Мы не знаем, каковы собственно были результаты,—без сомнения, небезплоднаго и широкаго влияния Самуила на Саула, до их разрыва; нам известно лишь, каковы были результаты постепеннаго и совершеннаго выхода Саула из под действеннаго влияния на него пророка.... Результаты эти, как показывает история второго периода Саулова царствования, были прямо пагубны для последняго.
Спрашивается теперь, какия именно взаимоотношения, Самуила и Саула дали эти печальные результаты?
Прежде чем дать положительный ответ на этот вопрос, мы не должны оставить без внимания два заблуждения некоторых историков относительно разрыва, последовавшаго между Самуилом и Саулом. Первое из этих заблуждений относит вину и все печальныя последствия разрыва исключительно на счет Самуила. Саул был яко бы неизбежною жертвою иерархическаго честолюбия и зависти Самуила. Слишком недостаточна мотивировка действий последняго и слишком очевидно его самонравное упорство, чтобы удовлетворяться им, как законным по отношению к Саулу. Ставят на вид, при этом, и самое избрание Саула из маленькаго и ослабевшаго колена Вениаминова, позволявшее Самуилу в своих интересах преобладать над царем. Находят уместным, наконец, применить и сюда различныя системы политическо-церковных симпатий н антипатий новаго времени, видя в Самуиле представителя церковнаго священства, а в Сауле — светскаго царства, и в их отношениях своего рода прецедент драмы, разыгравшейся между папою Григорием VII и императором Генрихом IV.
Нет надобности входить во все подробности разбора подобных наивных утверждений, изобличающих полное непонимание истинных основ Израильскаго быта. Надлежаще обстоятельное представление дела, которое мы попытаемся дать несколько ниже, само собою разоблачит нелепость этих утверждений. Здесь пока достаточно заметить, что прежде всего колено Вениаминово вовсе не было, как ложно выводят из слов Саула (
1 Цар. 9:21), одним из самых слабых и захудалых колен Израилевых. Малочисленность его, на которую ссылается Саул, не мешала ему быть наиболее воинственным среди других колен; не надо забывать также, что отечественный город Саула, — Гива, был одним из священных мест, где жили пророки, и где, таким образом, восприимчивый юноша легко мог навыкнуть в уроках л стремлениях высшей жизни, — быть героем и духа. Наконец, знаменательно и то обстоятельство, что Библейское описание деятельности Саула вовсе чуждо той тенденциозной односторонности, которая бы давала право подозревать Самуила в излишних предубеждениях против Саула. Писание, напротив, нигде не упускает случая отмечать блестяще добрыя дела и свойства царя (см. особ.
1 Цар. 14:47), и приводит другие, в том числе наиболее недостойное из них, каково жестокое избиение Гаваонитян, (
2 Цар. 21:1 и д.) лишь позднее и даже в совершенно другой связи.
Другое заблуждение относительно истинных причин и смысла разрыва Самуила с Саулом представляет противоположную крайность в разсуждении намерений и действий Саула. Изображают его как человека, пытавшагося чрез достигнутую им силу устроить и владеть всем по собственной неограниченной воле, без должной опоры на основоположениях Моисеева государства и очевидной воле Бога. Первосвященство и священство (
1 Пар. 13:3) презирал он настолько, что под конец своей жизни не постеснился вступить в смертельную борьбу с первосвященнической фамилией, попытавшись искоренить и самое достоинство первосвященника (
1 Цар. 22). Кто знает, восклицает Bertlieau, уже не было ли опасности, что деспотизм царя и громадная военная сила, которою он повелевал, истребят все священныя институции общества, что свободная жизнь будет поглощена в низком произволе отдельнаго человека, если бы не величественный достойный благоговения — образ Самуила, если бы его крепкое ограждение, его (надежное всегда славно) решительное вмешательство не поддержало с такою силою драгоценных благ Моисеева государства, и не защитило их от наступательных притязаний Саула?
