«МЕССИАДА» - Клопшток Фридрих Готлиб
Ошибка в тексте ?
Выделите ее мышкой и нажмите
Клопшток Фридрих Готтлиб – поэт, получивший славу национального поэта Германии. Родился 2-го июля 1724 года в Кведлинбурге в религиозной семье. Отец мальчика был юристом. Духовное воспитание маленького Фридриха осуществлялось под влиянием деятельного и религиозно-настроенного родителя и бабушки. После окончания монастырской шульпфортской школы Клопшток поступил в иенский университет для изучения богословия, но степень кандидата богословия получил в лейпцигском университете в 1748 году. Умер богослов и писатель в Гамбурге, 14-го марта 1803 года в возрасте 79-ти лет.
«Патриотическим и истинно христианским настроением Клопшток превосходил всех своих современников. Его перу принадлежат многие духовные оды: «К Богу», «Искупителю», «Вездесущему», «Милосердный», но главным произведением поэта стала «Мессиада».
В центре поэмы – искупительная Жертва. Автор обходит стороной события боговоплощения, крещения, чудес Христовых и начинает с упоминания о входе Господнем в Иерусалим, сосредотачивая свой поэтический взор на подножии горы Елеонской. Некто из богословов сказал, что страдания Христовы начались уже Гефсимании, где Сын Человеческий скорбел до смерти. У немецкого поэта совершенно свое, особенное понимание искупительного Креста Господня. Мессия Клопштока не молится о чаше, но ведет тайную беседу с Богом-Отцом. И в этой беседе подчеркивается вольный характер искупительной жертвы, который уступает место сыновьему послушанию:
Я Сам предназначил на жертву Себя,
Чтоб подвиг божественный этот исполнить.
Искупитель, выведенный на страницах поэмы, пребывает в некоем духовном восторге. В преддверии смерти Он предается сладостным воспоминаниям о том, как в предвечное время мечтал о «плотском бытии», о познании Его – истинного Бога – всеми народами и, наконец, признается Отцу в жажде страданий:
Теперь же, о Вечный! Я жажду страданья!
Такое отступление от евангельского рассказа могло быть только в одном случае, если признать, что Божественная природа в час скорбной молитвы брала верх над немощью человеческой. Этим путем, вероятно, и пошел Клопшток, иначе в Гефсиманском саду его Христос не говорил бы Богу-Отцу с дерзновением:
Я Бог, как и Ты, и, как Бог, я клянуся
Страданьем Своим искупить человека!...
Согласно учению Церкви христовой, Господь восприял две природы: божественную и человеческую. В минуту моления о чаше проявили себя обе эти природы. Как человек Христос тужил и скорбел, предузнавая близкие смертельные муки, но как Божий Сын желал исполнить волю Отца, о чем хорошо сказал святитель Афанасий Великий: «Но как Ему было свойственно хотеть сего, потому что на сие и пришел, так плоти свойственно было и страшиться; почему как человек сказал Он эти слова («да мимо идет от Мене чаша» – Ю. Р.).Подобно выразился и святитель Иларий Пиктавийский: «как человек Он желает, чтобы чаша миновала Его. Как Бог от Бога Он соединяется в одной воле с Отцом». Лишенным всего человеческого как лишнего и наносного изображает Искупителя и Великого Ходатая Клопшток. Вместо кровавого пота черты молящегося Христа украшают «величье, спокойствие, благость и тихая скорбь». Искупление человека осуществляется, таким образом, не столько ценою великих страданий, душевных и физических, сколько посредством тайного договора Бога-Отца и Бога-Сына: «И Я, как Творец, здесь клянусь пред Тобою: / Прощу пригрешенья погибших, Мой Сын!»
Христианин евангелической Церкви, Церкви в самом названии которой – провозглашение главенства Священного Писания над традицией и обрядовостью – Клопшток наделяет совершенно новым содержанием не только гефсиманскую молитву Христа, но и события ей сопутствующие, например, явление ангела. Если в новозаветном повествовании посланник Небес – это укрепляющее изнеможденную плоть следствие доходной до Бога молитвы – в «Мессиаде» архангел является Ходатаю за род человеческий, дабы получить от Него повеление провозвещать небожителям и «всем патриархам» великий час искупленья. В Евангелии ангел выполняет волю Бога-Отца, в поэме – Бога-Сына. Таким образом, немецкий поэт вновь упраздняет человеческое в природе Христа, изображая его величественным повелителем чинов ангельских. В целом торжественному стилю подчинено все поэтическое произведение. Вот, Спаситель громогласно свидетельствует о Своей миссии в беседе с Богом-Отцом, вот восторженные престолы и архангелы сливаются «в лобзании трепетном», услышав эти слова Божественного Сына.
Евангелические христиане утверждают, что человек спасается верою в Искупительную жертву Иисуса Христа, вместе с тем, один из лучших их представителей, выступивший «с огнем живой веры» и, в конечном итоге, обновивший «мертвое исповедание» этой веры отрицает, или, вернее, сознательно игнорирует страх и скорбь, которые испытывала богочеловеческая природа перед восшествием на крест. В чем причина такого литературного феномена?Вероятно, спасение верою, пусть даже в событие такого вселенского масштаба вне его связи с понятием греховности человеческой природы порождает восприятие страданий Искупителя как особой величайшей, доводящей до экстатического восторга миссии.
Рассматривая изображенные поэтом крестные муки, мы найдем все ту же восторженность мысли. Летающие вокруг Искупителя, несущего голгофский крест архангелы, возвещают праотцам, что близится час спасения, и едва ли не занимают центральную часть сюжета. Вопреки этому сам автор «Мессиады» утверждает, что его главная тема – искупительные страдания Господни.
О, муза Сиона, настрой свою лиру,
Одни чтобы грустные звуки лилися;
Могла чтобы вторить она заунывно
Печальной и трепетной песни поэта,
Который дерзает воспеть бичеванье,
Терновый венец, багряницу и трость.
Верный торжественному тону изложения, Клопшток признается со страниц своей поэмы: «Божественный крест и Распятый на нем. / Весь ужас святыни меня потрясает». Самая кровь Искупителя рождает в поэте восторги, связанные с блаженством, которое несет она человеческому роду: «К какому блаженству текла Его кровь!».
По словам исследователей, «ни одно немецкое сочинение не возбуждало такого удивления и не было встречено современниками с таким восторгом как “Мессиада”». В действительности, здесь было много прекрасного: масштабность замысла, возвышенность мысли, сила языка и, наконец, древний размер – гекзаметр. Но поистине новым и изящным было восторгание величайшей из Жертв всех народов и времен – искупительной Жертвой.
Автор: Юлия Ростовцева
Над лесом кедровым едва загорелся,
Чертой золотою, денницы луч первый —
Проснулся Мессия. Его созерцали
Из солнца отжившие души отцов.
Там первенцев души — Адама и Евы —
Небесными песнями славили утро
И стройно и звучно их песни лилися:
«О день благодатный! Ты лучший из дней!
Ты будешь отныне для нас торжеством,
И чтить тебя будут все больше других;
Румяный восход твой и тихий закат
Приветствовать станут отжившие души
И все Серафимы, и неба все силы.
Лишь землю ты утром своим озаришь,
По небу твой свет пронесут орионы;
Как отблеск румяной зари долетит
До трона величия Божья твой луч.
В одежде торжественной встретим тебя,
Тебе Аллилуйя будем мы петь.
Утешил ты взоры печальные наши,
Мессию и Господа нам показав
В Его унижении в мире земном.
Прекраснейший ты из потомков Адама,
Мессия, Ты Бог и — плотской человек!
О, как отразилось в лице Твоем светлом
Подобие Бога во всей красоте.
О Ты, нам Мессию родившая Дева!
Блаженна ты будь и во веки свята;
Блаженнее Евы, праматери смертпых.
О, Евы бесчисленны смертные дети,
Но также бесчисленны их прегрешенья. —
Твой Сын же, о Дева, Один у Тебя,
Один и божественный Он человек.
Невинен и праведен Он лишь, Мессия!
Один Он, Тобою рожденный, Сын Вечный,
Никем Он не создан, как создано все!
Смотрю я с любовью блуждающим взором
На землю, тебя же не вижу, о рай мой!
Суд Божий изрек над тобой приговор:
И воды потопа тебя поглотили;
Проклятие Бога над всем тяготеет.
Тенистые, мощные где твои кедры,
Которые некогда Бог насадил?
Густая и мягкая зелень твоя,
Добра первобытного тихий приют?
Ни бури, ни грозы тебя не щадили,
Ни гибельной смерти карающий дух!
О, будь же ты раем моим — Вифлеем,
Где Дева Мария Его родила,
Ласкала, как сына, к груди прижимая.
Давидов источник, где я создана
Творцом, и впервые увидела мир.
Ты хижина, где, как младенец, в пеленках,
Он плакал и к матери тихо ласкался, —
Мне будь первобытной невинности кровом.
О, если б Тебя родила я, Мессия
В Эдеме и после моих преступлений,
Тебя родила бы Божественный Сын.
С Тобою пришла б я к Судье всего мира,
Туда, где Он был, где под Ним весь Эдем
Разверзся широкою, страшной могилой,
Где древо познанья шумело так грозно,
И гул его шума проклятьем звучал,
Как гром надо мной Вседержителя Бога.
Где пала я жертвою гибельной смерти, —
Туда я пришла б со слезами к Нему,
С Тобою, младенец мой сын, на руках,
Прижала бы к сердцу Тебя и сказала:
— Не гневайся, Господи, — Вечный Отец!
Не гневайся — мною Мессия рожден.
Ты вечен, Ты свят, поклоненья достоин!
Божественный Сын Твой от века рожден.
Ты дал Ему образ божественный Свой,
Чтоб род мой, оплаканный мной, искупить.
О, видел сам Бог мои горькие слезы,
И вы, Серафимы, их видя, считали,
Отжившие души потомков моих,
И вы, мои дети, их также считали!
О, если бы Ты не явился, Мессия,
Печальным казался б мне вечный покой мой,
И только Твоим милосердьем небесным,
И в самом страдании я научилась
Блаженство и радость спасения видеть.
Союза предвечного Ты Основатель!
Облекся ты в плоть человека теперь,
И принял, Великий Ты, смертного образ.
Ходатай! Сам Бог Ты и Ты ж человек!
Услыши молитву усердную нашу,
Священную жертву свою соверши —
Ее ты предпринял за нас добровольно,
И к смертным на землю сойти Ты решился.
О Ты, Искупитель! Судья всего мира!
Решился очистить Ты мир от греха, -
Погибшую землю Собой обновить.
Ее обнови Ты, О Боже! скорее,
Отчизну Твою и всех грешных людей,
И вновь возвращайся к небесному трону».
Так пела праматерь погибших людей.
Из сводов лучистого храма, в пространстве
Далеко неслась ее звучная песня ;
Той песни в долине внимал Иисус.
Кругом Его тихо, как будто в пустыне.
О будущем в думу он был погружен.
Предвестьем пророческим Вечного голос
Над миром земным в тишине раздавался,
И слушал тот голос Мессия, моляся.
Спускался с Масличной горы Иисус.
Среди ее стройные пальмы стояли;
Они возвышались над горной вершиной,
И облако светлое их осеняло,
Как будто бы утренним легким туманом.
Под ними Архангела встретил Мессия,
То был Иоанна небесный хранитель,
Его Рафаилом зовут в небесах.
Вокруг него веяли тихие ветры,
Они доносили к Спасителю голос,
Которого слышать не могут созданья.
— Приблизься бесплотный ко мне Рафаил,
Сказал ему, кротко взирая, Мессия,
И следуй за мною, незримый никем.
Скажи мне, как ночь ты всю эту хранил,
Избранника нашего чистую душу?
И думы какие, подобно твоим,
Носились над спящим, скажи Рафаил,
И где мой любимец теперь Иоанн?
— Его охранял я, - сказал Серафим, -
Как мы охраняем избранников первых.
Ходатай над духом его вдохновенным
Носилися тихо виденья святые,
Ему о Тебе говорили они.
О, если б ты спящим увидел его,
В Тот миг, как во сне Твой Божественный образ
Являлся отрадным виденьем ему, —
Как утра весеннего луч благотворный,
Уста осеняла святая улыбка.
Витая в пространных долинах Эдема,
Адама видал Серафим Твой, о, Боже!
И образ прекрасный праматери Евы
В том виде, как мыслью высокой Творца,
Возникнув пред ним, появились из праха,
Едва сотворенными, первые люди.
Но был их прекрасней, во сне своем тихом,
Божественный Твой ученик. Иоанн.
Он спит еще там, среди мрачных гробниц,
Где муж одержимый, стеная, лежит
И страшный, и бледный, как будто мертвец.
Костями стучит он, терзаясь жестоко.
Когда б Иоанна Ты видел, Спаситель: —
Смотря на больного в раздумье печальном,
Сочувствует с грустью он мукам больного
И сердце на части в груди его рвется.
Не мог я там более быть, о, Спаситель!
В глазах моих скорби слеза навернулась
И чувство страданья, лишь сродное духам,
Которых Ты вечными создал Господь,
Проникло болезненно в сердце мое».
И, тихо склонившись, умолк Рафаил.
Божественный — поднял Свой взор к небесам:
— Услыши, Отец мой Всесильный, Меня!
Настала минута суда Твоего —
И пусть совершается жертва святая,
И силы небес, торжествуя, ликуют;
Пусть рушится с воплем вся адская пропасть, —
Погибнет униженный враг человека!
Сказал и к гробницам пошел Искупитель.
Гробницы те были в средине горы
Иссечены в камнях разрушенных скал.
Их вход сторожили леса вековые
И путника взорам тот вход недоступен.
Когда уже полдень, роскошно сияя,
Горит над божественным градом, в тот миг
Туда лишь сомнительный свет долетает.
Там холодом веет и мрака густого
Рассеять не может мерцающий свет.
Лежал одержимый там Зама несчастный.
(На миг лишь оставил его Сатана,
Чтоб после сильнее терзанья начать).
Близ тела истлевшего сына, отец
Лежал изнуренный, а подле него
Усердно молился другой его сын
За душу давно уж умершего брата,
Которого, некогда, нежная мать,
Рыдая, к больному отцу поднесла,
Но с злобою адскою вдруг Сатана
Младенца рукою отца умертвил, —
Так страшно свершилось событие это.
— Отец мой! младенец Бенони вскричал,
И быстро от Матери вырвался он,
И бросился прямо в объятья к отцу.
О, милый отец! Обними же меня,
И крепко схватил он ручонкой своею
Отцовскую руку и к сердцу прижал.
Отец его обнял, всем телом дрожа,
И нежно малютка отца целовал,
И кротко, как агнец, ему улыбался,
Воркуя, как голубь, смотрел ему в очи;
Но вдруг одержимый, костлявой рукою,
Малютку схватил и об камень скалы
Ударил так сильно, что брызнул лишь мозг,
И с тихим хрипеньем душа отлетела,
Чиста и невинна в неведомый мир.
С тех нор неутешный горюет отец.
Теперь он близ милого праха лежит,
Рукой полумертвой хватаясь за камни
Холодной гробницы, где тлеют останки.
— О, сын мой, Бенони! Мой милый Бенони!
Взывает отец, и горячия слезы
Из глаз потухающих льются на камни.
В то время Спаситель спускался с горы.
Увидел идущего к ним Иисуса,
Вольного отца другой сын, Иоил, —
С восторгом малютка отцу говорит:
— Взгляни, о отец мой, к гробницам подходит
Великий и славный пророк, Иисус.
Со злобою слову ребенка внимает,
Глазами сверкая из щели гробниц,
Скрывавшийся в камнях дух тьмы, Сатана.
До этой минуты терзал он больного
Лишь издали, медленно, духом своим;
Теперь же, тревожимый близостью Бога,
С неистовой злобою бросился к Заму.
Несчастный поднялся и в муках жестоких,
Стеная, без чувства на землю упал.
Бороться не в силах была уже с смертью
Душа потрясенная муками в нем.
Желая избегнуть терзаний врага,
Бросался на скалы он точно безумный.
И здесь пред божественным взором Твоим,
С неистовой злобой хотел Сатана
Больного страдальца об камни разбить.
Но Ты уже был тут. Твое милосердье
Носило на крыльях могучих своих
Забытую тварь и спасало от смерти.
И враг человека, озлобленный дух,
Страшась приближенья идущего Бога,
С бессильною злобой затих, содрогаясь.
На Зама целительный взор устремил
Спаситель и сила божественной жизни
К больному от взоров Его исходила.
Душою познал одержимый страдалец
Того, Кто избавил его от мучений.
В лице полумертвом и бледном больного
Опять оживились черты человека.
Он плакал и к небу без слов он взывал;
Хотел говорить, но восторгом объятый,
Лишь что-то несвязно и тихо лепечет.
Боится страданий, но полон надежд,
Он страстно к Спасителю руки простер;
Глаза были полны слезами блаженства,
Когда Искупителя лик созерцал он.
Так точно мудрец, погруженный в себя,
Томится сомненьем о будущей жизни,
Колеблется верить он в самую вечность,
Но мысль, что разрушиться должен он в прах
Страшит, потрясая рассудок его.
И вечных законов Создателя мира
Не может ум слабый его разгадать.
Когда же вдруг в сердце проникнет надежда, —
Исчезнет сомненье; он верит в блаженство,
Которое Богом обещано нам.
Тогда он доверчиво смотрит на небо.
Как бы в благодарность за то, что он сердцем
Прочувствовав, понял глубокую тайну.
Он весел, — легко на душе его стало.
Так понял и Зама присутствие Бога,
Почувствовав близость Его всей душою.
Потом к Сатане обратился Мессия
И голосом мощным и грозным спросил:
— Дух гибельный, кто ты? Порочный и злобный,
Кто дал тебе смелость при мне так терзать
Людей, к искупленью назначенных Богом?
Глухое рыканье ответило злобно:
— Я сам Сатана и подземного мира
Я царь, и владыка духов непокорных,
Которых круг действий обширней и выше
Небесных певцов, — Серафимов бессмертных.
Когда Твоя слава, о смертный пророк,
Достигла подземного, адского трона, —
Оставил я трон и пустился на землю.
Как вихрь прилетел я, могучий и грозный,
Чтоб взором бессмертным своим Тебя видеть —
Ты должен гордиться явленьем моим...
Что́ должен придти Ты, как мира Спаситель —
Давно о том слухи небес возвещали.
Но ты человек, — Ты пророк-Боговидец,
Подобный пророкам подверженным смерти,
А мне одному лишь подвластна та смерть.
Поэтому знать не заботился я,
Что́ там совершали бессмертные все.
Но здесь я терзаю любимцев Твоих,
Чтоб праздным не быть; это видишь ты Сам.
Смотри же, как страшны созданья мои —
Предсмертные тени, на этом лице.
Теперь понесусь я к подземному царству
И след моей гибельной, мощной стопы,
Как грозное смерти дыханье, промчится.
Там будут пустыней и воды и суша,
Где я разрушительным вихрем промчусь.
Весь ад, торжествуя, пусть видит тогда
Владыку подземного царства во мне.
Но если ты хочешь творить что-нибудь, —
Твори же теперь, иль я снова здесь буду,
Чтоб царство могучее тьмы защищать!...
Умри же при мне ты, забытая тварь!
Сказал он и бросился злобно к больному, —
Но тайная сила Спасителя мира,
Как гром, поразила порыв Сатаны...
Так сила Всесильного Бога-Отца
Нисходит в миры пред падением их.
И ринулся в бездну подземную дух...
Но воды и сушу забыл превратить
Он мощной стопою своею в пустыни.
Спустился меж тем со скалы одержимый.
Так царь Ассирийский бежал от Евфрата,
Когда его светлый хранитель отвлек
Оттуда священным советом своим
И вновь небеса показал он ему.
Остался в душе его вечным страх Божий.
Его не рассеяли грозы Синая,
Ни даже и шумные воды Евфрата
Изгладить из сердца его не могли
Священного страха, вселенного Богом,
И царь Ассирийский в стенах Вавилона,
Смиренно лежал и на небо смотрел,
Моляся во прахе Предвечному Богу.
Сошел так больной к Искупителю мира
И пал со слезами к ногам Божества.
Осмелюсь ли, грешный, идти за Тобою,
Божественный муж? Освяти мою жизнь,
Которую Ты мне сейчас возвратил,
И будет чиста и безгрешна она
С Тобою, Божественный, праведный муж.
Валяясь во прахе больной говорил
И страстно к Спасителю руки вздымал.
Господь Искупитель взглянул на него
И, с чувством любви, ему кротко сказал:
— Не следуй за мною! Замедли: но после,
Когда все сойдутся на лобное место,
Тогда ты увидишь глазами своими
Надежду и радость пророков святых, —
Надежду, которую ждал Авраам.
Пока говорил Искупитель с больным,
Усердно просил Иоил Иоанна
С невинною, детскою кротостью, тихо:
Веди меня, милый, к пророку Господню.
О, пусть Он, Великий, услышит меня...
Тебе Он доступен и ты Его знаешь.
Наперсник Спасителя, тронутый просьбой,
Подводит младенца к Спасителю мира:
— Скажи, отчего же с Тобою, Великий,
Ни я, ни отец мой не можем идти? —
Печально невинный малютка спросил.
Зачем же Ты здесь остаешься так долго,
Где стынет от страха вся кровь в моих жилах,
Когда я на мертвые кости смотрю?
Пойдем же домой, о, святой человек,
Куда возвращается снова отец мой.
Служить Тебе будет с покорностью там
Моя одинокая, добрая мать.
Мы будем Тебя угощать молоком,
Душистого меду Тебе подадим
И лучшие фрукты найдешь Ты у нас.
Там много пасется овец на лугах, —
Их мягкою шерстью Тебя мы прикроем.
Когда ж возвратится к нам знойное лето, —
Тебя провожу я в прохладную тень,
Под зелень густую высоких деревьев,
В мой собственный сад, подаренный отцом...
Бенони, мой милый! О, брат мой Бенони!
Тебя оставляю в могиле я здесь...
Со мною цветов поливать ты не будешь
И бегать в минуты вечерней прохлады...
Будить ты не будешь меня поцелуем,
Когда зарумянится в небе день новый,
Когда полетят из гнезда утром птички,
Встречая восход восхитительной песней.
Взгляни же сюда, о, Великий пророк,
Здесь брат мой, Бенони, в могиле лежит...
Мессия с участьем взглянул на малютку
И с чувством глубоким сказал Иоанну:
— Утри ты малютки горячия слезы, —
Его нахожу я и чище и выше,
Чем много людей, уже виденных мною».
И долго потом с Иоанном Мессия
Беседовал тихо, его поучая,
Когда на гробницах остались они.
В тот миг Сатана через Мертвое море
Несется, окутанный облаком смрада...
Пронесся уже Иосафата долиной,
Достигнув туманной вершины Кармеля, —
С Кармеля же, далее к небу пустился.
Блуждая в пространстве, дух злобой кипел,
Созданья Творца своего созерцая :
Великую цепь, беспредельных миров,
Где было все близко, знакомо ему
Когда-то, — за тысячи тысяч веков, —
Когда Громовержец его сотворил
В сиянии чудном лучей неземных...
Хотя и теперь он дышал еще ими,
Но образ его изменился с тех пор,
И чужд он зфирному блеску небес, —
Угрюм стал он, мрачен и полон разврата..
Кометы и звезды проходят там мимо,
В величии дивном и стройном своем,
Но мрачного духа не видят они.
И стал ему страшен их блеск лучезарный.
Несется он быстро из области света
И жаждет достигнуть подземного ада.
К нему направляя свой бурный полет,
Стремительно к низшему миру спустился:
Пред ним беспредельно тянулись пространства
Не видит конца, ни начала дух падший, —
То мрачных миров отдаленная область,
Которою правит один Сатана.
Отсюда он, издали, видит мерцанье, —
То луч умирающий высших светил;
Из сферы он светлой едва долетал,
Чрез даль беспредельную темной пустыня,
Но ада оттуда дух видеть не мог.
Во тьме, отдаленной, его поместил,
От мира и светлых духов, Вседержитель, —
Вдали от Себя и от целой Вселенной.
Наш мир же так блинок Создателю-Богу...
Поэтому быть не могло к нему близко
То место проклятья и вечных мучений.
Ужасным то царство Господь сотворил, —
Для гибели вечной и казни последней...
В три бурные ночи Он создал его,
И лик свой навек от него отвратил.
У входа той бездны стояли на страже
Два Ангела, — точно два воина мощных, —
На то была воля Создателя мира.
Тем Ангелам дал Он священную силу
И мрачное место проклятья велел
Им вечно в границах его содержать,
Чтоб дух — возмутитель расширить не мог
Владений губительных, страшных своих,
Не мог чтобы вида прекрасной природы
Своим приближением он исказить.
И там, где могучий их взор сторожит
Ворота зияющей пропасти ада, —
Там путь пролегает блестящий,
Как будто два слившихся вместе ручья.
Как светлые волны, сверкает тот путь,
Ведущий в пространство безбрежного неба
И к верху, — в миры, сотворенные Богом.
Божественный путь этот луч озаряет,
Приносит он радости Ангелам света
Из высшего мира небесных красот.
Пронесся тем светлым путем Сатана
И мрачен, и злобен, в подземную пропасть.
Промчался в воротах он в смрадном тумане
И сел на высокий проклятия трон...
Все страшно, темно там кругом его было...
Незримый, на троне сидел Сатана.
Один Софоил лишь как ада Герольд
Увидел туман, поднимавшийся к верху
По черным ступеням подземного трона,
И духу, стоявшему подле, сказал:
— Вернулся ли снова в подземное царство
Властитель могучий, наш царь Сатана?
И что предвещает туман этот мрачный,
И к адскому трону возврат его тайный?
Не тем ли возвратом нам Бог угрожал?..
В то время, как ада Герольд говорил,
От темного трона, где был Сатана,
Рассеялась всюду глубокая тьма.
Отверженный злобно кругом посмотрел, —
И быстро понесся подвластный Герольд
К вершине горы, постоянно пылавшей,
Которая прежде всегда возвещала
Потоками пламя возврат Сатаны,
Все долы и скаты кругом озаряя. —
На бурных крылах, через горную пропасть,
К пылающей бездне летел Софоил.
Окрестности темные вдруг озарились,
Пылая пожаром огней разноцветных, —
И каждый увидел, в мерцанье далеком.
Сидевшего злобно, властителя ада.
Поспешно стекались все жители бездны,
Сильнейшие быстро спешили к нему,
Чтоб сесть на ступенях подземного трона...
Тебе все доступно, о муза Сиона,
Ты видишь свободно всю адскую пропасть,
Как видишь и светлый Божественный образ,
Когда наказанье он грешным дает.
Открой же, о, Муза! теперь, предо мною
Всю адскую бездну; дай голос мне сильный,
Подобный раскатам небесных громов,
Чтоб мог я, как буря , о ней возвестить.
Является первый дух Адрамелех, —
То дух ненавистный , лукавый и злобный, —
Дух более хитрый, чем сам Сатана.
В душе развращенной немолчно кипели
И зависть, и злоба к властителю ада
За то, что тот первый поднялся к восстанью,
Которое он так задумал давно.
Когда, для защиты подземного царства,
Придумает что-нибудь сам Сатана, —
И к общему делу тот дух равнодушен —
Он делает все для себя одного.
Он думает тысячи-тысяч столетий
О том, чтоб властителем сделаться ада,
Когда возбудит Сатану против Бога
Он снова к ужасной неравной войне.
Иль если удастся ему удалить
На век Сатану в беспредельность миров;
Но если ж и это ему не удастся, —
Он думает силой его победить...
Об этом задумал тогда еще дух,
Когда отложились от Бога они,
И сброшены были Им в адскую пропасть.
Тогда он последний явился. как воин,
С собою влача две доски золотые,
Как будто свои боевые доспехи.
Те доски пылали ужасным огнем
И голос его точно гром загремел,
И эхом по темному царству разнесся:
— Зачем вы , о, Боги! так быстро бежите?
Должны вы торжественно, гордо входить
В пространное царство бессмертья и славы.
Мы смело свободу свою отстояли!
Пока вас преследовал Бог и Мессия
И с ними небесные силы все Их,
Ударами новых громов вас карая,
Спокойно вошел я в Святая-Святых
И там я увидел таблицы судеб;
Читал в них великую будущность нашу...
Сбирайтесь подземного царства жильцы,
Чтоб вместе небесную хартию видеть:
Один из бессмертных, которыми ныне,
Как будто рабами, владеет Егова,
Постигнет, что сам он всесилен как Бог,
И небо оставит с друзьями своими.
Найдет себе царство в пространстве безбрежном,
И будет сначала он там с отвращеньем,
Как сам Мироздатель, изгнавший его,
Был некогда , там, одинокий и скучный,
Пока до созданья миров обнимал Один
Он, весь хаос Его окружавший.
(На то есть священная воля моя,
Так сам Иегова о том говорил).
Но дух тот, восставший, пусть вступит без страха
В подземное царство и вечную тьму.
Со временем пропасть изменится эта,
В прекраснейший мир превратится она.
И сам Сатана воссоздаст этот мир.
Но примет он план тому новому миру
От рук моих сильных, близ трона небес.
Один Я объемлю миров беспредельность,
Пространство безбрежное с их Божествами,
Моим, совершеннейшим миром и высшим.
Напрасно так Адрамелех говорил, —
Ему не поверили жители ада,
Но Бог сам услышал порочного голос:
— Тот грешник погибший, сказал Всемогущий,
Был также свидетелем славы Моей! —
И быстро суд Божий над ним совершился:
Из мертвого моря , с ужаснейшим гулом,
Пылавшая глыба из волн поднялася
И рухнулась в мутные волны назад...
Окрестности грохотом все огласились...
Та глыба низвергла вдруг Адрамелеха
В пучину кипящую гибельных вод,
Где страшная ночь продолжалась семь суток.
Лежал все то время в пучине погибший,
Но после воздвигнул он храм Божеству,
Куда золотые те доски судеб
Со страхом, как жрец, на алтарь возложил.
Хоть лжи той старинной не верил никто,
Однако приверженцы Адрамелеха —
Льстецы, как невольники в храм приходили.
Когда в нем присутствовал Адрамелех,
Они небылицам его поклонялись.
Когда ж его не было в храме том мрачном,
Смеялись с бесстыдством, смотря на таблицы... —
Явился теперь, по призыву герольда,
Из храма и с тайною злобою сел
На троне он, рядом с самим Сатаною.
Затем появился воинственный дух
С высоких вулканов, свирепый Молох.
Крутые вулканы — жилище свое —
Он цепью громадною гор окружил,
Чтоб ими себя и весь ад защищать,
Когда Громовержец в их царство сойдет, —
Егову он именем тем называет.
И часто, когда над пылающим морем,
Мерцая в тумане, день мрачный восходит, —
Все жители пропасти видят Молоха,
Стоящего с злобой на горных вершинах.
Он горы на горы кругом громоздит,
Задумчиво, в тучах угрюмо стоит
Над страшными сводами бездны подземной,
И тучами теми над адом гремит,
И вторит далекое эхо в ущельях...
Неистовый гром оглушителен, страшен...
Из сумрака бездны подземной своей,
Изгнанники неба все слышат его.
С стремительной силой, шумя, с своих гор
Пришел он к подземному трону теперь,
И трепетно воина все избегают.
Тяжелой и мрачною броней своею,
Подобно громовым раскатам, гремит, —
Пред ним потрясаются адские горы,
За ним разрушаются, падая, скалы...
Явился и мрачный потом Белиил,
Покинув леса и долины свои,
Где дух тот печальный живет одиноко.
Напрасно он трудится, бедствуя вечно,
Желая проклятья страну изменить
В мир лучший, подобный тем чудным мирам,
Которые дивно так созданы Богом.
О, Вечный! Ты смотришь с величья небес
С улыбкой глубокой, когда он стремится
Порывами бури ужасной привлечь
К источникам мрачным, бессильной рукою,
Роскошного Запада тихую свежесть.
Сердито там буря ревет, неумолчно,
Как вечная кара Всесильного Бога.
В стране безобразной и вечно туманной
На крыльях губительных носятся ветры.
Бесплодной и мертвой пустыней лежат
Обрывы над страшной, разрушенной бездной.
Был бешеной думой томим Белиил
При мысли о чудной весне беспрерывной,
Которая, будто бы светлый Архангел,
Улыбкой небесную сень озаряет.
О, как бы желал Белиил оживить
Весной благотворною мрачные долы, —
Но пусты, печальны лежат перед ним,
Покрытые ночью глубокою, нивы.
Когда появился к подземному тропу,
С тоскою, из темных лесов, Белиил,
Пылал к Всемогущему Богу он мщеньем
За то, что из райских прекрасных долин,
Был сброшен он Им в эту темную бездну,
И с каждым протекшим столетьем грозил,
Страшнее ту бездну Господь сотворить.
И ты, обитатель пучин водяных,
Увидел тревожный возврат Сатаны.
Дух вечно витающий в мертвых водах,
Ты вышел, Могог, из шумящих стремнин.
Как горы, вздымалось свирепое море,
Когда он тяжелой стопой рассекал
Кипящие волны тех гибельных вод...
Безумно Могог проклинает Творца
С минуты изгнанья мятежников падших
Из сени небесной; звучат безобразно
Проклятья Могога над бездною адской.
Проклятья те дико ревут над водами,
Ужасно всю пропасть собой оглашая.
Он, мщением вечным томимый, желал бы
Водами морскими весь ад потопить.
На почву сухую ступил он теперь,
В обрыв целый берег с горами обрушив.
Все главные духи подземного царства
Толпой собралися вокруг Сатаны;
За ними тянулись, несметным числом,
Подвластные им легионы духов.
Катились, как волны всемирного моря,
Волна за волной, разбиваясь о камни
Подножья высокой прибрежной горы, —
Так к трону изгнанники неба стекались.
Их тысячи тысяч к нему собралось.
Идут, воспевая свои злодеянья;
Но стыд и позор им готовится вечный...
Божественным громом разбитые арфы
Нестройными звуками вторят их песням.
Как плач над усопшим, несутся те звуки,
Неистовства полные визги и крики.
Восторгом неистовым, диким пылая,
Идущих толпой созерцал Сатана
И слышал все адские песни он их.
Встает он с подземного мрачного тропа,
Чтоб видеть собравшихся все легионы.
И видит в толпе отдаленной, внизу,
Он низших духов, отвергающих Бога;
С насмешкою злою на все они смотрят.
Там был и безумный владыка их, Гог, —
Он выше был всех и безумнее всех...
Они утверждают, что в мире все сон,
Игривые грезы лишь пылкой мечты.
Что видели некогда в сени небесной
Они отвергают с бесстыдством и то,
И самую сущность Всесильного Бога,
Который карает и милует грешных;
Что самая жизнь есть обманчивый сон;
Заменит ничтожество тленья ее.
С презрением смотрит на них Сатана:
Хотя ослепленный, — но чувствует он,
Что есть Всемогущий и Вечный Господь!
Поникнув главою, угрюм и безмолвен;
То в мрачную думу стоит погруженный,
То дико на павших глядит Сатана, —
И снова уходит к подземному трону.
Утихло мгновенно все в пропасти ада,
Подобно тому, как на миг затихает
В пустынных горах, перед страшною бурей.
На трон свой высокий он медленно сел,
Тревожимый черной, тяжелою думой.
Уста Сатаны вдруг как буря взревели,
Из них загремели раскаты громов,
И страшно раздался потом его голос:
— Не все ли явились вы, страшные сонмы?
Как некогда все мы томились, страдая
Три дня бесконечных в обители неба,
Ликуйте и слушайте, что вам открою,
Зачем я так долго витал на земле, —
О, духи, вам много узнать предстоит.
А также решенье узнайте мое —
Прославит величие наше оно,
А имя Еговы навек посрамит...
Скорее разрушится адская пропасть,
Скорей Он созданье свое уничтожит,
Которое некогда Сам сотворил
Из хаоса страшного ночи глубокой,
И будет опять одиноко там жить,
Чем силой принудит Себе уступить
Владычество наше над смертными всеми.
Не знали побед над собою мы Бога,
.Так будем всегда непокорны Ему,
Хотя бы он тысячи тысяч послал
Своих Примирителей противу нас;
А если б на землю сошел он Мессией,
То разве не встретил бы гнев мой Его?..
И кто же тот новый, рожденный Егова,
Который и в теле плотском человека
Хранит неизменно Свое Божество?
О ком так глубоко задумались Боги,
Как будто бы снова они обрели
Высокие думы об их Божестве,
Иль вспомнили снова прошедшие битвы?
Родится ль от смертной, подверженной тленью,
Один из Предвечных, чтоб нам облегчить
Победу, когда Он войною придет
На нас, уж отчасти известных Ему?
Возможно ли это, чтоб действуя так,
Он силою мог бы смирить Сатану?
Хоть многие здесь предо мною стоят,
Которые некогда, с страхом невольным,
Бежали в смущенье от взоров Его.
Покинув поспешно загнившия кости
Терзаемых смертных, — они ускользнули:
Стыдитесь вы, трусы, пред этим собраньем!
Все Боги здесь знают о вашем побеге!
Ничтожные! Что вас принудило к бегству?..
Кого называете вы Иисусом,
Тот, верьте, ни вас, ни меня недостоин.
И сын ли Творца Он великой вселенной?
Узнайте же кто он, назвавшийся Богом,
Явившийся гордо в народе Еврейском.
О, радуйтесь Боги, и слушайте все, —
Его я историю вам расскажу:
В народе, живущем кругом Иордана,
Когда-то давно уж пророчество было,
(Гласит так преданье времен отдаленных),
Что должен от племя их выйти Спаситель,
Который избавит народ свой от плена,
Пред всеми народами их возвеличит
И будет их царство сильнее других.
А помните вы, как за несколько лет
Пред этим, явились иные в собранье
И нам возвестили, что видели сами
Они на Фаворе ликующих сонмы.
Как чудно и стройно те Ангелы пели,
И набожно славили все Иисуса.
Внимая их пению, тучи дрожали,
И в пальмовых рощах далекое эхо
Восторженным песням тем вторило громко.
В Окрестностях дальних Фавора звучало
Воспетое имя Его — Иисус.
С горы той торжественно стел Гавриил
И гордо к Еврейке пошел в Назарет.
Как смертный, приветливо ей поклонился,
Ей именем Бога-Отца возвестил,
Что царь от нее Иудейский родится,
И будет защитником царства Давида.
Его Иисусом она назовет —
Так должен быть назван рожденный Сын Божий;
И вечно могущество будет Его,
Царя и владыки сильнейшего всех...
Вестившего голос услышала Дева.
Чему ж вы дивитесь, о, адские Боги?
Иль вас испугало, что слышите Вы?
Я видел и больше того еще сам,
Но все же ничто не смутило меня.
Я нее перед вами открою здесь смело,
Чтоб знали, как дух возвышается мой,
Когда я предвижу опасности миг.
Но можно ль опасностью это назвать,
Что смертный мечтатель, на нашей земле,
Себя называет Всесильным пред нами?..
...Вдруг гром разразился небесный над духом,
И робко кругом посмотрел Сатана,
Но скоро, оправившись, вновь продолжал:
— Рожденье высокое Божья младенца
Я сам ожидал с нетерпеньем и думал:
Мария! о, скоро из недров твоих
На землю Сын вечного Бога придет;
Скорее мгновения ока придет Он
И даже скорей самой мысли Богов,
Когда она адскою злобой пылает.
До неба возвысится быстро Твой Сын.
Теперь покрывает в своем Он величье
Одною стопою все воды морей,
Другою ж стопою всю область земную
И держит в деснице всесильной своей
Луну серебристую, жаркое солнце,
А левой рукою объемлет все звезды.
Он шествует там среди собранных бурь
С миров бесконечных и грозно карает.
Зовет нас Он громко на смертную битву...
Спасайся, беги, Сатана злополучный!
Чтоб громом всесильным не бросил тебя
Тот Вечный, за тысячу тысяч земель,
Где, Им побежденный, ты будешь без жизни
Лежать, искаженный, в пространстве безбрежном.
Так думал я... Слышите ль, адские Боги?
Но он человек, и до этой минуты
Он плачущий, слабый ребенок, как все;
Подобен он детям ничтожного праха,
Которые плачут, едва лишь родятся,
О смертности, Богом назначенной им.
Хотя воспевали рожденье Его
Святые Соборы Архангелов неба, —
Они же так часто приходят на землю,
Чтоб видеть могилы недавно умерших,
Где, некогда, рай охраняли Они,
Где мы основали владычество наше, —
И вновь со слезами родят потом
На небо и гимны святые поют,
Себя утешая... Так было теперь:
Они отлетели, оставив младенца;
Иль лучше сказать, они бросили там,
Во прахе лежащего, Господа Сил.
Поэтому Он от меня ускользнул; —
Вернее, я сам тому быть допустил.
Врага боязливого мог ли я гнать?
Свое я величие тем бы унизил.
Но я не оставил Его там свободным.
Царю и жрецу моему в Вифлееме,
Избраннику Ироду, дал приказанье
Младенцев родившихся всех убивать.
Текущая кровь, исполнителей визг
И всех матерей неутешные слезы,
Стенания страшные трупов убитых, —
И все это, вместе, ко мне возносилось,
Ко мне, как к владыке страданий и бедствий
И было приятной, достойною жертвой.
Не тень ли то Ирода вижу я там?
Откройся пред нами, отверженный грешник.
Не я ли внушил тебе страшную мысль,
Чтоб всех Вифлеемских младенцев избить?
Что может придумать Владыка небес,
Желая созданье свое защитить —
Бессмертные души — от власти моей,
Чтоб их вдохновеньем порочным своим
Не мог ослепить и своих тем владений
Расширить далеко в пространстве миров?
