Толкование Евангелие от Луки, Глава 2: Александр Горский протоиерей

Первый слух о Мессии в народе должен был, по намерениям Промысла, распространиться тогда, когда Он уже родится, и распространиться из города, который принадлежал Ему по праву Его происхождения от дома Давидова. Этот план Промысла и был выполнен тогда, как в Иудее производилась перепись, по повелению Августа.

Так как в соглашение обстоятельств времени, означенных св. Лукой, с историей Иудейского народа немало встречается затруднений: то мы намерены войти о сем предмете несколько в подробнейшее рассмотрение, которое тем более может быть для нас важным, что может пролить новый свет на некоторые евангельские события. 1. Что это за перепись, бывшая по словам евангелиста, по всей земле? – 2. Каким образом она могла совершаться в Иудее по повелению Августа, когда в Иудее был свой царь – Ирод? – 3. Каким образом мог производить при Ироде перепись Квириний в качестве правителя Сирии, когда в сию должность он вступил уже после того, как окончит свое царствование не только Ирод, но и сын его Архелай? – 4. Почему об этой переписи молчит Иосиф Флавий?

1. Перепись, бывшая в конце царствования Ирода – состояла ли она в одном исчислении и означении лиц, или соединялась с разложением податей, как обыкновенные римские цензы, – не была по всей земле, разумея под сим всех подданных римской империи и зависящие от нее народы. Светоний хотя и указывает в царствование Августа три переписи в римской империи, однако они простирались только на граждан римских. Счислялся только Populus Rоmanus. При том и по времени, как доказывается несомненными памятниками, ни одна из этих переписей не подходит к той, которая была около времени рождения И.Христа. Нельзя думать и того, чтобы историки не заметили такого поголовного счисления всех подданных римской империи в собственных и зависящих от нее областях, какое мы видим в Иудее. Итак остается положить, что перепись эта была только в Иудее; это не противоречит словам Евангелиста: по всей земли, πάσαν τήν οίκουμένην. Οίκουμένη употреблялось в несобственном значении и когда означало римскую империю: оно могло иметь и еще частнейшее знаменование, напр. у самого Луки (Деян. 11:28) и у Иосифа Флавия (8:13, 5) означало только Иудею. Πάσαν – мог написать Евангелист для означения того, что все области Иудейские подлежали сей переписи, даже и Галилея, в которой жил Иосиф; и это нужно было Евангелисту заметить, поелику после Иудейские владения разделены были на несколько независимых одна от другой частей.

2. То, что Иудея имела своего царя, не препятствовало римскому императору учредить перепись в Иудее. Римляне, несмотря на то, что сами воцарили в Иудее Ирода, держали Иудеев в совершенной зависимости от своей власти. Ирод не мог самовластно распоряжаться своим престолом касательно его наследства, но должен был представить свое избрание утверждению императора. Ирод по крайней мере незадолго до своей смерти платил дань императору: это видно из того, что когда области, доставшиеся в удел сыну его Архелаю, при общем возмущении удержались в законной подчиненности; то, замечает Иосиф Флавий, были облегчены императором четвертой частью подати. Кому эта подать шла? – очевидно, не Архелаю. В другом месте сам Иосиф начало рабства (δουλείας) народа иудейского Римлянам относит ко времени вступления в Иудею (правителя) Помпея, призванного враждой двух братьев (Dе bеll. iud. Lib. V. с. IX). Анпиан (Dе bеll. civil. I. V. p. 1135) говорит, что Ирод платил дань еще Антонию, который был другом Ироду. Из соображения всех сих обстоятельств открывается, что нет никакой невозможности в том, чтобы при конце царствования Иродова была в его государстве, по повелению римского императора, перепись, хотя бы даже она соединена была с действительным обложением данью, тем более простое поголовное исчисление всех подданных Иудейских, за которым, по воле императора, могло следовать и совершенное поголовное обложение данью.

3. Αϋτη ή άπογραφή πράτη έγένετο ήγεμονεύοντος τής Συρίας Κυρηνίου. Эти слова испытали множество толкований. Укажем только вероятнейшие: а) принимают πρώτη вместо προτέρα (см. Иоанн. 1:15) и поставляют от него в зависимости последующие родительные падежи: ήγεμονεύοντος Κυρηνίου, так что смысл сих слов будет такой: эта перепись была прежде той, которая была произведена правителем Сирии Квиринием. Полная речь по такому толкованию должна быть в таком виде: αϋτη ή άπογραφή πρώτη τής τού ήγεμονεύοντος τής Συρίας Κυρηνίου. Но член τής мог быть и опущен (см. подобное у самого Лк. 13:1, их же кровь смеси Пилат с жертвами их: ών τό αίμα Πιλάτος έμιζε μετά τών ϑυσιών άύτών, – сказать полнее μετά τού τών ϑυσιών... См. также Деян. 7:16). Это изъяснение в подкрепление себе имеет то, что другое народосчисление, бывшее в Иудее лет четырнадцать спустя после этого, точно производилось Квиринием, когда он был правителем Сирии, как известно это из Иосифа Флавия; и на него Лука также указывает (Деян. 5:37). б) Другие толкуют эти слова так: это первая перепись Квириния, бывшего потом правителем Сирии, полагая, что здесь Лука заметил это обстоятельство для отличения этой переписи от другой, произведенной тем же Квиринием, о котором упоминает в Деян. 5:37. Но этому толкованию противополагается 1) то, что в таком случае перед ήγεμονεύοντος должен стоять член τού; 2) то, что ничем не подтверждается то предположение, чтобы оба народосчисления производил Квириний.

