловкий предлог, прикрывающий «наглость» старейшин, по выражению знаменитого византийского экзегета XI в. блаж. Феофилакта Болгарского. У последнего мы читаем замечание к Ин. 11:48: «Так говорили они с лукавством. … Они выставляют на вид общую опасность, возбуждая народ против Христа как будущего виновника погибели их» (Св. Евангелие от Иоанна с толкованием Бл. Феофилакта, архиепископа Болгарского, М., 1996, с. 434). Надо сказать, что славянская версия Иосифа Флавия упоминает чуть позже «зависть» законников; однако это краткое упоминание в сравнении с вышеприведенным рассуждением о необходимости не ссориться с {стр. 270} римлянами выглядит довольно невыразительным и отнюдь не несет в себе эмфазы, предполагаемой подходом Б. Г. Деревенского (притом оно так неловко введено в текст, что как раз в нем можно было бы увидеть интерполяцию, навеянную экзегетикой и гимнографией). Повторим еще раз: мы не настаиваем на авторстве Иосифа Флавия, на связи с арамейской версией, — но в в этих текстах ощущается отголосок реальной ситуации того исторического момента, ставший непонятным уже через несколько поколений, не говоря уже о средневековом восприятии. Заметим, что довольно лапидарный рассказ славянской версии трудно соотносится с последовательностью событий в Евангелиях, что создает проблемы, но, как кажется, дополнительно опровергает гипотезу позднейшей фальсификации (которая как раз отталкивалась бы от евангельских текстов). — С другой стороны, именно на таком историческом фоне политических страстей особенно важно, что семиотика Входа в Иерусалим решительно противоречит милитаристически-победительному пониманию прихода мессианского времени: Царь въезжает в Свой город не на боевом коне, но на мирном осленке (по Мф. 21:7 на ослице и осленке), во исполнение ветхозаветного пророчества: «Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима; се Царь твой грядет к тебе, … кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной. … И Он возвестит мир народам…» (Зах. 9:9–10). При этом в самой готовности, с которой неизвестные владельцы осленка, кто бы они ни были, тотчас же соглашаются его предоставить, сказывается взволнованное настроение горожан, повсеместно ожидающих великих событий.

+++Горский А. В. прот. История Евангельская и Церкви Апостольской. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902. С. 192++

Но когда шествие приблизилось к спуску с горы, когда взорам сопровождавшей Иисуса толпы представился Иерусалим во всей своей красе, произошел особенный взрыв восторга; близость того момента, когда давно ожидаемый Избавитель вступит в Сион как Царь Израилев, исторгла из уст многотысячной толпы громогласную благодарность Богу за все чудеса Иисусовы: благословен Царь, грядущий во имя Господне! мир на небесах и слава в вышних! (Лк. 19:38).

По объяснению архиепископа Феофилакта, последние слова означают вот что: «Прежняя вражда, которую мы имели с Богом, прекращена. Ибо не было на земле Царя-Бога. А теперь, когда Бог грядет по земле, поистине мир на небесах, и потому слава в вышних, так как и Ангелы прославляют то единение и примирение, которое даровал нам едущий на осле Царь-Бог».

В то время Иерусалим наполнен был несметными толпами евреев, пришедших на праздник пасхи. Там были и свидетели воскрешения Лазаря, которые, будучи сами поражены этим чудом, не могли не говорить о нем. Они свидетельствовали всенародно, что Иисус вызвал из гроба Лазаря, воскресив его из мертвых. Весть эта быстро разнеслась по городу, и когда народ увидел Иисуса, спускающегося с горы, то вышел к Нему навстречу с пальмовыми ветвями. В полной уверенности, что давно ожидаемое спасение и избавление народа еврейского наконец-то настало, что вот-вот Грядущий к ним Сын Давидов объявит Себя Царем Израилевым и спасет их от римского ига, они восторженно кричали: «Спасение! Спасение! Благословен грядущий во имя Господне наш Царь, Царь Израилев! Благословенно наступающее царство отца нашего Давида! Осанна в вышних!»

Слово осанна означает спасение. Евреи употребляли его как восклицание, выражавшее радость при торжественных случаях, подобно нашему ура; поэтому выражение осанна в вышних (Мф. 21:9): означает желание, чтобы крики радости и восторга были слышны не только здесь, на земле, но и в вышних, на небе, там, где Бог (Епископ Михаил. Толковое Евангелие. 1. С. 397).