Твой жалобный визг и отчаянный ужас
И вопли невинно убитых тобою,
Которые умерли все, согрешая,
Тебя проклиная, с тобой и Творца, —
Бсе это отрадная жертва тому,
Кто так безусловно владеет тобою.
О, слушайте, Боги! Когда же он умер
Избранник мой Ирод и царь мой, и раб,
Назад из Египта вернулся Младенец.
Провел Он в объятиях матери нежной
Все юные годы, не знаем никем.
Ни светлой отваги порыв благородный,
Ни юности пыл не подвигнул Его
В величии полном себя показать.
О, адские Боги! Ходил Он один
Задумчив но диким морским берегам
Иль часто в пустынных лесах отдаленных
И верно задумывал что-нибудь там,
Чтоб царство подземное наше сгубить,
Иль мужество наше опять испытать
Хотел он, бродя одиноко в пустыне...
И думал не раз я, с собой рассуждая:
Скорее он занят серьезною думой,
Чем видом окрестностей диких, пустынных,
Лесов вековых и роскошных цветов,
Когда Он детьми окружает Себя
И их заставляет Создателя славить,
Который из праха Его сотворил.
Да, много бы время утратить я должен,
Когда бы помочь не хотели мне люди,
Которые в жертву приносят мне души.
Я к небу те души опять посылаю, —
Там ими Эдем населяет Создатель.
Однажды представилось мне, что Он хочет
Значенье и славу Свою показать.
Спустилось на землю величие Божье,
Когда один раз Он пришел к Иордану
В сиянии дивном небесного света.
Я видел глазами бессмертными сам
Величие то на водах Иордана.
То не был обманчивый призрак небесный, —
То было во истину Бога величье,
Подобно тому, как нисходит Оно
С небесного трона, в торжественном блеске
И тихо проходит в рядах Серафимов.
Хотело ль почтить Оно сына земли,
Иль наше внимание лишь возбудить?
Того и теперь я постигнуть не в силах!
Хотя и небесного грома раскаты
Я слышал тогда, содрогаясь невольно, —
Мне слышался голос какой-то в том громе:
„Вот Сын Мой любимый, в нем благость моя!“
— То голос Элоа наверное был.
Иль высших Престолов, меня чтоб смутить...
Но не был то голос Всесильного Бога.
Во мраке глубоком, подземного царства
Страшней надо мною звучал Его голос,
Когда Он нам Сыном Предвечным грозил.
О Сыне том вечном предсказывал также
Бродивший в пустыне угрюмый пророк
И громко на встречу к нему он взывал:
„Вот Агнец Божественный, посланный с неба
Очистить собою грехи все земные.
О, Ты, исходящий от вечности. Вечный,
Ты, бывший задолго еще до меня!
Привет мой Тебе, милосердия полный,
Тобою от блага нисходит к нам благо!
О том возвещал нам закон Моисея.
С Собой Ты приносишь, Помазанник Божий,
Нам правду святую и милость Его! “
Мечтатели так воспевают друг друга
И думы святые себе создают.
Мы слишком ничтожны, бессмертные Боги,
Чтоб скрытые тайны могли мы провидеть
От нас ли Мессию Он думает скрыть
В том образе смертном, который мы часто
Караем тяжелой и страшною смертью?
И скрыть ли Мессию, Владыку небес,
Так грозно восставшего противу лас,
Пока не достигли мы новых миров?
О ком же пророк ослепленный мечтает?
Он сам представляет себя Божеством,
Хотя Он создание праха, как все.
Он часто заснувших больных пробуждает
И их воскрешает, считая за мертвых...
Но в этом начало деяний Его,
А высшие после дела совершатся.
Он думает род человека избавить
От смерти и страшных их всех прегрешений,
С которыми люди, со дня их рожденья,
Сближаются тесно и в них возрастают.
Они возбуждают людей против Бога
И против неволи священного долга,
В котором, их совести внутренний голос
Напрасно стремится порой удержать.
Людей искупить Он мечтает от смерти, —
От смерти, подвластной одним только нам.
И вас Он искупит, отжившие души,
Которых, с минуты создания мира,
Сбирал я, как волны с всемирного моря,
Как звезд легионы, иль сонмы певцов,
Творца воспевающих вечно и робко.
Искупит из пропасти ада Он всех,
Терзаемых вечным мучением здесь,
Томимых в огне безнадежностью вечной, —
И вас Он стремится избавить от смерти.
И будем тогда мы, забывшие Бога,
Пред новым Божественным тем человеком
Валяться во прахе, подобно рабам...
К чему нас принудить не мог Саваоф
Громами всесильными, то совершит
Он в области смертной рукой безоружной!
Вставай же, отважный! И сам себя прежде
От смерти и бедствий её защити,
А после уж мертвых людей воскрешай!
Он должен погибнуть и смертью погибнуть,
Царя, Сатаны победитель могучий!
И пусть всемогущею волей Своею,
Тогда он от смерти избавит Себя.
Безжизненный труп Твой я брошу в могилу,
Где смерти дыханье Тебя исказит,
Где ночь постоянная мраком глубоким
Глаза без возврата Твои ослепит.
Смотри же! тихонько тогда я шепну,
Как там воскресают умершие люди!
Умершему слуху для звуков скажу я:
Послушай, как чудно все поле шумит,
Воскресшие ходят по нем мертвецы!..
Когда же оставит душа Его тело
И к нам она в ад обратится, быть может,
Чтоб нас непокорных и смерть победить,
— Ей голосом грома тогда я воскликну:
Спеши ты отсюда, из темного царства;
Ты здесь оковала бессмертных Богов!
Спеши! Пред тобою отворятся сами
Торжественно двери подземного ада.
Здесь хором хвалебным тебя прославляют
Отжившие души и адские боги,
Тебя воспевает вся адская бездна.
Скорее пусть землю теперь Иегова,
А с нею Его и людей вознесет
К себе, в беспредельность небесного мира,
Пока восседаю я здесь; как Властитель, —
Иль я то исполню, что словом могучим
Давно предназначив, премудро решил я!
Клянусь я, как Бог и страданий, и смерти,
Клянусь вам грядущею вечностью Бога —
Умрет Он и бренный тогда Его прах
По светлой дороге подземного ада
Развею пред взорами Вечного я...
Узнайте ж мой план и решенье мое!
Так мстит Сатана! — торжествуя сказал он
И грозно взревела вся адская пропасть!!..
Сидел в отдаленных гробницах Спаситель, —
Там с шумом слова Сатаны пронеслися...
К ногам Иисуса листок подкатился.
Червяк уже мертвый висел на листке...
Господь Всемогущий его оживил, —
Тебе ж Сатана, всеобъемлющим взором,
Как кару, послал Он презренье Свое...
И быстро над павшими суд совершился...
Вся бездна подземная вдруг потряслася,
Покрыла глубокая ночь Сатану...
И с ужасом смотрят все адские духи,
Но ада владыки не видят они.
Как будто сраженные громом небесным,
Подобно гранитным скалам онемели
Мятежные жители пропасти адской...
Внизу, подле трона, задумчив, угрюм,
Поникнув печально челом, одиноко
Сидел Серафим Абдиил-Аббадонна.
Он думал о будущем грозном своем,
В душе содрогаясь невольно от страха.
Пред ним проносилось, как будто в тумане,
Минувшее все, пережитое им.
На мрачном и грустном челе Серафима
Тоски безнадежной лежала печати;
Пред взором его, истомленным печалью,
Носились, как тени, за муками муки, —
Сливалися с вечностью эти виденья.
Припомнил теперь он блаженное время.
Когда еще чист был, невинен душою
И другом великого был Абдиила,
И как, в день восстанья, великое дело
Свершил пред линем он Создателя мира,
Мятежников бросив, решился остаться
Один; непреклонно опять возвратился
Под кров милосердный Всесильного Бога
И с тем Серафимом, великим душою,
Казалось, избегнул врага Иеговы.
Но в пламенной вдруг колеснице своей
За ними, как вихрь, Сатана возвратился,
И голос его, будто звук трубы бранной,
Все полчище грозно к себе призывал.
Все адские духи его обольстили,
Он ими, как бурею, был увлечен.
Напрасно летел за ним друг его милый,
И взором сердитым, но полным любви,
Хотел его снова к Творцу обратить.
Увы! Но безумной мечтой увлеченный,
Мечтой, что он равен Всесильному Богу,
Летел Аббадонна все дальше и дальше,
И взоров он друга понять уж не мог.:.
Пришел, как в тумане, потом к Сатане..
С тоскою глубокой, в себя погруженный,
Событье то страшное он вспоминал.
Припомнил блаженную юность. — то утро,
Когда был он создан для жизни небесной —
Предвечный их всех сотворил в одно время
Едва были созданы сонмы бессмертных,
С небесным восторгом, они, меж собою,
Беседу отрадную дружно вели:
— О, кто же мы, светлые все Серафимы?
— Откуда блаженный? — Давно ли ты создан?
— Ты видел ли прежде меня, Серафим мой?
О, точно ль живем мы? — Какою же жизнью?
— Меня обними ты, божественный друг мой,
Открой мне заветный думы свои.
...Как после спустилося, из дали светлой
Величие Бога, их всех осеняя.
И видят кругом себя там Серафимы
Несчетное воинство силы небесной.
Сребристое облако подняло всех их
К величию высшему Господа сил.
Увидев величие то пред собою,
Познали они в нем Зиждителя мира.
Той думою мучился дух Аббадонна,
Из глаз его горькия слезы лилися.
Так с гор Вифлеемских потоками кровь
Струилась, когда убивали младенцев...
Он с ужасом слушал рассказ Сатаны, —
Не вытерпел — встал, чтобы с ним говорить,
Но прежде три раза глубоко вздохнул.
Так в битве кровавой два брата, не знавши,
Сражают друг друга, потом узнают —
Когда упадают с предсмертным хрипеньем
И вздох сожаленья их грудь надрывает...
Но скоро оправившись, начал он так:
— Хотя ненавидим я буду собраньем,
Но мало заботится дух мой об этом;
Не в силах молчать я, скажу перед всеми, —
Чтоб карой ужасною Вечного Суд
Здесь также меня самого не постигнул.
Как он над тобой, Сатана, разразился.
Тебя ненавижу я всею душою,
Ужасный и гибельный дух Сатана!
Отвлек ты бессмертного духа, меня
На веки от мощной десницы Творца.
Пусть требует в том Всемогущий отчета,
Погибший, отверженный дух от тебя
За все эти страшные, вечные муки.
Здесь, в пропасти адской, средь ночи глубокой,
Среди всего сонма бессмертных духов,
Тобой соблазненные грозно восстанут...
Их стоны и вопли, как гром, раздадутся,
Как волны свирепые Мертвого моря,
Бушуя, их голос взревет на тебя...
Не буду сообщником с грешником вечным —
Отступник! — не буду участвовать я
С тобою в решении гнусном твоем,
Чтоб смерти предать Искупителя мира!
О, против Кого говорил ты, проклятый!
Не против Того ли, пред кем ты трепещешь,
Пред чьим Всемогуществом сам сознаешь
Свое все ничтожество, с ужасом робким?
А ежели смертным потомкам Адама
Творец-Вседержитель пошлет искупленье
От смерти и ада, — не ты ль помешаешь
Божественной воле Его совершиться?
Не ты ли, погибший, задумал убить
Священное тело Мессии и Бога?
Ты будто не знаешь Его Сатана?
Иль мало карали Всесильного громы
Тебя, непокорный, отверженный дух?
Еще ль на челе твоем мало следов
Осталось от гневного грома небес?
Ужели не в силах Он будет, Всесильный,
Себя защитить от коварства ничтожных?
О, мы, увлекавшие род человека
К погибели вечной и смерти ужасной, —
(Но горе мне — сам я виновен был в этом)
Осмелимся ль снова восстать мы теперь
На их Искупителя, Бога, Мессию?
И можем ли Сына Его — Громовержца —
Погибшие, жалкие, смерти предать?
Хотим ли. блаженные некогда духи,
Прервать ко спасенью грядущему пить,
Навек у себя тем возможность отнять
К смягчению страшных и вечных терзаний?!
Мы все здесь страдаем с тобой, Сатана,
В ужаснейших муках томимся все вечно,
А ты это место проклятья и мрака
Бесстыдно и ложно пред всеми же нами
Зовешь своим царством могучим и славным.
Так точно ты ложно теперь торжествуешь,
С позором и срамом назад возвратившись
От Бога и данного людям Мессии...
Ужасен от злобы сидел Сатана
И грозно внимал Серафима словам. .
Он бросить скалою хотел в Аббадонну,
Но в гневе бессильном, повисла назад,
Как бы пораженная громом, рука.
Трясясь весь от гнева, сверкая глазами,
Три раза в душе Сатана содрогнулся,
Три раза безумно, свирепо взглянул
В лице Аббадонны — но быстро затих...
В величии строгом, стоял Серафим,
Печальный, спокойный, без злобы, пред ним..
Вдруг враг Божества, Сатаны и людей,
Встал Адрамелех и со злобой сказал:
— Тебе я отвечу громами и бурей,
О, ты, ослабевший от ужаса трус!
Пусть грозы и бури тебе отвечают!
Как смел оскорблять ты здесь высших Богов?
Дерзнет ли из мрака возвысить кто голос
Из низших духов и восстать против нас,
Иль дерзко меня с Сатаной оскорбить?
О, ежели будешь терзаться ты, низкий, —
Своими ж мечтами ты мучиться будешь.
Беги, малодушный, из области мрака,
Где царствуют Боги подземного ада;
Исчезни в пустыне и пусть там Всесильный
Создаст тебе новое царство страданья,
Где будешь внимать ты раскаянья стонам
И там ты получишь достойно бессмертье!
Исчезни презренный! Умри же там раб,
Склонив перед небом с покорностью взоры.
О, ты, среди неба восставший на Бога,
Считая Всесильного равным себе,
Создатель грядущих миров бесконечных!
Пойдем, о, могучий! Пойдем, Сатана!
О, пусть предприятия наши покажут
Весь ужас могущества нашей руки.
Пусть видят все адские, низшие духи, —
Могущество то ослепит их внезапно
И быстро сразит непокорных, как громом.
Откройтесь теперь предо мной лабиринты,
Вы, полные гибельной хитрости скрытой;
Хранится в вас верная, страшная смерть
И нет из вас нити, ведущей к исходу;
Оттуда никто не избавит Его...
Но е ели хитрости нашей избегнет,
Наставленный разумом, Он, Божества,
Тогда, перед нами сразят Его грозы,
Подобные страшной, великой грозе той,
Которою Иова мы погубили,
Любимца Его — Вседержителя Бога, —
У неба отняв его чистую душу.
Земля, трепещи перед нами, идем мы
Одеты, как бронею, смертью и адом,
И горе восставшему там против нас,
В великой той области нашего мира!..
Окончил свирепый так Адрамелех
И буйно собрание все поднялося.
Восторженно ринулись все к Сатане.
Под мощной стопою ликующих духов
Тряслась и стонала подземная пропасть,
Как бы разрушались и падали горы.
Шумели с неистовством там голоса,
Победою близкой гордясь, все кричали.
С востока на запад гремели их крики;
Ревело, как буря, собрание ада.
Предать оно жаждало смерти Мессию:
С момента создания Богом вселенной
Не видела вечность такого деянья.
Его совершители, Дух Сатана
И Адрамелех, вдруг, покинули трон.
В тот миг, когда буйно неслись по ступеням,
Неистовой злобой и мщеньем пылая,
Звенели подземного трона ступени,
Готовые рушиться в прах под стопой их,
Трещали, гремели; как скалы гранита,
Разбитые, рушатся в страшную пропасть.
Все ринулись буйно, толпою мятежной.
Далеко неслись их безумные клики.
Сопутствуя их до исхода из бездны.
За ними, с поникшим челом, в отдаленье,
Шел тихо, задумчиво, дух Аббадонна.
Он думал избегнуть сообщества дерзких
В том деле неслыханном, или погибнуть...
Вот, с этою думой подходит изгнанник
Ко входу, где Ангелы были на страже.
О! что испытал ты в тот миг, Аббадона,
Когда Абдиила увидел ты там?
Со вздохом глубоким закрыл он лице
И долго стоял в нерешимости грустной.
Хотел бы в подземную пропасть вернуться,
Желал подойти бы и к прежнему другу;
Иль думал умчаться в безвестную даль...
Так долго стоял он, в печальном раздумья,
Не зная, что делать и что предпринять!
Потом, вдруг, решился ко входу идти:
Болезненно сжалось в груди его сердце
И жгучие слезы из глаз покатились,
И скрыли от взоров небесную стражу.
Жестоко страдал в этот миг Аббадониа,
И трепет ужасный, неведомый смертным,
Потряс в нем все кости, когда проходил он.
А друг его юности, страж Абдиил,
Восторженно созданный мир созерцал —
Творение Господа, мощной десницы Того,
Кому верен остался Архангел.
Заметить не мог Аббадонну в тот миг он.
Как дивный луч солнца, блеснувший впервые,
Иль первое утро весны первобытной,
Собой озарившее все мирозданье, —
Блистателен, дивен так был Абдиил.
Но блеск лучезарный его недоступен
Глазам Аббадонны, печального духа,
И он отлетел одинокий, печальный
В безвестную даль, где тоскливо взывал:
— Ужель разлучиться со мною навеки
Ты хочешь мой светлый собрат, Абдиил?
Оставить с тоскою меня, одиноким??
О, плачьте, вы, дети небесного света, —
Не будет любить меня вновь Абдиил.
Почтите слезой состраданья меня, —
Навеки я с другом моим разлучен.
Увяньте, иссохните светлые сени,
Где мы с ним, в беседе о Боге и дружбе,
Так часто блаженные дни проводили...
Умолкните дивно журчащие воды
Потоков Эдема, где крепко и нежно
Обнявши друг друга, небесною песнью
Хвалили мы славу Предвечного Бога...
Он умер навек для меня, мной любимый!..
О, адская бездна, жилище мое!
О, ты, всех терзаний жестоких начало!
Ты, вечного мрака глубокая ночь! —
Оплачьте со мной вы потерю мою!
Пусть вопли ночные, с холмов твоих страшных,
Далеко, печально несутся в пространстве,
В тот миг, когда Бог устрашает мой дух!
Теперь я утратил надежду на все —
Он умер, собрат мой, навек для меня!!..
Болезненно, грустно стонал так один он,
Поникнув главою близ входа в миры.
Его устрашало сиянье и громы,
Несущихся мимо него Орионов.
Томимый столетья тоской неумолчной.
В себя погруженный, терзаемый думой,
Не видел он дивного строя миров, —
Теперь перед ними стоял в созерцанье
И тихо с собой рассуждал так изгнанник:
— Осмелюсь ли снова проникнуть туда,
Чрез вход благодатный, к мирам Всеблагого,
Покинув навеки то царство проклятья?
Зачем не могу я опять залететь
В отчизну прекрасную, к светлым мирам?
Бесчисленны солнца — вы, дети вселенной!
Но не был ли я уже в миг тот великий,
Когда вас Создатель из хаоса вызвал
И дал вам сияния блеск лучезарный?
О, не был ли, в миг тот, прекрасней я вас,
Когда вы всесильной рукою Творца
Рассеяны были в пространстве безбрежном?
Я лучшей блистал красотою в то время
Чем вы, лучезарные Божьи созданья.
Теперь же, стою я отверженный, мрачный,
Как ужас великого, дивного мира.
Проклятию преданный, жалкий изгнанник!
Великое небо! О небо родное!
От страха невольно в душе содрогаюсь,
Впервые величье твое созерцая!
В тебе я утратил блаженство свое,
Восстал против Вечного там я, безумец!
О, ты, благодати покой бесконечный!
Блаженная юность обители светлой,
О, где ж ты, сообщница мирных долин?
Судья мой оставил в душе утомленной
Одно удивленье и грустное чувство,
Когда вспоминать о тебе я осмелюсь.
Тож тяжкое чувство при виде вселенной...
О, если б, валяясь во прахе, я смел
Создателя имя святое призвать!
Я с радостью б нежное имя Отца,
Которым когда-то Его называл,
Тогда уступил бы им, жителям света.
О Ты. правосудный Судья всего мира!
Теперь и молить Тебя даже не смею,
Чтоб Ты одним взглядом меня осенил —
Меня, истомленного в бездне подземной
Тоской неумолчной и мрачною думой.
Отчаянье дикое! О, продолжай ты
Терзанья и муки свои совершать.
Как стал я ничтожен и как злополучен!
Увы! Но я мог бы не быть таковым!..
Тебя проклинаю я, день первобытный,
С минуты той первой, когда загорелся
Ты там, от пределов востока сияя,
Услышав Создателя мощное: «Б у д и».
Тебя проклинаю я, первое утро,
Тот миг, как бессмертные громко взывали:
«И ты также создан, собрат наш небесный!»
Зачем Ты, о вечность, тот день сотворила —
Тот день, бесконечных терзаний начало?
Но если уж быть суждено ему было —
Зачем же не быть ему мрачным, печальным,
Как Богом проклятая, вечная ночь,
Которая грозною бурей и смертью.
Кругом себя «се поражает нещадно?
Зачем не подобен тот день первобытный
Той ночи, всему сотворенному чуждой, —
Где видно одно лишь проклятие Божье?
Но, против Кого возроптал ты, погибший,
Среди всего дивного Божья созданья?
Обрушьтесь скорее вы, солнца и звезды,
И скройте меня вы от гневного взора Того,
Кто, с предвечного трона небес,
Меня устрашает карающим взглядом —
Как вечный мой враг и судья непреклонный.
О Ты, неизменный в своем правосудьи!
Ужели нет в вечности целой Твоей
Надежды и в будущем мне ко спасенью?
Божественный мой Судия! О, Отец!
Создатель мой! Бог мой!.. Безумец!!! я снова,
Томимый отчаяньем, смел называть
Его — оскорбленного мной Иегову —
Дерзнул называть именами святыми,
Которых не может отверженный грешник,
Не смеет помыслить ко век произнесть,
Без помощи высшей Спасителя мира!
Я слышу, как гром всемогущий Его
Ужасно гремит в беспредельном пространстве —
Сразит меня быстро божественный гром тот...
Отсюда умчусь я скорей — но, куда же?
Куда полечу я? Где ж скрыться могу???
Сказал — и стремительно бросился дальше
В пространство безбрежное дальних миров,
И там, отуманенный страхом невольным,
Бессмысленно смотрит в ужасную глубь.
— Ужасен Ты в гневе Своем, о, Всесильный,
И страшны, о, Боже, Твои все решенья!
Пошли мне огонь свой, подземная бездна,
Чтоб адского духа спалил тот огонь!
Но смерти напрасно просил Аббадонна —
Огонь разрушитель на зов не являлся.
Он вновь отвернулся от пропасти темной,
К мирам снова тихо полет свой направил.
Томимый тоскою, стоял он над солнцем
И с горестью глубь созерцал мирозданья.
Вращались там звезды, сияя огнями,
И к этому морю огней разноцветных,
Блуждая, планета внезапно коснулась:
Казалось, последний настал её час,
Она уж дымилась и тлела... И к ней-то
С отчаяньем ринулся дух Аббадонна,
Желая погибнуть с ней вместе на веки...
— Рассеялась быстро планета, как дым,
И с нею погибнуть не мог Аббадонна...
Все той же тоскою томимый, упал он...
Так падают быстро громадные горы,
Когда потрясаются недра земные:
Мгновенно нет признака гор величавых.
Меж тем с Сатаною дух Адрамелех
Все ближе и ближе к земле подходили
И были безмолвны и сумрачны оба.
Тревожим был каждый из них своей думой.
Вдруг Адрамелех в отдаленье увидел
Во мраке, спокойно лежащую землю.
И так, наконец, предо мною она.
Подумал он, тихо с собой рассуждая,
И дума за думой, как волны морские,
В коварной его голове закипели.
О, точно, тот мир предо мною теперь,
Которым я буду владеть без раздела,
Как вечного зла торжествующий Бог,
Когда Сатану удалить мне удастся,
Иль Бога, создавшего все, победить.
Пред всеми тогда я себя возвеличу.
Зачем же лишь землю одну я желаю?
К чему оставлять и другие миры,
Которые столько столетий живут
В блаженном покое, в пространстве небесном.
На каждой планете я смерть водворю,
До самых пределов, где царствует Вечный.
Тогда вся природа могилою будет
И будут сыны её все предо мною,
Во прахе склоняся, лежать униженно.
В то время один я торжественно буду
Владыкой иль здесь, или там восседать.
Природа, но воле моей, превратится
В могилу потом беспредельную вся,
И смехом своим оглашая пространство,
Я стану заглядывать, полный восторга,
В могилу ту страшную, полную тленья,
И если захочет Предвечный тогда, —
Пусть Он, над всемирной гробницею, вновь
Создаст для того и миры и созданья,
Чтоб смертью их снова я мог погубить.
И я, от планеты к планете летая,
Как прежде, везде соблазнять и всех буду,
С собой разрушенье и смерть приносить.
Таков ты могучий, о, Адрамелех!
О, если б тебе, наконец, удалося
Придумать, как адских духов убивать, —
Тогда бы погиб чрез тебя Сатана
И был бы тобой он в ничто обращен.
Пока ты под властью его состоишь
Не можешь исполнить ты страшного дела,
Которое было б достойно тебя.
Дух мощный и страшный поземного ада,
Вселяющий думы те Адрамелеху,
Придумай ты смерть для бессмертных Богов,
Тебя заклинаю, ты их умертви, —
Иль сам, дух, погибни, когда ты бессилен,
И власти высокой достигнуть не можешь.
Давно я стремлюсь и все мысли мои
К тому, чтобы всех их собрать и, как Боги,
Должны они выдумать смерть и — погибнуть.
Настала теперь роковая минута,
Я целую вечность о ней лишь мечтал.
Теперь же опять пробудился Всесильный
И к нам посылает Спасителя мира,
Чтоб царство, давно покоренное нами,
Отняв, покорить Своей воле Всесильной.
Пора мне исполнить решенье свое.
И ежели дух Сатана не ошибся —
Настала минута исполнить его.
Что тот человек — величайший пророк
И больший из всех появлявшихся в свете
С минуты создания Богом Адама
И Он есть Мессия, обещанный людям, —
В том дух Сатана обмануться не мог.
Победа над Ним возвеличит меня
Пред всеми Богами подземного царства
И даст мне владычество адского трона.
Деяния большие может свершить
Великая сила божественной воли
Твоей, о бессмертный дух, Адрамелех;
Но ежели прежде убью Сатану я,
Тогда исполнение большого дела,
Как раб совершить сам обязан я буду.
Пусть первый же будет Тот мной побежден,
Достигну владычества я чрез него
Над всеми Богами подземного царства.
Хотя будет трудно тебе, Сатана,
Священное тело Мессии убить,
Но это исполнить, как меньшее дело, —
Тебе уступаю, пока еще жив ты;
А сам я убью Его душу потом,
Ее погублю, уничтожу, наверно, —
Развей же усердно ты прах Его смертный...
В намерениях дерзости полных и черных
Погряз его дух; он томим был желаньем.
Грядущее знающий Бог Всемогущий
Те замыслы слышал, но — грозно молчал.
Волнуем глубокою, черною думой,
Измученный замыслом Адрамелех
Стоял незаметный на облаке черном.
Горело чело его будто в огне.
Лежала кругом его темная ночь.
Он слышал, как в мраке той ночи глухой,
Земля волновалась, шумела под ним.
Тот шум пробудил вдруг мятежного духа
И вызвал его из томительной думы.
Теперь к Сатане обратился он снова,
И быстро направились оба они
К горе Элеонской, где был Иисус
В беседе священной с друзьями Своими.
С горы смертоносная так колесница
Несется в долину и давит нежданно,
Спокойно стоящего там полководца
И армию воинов смелых его, —
Так Адрамелех с Сатаной появились
К горе Элеонской, где был Искупитель.
Над лесом кедровым едва загорелся,
Чертой золотою, денницы луч первый —
Проснулся Мессия. Его созерцали
Из солнца отжившие души отцов.
Там первенцев души — Адама и Евы —
Небесными песнями славили утро
И стройно и звучно их песни лилися:
«О день благодатный! Ты лучший из дней!
Ты будешь отныне для нас торжеством,
И чтить тебя будут все больше других;
Румяный восход твой и тихий закат
Приветствовать станут отжившие души
И все Серафимы, и неба все силы.
Лишь землю ты утром своим озаришь,
По небу твой свет пронесут орионы;
Как отблеск румяной зари долетит
До трона величия Божья твой луч.
В одежде торжественной встретим тебя,
Тебе Аллилуйя будем мы петь.
Утешил ты взоры печальные наши,
Мессию и Господа нам показав
В Его унижении в мире земном.
Прекраснейший ты из потомков Адама,
Мессия, Ты Бог и — плотской человек!
О, как отразилось в лице Твоем светлом
Подобие Бога во всей красоте.
О Ты, нам Мессию родившая Дева!
Блаженна ты будь и во веки свята;
Блаженнее Евы, праматери смертпых.
О, Евы бесчисленны смертные дети,
Но также бесчисленны их прегрешенья. —
Твой Сын же, о Дева, Один у Тебя,
Один и божественный Он человек.
Невинен и праведен Он лишь, Мессия!
Один Он, Тобою рожденный, Сын Вечный,
Никем Он не создан, как создано все!
Смотрю я с любовью блуждающим взором
На землю, тебя же не вижу, о рай мой!
Суд Божий изрек над тобой приговор:
И воды потопа тебя поглотили;
Проклятие Бога над всем тяготеет.
Тенистые, мощные где твои кедры,
Которые некогда Бог насадил?
Густая и мягкая зелень твоя,
Добра первобытного тихий приют?
Ни бури, ни грозы тебя не щадили,
Ни гибельной смерти карающий дух!
О, будь же ты раем моим — Вифлеем,
Где Дева Мария Его родила,
Ласкала, как сына, к груди прижимая.
Давидов источник, где я создана
Творцом, и впервые увидела мир.
Ты хижина, где, как младенец, в пеленках,
Он плакал и к матери тихо ласкался, —
Мне будь первобытной невинности кровом.
О, если б Тебя родила я, Мессия
В Эдеме и после моих преступлений,
Тебя родила бы Божественный Сын.
С Тобою пришла б я к Судье всего мира,
Туда, где Он был, где под Ним весь Эдем
Разверзся широкою, страшной могилой,
Где древо познанья шумело так грозно,
И гул его шума проклятьем звучал,
Как гром надо мной Вседержителя Бога.
Где пала я жертвою гибельной смерти, —
Туда я пришла б со слезами к Нему,
С Тобою, младенец мой сын, на руках,
Прижала бы к сердцу Тебя и сказала:
— Не гневайся, Господи, — Вечный Отец!
Не гневайся — мною Мессия рожден.
Ты вечен, Ты свят, поклоненья достоин!
Божественный Сын Твой от века рожден.
Ты дал Ему образ божественный Свой,
Чтоб род мой, оплаканный мной, искупить.
О, видел сам Бог мои горькие слезы,
И вы, Серафимы, их видя, считали,
Отжившие души потомков моих,
И вы, мои дети, их также считали!
О, если бы Ты не явился, Мессия,
Печальным казался б мне вечный покой мой,
И только Твоим милосердьем небесным,
И в самом страдании я научилась
Блаженство и радость спасения видеть.
Союза предвечного Ты Основатель!
Облекся ты в плоть человека теперь,
И принял, Великий Ты, смертного образ.
Ходатай! Сам Бог Ты и Ты ж человек!
Услыши молитву усердную нашу,
Священную жертву свою соверши —
Ее ты предпринял за нас добровольно,
И к смертным на землю сойти Ты решился.
О Ты, Искупитель! Судья всего мира!
Решился очистить Ты мир от греха, -
Погибшую землю Собой обновить.
Ее обнови Ты, О Боже! скорее,
Отчизну Твою и всех грешных людей,
И вновь возвращайся к небесному трону».
Так пела праматерь погибших людей.
Из сводов лучистого храма, в пространстве
Далеко неслась ее звучная песня ;
Той песни в долине внимал Иисус.
Кругом Его тихо, как будто в пустыне.
О будущем в думу он был погружен.
Предвестьем пророческим Вечного голос
Над миром земным в тишине раздавался,
И слушал тот голос Мессия, моляся.
Спускался с Масличной горы Иисус.
Среди ее стройные пальмы стояли;
Они возвышались над горной вершиной,
И облако светлое их осеняло,
Как будто бы утренним легким туманом.
Под ними Архангела встретил Мессия,
То был Иоанна небесный хранитель,
Его Рафаилом зовут в небесах.
Вокруг него веяли тихие ветры,
Они доносили к Спасителю голос,
Которого слышать не могут созданья.
— Приблизься бесплотный ко мне Рафаил,
Сказал ему, кротко взирая, Мессия,
И следуй за мною, незримый никем.
Скажи мне, как ночь ты всю эту хранил,
Избранника нашего чистую душу?
И думы какие, подобно твоим,
Носились над спящим, скажи Рафаил,
И где мой любимец теперь Иоанн?
— Его охранял я, - сказал Серафим, -
Как мы охраняем избранников первых.
Ходатай над духом его вдохновенным
Носилися тихо виденья святые,
Ему о Тебе говорили они.
О, если б ты спящим увидел его,
В Тот миг, как во сне Твой Божественный образ
Являлся отрадным виденьем ему, —
Как утра весеннего луч благотворный,
Уста осеняла святая улыбка.
Витая в пространных долинах Эдема,
Адама видал Серафим Твой, о, Боже!
И образ прекрасный праматери Евы
В том виде, как мыслью высокой Творца,
Возникнув пред ним, появились из праха,
Едва сотворенными, первые люди.
Но был их прекрасней, во сне своем тихом,
Божественный Твой ученик. Иоанн.
Он спит еще там, среди мрачных гробниц,
Где муж одержимый, стеная, лежит
И страшный, и бледный, как будто мертвец.
Костями стучит он, терзаясь жестоко.
Когда б Иоанна Ты видел, Спаситель: —
Смотря на больного в раздумье печальном,
Сочувствует с грустью он мукам больного
И сердце на части в груди его рвется.
Не мог я там более быть, о, Спаситель!
В глазах моих скорби слеза навернулась
И чувство страданья, лишь сродное духам,
Которых Ты вечными создал Господь,
Проникло болезненно в сердце мое».
И, тихо склонившись, умолк Рафаил.
Божественный — поднял Свой взор к небесам:
— Услыши, Отец мой Всесильный, Меня!
Настала минута суда Твоего —
И пусть совершается жертва святая,
И силы небес, торжествуя, ликуют;
Пусть рушится с воплем вся адская пропасть, —
Погибнет униженный враг человека!
Сказал и к гробницам пошел Искупитель.
Гробницы те были в средине горы
Иссечены в камнях разрушенных скал.
Их вход сторожили леса вековые
И путника взорам тот вход недоступен.
Когда уже полдень, роскошно сияя,
Горит над божественным градом, в тот миг
Туда лишь сомнительный свет долетает.
Там холодом веет и мрака густого
Рассеять не может мерцающий свет.
Лежал одержимый там Зама несчастный.
(На миг лишь оставил его Сатана,
Чтоб после сильнее терзанья начать).
Близ тела истлевшего сына, отец
Лежал изнуренный, а подле него
Усердно молился другой его сын
За душу давно уж умершего брата,
Которого, некогда, нежная мать,
Рыдая, к больному отцу поднесла,
Но с злобою адскою вдруг Сатана
Младенца рукою отца умертвил, —
Так страшно свершилось событие это.
— Отец мой! младенец Бенони вскричал,
И быстро от Матери вырвался он,
И бросился прямо в объятья к отцу.
О, милый отец! Обними же меня,
И крепко схватил он ручонкой своею
Отцовскую руку и к сердцу прижал.
Отец его обнял, всем телом дрожа,
И нежно малютка отца целовал,
И кротко, как агнец, ему улыбался,
Воркуя, как голубь, смотрел ему в очи;
Но вдруг одержимый, костлявой рукою,
Малютку схватил и об камень скалы
Ударил так сильно, что брызнул лишь мозг,
И с тихим хрипеньем душа отлетела,
Чиста и невинна в неведомый мир.
С тех нор неутешный горюет отец.
Теперь он близ милого праха лежит,
Рукой полумертвой хватаясь за камни
Холодной гробницы, где тлеют останки.
— О, сын мой, Бенони! Мой милый Бенони!
Взывает отец, и горячия слезы
Из глаз потухающих льются на камни.
В то время Спаситель спускался с горы.
Увидел идущего к ним Иисуса,
Вольного отца другой сын, Иоил, —
С восторгом малютка отцу говорит:
— Взгляни, о отец мой, к гробницам подходит
Великий и славный пророк, Иисус.
Со злобою слову ребенка внимает,
Глазами сверкая из щели гробниц,
Скрывавшийся в камнях дух тьмы, Сатана.
До этой минуты терзал он больного
Лишь издали, медленно, духом своим;
Теперь же, тревожимый близостью Бога,
С неистовой злобою бросился к Заму.
Несчастный поднялся и в муках жестоких,
Стеная, без чувства на землю упал.
Бороться не в силах была уже с смертью
Душа потрясенная муками в нем.
Желая избегнуть терзаний врага,
Бросался на скалы он точно безумный.
И здесь пред божественным взором Твоим,
С неистовой злобой хотел Сатана
Больного страдальца об камни разбить.
Но Ты уже был тут. Твое милосердье
Носило на крыльях могучих своих
Забытую тварь и спасало от смерти.
И враг человека, озлобленный дух,
Страшась приближенья идущего Бога,
С бессильною злобой затих, содрогаясь.
На Зама целительный взор устремил
Спаситель и сила божественной жизни
К больному от взоров Его исходила.
Душою познал одержимый страдалец
Того, Кто избавил его от мучений.
В лице полумертвом и бледном больного
Опять оживились черты человека.
Он плакал и к небу без слов он взывал;
Хотел говорить, но восторгом объятый,
Лишь что-то несвязно и тихо лепечет.
Боится страданий, но полон надежд,
Он страстно к Спасителю руки простер;
Глаза были полны слезами блаженства,
Когда Искупителя лик созерцал он.
Так точно мудрец, погруженный в себя,
Томится сомненьем о будущей жизни,
Колеблется верить он в самую вечность,
Но мысль, что разрушиться должен он в прах
Страшит, потрясая рассудок его.
И вечных законов Создателя мира
Не может ум слабый его разгадать.
Когда же вдруг в сердце проникнет надежда, —
Исчезнет сомненье; он верит в блаженство,
Которое Богом обещано нам.
Тогда он доверчиво смотрит на небо.
Как бы в благодарность за то, что он сердцем
Прочувствовав, понял глубокую тайну.
Он весел, — легко на душе его стало.
Так понял и Зама присутствие Бога,
Почувствовав близость Его всей душою.
Потом к Сатане обратился Мессия
И голосом мощным и грозным спросил:
— Дух гибельный, кто ты? Порочный и злобный,
Кто дал тебе смелость при мне так терзать
Людей, к искупленью назначенных Богом?
Глухое рыканье ответило злобно:
— Я сам Сатана и подземного мира
Я царь, и владыка духов непокорных,
Которых круг действий обширней и выше
Небесных певцов, — Серафимов бессмертных.
Когда Твоя слава, о смертный пророк,
Достигла подземного, адского трона, —
Оставил я трон и пустился на землю.
Как вихрь прилетел я, могучий и грозный,
Чтоб взором бессмертным своим Тебя видеть —
Ты должен гордиться явленьем моим...
Что́ должен придти Ты, как мира Спаситель —
Давно о том слухи небес возвещали.
Но ты человек, — Ты пророк-Боговидец,
Подобный пророкам подверженным смерти,
А мне одному лишь подвластна та смерть.
Поэтому знать не заботился я,
Что́ там совершали бессмертные все.
Но здесь я терзаю любимцев Твоих,
Чтоб праздным не быть; это видишь ты Сам.
Смотри же, как страшны созданья мои —
Предсмертные тени, на этом лице.
Теперь понесусь я к подземному царству
И след моей гибельной, мощной стопы,
Как грозное смерти дыханье, промчится.
Там будут пустыней и воды и суша,
Где я разрушительным вихрем промчусь.
Весь ад, торжествуя, пусть видит тогда
Владыку подземного царства во мне.
Но если ты хочешь творить что-нибудь, —
Твори же теперь, иль я снова здесь буду,
Чтоб царство могучее тьмы защищать!...
Умри же при мне ты, забытая тварь!
Сказал он и бросился злобно к больному, —
Но тайная сила Спасителя мира,
Как гром, поразила порыв Сатаны...
Так сила Всесильного Бога-Отца
Нисходит в миры пред падением их.
И ринулся в бездну подземную дух...
Но воды и сушу забыл превратить
Он мощной стопою своею в пустыни.
Спустился меж тем со скалы одержимый.
Так царь Ассирийский бежал от Евфрата,
Когда его светлый хранитель отвлек
Оттуда священным советом своим
И вновь небеса показал он ему.
Остался в душе его вечным страх Божий.
Его не рассеяли грозы Синая,
Ни даже и шумные воды Евфрата
Изгладить из сердца его не могли
Священного страха, вселенного Богом,
И царь Ассирийский в стенах Вавилона,
Смиренно лежал и на небо смотрел,
Моляся во прахе Предвечному Богу.
Сошел так больной к Искупителю мира
И пал со слезами к ногам Божества.
Осмелюсь ли, грешный, идти за Тобою,
Божественный муж? Освяти мою жизнь,
Которую Ты мне сейчас возвратил,
И будет чиста и безгрешна она
С Тобою, Божественный, праведный муж.
Валяясь во прахе больной говорил
И страстно к Спасителю руки вздымал.