4. Чтобы дать ответ на тот вопрос, почему Иосиф Флавий не упоминает об этой переписи, мы кратко представим историю последних годов царствования Ирода.

В последние годы правления Ирода было у него неудовольствие с аравийским царем Оводою, который, взяв у Ирода некоторую сумму денег, не возвращал их ему в назначенный срок, несмотря на требование Ирода. Кроме того, в одно время сделали из Аравии вторжение во владения Ирода несколько разбойнических шаек и увели с собой несколько человек из его подданных; Ирод требовал удовлетворения; но разбойники были приняты под защиту царем аравийским и его министром Силлием. Ирод отнесся по этому делу к чиновникам императора, находившимся в Сирии. Здесь положено было и Ироду и Оводе возвратить захваченных тем и другим, а последнему кроме того и деньги – в течение 30 дней: срок прошел; Аравитяне условия не исполнили; министр Силлий отправился с жалобой на Ирода в Рим. А Ирод – с согласия чиновников империи – вступил в Аравию и разбил войска своего неприятеля. Силлий, извещенный об этом, быв удостоен аудиенции от императора, доносит ему о вторжении Ирода в Аравию и об истреблении им 2500 Аравитян вместе с вождем их. Август спрашивал у друзей Ирода, находившихся в Риме, справедливо ли то, что Ирод делал нападение на Аравию. И удостоверившись в справедливости донесения Силлия, не разыскивая далее дела, отправил к Ироду очень жестокое письмо. Сущность его состояла в том, что «доселе он (Август) обходился с Иродом, как с своим другом; но отселе будет обходиться с ним, как с своим подданным». Ирод отправил в Рим послов для оправдания: но их не приняли; других – также. В это время Овода умер; его министром, который был главной пружиной неудовольствия, были также недовольны. Новый царь аравийский Арета, вступивши на престол без испрошения согласия императора римского, отправил было против Силлия в Рим посольство; но оно не было принято. Среди таких обстоятельств, говорит Иосиф, царства иудейское и аравийское день от дня приходили в худшее состояние; из двух царей этих царств один не был в точном смысле царь; другой – Ирод, раздражив императора тем, что защищался, должен был терпеть всякие несправедливости. Для прекращения этих бедствий Ирод послал в Рим Николая Дамасского, который действительно успел объяснить все дело императору, обличить Силлия и оправдать Ирода. Август с ним примирился. После сего возникло неудовольствие в самом семействе Ирода. Старший сын его Антипатр вошел в очень тесные сношения с братом Ирода, дядей своим, Феророй и женой его. Сестра Иродова, Саломия, зная об этом союзе и опасаясь от него чего-нибудь худого для брата, донесла обо всем, что касалось до сего предмета, Ироду. Ирод и сам имел кое-какие об этом сведения и подозревал; но о том, что передала ему Саломия, ему было неизвестно. Рассказав это, Иосиф продолжает: между тем существовало общество из Иудеев, которые выдавали себя за строгих ревнителей закона, за людей богоугодных и которым были преданы женщины. Они называются фарисеями: это – люди, которые весьма сильны в сопротивлении царям, осторожны и готовы к открытому противоборству и оскорблениям. Эти люди, когда весь народ иудейский присягал в верности императору и царю, в числе 6000 человек отреклись дать клятву. И когда царь наложил на них пеню, жена Фероры сама внесла ее за них, в благодарность за это благодеяние (так как их считали знающими будущее по вдохновению божественному) предсказывали они ей, что Ирод и его потомство скоро будут лишены царства по определению Божию и что царство перейдет в руки Фероры и детей их. Это узнала Саломия, узнал и царь. Вместе с этим узнал и то, что пристали к их стороне и некоторые из придворных. Вследствие сего он умертвил главных виновников из фарисеев, евнуха Багоя и всех из своего дома, которые находились в согласии с фарисеями. А Багоя, прибавляет Иосиф, уважали они (фарисеи), потому что он, как говорили они, будет именоваться отцем и благодетелем царя, который восстанет по повелению их. Ибо у этого царя будет все в руках; он даст евнуху способность к браку и чадорождению (Antiquit: XVII, 2).

Из соображения этих обстоятельств последних годов царствования Ирода открывается, что присяга, о которой говорит Иосиф, есть то же что перепись, о которой говорит Лука; потому что ежели допустить рождение И.Христа за 12 или за 15 месяцев, или же за 2 года до смерти Ирода, то эта присяга придется в то же время, в какое была перепись.

Многие обстоятельства этой присяги согласны с евангельской историей о рождении Иисуса Христа.

Лука говорит: изыде повеление от Кесаря Августа переписать всю вселенную. Сущность присяги, по словам Иосифа Флавия, состояла в обещании верности императору и царю. Присяга означает подданство; подданство не могло быть ничем так изображено, как переписью. Лука говорит: и идяху вси написатися; удивительно, как с этим соглашается Иосиф, когда говорит, что весь народ иудейский, исключая 6000 фарисеев, дал эту клятву.

С переписью и с присягой связывается одинаковое происшествие – возмущение. При вопросе волхвов, где царь Иудейский рождается? весь Иерусалим пришел в движение. Иосифово сказание как будто составляет комментарий на эти слова евангелиста Матфея.

Возмущение иерусалимское в том и другом повествовании открылось по поводу разнесшегося слуха о новом царе. Первосвященники и книжники Матфея, которых спрашивал Ирод о месте рождения Мессии, конечно, суть те фарисеи, которых разумеет в сказании о бунте Иосиф Флавий. Новый царь, о котором пророчествуют фарисеи у Флавия, очевидно, есть Мессия: ибо о нем говорится, что у него в руках все будет, к нему прилагаются слова Исаии пророка (Ис. 56:1–5).