В отрывке Мк. 11:1–11 речь идет о входе Иисуса в Иерусалим. Путь Его лежит через Вифанию и Виффагию. Обе деревни расположены на горе Елеонской. Виффагия, должно быть, ближе к Иерусалиму, чем Вифания. Надо думать, что в Виффагию и послал Иисус за осленком. В либеральной науке мы часто встречаемся с мнением, что Иисус шел в Иерусалим с целью утвердить мессианское царство в том смысле, как его понимали Его современники. Вход Иисуса в Иерусалим был входом царя. Достичь Своей цели Ему не удалось. Неудача привела Его к Голгофе. Такое понимание должно быть решительно отвергнуто. Перед нами – выбор: или история Страстной недели должна быть понимаема как история неудавшейся попытки Иисуса утвердить мессианское царство, и тогда повествования евангелистов, в частности, и Марка не заслуживают никакого доверия, или сообщения евангелистов должны быть признаны исторически достоверными, и в таком случае повторные напоминания Иисуса о неизбежности Его страстей (Мк. 8:31; Мк. 9:31) в Иерусалиме (Мк. 10:32–34), сохраненные в Евангелии, не оставляют сомнения в том, что Иисус в святой город шел «на вольную страсть».

Какой же смысл торжественного входа? Вход Иисуса есть вход Мессии. Это бесспорно. Против этого, как мы только что видели, не возражает и либеральная наука. Народ, приветствующий Иисуса, сознаёт, что в Его лице грядет царство Давида. Мы уже отметили, что Вартимей к Иисусу обращался как к Сыну Давидову. Царство Давидово есть царство мессианское. Иисус, грядущий во имя Господне есть ὁ ἐρχόμενος: причастие стоит с членом: Иисус – Тот, пришествие Которого было предметом чаяния народа. Но не только встречные приветствуют Иисуса как Мессию. Он Сам впервые перед всеми являет Свое мессианское достоинство. Ученики, которых Он посылает за осленком, должны сказать, что «Он надобен Господу» (ὁ Κύριος αὐτοῦ χρείαν ἔχει, ст. 3). Ό Κύριος, опять-таки с членом, может относиться только к Мессии. И сам осленок должен быть такой, «на которого никто из людей еще не садился» (ст. 2). Эта подробность возвращает нас к Ветхому Завету. Для надобностей культа употреблялась телица, не носившая ярма (Чис. 19:2; Втор. 21:3; 1 Цар. 6:7). Так и здесь – только такой осленок и может быть посвящен Господу.

Но Мессия идет на страсти. Это вытекает, как мы видели, из предыдущего. Это объясняет последующее. Таково единственно возможное толкование Церкви.

Да будет благословенно грядущее царство нашего отца Давида – возможно, источником этого возгласа стал Пс 118(117). Именно в дни Пасхи, как полагал народ Израиля, должен явиться Помазанник. Строго говоря, Давид не относится к «отцам», каковыми являются Авраам, Исаак, Иаков и сыновья Иакова, но раввинистическая традиция начинает включать его в их число (ср. также Деян. 4:25). Осанна в небесах! – вероятный смысл этих слов: «Спаси нас (или хвала Тебе), Живущий в небесах!»

Неизвестно, велико ли было количество восторженных почитателей, провозглашавших Иисуса Царем. Матфей говорит, что весь Иерусалим был страшно встревожен. Но в таком случае это должно было насторожить римские власти, которые поспешили бы принять меры. Известно, что они, боясь восстаний и мятежей в пасхальное время, всегда посылали в Иерусалим дополнительные военные силы. Не упомянут этот торжественный въезд и на суде римского наместника. Поэтому есть основания предполагать, что это событие не всеми было замечено, как не сразу было понято и его значение. Вероятно, Иоанн прав, говоря: «В то время ученики этого не понимали, но позже, когда Иисус был облечен в славу Божью, они вспомнили, что так было написано о Нем в Писании и так они Его встречали» (Ин. 12:16).