Господь Искупитель взглянул на него
И, с чувством любви, ему кротко сказал:
— Не следуй за мною! Замедли: но после,
Когда все сойдутся на лобное место,
Тогда ты увидишь глазами своими
Надежду и радость пророков святых, —
Надежду, которую ждал Авраам.
Пока говорил Искупитель с больным,
Усердно просил Иоил Иоанна
С невинною, детскою кротостью, тихо:
Веди меня, милый, к пророку Господню.
О, пусть Он, Великий, услышит меня...
Тебе Он доступен и ты Его знаешь.
Наперсник Спасителя, тронутый просьбой,
Подводит младенца к Спасителю мира:
— Скажи, отчего же с Тобою, Великий,
Ни я, ни отец мой не можем идти? —
Печально невинный малютка спросил.
Зачем же Ты здесь остаешься так долго,
Где стынет от страха вся кровь в моих жилах,
Когда я на мертвые кости смотрю?
Пойдем же домой, о, святой человек,
Куда возвращается снова отец мой.
Служить Тебе будет с покорностью там
Моя одинокая, добрая мать.
Мы будем Тебя угощать молоком,
Душистого меду Тебе подадим
И лучшие фрукты найдешь Ты у нас.
Там много пасется овец на лугах, —
Их мягкою шерстью Тебя мы прикроем.
Когда ж возвратится к нам знойное лето, —
Тебя провожу я в прохладную тень,
Под зелень густую высоких деревьев,
В мой собственный сад, подаренный отцом...
Бенони, мой милый! О, брат мой Бенони!
Тебя оставляю в могиле я здесь...
Со мною цветов поливать ты не будешь
И бегать в минуты вечерней прохлады...
Будить ты не будешь меня поцелуем,
Когда зарумянится в небе день новый,
Когда полетят из гнезда утром птички,
Встречая восход восхитительной песней.
Взгляни же сюда, о, Великий пророк,
Здесь брат мой, Бенони, в могиле лежит...
Мессия с участьем взглянул на малютку
И с чувством глубоким сказал Иоанну:
— Утри ты малютки горячия слезы, —
Его нахожу я и чище и выше,
Чем много людей, уже виденных мною».
И долго потом с Иоанном Мессия
Беседовал тихо, его поучая,
Когда на гробницах остались они.
В тот миг Сатана через Мертвое море
Несется, окутанный облаком смрада...
Пронесся уже Иосафата долиной,
Достигнув туманной вершины Кармеля, —
С Кармеля же, далее к небу пустился.
Блуждая в пространстве, дух злобой кипел,
Созданья Творца своего созерцая :
Великую цепь, беспредельных миров,
Где было все близко, знакомо ему
Когда-то, — за тысячи тысяч веков, —
Когда Громовержец его сотворил
В сиянии чудном лучей неземных...
Хотя и теперь он дышал еще ими,
Но образ его изменился с тех пор,
И чужд он зфирному блеску небес, —
Угрюм стал он, мрачен и полон разврата..
Кометы и звезды проходят там мимо,
В величии дивном и стройном своем,
Но мрачного духа не видят они.
И стал ему страшен их блеск лучезарный.
Несется он быстро из области света
И жаждет достигнуть подземного ада.
К нему направляя свой бурный полет,
Стремительно к низшему миру спустился:
Пред ним беспредельно тянулись пространства
Не видит конца, ни начала дух падший, —
То мрачных миров отдаленная область,
Которою правит один Сатана.
Отсюда он, издали, видит мерцанье, —
То луч умирающий высших светил;
Из сферы он светлой едва долетал,
Чрез даль беспредельную темной пустыня,
Но ада оттуда дух видеть не мог.
Во тьме, отдаленной, его поместил,
От мира и светлых духов, Вседержитель, —
Вдали от Себя и от целой Вселенной.
Наш мир же так блинок Создателю-Богу...
Поэтому быть не могло к нему близко
То место проклятья и вечных мучений.
Ужасным то царство Господь сотворил, —
Для гибели вечной и казни последней...
В три бурные ночи Он создал его,
И лик свой навек от него отвратил.
У входа той бездны стояли на страже
Два Ангела, — точно два воина мощных, —
На то была воля Создателя мира.
Тем Ангелам дал Он священную силу
И мрачное место проклятья велел
Им вечно в границах его содержать,
Чтоб дух — возмутитель расширить не мог
Владений губительных, страшных своих,
Не мог чтобы вида прекрасной природы
Своим приближением он исказить.
И там, где могучий их взор сторожит
Ворота зияющей пропасти ада, —
Там путь пролегает блестящий,
Как будто два слившихся вместе ручья.
Как светлые волны, сверкает тот путь,
Ведущий в пространство безбрежного неба
И к верху, — в миры, сотворенные Богом.
Божественный путь этот луч озаряет,
Приносит он радости Ангелам света
Из высшего мира небесных красот.
Пронесся тем светлым путем Сатана
И мрачен, и злобен, в подземную пропасть.
Промчался в воротах он в смрадном тумане
И сел на высокий проклятия трон...
Все страшно, темно там кругом его было...
Незримый, на троне сидел Сатана.
Один Софоил лишь как ада Герольд
Увидел туман, поднимавшийся к верху
По черным ступеням подземного трона,
И духу, стоявшему подле, сказал:
— Вернулся ли снова в подземное царство
Властитель могучий, наш царь Сатана?
И что предвещает туман этот мрачный,
И к адскому трону возврат его тайный?
Не тем ли возвратом нам Бог угрожал?..
В то время, как ада Герольд говорил,
От темного трона, где был Сатана,
Рассеялась всюду глубокая тьма.
Отверженный злобно кругом посмотрел, —
И быстро понесся подвластный Герольд
К вершине горы, постоянно пылавшей,
Которая прежде всегда возвещала
Потоками пламя возврат Сатаны,
Все долы и скаты кругом озаряя. —
На бурных крылах, через горную пропасть,
К пылающей бездне летел Софоил.
Окрестности темные вдруг озарились,
Пылая пожаром огней разноцветных, —
И каждый увидел, в мерцанье далеком.
Сидевшего злобно, властителя ада.
Поспешно стекались все жители бездны,
Сильнейшие быстро спешили к нему,
Чтоб сесть на ступенях подземного трона...
Тебе все доступно, о муза Сиона,
Ты видишь свободно всю адскую пропасть,
Как видишь и светлый Божественный образ,
Когда наказанье он грешным дает.
Открой же, о, Муза! теперь, предо мною
Всю адскую бездну; дай голос мне сильный,
Подобный раскатам небесных громов,
Чтоб мог я, как буря , о ней возвестить.
Является первый дух Адрамелех, —
То дух ненавистный , лукавый и злобный, —
Дух более хитрый, чем сам Сатана.
В душе развращенной немолчно кипели
И зависть, и злоба к властителю ада
За то, что тот первый поднялся к восстанью,
Которое он так задумал давно.
Когда, для защиты подземного царства,
Придумает что-нибудь сам Сатана, —
И к общему делу тот дух равнодушен —
Он делает все для себя одного.
Он думает тысячи-тысяч столетий
О том, чтоб властителем сделаться ада,
Когда возбудит Сатану против Бога
Он снова к ужасной неравной войне.
Иль если удастся ему удалить
На век Сатану в беспредельность миров;
Но если ж и это ему не удастся, —
Он думает силой его победить...
Об этом задумал тогда еще дух,
Когда отложились от Бога они,
И сброшены были Им в адскую пропасть.
Тогда он последний явился. как воин,
С собою влача две доски золотые,
Как будто свои боевые доспехи.
Те доски пылали ужасным огнем
И голос его точно гром загремел,
И эхом по темному царству разнесся:
— Зачем вы , о, Боги! так быстро бежите?
Должны вы торжественно, гордо входить
В пространное царство бессмертья и славы.
Мы смело свободу свою отстояли!
Пока вас преследовал Бог и Мессия
И с ними небесные силы все Их,
Ударами новых громов вас карая,
Спокойно вошел я в Святая-Святых
И там я увидел таблицы судеб;
Читал в них великую будущность нашу...
Сбирайтесь подземного царства жильцы,
Чтоб вместе небесную хартию видеть:
Один из бессмертных, которыми ныне,
Как будто рабами, владеет Егова,
Постигнет, что сам он всесилен как Бог,
И небо оставит с друзьями своими.
Найдет себе царство в пространстве безбрежном,
И будет сначала он там с отвращеньем,
Как сам Мироздатель, изгнавший его,
Был некогда , там, одинокий и скучный,
Пока до созданья миров обнимал Один
Он, весь хаос Его окружавший.
(На то есть священная воля моя,
Так сам Иегова о том говорил).
Но дух тот, восставший, пусть вступит без страха
В подземное царство и вечную тьму.
Со временем пропасть изменится эта,
В прекраснейший мир превратится она.
И сам Сатана воссоздаст этот мир.
Но примет он план тому новому миру
От рук моих сильных, близ трона небес.
Один Я объемлю миров беспредельность,
Пространство безбрежное с их Божествами,
Моим, совершеннейшим миром и высшим.
Напрасно так Адрамелех говорил, —
Ему не поверили жители ада,
Но Бог сам услышал порочного голос:
— Тот грешник погибший, сказал Всемогущий,
Был также свидетелем славы Моей! —
И быстро суд Божий над ним совершился:
Из мертвого моря , с ужаснейшим гулом,
Пылавшая глыба из волн поднялася
И рухнулась в мутные волны назад...
Окрестности грохотом все огласились...
Та глыба низвергла вдруг Адрамелеха
В пучину кипящую гибельных вод,
Где страшная ночь продолжалась семь суток.
Лежал все то время в пучине погибший,
Но после воздвигнул он храм Божеству,
Куда золотые те доски судеб
Со страхом, как жрец, на алтарь возложил.
Хоть лжи той старинной не верил никто,
Однако приверженцы Адрамелеха —
Льстецы, как невольники в храм приходили.
Когда в нем присутствовал Адрамелех,
Они небылицам его поклонялись.
Когда ж его не было в храме том мрачном,
Смеялись с бесстыдством, смотря на таблицы... —
Явился теперь, по призыву герольда,
Из храма и с тайною злобою сел
На троне он, рядом с самим Сатаною.
Затем появился воинственный дух
С высоких вулканов, свирепый Молох.
Крутые вулканы — жилище свое —
Он цепью громадною гор окружил,
Чтоб ими себя и весь ад защищать,
Когда Громовержец в их царство сойдет, —
Егову он именем тем называет.
И часто, когда над пылающим морем,
Мерцая в тумане, день мрачный восходит, —
Все жители пропасти видят Молоха,
Стоящего с злобой на горных вершинах.
Он горы на горы кругом громоздит,
Задумчиво, в тучах угрюмо стоит
Над страшными сводами бездны подземной,
И тучами теми над адом гремит,
И вторит далекое эхо в ущельях...
Неистовый гром оглушителен, страшен...
Из сумрака бездны подземной своей,
Изгнанники неба все слышат его.
С стремительной силой, шумя, с своих гор
Пришел он к подземному трону теперь,
И трепетно воина все избегают.
Тяжелой и мрачною броней своею,
Подобно громовым раскатам, гремит, —
Пред ним потрясаются адские горы,
За ним разрушаются, падая, скалы...
Явился и мрачный потом Белиил,
Покинув леса и долины свои,
Где дух тот печальный живет одиноко.
Напрасно он трудится, бедствуя вечно,
Желая проклятья страну изменить
В мир лучший, подобный тем чудным мирам,
Которые дивно так созданы Богом.
О, Вечный! Ты смотришь с величья небес
С улыбкой глубокой, когда он стремится
Порывами бури ужасной привлечь
К источникам мрачным, бессильной рукою,
Роскошного Запада тихую свежесть.
Сердито там буря ревет, неумолчно,
Как вечная кара Всесильного Бога.
В стране безобразной и вечно туманной
На крыльях губительных носятся ветры.
Бесплодной и мертвой пустыней лежат
Обрывы над страшной, разрушенной бездной.
Был бешеной думой томим Белиил
При мысли о чудной весне беспрерывной,
Которая, будто бы светлый Архангел,
Улыбкой небесную сень озаряет.
О, как бы желал Белиил оживить
Весной благотворною мрачные долы, —
Но пусты, печальны лежат перед ним,
Покрытые ночью глубокою, нивы.
Когда появился к подземному тропу,
С тоскою, из темных лесов, Белиил,
Пылал к Всемогущему Богу он мщеньем
За то, что из райских прекрасных долин,
Был сброшен он Им в эту темную бездну,
И с каждым протекшим столетьем грозил,
Страшнее ту бездну Господь сотворить.
И ты, обитатель пучин водяных,
Увидел тревожный возврат Сатаны.
Дух вечно витающий в мертвых водах,
Ты вышел, Могог, из шумящих стремнин.
Как горы, вздымалось свирепое море,
Когда он тяжелой стопой рассекал
Кипящие волны тех гибельных вод...
Безумно Могог проклинает Творца
С минуты изгнанья мятежников падших
Из сени небесной; звучат безобразно
Проклятья Могога над бездною адской.
Проклятья те дико ревут над водами,
Ужасно всю пропасть собой оглашая.
Он, мщением вечным томимый, желал бы
Водами морскими весь ад потопить.
На почву сухую ступил он теперь,
В обрыв целый берег с горами обрушив.
Все главные духи подземного царства
Толпой собралися вокруг Сатаны;
За ними тянулись, несметным числом,
Подвластные им легионы духов.
Катились, как волны всемирного моря,
Волна за волной, разбиваясь о камни
Подножья высокой прибрежной горы, —
Так к трону изгнанники неба стекались.
Их тысячи тысяч к нему собралось.
Идут, воспевая свои злодеянья;
Но стыд и позор им готовится вечный...
Божественным громом разбитые арфы
Нестройными звуками вторят их песням.
Как плач над усопшим, несутся те звуки,
Неистовства полные визги и крики.
Восторгом неистовым, диким пылая,
Идущих толпой созерцал Сатана
И слышал все адские песни он их.
Встает он с подземного мрачного тропа,
Чтоб видеть собравшихся все легионы.
И видит в толпе отдаленной, внизу,
Он низших духов, отвергающих Бога;
С насмешкою злою на все они смотрят.
Там был и безумный владыка их, Гог, —
Он выше был всех и безумнее всех...
Они утверждают, что в мире все сон,
Игривые грезы лишь пылкой мечты.
Что видели некогда в сени небесной
Они отвергают с бесстыдством и то,
И самую сущность Всесильного Бога,
Который карает и милует грешных;
Что самая жизнь есть обманчивый сон;
Заменит ничтожество тленья ее.
С презрением смотрит на них Сатана:
Хотя ослепленный, — но чувствует он,
Что есть Всемогущий и Вечный Господь!
Поникнув главою, угрюм и безмолвен;
То в мрачную думу стоит погруженный,
То дико на павших глядит Сатана, —
И снова уходит к подземному трону.
Утихло мгновенно все в пропасти ада,
Подобно тому, как на миг затихает
В пустынных горах, перед страшною бурей.
На трон свой высокий он медленно сел,
Тревожимый черной, тяжелою думой.
Уста Сатаны вдруг как буря взревели,
Из них загремели раскаты громов,
И страшно раздался потом его голос:
— Не все ли явились вы, страшные сонмы?
Как некогда все мы томились, страдая
Три дня бесконечных в обители неба,
Ликуйте и слушайте, что вам открою,
Зачем я так долго витал на земле, —
О, духи, вам много узнать предстоит.
А также решенье узнайте мое —
Прославит величие наше оно,
А имя Еговы навек посрамит...
Скорее разрушится адская пропасть,
Скорей Он созданье свое уничтожит,
Которое некогда Сам сотворил
Из хаоса страшного ночи глубокой,
И будет опять одиноко там жить,
Чем силой принудит Себе уступить
Владычество наше над смертными всеми.
Не знали побед над собою мы Бога,
.Так будем всегда непокорны Ему,
Хотя бы он тысячи тысяч послал
Своих Примирителей противу нас;
А если б на землю сошел он Мессией,
То разве не встретил бы гнев мой Его?..
И кто же тот новый, рожденный Егова,
Который и в теле плотском человека
Хранит неизменно Свое Божество?
О ком так глубоко задумались Боги,
Как будто бы снова они обрели
Высокие думы об их Божестве,
Иль вспомнили снова прошедшие битвы?
Родится ль от смертной, подверженной тленью,
Один из Предвечных, чтоб нам облегчить
Победу, когда Он войною придет
На нас, уж отчасти известных Ему?
Возможно ли это, чтоб действуя так,
Он силою мог бы смирить Сатану?
Хоть многие здесь предо мною стоят,
Которые некогда, с страхом невольным,
Бежали в смущенье от взоров Его.
Покинув поспешно загнившия кости
Терзаемых смертных, — они ускользнули:
Стыдитесь вы, трусы, пред этим собраньем!
Все Боги здесь знают о вашем побеге!
Ничтожные! Что вас принудило к бегству?..
Кого называете вы Иисусом,
Тот, верьте, ни вас, ни меня недостоин.
И сын ли Творца Он великой вселенной?
Узнайте же кто он, назвавшийся Богом,
Явившийся гордо в народе Еврейском.
О, радуйтесь Боги, и слушайте все, —
Его я историю вам расскажу:
В народе, живущем кругом Иордана,
Когда-то давно уж пророчество было,
(Гласит так преданье времен отдаленных),
Что должен от племя их выйти Спаситель,
Который избавит народ свой от плена,
Пред всеми народами их возвеличит
И будет их царство сильнее других.
А помните вы, как за несколько лет
Пред этим, явились иные в собранье
И нам возвестили, что видели сами
Они на Фаворе ликующих сонмы.
Как чудно и стройно те Ангелы пели,
И набожно славили все Иисуса.
Внимая их пению, тучи дрожали,
И в пальмовых рощах далекое эхо
Восторженным песням тем вторило громко.
В Окрестностях дальних Фавора звучало
Воспетое имя Его — Иисус.
С горы той торжественно стел Гавриил
И гордо к Еврейке пошел в Назарет.
Как смертный, приветливо ей поклонился,
Ей именем Бога-Отца возвестил,
Что царь от нее Иудейский родится,
И будет защитником царства Давида.
Его Иисусом она назовет —
Так должен быть назван рожденный Сын Божий;
И вечно могущество будет Его,
Царя и владыки сильнейшего всех...
Вестившего голос услышала Дева.
Чему ж вы дивитесь, о, адские Боги?
Иль вас испугало, что слышите Вы?
Я видел и больше того еще сам,
Но все же ничто не смутило меня.
Я нее перед вами открою здесь смело,
Чтоб знали, как дух возвышается мой,
Когда я предвижу опасности миг.
Но можно ль опасностью это назвать,
Что смертный мечтатель, на нашей земле,
Себя называет Всесильным пред нами?..
...Вдруг гром разразился небесный над духом,
И робко кругом посмотрел Сатана,
Но скоро, оправившись, вновь продолжал:
— Рожденье высокое Божья младенца
Я сам ожидал с нетерпеньем и думал:
Мария! о, скоро из недров твоих
На землю Сын вечного Бога придет;
Скорее мгновения ока придет Он
И даже скорей самой мысли Богов,
Когда она адскою злобой пылает.
До неба возвысится быстро Твой Сын.
Теперь покрывает в своем Он величье
Одною стопою все воды морей,
Другою ж стопою всю область земную
И держит в деснице всесильной своей
Луну серебристую, жаркое солнце,
А левой рукою объемлет все звезды.
Он шествует там среди собранных бурь
С миров бесконечных и грозно карает.
Зовет нас Он громко на смертную битву...
Спасайся, беги, Сатана злополучный!
Чтоб громом всесильным не бросил тебя
Тот Вечный, за тысячу тысяч земель,
Где, Им побежденный, ты будешь без жизни
Лежать, искаженный, в пространстве безбрежном.
Так думал я... Слышите ль, адские Боги?
Но он человек, и до этой минуты
Он плачущий, слабый ребенок, как все;
Подобен он детям ничтожного праха,
Которые плачут, едва лишь родятся,
О смертности, Богом назначенной им.
Хотя воспевали рожденье Его
Святые Соборы Архангелов неба, —
Они же так часто приходят на землю,
Чтоб видеть могилы недавно умерших,
Где, некогда, рай охраняли Они,
Где мы основали владычество наше, —
И вновь со слезами родят потом
На небо и гимны святые поют,
Себя утешая... Так было теперь:
Они отлетели, оставив младенца;
Иль лучше сказать, они бросили там,
Во прахе лежащего, Господа Сил.
Поэтому Он от меня ускользнул; —
Вернее, я сам тому быть допустил.
Врага боязливого мог ли я гнать?
Свое я величие тем бы унизил.
Но я не оставил Его там свободным.
Царю и жрецу моему в Вифлееме,
Избраннику Ироду, дал приказанье
Младенцев родившихся всех убивать.
Текущая кровь, исполнителей визг
И всех матерей неутешные слезы,
Стенания страшные трупов убитых, —
И все это, вместе, ко мне возносилось,
Ко мне, как к владыке страданий и бедствий
И было приятной, достойною жертвой.
Не тень ли то Ирода вижу я там?
Откройся пред нами, отверженный грешник.
Не я ли внушил тебе страшную мысль,
Чтоб всех Вифлеемских младенцев избить?
Что может придумать Владыка небес,
Желая созданье свое защитить —
Бессмертные души — от власти моей,
Чтоб их вдохновеньем порочным своим
Не мог ослепить и своих тем владений
Расширить далеко в пространстве миров?
Твой жалобный визг и отчаянный ужас
И вопли невинно убитых тобою,
Которые умерли все, согрешая,
Тебя проклиная, с тобой и Творца, —
Бсе это отрадная жертва тому,
Кто так безусловно владеет тобою.
О, слушайте, Боги! Когда же он умер
Избранник мой Ирод и царь мой, и раб,
Назад из Египта вернулся Младенец.
Провел Он в объятиях матери нежной
Все юные годы, не знаем никем.
Ни светлой отваги порыв благородный,
Ни юности пыл не подвигнул Его
В величии полном себя показать.
О, адские Боги! Ходил Он один
Задумчив но диким морским берегам
Иль часто в пустынных лесах отдаленных
И верно задумывал что-нибудь там,
Чтоб царство подземное наше сгубить,
Иль мужество наше опять испытать
Хотел он, бродя одиноко в пустыне...
И думал не раз я, с собой рассуждая:
Скорее он занят серьезною думой,
Чем видом окрестностей диких, пустынных,
Лесов вековых и роскошных цветов,
Когда Он детьми окружает Себя
И их заставляет Создателя славить,
Который из праха Его сотворил.
Да, много бы время утратить я должен,
Когда бы помочь не хотели мне люди,
Которые в жертву приносят мне души.
Я к небу те души опять посылаю, —
Там ими Эдем населяет Создатель.
Однажды представилось мне, что Он хочет
Значенье и славу Свою показать.
Спустилось на землю величие Божье,
Когда один раз Он пришел к Иордану
В сиянии дивном небесного света.
Я видел глазами бессмертными сам
Величие то на водах Иордана.
То не был обманчивый призрак небесный, —
То было во истину Бога величье,
Подобно тому, как нисходит Оно
С небесного трона, в торжественном блеске
И тихо проходит в рядах Серафимов.
Хотело ль почтить Оно сына земли,
Иль наше внимание лишь возбудить?
Того и теперь я постигнуть не в силах!
Хотя и небесного грома раскаты
Я слышал тогда, содрогаясь невольно, —
Мне слышался голос какой-то в том громе:
„Вот Сын Мой любимый, в нем благость моя!“
— То голос Элоа наверное был.
Иль высших Престолов, меня чтоб смутить...
Но не был то голос Всесильного Бога.
Во мраке глубоком, подземного царства
Страшней надо мною звучал Его голос,
Когда Он нам Сыном Предвечным грозил.
О Сыне том вечном предсказывал также
Бродивший в пустыне угрюмый пророк
И громко на встречу к нему он взывал:
„Вот Агнец Божественный, посланный с неба
Очистить собою грехи все земные.
О, Ты, исходящий от вечности. Вечный,
Ты, бывший задолго еще до меня!
Привет мой Тебе, милосердия полный,
Тобою от блага нисходит к нам благо!
О том возвещал нам закон Моисея.
С Собой Ты приносишь, Помазанник Божий,
Нам правду святую и милость Его! “
Мечтатели так воспевают друг друга
И думы святые себе создают.
Мы слишком ничтожны, бессмертные Боги,
Чтоб скрытые тайны могли мы провидеть
От нас ли Мессию Он думает скрыть
В том образе смертном, который мы часто
Караем тяжелой и страшною смертью?
И скрыть ли Мессию, Владыку небес,
Так грозно восставшего противу лас,
Пока не достигли мы новых миров?
О ком же пророк ослепленный мечтает?
Он сам представляет себя Божеством,
Хотя Он создание праха, как все.
Он часто заснувших больных пробуждает
И их воскрешает, считая за мертвых...
Но в этом начало деяний Его,
А высшие после дела совершатся.
Он думает род человека избавить
От смерти и страшных их всех прегрешений,
С которыми люди, со дня их рожденья,
Сближаются тесно и в них возрастают.
Они возбуждают людей против Бога
И против неволи священного долга,
В котором, их совести внутренний голос
Напрасно стремится порой удержать.
Людей искупить Он мечтает от смерти, —
От смерти, подвластной одним только нам.
И вас Он искупит, отжившие души,
Которых, с минуты создания мира,
Сбирал я, как волны с всемирного моря,
Как звезд легионы, иль сонмы певцов,
Творца воспевающих вечно и робко.
Искупит из пропасти ада Он всех,
Терзаемых вечным мучением здесь,
Томимых в огне безнадежностью вечной, —
И вас Он стремится избавить от смерти.
И будем тогда мы, забывшие Бога,
Пред новым Божественным тем человеком
Валяться во прахе, подобно рабам...
К чему нас принудить не мог Саваоф
Громами всесильными, то совершит
Он в области смертной рукой безоружной!
Вставай же, отважный! И сам себя прежде
От смерти и бедствий её защити,
А после уж мертвых людей воскрешай!
Он должен погибнуть и смертью погибнуть,
Царя, Сатаны победитель могучий!
И пусть всемогущею волей Своею,
Тогда он от смерти избавит Себя.
Безжизненный труп Твой я брошу в могилу,
Где смерти дыханье Тебя исказит,
Где ночь постоянная мраком глубоким
Глаза без возврата Твои ослепит.
Смотри же! тихонько тогда я шепну,
Как там воскресают умершие люди!
Умершему слуху для звуков скажу я:
Послушай, как чудно все поле шумит,
Воскресшие ходят по нем мертвецы!..
Когда же оставит душа Его тело
И к нам она в ад обратится, быть может,
Чтоб нас непокорных и смерть победить,
— Ей голосом грома тогда я воскликну:
Спеши ты отсюда, из темного царства;
Ты здесь оковала бессмертных Богов!
Спеши! Пред тобою отворятся сами
Торжественно двери подземного ада.
Здесь хором хвалебным тебя прославляют
Отжившие души и адские боги,
Тебя воспевает вся адская бездна.
Скорее пусть землю теперь Иегова,
А с нею Его и людей вознесет
К себе, в беспредельность небесного мира,
Пока восседаю я здесь; как Властитель, —
Иль я то исполню, что словом могучим
Давно предназначив, премудро решил я!
Клянусь я, как Бог и страданий, и смерти,
Клянусь вам грядущею вечностью Бога —
Умрет Он и бренный тогда Его прах
По светлой дороге подземного ада
Развею пред взорами Вечного я...
Узнайте ж мой план и решенье мое!
Так мстит Сатана! — торжествуя сказал он
И грозно взревела вся адская пропасть!!..
Сидел в отдаленных гробницах Спаситель, —
Там с шумом слова Сатаны пронеслися...
К ногам Иисуса листок подкатился.
Червяк уже мертвый висел на листке...
Господь Всемогущий его оживил, —
Тебе ж Сатана, всеобъемлющим взором,
Как кару, послал Он презренье Свое...
И быстро над павшими суд совершился...
Вся бездна подземная вдруг потряслася,
Покрыла глубокая ночь Сатану...
И с ужасом смотрят все адские духи,
Но ада владыки не видят они.
Как будто сраженные громом небесным,
Подобно гранитным скалам онемели
Мятежные жители пропасти адской...
Внизу, подле трона, задумчив, угрюм,
Поникнув печально челом, одиноко
Сидел Серафим Абдиил-Аббадонна.
Он думал о будущем грозном своем,
В душе содрогаясь невольно от страха.
Пред ним проносилось, как будто в тумане,
Минувшее все, пережитое им.
На мрачном и грустном челе Серафима
Тоски безнадежной лежала печати;
Пред взором его, истомленным печалью,
Носились, как тени, за муками муки, —
Сливалися с вечностью эти виденья.
Припомнил теперь он блаженное время.
Когда еще чист был, невинен душою
И другом великого был Абдиила,
И как, в день восстанья, великое дело
Свершил пред линем он Создателя мира,
Мятежников бросив, решился остаться
Один; непреклонно опять возвратился
Под кров милосердный Всесильного Бога
И с тем Серафимом, великим душою,
Казалось, избегнул врага Иеговы.
Но в пламенной вдруг колеснице своей
За ними, как вихрь, Сатана возвратился,
И голос его, будто звук трубы бранной,
Все полчище грозно к себе призывал.
Все адские духи его обольстили,
Он ими, как бурею, был увлечен.
Напрасно летел за ним друг его милый,
И взором сердитым, но полным любви,
Хотел его снова к Творцу обратить.
Увы! Но безумной мечтой увлеченный,
Мечтой, что он равен Всесильному Богу,
Летел Аббадонна все дальше и дальше,
И взоров он друга понять уж не мог.:.
Пришел, как в тумане, потом к Сатане..
С тоскою глубокой, в себя погруженный,
Событье то страшное он вспоминал.
Припомнил блаженную юность. — то утро,
Когда был он создан для жизни небесной —
Предвечный их всех сотворил в одно время
Едва были созданы сонмы бессмертных,
С небесным восторгом, они, меж собою,
Беседу отрадную дружно вели:
— О, кто же мы, светлые все Серафимы?
— Откуда блаженный? — Давно ли ты создан?
— Ты видел ли прежде меня, Серафим мой?
О, точно ль живем мы? — Какою же жизнью?
— Меня обними ты, божественный друг мой,
Открой мне заветный думы свои.
...Как после спустилося, из дали светлой
Величие Бога, их всех осеняя.
И видят кругом себя там Серафимы
Несчетное воинство силы небесной.
Сребристое облако подняло всех их
К величию высшему Господа сил.
Увидев величие то пред собою,
Познали они в нем Зиждителя мира.
Той думою мучился дух Аббадонна,
Из глаз его горькия слезы лилися.
Так с гор Вифлеемских потоками кровь
Струилась, когда убивали младенцев...
Он с ужасом слушал рассказ Сатаны, —
Не вытерпел — встал, чтобы с ним говорить,
Но прежде три раза глубоко вздохнул.
Так в битве кровавой два брата, не знавши,
Сражают друг друга, потом узнают —
Когда упадают с предсмертным хрипеньем
И вздох сожаленья их грудь надрывает...
Но скоро оправившись, начал он так:
— Хотя ненавидим я буду собраньем,
Но мало заботится дух мой об этом;
Не в силах молчать я, скажу перед всеми, —
Чтоб карой ужасною Вечного Суд
Здесь также меня самого не постигнул.
Как он над тобой, Сатана, разразился.
Тебя ненавижу я всею душою,
Ужасный и гибельный дух Сатана!
Отвлек ты бессмертного духа, меня
На веки от мощной десницы Творца.
Пусть требует в том Всемогущий отчета,
Погибший, отверженный дух от тебя
За все эти страшные, вечные муки.
Здесь, в пропасти адской, средь ночи глубокой,
Среди всего сонма бессмертных духов,
Тобой соблазненные грозно восстанут...
Их стоны и вопли, как гром, раздадутся,
Как волны свирепые Мертвого моря,
Бушуя, их голос взревет на тебя...
Не буду сообщником с грешником вечным —
Отступник! — не буду участвовать я
С тобою в решении гнусном твоем,
Чтоб смерти предать Искупителя мира!
О, против Кого говорил ты, проклятый!
Не против Того ли, пред кем ты трепещешь,
Пред чьим Всемогуществом сам сознаешь
Свое все ничтожество, с ужасом робким?
А ежели смертным потомкам Адама
Творец-Вседержитель пошлет искупленье
От смерти и ада, — не ты ль помешаешь
Божественной воле Его совершиться?
Не ты ли, погибший, задумал убить
Священное тело Мессии и Бога?
Ты будто не знаешь Его Сатана?
Иль мало карали Всесильного громы
Тебя, непокорный, отверженный дух?
Еще ль на челе твоем мало следов
Осталось от гневного грома небес?
Ужели не в силах Он будет, Всесильный,
Себя защитить от коварства ничтожных?
О, мы, увлекавшие род человека
К погибели вечной и смерти ужасной, —
(Но горе мне — сам я виновен был в этом)
Осмелимся ль снова восстать мы теперь
На их Искупителя, Бога, Мессию?
И можем ли Сына Его — Громовержца —
Погибшие, жалкие, смерти предать?
Хотим ли. блаженные некогда духи,
Прервать ко спасенью грядущему пить,
Навек у себя тем возможность отнять
К смягчению страшных и вечных терзаний?!
Мы все здесь страдаем с тобой, Сатана,
В ужаснейших муках томимся все вечно,
А ты это место проклятья и мрака
Бесстыдно и ложно пред всеми же нами
Зовешь своим царством могучим и славным.
Так точно ты ложно теперь торжествуешь,
С позором и срамом назад возвратившись
От Бога и данного людям Мессии...
Ужасен от злобы сидел Сатана
И грозно внимал Серафима словам. .
Он бросить скалою хотел в Аббадонну,
Но в гневе бессильном, повисла назад,
Как бы пораженная громом, рука.
Трясясь весь от гнева, сверкая глазами,
Три раза в душе Сатана содрогнулся,
Три раза безумно, свирепо взглянул
В лице Аббадонны — но быстро затих...
В величии строгом, стоял Серафим,
Печальный, спокойный, без злобы, пред ним..
Вдруг враг Божества, Сатаны и людей,
Встал Адрамелех и со злобой сказал:
— Тебе я отвечу громами и бурей,
О, ты, ослабевший от ужаса трус!
Пусть грозы и бури тебе отвечают!
Как смел оскорблять ты здесь высших Богов?
Дерзнет ли из мрака возвысить кто голос
Из низших духов и восстать против нас,
Иль дерзко меня с Сатаной оскорбить?
О, ежели будешь терзаться ты, низкий, —
Своими ж мечтами ты мучиться будешь.
Беги, малодушный, из области мрака,
Где царствуют Боги подземного ада;
Исчезни в пустыне и пусть там Всесильный
Создаст тебе новое царство страданья,
Где будешь внимать ты раскаянья стонам
И там ты получишь достойно бессмертье!
Исчезни презренный! Умри же там раб,
Склонив перед небом с покорностью взоры.
О, ты, среди неба восставший на Бога,
Считая Всесильного равным себе,
Создатель грядущих миров бесконечных!
Пойдем, о, могучий! Пойдем, Сатана!
О, пусть предприятия наши покажут
Весь ужас могущества нашей руки.
Пусть видят все адские, низшие духи, —
Могущество то ослепит их внезапно
И быстро сразит непокорных, как громом.
Откройтесь теперь предо мной лабиринты,
Вы, полные гибельной хитрости скрытой;
Хранится в вас верная, страшная смерть
И нет из вас нити, ведущей к исходу;
Оттуда никто не избавит Его...
Но е ели хитрости нашей избегнет,
Наставленный разумом, Он, Божества,
Тогда, перед нами сразят Его грозы,
Подобные страшной, великой грозе той,
Которою Иова мы погубили,
Любимца Его — Вседержителя Бога, —
У неба отняв его чистую душу.
Земля, трепещи перед нами, идем мы
Одеты, как бронею, смертью и адом,
И горе восставшему там против нас,
В великой той области нашего мира!..
Окончил свирепый так Адрамелех
И буйно собрание все поднялося.
Восторженно ринулись все к Сатане.
Под мощной стопою ликующих духов
Тряслась и стонала подземная пропасть,
Как бы разрушались и падали горы.
Шумели с неистовством там голоса,
Победою близкой гордясь, все кричали.
С востока на запад гремели их крики;
Ревело, как буря, собрание ада.
Предать оно жаждало смерти Мессию:
С момента создания Богом вселенной
Не видела вечность такого деянья.
Его совершители, Дух Сатана
И Адрамелех, вдруг, покинули трон.
В тот миг, когда буйно неслись по ступеням,
Неистовой злобой и мщеньем пылая,
Звенели подземного трона ступени,
Готовые рушиться в прах под стопой их,
Трещали, гремели; как скалы гранита,
Разбитые, рушатся в страшную пропасть.
Все ринулись буйно, толпою мятежной.
Далеко неслись их безумные клики.
Сопутствуя их до исхода из бездны.
За ними, с поникшим челом, в отдаленье,
Шел тихо, задумчиво, дух Аббадонна.
Он думал избегнуть сообщества дерзких
В том деле неслыханном, или погибнуть...
Вот, с этою думой подходит изгнанник
Ко входу, где Ангелы были на страже.
О! что испытал ты в тот миг, Аббадона,
Когда Абдиила увидел ты там?
Со вздохом глубоким закрыл он лице
И долго стоял в нерешимости грустной.
Хотел бы в подземную пропасть вернуться,
Желал подойти бы и к прежнему другу;
Иль думал умчаться в безвестную даль...
Так долго стоял он, в печальном раздумья,
Не зная, что делать и что предпринять!
Потом, вдруг, решился ко входу идти:
Болезненно сжалось в груди его сердце
И жгучие слезы из глаз покатились,
И скрыли от взоров небесную стражу.
Жестоко страдал в этот миг Аббадониа,
И трепет ужасный, неведомый смертным,
Потряс в нем все кости, когда проходил он.
А друг его юности, страж Абдиил,
Восторженно созданный мир созерцал —
Творение Господа, мощной десницы Того,
Кому верен остался Архангел.
Заметить не мог Аббадонну в тот миг он.
Как дивный луч солнца, блеснувший впервые,
Иль первое утро весны первобытной,
Собой озарившее все мирозданье, —
Блистателен, дивен так был Абдиил.
Но блеск лучезарный его недоступен
Глазам Аббадонны, печального духа,
И он отлетел одинокий, печальный
В безвестную даль, где тоскливо взывал:
— Ужель разлучиться со мною навеки
Ты хочешь мой светлый собрат, Абдиил?
Оставить с тоскою меня, одиноким??
О, плачьте, вы, дети небесного света, —
Не будет любить меня вновь Абдиил.
Почтите слезой состраданья меня, —
Навеки я с другом моим разлучен.
Увяньте, иссохните светлые сени,
Где мы с ним, в беседе о Боге и дружбе,
Так часто блаженные дни проводили...
Умолкните дивно журчащие воды
Потоков Эдема, где крепко и нежно
Обнявши друг друга, небесною песнью
Хвалили мы славу Предвечного Бога...
Он умер навек для меня, мной любимый!..
О, адская бездна, жилище мое!
О, ты, всех терзаний жестоких начало!
Ты, вечного мрака глубокая ночь! —
Оплачьте со мной вы потерю мою!
Пусть вопли ночные, с холмов твоих страшных,
Далеко, печально несутся в пространстве,
В тот миг, когда Бог устрашает мой дух!
Теперь я утратил надежду на все —
Он умер, собрат мой, навек для меня!!..
Болезненно, грустно стонал так один он,
Поникнув главою близ входа в миры.
Его устрашало сиянье и громы,
Несущихся мимо него Орионов.
Томимый столетья тоской неумолчной.
В себя погруженный, терзаемый думой,
Не видел он дивного строя миров, —
Теперь перед ними стоял в созерцанье
И тихо с собой рассуждал так изгнанник:
— Осмелюсь ли снова проникнуть туда,
Чрез вход благодатный, к мирам Всеблагого,
Покинув навеки то царство проклятья?
Зачем не могу я опять залететь
В отчизну прекрасную, к светлым мирам?
Бесчисленны солнца — вы, дети вселенной!
Но не был ли я уже в миг тот великий,
Когда вас Создатель из хаоса вызвал
И дал вам сияния блеск лучезарный?
О, не был ли, в миг тот, прекрасней я вас,
Когда вы всесильной рукою Творца
Рассеяны были в пространстве безбрежном?
Я лучшей блистал красотою в то время
Чем вы, лучезарные Божьи созданья.
Теперь же, стою я отверженный, мрачный,
Как ужас великого, дивного мира.
Проклятию преданный, жалкий изгнанник!
Великое небо! О небо родное!
От страха невольно в душе содрогаюсь,
Впервые величье твое созерцая!
В тебе я утратил блаженство свое,
Восстал против Вечного там я, безумец!
О, ты, благодати покой бесконечный!
Блаженная юность обители светлой,
О, где ж ты, сообщница мирных долин?
Судья мой оставил в душе утомленной
Одно удивленье и грустное чувство,
Когда вспоминать о тебе я осмелюсь.
Тож тяжкое чувство при виде вселенной...
О, если б, валяясь во прахе, я смел
Создателя имя святое призвать!
Я с радостью б нежное имя Отца,
Которым когда-то Его называл,
Тогда уступил бы им, жителям света.
О Ты. правосудный Судья всего мира!
Теперь и молить Тебя даже не смею,
Чтоб Ты одним взглядом меня осенил —
Меня, истомленного в бездне подземной
Тоской неумолчной и мрачною думой.
Отчаянье дикое! О, продолжай ты
Терзанья и муки свои совершать.
