Бытие, Глава 10, стих 2. Толкования стиха

 Продолжение толкования на  стих 1.
Но, рисуя в немногих словах создание первого царства, Библия обрисовала одной чертой весь их характер, всю будущую деятельность, даже внутренний состав их.
Мы уже имели случай говорить, что четыре города первого царства аккадов и куфитов представляли те четыре племени, вошедшие в состав царства, присутствие которых доказывается теперь научными изысканиями. Но, кроме того, Книга Бытия начертала всю будущность первых государств в лице Нимрода и его подданных, сплочённых насилием. Племена, сделавшиеся впервые оседлыми и обладая, как мы выше сказали, искусствами, спешат заявить о своём существовании созданием памятников; это вначале – дворцы для владык, перед которыми они преклоняются в страхе. Даже само замечание, что Нимрод был «сильным звероловом пред Господом» (Елогим) (Быт. 10:9), указывает, что начало его власти и сила его опиралась на ту шайку товарищей и сопутников по охоте, которые были ему преданы, составляли его охрану и послужили первым средством подавить массу и держать её в порабощении. Прежде всего властелин силою массы порабощённого народа начинает строить себе жилище «на высоких», т. е. на платформах (отличительный характер построек этого периода, замеченный Лейардом), чтобы быть безопасным от нападения. Старцы народа ещё помнили предания, но народ, погружённый в материальные интересы, начинал забывать их, хотя слушал с уважением рассказы старцев и со страхом присутствовал при религиозных обрядах – частию переданных от Ноя своим потомкам под видом жертвоприношения, частию вновь установленных властелином, чтобы окружить себя обаянием. Но вскоре предания забываются или искажаются. Их стараются сохранить, записывая их на каменных, глиняных или алебастровых скрижалях и стенах, как в Египте, Халдее и Ассирии, и младенческий народ блестящей фантазией заносит их в свои летописи, выражая их символами, смысл которых, однако, ещё остаётся понятен для разумнейшей части толпы. Мистическое дерево ассириан, божество в кругу, крылатые быки с лицом человека, венчанные трерогой тиарой, священное дерево Индии, мексиканские изображения ковчега, сфинксы и скарабеи Египта суть, как мы говорили выше, летописи преданий этого периода.
Но вскоре смысл символов утрачивается, несколько избранных хранят лишь посредством изустного предания тайну аллегорий, они составляют основание касты жрецов, в которой преобладает в древней Халдее туранский элемент, внёсший гвоздеобразное письмо. Между тем власть сильного, соединившегося с кастой мудрецов-жрецов, растёт; он не только царь, – он, живущий во дворце, на стенах которого начертаны таинственные изображения, сам делается представителем божества, воплощением его; дворец обращается в храм и пользуется тем же уважением, каким и храмы, воздвигаемые в честь многообразных природных сил или светил небесных.