У Иосифа фарисеи пророчествуют, что Бог положит конец владычеству Иродову. У ев. Матфея священники и жрецы также из пророков извлекают предсказание о месте рождения Мессии. У ев. Луки, кроме того, пророчествуют Симеон и Анна.

Ирод, по сказанию ев. Матфея, увидев, что обманут волхвами, послал истребить всех младенцев вифлеемских. Иосиф также упоминает о большем кровопролитии. И хотя нам из св. книг неизвестно, чтобы Ирод производил еще где-либо жестокости по поводу разнесшейся молвы о рождении Мессии, однако вероятно, что человек такой подозрительный как Ирод, после того как обманут был волхвами, подозревал в том же книжников и фарисеев, которых спрашивал о Мессии и потому также излил на них свою ярость.

Так как я почитаю Иосифа горячим Иудеем, то самый образ его повествования о возмущении фарисеев служит мне доказательством, что он говорит о делах, происшедших в Иерусалиме по поводу рождения Иисуса Христа. Не удивительно ли, что Иосиф насмехается над фарисеями, которые хвалились даром пророчества, тогда как сам – фарисей и сам подлежит тому же упреку, поелику неоднократно прилагает пророчество о Мессии к лицу императора Bеcпасиана? Насмешка над фарисеями совсем была бы неуместна в таком описании, которое представляет сцену жестокости и толиких их бедствий. И за что? За то ли, что они отказались от присяги кесарю? нет. Они откупились бы от этого деньгами, если бы не причинены были Иродом некоторые другие оскорбления. Какие же? – Предсказание и ожидание, что царство Ирода должно перейти, сообразно определению Божию, в другую фамилию из Иродовой. Это-то самое действительно и было во время рождения Иисуса Христа. Кратко сказать, нельзя представить себе, чтобы тот, кто Ирода везде называет жестоким, с жестокостью Ирода стал издеваться над фарисеями, если не предположить, что он в сем случае имеет в виду осмеять вместе веру в Мессию, которого не хотел признавать за Мессию.

Скажут, что предсказания, упоминаемые Иосифом, относятся не к Иисусу, а к жене Фероры и ее детям. – Не отрицаю, что она, равно как и другие, имели участие в том, что говорили тогда фарисеи. Но, чтобы она сама, или Ферора, или кто-нибудь из их потомства было то лицо, о котором здесь речь, – нельзя поверить, потому что это противоречит всему прочему сказанию Иосифа. Ежели бы жена Фероры в этом деле более всех обращала на себя внимание, – как по-видимому утверждает Иосиф, – то быть не может, чтобы она спаслась от жестокости Иродовой, от которой пали приближеннейшие прежде люди к Ироду. Скажут: их сохранила всеобщая к ним любовь народа; но каким расположением пользовался Антипатр? И зачем бы этому Антипатру, столько жаждавшему престола, отправляться в Рим, оставив дела в таком положении? – Отправляясь в Рим, не оставлял ли он Фероре и жене его обязанность умертвить отца своего ядом и таким образом подвергал себя опасности лишиться наследства престола? – Да и не противоречит ли сам себе Иосиф Флавий, когда сказавши, что фарисеи в благодарность жене Фероры за ее благодеяние, им оказанное, предсказывали ей, что Бог определил передать престол Иродов Фероре, ее мужу и их детям, – в конце повествования говорит о царе, который, по их пророчеству, должен восстать, как об одном определенном царе? Как жена Фероры, Ферора и дети их могли быть этими царями? – Ежели нельзя всей истории об этой присяге и возмущении изъяснить по истории евангельской: все однако же сродство их очевидно, и первая много служит нам к объяснению некоторых событий, относящихся к последней: напр. быстрого распространения молвы о рождении Иоанна: необычайности движения в Иерусалиме по поводу первых слухов о Мессии; жестокости Ирода; необходимости бегства Иисусова из Иудеи; преданий о смерти Захарии, – об удалении с сыном в пустыню Елизаветы.<...>

Раскрывая историю младенчества Иисуса Христа, мы ничего не сказали о времени Его рождения. Как должно думать о счислении, принимаемом ныне? Год рождения Иисуса Христа можно определить 1) хронологическими указаниями евангелистов, относящимися к самому событию рождения Иисуса Христа; 2) можно определить и по времени крещения Иисуса Христа и наконец 3) по времени кончины Его. 1) В истории рождества Иисуса Христа у евангелистов представляются следующие хронологические указания: а) Иисус Христос родился при Ироде, б) незадолго до его смерти, – что можно видеть из того, что после путешествия Иисуса Христа в Египет Ирод скоро умер, в) может служить указанием времени то, что Ирод повелел умертвить младенцев от двух лет и меньше, значит – предполагал что младенец Мессия был не более двух лет. 2) В истории крещения Иисуса Христа хронологическими указаниями могут служить: а) самое вступление Иоанна в служение, которое, по словам евангелиста Луки, было в 15-й год царствования Тиверия, – это 787 г. от создания Рима; б) означение лет, каких крестился Иисус: и той бе яко лет тридесять, начиная, замечает Лука (3:23); в) сказание у Иоанна о времени посольства к Иоанну Крестителю с вопросом о том, почему он крестит (1:25). Это посольство было в то время, когда после крещения Спаситель удалился в пустыню, и недолго спустя по вступлении Иоанна в свое служение. Если же сказано, что Иоанн вступил в служение в 15-й год Тиверия, и если это посольство было недолго спустя после вступления его в служение, то отсюда и можно определить время рождения Иисуса Христа. 3) Можно находить признаки хронологические в истории страдания и смерти Иисуса Христа. К определению этого времени находят ключ в седминах Данииловых. Начало седмин упадает на 20-й год царствования Артаксеркса – 455-й до Р. Хр. или считая по римскому счислению на 299-й год от создания Рима. Смерть Иисуса Христа по правильному изъяснению седмин полагают в половине 70-й седмины, начало служения в половине 69-й. Определяя таким образом год вступления Иисуса Христа в общественное служение, мы найдем, что оно было в 483 от начала седмин и след. от создания Рима в 782 г., а полагая, что Спаситель крестился в начале 30-го года своей жизни, получим год Его рождения 753-й от создания Рима. Вот несколько систем счисления, по которым можно дойти до определения года рождения Иисуса Христа. Последний путь, очевидно, не для всякого удовлетворителен, потому что не историю должно поверять пророчеством, а пророчество историей. Следовательно, для нас более достоверности могут иметь первые два счисления, тем более, что они сходятся между собой.