Как стал я ничтожен и как злополучен!
Увы! Но я мог бы не быть таковым!..
Тебя проклинаю я, день первобытный,
С минуты той первой, когда загорелся
Ты там, от пределов востока сияя,
Услышав Создателя мощное: «Б у д и».
Тебя проклинаю я, первое утро,
Тот миг, как бессмертные громко взывали:
«И ты также создан, собрат наш небесный!»
Зачем Ты, о вечность, тот день сотворила —
Тот день, бесконечных терзаний начало?
Но если уж быть суждено ему было —
Зачем же не быть ему мрачным, печальным,
Как Богом проклятая, вечная ночь,
Которая грозною бурей и смертью.
Кругом себя «се поражает нещадно?
Зачем не подобен тот день первобытный
Той ночи, всему сотворенному чуждой, —
Где видно одно лишь проклятие Божье?
Но, против Кого возроптал ты, погибший,
Среди всего дивного Божья созданья?
Обрушьтесь скорее вы, солнца и звезды,
И скройте меня вы от гневного взора Того,
Кто, с предвечного трона небес,
Меня устрашает карающим взглядом —
Как вечный мой враг и судья непреклонный.
О Ты, неизменный в своем правосудьи!
Ужели нет в вечности целой Твоей
Надежды и в будущем мне ко спасенью?
Божественный мой Судия! О, Отец!
Создатель мой! Бог мой!.. Безумец!!! я снова,
Томимый отчаяньем, смел называть
Его — оскорбленного мной Иегову —
Дерзнул называть именами святыми,
Которых не может отверженный грешник,
Не смеет помыслить ко век произнесть,
Без помощи высшей Спасителя мира!
Я слышу, как гром всемогущий Его
Ужасно гремит в беспредельном пространстве —
Сразит меня быстро божественный гром тот...
Отсюда умчусь я скорей — но, куда же?
Куда полечу я? Где ж скрыться могу???
Сказал — и стремительно бросился дальше
В пространство безбрежное дальних миров,
И там, отуманенный страхом невольным,
Бессмысленно смотрит в ужасную глубь.
— Ужасен Ты в гневе Своем, о, Всесильный,
И страшны, о, Боже, Твои все решенья!
Пошли мне огонь свой, подземная бездна,
Чтоб адского духа спалил тот огонь!
Но смерти напрасно просил Аббадонна —
Огонь разрушитель на зов не являлся.
Он вновь отвернулся от пропасти темной,
К мирам снова тихо полет свой направил.
Томимый тоскою, стоял он над солнцем
И с горестью глубь созерцал мирозданья.
Вращались там звезды, сияя огнями,
И к этому морю огней разноцветных,
Блуждая, планета внезапно коснулась:
Казалось, последний настал её час,
Она уж дымилась и тлела... И к ней-то
С отчаяньем ринулся дух Аббадонна,
Желая погибнуть с ней вместе на веки...
— Рассеялась быстро планета, как дым,
И с нею погибнуть не мог Аббадонна...
Все той же тоскою томимый, упал он...
Так падают быстро громадные горы,
Когда потрясаются недра земные:
Мгновенно нет признака гор величавых.
Меж тем с Сатаною дух Адрамелех
Все ближе и ближе к земле подходили
И были безмолвны и сумрачны оба.
Тревожим был каждый из них своей думой.
Вдруг Адрамелех в отдаленье увидел
Во мраке, спокойно лежащую землю.
И так, наконец, предо мною она.
Подумал он, тихо с собой рассуждая,
И дума за думой, как волны морские,
В коварной его голове закипели.
О, точно, тот мир предо мною теперь,
Которым я буду владеть без раздела,
Как вечного зла торжествующий Бог,
Когда Сатану удалить мне удастся,
Иль Бога, создавшего все, победить.
Пред всеми тогда я себя возвеличу.
Зачем же лишь землю одну я желаю?
К чему оставлять и другие миры,
Которые столько столетий живут
В блаженном покое, в пространстве небесном.
На каждой планете я смерть водворю,
До самых пределов, где царствует Вечный.
Тогда вся природа могилою будет
И будут сыны её все предо мною,
Во прахе склоняся, лежать униженно.
В то время один я торжественно буду
Владыкой иль здесь, или там восседать.
Природа, но воле моей, превратится
В могилу потом беспредельную вся,
И смехом своим оглашая пространство,
Я стану заглядывать, полный восторга,
В могилу ту страшную, полную тленья,
И если захочет Предвечный тогда, —
Пусть Он, над всемирной гробницею, вновь
Создаст для того и миры и созданья,
Чтоб смертью их снова я мог погубить.
И я, от планеты к планете летая,
Как прежде, везде соблазнять и всех буду,
С собой разрушенье и смерть приносить.
Таков ты могучий, о, Адрамелех!
О, если б тебе, наконец, удалося
Придумать, как адских духов убивать, —
Тогда бы погиб чрез тебя Сатана
И был бы тобой он в ничто обращен.
Пока ты под властью его состоишь
Не можешь исполнить ты страшного дела,
Которое было б достойно тебя.
Дух мощный и страшный поземного ада,
Вселяющий думы те Адрамелеху,
Придумай ты смерть для бессмертных Богов,
Тебя заклинаю, ты их умертви, —
Иль сам, дух, погибни, когда ты бессилен,
И власти высокой достигнуть не можешь.
Давно я стремлюсь и все мысли мои
К тому, чтобы всех их собрать и, как Боги,
Должны они выдумать смерть и — погибнуть.
Настала теперь роковая минута,
Я целую вечность о ней лишь мечтал.
Теперь же опять пробудился Всесильный
И к нам посылает Спасителя мира,
Чтоб царство, давно покоренное нами,
Отняв, покорить Своей воле Всесильной.
Пора мне исполнить решенье свое.
И ежели дух Сатана не ошибся —
Настала минута исполнить его.
Что тот человек — величайший пророк
И больший из всех появлявшихся в свете
С минуты создания Богом Адама
И Он есть Мессия, обещанный людям, —
В том дух Сатана обмануться не мог.
Победа над Ним возвеличит меня
Пред всеми Богами подземного царства
И даст мне владычество адского трона.
Деяния большие может свершить
Великая сила божественной воли
Твоей, о бессмертный дух, Адрамелех;
Но ежели прежде убью Сатану я,
Тогда исполнение большого дела,
Как раб совершить сам обязан я буду.
Пусть первый же будет Тот мной побежден,
Достигну владычества я чрез него
Над всеми Богами подземного царства.
Хотя будет трудно тебе, Сатана,
Священное тело Мессии убить,
Но это исполнить, как меньшее дело, —
Тебе уступаю, пока еще жив ты;
А сам я убью Его душу потом,
Ее погублю, уничтожу, наверно, —
Развей же усердно ты прах Его смертный...
В намерениях дерзости полных и черных
Погряз его дух; он томим был желаньем.
Грядущее знающий Бог Всемогущий
Те замыслы слышал, но — грозно молчал.
Волнуем глубокою, черною думой,
Измученный замыслом Адрамелех
Стоял незаметный на облаке черном.
Горело чело его будто в огне.
Лежала кругом его темная ночь.
Он слышал, как в мраке той ночи глухой,
Земля волновалась, шумела под ним.
Тот шум пробудил вдруг мятежного духа
И вызвал его из томительной думы.
Теперь к Сатане обратился он снова,
И быстро направились оба они
К горе Элеонской, где был Иисус
В беседе священной с друзьями Своими.
С горы смертоносная так колесница
Несется в долину и давит нежданно,
Спокойно стоящего там полководца
И армию воинов смелых его, —
Так Адрамелех с Сатаной появились
К горе Элеонской, где был Искупитель.
Над лесом кедровым едва загорелся,
Чертой золотою, денницы луч первый —
Проснулся Мессия. Его созерцали
Из солнца отжившие души отцов.
Там первенцев души — Адама и Евы —
Небесными песнями славили утро
И стройно и звучно их песни лилися:
«О день благодатный! Ты лучший из дней!
Ты будешь отныне для нас торжеством,
И чтить тебя будут все больше других;
Румяный восход твой и тихий закат
Приветствовать станут отжившие души
И все Серафимы, и неба все силы.
Лишь землю ты утром своим озаришь,
По небу твой свет пронесут орионы;
Как отблеск румяной зари долетит
До трона величия Божья твой луч.
В одежде торжественной встретим тебя,
Тебе Аллилуйя будем мы петь.
Утешил ты взоры печальные наши,
Мессию и Господа нам показав
В Его унижении в мире земном.
Прекраснейший ты из потомков Адама,
Мессия, Ты Бог и — плотской человек!
О, как отразилось в лице Твоем светлом
Подобие Бога во всей красоте.
О Ты, нам Мессию родившая Дева!
Блаженна ты будь и во веки свята;
Блаженнее Евы, праматери смертпых.
О, Евы бесчисленны смертные дети,
Но также бесчисленны их прегрешенья. —
Твой Сын же, о Дева, Один у Тебя,
Один и божественный Он человек.
Невинен и праведен Он лишь, Мессия!
Один Он, Тобою рожденный, Сын Вечный,
Никем Он не создан, как создано все!
Смотрю я с любовью блуждающим взором
На землю, тебя же не вижу, о рай мой!
Суд Божий изрек над тобой приговор:
И воды потопа тебя поглотили;
Проклятие Бога над всем тяготеет.
Тенистые, мощные где твои кедры,
Которые некогда Бог насадил?
Густая и мягкая зелень твоя,
Добра первобытного тихий приют?
Ни бури, ни грозы тебя не щадили,
Ни гибельной смерти карающий дух!
О, будь же ты раем моим — Вифлеем,
Где Дева Мария Его родила,
Ласкала, как сына, к груди прижимая.
Давидов источник, где я создана
Творцом, и впервые увидела мир.
Ты хижина, где, как младенец, в пеленках,
Он плакал и к матери тихо ласкался, —
Мне будь первобытной невинности кровом.
О, если б Тебя родила я, Мессия
В Эдеме и после моих преступлений,
Тебя родила бы Божественный Сын.
С Тобою пришла б я к Судье всего мира,
Туда, где Он был, где под Ним весь Эдем
Разверзся широкою, страшной могилой,
Где древо познанья шумело так грозно,
И гул его шума проклятьем звучал,
Как гром надо мной Вседержителя Бога.
Где пала я жертвою гибельной смерти, —
Туда я пришла б со слезами к Нему,
С Тобою, младенец мой сын, на руках,
Прижала бы к сердцу Тебя и сказала:
— Не гневайся, Господи, — Вечный Отец!
Не гневайся — мною Мессия рожден.
Ты вечен, Ты свят, поклоненья достоин!
Божественный Сын Твой от века рожден.
Ты дал Ему образ божественный Свой,
Чтоб род мой, оплаканный мной, искупить.
О, видел сам Бог мои горькие слезы,
И вы, Серафимы, их видя, считали,
Отжившие души потомков моих,
И вы, мои дети, их также считали!
О, если бы Ты не явился, Мессия,
Печальным казался б мне вечный покой мой,
И только Твоим милосердьем небесным,
И в самом страдании я научилась
Блаженство и радость спасения видеть.
Союза предвечного Ты Основатель!
Облекся ты в плоть человека теперь,
И принял, Великий Ты, смертного образ.
Ходатай! Сам Бог Ты и Ты ж человек!
Услыши молитву усердную нашу,
Священную жертву свою соверши —
Ее ты предпринял за нас добровольно,
И к смертным на землю сойти Ты решился.
О Ты, Искупитель! Судья всего мира!
Решился очистить Ты мир от греха, -
Погибшую землю Собой обновить.
Ее обнови Ты, О Боже! скорее,
Отчизну Твою и всех грешных людей,
И вновь возвращайся к небесному трону».
Так пела праматерь погибших людей.
Из сводов лучистого храма, в пространстве
Далеко неслась ее звучная песня ;
Той песни в долине внимал Иисус.
Кругом Его тихо, как будто в пустыне.
О будущем в думу он был погружен.
Предвестьем пророческим Вечного голос
Над миром земным в тишине раздавался,
И слушал тот голос Мессия, моляся.
Спускался с Масличной горы Иисус.
Среди ее стройные пальмы стояли;
Они возвышались над горной вершиной,
И облако светлое их осеняло,
Как будто бы утренним легким туманом.
Под ними Архангела встретил Мессия,
То был Иоанна небесный хранитель,
Его Рафаилом зовут в небесах.
Вокруг него веяли тихие ветры,
Они доносили к Спасителю голос,
Которого слышать не могут созданья.
— Приблизься бесплотный ко мне Рафаил,
Сказал ему, кротко взирая, Мессия,
И следуй за мною, незримый никем.
Скажи мне, как ночь ты всю эту хранил,
Избранника нашего чистую душу?
И думы какие, подобно твоим,
Носились над спящим, скажи Рафаил,
И где мой любимец теперь Иоанн?
— Его охранял я, - сказал Серафим, -
Как мы охраняем избранников первых.
Ходатай над духом его вдохновенным
Носилися тихо виденья святые,
Ему о Тебе говорили они.
О, если б ты спящим увидел его,
В Тот миг, как во сне Твой Божественный образ
Являлся отрадным виденьем ему, —
Как утра весеннего луч благотворный,
Уста осеняла святая улыбка.
Витая в пространных долинах Эдема,
Адама видал Серафим Твой, о, Боже!
И образ прекрасный праматери Евы
В том виде, как мыслью высокой Творца,
Возникнув пред ним, появились из праха,
Едва сотворенными, первые люди.
Но был их прекрасней, во сне своем тихом,
Божественный Твой ученик. Иоанн.
Он спит еще там, среди мрачных гробниц,
Где муж одержимый, стеная, лежит
И страшный, и бледный, как будто мертвец.
Костями стучит он, терзаясь жестоко.
Когда б Иоанна Ты видел, Спаситель: —
Смотря на больного в раздумье печальном,
Сочувствует с грустью он мукам больного
И сердце на части в груди его рвется.
Не мог я там более быть, о, Спаситель!
В глазах моих скорби слеза навернулась
И чувство страданья, лишь сродное духам,
Которых Ты вечными создал Господь,
Проникло болезненно в сердце мое».
И, тихо склонившись, умолк Рафаил.
Божественный — поднял Свой взор к небесам:
— Услыши, Отец мой Всесильный, Меня!
Настала минута суда Твоего —
И пусть совершается жертва святая,
И силы небес, торжествуя, ликуют;
Пусть рушится с воплем вся адская пропасть, —
Погибнет униженный враг человека!
Сказал и к гробницам пошел Искупитель.
Гробницы те были в средине горы
Иссечены в камнях разрушенных скал.
Их вход сторожили леса вековые
И путника взорам тот вход недоступен.
Когда уже полдень, роскошно сияя,
Горит над божественным градом, в тот миг
Туда лишь сомнительный свет долетает.
Там холодом веет и мрака густого
Рассеять не может мерцающий свет.
Лежал одержимый там Зама несчастный.
(На миг лишь оставил его Сатана,
Чтоб после сильнее терзанья начать).
Близ тела истлевшего сына, отец
Лежал изнуренный, а подле него
Усердно молился другой его сын
За душу давно уж умершего брата,
Которого, некогда, нежная мать,
Рыдая, к больному отцу поднесла,
Но с злобою адскою вдруг Сатана
Младенца рукою отца умертвил, —
Так страшно свершилось событие это.
— Отец мой! младенец Бенони вскричал,
И быстро от Матери вырвался он,
И бросился прямо в объятья к отцу.
О, милый отец! Обними же меня,
И крепко схватил он ручонкой своею
Отцовскую руку и к сердцу прижал.
Отец его обнял, всем телом дрожа,
И нежно малютка отца целовал,
И кротко, как агнец, ему улыбался,
Воркуя, как голубь, смотрел ему в очи;
Но вдруг одержимый, костлявой рукою,
Малютку схватил и об камень скалы
Ударил так сильно, что брызнул лишь мозг,
И с тихим хрипеньем душа отлетела,
Чиста и невинна в неведомый мир.
С тех нор неутешный горюет отец.
Теперь он близ милого праха лежит,
Рукой полумертвой хватаясь за камни
Холодной гробницы, где тлеют останки.
— О, сын мой, Бенони! Мой милый Бенони!
Взывает отец, и горячия слезы
Из глаз потухающих льются на камни.
В то время Спаситель спускался с горы.
Увидел идущего к ним Иисуса,
Вольного отца другой сын, Иоил, —
С восторгом малютка отцу говорит:
— Взгляни, о отец мой, к гробницам подходит
Великий и славный пророк, Иисус.
Со злобою слову ребенка внимает,
Глазами сверкая из щели гробниц,
Скрывавшийся в камнях дух тьмы, Сатана.
До этой минуты терзал он больного
Лишь издали, медленно, духом своим;
Теперь же, тревожимый близостью Бога,
С неистовой злобою бросился к Заму.
Несчастный поднялся и в муках жестоких,
Стеная, без чувства на землю упал.
Бороться не в силах была уже с смертью
Душа потрясенная муками в нем.
Желая избегнуть терзаний врага,
Бросался на скалы он точно безумный.
И здесь пред божественным взором Твоим,
С неистовой злобой хотел Сатана
Больного страдальца об камни разбить.
Но Ты уже был тут. Твое милосердье
Носило на крыльях могучих своих
Забытую тварь и спасало от смерти.
И враг человека, озлобленный дух,
Страшась приближенья идущего Бога,
С бессильною злобой затих, содрогаясь.
На Зама целительный взор устремил
Спаситель и сила божественной жизни
К больному от взоров Его исходила.
Душою познал одержимый страдалец
Того, Кто избавил его от мучений.
В лице полумертвом и бледном больного
Опять оживились черты человека.
Он плакал и к небу без слов он взывал;
Хотел говорить, но восторгом объятый,
Лишь что-то несвязно и тихо лепечет.
Боится страданий, но полон надежд,
Он страстно к Спасителю руки простер;
Глаза были полны слезами блаженства,
Когда Искупителя лик созерцал он.
Так точно мудрец, погруженный в себя,
Томится сомненьем о будущей жизни,
Колеблется верить он в самую вечность,
Но мысль, что разрушиться должен он в прах
Страшит, потрясая рассудок его.
И вечных законов Создателя мира
Не может ум слабый его разгадать.
Когда же вдруг в сердце проникнет надежда, —
Исчезнет сомненье; он верит в блаженство,
Которое Богом обещано нам.
Тогда он доверчиво смотрит на небо.
Как бы в благодарность за то, что он сердцем
Прочувствовав, понял глубокую тайну.
Он весел, — легко на душе его стало.
Так понял и Зама присутствие Бога,
Почувствовав близость Его всей душою.
Потом к Сатане обратился Мессия
И голосом мощным и грозным спросил:
— Дух гибельный, кто ты? Порочный и злобный,
Кто дал тебе смелость при мне так терзать
Людей, к искупленью назначенных Богом?
Глухое рыканье ответило злобно:
— Я сам Сатана и подземного мира
Я царь, и владыка духов непокорных,
Которых круг действий обширней и выше
Небесных певцов, — Серафимов бессмертных.
Когда Твоя слава, о смертный пророк,
Достигла подземного, адского трона, —
Оставил я трон и пустился на землю.
Как вихрь прилетел я, могучий и грозный,
Чтоб взором бессмертным своим Тебя видеть —
Ты должен гордиться явленьем моим...
Что́ должен придти Ты, как мира Спаситель —
Давно о том слухи небес возвещали.
Но ты человек, — Ты пророк-Боговидец,
Подобный пророкам подверженным смерти,
А мне одному лишь подвластна та смерть.
Поэтому знать не заботился я,
Что́ там совершали бессмертные все.
Но здесь я терзаю любимцев Твоих,
Чтоб праздным не быть; это видишь ты Сам.
Смотри же, как страшны созданья мои —
Предсмертные тени, на этом лице.
Теперь понесусь я к подземному царству
И след моей гибельной, мощной стопы,
Как грозное смерти дыханье, промчится.
Там будут пустыней и воды и суша,
Где я разрушительным вихрем промчусь.
Весь ад, торжествуя, пусть видит тогда
Владыку подземного царства во мне.
Но если ты хочешь творить что-нибудь, —
Твори же теперь, иль я снова здесь буду,
Чтоб царство могучее тьмы защищать!...
Умри же при мне ты, забытая тварь!
Сказал он и бросился злобно к больному, —
Но тайная сила Спасителя мира,
Как гром, поразила порыв Сатаны...
Так сила Всесильного Бога-Отца
Нисходит в миры пред падением их.
И ринулся в бездну подземную дух...
Но воды и сушу забыл превратить
Он мощной стопою своею в пустыни.
Спустился меж тем со скалы одержимый.
Так царь Ассирийский бежал от Евфрата,
Когда его светлый хранитель отвлек
Оттуда священным советом своим
И вновь небеса показал он ему.
Остался в душе его вечным страх Божий.
Его не рассеяли грозы Синая,
Ни даже и шумные воды Евфрата
Изгладить из сердца его не могли
Священного страха, вселенного Богом,
И царь Ассирийский в стенах Вавилона,
Смиренно лежал и на небо смотрел,
Моляся во прахе Предвечному Богу.
Сошел так больной к Искупителю мира
И пал со слезами к ногам Божества.
Осмелюсь ли, грешный, идти за Тобою,
Божественный муж? Освяти мою жизнь,
Которую Ты мне сейчас возвратил,
И будет чиста и безгрешна она
С Тобою, Божественный, праведный муж.
Валяясь во прахе больной говорил
И страстно к Спасителю руки вздымал.
Господь Искупитель взглянул на него
И, с чувством любви, ему кротко сказал:
— Не следуй за мною! Замедли: но после,
Когда все сойдутся на лобное место,
Тогда ты увидишь глазами своими
Надежду и радость пророков святых, —
Надежду, которую ждал Авраам.
Пока говорил Искупитель с больным,
Усердно просил Иоил Иоанна
С невинною, детскою кротостью, тихо:
Веди меня, милый, к пророку Господню.
О, пусть Он, Великий, услышит меня...
Тебе Он доступен и ты Его знаешь.
Наперсник Спасителя, тронутый просьбой,
Подводит младенца к Спасителю мира:
— Скажи, отчего же с Тобою, Великий,
Ни я, ни отец мой не можем идти? —
Печально невинный малютка спросил.
Зачем же Ты здесь остаешься так долго,
Где стынет от страха вся кровь в моих жилах,
Когда я на мертвые кости смотрю?
Пойдем же домой, о, святой человек,
Куда возвращается снова отец мой.
Служить Тебе будет с покорностью там
Моя одинокая, добрая мать.
Мы будем Тебя угощать молоком,
Душистого меду Тебе подадим
И лучшие фрукты найдешь Ты у нас.
Там много пасется овец на лугах, —
Их мягкою шерстью Тебя мы прикроем.
Когда ж возвратится к нам знойное лето, —
Тебя провожу я в прохладную тень,
Под зелень густую высоких деревьев,
В мой собственный сад, подаренный отцом...
Бенони, мой милый! О, брат мой Бенони!
Тебя оставляю в могиле я здесь...
Со мною цветов поливать ты не будешь
И бегать в минуты вечерней прохлады...
Будить ты не будешь меня поцелуем,
Когда зарумянится в небе день новый,
Когда полетят из гнезда утром птички,
Встречая восход восхитительной песней.
Взгляни же сюда, о, Великий пророк,
Здесь брат мой, Бенони, в могиле лежит...
Мессия с участьем взглянул на малютку
И с чувством глубоким сказал Иоанну:
— Утри ты малютки горячия слезы, —
Его нахожу я и чище и выше,
Чем много людей, уже виденных мною».
И долго потом с Иоанном Мессия
Беседовал тихо, его поучая,
Когда на гробницах остались они.
В тот миг Сатана через Мертвое море
Несется, окутанный облаком смрада...
Пронесся уже Иосафата долиной,
Достигнув туманной вершины Кармеля, —
С Кармеля же, далее к небу пустился.
Блуждая в пространстве, дух злобой кипел,
Созданья Творца своего созерцая :
Великую цепь, беспредельных миров,
Где было все близко, знакомо ему
Когда-то, — за тысячи тысяч веков, —
Когда Громовержец его сотворил
В сиянии чудном лучей неземных...
Хотя и теперь он дышал еще ими,
Но образ его изменился с тех пор,
И чужд он зфирному блеску небес, —
Угрюм стал он, мрачен и полон разврата..
Кометы и звезды проходят там мимо,
В величии дивном и стройном своем,
Но мрачного духа не видят они.
И стал ему страшен их блеск лучезарный.
Несется он быстро из области света
И жаждет достигнуть подземного ада.
К нему направляя свой бурный полет,
Стремительно к низшему миру спустился:
Пред ним беспредельно тянулись пространства
Не видит конца, ни начала дух падший, —
То мрачных миров отдаленная область,
Которою правит один Сатана.
Отсюда он, издали, видит мерцанье, —
То луч умирающий высших светил;
Из сферы он светлой едва долетал,
Чрез даль беспредельную темной пустыня,
Но ада оттуда дух видеть не мог.
Во тьме, отдаленной, его поместил,
От мира и светлых духов, Вседержитель, —
Вдали от Себя и от целой Вселенной.
Наш мир же так блинок Создателю-Богу...
Поэтому быть не могло к нему близко
То место проклятья и вечных мучений.
Ужасным то царство Господь сотворил, —
Для гибели вечной и казни последней...
В три бурные ночи Он создал его,
И лик свой навек от него отвратил.
У входа той бездны стояли на страже
Два Ангела, — точно два воина мощных, —
На то была воля Создателя мира.
Тем Ангелам дал Он священную силу
И мрачное место проклятья велел
Им вечно в границах его содержать,
Чтоб дух — возмутитель расширить не мог
Владений губительных, страшных своих,
Не мог чтобы вида прекрасной природы
Своим приближением он исказить.
И там, где могучий их взор сторожит
Ворота зияющей пропасти ада, —
Там путь пролегает блестящий,
Как будто два слившихся вместе ручья.
Как светлые волны, сверкает тот путь,
Ведущий в пространство безбрежного неба
И к верху, — в миры, сотворенные Богом.
Божественный путь этот луч озаряет,
Приносит он радости Ангелам света
Из высшего мира небесных красот.
Пронесся тем светлым путем Сатана
И мрачен, и злобен, в подземную пропасть.
Промчался в воротах он в смрадном тумане
И сел на высокий проклятия трон...
Все страшно, темно там кругом его было...
Незримый, на троне сидел Сатана.
Один Софоил лишь как ада Герольд
Увидел туман, поднимавшийся к верху
По черным ступеням подземного трона,
И духу, стоявшему подле, сказал:
— Вернулся ли снова в подземное царство
Властитель могучий, наш царь Сатана?
И что предвещает туман этот мрачный,
И к адскому трону возврат его тайный?
Не тем ли возвратом нам Бог угрожал?..
В то время, как ада Герольд говорил,
От темного трона, где был Сатана,
Рассеялась всюду глубокая тьма.
Отверженный злобно кругом посмотрел, —
И быстро понесся подвластный Герольд
К вершине горы, постоянно пылавшей,
Которая прежде всегда возвещала
Потоками пламя возврат Сатаны,
Все долы и скаты кругом озаряя. —
На бурных крылах, через горную пропасть,
К пылающей бездне летел Софоил.
Окрестности темные вдруг озарились,
Пылая пожаром огней разноцветных, —
И каждый увидел, в мерцанье далеком.
Сидевшего злобно, властителя ада.
Поспешно стекались все жители бездны,
Сильнейшие быстро спешили к нему,
Чтоб сесть на ступенях подземного трона...
Тебе все доступно, о муза Сиона,
Ты видишь свободно всю адскую пропасть,
Как видишь и светлый Божественный образ,
Когда наказанье он грешным дает.
Открой же, о, Муза! теперь, предо мною
Всю адскую бездну; дай голос мне сильный,
Подобный раскатам небесных громов,
Чтоб мог я, как буря , о ней возвестить.
Является первый дух Адрамелех, —
То дух ненавистный , лукавый и злобный, —
Дух более хитрый, чем сам Сатана.
В душе развращенной немолчно кипели
И зависть, и злоба к властителю ада
За то, что тот первый поднялся к восстанью,
Которое он так задумал давно.
Когда, для защиты подземного царства,
Придумает что-нибудь сам Сатана, —
И к общему делу тот дух равнодушен —
Он делает все для себя одного.
Он думает тысячи-тысяч столетий
О том, чтоб властителем сделаться ада,
Когда возбудит Сатану против Бога
Он снова к ужасной неравной войне.
Иль если удастся ему удалить
На век Сатану в беспредельность миров;
Но если ж и это ему не удастся, —
Он думает силой его победить...
Об этом задумал тогда еще дух,
Когда отложились от Бога они,
И сброшены были Им в адскую пропасть.
Тогда он последний явился. как воин,
С собою влача две доски золотые,
Как будто свои боевые доспехи.
Те доски пылали ужасным огнем
И голос его точно гром загремел,
И эхом по темному царству разнесся:
— Зачем вы , о, Боги! так быстро бежите?
Должны вы торжественно, гордо входить
В пространное царство бессмертья и славы.
Мы смело свободу свою отстояли!
Пока вас преследовал Бог и Мессия
И с ними небесные силы все Их,
Ударами новых громов вас карая,
Спокойно вошел я в Святая-Святых
И там я увидел таблицы судеб;
Читал в них великую будущность нашу...
Сбирайтесь подземного царства жильцы,
Чтоб вместе небесную хартию видеть:
Один из бессмертных, которыми ныне,
Как будто рабами, владеет Егова,
Постигнет, что сам он всесилен как Бог,
И небо оставит с друзьями своими.
Найдет себе царство в пространстве безбрежном,
И будет сначала он там с отвращеньем,
Как сам Мироздатель, изгнавший его,
Был некогда , там, одинокий и скучный,
Пока до созданья миров обнимал Один
Он, весь хаос Его окружавший.
(На то есть священная воля моя,
Так сам Иегова о том говорил).
Но дух тот, восставший, пусть вступит без страха
В подземное царство и вечную тьму.
Со временем пропасть изменится эта,
В прекраснейший мир превратится она.
И сам Сатана воссоздаст этот мир.
Но примет он план тому новому миру
От рук моих сильных, близ трона небес.
Один Я объемлю миров беспредельность,
Пространство безбрежное с их Божествами,
Моим, совершеннейшим миром и высшим.
Напрасно так Адрамелех говорил, —
Ему не поверили жители ада,
Но Бог сам услышал порочного голос:
— Тот грешник погибший, сказал Всемогущий,
Был также свидетелем славы Моей! —
И быстро суд Божий над ним совершился:
Из мертвого моря , с ужаснейшим гулом,
Пылавшая глыба из волн поднялася
И рухнулась в мутные волны назад...
Окрестности грохотом все огласились...
Та глыба низвергла вдруг Адрамелеха
В пучину кипящую гибельных вод,
Где страшная ночь продолжалась семь суток.
Лежал все то время в пучине погибший,
Но после воздвигнул он храм Божеству,
Куда золотые те доски судеб
Со страхом, как жрец, на алтарь возложил.
Хоть лжи той старинной не верил никто,
Однако приверженцы Адрамелеха —
Льстецы, как невольники в храм приходили.
Когда в нем присутствовал Адрамелех,
Они небылицам его поклонялись.
Когда ж его не было в храме том мрачном,
Смеялись с бесстыдством, смотря на таблицы... —
Явился теперь, по призыву герольда,
Из храма и с тайною злобою сел
На троне он, рядом с самим Сатаною.
Затем появился воинственный дух
С высоких вулканов, свирепый Молох.
Крутые вулканы — жилище свое —
Он цепью громадною гор окружил,
Чтоб ими себя и весь ад защищать,
Когда Громовержец в их царство сойдет, —
Егову он именем тем называет.
И часто, когда над пылающим морем,
Мерцая в тумане, день мрачный восходит, —
Все жители пропасти видят Молоха,
Стоящего с злобой на горных вершинах.
Он горы на горы кругом громоздит,
Задумчиво, в тучах угрюмо стоит
Над страшными сводами бездны подземной,
И тучами теми над адом гремит,
И вторит далекое эхо в ущельях...
Неистовый гром оглушителен, страшен...
Из сумрака бездны подземной своей,
Изгнанники неба все слышат его.
С стремительной силой, шумя, с своих гор
Пришел он к подземному трону теперь,
И трепетно воина все избегают.
Тяжелой и мрачною броней своею,
Подобно громовым раскатам, гремит, —
Пред ним потрясаются адские горы,
За ним разрушаются, падая, скалы...
Явился и мрачный потом Белиил,
Покинув леса и долины свои,
Где дух тот печальный живет одиноко.
Напрасно он трудится, бедствуя вечно,
Желая проклятья страну изменить
В мир лучший, подобный тем чудным мирам,
Которые дивно так созданы Богом.
О, Вечный! Ты смотришь с величья небес
С улыбкой глубокой, когда он стремится
Порывами бури ужасной привлечь
К источникам мрачным, бессильной рукою,
Роскошного Запада тихую свежесть.
Сердито там буря ревет, неумолчно,
Как вечная кара Всесильного Бога.
В стране безобразной и вечно туманной
На крыльях губительных носятся ветры.
Бесплодной и мертвой пустыней лежат
Обрывы над страшной, разрушенной бездной.
Был бешеной думой томим Белиил
При мысли о чудной весне беспрерывной,
Которая, будто бы светлый Архангел,
Улыбкой небесную сень озаряет.
О, как бы желал Белиил оживить
Весной благотворною мрачные долы, —
Но пусты, печальны лежат перед ним,
Покрытые ночью глубокою, нивы.
Когда появился к подземному тропу,
С тоскою, из темных лесов, Белиил,
Пылал к Всемогущему Богу он мщеньем
За то, что из райских прекрасных долин,
Был сброшен он Им в эту темную бездну,
И с каждым протекшим столетьем грозил,
Страшнее ту бездну Господь сотворить.
И ты, обитатель пучин водяных,
Увидел тревожный возврат Сатаны.
Дух вечно витающий в мертвых водах,
Ты вышел, Могог, из шумящих стремнин.
Как горы, вздымалось свирепое море,
Когда он тяжелой стопой рассекал
Кипящие волны тех гибельных вод...
Безумно Могог проклинает Творца
С минуты изгнанья мятежников падших
Из сени небесной; звучат безобразно
Проклятья Могога над бездною адской.
Проклятья те дико ревут над водами,
Ужасно всю пропасть собой оглашая.
Он, мщением вечным томимый, желал бы
Водами морскими весь ад потопить.
На почву сухую ступил он теперь,
В обрыв целый берег с горами обрушив.
Все главные духи подземного царства
Толпой собралися вокруг Сатаны;
За ними тянулись, несметным числом,
Подвластные им легионы духов.
Катились, как волны всемирного моря,
Волна за волной, разбиваясь о камни
Подножья высокой прибрежной горы, —
Так к трону изгнанники неба стекались.
Их тысячи тысяч к нему собралось.
Идут, воспевая свои злодеянья;
Но стыд и позор им готовится вечный...
Божественным громом разбитые арфы
Нестройными звуками вторят их песням.
Как плач над усопшим, несутся те звуки,
Неистовства полные визги и крики.
Восторгом неистовым, диким пылая,
Идущих толпой созерцал Сатана
И слышал все адские песни он их.
Встает он с подземного мрачного тропа,
Чтоб видеть собравшихся все легионы.
И видит в толпе отдаленной, внизу,
Он низших духов, отвергающих Бога;
С насмешкою злою на все они смотрят.
Там был и безумный владыка их, Гог, —
Он выше был всех и безумнее всех...
Они утверждают, что в мире все сон,
Игривые грезы лишь пылкой мечты.
Что видели некогда в сени небесной
Они отвергают с бесстыдством и то,
И самую сущность Всесильного Бога,
Который карает и милует грешных;
Что самая жизнь есть обманчивый сон;
Заменит ничтожество тленья ее.
С презрением смотрит на них Сатана:
Хотя ослепленный, — но чувствует он,
Что есть Всемогущий и Вечный Господь!
Поникнув главою, угрюм и безмолвен;
То в мрачную думу стоит погруженный,
То дико на павших глядит Сатана, —
И снова уходит к подземному трону.
Утихло мгновенно все в пропасти ада,
Подобно тому, как на миг затихает
В пустынных горах, перед страшною бурей.
На трон свой высокий он медленно сел,
Тревожимый черной, тяжелою думой.
Уста Сатаны вдруг как буря взревели,
Из них загремели раскаты громов,
И страшно раздался потом его голос:
— Не все ли явились вы, страшные сонмы?
Как некогда все мы томились, страдая
Три дня бесконечных в обители неба,
Ликуйте и слушайте, что вам открою,
Зачем я так долго витал на земле, —
О, духи, вам много узнать предстоит.
А также решенье узнайте мое —
Прославит величие наше оно,
А имя Еговы навек посрамит...
Скорее разрушится адская пропасть,
Скорей Он созданье свое уничтожит,
Которое некогда Сам сотворил
Из хаоса страшного ночи глубокой,
И будет опять одиноко там жить,
Чем силой принудит Себе уступить
Владычество наше над смертными всеми.
Не знали побед над собою мы Бога,
.Так будем всегда непокорны Ему,
Хотя бы он тысячи тысяч послал
Своих Примирителей противу нас;
А если б на землю сошел он Мессией,
То разве не встретил бы гнев мой Его?..
И кто же тот новый, рожденный Егова,
Который и в теле плотском человека
Хранит неизменно Свое Божество?
О ком так глубоко задумались Боги,
Как будто бы снова они обрели
Высокие думы об их Божестве,
Иль вспомнили снова прошедшие битвы?
Родится ль от смертной, подверженной тленью,
Один из Предвечных, чтоб нам облегчить
Победу, когда Он войною придет
На нас, уж отчасти известных Ему?
Возможно ли это, чтоб действуя так,
Он силою мог бы смирить Сатану?
Хоть многие здесь предо мною стоят,
Которые некогда, с страхом невольным,
Бежали в смущенье от взоров Его.
Покинув поспешно загнившия кости
Терзаемых смертных, — они ускользнули:
Стыдитесь вы, трусы, пред этим собраньем!
Все Боги здесь знают о вашем побеге!
Ничтожные! Что вас принудило к бегству?..
Кого называете вы Иисусом,
Тот, верьте, ни вас, ни меня недостоин.
И сын ли Творца Он великой вселенной?
Узнайте же кто он, назвавшийся Богом,
Явившийся гордо в народе Еврейском.
О, радуйтесь Боги, и слушайте все, —
Его я историю вам расскажу:
В народе, живущем кругом Иордана,
Когда-то давно уж пророчество было,
(Гласит так преданье времен отдаленных),
Что должен от племя их выйти Спаситель,
Который избавит народ свой от плена,
Пред всеми народами их возвеличит
И будет их царство сильнее других.
А помните вы, как за несколько лет
Пред этим, явились иные в собранье
И нам возвестили, что видели сами
Они на Фаворе ликующих сонмы.
Как чудно и стройно те Ангелы пели,
И набожно славили все Иисуса.
Внимая их пению, тучи дрожали,
И в пальмовых рощах далекое эхо
Восторженным песням тем вторило громко.
В Окрестностях дальних Фавора звучало
Воспетое имя Его — Иисус.
С горы той торжественно стел Гавриил
И гордо к Еврейке пошел в Назарет.
Как смертный, приветливо ей поклонился,
Ей именем Бога-Отца возвестил,
Что царь от нее Иудейский родится,
И будет защитником царства Давида.
Его Иисусом она назовет —
Так должен быть назван рожденный Сын Божий;
И вечно могущество будет Его,
Царя и владыки сильнейшего всех...
Вестившего голос услышала Дева.
Чему ж вы дивитесь, о, адские Боги?
Иль вас испугало, что слышите Вы?
Я видел и больше того еще сам,
Но все же ничто не смутило меня.
Я нее перед вами открою здесь смело,
Чтоб знали, как дух возвышается мой,
Когда я предвижу опасности миг.
Но можно ль опасностью это назвать,
Что смертный мечтатель, на нашей земле,
Себя называет Всесильным пред нами?..
...Вдруг гром разразился небесный над духом,
И робко кругом посмотрел Сатана,
Но скоро, оправившись, вновь продолжал:
— Рожденье высокое Божья младенца
Я сам ожидал с нетерпеньем и думал:
Мария! о, скоро из недров твоих
На землю Сын вечного Бога придет;
Скорее мгновения ока придет Он
И даже скорей самой мысли Богов,
Когда она адскою злобой пылает.
До неба возвысится быстро Твой Сын.
Теперь покрывает в своем Он величье
Одною стопою все воды морей,
Другою ж стопою всю область земную
И держит в деснице всесильной своей
Луну серебристую, жаркое солнце,
А левой рукою объемлет все звезды.
Он шествует там среди собранных бурь
С миров бесконечных и грозно карает.
Зовет нас Он громко на смертную битву...
Спасайся, беги, Сатана злополучный!
Чтоб громом всесильным не бросил тебя
Тот Вечный, за тысячу тысяч земель,
Где, Им побежденный, ты будешь без жизни
Лежать, искаженный, в пространстве безбрежном.
Так думал я... Слышите ль, адские Боги?
Но он человек, и до этой минуты
Он плачущий, слабый ребенок, как все;
Подобен он детям ничтожного праха,
Которые плачут, едва лишь родятся,
О смертности, Богом назначенной им.
Хотя воспевали рожденье Его
Святые Соборы Архангелов неба, —
Они же так часто приходят на землю,
Чтоб видеть могилы недавно умерших,
Где, некогда, рай охраняли Они,
Где мы основали владычество наше, —
И вновь со слезами родят потом
На небо и гимны святые поют,
Себя утешая... Так было теперь:
Они отлетели, оставив младенца;
Иль лучше сказать, они бросили там,
Во прахе лежащего, Господа Сил.