Везде в истории первых государств по дошедшим до нас памятникам мы видим, что беспредельная власть царя и обожение его зависело от сильной связи его с жреческой кастой и от поддержки, оказываемой ему жрецами. Так было и в Халдее, и в Ассирии, и в Египте, где история помнит случаи борьбы царя против жрецов, которые, однако, одерживали верх, вознося тех, которые покровительствовали им, на высоту величия и могущества. Так было и в Индии, где каста жрецов стала выше касты кшатриев, но которая сама отказалась от власти, поддерживая, однако, лишь тех воинов царей, которые покровительствовали браминам; так, по всей вероятности, было и в Мексике, так было и в Перу, где Инка, как олицетворение Солнца, сам был главою жрецов. Везде, по-видимому, «на островах народов" в Гоим евреев, т. е. в среде тех народов, коим до пришествия Бога Слова предоставлено было развиваться независимо от откровения, – везде, говорим мы, предания искажались и утрачивались; сам смысл символов, коими они были записаны, был утрачен для народа навсегда; народ смотрел уже с трепетом на изваянные изображения и падал ниц перед ними, он кланялся уже идолам. Порабощённая толпа как бы теряла способность мыслить. Светлая мысль о Творце мира, об Отце Создателе потеряна. В паническом страхе своём народ кланялся всему, что могло иметь влияние на жизнь его. В вечном страхе он старался избегнуть несчастия и трепетал пред силами природы, перед светилами, пред царём и его посланными, перед огнём, перед истуканами, перед животными, перед растениями. Даже в среде мудрейших, стоявших выше толпы и сохранявших в тайне сказания, мысль, не руководимая откровением, – силясь достигнуть знания, силясь ответить на занимавшие издревле человечество вопросы о создании мира, о появлении человека, об его цели и будущности, – путалась и создавала теории, в которых слышались намёки на воспоминания праотцев, но которые не в состоянии были выяснить себе разумно тайны великих истин, полученных в удел человечеством лишь откровением. Отсюда встречаемая нами смесь – запутанная, неразгаданная вполне смесь библейских преданий с обожением таинственных допотопных предков и с поклонением силам природы; отсюда смешение воспоминания о Ное с параллельными ему языческими рассказами и с Оаннесом – богом-рыбой; обожение змея и вражда к нему; смешение понятия о титанах с предками – строителями столба Вавилонского и с силами земли в её плутонических проявлениях; отсюда обожение Абелиоса, или Иувала, под мифом солнца и смешение понятий гармоний звуков с гармонией мира; обожение Тубал-Каина под видом подземного бога-ковача, отца металлургии, и причины извержений огнедышащих гор; обожение силы человеческой, достигающей божества – похищением ли запрещённого плода огня, как в мифе Прометея и индийском параллельном сказании, или посредством труда и работы, как в мифе Геркулеса. Отсюда обожение семи планет в воспоминание семи дней творения в смешении с астрономическими сведениями, тоже облекаемыми тайною жрецами. В результате для массы, как и для передовых её деятелей, выработалась религия, не дававшая никаких высших человеческих принципов, выработалось государство, в котором человеческое достоинство и человеческая воля принадлежали одному царю; массы народа были вполне несчастны, хотя вырабатывали искусства и наблюдали природу с замечательным талантом, как видно из памятников. Знания их поступили в массу человеческих познаний; нравственное же достоинство человека возвысилось лишь тогда, когда священной тайной воплощения Бога Слова человек был обновлён, и освящён, и возвышен.
Но не все народы прошли грубый фетишизм и идолопоклонство в самых суеверных его формах127. Рядом с основанием первых сильных царств – оседлых, богатых, но развращённых и грубо идолопоклоннических, на земле появлялись и другие воззрения на мир – более чистые, хотя также затемнённые вследствие забвения преданий.
В то время, как хамиты (и частию семиты) основали свои царства с пантеоном астрономических и элементарных богов, большая часть иафетитов, а именно арии, давно занимавшие Памир и верховья Инда, сохраняют долее и чистоту нравов, и воспоминания предков; туранцы, ушедшие ранее, вырабатывают себе – по-видимому, под влиянием своих особых занятий, – особую мифологию, которая, удерживая память о высшем существе (небо или Великий Дух), обращает, однако, всё своё поклонение на рой элементарных духов, управляющих стихиями, и подземных существ, владеющих подземными богатствами, у которых человек может добыть их. Во главе этой особой группы божеств везде высится воспоминание о допотопном Тувал-Каине, который изобрёл те страшные орудия смерти, вследствие которых род его сделался сильнейшим и наполнил допотопный мир своими злодеяниями (ср. Быт. 4:22–24 и комментарии). К этому туранцы, вследствие долгой кочевой жизни в степях и постоянного наблюдения явлений природы, присовокупили весьма, по-видимому, замечательное знание природных сил, которое легло, вероятно, в основание шаманства и магии128. Но, по-видимому, нравы их в кочевом состоянии остались чище, чем нравы оседлых хамитов. Так, напр., в Китае, Японии, в Северной Америке (красные племена которой считаются происходящими от туранцев) туранцы создали строй общественной жизни, в которой сохранилось уважение к семье, к чистоте нравов, выработалось поклонение памяти усопших, вера в духов и понятие, хотя иногда неопределённое, о Высшем разумном Существе, управляющем миром.