В первом счислении дело зависит от определения года смерти Ирода. Он ясно указан в истории Иосифа Флавия; но это должно будет отнести нас на несколько лет от принятого счисления; Флавий, как сам он говорит, писал историю Ирода, руководствуясь записками Николая Дамасского, сотрудника и современника Иродова, и следуя им утверждает, что Ирод объявлен царем иудейским в 714 г., но вступил в действительное владение спустя 3 года, в 717 г. После того Ирод царствовал 34 г., а всего 37 лет. Итак полагая, что Иосиф следует счислению Иудейскому, т. е. начинает, год с месяца Низана, мы найдем, что Ирод скончался в 750 году, после месяца Низана. Это подтверждается бывшим незадолго до смерти Ирода перед пасхой затмением солнца, о котором упоминает Флавий и которое по вычислению новейших астрономов долженствовало быть в 750 году. С этим счислением времени соглашаются и другие хронологические замечания о правлении сынов Ирода. Иосиф Флавий говорит, что Архелай правил Иудеей 9 лет, потом был сослан, как говорит Дион, в 759 году от создания Рима. Если Архелай правил 9 лет, то Ирод умер в 750 году. Филипп, по сказанию того же Иосифа Флавия, умер на 37 г. своего правления на 20 г. Тиверия, а это есть 786 год, следует опять тоже, что Ирод умер в 750 году, притом это должно было быть весной. Если же Ирод скончался в 750 году, то значит, Спаситель родился в 749 г., если не ранее, но ранее нет нужды предполагать, потому что события младенчества Иисуса Христа могли совершиться и в это время. Если же Спаситель родился около 750 года, то когда Ев. Лука замечает, что Иоанн вступил в свое служение в 15 год Тиверия, а это будет 781-й от создания Рима, то отчисляя отсюда 30 лет, мы получим число близкое к 750.

Время рождения Иисуса Христа определяется указаниями ближайших отцев церкви. Но их счисление приходится на 751-й год, или близко к сему, и само по себе видно, основывается не на исторических документах, но на герменевтических началах. Ириней, писатель II века, полагал рождение Иисуса Христа в 751 году. Тертуллиан старается доказать тоже. Восточные говорят иначе: Климент Александрийский полагает в 752 году. Евсевий старается подтвердит это, а Епифаний соглашается с ними. И эти два счисления, по-видимому несогласные, в сущности своей – одно. Вся разность происходит от того, что те и другие писатели не с одного и того же месяца и числа начинают счисление. Ириней и Тертуллиан начинают с 25 Декабря, а Евсевий и Епифаний с Генваря, даже некоторые с Мая. И это указание Отцев Церкви на 751-й год может быть зависело от соображения слов Ев. Луки, который полагает вступление Иоанна в служение на 15 году Тиверия. Впрочем надобно заметить, что слова Луки о времени крещения Иисуса Христа неопределенны: бе яко лет тридесять, начиная, говорит он. К чему относить начиная, к году ли жизни Иисуса Христа или к Его служению? Кажется начиная нельзя относить к 30-му году жизни Иисуса Христа. Так не говорится ни на каком языке. Вероятно догадка некоторых, что здесь опущено нечто т. е. начиная учение, или служение.

Поелику Мария жила в Назарете и в Назарете ей было и откровение от ангела, то можно было думать, что здесь и родится ее Сын, благовествованный ангелом. Но Тот, Кто распоряжался всеми обстоятельствами рождения этого Сына, имел причины несколько изменить такое течение их. Мессия, как сын Давидов, должен был и родиться в городе Давидовом: нужно было, чтобы Его происхождение от Давида было представлено для всех в непосредственной ясности и достоверности, тем более, что униженное потомство Давида принуждено было оставить наследственный город свой и жить в презренной в глазах гордых Иерусалимлян, части царства Иудейского, Галилее. Кроме того было всем известно древнее, еще до пленения вавилонского данное, предсказание, что Вифлеем должен быть отечеством славного Вождя Израилева, его же исходи из начала – от дней века (Мих. 5:2). Правда, Вифлеем был тогда уже и не город, но деревня: но тем не менее взоры народа туда обращались, когда искали себе Мессии (См. Мф. 2:5–6; Ин. 7:42).

