Толкование Деяния апостолов, Глава 17: Боголепов Д.П. профессор

Прошедши чрез Амфиполь и Аполлонию, апостолы прибыли в Фессалонику. Здесь было много иудеев, к которым, по обыкновению, апостол Павел и обратился прежде других с проповедью о Христе, в продолжение трех суббот посещая их синагогу. Проповедь апостолов имела большой успех; много было обратившихся к вере во Христа, особенно из прозелитов. Но неуверовавшие иудеи произвели возмущение против проповедников Христа, от которого особенно пострадал некто Иасон, давший в своем доме приют апостолам; вследствие этого братия немедленно ночью отправили Павла и Силу в Верию (ст. 1–10).

Здесь еще более значительный успех имела проповедь апостолов; но фессалоникские иудеи, узнавши, что и в Верии проповедано Павлом слово Божие, пришли сюда и стали возмущать против него народ. Тогда Павел, оставивши в Верии, для утверждения в вере обратившихся ко Христу, Силу и Тимофея, сам отправился далее и прибыл в Афины.

Афины были главным городом Греции и средоточием греческой науки и искусства. Придя в Афины, апостол Павел не тотчас приступил к евангельской проповеди. Чтобы успешнее действовать в этом центре языческой мудрости, он хотел начать здесь проповедь о Христе вместе с Силою и Тимофеем, которых он оставил в Верии. В ожидании же их прибытия сюда он посвятил некоторое время внимательному осмотру города. Этот осмотр показал Павлу, что богатая и роскошная столица Греции ничем так не богата, как идолами, и это глубоко возмущало дух святого апостола. Посему он не мог выждать прибытия сюда Силы и ТимофеяВпрочем, на основании 1 Фес. 3:1–2 должно думать, что Тимофей (а может быть, и Сила) приходит к апостолу в Афины. Но, как ни полезен был этот помощник, Павел, озабоченный состоянием юной Фессалоникской Церкви, послал его в Фессалонику, оставшись один в Афинах. После этого Сила и Тимофей встретились с апостолом в Коринфе (Деян. 18:5).. Повсюду вокруг себя видя следы языческой лжи и развращения, он без помощников открыл свою проповедь, стараясь противодействовать ею тьме заблуждений и пороков, в которых видел погруженными жителей города. По субботам он беседовал в синагоге с иудеями и прозелитами, но чтобы и язычников не оставлять без вразумления, он, пользуясь любовью афинян к новостям и рассуждениям (ст. 21), беседовал ежедневно на площади со встречающимися.

Между лицами, с которыми приходилось апостолу сталкиваться и вступать в религиозные беседы на городской площади, встречались, между прочим, последователи эпикурейской и стоической философских систем, самых модных в то время. Воззрения этих людей были совершенно противоположны христианскому учению, которое проповедовал апостол. Эпикурейцы были материалисты, полагавшие высшее счастие человека в беззаботном наслаждении земными благами. Стоики держались противоположного эпикурейцам воззрения на жизнь, высшее достоинство полагая в нравственном самообладании; но им недоставало нравственного самопознания – понимания нравственной немощи человеческой природы, что так необходимо для понимания христианского вероучения. Эпикурейцы и стоики вступали в беседы с апостолом Павлом, а часто и в споры, но ни те, ни другие не приняли проповедуемого им учения. Одни из них, отказываясь даже понять апостола, с гордым презрением спрашивали: что хочет сказать этот суеслов? В других же проповедь апостола возбудила лишь любопытство своею новостию: кажется, он проповедует о чужих божествах, – говорили они (потому что, – замечает дееписатель, – он благовествовал им Иисуса и воскресение)Святой Златоуст думает, что афиняне не только Иисуса, но и воскресение, о котором Павел проповедовал им, поняли в смысле нового божества.. Движимые любопытством (ст. 21), они привели апостола в ареопаг, место собрания верховного совета греческой республики, и попросили его пред собранием образованнейших людей своей страны раскрыть более подробно новое учение, им проповедуемое. Приглашение апостолу говорить высказано тоном столько же вежливым, сколько и тонко ироническим: можем ли мы знать, что это за новое учение, проповедуемое тобою? Ибо что- то странное ты влагаешь в уши наши.