Поэтому Он от меня ускользнул; —
Вернее, я сам тому быть допустил.
Врага боязливого мог ли я гнать?
Свое я величие тем бы унизил.
Но я не оставил Его там свободным.
Царю и жрецу моему в Вифлееме,
Избраннику Ироду, дал приказанье
Младенцев родившихся всех убивать.
Текущая кровь, исполнителей визг
И всех матерей неутешные слезы,
Стенания страшные трупов убитых, —
И все это, вместе, ко мне возносилось,
Ко мне, как к владыке страданий и бедствий
И было приятной, достойною жертвой.
Не тень ли то Ирода вижу я там?
Откройся пред нами, отверженный грешник.
Не я ли внушил тебе страшную мысль,
Чтоб всех Вифлеемских младенцев избить?
Что может придумать Владыка небес,
Желая созданье свое защитить —
Бессмертные души — от власти моей,
Чтоб их вдохновеньем порочным своим
Не мог ослепить и своих тем владений
Расширить далеко в пространстве миров?
Твой жалобный визг и отчаянный ужас
И вопли невинно убитых тобою,
Которые умерли все, согрешая,
Тебя проклиная, с тобой и Творца, —
Бсе это отрадная жертва тому,
Кто так безусловно владеет тобою.
О, слушайте, Боги! Когда же он умер
Избранник мой Ирод и царь мой, и раб,
Назад из Египта вернулся Младенец.
Провел Он в объятиях матери нежной
Все юные годы, не знаем никем.
Ни светлой отваги порыв благородный,
Ни юности пыл не подвигнул Его
В величии полном себя показать.
О, адские Боги! Ходил Он один
Задумчив но диким морским берегам
Иль часто в пустынных лесах отдаленных
И верно задумывал что-нибудь там,
Чтоб царство подземное наше сгубить,
Иль мужество наше опять испытать
Хотел он, бродя одиноко в пустыне...
И думал не раз я, с собой рассуждая:
Скорее он занят серьезною думой,
Чем видом окрестностей диких, пустынных,
Лесов вековых и роскошных цветов,
Когда Он детьми окружает Себя
И их заставляет Создателя славить,
Который из праха Его сотворил.
Да, много бы время утратить я должен,
Когда бы помочь не хотели мне люди,
Которые в жертву приносят мне души.
Я к небу те души опять посылаю, —
Там ими Эдем населяет Создатель.
Однажды представилось мне, что Он хочет
Значенье и славу Свою показать.
Спустилось на землю величие Божье,
Когда один раз Он пришел к Иордану
В сиянии дивном небесного света.
Я видел глазами бессмертными сам
Величие то на водах Иордана.
То не был обманчивый призрак небесный, —
То было во истину Бога величье,
Подобно тому, как нисходит Оно
С небесного трона, в торжественном блеске
И тихо проходит в рядах Серафимов.
Хотело ль почтить Оно сына земли,
Иль наше внимание лишь возбудить?
Того и теперь я постигнуть не в силах!
Хотя и небесного грома раскаты
Я слышал тогда, содрогаясь невольно, —
Мне слышался голос какой-то в том громе:
„Вот Сын Мой любимый, в нем благость моя!“
— То голос Элоа наверное был.
Иль высших Престолов, меня чтоб смутить...
Но не был то голос Всесильного Бога.
Во мраке глубоком, подземного царства
Страшней надо мною звучал Его голос,
Когда Он нам Сыном Предвечным грозил.
О Сыне том вечном предсказывал также
Бродивший в пустыне угрюмый пророк
И громко на встречу к нему он взывал:
„Вот Агнец Божественный, посланный с неба
Очистить собою грехи все земные.
О, Ты, исходящий от вечности. Вечный,
Ты, бывший задолго еще до меня!
Привет мой Тебе, милосердия полный,
Тобою от блага нисходит к нам благо!
О том возвещал нам закон Моисея.
С Собой Ты приносишь, Помазанник Божий,
Нам правду святую и милость Его! “
Мечтатели так воспевают друг друга
И думы святые себе создают.
Мы слишком ничтожны, бессмертные Боги,
Чтоб скрытые тайны могли мы провидеть
От нас ли Мессию Он думает скрыть
В том образе смертном, который мы часто
Караем тяжелой и страшною смертью?
И скрыть ли Мессию, Владыку небес,
Так грозно восставшего противу лас,
Пока не достигли мы новых миров?
О ком же пророк ослепленный мечтает?
Он сам представляет себя Божеством,
Хотя Он создание праха, как все.
Он часто заснувших больных пробуждает
И их воскрешает, считая за мертвых...
Но в этом начало деяний Его,
А высшие после дела совершатся.
Он думает род человека избавить
От смерти и страшных их всех прегрешений,
С которыми люди, со дня их рожденья,
Сближаются тесно и в них возрастают.
Они возбуждают людей против Бога
И против неволи священного долга,
В котором, их совести внутренний голос
Напрасно стремится порой удержать.
Людей искупить Он мечтает от смерти, —
От смерти, подвластной одним только нам.
И вас Он искупит, отжившие души,
Которых, с минуты создания мира,
Сбирал я, как волны с всемирного моря,
Как звезд легионы, иль сонмы певцов,
Творца воспевающих вечно и робко.
Искупит из пропасти ада Он всех,
Терзаемых вечным мучением здесь,
Томимых в огне безнадежностью вечной, —
И вас Он стремится избавить от смерти.
И будем тогда мы, забывшие Бога,
Пред новым Божественным тем человеком
Валяться во прахе, подобно рабам...
К чему нас принудить не мог Саваоф
Громами всесильными, то совершит
Он в области смертной рукой безоружной!
Вставай же, отважный! И сам себя прежде
От смерти и бедствий её защити,
А после уж мертвых людей воскрешай!
Он должен погибнуть и смертью погибнуть,
Царя, Сатаны победитель могучий!
И пусть всемогущею волей Своею,
Тогда он от смерти избавит Себя.
Безжизненный труп Твой я брошу в могилу,
Где смерти дыханье Тебя исказит,
Где ночь постоянная мраком глубоким
Глаза без возврата Твои ослепит.
Смотри же! тихонько тогда я шепну,
Как там воскресают умершие люди!
Умершему слуху для звуков скажу я:
Послушай, как чудно все поле шумит,
Воскресшие ходят по нем мертвецы!..
Когда же оставит душа Его тело
И к нам она в ад обратится, быть может,
Чтоб нас непокорных и смерть победить,
— Ей голосом грома тогда я воскликну:
Спеши ты отсюда, из темного царства;
Ты здесь оковала бессмертных Богов!
Спеши! Пред тобою отворятся сами
Торжественно двери подземного ада.
Здесь хором хвалебным тебя прославляют
Отжившие души и адские боги,
Тебя воспевает вся адская бездна.
Скорее пусть землю теперь Иегова,
А с нею Его и людей вознесет
К себе, в беспредельность небесного мира,
Пока восседаю я здесь; как Властитель, —
Иль я то исполню, что словом могучим
Давно предназначив, премудро решил я!
Клянусь я, как Бог и страданий, и смерти,
Клянусь вам грядущею вечностью Бога —
Умрет Он и бренный тогда Его прах
По светлой дороге подземного ада
Развею пред взорами Вечного я...
Узнайте ж мой план и решенье мое!
Так мстит Сатана! — торжествуя сказал он
И грозно взревела вся адская пропасть!!..
Сидел в отдаленных гробницах Спаситель, —
Там с шумом слова Сатаны пронеслися...
К ногам Иисуса листок подкатился.
Червяк уже мертвый висел на листке...
Господь Всемогущий его оживил, —
Тебе ж Сатана, всеобъемлющим взором,
Как кару, послал Он презренье Свое...
И быстро над павшими суд совершился...
Вся бездна подземная вдруг потряслася,
Покрыла глубокая ночь Сатану...
И с ужасом смотрят все адские духи,
Но ада владыки не видят они.
Как будто сраженные громом небесным,
Подобно гранитным скалам онемели
Мятежные жители пропасти адской...
Внизу, подле трона, задумчив, угрюм,
Поникнув печально челом, одиноко
Сидел Серафим Абдиил-Аббадонна.
Он думал о будущем грозном своем,
В душе содрогаясь невольно от страха.
Пред ним проносилось, как будто в тумане,
Минувшее все, пережитое им.
На мрачном и грустном челе Серафима
Тоски безнадежной лежала печати;
Пред взором его, истомленным печалью,
Носились, как тени, за муками муки, —
Сливалися с вечностью эти виденья.
Припомнил теперь он блаженное время.
Когда еще чист был, невинен душою
И другом великого был Абдиила,
И как, в день восстанья, великое дело
Свершил пред линем он Создателя мира,
Мятежников бросив, решился остаться
Один; непреклонно опять возвратился
Под кров милосердный Всесильного Бога
И с тем Серафимом, великим душою,
Казалось, избегнул врага Иеговы.
Но в пламенной вдруг колеснице своей
За ними, как вихрь, Сатана возвратился,
И голос его, будто звук трубы бранной,
Все полчище грозно к себе призывал.
Все адские духи его обольстили,
Он ими, как бурею, был увлечен.
Напрасно летел за ним друг его милый,
И взором сердитым, но полным любви,
Хотел его снова к Творцу обратить.
Увы! Но безумной мечтой увлеченный,
Мечтой, что он равен Всесильному Богу,
Летел Аббадонна все дальше и дальше,
И взоров он друга понять уж не мог.:.
Пришел, как в тумане, потом к Сатане..
С тоскою глубокой, в себя погруженный,
Событье то страшное он вспоминал.
Припомнил блаженную юность. — то утро,
Когда был он создан для жизни небесной —
Предвечный их всех сотворил в одно время
Едва были созданы сонмы бессмертных,
С небесным восторгом, они, меж собою,
Беседу отрадную дружно вели:
— О, кто же мы, светлые все Серафимы?
— Откуда блаженный? — Давно ли ты создан?
— Ты видел ли прежде меня, Серафим мой?
О, точно ль живем мы? — Какою же жизнью?
— Меня обними ты, божественный друг мой,
Открой мне заветный думы свои.
...Как после спустилося, из дали светлой
Величие Бога, их всех осеняя.
И видят кругом себя там Серафимы
Несчетное воинство силы небесной.
Сребристое облако подняло всех их
К величию высшему Господа сил.
Увидев величие то пред собою,
Познали они в нем Зиждителя мира.
Той думою мучился дух Аббадонна,
Из глаз его горькия слезы лилися.
Так с гор Вифлеемских потоками кровь
Струилась, когда убивали младенцев...
Он с ужасом слушал рассказ Сатаны, —
Не вытерпел — встал, чтобы с ним говорить,
Но прежде три раза глубоко вздохнул.
Так в битве кровавой два брата, не знавши,
Сражают друг друга, потом узнают —
Когда упадают с предсмертным хрипеньем
И вздох сожаленья их грудь надрывает...
Но скоро оправившись, начал он так:
— Хотя ненавидим я буду собраньем,
Но мало заботится дух мой об этом;
Не в силах молчать я, скажу перед всеми, —
Чтоб карой ужасною Вечного Суд
Здесь также меня самого не постигнул.
Как он над тобой, Сатана, разразился.
Тебя ненавижу я всею душою,
Ужасный и гибельный дух Сатана!
Отвлек ты бессмертного духа, меня
На веки от мощной десницы Творца.
Пусть требует в том Всемогущий отчета,
Погибший, отверженный дух от тебя
За все эти страшные, вечные муки.
Здесь, в пропасти адской, средь ночи глубокой,
Среди всего сонма бессмертных духов,
Тобой соблазненные грозно восстанут...
Их стоны и вопли, как гром, раздадутся,
Как волны свирепые Мертвого моря,
Бушуя, их голос взревет на тебя...
Не буду сообщником с грешником вечным —
Отступник! — не буду участвовать я
С тобою в решении гнусном твоем,
Чтоб смерти предать Искупителя мира!
О, против Кого говорил ты, проклятый!
Не против Того ли, пред кем ты трепещешь,
Пред чьим Всемогуществом сам сознаешь
Свое все ничтожество, с ужасом робким?
А ежели смертным потомкам Адама
Творец-Вседержитель пошлет искупленье
От смерти и ада, — не ты ль помешаешь
Божественной воле Его совершиться?
Не ты ли, погибший, задумал убить
Священное тело Мессии и Бога?
Ты будто не знаешь Его Сатана?
Иль мало карали Всесильного громы
Тебя, непокорный, отверженный дух?
Еще ль на челе твоем мало следов
Осталось от гневного грома небес?
Ужели не в силах Он будет, Всесильный,
Себя защитить от коварства ничтожных?
О, мы, увлекавшие род человека
К погибели вечной и смерти ужасной, —
(Но горе мне — сам я виновен был в этом)
Осмелимся ль снова восстать мы теперь
На их Искупителя, Бога, Мессию?
И можем ли Сына Его — Громовержца —
Погибшие, жалкие, смерти предать?
Хотим ли. блаженные некогда духи,
Прервать ко спасенью грядущему пить,
Навек у себя тем возможность отнять
К смягчению страшных и вечных терзаний?!
Мы все здесь страдаем с тобой, Сатана,
В ужаснейших муках томимся все вечно,
А ты это место проклятья и мрака
Бесстыдно и ложно пред всеми же нами
Зовешь своим царством могучим и славным.
Так точно ты ложно теперь торжествуешь,
С позором и срамом назад возвратившись
От Бога и данного людям Мессии...
Ужасен от злобы сидел Сатана
И грозно внимал Серафима словам. .
Он бросить скалою хотел в Аббадонну,
Но в гневе бессильном, повисла назад,
Как бы пораженная громом, рука.
Трясясь весь от гнева, сверкая глазами,
Три раза в душе Сатана содрогнулся,
Три раза безумно, свирепо взглянул
В лице Аббадонны — но быстро затих...
В величии строгом, стоял Серафим,
Печальный, спокойный, без злобы, пред ним..
Вдруг враг Божества, Сатаны и людей,
Встал Адрамелех и со злобой сказал:
— Тебе я отвечу громами и бурей,
О, ты, ослабевший от ужаса трус!
Пусть грозы и бури тебе отвечают!
Как смел оскорблять ты здесь высших Богов?
Дерзнет ли из мрака возвысить кто голос
Из низших духов и восстать против нас,
Иль дерзко меня с Сатаной оскорбить?
О, ежели будешь терзаться ты, низкий, —
Своими ж мечтами ты мучиться будешь.
Беги, малодушный, из области мрака,
Где царствуют Боги подземного ада;
Исчезни в пустыне и пусть там Всесильный
Создаст тебе новое царство страданья,
Где будешь внимать ты раскаянья стонам
И там ты получишь достойно бессмертье!
Исчезни презренный! Умри же там раб,
Склонив перед небом с покорностью взоры.
О, ты, среди неба восставший на Бога,
Считая Всесильного равным себе,
Создатель грядущих миров бесконечных!
Пойдем, о, могучий! Пойдем, Сатана!
О, пусть предприятия наши покажут
Весь ужас могущества нашей руки.
Пусть видят все адские, низшие духи, —
Могущество то ослепит их внезапно
И быстро сразит непокорных, как громом.
Откройтесь теперь предо мной лабиринты,
Вы, полные гибельной хитрости скрытой;
Хранится в вас верная, страшная смерть
И нет из вас нити, ведущей к исходу;
Оттуда никто не избавит Его...
Но е ели хитрости нашей избегнет,
Наставленный разумом, Он, Божества,
Тогда, перед нами сразят Его грозы,
Подобные страшной, великой грозе той,
Которою Иова мы погубили,
Любимца Его — Вседержителя Бога, —
У неба отняв его чистую душу.
Земля, трепещи перед нами, идем мы
Одеты, как бронею, смертью и адом,
И горе восставшему там против нас,
В великой той области нашего мира!..
Окончил свирепый так Адрамелех
И буйно собрание все поднялося.
Восторженно ринулись все к Сатане.
Под мощной стопою ликующих духов
Тряслась и стонала подземная пропасть,
Как бы разрушались и падали горы.
Шумели с неистовством там голоса,
Победою близкой гордясь, все кричали.
С востока на запад гремели их крики;
Ревело, как буря, собрание ада.
Предать оно жаждало смерти Мессию:
С момента создания Богом вселенной
Не видела вечность такого деянья.
Его совершители, Дух Сатана
И Адрамелех, вдруг, покинули трон.
В тот миг, когда буйно неслись по ступеням,
Неистовой злобой и мщеньем пылая,
Звенели подземного трона ступени,
Готовые рушиться в прах под стопой их,
Трещали, гремели; как скалы гранита,
Разбитые, рушатся в страшную пропасть.
Все ринулись буйно, толпою мятежной.
Далеко неслись их безумные клики.
Сопутствуя их до исхода из бездны.
За ними, с поникшим челом, в отдаленье,
Шел тихо, задумчиво, дух Аббадонна.
Он думал избегнуть сообщества дерзких
В том деле неслыханном, или погибнуть...
Вот, с этою думой подходит изгнанник
Ко входу, где Ангелы были на страже.
О! что испытал ты в тот миг, Аббадона,
Когда Абдиила увидел ты там?
Со вздохом глубоким закрыл он лице
И долго стоял в нерешимости грустной.
Хотел бы в подземную пропасть вернуться,
Желал подойти бы и к прежнему другу;
Иль думал умчаться в безвестную даль...
Так долго стоял он, в печальном раздумья,
Не зная, что делать и что предпринять!
Потом, вдруг, решился ко входу идти:
Болезненно сжалось в груди его сердце
И жгучие слезы из глаз покатились,
И скрыли от взоров небесную стражу.
Жестоко страдал в этот миг Аббадониа,
И трепет ужасный, неведомый смертным,
Потряс в нем все кости, когда проходил он.
А друг его юности, страж Абдиил,
Восторженно созданный мир созерцал —
Творение Господа, мощной десницы Того,
Кому верен остался Архангел.
Заметить не мог Аббадонну в тот миг он.
Как дивный луч солнца, блеснувший впервые,
Иль первое утро весны первобытной,
Собой озарившее все мирозданье, —
Блистателен, дивен так был Абдиил.
Но блеск лучезарный его недоступен
Глазам Аббадонны, печального духа,
И он отлетел одинокий, печальный
В безвестную даль, где тоскливо взывал:
— Ужель разлучиться со мною навеки
Ты хочешь мой светлый собрат, Абдиил?
Оставить с тоскою меня, одиноким??
О, плачьте, вы, дети небесного света, —
Не будет любить меня вновь Абдиил.
Почтите слезой состраданья меня, —
Навеки я с другом моим разлучен.
Увяньте, иссохните светлые сени,
Где мы с ним, в беседе о Боге и дружбе,
Так часто блаженные дни проводили...
Умолкните дивно журчащие воды
Потоков Эдема, где крепко и нежно
Обнявши друг друга, небесною песнью
Хвалили мы славу Предвечного Бога...
Он умер навек для меня, мной любимый!..
О, адская бездна, жилище мое!
О, ты, всех терзаний жестоких начало!
Ты, вечного мрака глубокая ночь! —
Оплачьте со мной вы потерю мою!
Пусть вопли ночные, с холмов твоих страшных,
Далеко, печально несутся в пространстве,
В тот миг, когда Бог устрашает мой дух!
Теперь я утратил надежду на все —
Он умер, собрат мой, навек для меня!!..
Болезненно, грустно стонал так один он,
Поникнув главою близ входа в миры.
Его устрашало сиянье и громы,
Несущихся мимо него Орионов.
Томимый столетья тоской неумолчной.
В себя погруженный, терзаемый думой,
Не видел он дивного строя миров, —
Теперь перед ними стоял в созерцанье
И тихо с собой рассуждал так изгнанник:
— Осмелюсь ли снова проникнуть туда,
Чрез вход благодатный, к мирам Всеблагого,
Покинув навеки то царство проклятья?
Зачем не могу я опять залететь
В отчизну прекрасную, к светлым мирам?
Бесчисленны солнца — вы, дети вселенной!
Но не был ли я уже в миг тот великий,
Когда вас Создатель из хаоса вызвал
И дал вам сияния блеск лучезарный?
О, не был ли, в миг тот, прекрасней я вас,
Когда вы всесильной рукою Творца
Рассеяны были в пространстве безбрежном?
Я лучшей блистал красотою в то время
Чем вы, лучезарные Божьи созданья.
Теперь же, стою я отверженный, мрачный,
Как ужас великого, дивного мира.
Проклятию преданный, жалкий изгнанник!
Великое небо! О небо родное!
От страха невольно в душе содрогаюсь,
Впервые величье твое созерцая!
В тебе я утратил блаженство свое,
Восстал против Вечного там я, безумец!
О, ты, благодати покой бесконечный!
Блаженная юность обители светлой,
О, где ж ты, сообщница мирных долин?
Судья мой оставил в душе утомленной
Одно удивленье и грустное чувство,
Когда вспоминать о тебе я осмелюсь.
Тож тяжкое чувство при виде вселенной...
О, если б, валяясь во прахе, я смел
Создателя имя святое призвать!
Я с радостью б нежное имя Отца,
Которым когда-то Его называл,
Тогда уступил бы им, жителям света.
О Ты. правосудный Судья всего мира!
Теперь и молить Тебя даже не смею,
Чтоб Ты одним взглядом меня осенил —
Меня, истомленного в бездне подземной
Тоской неумолчной и мрачною думой.
Отчаянье дикое! О, продолжай ты
Терзанья и муки свои совершать.
Как стал я ничтожен и как злополучен!
Увы! Но я мог бы не быть таковым!..
Тебя проклинаю я, день первобытный,
С минуты той первой, когда загорелся
Ты там, от пределов востока сияя,
Услышав Создателя мощное: «Б у д и».
Тебя проклинаю я, первое утро,
Тот миг, как бессмертные громко взывали:
«И ты также создан, собрат наш небесный!»
Зачем Ты, о вечность, тот день сотворила —
Тот день, бесконечных терзаний начало?
Но если уж быть суждено ему было —
Зачем же не быть ему мрачным, печальным,
Как Богом проклятая, вечная ночь,
Которая грозною бурей и смертью.
Кругом себя «се поражает нещадно?
Зачем не подобен тот день первобытный
Той ночи, всему сотворенному чуждой, —
Где видно одно лишь проклятие Божье?
Но, против Кого возроптал ты, погибший,
Среди всего дивного Божья созданья?
Обрушьтесь скорее вы, солнца и звезды,
И скройте меня вы от гневного взора Того,
Кто, с предвечного трона небес,
Меня устрашает карающим взглядом —
Как вечный мой враг и судья непреклонный.
О Ты, неизменный в своем правосудьи!
Ужели нет в вечности целой Твоей
Надежды и в будущем мне ко спасенью?
Божественный мой Судия! О, Отец!
Создатель мой! Бог мой!.. Безумец!!! я снова,
Томимый отчаяньем, смел называть
Его — оскорбленного мной Иегову —
Дерзнул называть именами святыми,
Которых не может отверженный грешник,
Не смеет помыслить ко век произнесть,
Без помощи высшей Спасителя мира!
Я слышу, как гром всемогущий Его
Ужасно гремит в беспредельном пространстве —
Сразит меня быстро божественный гром тот...
Отсюда умчусь я скорей — но, куда же?
Куда полечу я? Где ж скрыться могу???
Сказал — и стремительно бросился дальше
В пространство безбрежное дальних миров,
И там, отуманенный страхом невольным,
Бессмысленно смотрит в ужасную глубь.
— Ужасен Ты в гневе Своем, о, Всесильный,
И страшны, о, Боже, Твои все решенья!
Пошли мне огонь свой, подземная бездна,
Чтоб адского духа спалил тот огонь!
Но смерти напрасно просил Аббадонна —
Огонь разрушитель на зов не являлся.
Он вновь отвернулся от пропасти темной,
К мирам снова тихо полет свой направил.
Томимый тоскою, стоял он над солнцем
И с горестью глубь созерцал мирозданья.
Вращались там звезды, сияя огнями,
И к этому морю огней разноцветных,
Блуждая, планета внезапно коснулась:
Казалось, последний настал её час,
Она уж дымилась и тлела... И к ней-то
С отчаяньем ринулся дух Аббадонна,
Желая погибнуть с ней вместе на веки...
— Рассеялась быстро планета, как дым,
И с нею погибнуть не мог Аббадонна...
Все той же тоскою томимый, упал он...
Так падают быстро громадные горы,
Когда потрясаются недра земные:
Мгновенно нет признака гор величавых.
Меж тем с Сатаною дух Адрамелех
Все ближе и ближе к земле подходили
И были безмолвны и сумрачны оба.
Тревожим был каждый из них своей думой.
Вдруг Адрамелех в отдаленье увидел
Во мраке, спокойно лежащую землю.
И так, наконец, предо мною она.
Подумал он, тихо с собой рассуждая,
И дума за думой, как волны морские,
В коварной его голове закипели.
О, точно, тот мир предо мною теперь,
Которым я буду владеть без раздела,
Как вечного зла торжествующий Бог,
Когда Сатану удалить мне удастся,
Иль Бога, создавшего все, победить.
Пред всеми тогда я себя возвеличу.
Зачем же лишь землю одну я желаю?
К чему оставлять и другие миры,
Которые столько столетий живут
В блаженном покое, в пространстве небесном.
На каждой планете я смерть водворю,
До самых пределов, где царствует Вечный.
Тогда вся природа могилою будет
И будут сыны её все предо мною,
Во прахе склоняся, лежать униженно.
В то время один я торжественно буду
Владыкой иль здесь, или там восседать.
Природа, но воле моей, превратится
В могилу потом беспредельную вся,
И смехом своим оглашая пространство,
Я стану заглядывать, полный восторга,
В могилу ту страшную, полную тленья,
И если захочет Предвечный тогда, —
Пусть Он, над всемирной гробницею, вновь
Создаст для того и миры и созданья,
Чтоб смертью их снова я мог погубить.
И я, от планеты к планете летая,
Как прежде, везде соблазнять и всех буду,
С собой разрушенье и смерть приносить.
Таков ты могучий, о, Адрамелех!
О, если б тебе, наконец, удалося
Придумать, как адских духов убивать, —
Тогда бы погиб чрез тебя Сатана
И был бы тобой он в ничто обращен.
Пока ты под властью его состоишь
Не можешь исполнить ты страшного дела,
Которое было б достойно тебя.
Дух мощный и страшный поземного ада,
Вселяющий думы те Адрамелеху,
Придумай ты смерть для бессмертных Богов,
Тебя заклинаю, ты их умертви, —
Иль сам, дух, погибни, когда ты бессилен,
И власти высокой достигнуть не можешь.
Давно я стремлюсь и все мысли мои
К тому, чтобы всех их собрать и, как Боги,
Должны они выдумать смерть и — погибнуть.
Настала теперь роковая минута,
Я целую вечность о ней лишь мечтал.
Теперь же опять пробудился Всесильный
И к нам посылает Спасителя мира,
Чтоб царство, давно покоренное нами,
Отняв, покорить Своей воле Всесильной.
Пора мне исполнить решенье свое.
И ежели дух Сатана не ошибся —
Настала минута исполнить его.
Что тот человек — величайший пророк
И больший из всех появлявшихся в свете
С минуты создания Богом Адама
И Он есть Мессия, обещанный людям, —
В том дух Сатана обмануться не мог.
Победа над Ним возвеличит меня
Пред всеми Богами подземного царства
И даст мне владычество адского трона.
Деяния большие может свершить
Великая сила божественной воли
Твоей, о бессмертный дух, Адрамелех;
Но ежели прежде убью Сатану я,
Тогда исполнение большого дела,
Как раб совершить сам обязан я буду.
Пусть первый же будет Тот мной побежден,
Достигну владычества я чрез него
Над всеми Богами подземного царства.
Хотя будет трудно тебе, Сатана,
Священное тело Мессии убить,
Но это исполнить, как меньшее дело, —
Тебе уступаю, пока еще жив ты;
А сам я убью Его душу потом,
Ее погублю, уничтожу, наверно, —
Развей же усердно ты прах Его смертный...
В намерениях дерзости полных и черных
Погряз его дух; он томим был желаньем.
Грядущее знающий Бог Всемогущий
Те замыслы слышал, но — грозно молчал.
Волнуем глубокою, черною думой,
Измученный замыслом Адрамелех
Стоял незаметный на облаке черном.
Горело чело его будто в огне.
Лежала кругом его темная ночь.
Он слышал, как в мраке той ночи глухой,
Земля волновалась, шумела под ним.
Тот шум пробудил вдруг мятежного духа
И вызвал его из томительной думы.
Теперь к Сатане обратился он снова,
И быстро направились оба они
К горе Элеонской, где был Иисус
В беседе священной с друзьями Своими.
С горы смертоносная так колесница
Несется в долину и давит нежданно,
Спокойно стоящего там полководца
И армию воинов смелых его, —
Так Адрамелех с Сатаной появились
К горе Элеонской, где был Искупитель.
Над лесом кедровым едва загорелся,
Чертой золотою, денницы луч первый —
Проснулся Мессия. Его созерцали
Из солнца отжившие души отцов.
Там первенцев души — Адама и Евы —
Небесными песнями славили утро
И стройно и звучно их песни лилися:
«О день благодатный! Ты лучший из дней!
Ты будешь отныне для нас торжеством,
И чтить тебя будут все больше других;
Румяный восход твой и тихий закат
Приветствовать станут отжившие души
И все Серафимы, и неба все силы.
Лишь землю ты утром своим озаришь,
По небу твой свет пронесут орионы;
Как отблеск румяной зари долетит
До трона величия Божья твой луч.
В одежде торжественной встретим тебя,
Тебе Аллилуйя будем мы петь.
Утешил ты взоры печальные наши,
Мессию и Господа нам показав
В Его унижении в мире земном.
Прекраснейший ты из потомков Адама,
Мессия, Ты Бог и — плотской человек!
О, как отразилось в лице Твоем светлом
Подобие Бога во всей красоте.
О Ты, нам Мессию родившая Дева!
Блаженна ты будь и во веки свята;
Блаженнее Евы, праматери смертпых.
О, Евы бесчисленны смертные дети,
Но также бесчисленны их прегрешенья. —
Твой Сын же, о Дева, Один у Тебя,
Один и божественный Он человек.
Невинен и праведен Он лишь, Мессия!
Один Он, Тобою рожденный, Сын Вечный,
Никем Он не создан, как создано все!
Смотрю я с любовью блуждающим взором
На землю, тебя же не вижу, о рай мой!
Суд Божий изрек над тобой приговор:
И воды потопа тебя поглотили;
Проклятие Бога над всем тяготеет.
Тенистые, мощные где твои кедры,
Которые некогда Бог насадил?
Густая и мягкая зелень твоя,
Добра первобытного тихий приют?
Ни бури, ни грозы тебя не щадили,
Ни гибельной смерти карающий дух!
О, будь же ты раем моим — Вифлеем,
Где Дева Мария Его родила,
Ласкала, как сына, к груди прижимая.
Давидов источник, где я создана
Творцом, и впервые увидела мир.
Ты хижина, где, как младенец, в пеленках,
Он плакал и к матери тихо ласкался, —
Мне будь первобытной невинности кровом.
О, если б Тебя родила я, Мессия
В Эдеме и после моих преступлений,
Тебя родила бы Божественный Сын.
С Тобою пришла б я к Судье всего мира,
Туда, где Он был, где под Ним весь Эдем
Разверзся широкою, страшной могилой,
Где древо познанья шумело так грозно,
И гул его шума проклятьем звучал,
Как гром надо мной Вседержителя Бога.
Где пала я жертвою гибельной смерти, —
Туда я пришла б со слезами к Нему,
С Тобою, младенец мой сын, на руках,
Прижала бы к сердцу Тебя и сказала:
— Не гневайся, Господи, — Вечный Отец!
Не гневайся — мною Мессия рожден.
Ты вечен, Ты свят, поклоненья достоин!
Божественный Сын Твой от века рожден.
Ты дал Ему образ божественный Свой,
Чтоб род мой, оплаканный мной, искупить.
О, видел сам Бог мои горькие слезы,
И вы, Серафимы, их видя, считали,
Отжившие души потомков моих,
И вы, мои дети, их также считали!
О, если бы Ты не явился, Мессия,
Печальным казался б мне вечный покой мой,
И только Твоим милосердьем небесным,
И в самом страдании я научилась
Блаженство и радость спасения видеть.
Союза предвечного Ты Основатель!
Облекся ты в плоть человека теперь,
И принял, Великий Ты, смертного образ.
Ходатай! Сам Бог Ты и Ты ж человек!
Услыши молитву усердную нашу,
Священную жертву свою соверши —
Ее ты предпринял за нас добровольно,
И к смертным на землю сойти Ты решился.
О Ты, Искупитель! Судья всего мира!
Решился очистить Ты мир от греха, -
Погибшую землю Собой обновить.
Ее обнови Ты, О Боже! скорее,
Отчизну Твою и всех грешных людей,
И вновь возвращайся к небесному трону».
Так пела праматерь погибших людей.
Из сводов лучистого храма, в пространстве
Далеко неслась ее звучная песня ;
Той песни в долине внимал Иисус.
Кругом Его тихо, как будто в пустыне.
О будущем в думу он был погружен.
Предвестьем пророческим Вечного голос
Над миром земным в тишине раздавался,
И слушал тот голос Мессия, моляся.
Спускался с Масличной горы Иисус.
Среди ее стройные пальмы стояли;
Они возвышались над горной вершиной,
И облако светлое их осеняло,
Как будто бы утренним легким туманом.
Под ними Архангела встретил Мессия,
То был Иоанна небесный хранитель,
Его Рафаилом зовут в небесах.
Вокруг него веяли тихие ветры,
Они доносили к Спасителю голос,
Которого слышать не могут созданья.
— Приблизься бесплотный ко мне Рафаил,
Сказал ему, кротко взирая, Мессия,
И следуй за мною, незримый никем.
Скажи мне, как ночь ты всю эту хранил,
Избранника нашего чистую душу?
И думы какие, подобно твоим,
Носились над спящим, скажи Рафаил,
И где мой любимец теперь Иоанн?
— Его охранял я, - сказал Серафим, -
Как мы охраняем избранников первых.
Ходатай над духом его вдохновенным
Носилися тихо виденья святые,
Ему о Тебе говорили они.
О, если б ты спящим увидел его,
В Тот миг, как во сне Твой Божественный образ
Являлся отрадным виденьем ему, —
Как утра весеннего луч благотворный,
Уста осеняла святая улыбка.
Витая в пространных долинах Эдема,
Адама видал Серафим Твой, о, Боже!
И образ прекрасный праматери Евы
В том виде, как мыслью высокой Творца,
Возникнув пред ним, появились из праха,
Едва сотворенными, первые люди.
Но был их прекрасней, во сне своем тихом,
Божественный Твой ученик. Иоанн.
Он спит еще там, среди мрачных гробниц,
Где муж одержимый, стеная, лежит
И страшный, и бледный, как будто мертвец.
Костями стучит он, терзаясь жестоко.
Когда б Иоанна Ты видел, Спаситель: —
Смотря на больного в раздумье печальном,
Сочувствует с грустью он мукам больного
И сердце на части в груди его рвется.
Не мог я там более быть, о, Спаситель!
В глазах моих скорби слеза навернулась
И чувство страданья, лишь сродное духам,
Которых Ты вечными создал Господь,
Проникло болезненно в сердце мое».
И, тихо склонившись, умолк Рафаил.
Божественный — поднял Свой взор к небесам:
— Услыши, Отец мой Всесильный, Меня!
Настала минута суда Твоего —
И пусть совершается жертва святая,
И силы небес, торжествуя, ликуют;
Пусть рушится с воплем вся адская пропасть, —
Погибнет униженный враг человека!
Сказал и к гробницам пошел Искупитель.
Гробницы те были в средине горы
Иссечены в камнях разрушенных скал.
Их вход сторожили леса вековые
И путника взорам тот вход недоступен.
Когда уже полдень, роскошно сияя,
Горит над божественным градом, в тот миг
Туда лишь сомнительный свет долетает.
Там холодом веет и мрака густого
Рассеять не может мерцающий свет.
Лежал одержимый там Зама несчастный.
(На миг лишь оставил его Сатана,
Чтоб после сильнее терзанья начать).
Близ тела истлевшего сына, отец
Лежал изнуренный, а подле него
Усердно молился другой его сын
За душу давно уж умершего брата,
Которого, некогда, нежная мать,
Рыдая, к больному отцу поднесла,
Но с злобою адскою вдруг Сатана
Младенца рукою отца умертвил, —
Так страшно свершилось событие это.
— Отец мой! младенец Бенони вскричал,
И быстро от Матери вырвался он,
И бросился прямо в объятья к отцу.
О, милый отец! Обними же меня,
И крепко схватил он ручонкой своею
Отцовскую руку и к сердцу прижал.
Отец его обнял, всем телом дрожа,
И нежно малютка отца целовал,
И кротко, как агнец, ему улыбался,
Воркуя, как голубь, смотрел ему в очи;
Но вдруг одержимый, костлявой рукою,
Малютку схватил и об камень скалы
Ударил так сильно, что брызнул лишь мозг,
И с тихим хрипеньем душа отлетела,
Чиста и невинна в неведомый мир.
С тех нор неутешный горюет отец.
Теперь он близ милого праха лежит,
Рукой полумертвой хватаясь за камни
Холодной гробницы, где тлеют останки.
— О, сын мой, Бенони! Мой милый Бенони!
Взывает отец, и горячия слезы
Из глаз потухающих льются на камни.
В то время Спаситель спускался с горы.
Увидел идущего к ним Иисуса,
Вольного отца другой сын, Иоил, —
С восторгом малютка отцу говорит:
— Взгляни, о отец мой, к гробницам подходит
Великий и славный пророк, Иисус.
Со злобою слову ребенка внимает,
Глазами сверкая из щели гробниц,
Скрывавшийся в камнях дух тьмы, Сатана.
До этой минуты терзал он больного
Лишь издали, медленно, духом своим;
Теперь же, тревожимый близостью Бога,
С неистовой злобою бросился к Заму.
Несчастный поднялся и в муках жестоких,
Стеная, без чувства на землю упал.
Бороться не в силах была уже с смертью
Душа потрясенная муками в нем.
Желая избегнуть терзаний врага,
Бросался на скалы он точно безумный.
И здесь пред божественным взором Твоим,
С неистовой злобой хотел Сатана
Больного страдальца об камни разбить.
Но Ты уже был тут. Твое милосердье
Носило на крыльях могучих своих
Забытую тварь и спасало от смерти.
И враг человека, озлобленный дух,
Страшась приближенья идущего Бога,
С бессильною злобой затих, содрогаясь.
На Зама целительный взор устремил
Спаситель и сила божественной жизни
К больному от взоров Его исходила.
Душою познал одержимый страдалец
Того, Кто избавил его от мучений.
В лице полумертвом и бледном больного
Опять оживились черты человека.
Он плакал и к небу без слов он взывал;
Хотел говорить, но восторгом объятый,
Лишь что-то несвязно и тихо лепечет.
Боится страданий, но полон надежд,
Он страстно к Спасителю руки простер;
Глаза были полны слезами блаженства,
Когда Искупителя лик созерцал он.
Так точно мудрец, погруженный в себя,
Томится сомненьем о будущей жизни,
Колеблется верить он в самую вечность,
Но мысль, что разрушиться должен он в прах
Страшит, потрясая рассудок его.
И вечных законов Создателя мира
Не может ум слабый его разгадать.
Когда же вдруг в сердце проникнет надежда, —
Исчезнет сомненье; он верит в блаженство,
Которое Богом обещано нам.
Тогда он доверчиво смотрит на небо.
Как бы в благодарность за то, что он сердцем
Прочувствовав, понял глубокую тайну.
Он весел, — легко на душе его стало.
Так понял и Зама присутствие Бога,
Почувствовав близость Его всей душою.
Потом к Сатане обратился Мессия
И голосом мощным и грозным спросил:
— Дух гибельный, кто ты? Порочный и злобный,
Кто дал тебе смелость при мне так терзать
Людей, к искупленью назначенных Богом?
Глухое рыканье ответило злобно:
— Я сам Сатана и подземного мира
Я царь, и владыка духов непокорных,
Которых круг действий обширней и выше
Небесных певцов, — Серафимов бессмертных.
Когда Твоя слава, о смертный пророк,
Достигла подземного, адского трона, —
Оставил я трон и пустился на землю.
Как вихрь прилетел я, могучий и грозный,
Чтоб взором бессмертным своим Тебя видеть —
Ты должен гордиться явленьем моим...
Что́ должен придти Ты, как мира Спаситель —
Давно о том слухи небес возвещали.
Но ты человек, — Ты пророк-Боговидец,
Подобный пророкам подверженным смерти,
А мне одному лишь подвластна та смерть.
Поэтому знать не заботился я,
Что́ там совершали бессмертные все.
Но здесь я терзаю любимцев Твоих,
Чтоб праздным не быть; это видишь ты Сам.
Смотри же, как страшны созданья мои —
Предсмертные тени, на этом лице.
Теперь понесусь я к подземному царству
И след моей гибельной, мощной стопы,
Как грозное смерти дыханье, промчится.
Там будут пустыней и воды и суша,
Где я разрушительным вихрем промчусь.
Весь ад, торжествуя, пусть видит тогда
Владыку подземного царства во мне.
Но если ты хочешь творить что-нибудь, —
Твори же теперь, иль я снова здесь буду,
Чтоб царство могучее тьмы защищать!...
Умри же при мне ты, забытая тварь!
Сказал он и бросился злобно к больному, —
Но тайная сила Спасителя мира,
Как гром, поразила порыв Сатаны...
Так сила Всесильного Бога-Отца
Нисходит в миры пред падением их.