Промыслу не нужно было однако же употреблять никаких сверхъестественных мер для того, чтобы с одной стороны привести родителей Иисуса в Вифлеем, с другой – раскрыть перед всеми, что они происходят от дома Давидова. То и другое само собой должно было исполниться при народной переписи, которую в конце царствования Ирода предписано было произвести римским правительством в Иудее. Так как это было выражением неблаговоления Августа к царю иудейскому, а Ирод очень дорожил благосклонностью римского императора, то объявленная перепись должна была производиться с особенной поспешностью, хотя и не малое затруднение к сему заключалось в том, что сообразно законам Иудейским каждый должен записываться не в том городе, где он живет, но в том, откуда происходил его род. Посему и Иосиф, не смотря на то, что домашние обстоятельства располагали его несколько времени промедлить в Назарете, отправился немедленно вместе с Марией в Вифлеем.

Иосиф и Мария прибыли в Вифлеем: но здесь так было тесно от множества съехавшихся для записания (Вифлеем прежде знаменитый и многолюдный много должен был дать из себя фамилий), что пришельцам назаретским, бедным, хотя и знатным по роду, но незнатным по настоящему своему положению, не оставалось и места в гостином доме, которое было бы поудобнее для Марии в последние дни ее беременности: они расположились в одной пещере¹, находившейся близ селения вероятно в той самой горе, на которой оно было расположено, – в этой пещере в другое время становились стада, для которых вифлеемские окрестности издревле были весьма удобны (1 Цар. 17:15).

Здесь-то благоволил Господь родиться! Предание рассказывает, что свет исполнил всю пещеру, когда родился Иисус, что облак светоносный окружал ее и ослеплял своим блеском входивших в пещеру. Но Христу поклонится избранный и без этого света; а младенцу нужна еще сокровенность. Мария сама приняла младенца, сама спеленала Его и положила, где было поудобнее положить, в ясли. Предоставляем каждому разгадывать, что думали, что ощущали в себе земные свидетели божественного рождения. Можно думать, что в их душевном состоянии более было недоумения, нежели торжественной радости. Сын Вышнего – в таком уничиженном виде! Тот, Кому пророчески радовался еще во утробе матери своей Иоанн, должен лежать в простом хлеве, в яслях. Когда родился Иоанн, предназначенный провозвестник Его, все родственники собираются к матери его и радуются вместе с ней, – а Мария одна с своим младенцем: Мессия – освободитель народа от врагов – а производимая теперь перепись обещает только то, что чуждое владычество еще более укрепится в тяготении над народом Божиим: кого бы не заняли такие представления при настоящем зрелище и какого бы восторга не охладили в тех, которые еще мало были знакомы с судьбой этого нового пришельца мира.

Итак очень естественно ожидать, что Промысл не оставит вскоре подкрепить недоумевающих в тех высоких обетованиях, которые были даны относительно младенца Иисуса. И в самом деле, к этому были избраны несколько пастухов, в некотором отдалении от Вифлеема стерегших свои стада в ту ночь, когда родился Иисус. Промысл с осторожностью избирал лица, которых делал участниками великой тайны: бедные пастухи в простоте сердца могли принять благовестие небесного посланника и отнюдь не соблазниться пещерой и яслями, в которых лежал будущий Искупитель, – для того, чтобы воздать хвалу Богу; но вместе, как не имеющие никакой важности внешней, не могли далеко распространить молву о рождении обетованного. 

В самом деле, как согласовались оба эти явления ангелов, которых удостоены пастухи, с предшествующим служением ангелов тайне рождения Иисуса: не являлись ли они Захарии, Марии, Иосифу? Итак, нечего сомневаться, что и пастырям были такие явления, сколько ни величественнее были некоторые обстоятельства этих явлений в сравнении с предыдущими! Да, величественнее! как величественна эта песнь: слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение. Она обнимает и небо, и землю, и человеков: она связывает с событием пещеры вифлеемской все что есть на небе светлейшего, на земле – вожделеннейшего, для людей благодатнейшего; славу Божью, мир или полное блаженство, благоволение Божие. 

В то время, как младенец, уже повитый пеленами, лежит в яслях: приходят в пещеру эти пастухи (может быть хозяева пещеры) и, осмотревшись с удивлением, оглядев Иисуса, Марию, и особенно обратив внимание на ясли, начинают с благоговейной радостью рассказывать изумленным Иосифу и Марии, по какому побуждению они пришли сюда в такое время (ночью), и что хотят они видеть, как ангел, облеченный светом, возвестил им о рождении в эту ночь Христа Господа и, конечно в намерении препроводить их к нему самому, – указал им место, где он родился и признаки, по которым можно было узнать его; как вслед за сим благовестием они были свидетелями еще чудеснейшего события: слышали песнь ангелов, воспевавших хвалы Богу. И изумление пастырей и радость небожителей стали изумлением и радостью святой матери младенца и престарелого Иосифа. 

Здесь очевидно открывалось подтверждение всего, что доселе было сказано о Мессии: но как будет приведено это в исполнение? Этот вопрос всех ближе должен был касаться сердца Марии, и Мария слишком мало знала, как он разрешится. Это было для нее новым побуждением входить в размышление о великом деле божественного Промысла. Она не видела в своих обстоятельствах и обстоятельствах Иосифа ничего, что могло бы пролить хотя некоторый свет на тот великий день, когда царство Мессии должно открыться: но это не уничтожало ее уверенности в том, что оно некогда должно открыться; она повторяла себе изречения ангела, благовествовавшего ей рождение Сына Всевышнего, повторяла те чудесные события, которые уже случились, и с упованием взирала на будущее. Когда Мария бросала взор на настоящее положение царства Иудейского, ей могло приходить на мысль: «сколько еще великих переворотов должно произойти, прежде нежели настанет царство Сына ее? Могла ли она с благочестивым размышлением не обращаться и к тем древним пророчествам и обетованиям, которые так часто читаются и объясняются в синагогах, особенно к тем местам пророков, которые содержали в себе прямое указание или близкое сходство с тем, что совершилось над нею. Как много должно было представиться пищи для ее размышления, когда напр. теперь или после пришли ей на мысль слова пророка Исайи: се дева во чреве приимет и родит Сына и нарекут имя Ему Еммануил. Сколько было предметов для размышления в других пророческих местах, на которые указывали слова ангелов Иосифу, ей и пастырям! – Мариам же соблюдаше вся глаголы сия, слагающе в сердцы своем.