Но у ариев предания, сохранённые в большей чистоте, вырабатывают, как мы видели выше, с одной стороны, религию Пара-Брамы и его проявлений в формах создания мира, его сохранения и его уничтожения (Браму, Вишну и Шива), которая лишь впоследствии в развитии своём дошла теорией эманации до смешении понятий о Божестве и мире; с другой, часть ариев вырабатывает зороастризм, враждебный браманизму, как секта общего маздеизма, но родственный с ним: религию добра и зла, которая впоследствии, приняв огонь эмблемой божества, перешла в религию Митры-солнца, а наконец перешла в огнепоклонение. Но мы должны притом обратить внимание на ту борьбу, которая постоянно завязывалась между кочевыми представителями более чистых верований с идолопоклонническими царствами древнего мира.
Так древнее Халдейское царство ведёт борьбу с кочевыми семитами, овладевшими Аравией; Ассирию во времена её могущества беспрерывно тревожат кочевые туранцы, скифы или арии с востока и кочевые семиты с запада и юго-запада; Египет помнит нашествие Пастырей, которые царствуют в Тунисе и изгоняются, уже приняв частию египетскую цивилизацию.
Скифы при Сиаксаре овладевают Мидией и Ассирией, но не удерживают своего владычества, ослабевая от прикосновения к разлагающей нравы цивилизации. О религиозном характере войн Дария, в котором также выразилась борьба оседлых землевладельческих племён против кочевых, мы говорили выше. Сам поход Дария в сердце Скифии доказывает, как важно было стараться разрушить силу кочевых, которые являлись разрушить труды земледельца – вот почему Зендавеста и клеймит их именем девов, демонов и видит в них порождение Аримана, злого начала129.
Такова в сущности картина древнего мира, первых цивилизаций, набросанных лишь в нескольких словах в Х главе Книги Бытия, которая, как мы увидим в тексте при перечислении народов, с необычайною точностью (каждый день доказываемою наукою) определяет характер каждого народа причислением его к одной из трёх великих семей человечества. Пособием для изучения этого любопытнейшего памятника древности служат ещё остальные книги Священного Писания, и в особенности пророки, которые в торжественных, полных поэзии словах своих, произнося угрозы против беззаконий древнего мира, указывают часто и на географическое положение народов, независимо от ясной характеристики их.
Но мы не раз говорили: науку предоставлено разработать человеку самому; в Книге Бытия для нас важно указание единства человеческого рода, происхождения его от общего родоначальника, и истину эту надо признавать несомненною не только на основании часто неясных археологических и исторических выводов науки, но и на основании указаний природы, законы которой изучаются другим отделом учёных, которые пришли к тому же заключению, что род человеческий во всех племенах своих, даже наиболее удаляющихся от белой расы, составляет, однако, одну только породу и, стало быть, произошёл не от нескольких пар представителей рас человеческих, но от одной пары, и что все видоизменения его зависят от среды, в которой он развивался, от влияния климата и обстоятельств, в которых он находился.
Приведём сущность выводов учёного Катрфажа (Единство человеческого рода).
Катрфаж в основаниях своего учения полагает среду, совокупность всех обстоятельств, имеющих влияние на изменение организации. Развивая эту мысль, он доходит до выводов, подтверждённых опытом, из которых следует, что наружные видоотличия не могут быть приняты за основание разделения существ на отдельные виды. Эти видоизменения между растениями и животными суть только породы, которые, однако, все имеют одних общих прародителей. Пробный камень различия видов заключается в возможности производить себе подобных во всех поколениях без утраты производительной силы и производительных органов. Совокупление различных видов растений и животных возможно лишь при посредстве и усилиях человека, но это случайности, которые не встречаются в природе, и плод этих антинатуральных совокуплений почти совершенно бесплоден. Зато совокупление пород, хотя бы наружные признаки их были совершенно различны, всегда замечательно плодородно130.