И лишь только двинулось шествие, как неудержимый восторг охватил и учеников, и всю окружавшую толпу народа. В порыве восторженной радости за своего Учителя апостолы воскликнули: «Осанна Сыну Давидову! Благословен грядущий во имя Господне! Из Пс. 117:25. Осанна – «Спаси же». Осанна в вышних»! Народ подхватил этот ра¬достный клик, и в толпе разносилась молва о том, как Он воскресил Лазаря из мертвых. Народ подхватил этот ра¬достный клик, и в толпе разносилась молва о том, как Он воскресил Лазаря из мертвых. Дорога тут постепенно поднимается на гору Елеонскую, по зеленым полям и под тенистыми деревами, и на вершине ее круто поворачивает к северу. На этом-то именно повороте впервые открывается вид на Иерусалим, который дотоле скрывается за отрогом горы. Там в прозрачном воздухе, поднимаясь из окружающей глу¬бокой долины, стоял пред Ним знаменитый историческими воспоминаниями город, и утреннее солнце, сверкавшее на мраморных башнях и золоченых кровлях храмовых зданий, отра¬жалось в море ослепительного блеска, пред которым зритель должен был закрывать глаза. Этот вид на знаменитый город действительно поражал своим великолепием, и многие иудейские и языческие путешественники останавливали здесь своих коней и с восторгом немого изумления глядели на это дивное зрелище. Иерусалим в то время, окаймленный целым рядом гордых башен, считался одним из чудес мира и представлял великолепное зрелище, о котором теперешний Иерусалим не может дать и приблизительного понятия. И вот этот город во всем своем величии открылся пред взором Хри¬ста, его истинного Царя! Всякого другого это величественное зрелище могло привести в восторг; но истинный Царь смотрел не на внешний блеск города, а на внутреннее достоинство его жителей, и пред Его взорами открылась такая страшная бездна неверия и порока, уже назревших для совершения величайшего и гнуснейшего преступления на земле, что этот великолепный вид поразил бесконечно сострадательное сердце Христа невы¬носимою болью. Он не раз плакал и проливал слезы над человеческою бесчувственностью и греховностью, но теперь Он громко зарыдал. Весь позор издевательства и вся нестерпимая боль Его страданий спустя пять дней бессильны были исторгнуть хоть один стон из Его груди или вызвать хоть одну слезинку на Его истомленные веки; здесь же Его внутренняя скорбь пе¬ресилила Его человеческий дух, и Он не просто плакал, а неудержимо рыдал, так что подавленный голос едва мог про¬износить слова. «О, если бы и ты»! воскликнул Он, когда народ в изумлении смотрел и не знал, что подумать или ска¬зать, – «о если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что слу¬жит к миру твоему»! Скорбь прервала Его слова, и когда задушенный рыданием голос насколько оправился опять, Он мог только прибавить: «но это сокрыто ныне от глаз твоих; ибо придут на тебя дни, когда враги обложат тебя окопами и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорять тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне, за то, что ты не узнал времени посещения твоего». Это был последний призыв со стороны Мессии преступному го¬роду, избивавшему пророков, к покаянию, но так как он не внял и этому призыву, то должен был понести предсказанную ему участь. И действительно сорок лет спустя пророчество Христа исполнилось во всей его точности.

Когда Иисус оплакивал город и произносил свое проро¬чество над ним, шествие приостановилось. Но теперь и народ, находившейся в долине Кедронской и около стен Иерусалима, а также и все поклонники, расположившиеся в шалашах и палатках, густо пестревших по зеленым склонам внизу, завидев приближение народной массы на горе и, услышав отго¬лоски радостных кликов, поняли, что означало все это. Сры¬вая с дерев зеленые ветви, народ бросился по дороге на го¬ру встречать приближавшегося Пророка. И когда встретились эти две народные волны, одна сопровождавшая Его из Вифании и другая, вышедшая на встречу к Нему из Иерусалима, то Он оказался в средине народной массы, которая шла и впереди, и сзади, крича «осанна» и махая ветвями – до самых ворот Иерусалима. Среди толпы было насколько фарисеев, и восторг народа был для них острее меча. Что значат эти мессианские крики и царские титулы? Разве они не опасны, разве пристой¬ны? зачем Он допускает их? «Учитель, запрети ученикам твоим». Но Он не хотел останавливать их. «Если они умолкнуть, сказал Он в ответ, то камни возопиют». И фарисеи, при всем своем озлоблении, невольно чувствовали, что они бессильны остановить прилив народного восторга. Когда шествие приблизилось к городским стенам, то весь город объят был необычайным волнением и тревогой. «Кто это»? спрашивали жители, смотря на шествие из-за решеток и с кровлей, стоя на базарах и улицах, по которым двигалось оно; и народ восторженно и вместе простодушно отвечал: «это Иисус, пророк из Назарета Галилейского». Внутри города народ рассеялся, а Христос направился к храму. Восторженные клики народа нашли отголоски и здесь. Даже дети, вероятно из храмового хора, кричали Ему: «осанна Сыну Давидову», и когда книжники и фарисеи с затаенною злобою обратили Его внимание на это, то Он отвечал им: «разве вы никогда не читали: из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу?» К вечеру Спаситель возвратился в Вифанию.