И ринулся в бездну подземную дух...
Но воды и сушу забыл превратить
Он мощной стопою своею в пустыни.
Спустился меж тем со скалы одержимый.
Так царь Ассирийский бежал от Евфрата,
Когда его светлый хранитель отвлек
Оттуда священным советом своим
И вновь небеса показал он ему.
Остался в душе его вечным страх Божий.
Его не рассеяли грозы Синая,
Ни даже и шумные воды Евфрата
Изгладить из сердца его не могли
Священного страха, вселенного Богом,
И царь Ассирийский в стенах Вавилона,
Смиренно лежал и на небо смотрел,
Моляся во прахе Предвечному Богу.
Сошел так больной к Искупителю мира
И пал со слезами к ногам Божества.
Осмелюсь ли, грешный, идти за Тобою,
Божественный муж? Освяти мою жизнь,
Которую Ты мне сейчас возвратил,
И будет чиста и безгрешна она
С Тобою, Божественный, праведный муж.
Валяясь во прахе больной говорил
И страстно к Спасителю руки вздымал.
Господь Искупитель взглянул на него
И, с чувством любви, ему кротко сказал:
— Не следуй за мною! Замедли: но после,
Когда все сойдутся на лобное место,
Тогда ты увидишь глазами своими
Надежду и радость пророков святых, —
Надежду, которую ждал Авраам.
Пока говорил Искупитель с больным,
Усердно просил Иоил Иоанна
С невинною, детскою кротостью, тихо:
Веди меня, милый, к пророку Господню.
О, пусть Он, Великий, услышит меня...
Тебе Он доступен и ты Его знаешь.
Наперсник Спасителя, тронутый просьбой,
Подводит младенца к Спасителю мира:
— Скажи, отчего же с Тобою, Великий,
Ни я, ни отец мой не можем идти? —
Печально невинный малютка спросил.
Зачем же Ты здесь остаешься так долго,
Где стынет от страха вся кровь в моих жилах,
Когда я на мертвые кости смотрю?
Пойдем же домой, о, святой человек,
Куда возвращается снова отец мой.
Служить Тебе будет с покорностью там
Моя одинокая, добрая мать.
Мы будем Тебя угощать молоком,
Душистого меду Тебе подадим
И лучшие фрукты найдешь Ты у нас.
Там много пасется овец на лугах, —
Их мягкою шерстью Тебя мы прикроем.
Когда ж возвратится к нам знойное лето, —
Тебя провожу я в прохладную тень,
Под зелень густую высоких деревьев,
В мой собственный сад, подаренный отцом...
Бенони, мой милый! О, брат мой Бенони!
Тебя оставляю в могиле я здесь...
Со мною цветов поливать ты не будешь
И бегать в минуты вечерней прохлады...
Будить ты не будешь меня поцелуем,
Когда зарумянится в небе день новый,
Когда полетят из гнезда утром птички,
Встречая восход восхитительной песней.
Взгляни же сюда, о, Великий пророк,
Здесь брат мой, Бенони, в могиле лежит...
Мессия с участьем взглянул на малютку
И с чувством глубоким сказал Иоанну:
— Утри ты малютки горячия слезы, —
Его нахожу я и чище и выше,
Чем много людей, уже виденных мною».
И долго потом с Иоанном Мессия
Беседовал тихо, его поучая,
Когда на гробницах остались они.
В тот миг Сатана через Мертвое море
Несется, окутанный облаком смрада...
Пронесся уже Иосафата долиной,
Достигнув туманной вершины Кармеля, —
С Кармеля же, далее к небу пустился.
Блуждая в пространстве, дух злобой кипел,
Созданья Творца своего созерцая :
Великую цепь, беспредельных миров,
Где было все близко, знакомо ему
Когда-то, — за тысячи тысяч веков, —
Когда Громовержец его сотворил
В сиянии чудном лучей неземных...
Хотя и теперь он дышал еще ими,
Но образ его изменился с тех пор,
И чужд он зфирному блеску небес, —
Угрюм стал он, мрачен и полон разврата..
Кометы и звезды проходят там мимо,
В величии дивном и стройном своем,
Но мрачного духа не видят они.
И стал ему страшен их блеск лучезарный.
Несется он быстро из области света
И жаждет достигнуть подземного ада.
К нему направляя свой бурный полет,
Стремительно к низшему миру спустился:
Пред ним беспредельно тянулись пространства
Не видит конца, ни начала дух падший, —
То мрачных миров отдаленная область,
Которою правит один Сатана.
Отсюда он, издали, видит мерцанье, —
То луч умирающий высших светил;
Из сферы он светлой едва долетал,
Чрез даль беспредельную темной пустыня,
Но ада оттуда дух видеть не мог.
Во тьме, отдаленной, его поместил,
От мира и светлых духов, Вседержитель, —
Вдали от Себя и от целой Вселенной.
Наш мир же так блинок Создателю-Богу...
Поэтому быть не могло к нему близко
То место проклятья и вечных мучений.
Ужасным то царство Господь сотворил, —
Для гибели вечной и казни последней...
В три бурные ночи Он создал его,
И лик свой навек от него отвратил.
У входа той бездны стояли на страже
Два Ангела, — точно два воина мощных, —
На то была воля Создателя мира.
Тем Ангелам дал Он священную силу
И мрачное место проклятья велел
Им вечно в границах его содержать,
Чтоб дух — возмутитель расширить не мог
Владений губительных, страшных своих,
Не мог чтобы вида прекрасной природы
Своим приближением он исказить.
И там, где могучий их взор сторожит
Ворота зияющей пропасти ада, —
Там путь пролегает блестящий,
Как будто два слившихся вместе ручья.
Как светлые волны, сверкает тот путь,
Ведущий в пространство безбрежного неба
И к верху, — в миры, сотворенные Богом.
Божественный путь этот луч озаряет,
Приносит он радости Ангелам света
Из высшего мира небесных красот.
Пронесся тем светлым путем Сатана
И мрачен, и злобен, в подземную пропасть.
Промчался в воротах он в смрадном тумане
И сел на высокий проклятия трон...
Все страшно, темно там кругом его было...
Незримый, на троне сидел Сатана.
Один Софоил лишь как ада Герольд
Увидел туман, поднимавшийся к верху
По черным ступеням подземного трона,
И духу, стоявшему подле, сказал:
— Вернулся ли снова в подземное царство
Властитель могучий, наш царь Сатана?
И что предвещает туман этот мрачный,
И к адскому трону возврат его тайный?
Не тем ли возвратом нам Бог угрожал?..
В то время, как ада Герольд говорил,
От темного трона, где был Сатана,
Рассеялась всюду глубокая тьма.
Отверженный злобно кругом посмотрел, —
И быстро понесся подвластный Герольд
К вершине горы, постоянно пылавшей,
Которая прежде всегда возвещала
Потоками пламя возврат Сатаны,
Все долы и скаты кругом озаряя. —
На бурных крылах, через горную пропасть,
К пылающей бездне летел Софоил.
Окрестности темные вдруг озарились,
Пылая пожаром огней разноцветных, —
И каждый увидел, в мерцанье далеком.
Сидевшего злобно, властителя ада.
Поспешно стекались все жители бездны,
Сильнейшие быстро спешили к нему,
Чтоб сесть на ступенях подземного трона...
Тебе все доступно, о муза Сиона,
Ты видишь свободно всю адскую пропасть,
Как видишь и светлый Божественный образ,
Когда наказанье он грешным дает.
Открой же, о, Муза! теперь, предо мною
Всю адскую бездну; дай голос мне сильный,
Подобный раскатам небесных громов,
Чтоб мог я, как буря , о ней возвестить.
Является первый дух Адрамелех, —
То дух ненавистный , лукавый и злобный, —
Дух более хитрый, чем сам Сатана.
В душе развращенной немолчно кипели
И зависть, и злоба к властителю ада
За то, что тот первый поднялся к восстанью,
Которое он так задумал давно.
Когда, для защиты подземного царства,
Придумает что-нибудь сам Сатана, —
И к общему делу тот дух равнодушен —
Он делает все для себя одного.
Он думает тысячи-тысяч столетий
О том, чтоб властителем сделаться ада,
Когда возбудит Сатану против Бога
Он снова к ужасной неравной войне.
Иль если удастся ему удалить
На век Сатану в беспредельность миров;
Но если ж и это ему не удастся, —
Он думает силой его победить...
Об этом задумал тогда еще дух,
Когда отложились от Бога они,
И сброшены были Им в адскую пропасть.
Тогда он последний явился. как воин,
С собою влача две доски золотые,
Как будто свои боевые доспехи.
Те доски пылали ужасным огнем
И голос его точно гром загремел,
И эхом по темному царству разнесся:
— Зачем вы , о, Боги! так быстро бежите?
Должны вы торжественно, гордо входить
В пространное царство бессмертья и славы.
Мы смело свободу свою отстояли!
Пока вас преследовал Бог и Мессия
И с ними небесные силы все Их,
Ударами новых громов вас карая,
Спокойно вошел я в Святая-Святых
И там я увидел таблицы судеб;
Читал в них великую будущность нашу...
Сбирайтесь подземного царства жильцы,
Чтоб вместе небесную хартию видеть:
Один из бессмертных, которыми ныне,
Как будто рабами, владеет Егова,
Постигнет, что сам он всесилен как Бог,
И небо оставит с друзьями своими.
Найдет себе царство в пространстве безбрежном,
И будет сначала он там с отвращеньем,
Как сам Мироздатель, изгнавший его,
Был некогда , там, одинокий и скучный,
Пока до созданья миров обнимал Один
Он, весь хаос Его окружавший.
(На то есть священная воля моя,
Так сам Иегова о том говорил).
Но дух тот, восставший, пусть вступит без страха
В подземное царство и вечную тьму.
Со временем пропасть изменится эта,
В прекраснейший мир превратится она.
И сам Сатана воссоздаст этот мир.
Но примет он план тому новому миру
От рук моих сильных, близ трона небес.
Один Я объемлю миров беспредельность,
Пространство безбрежное с их Божествами,
Моим, совершеннейшим миром и высшим.
Напрасно так Адрамелех говорил, —
Ему не поверили жители ада,
Но Бог сам услышал порочного голос:
— Тот грешник погибший, сказал Всемогущий,
Был также свидетелем славы Моей! —
И быстро суд Божий над ним совершился:
Из мертвого моря , с ужаснейшим гулом,
Пылавшая глыба из волн поднялася
И рухнулась в мутные волны назад...
Окрестности грохотом все огласились...
Та глыба низвергла вдруг Адрамелеха
В пучину кипящую гибельных вод,
Где страшная ночь продолжалась семь суток.
Лежал все то время в пучине погибший,
Но после воздвигнул он храм Божеству,
Куда золотые те доски судеб
Со страхом, как жрец, на алтарь возложил.
Хоть лжи той старинной не верил никто,
Однако приверженцы Адрамелеха —
Льстецы, как невольники в храм приходили.
Когда в нем присутствовал Адрамелех,
Они небылицам его поклонялись.
Когда ж его не было в храме том мрачном,
Смеялись с бесстыдством, смотря на таблицы... —
Явился теперь, по призыву герольда,
Из храма и с тайною злобою сел
На троне он, рядом с самим Сатаною.
Затем появился воинственный дух
С высоких вулканов, свирепый Молох.
Крутые вулканы — жилище свое —
Он цепью громадною гор окружил,
Чтоб ими себя и весь ад защищать,
Когда Громовержец в их царство сойдет, —
Егову он именем тем называет.
И часто, когда над пылающим морем,
Мерцая в тумане, день мрачный восходит, —
Все жители пропасти видят Молоха,
Стоящего с злобой на горных вершинах.
Он горы на горы кругом громоздит,
Задумчиво, в тучах угрюмо стоит
Над страшными сводами бездны подземной,
И тучами теми над адом гремит,
И вторит далекое эхо в ущельях...
Неистовый гром оглушителен, страшен...
Из сумрака бездны подземной своей,
Изгнанники неба все слышат его.
С стремительной силой, шумя, с своих гор
Пришел он к подземному трону теперь,
И трепетно воина все избегают.
Тяжелой и мрачною броней своею,
Подобно громовым раскатам, гремит, —
Пред ним потрясаются адские горы,
За ним разрушаются, падая, скалы...
Явился и мрачный потом Белиил,
Покинув леса и долины свои,
Где дух тот печальный живет одиноко.
Напрасно он трудится, бедствуя вечно,
Желая проклятья страну изменить
В мир лучший, подобный тем чудным мирам,
Которые дивно так созданы Богом.
О, Вечный! Ты смотришь с величья небес
С улыбкой глубокой, когда он стремится
Порывами бури ужасной привлечь
К источникам мрачным, бессильной рукою,
Роскошного Запада тихую свежесть.
Сердито там буря ревет, неумолчно,
Как вечная кара Всесильного Бога.
В стране безобразной и вечно туманной
На крыльях губительных носятся ветры.
Бесплодной и мертвой пустыней лежат
Обрывы над страшной, разрушенной бездной.
Был бешеной думой томим Белиил
При мысли о чудной весне беспрерывной,
Которая, будто бы светлый Архангел,
Улыбкой небесную сень озаряет.
О, как бы желал Белиил оживить
Весной благотворною мрачные долы, —
Но пусты, печальны лежат перед ним,
Покрытые ночью глубокою, нивы.
Когда появился к подземному тропу,
С тоскою, из темных лесов, Белиил,
Пылал к Всемогущему Богу он мщеньем
За то, что из райских прекрасных долин,
Был сброшен он Им в эту темную бездну,
И с каждым протекшим столетьем грозил,
Страшнее ту бездну Господь сотворить.
И ты, обитатель пучин водяных,
Увидел тревожный возврат Сатаны.
Дух вечно витающий в мертвых водах,
Ты вышел, Могог, из шумящих стремнин.
Как горы, вздымалось свирепое море,
Когда он тяжелой стопой рассекал
Кипящие волны тех гибельных вод...
Безумно Могог проклинает Творца
С минуты изгнанья мятежников падших
Из сени небесной; звучат безобразно
Проклятья Могога над бездною адской.
Проклятья те дико ревут над водами,
Ужасно всю пропасть собой оглашая.
Он, мщением вечным томимый, желал бы
Водами морскими весь ад потопить.
На почву сухую ступил он теперь,
В обрыв целый берег с горами обрушив.
Все главные духи подземного царства
Толпой собралися вокруг Сатаны;
За ними тянулись, несметным числом,
Подвластные им легионы духов.
Катились, как волны всемирного моря,
Волна за волной, разбиваясь о камни
Подножья высокой прибрежной горы, —
Так к трону изгнанники неба стекались.
Их тысячи тысяч к нему собралось.
Идут, воспевая свои злодеянья;
Но стыд и позор им готовится вечный...
Божественным громом разбитые арфы
Нестройными звуками вторят их песням.
Как плач над усопшим, несутся те звуки,
Неистовства полные визги и крики.
Восторгом неистовым, диким пылая,
Идущих толпой созерцал Сатана
И слышал все адские песни он их.
Встает он с подземного мрачного тропа,
Чтоб видеть собравшихся все легионы.
И видит в толпе отдаленной, внизу,
Он низших духов, отвергающих Бога;
С насмешкою злою на все они смотрят.
Там был и безумный владыка их, Гог, —
Он выше был всех и безумнее всех...
Они утверждают, что в мире все сон,
Игривые грезы лишь пылкой мечты.
Что видели некогда в сени небесной
Они отвергают с бесстыдством и то,
И самую сущность Всесильного Бога,
Который карает и милует грешных;
Что самая жизнь есть обманчивый сон;
Заменит ничтожество тленья ее.
С презрением смотрит на них Сатана:
Хотя ослепленный, — но чувствует он,
Что есть Всемогущий и Вечный Господь!
Поникнув главою, угрюм и безмолвен;
То в мрачную думу стоит погруженный,
То дико на павших глядит Сатана, —
И снова уходит к подземному трону.
Утихло мгновенно все в пропасти ада,
Подобно тому, как на миг затихает
В пустынных горах, перед страшною бурей.
На трон свой высокий он медленно сел,
Тревожимый черной, тяжелою думой.
Уста Сатаны вдруг как буря взревели,
Из них загремели раскаты громов,
И страшно раздался потом его голос:
— Не все ли явились вы, страшные сонмы?
Как некогда все мы томились, страдая
Три дня бесконечных в обители неба,
Ликуйте и слушайте, что вам открою,
Зачем я так долго витал на земле, —
О, духи, вам много узнать предстоит.
А также решенье узнайте мое —
Прославит величие наше оно,
А имя Еговы навек посрамит...
Скорее разрушится адская пропасть,
Скорей Он созданье свое уничтожит,
Которое некогда Сам сотворил
Из хаоса страшного ночи глубокой,
И будет опять одиноко там жить,
Чем силой принудит Себе уступить
Владычество наше над смертными всеми.
Не знали побед над собою мы Бога,
.Так будем всегда непокорны Ему,
Хотя бы он тысячи тысяч послал
Своих Примирителей противу нас;
А если б на землю сошел он Мессией,
То разве не встретил бы гнев мой Его?..
И кто же тот новый, рожденный Егова,
Который и в теле плотском человека
Хранит неизменно Свое Божество?
О ком так глубоко задумались Боги,
Как будто бы снова они обрели
Высокие думы об их Божестве,
Иль вспомнили снова прошедшие битвы?
Родится ль от смертной, подверженной тленью,
Один из Предвечных, чтоб нам облегчить
Победу, когда Он войною придет
На нас, уж отчасти известных Ему?
Возможно ли это, чтоб действуя так,
Он силою мог бы смирить Сатану?
Хоть многие здесь предо мною стоят,
Которые некогда, с страхом невольным,
Бежали в смущенье от взоров Его.
Покинув поспешно загнившия кости
Терзаемых смертных, — они ускользнули:
Стыдитесь вы, трусы, пред этим собраньем!
Все Боги здесь знают о вашем побеге!
Ничтожные! Что вас принудило к бегству?..
Кого называете вы Иисусом,
Тот, верьте, ни вас, ни меня недостоин.
И сын ли Творца Он великой вселенной?
Узнайте же кто он, назвавшийся Богом,
Явившийся гордо в народе Еврейском.
О, радуйтесь Боги, и слушайте все, —
Его я историю вам расскажу:
В народе, живущем кругом Иордана,
Когда-то давно уж пророчество было,
(Гласит так преданье времен отдаленных),
Что должен от племя их выйти Спаситель,
Который избавит народ свой от плена,
Пред всеми народами их возвеличит
И будет их царство сильнее других.
А помните вы, как за несколько лет
Пред этим, явились иные в собранье
И нам возвестили, что видели сами
Они на Фаворе ликующих сонмы.
Как чудно и стройно те Ангелы пели,
И набожно славили все Иисуса.
Внимая их пению, тучи дрожали,
И в пальмовых рощах далекое эхо
Восторженным песням тем вторило громко.
В Окрестностях дальних Фавора звучало
Воспетое имя Его — Иисус.
С горы той торжественно стел Гавриил
И гордо к Еврейке пошел в Назарет.
Как смертный, приветливо ей поклонился,
Ей именем Бога-Отца возвестил,
Что царь от нее Иудейский родится,
И будет защитником царства Давида.
Его Иисусом она назовет —
Так должен быть назван рожденный Сын Божий;
И вечно могущество будет Его,
Царя и владыки сильнейшего всех...
Вестившего голос услышала Дева.
Чему ж вы дивитесь, о, адские Боги?
Иль вас испугало, что слышите Вы?
Я видел и больше того еще сам,
Но все же ничто не смутило меня.
Я нее перед вами открою здесь смело,
Чтоб знали, как дух возвышается мой,
Когда я предвижу опасности миг.
Но можно ль опасностью это назвать,
Что смертный мечтатель, на нашей земле,
Себя называет Всесильным пред нами?..
...Вдруг гром разразился небесный над духом,
И робко кругом посмотрел Сатана,
Но скоро, оправившись, вновь продолжал:
— Рожденье высокое Божья младенца
Я сам ожидал с нетерпеньем и думал:
Мария! о, скоро из недров твоих
На землю Сын вечного Бога придет;
Скорее мгновения ока придет Он
И даже скорей самой мысли Богов,
Когда она адскою злобой пылает.
До неба возвысится быстро Твой Сын.
Теперь покрывает в своем Он величье
Одною стопою все воды морей,
Другою ж стопою всю область земную
И держит в деснице всесильной своей
Луну серебристую, жаркое солнце,
А левой рукою объемлет все звезды.
Он шествует там среди собранных бурь
С миров бесконечных и грозно карает.
Зовет нас Он громко на смертную битву...
Спасайся, беги, Сатана злополучный!
Чтоб громом всесильным не бросил тебя
Тот Вечный, за тысячу тысяч земель,
Где, Им побежденный, ты будешь без жизни
Лежать, искаженный, в пространстве безбрежном.
Так думал я... Слышите ль, адские Боги?
Но он человек, и до этой минуты
Он плачущий, слабый ребенок, как все;
Подобен он детям ничтожного праха,
Которые плачут, едва лишь родятся,
О смертности, Богом назначенной им.
Хотя воспевали рожденье Его
Святые Соборы Архангелов неба, —
Они же так часто приходят на землю,
Чтоб видеть могилы недавно умерших,
Где, некогда, рай охраняли Они,
Где мы основали владычество наше, —
И вновь со слезами родят потом
На небо и гимны святые поют,
Себя утешая... Так было теперь:
Они отлетели, оставив младенца;
Иль лучше сказать, они бросили там,
Во прахе лежащего, Господа Сил.
Поэтому Он от меня ускользнул; —
Вернее, я сам тому быть допустил.
Врага боязливого мог ли я гнать?
Свое я величие тем бы унизил.
Но я не оставил Его там свободным.
Царю и жрецу моему в Вифлееме,
Избраннику Ироду, дал приказанье
Младенцев родившихся всех убивать.
Текущая кровь, исполнителей визг
И всех матерей неутешные слезы,
Стенания страшные трупов убитых, —
И все это, вместе, ко мне возносилось,
Ко мне, как к владыке страданий и бедствий
И было приятной, достойною жертвой.
Не тень ли то Ирода вижу я там?
Откройся пред нами, отверженный грешник.
Не я ли внушил тебе страшную мысль,
Чтоб всех Вифлеемских младенцев избить?
Что может придумать Владыка небес,
Желая созданье свое защитить —
Бессмертные души — от власти моей,
Чтоб их вдохновеньем порочным своим
Не мог ослепить и своих тем владений
Расширить далеко в пространстве миров?
Твой жалобный визг и отчаянный ужас
И вопли невинно убитых тобою,
Которые умерли все, согрешая,
Тебя проклиная, с тобой и Творца, —
Бсе это отрадная жертва тому,
Кто так безусловно владеет тобою.
О, слушайте, Боги! Когда же он умер
Избранник мой Ирод и царь мой, и раб,
Назад из Египта вернулся Младенец.
Провел Он в объятиях матери нежной
Все юные годы, не знаем никем.
Ни светлой отваги порыв благородный,
Ни юности пыл не подвигнул Его
В величии полном себя показать.
О, адские Боги! Ходил Он один
Задумчив но диким морским берегам
Иль часто в пустынных лесах отдаленных
И верно задумывал что-нибудь там,
Чтоб царство подземное наше сгубить,
Иль мужество наше опять испытать
Хотел он, бродя одиноко в пустыне...
И думал не раз я, с собой рассуждая:
Скорее он занят серьезною думой,
Чем видом окрестностей диких, пустынных,
Лесов вековых и роскошных цветов,
Когда Он детьми окружает Себя
И их заставляет Создателя славить,
Который из праха Его сотворил.
Да, много бы время утратить я должен,
Когда бы помочь не хотели мне люди,
Которые в жертву приносят мне души.
Я к небу те души опять посылаю, —
Там ими Эдем населяет Создатель.
Однажды представилось мне, что Он хочет
Значенье и славу Свою показать.
Спустилось на землю величие Божье,
Когда один раз Он пришел к Иордану
В сиянии дивном небесного света.
Я видел глазами бессмертными сам
Величие то на водах Иордана.
То не был обманчивый призрак небесный, —
То было во истину Бога величье,
Подобно тому, как нисходит Оно
С небесного трона, в торжественном блеске
И тихо проходит в рядах Серафимов.
Хотело ль почтить Оно сына земли,
Иль наше внимание лишь возбудить?
Того и теперь я постигнуть не в силах!
Хотя и небесного грома раскаты
Я слышал тогда, содрогаясь невольно, —
Мне слышался голос какой-то в том громе:
„Вот Сын Мой любимый, в нем благость моя!“
— То голос Элоа наверное был.
Иль высших Престолов, меня чтоб смутить...
Но не был то голос Всесильного Бога.
Во мраке глубоком, подземного царства
Страшней надо мною звучал Его голос,
Когда Он нам Сыном Предвечным грозил.
О Сыне том вечном предсказывал также
Бродивший в пустыне угрюмый пророк
И громко на встречу к нему он взывал:
„Вот Агнец Божественный, посланный с неба
Очистить собою грехи все земные.
О, Ты, исходящий от вечности. Вечный,
Ты, бывший задолго еще до меня!
Привет мой Тебе, милосердия полный,
Тобою от блага нисходит к нам благо!
О том возвещал нам закон Моисея.
С Собой Ты приносишь, Помазанник Божий,
Нам правду святую и милость Его! “
Мечтатели так воспевают друг друга
И думы святые себе создают.
Мы слишком ничтожны, бессмертные Боги,
Чтоб скрытые тайны могли мы провидеть
От нас ли Мессию Он думает скрыть
В том образе смертном, который мы часто
Караем тяжелой и страшною смертью?
И скрыть ли Мессию, Владыку небес,
Так грозно восставшего противу лас,
Пока не достигли мы новых миров?
О ком же пророк ослепленный мечтает?
Он сам представляет себя Божеством,
Хотя Он создание праха, как все.
Он часто заснувших больных пробуждает
И их воскрешает, считая за мертвых...
Но в этом начало деяний Его,
А высшие после дела совершатся.
Он думает род человека избавить
От смерти и страшных их всех прегрешений,
С которыми люди, со дня их рожденья,
Сближаются тесно и в них возрастают.
Они возбуждают людей против Бога
И против неволи священного долга,
В котором, их совести внутренний голос
Напрасно стремится порой удержать.
Людей искупить Он мечтает от смерти, —
От смерти, подвластной одним только нам.
И вас Он искупит, отжившие души,
Которых, с минуты создания мира,
Сбирал я, как волны с всемирного моря,
Как звезд легионы, иль сонмы певцов,
Творца воспевающих вечно и робко.
Искупит из пропасти ада Он всех,
Терзаемых вечным мучением здесь,
Томимых в огне безнадежностью вечной, —
И вас Он стремится избавить от смерти.
И будем тогда мы, забывшие Бога,
Пред новым Божественным тем человеком
Валяться во прахе, подобно рабам...
К чему нас принудить не мог Саваоф
Громами всесильными, то совершит
Он в области смертной рукой безоружной!
Вставай же, отважный! И сам себя прежде
От смерти и бедствий её защити,
А после уж мертвых людей воскрешай!
Он должен погибнуть и смертью погибнуть,
Царя, Сатаны победитель могучий!
И пусть всемогущею волей Своею,
Тогда он от смерти избавит Себя.
Безжизненный труп Твой я брошу в могилу,
Где смерти дыханье Тебя исказит,
Где ночь постоянная мраком глубоким
Глаза без возврата Твои ослепит.
Смотри же! тихонько тогда я шепну,
Как там воскресают умершие люди!
Умершему слуху для звуков скажу я:
Послушай, как чудно все поле шумит,
Воскресшие ходят по нем мертвецы!..
Когда же оставит душа Его тело
И к нам она в ад обратится, быть может,
Чтоб нас непокорных и смерть победить,
— Ей голосом грома тогда я воскликну:
Спеши ты отсюда, из темного царства;
Ты здесь оковала бессмертных Богов!
Спеши! Пред тобою отворятся сами
Торжественно двери подземного ада.
Здесь хором хвалебным тебя прославляют
Отжившие души и адские боги,
Тебя воспевает вся адская бездна.
Скорее пусть землю теперь Иегова,
А с нею Его и людей вознесет
К себе, в беспредельность небесного мира,
Пока восседаю я здесь; как Властитель, —
Иль я то исполню, что словом могучим
Давно предназначив, премудро решил я!
Клянусь я, как Бог и страданий, и смерти,
Клянусь вам грядущею вечностью Бога —
Умрет Он и бренный тогда Его прах
По светлой дороге подземного ада
Развею пред взорами Вечного я...
Узнайте ж мой план и решенье мое!
Так мстит Сатана! — торжествуя сказал он
И грозно взревела вся адская пропасть!!..
Сидел в отдаленных гробницах Спаситель, —
Там с шумом слова Сатаны пронеслися...
К ногам Иисуса листок подкатился.
Червяк уже мертвый висел на листке...
Господь Всемогущий его оживил, —
Тебе ж Сатана, всеобъемлющим взором,
Как кару, послал Он презренье Свое...
И быстро над павшими суд совершился...
Вся бездна подземная вдруг потряслася,
Покрыла глубокая ночь Сатану...
И с ужасом смотрят все адские духи,
Но ада владыки не видят они.
Как будто сраженные громом небесным,
Подобно гранитным скалам онемели
Мятежные жители пропасти адской...
Внизу, подле трона, задумчив, угрюм,
Поникнув печально челом, одиноко
Сидел Серафим Абдиил-Аббадонна.
Он думал о будущем грозном своем,
В душе содрогаясь невольно от страха.
Пред ним проносилось, как будто в тумане,
Минувшее все, пережитое им.
На мрачном и грустном челе Серафима
Тоски безнадежной лежала печати;
Пред взором его, истомленным печалью,
Носились, как тени, за муками муки, —
Сливалися с вечностью эти виденья.
Припомнил теперь он блаженное время.
Когда еще чист был, невинен душою
И другом великого был Абдиила,
И как, в день восстанья, великое дело
Свершил пред линем он Создателя мира,
Мятежников бросив, решился остаться
Один; непреклонно опять возвратился
Под кров милосердный Всесильного Бога
И с тем Серафимом, великим душою,
Казалось, избегнул врага Иеговы.
Но в пламенной вдруг колеснице своей
За ними, как вихрь, Сатана возвратился,
И голос его, будто звук трубы бранной,
Все полчище грозно к себе призывал.
Все адские духи его обольстили,
Он ими, как бурею, был увлечен.
Напрасно летел за ним друг его милый,
И взором сердитым, но полным любви,
Хотел его снова к Творцу обратить.
Увы! Но безумной мечтой увлеченный,
Мечтой, что он равен Всесильному Богу,
Летел Аббадонна все дальше и дальше,
И взоров он друга понять уж не мог.:.
Пришел, как в тумане, потом к Сатане..
С тоскою глубокой, в себя погруженный,
Событье то страшное он вспоминал.
Припомнил блаженную юность. — то утро,
Когда был он создан для жизни небесной —
Предвечный их всех сотворил в одно время
Едва были созданы сонмы бессмертных,
С небесным восторгом, они, меж собою,
Беседу отрадную дружно вели:
— О, кто же мы, светлые все Серафимы?
— Откуда блаженный? — Давно ли ты создан?
— Ты видел ли прежде меня, Серафим мой?
О, точно ль живем мы? — Какою же жизнью?
— Меня обними ты, божественный друг мой,
Открой мне заветный думы свои.
...Как после спустилося, из дали светлой
Величие Бога, их всех осеняя.
И видят кругом себя там Серафимы
Несчетное воинство силы небесной.
Сребристое облако подняло всех их
К величию высшему Господа сил.
Увидев величие то пред собою,
Познали они в нем Зиждителя мира.
Той думою мучился дух Аббадонна,
Из глаз его горькия слезы лилися.
Так с гор Вифлеемских потоками кровь
Струилась, когда убивали младенцев...
Он с ужасом слушал рассказ Сатаны, —
Не вытерпел — встал, чтобы с ним говорить,
Но прежде три раза глубоко вздохнул.
Так в битве кровавой два брата, не знавши,
Сражают друг друга, потом узнают —
Когда упадают с предсмертным хрипеньем
И вздох сожаленья их грудь надрывает...
Но скоро оправившись, начал он так:
— Хотя ненавидим я буду собраньем,
Но мало заботится дух мой об этом;
Не в силах молчать я, скажу перед всеми, —
Чтоб карой ужасною Вечного Суд
Здесь также меня самого не постигнул.
Как он над тобой, Сатана, разразился.
Тебя ненавижу я всею душою,
Ужасный и гибельный дух Сатана!
Отвлек ты бессмертного духа, меня
На веки от мощной десницы Творца.
Пусть требует в том Всемогущий отчета,
Погибший, отверженный дух от тебя
За все эти страшные, вечные муки.
Здесь, в пропасти адской, средь ночи глубокой,
Среди всего сонма бессмертных духов,
Тобой соблазненные грозно восстанут...
Их стоны и вопли, как гром, раздадутся,
Как волны свирепые Мертвого моря,
Бушуя, их голос взревет на тебя...
Не буду сообщником с грешником вечным —
Отступник! — не буду участвовать я
С тобою в решении гнусном твоем,
Чтоб смерти предать Искупителя мира!
О, против Кого говорил ты, проклятый!
Не против Того ли, пред кем ты трепещешь,
Пред чьим Всемогуществом сам сознаешь
Свое все ничтожество, с ужасом робким?
А ежели смертным потомкам Адама
Творец-Вседержитель пошлет искупленье
От смерти и ада, — не ты ль помешаешь
Божественной воле Его совершиться?
Не ты ли, погибший, задумал убить
Священное тело Мессии и Бога?
Ты будто не знаешь Его Сатана?
Иль мало карали Всесильного громы
Тебя, непокорный, отверженный дух?
Еще ль на челе твоем мало следов
Осталось от гневного грома небес?
Ужели не в силах Он будет, Всесильный,
Себя защитить от коварства ничтожных?
О, мы, увлекавшие род человека
К погибели вечной и смерти ужасной, —
(Но горе мне — сам я виновен был в этом)
Осмелимся ль снова восстать мы теперь
На их Искупителя, Бога, Мессию?
И можем ли Сына Его — Громовержца —
Погибшие, жалкие, смерти предать?
Хотим ли. блаженные некогда духи,
Прервать ко спасенью грядущему пить,
Навек у себя тем возможность отнять
К смягчению страшных и вечных терзаний?!
Мы все здесь страдаем с тобой, Сатана,
В ужаснейших муках томимся все вечно,
А ты это место проклятья и мрака
Бесстыдно и ложно пред всеми же нами
Зовешь своим царством могучим и славным.
Так точно ты ложно теперь торжествуешь,
С позором и срамом назад возвратившись
От Бога и данного людям Мессии...
Ужасен от злобы сидел Сатана
И грозно внимал Серафима словам. .
Он бросить скалою хотел в Аббадонну,
Но в гневе бессильном, повисла назад,
Как бы пораженная громом, рука.
Трясясь весь от гнева, сверкая глазами,
Три раза в душе Сатана содрогнулся,
Три раза безумно, свирепо взглянул
В лице Аббадонны — но быстро затих...
В величии строгом, стоял Серафим,
Печальный, спокойный, без злобы, пред ним..
Вдруг враг Божества, Сатаны и людей,
Встал Адрамелех и со злобой сказал:
— Тебе я отвечу громами и бурей,
О, ты, ослабевший от ужаса трус!
Пусть грозы и бури тебе отвечают!
Как смел оскорблять ты здесь высших Богов?
Дерзнет ли из мрака возвысить кто голос
Из низших духов и восстать против нас,
Иль дерзко меня с Сатаной оскорбить?
О, ежели будешь терзаться ты, низкий, —
Своими ж мечтами ты мучиться будешь.
Беги, малодушный, из области мрака,
Где царствуют Боги подземного ада;
Исчезни в пустыне и пусть там Всесильный
Создаст тебе новое царство страданья,
Где будешь внимать ты раскаянья стонам
И там ты получишь достойно бессмертье!
Исчезни презренный! Умри же там раб,
Склонив перед небом с покорностью взоры.
О, ты, среди неба восставший на Бога,
Считая Всесильного равным себе,
Создатель грядущих миров бесконечных!
Пойдем, о, могучий! Пойдем, Сатана!
О, пусть предприятия наши покажут
Весь ужас могущества нашей руки.
Пусть видят все адские, низшие духи, —
Могущество то ослепит их внезапно
И быстро сразит непокорных, как громом.
Откройтесь теперь предо мной лабиринты,
Вы, полные гибельной хитрости скрытой;
Хранится в вас верная, страшная смерть
И нет из вас нити, ведущей к исходу;
Оттуда никто не избавит Его...
Но е ели хитрости нашей избегнет,
Наставленный разумом, Он, Божества,
Тогда, перед нами сразят Его грозы,
Подобные страшной, великой грозе той,
Которою Иова мы погубили,
Любимца Его — Вседержителя Бога, —
У неба отняв его чистую душу.
Земля, трепещи перед нами, идем мы
Одеты, как бронею, смертью и адом,
И горе восставшему там против нас,
В великой той области нашего мира!..
Окончил свирепый так Адрамелех
И буйно собрание все поднялося.
Восторженно ринулись все к Сатане.
Под мощной стопою ликующих духов
Тряслась и стонала подземная пропасть,
Как бы разрушались и падали горы.
Шумели с неистовством там голоса,
Победою близкой гордясь, все кричали.
С востока на запад гремели их крики;
Ревело, как буря, собрание ада.
Предать оно жаждало смерти Мессию:
С момента создания Богом вселенной
Не видела вечность такого деянья.
Его совершители, Дух Сатана
И Адрамелех, вдруг, покинули трон.
В тот миг, когда буйно неслись по ступеням,
Неистовой злобой и мщеньем пылая,
Звенели подземного трона ступени,
Готовые рушиться в прах под стопой их,
Трещали, гремели; как скалы гранита,
Разбитые, рушатся в страшную пропасть.
Все ринулись буйно, толпою мятежной.
Далеко неслись их безумные клики.
Сопутствуя их до исхода из бездны.
За ними, с поникшим челом, в отдаленье,
Шел тихо, задумчиво, дух Аббадонна.
Он думал избегнуть сообщества дерзких
В том деле неслыханном, или погибнуть...
Вот, с этою думой подходит изгнанник
Ко входу, где Ангелы были на страже.
О! что испытал ты в тот миг, Аббадона,
Когда Абдиила увидел ты там?
Со вздохом глубоким закрыл он лице
И долго стоял в нерешимости грустной.
Хотел бы в подземную пропасть вернуться,
Желал подойти бы и к прежнему другу;
Иль думал умчаться в безвестную даль...
Так долго стоял он, в печальном раздумья,
Не зная, что делать и что предпринять!
Потом, вдруг, решился ко входу идти:
Болезненно сжалось в груди его сердце
И жгучие слезы из глаз покатились,
И скрыли от взоров небесную стражу.
Жестоко страдал в этот миг Аббадониа,
И трепет ужасный, неведомый смертным,
Потряс в нем все кости, когда проходил он.
А друг его юности, страж Абдиил,
Восторженно созданный мир созерцал —
Творение Господа, мощной десницы Того,
Кому верен остался Архангел.
Заметить не мог Аббадонну в тот миг он.
Как дивный луч солнца, блеснувший впервые,
Иль первое утро весны первобытной,
Собой озарившее все мирозданье, —
Блистателен, дивен так был Абдиил.
Но блеск лучезарный его недоступен
Глазам Аббадонны, печального духа,
И он отлетел одинокий, печальный
В безвестную даль, где тоскливо взывал:
— Ужель разлучиться со мною навеки
Ты хочешь мой светлый собрат, Абдиил?
Оставить с тоскою меня, одиноким??
О, плачьте, вы, дети небесного света, —
Не будет любить меня вновь Абдиил.
Почтите слезой состраданья меня, —
Навеки я с другом моим разлучен.
Увяньте, иссохните светлые сени,
Где мы с ним, в беседе о Боге и дружбе,
Так часто блаженные дни проводили...
Умолкните дивно журчащие воды
Потоков Эдема, где крепко и нежно
Обнявши друг друга, небесною песнью
Хвалили мы славу Предвечного Бога...
Он умер навек для меня, мной любимый!..
О, адская бездна, жилище мое!
О, ты, всех терзаний жестоких начало!
Ты, вечного мрака глубокая ночь! —
Оплачьте со мной вы потерю мою!
Пусть вопли ночные, с холмов твоих страшных,
Далеко, печально несутся в пространстве,
В тот миг, когда Бог устрашает мой дух!
Теперь я утратил надежду на все —
Он умер, собрат мой, навек для меня!!..
Болезненно, грустно стонал так один он,
Поникнув главою близ входа в миры.
Его устрашало сиянье и громы,
Несущихся мимо него Орионов.
Томимый столетья тоской неумолчной.
В себя погруженный, терзаемый думой,
Не видел он дивного строя миров, —
Теперь перед ними стоял в созерцанье
И тихо с собой рассуждал так изгнанник:
— Осмелюсь ли снова проникнуть туда,
Чрез вход благодатный, к мирам Всеблагого,
Покинув навеки то царство проклятья?
Зачем не могу я опять залететь
В отчизну прекрасную, к светлым мирам?
Бесчисленны солнца — вы, дети вселенной!
Но не был ли я уже в миг тот великий,
Когда вас Создатель из хаоса вызвал
И дал вам сияния блеск лучезарный?
О, не был ли, в миг тот, прекрасней я вас,
Когда вы всесильной рукою Творца
Рассеяны были в пространстве безбрежном?
Я лучшей блистал красотою в то время
Чем вы, лучезарные Божьи созданья.
Теперь же, стою я отверженный, мрачный,
Как ужас великого, дивного мира.