В ответ на это приглашение апостол предлагает слушателям евангельскую проповедь. Он начинает свою речь похвалою набожности афинян, о чем, говорит он, заключаю я из того, что у вас между другими находится и жертвенник с надписью: «неведомому Богу». Такое начало, конечно, должно было расположить в его пользу слушателей. Однако же для обозначения этого похвального свойства в афинянах он избирает такое слово, которое значит, собственно, суеверие, суеверный страх пред почитаемыми богами (δεισιδαιμονεστέρους), и уже тем самым делает тонкое указание, что набожность их не имеет должного освещения истиною и должного удовлетворения. И действительно, то, что привело апостола к такому заключению об афинянах — существование в Афинах жертвенника с надписью: «неведомому Богу», — с одной стороны, похвально как свидетельство особенной набожности афинян, не удовлетворявшейся почитанием богов своей родины, как ни многочислен был сонм их, и стремившейся воздать служение и такому богу, имя которого неизвестно, но существование которого предполагается возможным. С другой стороны — это проявление набожности свидетельствует о жалком религиозном состоянии язычника, о существовании в душе его чувства неудовлетворенности своею религией и невольного сознания своего религиозного невежества, вследствие которого он не может выйти сам собою из этого жалкого своего состояния и испытывает лишь суеверный страх при мысли, как бы не оставить без должного почтения богов неизвестных, но существующих. Это-то состояние язычника апостол и делает исходным пунктом своей проповеди. В стремлении язычника благоугодить Богу неведомому он усматривает предчувствие существования такого Бога и желание Его познать; приходя теперь к нему на помощь, он начинает проповедовать ему этого неведомого ему Бога. Сего-то, говорит он афинянам, Которого вы, не зная, чтите, я и проповедую вам¹.

На ст. 24—25.

После приступа и выведения темы — обозначения предмета своей проповеди — апостол начинает самую проповедь. Вопреки языческому представлению о богах многих, он проповедует Бога единого истинного, Творца и Господа неба и земли. Вопреки мысли язычника о богах местных, народных, привязанных к известным храмам и изображениям, он возвещает, что истинный Бог, вездесущий Владыка неба и земли, не в рукотворенных храмах живет.

Вопреки надежде язычника благоугодить богам и удовлетворить своему религиозному чувству великолепием храмов и обилием жертв, он возвещает, что истинный Бог, Творец и Промыслитель мира, Сам дарующий всему и бытие, и жизнь, и все потребное для жизни, не требует служения рук человеческих, как бы имеющий в чем-либо нужду, как бы существо, ограниченное пространством и чувственное. Он есть Бог бесконечный, вседовольный и всеблаженный, храмы же и жертвы Ему нужны для людей, для выражения их служения Ему.

На ст. 26—28.

Раскрыв в общих чертах учение о Боге, апостол излагает далее учение о человеке и человеческом роде. Вопреки общеязыческому представлению о различии народов по их происхождению и вопреки горделивому понятию греков о себе как народе образованном, а о всех прочих народах как варварах, апостол говорит, что весь род человеческий имеет одного Отца Небесного — Бога, Творца неба и земли и всего, что в них, и одного отца земного: от одной крови Бог произвел весь род человеческий и потом расселил их по всему лицу земли для обитания.

После этого апостол определяет высшую цель, для которой обитают на земле в различных местах народы. Не случайно, говорит он, те или другие народы живут в те или другие времена, в тех или других странах: все это предназначается и распределяется Промыслителем — Господом неба и земли, и именно для того, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его, не найдут ли, Сам Бог, правда, недалеко от каждого из нас:

ибо мы Им живем и движемся и существуем, — без Бога и вне Бога немыслимо никакое существование.

По Его творческому слову мы получаем бытие, по Его же всесильному, хотя и невидимому действию совершается и каждый шаг, каждое дыхание нашей жизни, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили, — напоминает апостол афинянам: — «мы Его и род»¹.