Насильственное совокупление видов Катрфаж называет гибридациею и плоды этих совокуплений – гибридами; совокупление же пород – метисациею и метисами всех происшедших от совокупления пород.
Метисация происходит между растениями и животными ежедневно, по влечению природы. Между растениями ветер, пчёлы, жуки несут пыль цветов различных пород и оплодотворяют различные породы одного вида различными колерами; но та же пыль, брошенная на цветок отдельного вида, бесплодна. Если человеку удавалась гибридация растений, то лишь при особых приёмах и усилиях, но при всём этом гибриды, которые удаются очень редко, имеют весьма мало плодородных органов; так, например, по опытам Дюмартра, гибрид мак, у которого в отцовском поколении не менее 2130 зёрен, имел лишь шесть зёрен здорового вида. Гибриды, предоставленные самим себе, если не умирают, то возвращаются к первоначальному естественному типу.
У животных, кроме титиров (от козла и овцы) и мусонов (от барана и козы), которые были известны в древней Италии, самые распространённые гибриды суть мул (осёл с кобылой) и лошак (жеребец с ослицей). Титиры и мусоны исчезли с тех пор, как их перестали разводить искусственно, они воротились к своему первоначальному типу, и таким образом нарушенный человеком закон восстановлен природою.
Из гибридов лошадиной и ослиной породы мул весьма часто бесплоден и если совокупляется с лошадью или ослом, то возвращается к одному из первоначальных типов, с мулом же не может воспроизводить себе подобных. Лошак по слабости своей всегда почти бесплоден, и Катрфаж указывает на ужас арабского народонаселения близ Бискры в Алжире, когда разнёсся слух, что лошачиха отяжелела.
Окидывая общим взглядом все приведённые им факты, в которых ясно виден непреложный закон природы, поставленный в ограждение видов от помесей и допускающий метисацию всех пород, но восстающий противу совокупления различных видов, Катрфаж прибавляет: наука хочет только сказать, что, судя по настоящему порядку вещей, кажется, как будто каждый вид произошёл от одной только пары, и это заключение, строго выведенное из фактов, принадлежит к терминам нашего определения вида.
«Из всего сказанного следует, – продолжает Катрфаж, – что как скоро речь идёт о всеобщих законах воспроизводительности, то можно применять к животным результаты, полученные от изучения растений. Но можно ли выводы, полученные от изучения животных, применять к человеку? Без всякого сомнения. В обоих царствах органы и физиологические явления тождественны, следовательно, если группы человеческие суть разные виды, то мы увидим от смешения их между собою общие явления, свойственные гибридации, если же эти группы лишь породы одного и того же вида, то окажутся явления метисации. Посмотрим, что говорят факты».
Приведя множество фактов, доказывающих не только слишком известную способность людей всех возможных видов и оттенков совокупляться между собою, но и производить себе подобных во всех поколениях, Картфаж останавливается на особенностях деторождения от различных пород. Из собранных им фактов видно, что плод этих скрещиваний не только обладает замечательною воспроизводящею силою, но и носит в себе все отличительные признаки метисов, т. е. соединяет в себе характеристические признаки отца и матери и передаёт их потомству, приближаясь понемногу к нормальному белому типу, перерождённому, как видно из множества фактов, во все оттенки и уродливости влиянием среды, его окружающей.
Влияние среды столь сильно, что несколько семей ирландцев, обитателей Метского графства и графства Армаг и Даун, принуждённые в 1641 и 1689 годах бежать в гористую местность Флюса, Лейстрам, Слейго и Майо, в настоящее время под влиянием голода, нужды и невежества, в котором они коснеют, получили все те признаки, которые приписываются низшим породам негров или самым диким австралийским народцам. Рост их уменьшился до 5 футов 2 дюймов, живот раздулся, ноги искривились, черты лица изменились до безобразия и уродства. Между тем братья их Метского и других графств, которые поставлены были в лучшие условия жизни, представляют полнейшие образцы физических красот и нравственной силы.