Подобное понимание, как замечает справедливо Eisenlohr, в своей целой резкости уже само по себе носит характер неисторичности. В самом деле, как могло бы Саулу, всё бытие котораго коренилось еще в его времени, всецело поглощенное в жизни его народа, — могло придти на мысль (да и как можно было надеяться это осуществить?!)—разрушить всю многовековую основу общественно-Израильскаго быта, чрез ниспровержение теократии и уничтожение первосвященства? Несостоятельность подобнаго утверждения очевидна сама собою, в особенности если принять во внимание необычайную устойчивость и жизненность вековых основ жизни Израиля. Что касается собственно факта неразумно-суровой расправы Саула с первосвященником Ахимелехом и его сослужителями, то оно справедлпво толкуется, как результат аффективной вспышки гнева против личности. Обобщать этот единичный факт в смысле Bertlieau не позволяет уже то красноречивое свидетельство Писания, что Саул прежде всего обладал достаточною религиозностию, и, между прочим, во дни самой ранней юности уже испытал сладость пророческаго озарения. Можно сказать определеннее, что в интересах упрочения своей царской власти он не только не дерзал прямо наступать на важнейшия основы теократизма, но и поступал скорее наоборот: воздвигал алтари с отправлением жертвоприношений (
1 Цар. 14:35 и д.), ревновал о предостережении нарушений основной теократической заповеди (
1 Цар. 14:33 и д.). пользуясь для этой цели даже репрессивными мерами (изгнание волшебников и гадателей из страны —
1 Цар. 28:3, 9). Вообще, относительно всей личности Саула, особенно в его ранний период, не остается в сомнении, что это был не только выдающийся отважностию и талантливый вояка, но и человек вполне благородных сил и стремлений, как п подобало быть избраннику Божию, которому отдавал поэтому не незаслуженную справедливость и Давид, посвятивший ему столь трогательную траурную песнь (
2 Цар. 1:19—27), — котораго почтил не без основания и весь народ, оплакавший столь единодушно трагическую гибель его и сына (ibid, п др. места).
Надлежаще обстоятельное представление дела при суждении о взаимоотношениях Самуила и Саула во второй период царствования последняго, требует преимущественнейшаго сосредоточения нашего внимания на двух событиях, описанных в
1 Цар. 13 и
1 Цар. 15 главах I книги Царств. Тенденцией того и другого из этих событий служит факт умышленнаго нарушения Саулом Божественных заповедей, данных ему чрез Самуила, из коих по смыслу первой царь должен был, прежде чем выступить в поход против Филистимлян, ждать откровения Божественной воли чрез пророка даже до 7 дней; по требованию второй, царь должен был осуществить грозное Божественное определение о наказании Амалика, истребив все, что у него от человека до скота. В первом случае, царь не выдержал уготованнаго ему испытания и возымел смелость поспешить принесением жертвы, не дождавшись умедлившаго пророка. Во втором, он сохранил лучшее из военной добычи и пощадил менее других заслуживавшего пощады — царя Агага. Отношение Самуила к этим нарушениям Саула нельзя подводить под оценку только обычных человеческих отношений. Необходимо прежде всего иметь в виду здесь исключительное положение пророка при Сауле и взаимоотношение их исключительных полномочий, а главное — исключительное значение самаго факта нарушения Саулом заповедей, чтобы избежать тех резких суждений, которых заслуживающим может казаться пророк. Мы имеем уже примеры подобной крайности в лице тех комментаторов, которые находят слишком маловажным, например, первый проступок Саула для того, чтобы он заслуживал таких угроз и суровых порицаний Самуила. Дело представляется, однако, совсем к другом виде, когда мы глубже вникнем в самую сущность Саулова проступка. Проста и легка была заповедь, данная Саулу, но она, как подобная же по простоте и легкости заповедь Адаму, имела и свои трудности и свой глубочайший смысл. Она была, по прекрасному изречению проф, Елеонскаго, конкретным выражением теократических требований в отношении к Саулу, где требования широкаго теократическаго принципа сведены к единству одного определеннаго правила“; она была, следовательно, в то же время прекрасным средством испытания воли Саула, его веры и послушания воле Божией“, — тою школою, которую прошли все люди, имевшие предназначение к служению среди народа Израильскаго (патриархи, Моисей, Самуил), которая делала необходимым и для Саула такое испытание — именно в начале царствования. Самое замедление пророка, которым также думают извинять проступок Саула, имело здесь не маловажное и неслучайное значение; оно давало возможность более полнаго обнаружения результата испытания, затрудняя последнее в виду начинавшагося разсеяния народа и ежеминутной возможности нападения врагов. Испытание не было выдержано Саулом; однако, у него не было недостатка в средствах выйти победителем: и опыт всей предшествующей его жизни, и несомненное пророческое достоинство Самуила, в связи с его обетованиями, достаточно ручались за то, что Промысл Иеговы всегда над Израилем, и исключали всякую нужду в наличности внешних свойственных слабой вере средств, без которых эта вера перестает управлять человеческою деятельностию, и самое обращение к Богу принимает чисто внешний характер. Таков смысл проступка Саула, показавшаго, что в случаях, требующих настроенности, соответствующей теократическому принципу, царь мог быть лишь пагубным примером для других. Как обличение подобнаго зловещаго направления и как необходимо нужное предупреждение его, строгий суд ״
стражи дому Израилева“ над Саулом не представлял, очевидно, никакой несправедливости и чрезмерности.
Самуил и Саул в их взаимных отношениях