Однако же предлежит людям искать Бога. С тех пор как человек грехопадением омрачил свой разум и сердце, он лишь с трудом усматривает следы присутствия около себя вездесущего Бога и нечувствителен к Его промыслительному о себе действию. Поэтому потребны были целые времена, в течение которых народы, путем естественного развития своих духовных сил более и более возвышаясь в своих религиозных представлениях, приходили бы к большему и большему уяснению для своего сознания идеи Бога Единого. Потребно было, чтобы сначала каждый народ, живя в предназначенных ему от Бога пределах, развивался в отдельности от других народов, самобытно, при помощи свойственных ему духовных способностей и под влиянием его окружающих внешних условий, чтобы потом тем большие были последствия от соединения плодов естественного развития, добытых каждым народом в отдельности. До полного и вполне верного уяснения идеи Единого Бога языческие народы, предоставленные в своем развитии самим себе, своим естественным силам, дойти не могли, ни все вместе, общими усилиями, ни тем менее каждый народ в отдельности от других. Однако же искать Бога — это есть высшая цель существования народов, цель, в некоторой мере достижимая и естественными силами человека, ибо Бог недалеко от каждого из нас, мы Его и род.

После благовествования о Боге Едином, Творце и Владыке неба и земли, и после раскрытия учения о человеке и человеческом роде как роде Божием апостол делает отсюда вывод, или заключение, прежде всего к ложности грубого идолопоклонства, почитающего богами идолов, или истуканов. Для этого он пользуется раскрытым им понятием о человеческом роде как роде Божием: если люди составляют род Божий, то мы не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню – тому, что ничтожно в сравнении даже с человеком и, следовательно, тем менее может соответствовать Богу и быть достойно Его. Если люди составляют род Божий, то очевидно: Бог не может быть ниже человека и тем менее – произведением его, созданием его искусства и вымысла. А между тем идолы суть произведения искусства и вымысла человеческого, которым, как это само собою следует из понятия об их происхождении, ничто не соответствует в действительности.

Идолопоклонство было достоянием неведения истинного Бога, – неведения, в котором язычники высказали невольное сознание, создавши жертвенник «неведомому Богу». Но теперь, возвещает апостол, Бог благоизволил окончить эти времена неведения и повелевает людям всем повсюду покаяться во всех грехах и заблуждениях, в которых они погрязли в состоянии неведения истины Божией. Чтобы побудить слушателей к покаянию, апостол возвещает им, что Бог назначил день, в который будет праведно судить вселенную, – назначил день всеобщего и Страшного суда, на котором Он праведно, по действительному достоинству каждого, нераскаянных грешников подвергнет наказанию, а раскаявшимся простит согрешения их. Этот суд произведет Он посредством от вечности предопределенного Им к сему Мужа (то есть Иисуса Христа), Которого, как Судию мира, Он и засвидетельствовал, воскресив Его из мертвых. Таким образом, в последней части своей речи апостол перешел к призванию слушателей к покаянию, как необходимому условию спасения, и к вере в Иисуса Христа, Спасителя мира.

Но не успел апостол произнести даже имени Спасителя мира, как речь его произвела такое неблагоприятное для него возбуждение в слушателях, что тотчас же была прервана. Его слова, что предопределенный Богом для совершения над вселенною всеобщего суда Муж воскрес из мертвых, возбуждают в представителях языческой мудрости (особенно, вероятно, в последователях эпикурейской философии) смех, кажутся им смешными, бессмысленными, и одни из них открыто и прямо засмеялись при этих словах, а другие, сохраняя серьезное выражение, насмешливо сказали: об этом послушаем тебя в другое время. Таким образом, апостол вынужден был прекратить свою речь и оставить ареопаг по видимому без всяких плодов своей проповеди в нем. Но на некоторых членов ареопага речь его произвела впечатление, и они, по выходе его из ареопага вступив с ним в более близкое общение и более продолжительную беседу, были обращены им к вере во Христа. К этим уверовавшим во Христа в Афинах принадлежит, между прочим, Дионисий Ареопагит и женщина, именем Дамарь.