Человек, переведённый в другой климат, несмотря на борьбу свою с влиянием природы и окружающих его других местных влияний, подвергается, однако, изменениям, несмотря на все усилия оградить и отстоять свою личность против действующих на него сил. В этом и надо искать причин изменения породы. Как на разительный пример, Катрфаж указывает на то, что в настоящее время дознано исследованиями г. Симона (и др. микрографов), что внезапное появление веснушек на лице русой женщины от действия солнца зависит от окрашивания в отдельных местах кожи пигмента, придающего общий цвет негру. Важность этого факта, прибавляет Катрфаж, без сомнения, не ускользнёт от читателя.
Действительно, изменение среды не может изменить результат гибридации. Признаки лошака остаются те же, где бы ни родилось это животное. Напротив, людские породы изменяются от перемены среды, которая колеблет тип негра, а потому нет ничего мудрёного, что этот тип легче уступает белому при скрещениях, происходящих во Франции, Англии, Соединённых Штатах, нежели при совокуплениях, производимых в Сьерра-Леоне или на Мозамбикском берегу.
«Впрочем, – продолжает он, – мы обратили внимание читателя на эти соображения, чтобы показать, сколько учение о единстве человеческого рода согласуется с общими законами природы даже в мельчайших подробностях. Главное доказательство истины сего учения состоит не в том – оно состоит прежде всего в следствиях от скрещения человеческих групп. Мы видели, какой непосредственный результат имели эти скрещения: их производительность свидетельствует о метисации, устраняя всякую мысль о гибридации. Но сохраняется ли эта сила производительности у их детей? И здесь мы опять должны, придерживаясь важнейших фактов, напомнить, что происходило и что ещё теперь происходит в Центральной и Южной Америке. Там есть представители белой группы, чёрной и ещё третьего типа (краснокожих), отличного от двух предыдущих, но нисколько не занимающего средины между ними; три совершенно разных вида, говорят полигенисты, три породы – утверждаем мы. Вопреки всему, что разъединяет эти три разные группы, столь различные, они сочетались между собою. Мы знаем, что их совокупления были плодородны. Наследовали ли дети эту плодородность? На это отвечает уже не один какой-нибудь человек, не один какой-нибудь учёный, натуралист или антрополог, – на это отвечают сами народы, которые, чтобы выразить результат речью, принуждены были составить новый словарь для означения детей различных помесей, а этот словарь далеко ещё не может передать всех изменений в чертах лица, цвете, особенностях разного рода, которые замечаются у этих людей, стократ скрещенных и постоянно плодородных во всех степенях этого беспредельного смешения.
Следственно, – заключает Катрфаж, – всё человечество принадлежит только к одному виду; группы, на которые оно нами разделено, только породы этого вида». Таково заключение, к которому ведут не теория, не понятия, заранее составленные или зависящие от учений, основанных не на естественных науках, но единственно опыт и наблюдение, опыты и наблюдения вековые, объемлющие все виды животных и растений.
Если метода основательна, если, как мы думаем, существует только одна истинная общая физиология, подчиняющая одним и тем же законам все живые организмы, то на свете существует только один вид людей, или один человеческий род. Кто верит существованию многих видов людей, должен допустить для них особенную физиологию, чуждую для растений и животных, обнаруживающуюся множеством обстоятельств, особенно же феноменами воспроизводительности, т. е. теми, которые, напротив, свидетельствуют об основном тождестве. Между двух верований, влекущих за собою следствия столь противоположные, натуралист и физиолог не могут колебаться.
Вот почему мы верим в специфическое единство человека и противимся тем, которые утверждают, что существует много видов человека.