Пастыри оставили их; но на Марию эти слова сделали такое глубокое впечатление, что она отселе еще с большей внимательностью начала замечать все обстоятельства, касающиеся ее Сына и рассуждать о них тайно.

В осьмой день надлежало совершить над младенцем обрезание и дать ему имя¹. Оно уже было преднаречено ангелом – и тогда не было необыкновенным у Иудеев; только необыкновенно было то, что этот младенец во всей родословной своей (от начала мира) не имел никого, кто бы носил на себе такое имя; и оно было самым знаменательным по отношению к будущим действиям и судьбе этого младенца; оно выражало все, что Иудеи, все, что весь прочий мир мог ожидать от Него; – это было то имя, перед которым должно было преклониться всяко колено небесных и земных и преисподних. И оно возложено было старцем и юной девой на Того, Кому принадлежало. Где это совершено, – в той же ли пещере, или в другом месте (Мф. 2:9–11), – нам не известно. Только пещера вифлеемская сделалась в последствии предметом благоговейного почитания христиан. Уже во времена Оригена сами язычники говорили: «вот пещера, где родился Иисус, которого почитают и обожают христиане» (Contr. Cеls. Lib. 1). Во времена Константина Великого там была уже построена церковь. Иероним с запада удалялся сюда для своих ученых трудов и для упражнения в подвигах благочестия. «Где возьму слов, писал он отсюда к одной своей знакомой в Риме, где возьму красноречия, чтобы описать тебе пещеру Спасителя и те ясли, в которых плакал он – младенец? Нет! Лучше буду чтить это место молчанием, нежели словом немощным. Здесь нет пышных портиков, нет раззолоченных потолков. Вифлеем... вот в этой расселине земли родился Создатель неба. Здесь Он повит пеленами; здесь видели Его пастухи; здесь Он указан был звездою; здесь Ему поклонялись волхвы. И я думаю, это место святее скалы Тарпейской, которая не даром так часто терпела удары молнии, – видно, не угодна она Богу. Я знаю, есть там святая церковь, есть трофеи апостолов и мучеников; имя Христово исповедуется истинно, вера проповедана апостолами, язычество попрано и имя христианское с каждым днем возвышается. Честолюбие, преобладание, великолепие городское, эти случаи – всегда быть видимым и видеть других, принимать посещения от других и самому посещать, хвалить и порицать, либо слушать, либо говорить, видеть перед собой всегда такую толпу народа – все это далеко чуждо от обетов и покоя монашеского... А в христовом селении совершается все по-деревенски. Кроме пения псалмов тишина ничем не нарушается. Зато куда ни обернешься, везде только их и слышишь: там земледелец, держась за рукоять своего плуга, поет: аллилуия; здесь усталый жнец подкрепляет себя псалмами; а там виноградарь, обрезывающий кривым ножем своим ветви винограда, поет что-нибудь из Давида. Вот на нашей области какие поются песни!»²

Во дворе храма было определенное место, где родильницы, пришедшие для очищения, были окропляемы от жреца водой очищения. Никто, даже сам жрец, не мог знать, чтобы на руках Марии было какое-нибудь необычайное дитя; каждый, кто видел Марию с младенцем, стоящую подле Иосифа, мог считать его сыном Иосифовым из Назарета. Иосиф и Мария предоставляли самому Богу раскрыть в свое время истинное достоинство и назначение младенца, которого принесли с собой. Слух о видении пастырей – Иерусалима не достигал. Потому Иосиф и Мария совсем не ожидали, чтобы в Иерусалиме кто-нибудь узнал в их Младенце Царя Израильского. 

Так как Вифлеем отстоял не более как на два часа пути от Иерусалима; то Иосиф и Мария, по истечении определенного для очищения родильницы времени, без всякого затруднения отправились в храм Иерусалимский для того, чтобы лично там исполнить обряды очищения и вместе представить Богу, как тогда говорили, – сына Марии. Ибо закон требовал:

освяти Богу всякаго первенца перворожденнаго (Исх. 13:1–2), и первородные должны были искупать себя от личного служения Богу при храме небольшой суммой денег (Чис. 18:15–16). Итак, внести эту сумму при представлении своего сына, а при том совершить жертву очищения и было единственной целью их путешествия. Жертва же очищения состояла или в однолетней овце, или, в случае убожества приносящего, в паре горлиц, или молодых голубей. Иосиф и Мария не могли принести первой жертвы.

Но едва вступили они во двор храма, как выходит к ним навстречу – с радостным нетерпением, – как давно ожидавший их – один почтенный старец: это был Симеон, муж по своему кроткому благочестию и духу истинно израильтянин, находившийся в уважении у своих сограждан, но который, как кажется, не был ни главою, ни даже низшим каким-либо членом великого Синедриона¹.  