Проклятию преданный, жалкий изгнанник!
Великое небо! О небо родное!
От страха невольно в душе содрогаюсь,
Впервые величье твое созерцая!
В тебе я утратил блаженство свое,
Восстал против Вечного там я, безумец!
О, ты, благодати покой бесконечный!
Блаженная юность обители светлой,
О, где ж ты, сообщница мирных долин?
Судья мой оставил в душе утомленной
Одно удивленье и грустное чувство,
Когда вспоминать о тебе я осмелюсь.
Тож тяжкое чувство при виде вселенной...
О, если б, валяясь во прахе, я смел
Создателя имя святое призвать!
Я с радостью б нежное имя Отца,
Которым когда-то Его называл,
Тогда уступил бы им, жителям света.
О Ты. правосудный Судья всего мира!
Теперь и молить Тебя даже не смею,
Чтоб Ты одним взглядом меня осенил —
Меня, истомленного в бездне подземной
Тоской неумолчной и мрачною думой.
Отчаянье дикое! О, продолжай ты
Терзанья и муки свои совершать.
Как стал я ничтожен и как злополучен!
Увы! Но я мог бы не быть таковым!..
Тебя проклинаю я, день первобытный,
С минуты той первой, когда загорелся
Ты там, от пределов востока сияя,
Услышав Создателя мощное: «Б у д и».
Тебя проклинаю я, первое утро,
Тот миг, как бессмертные громко взывали:
«И ты также создан, собрат наш небесный!»
Зачем Ты, о вечность, тот день сотворила —
Тот день, бесконечных терзаний начало?
Но если уж быть суждено ему было —
Зачем же не быть ему мрачным, печальным,
Как Богом проклятая, вечная ночь,
Которая грозною бурей и смертью.
Кругом себя «се поражает нещадно?
Зачем не подобен тот день первобытный
Той ночи, всему сотворенному чуждой, —
Где видно одно лишь проклятие Божье?
Но, против Кого возроптал ты, погибший,
Среди всего дивного Божья созданья?
Обрушьтесь скорее вы, солнца и звезды,
И скройте меня вы от гневного взора Того,
Кто, с предвечного трона небес,
Меня устрашает карающим взглядом —
Как вечный мой враг и судья непреклонный.
О Ты, неизменный в своем правосудьи!
Ужели нет в вечности целой Твоей
Надежды и в будущем мне ко спасенью?
Божественный мой Судия! О, Отец!
Создатель мой! Бог мой!.. Безумец!!! я снова,
Томимый отчаяньем, смел называть
Его — оскорбленного мной Иегову —
Дерзнул называть именами святыми,
Которых не может отверженный грешник,
Не смеет помыслить ко век произнесть,
Без помощи высшей Спасителя мира!
Я слышу, как гром всемогущий Его
Ужасно гремит в беспредельном пространстве —
Сразит меня быстро божественный гром тот...
Отсюда умчусь я скорей — но, куда же?
Куда полечу я? Где ж скрыться могу???
Сказал — и стремительно бросился дальше
В пространство безбрежное дальних миров,
И там, отуманенный страхом невольным,
Бессмысленно смотрит в ужасную глубь.
— Ужасен Ты в гневе Своем, о, Всесильный,
И страшны, о, Боже, Твои все решенья!
Пошли мне огонь свой, подземная бездна,
Чтоб адского духа спалил тот огонь!
Но смерти напрасно просил Аббадонна —
Огонь разрушитель на зов не являлся.
Он вновь отвернулся от пропасти темной,
К мирам снова тихо полет свой направил.
Томимый тоскою, стоял он над солнцем
И с горестью глубь созерцал мирозданья.
Вращались там звезды, сияя огнями,
И к этому морю огней разноцветных,
Блуждая, планета внезапно коснулась:
Казалось, последний настал её час,
Она уж дымилась и тлела... И к ней-то
С отчаяньем ринулся дух Аббадонна,
Желая погибнуть с ней вместе на веки...
— Рассеялась быстро планета, как дым,
И с нею погибнуть не мог Аббадонна...
Все той же тоскою томимый, упал он...
Так падают быстро громадные горы,
Когда потрясаются недра земные:
Мгновенно нет признака гор величавых.
Меж тем с Сатаною дух Адрамелех
Все ближе и ближе к земле подходили
И были безмолвны и сумрачны оба.
Тревожим был каждый из них своей думой.
Вдруг Адрамелех в отдаленье увидел
Во мраке, спокойно лежащую землю.
И так, наконец, предо мною она.
Подумал он, тихо с собой рассуждая,
И дума за думой, как волны морские,
В коварной его голове закипели.
О, точно, тот мир предо мною теперь,
Которым я буду владеть без раздела,
Как вечного зла торжествующий Бог,
Когда Сатану удалить мне удастся,
Иль Бога, создавшего все, победить.
Пред всеми тогда я себя возвеличу.
Зачем же лишь землю одну я желаю?
К чему оставлять и другие миры,
Которые столько столетий живут
В блаженном покое, в пространстве небесном.
На каждой планете я смерть водворю,
До самых пределов, где царствует Вечный.
Тогда вся природа могилою будет
И будут сыны её все предо мною,
Во прахе склоняся, лежать униженно.
В то время один я торжественно буду
Владыкой иль здесь, или там восседать.
Природа, но воле моей, превратится
В могилу потом беспредельную вся,
И смехом своим оглашая пространство,
Я стану заглядывать, полный восторга,
В могилу ту страшную, полную тленья,
И если захочет Предвечный тогда, —
Пусть Он, над всемирной гробницею, вновь
Создаст для того и миры и созданья,
Чтоб смертью их снова я мог погубить.
И я, от планеты к планете летая,
Как прежде, везде соблазнять и всех буду,
С собой разрушенье и смерть приносить.
Таков ты могучий, о, Адрамелех!
О, если б тебе, наконец, удалося
Придумать, как адских духов убивать, —
Тогда бы погиб чрез тебя Сатана
И был бы тобой он в ничто обращен.
Пока ты под властью его состоишь
Не можешь исполнить ты страшного дела,
Которое было б достойно тебя.
Дух мощный и страшный поземного ада,
Вселяющий думы те Адрамелеху,
Придумай ты смерть для бессмертных Богов,
Тебя заклинаю, ты их умертви, —
Иль сам, дух, погибни, когда ты бессилен,
И власти высокой достигнуть не можешь.
Давно я стремлюсь и все мысли мои
К тому, чтобы всех их собрать и, как Боги,
Должны они выдумать смерть и — погибнуть.
Настала теперь роковая минута,
Я целую вечность о ней лишь мечтал.
Теперь же опять пробудился Всесильный
И к нам посылает Спасителя мира,
Чтоб царство, давно покоренное нами,
Отняв, покорить Своей воле Всесильной.
Пора мне исполнить решенье свое.
И ежели дух Сатана не ошибся —
Настала минута исполнить его.
Что тот человек — величайший пророк
И больший из всех появлявшихся в свете
С минуты создания Богом Адама
И Он есть Мессия, обещанный людям, —
В том дух Сатана обмануться не мог.
Победа над Ним возвеличит меня
Пред всеми Богами подземного царства
И даст мне владычество адского трона.
Деяния большие может свершить
Великая сила божественной воли
Твоей, о бессмертный дух, Адрамелех;
Но ежели прежде убью Сатану я,
Тогда исполнение большого дела,
Как раб совершить сам обязан я буду.
Пусть первый же будет Тот мной побежден,
Достигну владычества я чрез него
Над всеми Богами подземного царства.
Хотя будет трудно тебе, Сатана,
Священное тело Мессии убить,
Но это исполнить, как меньшее дело, —
Тебе уступаю, пока еще жив ты;
А сам я убью Его душу потом,
Ее погублю, уничтожу, наверно, —
Развей же усердно ты прах Его смертный...
В намерениях дерзости полных и черных
Погряз его дух; он томим был желаньем.
Грядущее знающий Бог Всемогущий
Те замыслы слышал, но — грозно молчал.
Волнуем глубокою, черною думой,
Измученный замыслом Адрамелех
Стоял незаметный на облаке черном.
Горело чело его будто в огне.
Лежала кругом его темная ночь.
Он слышал, как в мраке той ночи глухой,
Земля волновалась, шумела под ним.
Тот шум пробудил вдруг мятежного духа
И вызвал его из томительной думы.
Теперь к Сатане обратился он снова,
И быстро направились оба они
К горе Элеонской, где был Иисус
В беседе священной с друзьями Своими.
С горы смертоносная так колесница
Несется в долину и давит нежданно,
Спокойно стоящего там полководца
И армию воинов смелых его, —
Так Адрамелех с Сатаной появились
К горе Элеонской, где был Искупитель.
Над лесом кедровым едва загорелся,
Чертой золотою, денницы луч первый —
Проснулся Мессия. Его созерцали
Из солнца отжившие души отцов.
Там первенцев души — Адама и Евы —
Небесными песнями славили утро
И стройно и звучно их песни лилися:
«О день благодатный! Ты лучший из дней!
Ты будешь отныне для нас торжеством,
И чтить тебя будут все больше других;
Румяный восход твой и тихий закат
Приветствовать станут отжившие души
И все Серафимы, и неба все силы.
Лишь землю ты утром своим озаришь,
По небу твой свет пронесут орионы;
Как отблеск румяной зари долетит
До трона величия Божья твой луч.
В одежде торжественной встретим тебя,
Тебе Аллилуйя будем мы петь.
Утешил ты взоры печальные наши,
Мессию и Господа нам показав
В Его унижении в мире земном.
Прекраснейший ты из потомков Адама,
Мессия, Ты Бог и — плотской человек!
О, как отразилось в лице Твоем светлом
Подобие Бога во всей красоте.
О Ты, нам Мессию родившая Дева!
Блаженна ты будь и во веки свята;
Блаженнее Евы, праматери смертпых.
О, Евы бесчисленны смертные дети,
Но также бесчисленны их прегрешенья. —
Твой Сын же, о Дева, Один у Тебя,
Один и божественный Он человек.
Невинен и праведен Он лишь, Мессия!
Один Он, Тобою рожденный, Сын Вечный,
Никем Он не создан, как создано все!
Смотрю я с любовью блуждающим взором
На землю, тебя же не вижу, о рай мой!
Суд Божий изрек над тобой приговор:
И воды потопа тебя поглотили;
Проклятие Бога над всем тяготеет.
Тенистые, мощные где твои кедры,
Которые некогда Бог насадил?
Густая и мягкая зелень твоя,
Добра первобытного тихий приют?
Ни бури, ни грозы тебя не щадили,
Ни гибельной смерти карающий дух!
О, будь же ты раем моим — Вифлеем,
Где Дева Мария Его родила,
Ласкала, как сына, к груди прижимая.
Давидов источник, где я создана
Творцом, и впервые увидела мир.
Ты хижина, где, как младенец, в пеленках,
Он плакал и к матери тихо ласкался, —
Мне будь первобытной невинности кровом.
О, если б Тебя родила я, Мессия
В Эдеме и после моих преступлений,
Тебя родила бы Божественный Сын.
С Тобою пришла б я к Судье всего мира,
Туда, где Он был, где под Ним весь Эдем
Разверзся широкою, страшной могилой,
Где древо познанья шумело так грозно,
И гул его шума проклятьем звучал,
Как гром надо мной Вседержителя Бога.
Где пала я жертвою гибельной смерти, —
Туда я пришла б со слезами к Нему,
С Тобою, младенец мой сын, на руках,
Прижала бы к сердцу Тебя и сказала:
— Не гневайся, Господи, — Вечный Отец!
Не гневайся — мною Мессия рожден.
Ты вечен, Ты свят, поклоненья достоин!
Божественный Сын Твой от века рожден.
Ты дал Ему образ божественный Свой,
Чтоб род мой, оплаканный мной, искупить.
О, видел сам Бог мои горькие слезы,
И вы, Серафимы, их видя, считали,
Отжившие души потомков моих,
И вы, мои дети, их также считали!
О, если бы Ты не явился, Мессия,
Печальным казался б мне вечный покой мой,
И только Твоим милосердьем небесным,
И в самом страдании я научилась
Блаженство и радость спасения видеть.
Союза предвечного Ты Основатель!
Облекся ты в плоть человека теперь,
И принял, Великий Ты, смертного образ.
Ходатай! Сам Бог Ты и Ты ж человек!
Услыши молитву усердную нашу,
Священную жертву свою соверши —
Ее ты предпринял за нас добровольно,
И к смертным на землю сойти Ты решился.
О Ты, Искупитель! Судья всего мира!
Решился очистить Ты мир от греха, -
Погибшую землю Собой обновить.
Ее обнови Ты, О Боже! скорее,
Отчизну Твою и всех грешных людей,
И вновь возвращайся к небесному трону».
Так пела праматерь погибших людей.
Из сводов лучистого храма, в пространстве
Далеко неслась ее звучная песня ;
Той песни в долине внимал Иисус.
Кругом Его тихо, как будто в пустыне.
О будущем в думу он был погружен.
Предвестьем пророческим Вечного голос
Над миром земным в тишине раздавался,
И слушал тот голос Мессия, моляся.
Спускался с Масличной горы Иисус.
Среди ее стройные пальмы стояли;
Они возвышались над горной вершиной,
И облако светлое их осеняло,
Как будто бы утренним легким туманом.
Под ними Архангела встретил Мессия,
То был Иоанна небесный хранитель,
Его Рафаилом зовут в небесах.
Вокруг него веяли тихие ветры,
Они доносили к Спасителю голос,
Которого слышать не могут созданья.
— Приблизься бесплотный ко мне Рафаил,
Сказал ему, кротко взирая, Мессия,
И следуй за мною, незримый никем.
Скажи мне, как ночь ты всю эту хранил,
Избранника нашего чистую душу?
И думы какие, подобно твоим,
Носились над спящим, скажи Рафаил,
И где мой любимец теперь Иоанн?
— Его охранял я, - сказал Серафим, -
Как мы охраняем избранников первых.
Ходатай над духом его вдохновенным
Носилися тихо виденья святые,
Ему о Тебе говорили они.
О, если б ты спящим увидел его,
В Тот миг, как во сне Твой Божественный образ
Являлся отрадным виденьем ему, —
Как утра весеннего луч благотворный,
Уста осеняла святая улыбка.
Витая в пространных долинах Эдема,
Адама видал Серафим Твой, о, Боже!
И образ прекрасный праматери Евы
В том виде, как мыслью высокой Творца,
Возникнув пред ним, появились из праха,
Едва сотворенными, первые люди.
Но был их прекрасней, во сне своем тихом,
Божественный Твой ученик. Иоанн.
Он спит еще там, среди мрачных гробниц,
Где муж одержимый, стеная, лежит
И страшный, и бледный, как будто мертвец.
Костями стучит он, терзаясь жестоко.
Когда б Иоанна Ты видел, Спаситель: —
Смотря на больного в раздумье печальном,
Сочувствует с грустью он мукам больного
И сердце на части в груди его рвется.
Не мог я там более быть, о, Спаситель!
В глазах моих скорби слеза навернулась
И чувство страданья, лишь сродное духам,
Которых Ты вечными создал Господь,
Проникло болезненно в сердце мое».
И, тихо склонившись, умолк Рафаил.
Божественный — поднял Свой взор к небесам:
— Услыши, Отец мой Всесильный, Меня!
Настала минута суда Твоего —
И пусть совершается жертва святая,
И силы небес, торжествуя, ликуют;
Пусть рушится с воплем вся адская пропасть, —
Погибнет униженный враг человека!
Сказал и к гробницам пошел Искупитель.
Гробницы те были в средине горы
Иссечены в камнях разрушенных скал.
Их вход сторожили леса вековые
И путника взорам тот вход недоступен.
Когда уже полдень, роскошно сияя,
Горит над божественным градом, в тот миг
Туда лишь сомнительный свет долетает.
Там холодом веет и мрака густого
Рассеять не может мерцающий свет.
Лежал одержимый там Зама несчастный.
(На миг лишь оставил его Сатана,
Чтоб после сильнее терзанья начать).
Близ тела истлевшего сына, отец
Лежал изнуренный, а подле него
Усердно молился другой его сын
За душу давно уж умершего брата,
Которого, некогда, нежная мать,
Рыдая, к больному отцу поднесла,
Но с злобою адскою вдруг Сатана
Младенца рукою отца умертвил, —
Так страшно свершилось событие это.
— Отец мой! младенец Бенони вскричал,
И быстро от Матери вырвался он,
И бросился прямо в объятья к отцу.
О, милый отец! Обними же меня,
И крепко схватил он ручонкой своею
Отцовскую руку и к сердцу прижал.
Отец его обнял, всем телом дрожа,
И нежно малютка отца целовал,
И кротко, как агнец, ему улыбался,
Воркуя, как голубь, смотрел ему в очи;
Но вдруг одержимый, костлявой рукою,
Малютку схватил и об камень скалы
Ударил так сильно, что брызнул лишь мозг,
И с тихим хрипеньем душа отлетела,
Чиста и невинна в неведомый мир.
С тех нор неутешный горюет отец.
Теперь он близ милого праха лежит,
Рукой полумертвой хватаясь за камни
Холодной гробницы, где тлеют останки.
— О, сын мой, Бенони! Мой милый Бенони!
Взывает отец, и горячия слезы
Из глаз потухающих льются на камни.
В то время Спаситель спускался с горы.
Увидел идущего к ним Иисуса,
Вольного отца другой сын, Иоил, —
С восторгом малютка отцу говорит:
— Взгляни, о отец мой, к гробницам подходит
Великий и славный пророк, Иисус.
Со злобою слову ребенка внимает,
Глазами сверкая из щели гробниц,
Скрывавшийся в камнях дух тьмы, Сатана.
До этой минуты терзал он больного
Лишь издали, медленно, духом своим;
Теперь же, тревожимый близостью Бога,
С неистовой злобою бросился к Заму.
Несчастный поднялся и в муках жестоких,
Стеная, без чувства на землю упал.
Бороться не в силах была уже с смертью
Душа потрясенная муками в нем.
Желая избегнуть терзаний врага,
Бросался на скалы он точно безумный.
И здесь пред божественным взором Твоим,
С неистовой злобой хотел Сатана
Больного страдальца об камни разбить.
Но Ты уже был тут. Твое милосердье
Носило на крыльях могучих своих
Забытую тварь и спасало от смерти.
И враг человека, озлобленный дух,
Страшась приближенья идущего Бога,
С бессильною злобой затих, содрогаясь.
На Зама целительный взор устремил
Спаситель и сила божественной жизни
К больному от взоров Его исходила.
Душою познал одержимый страдалец
Того, Кто избавил его от мучений.
В лице полумертвом и бледном больного
Опять оживились черты человека.
Он плакал и к небу без слов он взывал;
Хотел говорить, но восторгом объятый,
Лишь что-то несвязно и тихо лепечет.
Боится страданий, но полон надежд,
Он страстно к Спасителю руки простер;
Глаза были полны слезами блаженства,
Когда Искупителя лик созерцал он.
Так точно мудрец, погруженный в себя,
Томится сомненьем о будущей жизни,
Колеблется верить он в самую вечность,
Но мысль, что разрушиться должен он в прах
Страшит, потрясая рассудок его.
И вечных законов Создателя мира
Не может ум слабый его разгадать.
Когда же вдруг в сердце проникнет надежда, —
Исчезнет сомненье; он верит в блаженство,
Которое Богом обещано нам.
Тогда он доверчиво смотрит на небо.
Как бы в благодарность за то, что он сердцем
Прочувствовав, понял глубокую тайну.
Он весел, — легко на душе его стало.
Так понял и Зама присутствие Бога,
Почувствовав близость Его всей душою.
Потом к Сатане обратился Мессия
И голосом мощным и грозным спросил:
— Дух гибельный, кто ты? Порочный и злобный,
Кто дал тебе смелость при мне так терзать
Людей, к искупленью назначенных Богом?
Глухое рыканье ответило злобно:
— Я сам Сатана и подземного мира
Я царь, и владыка духов непокорных,
Которых круг действий обширней и выше
Небесных певцов, — Серафимов бессмертных.
Когда Твоя слава, о смертный пророк,
Достигла подземного, адского трона, —
Оставил я трон и пустился на землю.
Как вихрь прилетел я, могучий и грозный,
Чтоб взором бессмертным своим Тебя видеть —
Ты должен гордиться явленьем моим...
Что́ должен придти Ты, как мира Спаситель —
Давно о том слухи небес возвещали.
Но ты человек, — Ты пророк-Боговидец,
Подобный пророкам подверженным смерти,
А мне одному лишь подвластна та смерть.
Поэтому знать не заботился я,
Что́ там совершали бессмертные все.
Но здесь я терзаю любимцев Твоих,
Чтоб праздным не быть; это видишь ты Сам.
Смотри же, как страшны созданья мои —
Предсмертные тени, на этом лице.
Теперь понесусь я к подземному царству
И след моей гибельной, мощной стопы,
Как грозное смерти дыханье, промчится.
Там будут пустыней и воды и суша,
Где я разрушительным вихрем промчусь.
Весь ад, торжествуя, пусть видит тогда
Владыку подземного царства во мне.
Но если ты хочешь творить что-нибудь, —
Твори же теперь, иль я снова здесь буду,
Чтоб царство могучее тьмы защищать!...
Умри же при мне ты, забытая тварь!
Сказал он и бросился злобно к больному, —
Но тайная сила Спасителя мира,
Как гром, поразила порыв Сатаны...
Так сила Всесильного Бога-Отца
Нисходит в миры пред падением их.
И ринулся в бездну подземную дух...
Но воды и сушу забыл превратить
Он мощной стопою своею в пустыни.
Спустился меж тем со скалы одержимый.
Так царь Ассирийский бежал от Евфрата,
Когда его светлый хранитель отвлек
Оттуда священным советом своим
И вновь небеса показал он ему.
Остался в душе его вечным страх Божий.
Его не рассеяли грозы Синая,
Ни даже и шумные воды Евфрата
Изгладить из сердца его не могли
Священного страха, вселенного Богом,
И царь Ассирийский в стенах Вавилона,
Смиренно лежал и на небо смотрел,
Моляся во прахе Предвечному Богу.
Сошел так больной к Искупителю мира
И пал со слезами к ногам Божества.
Осмелюсь ли, грешный, идти за Тобою,
Божественный муж? Освяти мою жизнь,
Которую Ты мне сейчас возвратил,
И будет чиста и безгрешна она
С Тобою, Божественный, праведный муж.
Валяясь во прахе больной говорил
И страстно к Спасителю руки вздымал.
Господь Искупитель взглянул на него
И, с чувством любви, ему кротко сказал:
— Не следуй за мною! Замедли: но после,
Когда все сойдутся на лобное место,
Тогда ты увидишь глазами своими
Надежду и радость пророков святых, —
Надежду, которую ждал Авраам.
Пока говорил Искупитель с больным,
Усердно просил Иоил Иоанна
С невинною, детскою кротостью, тихо:
Веди меня, милый, к пророку Господню.
О, пусть Он, Великий, услышит меня...
Тебе Он доступен и ты Его знаешь.
Наперсник Спасителя, тронутый просьбой,
Подводит младенца к Спасителю мира:
— Скажи, отчего же с Тобою, Великий,
Ни я, ни отец мой не можем идти? —
Печально невинный малютка спросил.
Зачем же Ты здесь остаешься так долго,
Где стынет от страха вся кровь в моих жилах,
Когда я на мертвые кости смотрю?
Пойдем же домой, о, святой человек,
Куда возвращается снова отец мой.
Служить Тебе будет с покорностью там
Моя одинокая, добрая мать.
Мы будем Тебя угощать молоком,
Душистого меду Тебе подадим
И лучшие фрукты найдешь Ты у нас.
Там много пасется овец на лугах, —
Их мягкою шерстью Тебя мы прикроем.
Когда ж возвратится к нам знойное лето, —
Тебя провожу я в прохладную тень,
Под зелень густую высоких деревьев,
В мой собственный сад, подаренный отцом...
Бенони, мой милый! О, брат мой Бенони!
Тебя оставляю в могиле я здесь...
Со мною цветов поливать ты не будешь
И бегать в минуты вечерней прохлады...
Будить ты не будешь меня поцелуем,
Когда зарумянится в небе день новый,
Когда полетят из гнезда утром птички,
Встречая восход восхитительной песней.
Взгляни же сюда, о, Великий пророк,
Здесь брат мой, Бенони, в могиле лежит...
Мессия с участьем взглянул на малютку
И с чувством глубоким сказал Иоанну:
— Утри ты малютки горячия слезы, —
Его нахожу я и чище и выше,
Чем много людей, уже виденных мною».
И долго потом с Иоанном Мессия
Беседовал тихо, его поучая,
Когда на гробницах остались они.
В тот миг Сатана через Мертвое море
Несется, окутанный облаком смрада...
Пронесся уже Иосафата долиной,
Достигнув туманной вершины Кармеля, —
С Кармеля же, далее к небу пустился.
Блуждая в пространстве, дух злобой кипел,
Созданья Творца своего созерцая :
Великую цепь, беспредельных миров,
Где было все близко, знакомо ему
Когда-то, — за тысячи тысяч веков, —
Когда Громовержец его сотворил
В сиянии чудном лучей неземных...
Хотя и теперь он дышал еще ими,
Но образ его изменился с тех пор,
И чужд он зфирному блеску небес, —
Угрюм стал он, мрачен и полон разврата..
Кометы и звезды проходят там мимо,
В величии дивном и стройном своем,
Но мрачного духа не видят они.
И стал ему страшен их блеск лучезарный.
Несется он быстро из области света
И жаждет достигнуть подземного ада.
К нему направляя свой бурный полет,
Стремительно к низшему миру спустился:
Пред ним беспредельно тянулись пространства
Не видит конца, ни начала дух падший, —
То мрачных миров отдаленная область,
Которою правит один Сатана.
Отсюда он, издали, видит мерцанье, —
То луч умирающий высших светил;
Из сферы он светлой едва долетал,
Чрез даль беспредельную темной пустыня,
Но ада оттуда дух видеть не мог.
Во тьме, отдаленной, его поместил,
От мира и светлых духов, Вседержитель, —
Вдали от Себя и от целой Вселенной.
Наш мир же так блинок Создателю-Богу...
Поэтому быть не могло к нему близко
То место проклятья и вечных мучений.
Ужасным то царство Господь сотворил, —
Для гибели вечной и казни последней...
В три бурные ночи Он создал его,
И лик свой навек от него отвратил.
У входа той бездны стояли на страже
Два Ангела, — точно два воина мощных, —
На то была воля Создателя мира.
Тем Ангелам дал Он священную силу
И мрачное место проклятья велел
Им вечно в границах его содержать,
Чтоб дух — возмутитель расширить не мог
Владений губительных, страшных своих,
Не мог чтобы вида прекрасной природы
Своим приближением он исказить.
И там, где могучий их взор сторожит
Ворота зияющей пропасти ада, —
Там путь пролегает блестящий,
Как будто два слившихся вместе ручья.
Как светлые волны, сверкает тот путь,
Ведущий в пространство безбрежного неба
И к верху, — в миры, сотворенные Богом.
Божественный путь этот луч озаряет,
Приносит он радости Ангелам света
Из высшего мира небесных красот.
Пронесся тем светлым путем Сатана
И мрачен, и злобен, в подземную пропасть.
Промчался в воротах он в смрадном тумане
И сел на высокий проклятия трон...
Все страшно, темно там кругом его было...
Незримый, на троне сидел Сатана.
Один Софоил лишь как ада Герольд
Увидел туман, поднимавшийся к верху
По черным ступеням подземного трона,
И духу, стоявшему подле, сказал:
— Вернулся ли снова в подземное царство
Властитель могучий, наш царь Сатана?
И что предвещает туман этот мрачный,
И к адскому трону возврат его тайный?
Не тем ли возвратом нам Бог угрожал?..
В то время, как ада Герольд говорил,
От темного трона, где был Сатана,
Рассеялась всюду глубокая тьма.
Отверженный злобно кругом посмотрел, —
И быстро понесся подвластный Герольд
К вершине горы, постоянно пылавшей,
Которая прежде всегда возвещала
Потоками пламя возврат Сатаны,
Все долы и скаты кругом озаряя. —
На бурных крылах, через горную пропасть,
К пылающей бездне летел Софоил.
Окрестности темные вдруг озарились,
Пылая пожаром огней разноцветных, —
И каждый увидел, в мерцанье далеком.
Сидевшего злобно, властителя ада.
Поспешно стекались все жители бездны,
Сильнейшие быстро спешили к нему,
Чтоб сесть на ступенях подземного трона...
Тебе все доступно, о муза Сиона,
Ты видишь свободно всю адскую пропасть,
Как видишь и светлый Божественный образ,
Когда наказанье он грешным дает.
Открой же, о, Муза! теперь, предо мною
Всю адскую бездну; дай голос мне сильный,
Подобный раскатам небесных громов,
Чтоб мог я, как буря , о ней возвестить.
Является первый дух Адрамелех, —
То дух ненавистный , лукавый и злобный, —
Дух более хитрый, чем сам Сатана.
В душе развращенной немолчно кипели
И зависть, и злоба к властителю ада
За то, что тот первый поднялся к восстанью,
Которое он так задумал давно.
Когда, для защиты подземного царства,
Придумает что-нибудь сам Сатана, —
И к общему делу тот дух равнодушен —
Он делает все для себя одного.
Он думает тысячи-тысяч столетий
О том, чтоб властителем сделаться ада,
Когда возбудит Сатану против Бога
Он снова к ужасной неравной войне.
Иль если удастся ему удалить
На век Сатану в беспредельность миров;
Но если ж и это ему не удастся, —
Он думает силой его победить...
Об этом задумал тогда еще дух,
Когда отложились от Бога они,
И сброшены были Им в адскую пропасть.
Тогда он последний явился. как воин,
С собою влача две доски золотые,
Как будто свои боевые доспехи.
Те доски пылали ужасным огнем
И голос его точно гром загремел,
И эхом по темному царству разнесся:
— Зачем вы , о, Боги! так быстро бежите?
Должны вы торжественно, гордо входить
В пространное царство бессмертья и славы.
Мы смело свободу свою отстояли!
Пока вас преследовал Бог и Мессия
И с ними небесные силы все Их,
Ударами новых громов вас карая,
Спокойно вошел я в Святая-Святых
И там я увидел таблицы судеб;
Читал в них великую будущность нашу...
Сбирайтесь подземного царства жильцы,
Чтоб вместе небесную хартию видеть:
Один из бессмертных, которыми ныне,
Как будто рабами, владеет Егова,
Постигнет, что сам он всесилен как Бог,
И небо оставит с друзьями своими.
Найдет себе царство в пространстве безбрежном,
И будет сначала он там с отвращеньем,
Как сам Мироздатель, изгнавший его,
Был некогда , там, одинокий и скучный,
Пока до созданья миров обнимал Один
Он, весь хаос Его окружавший.
(На то есть священная воля моя,
Так сам Иегова о том говорил).
Но дух тот, восставший, пусть вступит без страха
В подземное царство и вечную тьму.
Со временем пропасть изменится эта,
В прекраснейший мир превратится она.
И сам Сатана воссоздаст этот мир.
Но примет он план тому новому миру
От рук моих сильных, близ трона небес.
Один Я объемлю миров беспредельность,
Пространство безбрежное с их Божествами,
Моим, совершеннейшим миром и высшим.
Напрасно так Адрамелех говорил, —
Ему не поверили жители ада,
Но Бог сам услышал порочного голос:
— Тот грешник погибший, сказал Всемогущий,
Был также свидетелем славы Моей! —
И быстро суд Божий над ним совершился:
Из мертвого моря , с ужаснейшим гулом,
Пылавшая глыба из волн поднялася
И рухнулась в мутные волны назад...
Окрестности грохотом все огласились...
Та глыба низвергла вдруг Адрамелеха
В пучину кипящую гибельных вод,
Где страшная ночь продолжалась семь суток.
Лежал все то время в пучине погибший,
Но после воздвигнул он храм Божеству,
Куда золотые те доски судеб
Со страхом, как жрец, на алтарь возложил.
Хоть лжи той старинной не верил никто,
Однако приверженцы Адрамелеха —
Льстецы, как невольники в храм приходили.
Когда в нем присутствовал Адрамелех,
Они небылицам его поклонялись.
Когда ж его не было в храме том мрачном,
Смеялись с бесстыдством, смотря на таблицы... —
Явился теперь, по призыву герольда,
Из храма и с тайною злобою сел
На троне он, рядом с самим Сатаною.
Затем появился воинственный дух
С высоких вулканов, свирепый Молох.
Крутые вулканы — жилище свое —
Он цепью громадною гор окружил,
Чтоб ими себя и весь ад защищать,
Когда Громовержец в их царство сойдет, —
Егову он именем тем называет.
И часто, когда над пылающим морем,
Мерцая в тумане, день мрачный восходит, —
Все жители пропасти видят Молоха,
Стоящего с злобой на горных вершинах.
Он горы на горы кругом громоздит,
Задумчиво, в тучах угрюмо стоит
Над страшными сводами бездны подземной,
И тучами теми над адом гремит,
И вторит далекое эхо в ущельях...
Неистовый гром оглушителен, страшен...
Из сумрака бездны подземной своей,
Изгнанники неба все слышат его.
С стремительной силой, шумя, с своих гор
Пришел он к подземному трону теперь,
И трепетно воина все избегают.
Тяжелой и мрачною броней своею,
Подобно громовым раскатам, гремит, —
Пред ним потрясаются адские горы,
За ним разрушаются, падая, скалы...
Явился и мрачный потом Белиил,
Покинув леса и долины свои,
Где дух тот печальный живет одиноко.
Напрасно он трудится, бедствуя вечно,
Желая проклятья страну изменить
В мир лучший, подобный тем чудным мирам,
Которые дивно так созданы Богом.
О, Вечный! Ты смотришь с величья небес
С улыбкой глубокой, когда он стремится
Порывами бури ужасной привлечь
К источникам мрачным, бессильной рукою,
Роскошного Запада тихую свежесть.
Сердито там буря ревет, неумолчно,
Как вечная кара Всесильного Бога.
В стране безобразной и вечно туманной
На крыльях губительных носятся ветры.
Бесплодной и мертвой пустыней лежат
Обрывы над страшной, разрушенной бездной.
Был бешеной думой томим Белиил
При мысли о чудной весне беспрерывной,
Которая, будто бы светлый Архангел,
Улыбкой небесную сень озаряет.
О, как бы желал Белиил оживить
Весной благотворною мрачные долы, —
Но пусты, печальны лежат перед ним,
Покрытые ночью глубокою, нивы.
Когда появился к подземному тропу,
С тоскою, из темных лесов, Белиил,
Пылал к Всемогущему Богу он мщеньем
За то, что из райских прекрасных долин,
Был сброшен он Им в эту темную бездну,
И с каждым протекшим столетьем грозил,
Страшнее ту бездну Господь сотворить.
И ты, обитатель пучин водяных,
Увидел тревожный возврат Сатаны.
Дух вечно витающий в мертвых водах,
Ты вышел, Могог, из шумящих стремнин.
Как горы, вздымалось свирепое море,
Когда он тяжелой стопой рассекал
Кипящие волны тех гибельных вод...
Безумно Могог проклинает Творца
С минуты изгнанья мятежников падших
Из сени небесной; звучат безобразно
Проклятья Могога над бездною адской.
Проклятья те дико ревут над водами,
Ужасно всю пропасть собой оглашая.
Он, мщением вечным томимый, желал бы
Водами морскими весь ад потопить.
На почву сухую ступил он теперь,
В обрыв целый берег с горами обрушив.
Все главные духи подземного царства
Толпой собралися вокруг Сатаны;
За ними тянулись, несметным числом,
Подвластные им легионы духов.
Катились, как волны всемирного моря,
Волна за волной, разбиваясь о камни
Подножья высокой прибрежной горы, —
Так к трону изгнанники неба стекались.
Их тысячи тысяч к нему собралось.
Идут, воспевая свои злодеянья;
Но стыд и позор им готовится вечный...
Божественным громом разбитые арфы
Нестройными звуками вторят их песням.
Как плач над усопшим, несутся те звуки,
Неистовства полные визги и крики.
Восторгом неистовым, диким пылая,
Идущих толпой созерцал Сатана
И слышал все адские песни он их.
Встает он с подземного мрачного тропа,
Чтоб видеть собравшихся все легионы.
И видит в толпе отдаленной, внизу,
Он низших духов, отвергающих Бога;
С насмешкою злою на все они смотрят.
Там был и безумный владыка их, Гог, —
Он выше был всех и безумнее всех...
Они утверждают, что в мире все сон,
Игривые грезы лишь пылкой мечты.
Что видели некогда в сени небесной
Они отвергают с бесстыдством и то,
И самую сущность Всесильного Бога,
Который карает и милует грешных;
Что самая жизнь есть обманчивый сон;
Заменит ничтожество тленья ее.
С презрением смотрит на них Сатана:
Хотя ослепленный, — но чувствует он,
Что есть Всемогущий и Вечный Господь!
Поникнув главою, угрюм и безмолвен;
То в мрачную думу стоит погруженный,
То дико на павших глядит Сатана, —
И снова уходит к подземному трону.
Утихло мгновенно все в пропасти ада,
Подобно тому, как на миг затихает
В пустынных горах, перед страшною бурей.
На трон свой высокий он медленно сел,
Тревожимый черной, тяжелою думой.
Уста Сатаны вдруг как буря взревели,
Из них загремели раскаты громов,
И страшно раздался потом его голос:
— Не все ли явились вы, страшные сонмы?
Как некогда все мы томились, страдая
Три дня бесконечных в обители неба,
Ликуйте и слушайте, что вам открою,
Зачем я так долго витал на земле, —
О, духи, вам много узнать предстоит.
А также решенье узнайте мое —
Прославит величие наше оно,
А имя Еговы навек посрамит...
Скорее разрушится адская пропасть,
Скорей Он созданье свое уничтожит,
Которое некогда Сам сотворил
Из хаоса страшного ночи глубокой,
И будет опять одиноко там жить,
Чем силой принудит Себе уступить
Владычество наше над смертными всеми.
Не знали побед над собою мы Бога,
.Так будем всегда непокорны Ему,
Хотя бы он тысячи тысяч послал
Своих Примирителей противу нас;
А если б на землю сошел он Мессией,
То разве не встретил бы гнев мой Его?..
И кто же тот новый, рожденный Егова,
Который и в теле плотском человека
Хранит неизменно Свое Божество?
О ком так глубоко задумались Боги,
Как будто бы снова они обрели
Высокие думы об их Божестве,
Иль вспомнили снова прошедшие битвы?
Родится ль от смертной, подверженной тленью,
Один из Предвечных, чтоб нам облегчить
Победу, когда Он войною придет
На нас, уж отчасти известных Ему?
Возможно ли это, чтоб действуя так,
Он силою мог бы смирить Сатану?
Хоть многие здесь предо мною стоят,
Которые некогда, с страхом невольным,
Бежали в смущенье от взоров Его.
Покинув поспешно загнившия кости
Терзаемых смертных, — они ускользнули:
Стыдитесь вы, трусы, пред этим собраньем!
Все Боги здесь знают о вашем побеге!
Ничтожные! Что вас принудило к бегству?..
Кого называете вы Иисусом,
Тот, верьте, ни вас, ни меня недостоин.
И сын ли Творца Он великой вселенной?
Узнайте же кто он, назвавшийся Богом,
Явившийся гордо в народе Еврейском.
О, радуйтесь Боги, и слушайте все, —
Его я историю вам расскажу:
В народе, живущем кругом Иордана,
Когда-то давно уж пророчество было,
(Гласит так преданье времен отдаленных),
Что должен от племя их выйти Спаситель,
Который избавит народ свой от плена,
Пред всеми народами их возвеличит
И будет их царство сильнее других.
А помните вы, как за несколько лет
Пред этим, явились иные в собранье
И нам возвестили, что видели сами
Они на Фаворе ликующих сонмы.
Как чудно и стройно те Ангелы пели,
И набожно славили все Иисуса.
Внимая их пению, тучи дрожали,
И в пальмовых рощах далекое эхо
Восторженным песням тем вторило громко.
В Окрестностях дальних Фавора звучало
Воспетое имя Его — Иисус.
С горы той торжественно стел Гавриил
И гордо к Еврейке пошел в Назарет.
Как смертный, приветливо ей поклонился,
Ей именем Бога-Отца возвестил,
Что царь от нее Иудейский родится,
И будет защитником царства Давида.
Его Иисусом она назовет —
Так должен быть назван рожденный Сын Божий;
И вечно могущество будет Его,
Царя и владыки сильнейшего всех...
Вестившего голос услышала Дева.
Чему ж вы дивитесь, о, адские Боги?
Иль вас испугало, что слышите Вы?
Я видел и больше того еще сам,
Но все же ничто не смутило меня.
Я нее перед вами открою здесь смело,
Чтоб знали, как дух возвышается мой,
Когда я предвижу опасности миг.
Но можно ль опасностью это назвать,
Что смертный мечтатель, на нашей земле,
Себя называет Всесильным пред нами?..
...Вдруг гром разразился небесный над духом,
И робко кругом посмотрел Сатана,
Но скоро, оправившись, вновь продолжал:
— Рожденье высокое Божья младенца
Я сам ожидал с нетерпеньем и думал:
Мария! о, скоро из недров твоих
На землю Сын вечного Бога придет;
Скорее мгновения ока придет Он
И даже скорей самой мысли Богов,
Когда она адскою злобой пылает.
До неба возвысится быстро Твой Сын.
Теперь покрывает в своем Он величье
Одною стопою все воды морей,
Другою ж стопою всю область земную
И держит в деснице всесильной своей
Луну серебристую, жаркое солнце,
А левой рукою объемлет все звезды.
