1-я книга Паралипоменон, Глава 23, стих 5. Толкования стиха

на музыкальных орудиях. См. ком. к 15,16-24.

Для пения псалмов за богослужением еще Давид отделил 4000 певцов и музыкантов из 38 000 всех левитов; с этого времени образовалась у евреев своего рода наследственная каста певцов, сохранившаяся и после плена. В нее введена была строгая специализация: потомки Идифума и Асафа играли на струнных инструментах (1 Пар. 25:1), хор Емафа — на ударных, сыны Корея, по-видимому, были певцами. Хотя псалмы пелись под аккомпанемент музыки, но, судя по надписаниям псалмов, некоторые псалмы исключительно или преимущественно предназначались для пения — именно надписанные schir, ώδή, песнь (Пс. 18:1), другие — для музыки, — надписанные mizmor, μέλος, ψαλμός, псалом. Иногда эти надписания соединяются, причем то первое ставится сначала, то второе; такие псалмы, должно быть, назначались для пения сначала голосом, а потом музыкой, или наоборот. Но вообще пение в ветхозаветном храме считалось важнее музыки. По мысли Талмуда, прославление Бога в храме должно было выражаться главным образом громким голосом, а музыка была допущена только по необходимости, «так как инструменты облегчали голоса и пение левитов». Принадлежность к обществу левитов необходима была только для певцов; каждый израильтянин, если он состоял в родстве с кем-либо из священников и если он был известен как знаток музыки, мог явиться к храму со своим инструментом и пристать к хору музыкантов, но никакое родство со священниками нe давало права петь голосом с певцами; это было священной обязанностью одних только левитов. Музыканты назывались «огорчителями левитскими», потому что (по толкованию Маймонида) своей игрой заглушали красоту левитской песни. В каком отношении музыка стояла к пению, в таком стояла к музыке игра на трубах: она составляла исключительную принадлежность священников и запрещена была левитам. Женщины левитские также участвовали в храмовой музыке и пении. Пение псалмов за ветхозаветным богослужением отличалось той простотой, какая свойственна была всей древности; оно было, конечно, унисонным (как наше древнерусское и нынешнее старообрядческое), на что находят указание и в Библии («и были как один трубящие и поющие, издавая один голос», 2 Пар. 5:13). Таким образом, еврейская музыка, рассчитанная не на разнообразие, а на силу звука, имела характер гремящий и пронзающий. Талмуд говорит, что когда играли в храме, было слышно до Самарии. Климент Александрийский сопоставляет еврейскую музыку с греческой, именно, с дорическим напевом, который лег в основу нашего 1-го гласа. Во всяком случае, пение было диатоническим, но не энгармоническим или хроматическим. Высокие голоса, может быть, назывались halomoth, «по-девичьи» (soprano), как надписываются некоторые псалмы (слав. «о тайных»), низкие — «по восьмой» (октавой, слав. «о осмей»); первые тоны выражали радость, а вторые печаль: большей частью псалмы с первым надписанием радостного характера (например, Пс. 45:1), а вторые — скорбного (например, 6-й «Господи да не яростию» (Пс. 6:1) и 12-й «Доколе, Господи» (Пс. 12:1)). Псалмы восхождения 11, должно быть, соединяли в себе все тоны, начиная от самого низкого и оканчивая громким forte.

См. 1 Пар. 23:3.