 Симеон жил в такие времена, когда желание каждого благочестивого израильтянина, «чтобы скорее пришел утеха Израиля, божественный Царь и принес с собою благоденствие народу», возвышалось до нетерпеливости. И эта нетерпеливость часто выражалась у Симеона в молитвах. Он был удостаиваем божественных вдохновений. И между тем как среди упадка нравов и волнений он подкреплял себя сладкими надеждами, какие внушались древними пророчествами, и достигши уже глубокой старости ничего еще не видел, что бы показывало близость дней Мессии, исключая разве приближение к концу седмин Данииловых: – для возвышения его святых желаний, в награду его пламенных молитв, – Бог дает ему откровение, что он не узрит смерти, пока не увидит Христа Господня. Он часто ходил во храм, но на этот раз имел особенное влечение идти туда. 

Итак он видит – входят Иосиф и Мария во двор: божественное мановение вдруг указывает ему на них и влагает в ум его мысль: этот младенец – Тот самый Царь, Мессия, Которого ты ожидаешь. Поэтому старец берет Его на руки свои; Мария в изумлении уступает вдохновенному, может быть, известному ей старцу; тот держит Его несколько времени на руках своих: потом весь преданный радости давно желаемого зрелища, то поднимает взоры к небу, то, опуская их на младенца, произносит торжественным образом: теперь-то, Господи, умрет раб твой спокойно: потому что своими очами увидел Спасителя, Которого ты даровал всему миру. Я видел свет языков, видел славу Израиля – и довольно уже жил.

Но Мария должна была узнать при настоящем случае и еще нечто новое относительно судьбы своего сына: нечто очень важное и доселе еще глубокой тьмой покрытое, что только в последствии – самыми событиями могло объясниться. Старец Симеон благословил Иосифа и Марию, т. е. назвал их блаженными за то, что они удостоились такой почести в служении Мессии. Но потом, обратившись в особенности к Марии, передав ей младенца, сказал ей: «этот младенец будет виною погибели и спасения многих из среды народа израильского: не всякий поймет Его достоинство в таком Его виде; не всякий откроет свое сердце для слова Его; Он будет камнем соблазна, предметом противоречий и на Нем как на пробном камне окажется, кто что имел в своем сердце по отношению к Богу и к Мессии. Даже тебе самой, Мария, пройдет оружие в сердце твое». Уже это слово – было оружие! Острый взор старца, в последний раз на земле озарившийся таким светом, проник острее железа в душу Марии.

В тоже время подходит к младенцу находившаяся в храме одна престарелая вдова, обладавшая даром пророчества, именем Анна, знаменитая своим благочестием; подходит и, постигнув духом, Кого видит перед собой, приносит благодарение Господу за исполнение древних обетований в слух Иосифа и Марии; Анна имела в городе несколько знакомых лиц, которые подобно ей чаяли утехи Израилевой: им с радостью она потом рассказывала, что уже родился желанный Мессия, и что она сама Его видела в храме. Без сомнения, каждому этого сказывать было нельзя. Сам Бог не без разбора сообщал людям эту тайну в сие время: потому что повсеместное и неосторожное распространение молвы о рождении Мессии должно было повлечь еще слишком рано для матери и для младенца гонение против них. Люди, которые доселе знали тайну рождения Мессии, были или лица вовсе неизвестные (пастухи) или совершенно известные, люди благоговейные. В устах первых это известие не слишком большую могло получить важность: последние умели действовать с осторожностью и только тогда сообщали драгоценную весть, когда знали, что не будет она никаким образом обращена во зло.

Между тем то уже отчасти служило в пользу Мессии, что между благочестивыми Израильтянами там и здесь было повторяемо и рассказываемо о необычайном младенце, Которого видели в храме и о Котором пророчествовали Симеон и Анна – люди столько известные в Иерусалиме.

Исполнив требования закона, Иосиф и Мария не имели нужды оставаться долее в Иерусалиме: но куда же им пойти? В Вифлеем ли, или в Назарет? Вифлеем стал для них теперь гораздо важнее, нежели Назарет; в нем родился Иисус, это город Мессии: он должен явиться из Вифлеема, по крайней мере во мнении Иудеев. Итак они снова расположились в Вифлееме¹, но уже не в пещере.

Всякий поймет, какую важность имели чудесные иерусалимские события для Иосифа и Марии. Нет сомнения в том, что они также, как и прочие Иудеи, представляли себе открытие царства Мессии не без больших переворотов: однако предполагали вместе, что все эти перевороты наконец разрешатся в пользу целого народа Иудейского; по их представлению, могло быть хуже от этого только язычникам. Но Симеон подорвал такое представление: по его словам этот Мессия также будет виной погибели для многих во Израили, как и виной благоденствия. Напрасно льстит себя весь народ быть участником благ, которые принес с собой Мессия; – нет, что касается до прав на эти блага, то они будут даваться не без отношения к помышлениям сердечным т. е. расположениям сердца, нравам, добродетели. Иудеи надеются одни быть в царстве Мессии: тем хуже для них; они обманываются. Царство Мессии будет столько же светом для язычников, сколько славой для Израиля. Очевидно, что такое понятие о царстве Мессии гораздо полнее обнимало историю его развития; оно много прибавляло нового к тем понятиям о царстве Мессии, которые представляются в песни Захарии, в благовестии ангела Деве Марии; оно много представляло для внимательной Марии новых вопросов, новых предметов для размышления. Но в особенности ее должны были занять слова старца, собственно к ней обращенные: тебе же самой душу пройдет оружие. Мария доселе знала о себе только то, что она блаженнейшая из жен, что ее будут ублажать все поколения: теперь она узнала горькую истину, которая, казалось, противоречила всем прежним ее представлениям о себе и своей участи. Конечно немало изыскивала она способов к разрешению этой загадки: но если бы и раскрыть ей весь план явления царства Мессии, – в нем она нашла бы столько чрезвычайного, что никак бы от того взор ее на себя не объяснился: надлежало предоставить времени это объяснение. Между тем для Марии весьма было полезно, даже необходимо было знать, что каким бы то ни было образом, только душа ее много должна потерпеть жестоких огорчений за своего сына. Так после и Спаситель, когда приготовлялся к страданиям, то считал необходимым предуведомить о том своих учеников: глаголю вам: прежде даже не будет, да, егда будет, веру имете, яко Аз есмь (Ин. 13:19; 14:29), хотя ученики также не понимали еще слов своего учителя.

