Толкование Евангелие от Луки, Глава 2: Афанасий Великий святитель

Не по подобию иных человеков, не для того облекся Господь плотию, чтобы прийти в бытие и произойти на свет; соделался же человеком, чтобы освятить плоть. Если же кто слова: поставити Его пред Господем — понимать будет о самом Господе, то в таком случае уклонится от надлежащего смысла. Ибо, когда Господь сокрыт был от очей Отца и не мог быть Им видим? Или, находится ли какое место вне Его владычества, где пребывая, не предстоял бы Он Отцу, пока не был принесен в Иерусалим и внесен во храм? Но для чего приносили и прообразовательные жертвы, когда был Он — самая действительность? Не для того ли, что написано сие не ради Него, но ради нас? Ибо как Он, сущий Бог, неизменяемо по естеству делается человеком, и обрезывается плотию, и крещается, и терпит прочее не ради Себя, но ради нас, чтобы мы, будучи человеками, по благодати соделались чрез усыновление богами, и обрезались духовно, а не по Закону, и крещением омыли греховную скверну, и распялись миру, и возстали Богу: так и сказанное здесь об очищении их, о поставлении Его пред Господем и о прообразовательных жертвах совершено и написано не Его ради, но ради нас, дабы мы научились очищать и поставлять себя пред Богом, таинственно и духовно принося Ему два горличища или два птенца голубина... Но посмотрим, — относительно чего, где и когда сказано: всяк младенец мужеска полу, разверзая ложесна, свято Господеви наречется, — и что это за загадка закона? обрыв текста

И горлица есть символ целомудрия и безмолвия; потому что животное сие пустыннолюбиво и весьма целомудренно; и если умирает горлица мужеского или женского пола, то оставшаяся не сопрягается уже с другою. Птенцы же голубиные суть образ незлобия и кротости. Посему те, которые целомудрием очищают себя от плотских удовольствий и похотей, а незлобием и кротостию удерживаются от раздражительности и гнева, действительно приносят добрые жертвы, являются лицу Божию и поставляют себя в Иерусалиме небесном. Ибо ничто не угодно так Богу, как незлобие и целомудрие. И действительно, Бог хощет соделать нас столько целомудренными, чтобы мы и не взирали даже на женщину с похотением; о незлобии же говорит: аще не обратитеся и будете яко дети (Мф. 18:3), не по телесному возрасту, но под образом детей представляя незлобие; а в пример кротости и смиренномудрия представляет Себя самого, говоря: научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем (Мф. 11:29). Но если кто спросит: почему же означенных животных повелел приносить в числе двух и двух, и двух совершенных, а двух птенцов? Ответствую: поскольку человек двусоставен, то-есть, состоит из души и тела, то Бог требует от нас двоякого целомудрия и двоякой кротости. Если по телу воздерживаюсь от плотских удовольствий, а по душе вожделеваю их; то я не целомудрен, но прелюбодей. Ибо сказано: воззревший, ко еже вожделети, уже любодействова в сердце (Мф. 5:28). И также, кто по наружности кажется кротким, но в душе раздражителен; тот не незлобив, но лицемерен и гневлив; видимое и мнимое незлобие служат у него покрывалом тайной злобы. Таковых имея в виду, говорит Пророк: усты своими благословляху, и сердцем своим кленяху (Пс. 61:5); и еще: глаголющими мир с ближними своими, злая же в сердцах своих (Пс. 27:3). Повелевая приносить двух совершенных и двух птенцов, дает этим разуметь, что в благоразумии и целомудрии должны мы быть совершенны, но злобою, как говорит Апостол, младенчествовать (1 Кор. 14:20).

Посему, будем презирать смерть. Ибо, если и бояться ея станем, то умрем же, конечно, в определенное нам Промыслом время. Лучше встретить ее доблестно, как нечто непременно требуемое, нежели уступить только ей бесславно. Кто кончает жизнь в богочестии, тот не умирает. А кто призывается единственно по времени, как живший для себя; тому должно дать отчет и в самом времени; а если не даст, то услышит: восприял еси благая в животе твоем: ныне же зде страждеши (Лк. 16:25). Поэтому, должно мужаться, как заповедал Апостол (1 Кор. 16:13), чтобы умертвить уже нам уды, яже на земли (Кол. 3:5); должно приуготовить дела к исшествию, чтобы, когда постигнет конец времени, или будем позваны Спасителем, можно было и нам сказать: ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко. А когда приидет сам Господь, да обретет нас бодрствующими, а не спящими, и да не укорит нас, сказав: тако ли не возмогосте единого часа побдети (Мф. 26:40)? Душевный же сон есть нерадение и непамятование о смерти.