+++Горский А. В. прот. История Евангельская и Церкви Апостольской. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902. С. 35-37++

Сознание о Своем высоком Божественном достоинстве и всемирном значении своего служения Иисус Христос начал раскрывать не вдруг при самом вступлении в служение, но постепенно, еще с лет юности. В этом уверяет нас происшествие в храме Иерусалимском, когда Он, будучи 12-ти лет, выразил, как Он понимал свое назначение; и когда думали подчинить его семейственным отношениям, Он сказал, что Ему нужно быть там, где Отец Его, в дому Его. Напрасны и бесплодны все усилия объяснить внутреннее образование души Его. Кто может проникнуть во глубину души Иисуса, когда так мудрено объяснить внутренние движения людей обыкновенных, сколько-нибудь глубокие? Догадка, что Иисус Христос получил образование в современных Ему Иудейских школах, противна Писанию и Божеству Иисуса Христа – богохульна. Стоит только сличить те пункты Его учения, в которых думают видеть сходство с существовавшим в тогдашних школах учением, и мы видим, как они различны, как слабы теория и практика Фарисеев, Саддукеев, Ессеев в сравнении с учением Евангельским. Учение Фарисеев с своими практическими мелочными постановлениями, убаюкивающими дух бесплодными умозрениями, совершенно противно духу учения Христова. Притом же мы видим, что те из Фарисеев, которые приходили к Нему слушать Его учение, приходили не как к одному из среды себя, слушали Его учение, как новое и сознавали столь высоким, что прямо выражали свою неспособность понимать его, след. их учение не было Его учение. Что касается до учения Саддукеев, которое произошло из стремления очистить закон от обременявших его фарисейских преданий, то хотя в этом отрицательном отношении оно и кажется сходным, но это сходство только наружное. Мы знаем, что у Саддукеев учение нравственное было совершенно отделено, оторвано от учения о Божестве и природе человека; тогда как в учении Иисуса Христа учение религиозное и нравственное находятся в необходимой связи и в совершенном согласии с природой человека, удовлетворяя ее необходимым потребностям. Несомненно также, что Саддукеи прерывали саму историю откровения, принимали только пятокнижие Моисеево, напротив, по учению Иисуса Христа все ветхозаветное учение есть одно целое приготовительное учение. Ничего не имеет общего с учением Спасителя и учение Саддукеев о бескорыстном исполнении закона, потому что Иисус Христос не уничтожает мысли о возмездии; оно необходимо по закону нашей природы, написанному в совести. Нравственное направление у Ессеев подавало некоторым повод от них производить нравственное учение Иисуса Христа. Наперед заметим, что Ессеи, кроме нравственной природы, свое учение заимствовали из закона Моисеева, посему сходство между ним и учением Иисуса Христа должно быть необходимо, ибо и Иисус Христос не разрушал нравственного закона и предписывал самое сообразное с природой человека. А в другом случае все согласное между тем и другим учением при внимательном рассмотрении найдем различным. Напр. клятва у Ессеев совершенно воспрещалась, но Иисус Христос не восставал против клятвы, когда ее требовала крайняя необходимость. Тоже должно сказать и относительно учения о рабстве... Находят сходство в том, что как Иисус Христос, так и Ессеи врачевали. Но Иосиф Флавий замечает, что Ессеи врачевали травами, камнями и учились этому искусству по книгам. А Иисус Христос врачевал Божественной силой, средством коей было одно слово, или прикосновение руки. А тот дух гордый и самодовольный, который господствовал в Ессеях, совсем противоположен основному началу учения Иисуса Христа. Таким образом, сличая учение Иисуса Христа с учением, раскрывавшимся в современных школах, мы увидим совершенное различие между ними. И если мы видим в Евангелии название Иисуса Христа – Равви, которое дают Ему даже враги, то это не в том смысле, будто бы Он вышел со степенью учителя из какой-нибудь школы, но этим именем Его называли как главу известного общества. Напротив мы знаем, что Ему ставили в упрек неученость, и с удивлением говорили: не сей ли есть тектонов сын? како сей книги весть не учився (Мф. 13:55; Ин. 7:15)? Вообще все речи Его удивляли необыкновенностью предметов, которые совершенно различались от предметов школьного учения. Словом, учение Иисуса Христа есть откровение Его в Самом Себе и через Себя, и как Его чудодейственной силы нельзя производить из другого источника, кроме Его Божественности, так и Его учение есть самостоятельное раскрытие Божества в Его уме и слове. Но вступлению Иисуса Христа в общественное служение предшествовало вступление в свое служение Иоанна Крестителя.
+++Горский А. В. прот. История Евангельская и Церкви Апостольской. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902. С. 49-51++