Он шествует там среди собранных бурь
С миров бесконечных и грозно карает.
Зовет нас Он громко на смертную битву...
Спасайся, беги, Сатана злополучный!
Чтоб громом всесильным не бросил тебя
Тот Вечный, за тысячу тысяч земель,
Где, Им побежденный, ты будешь без жизни
Лежать, искаженный, в пространстве безбрежном.
Так думал я... Слышите ль, адские Боги?
Но он человек, и до этой минуты
Он плачущий, слабый ребенок, как все;
Подобен он детям ничтожного праха,
Которые плачут, едва лишь родятся,
О смертности, Богом назначенной им.
Хотя воспевали рожденье Его
Святые Соборы Архангелов неба, —
Они же так часто приходят на землю,
Чтоб видеть могилы недавно умерших,
Где, некогда, рай охраняли Они,
Где мы основали владычество наше, —
И вновь со слезами родят потом
На небо и гимны святые поют,
Себя утешая... Так было теперь:
Они отлетели, оставив младенца;
Иль лучше сказать, они бросили там,
Во прахе лежащего, Господа Сил.
Поэтому Он от меня ускользнул; —
Вернее, я сам тому быть допустил.
Врага боязливого мог ли я гнать?
Свое я величие тем бы унизил.
Но я не оставил Его там свободным.
Царю и жрецу моему в Вифлееме,
Избраннику Ироду, дал приказанье
Младенцев родившихся всех убивать.
Текущая кровь, исполнителей визг
И всех матерей неутешные слезы,
Стенания страшные трупов убитых, —
И все это, вместе, ко мне возносилось,
Ко мне, как к владыке страданий и бедствий
И было приятной, достойною жертвой.
Не тень ли то Ирода вижу я там?
Откройся пред нами, отверженный грешник.
Не я ли внушил тебе страшную мысль,
Чтоб всех Вифлеемских младенцев избить?
Что может придумать Владыка небес,
Желая созданье свое защитить —
Бессмертные души — от власти моей,
Чтоб их вдохновеньем порочным своим
Не мог ослепить и своих тем владений
Расширить далеко в пространстве миров?
Твой жалобный визг и отчаянный ужас
И вопли невинно убитых тобою,
Которые умерли все, согрешая,
Тебя проклиная, с тобой и Творца, —
Бсе это отрадная жертва тому,
Кто так безусловно владеет тобою.
О, слушайте, Боги! Когда же он умер
Избранник мой Ирод и царь мой, и раб,
Назад из Египта вернулся Младенец.
Провел Он в объятиях матери нежной
Все юные годы, не знаем никем.
Ни светлой отваги порыв благородный,
Ни юности пыл не подвигнул Его
В величии полном себя показать.
О, адские Боги! Ходил Он один
Задумчив но диким морским берегам
Иль часто в пустынных лесах отдаленных
И верно задумывал что-нибудь там,
Чтоб царство подземное наше сгубить,
Иль мужество наше опять испытать
Хотел он, бродя одиноко в пустыне...
И думал не раз я, с собой рассуждая:
Скорее он занят серьезною думой,
Чем видом окрестностей диких, пустынных,
Лесов вековых и роскошных цветов,
Когда Он детьми окружает Себя
И их заставляет Создателя славить,
Который из праха Его сотворил.
Да, много бы время утратить я должен,
Когда бы помочь не хотели мне люди,
Которые в жертву приносят мне души.
Я к небу те души опять посылаю, —
Там ими Эдем населяет Создатель.
Однажды представилось мне, что Он хочет
Значенье и славу Свою показать.
Спустилось на землю величие Божье,
Когда один раз Он пришел к Иордану
В сиянии дивном небесного света.
Я видел глазами бессмертными сам
Величие то на водах Иордана.
То не был обманчивый призрак небесный, —
То было во истину Бога величье,
Подобно тому, как нисходит Оно
С небесного трона, в торжественном блеске
И тихо проходит в рядах Серафимов.
Хотело ль почтить Оно сына земли,
Иль наше внимание лишь возбудить?
Того и теперь я постигнуть не в силах!
Хотя и небесного грома раскаты
Я слышал тогда, содрогаясь невольно, —
Мне слышался голос какой-то в том громе:
„Вот Сын Мой любимый, в нем благость моя!“
— То голос Элоа наверное был.
Иль высших Престолов, меня чтоб смутить...
Но не был то голос Всесильного Бога.
Во мраке глубоком, подземного царства
Страшней надо мною звучал Его голос,
Когда Он нам Сыном Предвечным грозил.
О Сыне том вечном предсказывал также
Бродивший в пустыне угрюмый пророк
И громко на встречу к нему он взывал:
„Вот Агнец Божественный, посланный с неба
Очистить собою грехи все земные.
О, Ты, исходящий от вечности. Вечный,
Ты, бывший задолго еще до меня!
Привет мой Тебе, милосердия полный,
Тобою от блага нисходит к нам благо!
О том возвещал нам закон Моисея.
С Собой Ты приносишь, Помазанник Божий,
Нам правду святую и милость Его! “
Мечтатели так воспевают друг друга
И думы святые себе создают.
Мы слишком ничтожны, бессмертные Боги,
Чтоб скрытые тайны могли мы провидеть
От нас ли Мессию Он думает скрыть
В том образе смертном, который мы часто
Караем тяжелой и страшною смертью?
И скрыть ли Мессию, Владыку небес,
Так грозно восставшего противу лас,
Пока не достигли мы новых миров?
О ком же пророк ослепленный мечтает?
Он сам представляет себя Божеством,
Хотя Он создание праха, как все.
Он часто заснувших больных пробуждает
И их воскрешает, считая за мертвых...
Но в этом начало деяний Его,
А высшие после дела совершатся.
Он думает род человека избавить
От смерти и страшных их всех прегрешений,
С которыми люди, со дня их рожденья,
Сближаются тесно и в них возрастают.
Они возбуждают людей против Бога
И против неволи священного долга,
В котором, их совести внутренний голос
Напрасно стремится порой удержать.
Людей искупить Он мечтает от смерти, —
От смерти, подвластной одним только нам.
И вас Он искупит, отжившие души,
Которых, с минуты создания мира,
Сбирал я, как волны с всемирного моря,
Как звезд легионы, иль сонмы певцов,
Творца воспевающих вечно и робко.
Искупит из пропасти ада Он всех,
Терзаемых вечным мучением здесь,
Томимых в огне безнадежностью вечной, —
И вас Он стремится избавить от смерти.
И будем тогда мы, забывшие Бога,
Пред новым Божественным тем человеком
Валяться во прахе, подобно рабам...
К чему нас принудить не мог Саваоф
Громами всесильными, то совершит
Он в области смертной рукой безоружной!
Вставай же, отважный! И сам себя прежде
От смерти и бедствий её защити,
А после уж мертвых людей воскрешай!
Он должен погибнуть и смертью погибнуть,
Царя, Сатаны победитель могучий!
И пусть всемогущею волей Своею,
Тогда он от смерти избавит Себя.
Безжизненный труп Твой я брошу в могилу,
Где смерти дыханье Тебя исказит,
Где ночь постоянная мраком глубоким
Глаза без возврата Твои ослепит.
Смотри же! тихонько тогда я шепну,
Как там воскресают умершие люди!
Умершему слуху для звуков скажу я:
Послушай, как чудно все поле шумит,
Воскресшие ходят по нем мертвецы!..
Когда же оставит душа Его тело
И к нам она в ад обратится, быть может,
Чтоб нас непокорных и смерть победить,
— Ей голосом грома тогда я воскликну:
Спеши ты отсюда, из темного царства;
Ты здесь оковала бессмертных Богов!
Спеши! Пред тобою отворятся сами
Торжественно двери подземного ада.
Здесь хором хвалебным тебя прославляют
Отжившие души и адские боги,
Тебя воспевает вся адская бездна.
Скорее пусть землю теперь Иегова,
А с нею Его и людей вознесет
К себе, в беспредельность небесного мира,
Пока восседаю я здесь; как Властитель, —
Иль я то исполню, что словом могучим
Давно предназначив, премудро решил я!
Клянусь я, как Бог и страданий, и смерти,
Клянусь вам грядущею вечностью Бога —
Умрет Он и бренный тогда Его прах
По светлой дороге подземного ада
Развею пред взорами Вечного я...
Узнайте ж мой план и решенье мое!
Так мстит Сатана! — торжествуя сказал он
И грозно взревела вся адская пропасть!!..
Сидел в отдаленных гробницах Спаситель, —
Там с шумом слова Сатаны пронеслися...
К ногам Иисуса листок подкатился.
Червяк уже мертвый висел на листке...
Господь Всемогущий его оживил, —
Тебе ж Сатана, всеобъемлющим взором,
Как кару, послал Он презренье Свое...
И быстро над павшими суд совершился...
Вся бездна подземная вдруг потряслася,
Покрыла глубокая ночь Сатану...
И с ужасом смотрят все адские духи,
Но ада владыки не видят они.
Как будто сраженные громом небесным,
Подобно гранитным скалам онемели
Мятежные жители пропасти адской...
Внизу, подле трона, задумчив, угрюм,
Поникнув печально челом, одиноко
Сидел Серафим Абдиил-Аббадонна.
Он думал о будущем грозном своем,
В душе содрогаясь невольно от страха.
Пред ним проносилось, как будто в тумане,
Минувшее все, пережитое им.
На мрачном и грустном челе Серафима
Тоски безнадежной лежала печати;
Пред взором его, истомленным печалью,
Носились, как тени, за муками муки, —
Сливалися с вечностью эти виденья.
Припомнил теперь он блаженное время.
Когда еще чист был, невинен душою
И другом великого был Абдиила,
И как, в день восстанья, великое дело
Свершил пред линем он Создателя мира,
Мятежников бросив, решился остаться
Один; непреклонно опять возвратился
Под кров милосердный Всесильного Бога
И с тем Серафимом, великим душою,
Казалось, избегнул врага Иеговы.
Но в пламенной вдруг колеснице своей
За ними, как вихрь, Сатана возвратился,
И голос его, будто звук трубы бранной,
Все полчище грозно к себе призывал.
Все адские духи его обольстили,
Он ими, как бурею, был увлечен.
Напрасно летел за ним друг его милый,
И взором сердитым, но полным любви,
Хотел его снова к Творцу обратить.
Увы! Но безумной мечтой увлеченный,
Мечтой, что он равен Всесильному Богу,
Летел Аббадонна все дальше и дальше,
И взоров он друга понять уж не мог.:.
Пришел, как в тумане, потом к Сатане..
С тоскою глубокой, в себя погруженный,
Событье то страшное он вспоминал.
Припомнил блаженную юность. — то утро,
Когда был он создан для жизни небесной —
Предвечный их всех сотворил в одно время
Едва были созданы сонмы бессмертных,
С небесным восторгом, они, меж собою,
Беседу отрадную дружно вели:
— О, кто же мы, светлые все Серафимы?
— Откуда блаженный? — Давно ли ты создан?
— Ты видел ли прежде меня, Серафим мой?
О, точно ль живем мы? — Какою же жизнью?
— Меня обними ты, божественный друг мой,
Открой мне заветный думы свои.
...Как после спустилося, из дали светлой
Величие Бога, их всех осеняя.
И видят кругом себя там Серафимы
Несчетное воинство силы небесной.
Сребристое облако подняло всех их
К величию высшему Господа сил.
Увидев величие то пред собою,
Познали они в нем Зиждителя мира.
Той думою мучился дух Аббадонна,
Из глаз его горькия слезы лилися.
Так с гор Вифлеемских потоками кровь
Струилась, когда убивали младенцев...
Он с ужасом слушал рассказ Сатаны, —
Не вытерпел — встал, чтобы с ним говорить,
Но прежде три раза глубоко вздохнул.
Так в битве кровавой два брата, не знавши,
Сражают друг друга, потом узнают —
Когда упадают с предсмертным хрипеньем
И вздох сожаленья их грудь надрывает...
Но скоро оправившись, начал он так:
— Хотя ненавидим я буду собраньем,
Но мало заботится дух мой об этом;
Не в силах молчать я, скажу перед всеми, —
Чтоб карой ужасною Вечного Суд
Здесь также меня самого не постигнул.
Как он над тобой, Сатана, разразился.
Тебя ненавижу я всею душою,
Ужасный и гибельный дух Сатана!
Отвлек ты бессмертного духа, меня
На веки от мощной десницы Творца.
Пусть требует в том Всемогущий отчета,
Погибший, отверженный дух от тебя
За все эти страшные, вечные муки.
Здесь, в пропасти адской, средь ночи глубокой,
Среди всего сонма бессмертных духов,
Тобой соблазненные грозно восстанут...
Их стоны и вопли, как гром, раздадутся,
Как волны свирепые Мертвого моря,
Бушуя, их голос взревет на тебя...
Не буду сообщником с грешником вечным —
Отступник! — не буду участвовать я
С тобою в решении гнусном твоем,
Чтоб смерти предать Искупителя мира!
О, против Кого говорил ты, проклятый!
Не против Того ли, пред кем ты трепещешь,
Пред чьим Всемогуществом сам сознаешь
Свое все ничтожество, с ужасом робким?
А ежели смертным потомкам Адама
Творец-Вседержитель пошлет искупленье
От смерти и ада, — не ты ль помешаешь
Божественной воле Его совершиться?
Не ты ли, погибший, задумал убить
Священное тело Мессии и Бога?
Ты будто не знаешь Его Сатана?
Иль мало карали Всесильного громы
Тебя, непокорный, отверженный дух?
Еще ль на челе твоем мало следов
Осталось от гневного грома небес?
Ужели не в силах Он будет, Всесильный,
Себя защитить от коварства ничтожных?
О, мы, увлекавшие род человека
К погибели вечной и смерти ужасной, —
(Но горе мне — сам я виновен был в этом)
Осмелимся ль снова восстать мы теперь
На их Искупителя, Бога, Мессию?
И можем ли Сына Его — Громовержца —
Погибшие, жалкие, смерти предать?
Хотим ли. блаженные некогда духи,
Прервать ко спасенью грядущему пить,
Навек у себя тем возможность отнять
К смягчению страшных и вечных терзаний?!
Мы все здесь страдаем с тобой, Сатана,
В ужаснейших муках томимся все вечно,
А ты это место проклятья и мрака
Бесстыдно и ложно пред всеми же нами
Зовешь своим царством могучим и славным.
Так точно ты ложно теперь торжествуешь,
С позором и срамом назад возвратившись
От Бога и данного людям Мессии...
Ужасен от злобы сидел Сатана
И грозно внимал Серафима словам. .
Он бросить скалою хотел в Аббадонну,
Но в гневе бессильном, повисла назад,
Как бы пораженная громом, рука.
Трясясь весь от гнева, сверкая глазами,
Три раза в душе Сатана содрогнулся,
Три раза безумно, свирепо взглянул
В лице Аббадонны — но быстро затих...
В величии строгом, стоял Серафим,
Печальный, спокойный, без злобы, пред ним..
Вдруг враг Божества, Сатаны и людей,
Встал Адрамелех и со злобой сказал:
— Тебе я отвечу громами и бурей,
О, ты, ослабевший от ужаса трус!
Пусть грозы и бури тебе отвечают!
Как смел оскорблять ты здесь высших Богов?
Дерзнет ли из мрака возвысить кто голос
Из низших духов и восстать против нас,
Иль дерзко меня с Сатаной оскорбить?
О, ежели будешь терзаться ты, низкий, —
Своими ж мечтами ты мучиться будешь.
Беги, малодушный, из области мрака,
Где царствуют Боги подземного ада;
Исчезни в пустыне и пусть там Всесильный
Создаст тебе новое царство страданья,
Где будешь внимать ты раскаянья стонам
И там ты получишь достойно бессмертье!
Исчезни презренный! Умри же там раб,
Склонив перед небом с покорностью взоры.
О, ты, среди неба восставший на Бога,
Считая Всесильного равным себе,
Создатель грядущих миров бесконечных!
Пойдем, о, могучий! Пойдем, Сатана!
О, пусть предприятия наши покажут
Весь ужас могущества нашей руки.
Пусть видят все адские, низшие духи, —
Могущество то ослепит их внезапно
И быстро сразит непокорных, как громом.
Откройтесь теперь предо мной лабиринты,
Вы, полные гибельной хитрости скрытой;
Хранится в вас верная, страшная смерть
И нет из вас нити, ведущей к исходу;
Оттуда никто не избавит Его...
Но е ели хитрости нашей избегнет,
Наставленный разумом, Он, Божества,
Тогда, перед нами сразят Его грозы,
Подобные страшной, великой грозе той,
Которою Иова мы погубили,
Любимца Его — Вседержителя Бога, —
У неба отняв его чистую душу.
Земля, трепещи перед нами, идем мы
Одеты, как бронею, смертью и адом,
И горе восставшему там против нас,
В великой той области нашего мира!..
Окончил свирепый так Адрамелех
И буйно собрание все поднялося.
Восторженно ринулись все к Сатане.
Под мощной стопою ликующих духов
Тряслась и стонала подземная пропасть,
Как бы разрушались и падали горы.
Шумели с неистовством там голоса,
Победою близкой гордясь, все кричали.
С востока на запад гремели их крики;
Ревело, как буря, собрание ада.
Предать оно жаждало смерти Мессию:
С момента создания Богом вселенной
Не видела вечность такого деянья.
Его совершители, Дух Сатана
И Адрамелех, вдруг, покинули трон.
В тот миг, когда буйно неслись по ступеням,
Неистовой злобой и мщеньем пылая,
Звенели подземного трона ступени,
Готовые рушиться в прах под стопой их,
Трещали, гремели; как скалы гранита,
Разбитые, рушатся в страшную пропасть.
Все ринулись буйно, толпою мятежной.
Далеко неслись их безумные клики.
Сопутствуя их до исхода из бездны.
За ними, с поникшим челом, в отдаленье,
Шел тихо, задумчиво, дух Аббадонна.
Он думал избегнуть сообщества дерзких
В том деле неслыханном, или погибнуть...
Вот, с этою думой подходит изгнанник
Ко входу, где Ангелы были на страже.
О! что испытал ты в тот миг, Аббадона,
Когда Абдиила увидел ты там?
Со вздохом глубоким закрыл он лице
И долго стоял в нерешимости грустной.
Хотел бы в подземную пропасть вернуться,
Желал подойти бы и к прежнему другу;
Иль думал умчаться в безвестную даль...
Так долго стоял он, в печальном раздумья,
Не зная, что делать и что предпринять!
Потом, вдруг, решился ко входу идти:
Болезненно сжалось в груди его сердце
И жгучие слезы из глаз покатились,
И скрыли от взоров небесную стражу.
Жестоко страдал в этот миг Аббадониа,
И трепет ужасный, неведомый смертным,
Потряс в нем все кости, когда проходил он.
А друг его юности, страж Абдиил,
Восторженно созданный мир созерцал —
Творение Господа, мощной десницы Того,
Кому верен остался Архангел.
Заметить не мог Аббадонну в тот миг он.
Как дивный луч солнца, блеснувший впервые,
Иль первое утро весны первобытной,
Собой озарившее все мирозданье, —
Блистателен, дивен так был Абдиил.
Но блеск лучезарный его недоступен
Глазам Аббадонны, печального духа,
И он отлетел одинокий, печальный
В безвестную даль, где тоскливо взывал:
— Ужель разлучиться со мною навеки
Ты хочешь мой светлый собрат, Абдиил?
Оставить с тоскою меня, одиноким??
О, плачьте, вы, дети небесного света, —
Не будет любить меня вновь Абдиил.
Почтите слезой состраданья меня, —
Навеки я с другом моим разлучен.
Увяньте, иссохните светлые сени,
Где мы с ним, в беседе о Боге и дружбе,
Так часто блаженные дни проводили...
Умолкните дивно журчащие воды
Потоков Эдема, где крепко и нежно
Обнявши друг друга, небесною песнью
Хвалили мы славу Предвечного Бога...
Он умер навек для меня, мной любимый!..
О, адская бездна, жилище мое!
О, ты, всех терзаний жестоких начало!
Ты, вечного мрака глубокая ночь! —
Оплачьте со мной вы потерю мою!
Пусть вопли ночные, с холмов твоих страшных,
Далеко, печально несутся в пространстве,
В тот миг, когда Бог устрашает мой дух!
Теперь я утратил надежду на все —
Он умер, собрат мой, навек для меня!!..
Болезненно, грустно стонал так один он,
Поникнув главою близ входа в миры.
Его устрашало сиянье и громы,
Несущихся мимо него Орионов.
Томимый столетья тоской неумолчной.
В себя погруженный, терзаемый думой,
Не видел он дивного строя миров, —
Теперь перед ними стоял в созерцанье
И тихо с собой рассуждал так изгнанник:
— Осмелюсь ли снова проникнуть туда,
Чрез вход благодатный, к мирам Всеблагого,
Покинув навеки то царство проклятья?
Зачем не могу я опять залететь
В отчизну прекрасную, к светлым мирам?
Бесчисленны солнца — вы, дети вселенной!
Но не был ли я уже в миг тот великий,
Когда вас Создатель из хаоса вызвал
И дал вам сияния блеск лучезарный?
О, не был ли, в миг тот, прекрасней я вас,
Когда вы всесильной рукою Творца
Рассеяны были в пространстве безбрежном?
Я лучшей блистал красотою в то время
Чем вы, лучезарные Божьи созданья.
Теперь же, стою я отверженный, мрачный,
Как ужас великого, дивного мира.
Проклятию преданный, жалкий изгнанник!
Великое небо! О небо родное!
От страха невольно в душе содрогаюсь,
Впервые величье твое созерцая!
В тебе я утратил блаженство свое,
Восстал против Вечного там я, безумец!
О, ты, благодати покой бесконечный!
Блаженная юность обители светлой,
О, где ж ты, сообщница мирных долин?
Судья мой оставил в душе утомленной
Одно удивленье и грустное чувство,
Когда вспоминать о тебе я осмелюсь.
Тож тяжкое чувство при виде вселенной...
О, если б, валяясь во прахе, я смел
Создателя имя святое призвать!
Я с радостью б нежное имя Отца,
Которым когда-то Его называл,
Тогда уступил бы им, жителям света.
О Ты. правосудный Судья всего мира!
Теперь и молить Тебя даже не смею,
Чтоб Ты одним взглядом меня осенил —
Меня, истомленного в бездне подземной
Тоской неумолчной и мрачною думой.
Отчаянье дикое! О, продолжай ты
Терзанья и муки свои совершать.
Как стал я ничтожен и как злополучен!
Увы! Но я мог бы не быть таковым!..
Тебя проклинаю я, день первобытный,
С минуты той первой, когда загорелся
Ты там, от пределов востока сияя,
Услышав Создателя мощное: «Б у д и».
Тебя проклинаю я, первое утро,
Тот миг, как бессмертные громко взывали:
«И ты также создан, собрат наш небесный!»
Зачем Ты, о вечность, тот день сотворила —
Тот день, бесконечных терзаний начало?
Но если уж быть суждено ему было —
Зачем же не быть ему мрачным, печальным,
Как Богом проклятая, вечная ночь,
Которая грозною бурей и смертью.
Кругом себя «се поражает нещадно?
Зачем не подобен тот день первобытный
Той ночи, всему сотворенному чуждой, —
Где видно одно лишь проклятие Божье?
Но, против Кого возроптал ты, погибший,
Среди всего дивного Божья созданья?
Обрушьтесь скорее вы, солнца и звезды,
И скройте меня вы от гневного взора Того,
Кто, с предвечного трона небес,
Меня устрашает карающим взглядом —
Как вечный мой враг и судья непреклонный.
О Ты, неизменный в своем правосудьи!
Ужели нет в вечности целой Твоей
Надежды и в будущем мне ко спасенью?
Божественный мой Судия! О, Отец!
Создатель мой! Бог мой!.. Безумец!!! я снова,
Томимый отчаяньем, смел называть
Его — оскорбленного мной Иегову —
Дерзнул называть именами святыми,
Которых не может отверженный грешник,
Не смеет помыслить ко век произнесть,
Без помощи высшей Спасителя мира!
Я слышу, как гром всемогущий Его
Ужасно гремит в беспредельном пространстве —
Сразит меня быстро божественный гром тот...
Отсюда умчусь я скорей — но, куда же?
Куда полечу я? Где ж скрыться могу???
Сказал — и стремительно бросился дальше
В пространство безбрежное дальних миров,
И там, отуманенный страхом невольным,
Бессмысленно смотрит в ужасную глубь.
— Ужасен Ты в гневе Своем, о, Всесильный,
И страшны, о, Боже, Твои все решенья!
Пошли мне огонь свой, подземная бездна,
Чтоб адского духа спалил тот огонь!
Но смерти напрасно просил Аббадонна —
Огонь разрушитель на зов не являлся.
Он вновь отвернулся от пропасти темной,
К мирам снова тихо полет свой направил.
Томимый тоскою, стоял он над солнцем
И с горестью глубь созерцал мирозданья.
Вращались там звезды, сияя огнями,
И к этому морю огней разноцветных,
Блуждая, планета внезапно коснулась:
Казалось, последний настал её час,
Она уж дымилась и тлела... И к ней-то
С отчаяньем ринулся дух Аббадонна,
Желая погибнуть с ней вместе на веки...
— Рассеялась быстро планета, как дым,
И с нею погибнуть не мог Аббадонна...
Все той же тоскою томимый, упал он...
Так падают быстро громадные горы,
Когда потрясаются недра земные:
Мгновенно нет признака гор величавых.
Меж тем с Сатаною дух Адрамелех
Все ближе и ближе к земле подходили
И были безмолвны и сумрачны оба.
Тревожим был каждый из них своей думой.
Вдруг Адрамелех в отдаленье увидел
Во мраке, спокойно лежащую землю.
И так, наконец, предо мною она.
Подумал он, тихо с собой рассуждая,
И дума за думой, как волны морские,
В коварной его голове закипели.
О, точно, тот мир предо мною теперь,
Которым я буду владеть без раздела,
Как вечного зла торжествующий Бог,
Когда Сатану удалить мне удастся,
Иль Бога, создавшего все, победить.
Пред всеми тогда я себя возвеличу.
Зачем же лишь землю одну я желаю?
К чему оставлять и другие миры,
Которые столько столетий живут
В блаженном покое, в пространстве небесном.
На каждой планете я смерть водворю,
До самых пределов, где царствует Вечный.
Тогда вся природа могилою будет
И будут сыны её все предо мною,
Во прахе склоняся, лежать униженно.
В то время один я торжественно буду
Владыкой иль здесь, или там восседать.
Природа, но воле моей, превратится
В могилу потом беспредельную вся,
И смехом своим оглашая пространство,
Я стану заглядывать, полный восторга,
В могилу ту страшную, полную тленья,
И если захочет Предвечный тогда, —
Пусть Он, над всемирной гробницею, вновь
Создаст для того и миры и созданья,
Чтоб смертью их снова я мог погубить.
И я, от планеты к планете летая,
Как прежде, везде соблазнять и всех буду,
С собой разрушенье и смерть приносить.
Таков ты могучий, о, Адрамелех!
О, если б тебе, наконец, удалося
Придумать, как адских духов убивать, —
Тогда бы погиб чрез тебя Сатана
И был бы тобой он в ничто обращен.
Пока ты под властью его состоишь
Не можешь исполнить ты страшного дела,
Которое было б достойно тебя.
Дух мощный и страшный поземного ада,
Вселяющий думы те Адрамелеху,
Придумай ты смерть для бессмертных Богов,
Тебя заклинаю, ты их умертви, —
Иль сам, дух, погибни, когда ты бессилен,
И власти высокой достигнуть не можешь.
Давно я стремлюсь и все мысли мои
К тому, чтобы всех их собрать и, как Боги,
Должны они выдумать смерть и — погибнуть.
Настала теперь роковая минута,
Я целую вечность о ней лишь мечтал.
Теперь же опять пробудился Всесильный
И к нам посылает Спасителя мира,
Чтоб царство, давно покоренное нами,
Отняв, покорить Своей воле Всесильной.
Пора мне исполнить решенье свое.
И ежели дух Сатана не ошибся —
Настала минута исполнить его.
Что тот человек — величайший пророк
И больший из всех появлявшихся в свете
С минуты создания Богом Адама
И Он есть Мессия, обещанный людям, —
В том дух Сатана обмануться не мог.
Победа над Ним возвеличит меня
Пред всеми Богами подземного царства
И даст мне владычество адского трона.
Деяния большие может свершить
Великая сила божественной воли
Твоей, о бессмертный дух, Адрамелех;
Но ежели прежде убью Сатану я,
Тогда исполнение большого дела,
Как раб совершить сам обязан я буду.
Пусть первый же будет Тот мной побежден,
Достигну владычества я чрез него
Над всеми Богами подземного царства.
Хотя будет трудно тебе, Сатана,
Священное тело Мессии убить,
Но это исполнить, как меньшее дело, —
Тебе уступаю, пока еще жив ты;
А сам я убью Его душу потом,
Ее погублю, уничтожу, наверно, —
Развей же усердно ты прах Его смертный...
В намерениях дерзости полных и черных
Погряз его дух; он томим был желаньем.
Грядущее знающий Бог Всемогущий
Те замыслы слышал, но — грозно молчал.
Волнуем глубокою, черною думой,
Измученный замыслом Адрамелех
Стоял незаметный на облаке черном.
Горело чело его будто в огне.
Лежала кругом его темная ночь.
Он слышал, как в мраке той ночи глухой,
Земля волновалась, шумела под ним.
Тот шум пробудил вдруг мятежного духа
И вызвал его из томительной думы.
Теперь к Сатане обратился он снова,
И быстро направились оба они
К горе Элеонской, где был Иисус
В беседе священной с друзьями Своими.
С горы смертоносная так колесница
Несется в долину и давит нежданно,
Спокойно стоящего там полководца
И армию воинов смелых его, —
Так Адрамелех с Сатаной появились
К горе Элеонской, где был Искупитель.
Над лесом кедровым едва загорелся,
Чертой золотою, денницы луч первый —
Проснулся Мессия. Его созерцали
Из солнца отжившие души отцов.
Там первенцев души — Адама и Евы —
Небесными песнями славили утро
И стройно и звучно их песни лилися:
«О день благодатный! Ты лучший из дней!
Ты будешь отныне для нас торжеством,
И чтить тебя будут все больше других;
Румяный восход твой и тихий закат
Приветствовать станут отжившие души
И все Серафимы, и неба все силы.
Лишь землю ты утром своим озаришь,
По небу твой свет пронесут орионы;
Как отблеск румяной зари долетит
До трона величия Божья твой луч.
В одежде торжественной встретим тебя,
Тебе Аллилуйя будем мы петь.
Утешил ты взоры печальные наши,
Мессию и Господа нам показав
В Его унижении в мире земном.
Прекраснейший ты из потомков Адама,
Мессия, Ты Бог и — плотской человек!
О, как отразилось в лице Твоем светлом
Подобие Бога во всей красоте.
О Ты, нам Мессию родившая Дева!
Блаженна ты будь и во веки свята;
Блаженнее Евы, праматери смертпых.
О, Евы бесчисленны смертные дети,
Но также бесчисленны их прегрешенья. —
Твой Сын же, о Дева, Один у Тебя,
Один и божественный Он человек.
Невинен и праведен Он лишь, Мессия!
Один Он, Тобою рожденный, Сын Вечный,
Никем Он не создан, как создано все!
Смотрю я с любовью блуждающим взором
На землю, тебя же не вижу, о рай мой!
Суд Божий изрек над тобой приговор:
И воды потопа тебя поглотили;
Проклятие Бога над всем тяготеет.
Тенистые, мощные где твои кедры,
Которые некогда Бог насадил?
Густая и мягкая зелень твоя,
Добра первобытного тихий приют?
Ни бури, ни грозы тебя не щадили,
Ни гибельной смерти карающий дух!
О, будь же ты раем моим — Вифлеем,
Где Дева Мария Его родила,
Ласкала, как сына, к груди прижимая.
Давидов источник, где я создана
Творцом, и впервые увидела мир.
Ты хижина, где, как младенец, в пеленках,
Он плакал и к матери тихо ласкался, —
Мне будь первобытной невинности кровом.
О, если б Тебя родила я, Мессия
В Эдеме и после моих преступлений,
Тебя родила бы Божественный Сын.
С Тобою пришла б я к Судье всего мира,
Туда, где Он был, где под Ним весь Эдем
Разверзся широкою, страшной могилой,
Где древо познанья шумело так грозно,
И гул его шума проклятьем звучал,
Как гром надо мной Вседержителя Бога.
Где пала я жертвою гибельной смерти, —
Туда я пришла б со слезами к Нему,
С Тобою, младенец мой сын, на руках,
Прижала бы к сердцу Тебя и сказала:
— Не гневайся, Господи, — Вечный Отец!
Не гневайся — мною Мессия рожден.
Ты вечен, Ты свят, поклоненья достоин!
Божественный Сын Твой от века рожден.
Ты дал Ему образ божественный Свой,
Чтоб род мой, оплаканный мной, искупить.
О, видел сам Бог мои горькие слезы,
И вы, Серафимы, их видя, считали,
Отжившие души потомков моих,
И вы, мои дети, их также считали!
О, если бы Ты не явился, Мессия,
Печальным казался б мне вечный покой мой,
И только Твоим милосердьем небесным,
И в самом страдании я научилась
Блаженство и радость спасения видеть.
Союза предвечного Ты Основатель!
Облекся ты в плоть человека теперь,
И принял, Великий Ты, смертного образ.
Ходатай! Сам Бог Ты и Ты ж человек!
Услыши молитву усердную нашу,
Священную жертву свою соверши —
Ее ты предпринял за нас добровольно,
И к смертным на землю сойти Ты решился.
О Ты, Искупитель! Судья всего мира!
Решился очистить Ты мир от греха, -
Погибшую землю Собой обновить.
Ее обнови Ты, О Боже! скорее,
Отчизну Твою и всех грешных людей,
И вновь возвращайся к небесному трону».
Так пела праматерь погибших людей.
Из сводов лучистого храма, в пространстве
Далеко неслась ее звучная песня ;
Той песни в долине внимал Иисус.
Кругом Его тихо, как будто в пустыне.
О будущем в думу он был погружен.
Предвестьем пророческим Вечного голос
Над миром земным в тишине раздавался,
И слушал тот голос Мессия, моляся.
Спускался с Масличной горы Иисус.
Среди ее стройные пальмы стояли;
Они возвышались над горной вершиной,
И облако светлое их осеняло,
Как будто бы утренним легким туманом.
Под ними Архангела встретил Мессия,
То был Иоанна небесный хранитель,
Его Рафаилом зовут в небесах.
Вокруг него веяли тихие ветры,
Они доносили к Спасителю голос,
Которого слышать не могут созданья.
— Приблизься бесплотный ко мне Рафаил,
Сказал ему, кротко взирая, Мессия,
И следуй за мною, незримый никем.
Скажи мне, как ночь ты всю эту хранил,
Избранника нашего чистую душу?
И думы какие, подобно твоим,
Носились над спящим, скажи Рафаил,
И где мой любимец теперь Иоанн?
— Его охранял я, - сказал Серафим, -
Как мы охраняем избранников первых.
Ходатай над духом его вдохновенным
Носилися тихо виденья святые,
Ему о Тебе говорили они.
О, если б ты спящим увидел его,
В Тот миг, как во сне Твой Божественный образ
Являлся отрадным виденьем ему, —
Как утра весеннего луч благотворный,
Уста осеняла святая улыбка.
Витая в пространных долинах Эдема,
Адама видал Серафим Твой, о, Боже!
И образ прекрасный праматери Евы
В том виде, как мыслью высокой Творца,
Возникнув пред ним, появились из праха,
Едва сотворенными, первые люди.
Но был их прекрасней, во сне своем тихом,
Божественный Твой ученик. Иоанн.
Он спит еще там, среди мрачных гробниц,
Где муж одержимый, стеная, лежит
И страшный, и бледный, как будто мертвец.
Костями стучит он, терзаясь жестоко.
Когда б Иоанна Ты видел, Спаситель: —
Смотря на больного в раздумье печальном,
Сочувствует с грустью он мукам больного
И сердце на части в груди его рвется.
Не мог я там более быть, о, Спаситель!
В глазах моих скорби слеза навернулась
И чувство страданья, лишь сродное духам,
Которых Ты вечными создал Господь,
Проникло болезненно в сердце мое».
И, тихо склонившись, умолк Рафаил.
Божественный — поднял Свой взор к небесам:
— Услыши, Отец мой Всесильный, Меня!
Настала минута суда Твоего —
И пусть совершается жертва святая,
И силы небес, торжествуя, ликуют;
Пусть рушится с воплем вся адская пропасть, —
Погибнет униженный враг человека!
Сказал и к гробницам пошел Искупитель.
Гробницы те были в средине горы
Иссечены в камнях разрушенных скал.
Их вход сторожили леса вековые
И путника взорам тот вход недоступен.
Когда уже полдень, роскошно сияя,
Горит над божественным градом, в тот миг
Туда лишь сомнительный свет долетает.
Там холодом веет и мрака густого
Рассеять не может мерцающий свет.
Лежал одержимый там Зама несчастный.
(На миг лишь оставил его Сатана,
Чтоб после сильнее терзанья начать).
Близ тела истлевшего сына, отец
Лежал изнуренный, а подле него
Усердно молился другой его сын
За душу давно уж умершего брата,
Которого, некогда, нежная мать,
Рыдая, к больному отцу поднесла,
Но с злобою адскою вдруг Сатана
Младенца рукою отца умертвил, —
Так страшно свершилось событие это.
— Отец мой! младенец Бенони вскричал,
И быстро от Матери вырвался он,
И бросился прямо в объятья к отцу.
О, милый отец! Обними же меня,
И крепко схватил он ручонкой своею
Отцовскую руку и к сердцу прижал.
Отец его обнял, всем телом дрожа,
И нежно малютка отца целовал,
И кротко, как агнец, ему улыбался,
Воркуя, как голубь, смотрел ему в очи;
Но вдруг одержимый, костлявой рукою,
Малютку схватил и об камень скалы
Ударил так сильно, что брызнул лишь мозг,
И с тихим хрипеньем душа отлетела,
Чиста и невинна в неведомый мир.
С тех нор неутешный горюет отец.
Теперь он близ милого праха лежит,
Рукой полумертвой хватаясь за камни
Холодной гробницы, где тлеют останки.
— О, сын мой, Бенони! Мой милый Бенони!
Взывает отец, и горячия слезы
Из глаз потухающих льются на камни.
В то время Спаситель спускался с горы.
Увидел идущего к ним Иисуса,
Вольного отца другой сын, Иоил, —
С восторгом малютка отцу говорит:
— Взгляни, о отец мой, к гробницам подходит
Великий и славный пророк, Иисус.
Со злобою слову ребенка внимает,
Глазами сверкая из щели гробниц,
Скрывавшийся в камнях дух тьмы, Сатана.
До этой минуты терзал он больного
Лишь издали, медленно, духом своим;
Теперь же, тревожимый близостью Бога,
С неистовой злобою бросился к Заму.
Несчастный поднялся и в муках жестоких,
Стеная, без чувства на землю упал.
Бороться не в силах была уже с смертью
Душа потрясенная муками в нем.
Желая избегнуть терзаний врага,
Бросался на скалы он точно безумный.
И здесь пред божественным взором Твоим,
С неистовой злобой хотел Сатана
Больного страдальца об камни разбить.
Но Ты уже был тут. Твое милосердье
Носило на крыльях могучих своих
Забытую тварь и спасало от смерти.
И враг человека, озлобленный дух,
Страшась приближенья идущего Бога,
С бессильною злобой затих, содрогаясь.
На Зама целительный взор устремил
Спаситель и сила божественной жизни
К больному от взоров Его исходила.
Душою познал одержимый страдалец
Того, Кто избавил его от мучений.
В лице полумертвом и бледном больного
Опять оживились черты человека.
Он плакал и к небу без слов он взывал;
Хотел говорить, но восторгом объятый,
Лишь что-то несвязно и тихо лепечет.
Боится страданий, но полон надежд,
Он страстно к Спасителю руки простер;
Глаза были полны слезами блаженства,
Когда Искупителя лик созерцал он.
Так точно мудрец, погруженный в себя,
Томится сомненьем о будущей жизни,
Колеблется верить он в самую вечность,
Но мысль, что разрушиться должен он в прах
Страшит, потрясая рассудок его.
И вечных законов Создателя мира
Не может ум слабый его разгадать.
Когда же вдруг в сердце проникнет надежда, —
Исчезнет сомненье; он верит в блаженство,
Которое Богом обещано нам.
Тогда он доверчиво смотрит на небо.
Как бы в благодарность за то, что он сердцем
Прочувствовав, понял глубокую тайну.
Он весел, — легко на душе его стало.
Так понял и Зама присутствие Бога,
Почувствовав близость Его всей душою.
Потом к Сатане обратился Мессия
И голосом мощным и грозным спросил:
— Дух гибельный, кто ты? Порочный и злобный,
Кто дал тебе смелость при мне так терзать
Людей, к искупленью назначенных Богом?
Глухое рыканье ответило злобно:
— Я сам Сатана и подземного мира
Я царь, и владыка духов непокорных,
Которых круг действий обширней и выше
Небесных певцов, — Серафимов бессмертных.
Когда Твоя слава, о смертный пророк,
Достигла подземного, адского трона, —
Оставил я трон и пустился на землю.
Как вихрь прилетел я, могучий и грозный,
Чтоб взором бессмертным своим Тебя видеть —
Ты должен гордиться явленьем моим...
Что́ должен придти Ты, как мира Спаситель —
Давно о том слухи небес возвещали.
Но ты человек, — Ты пророк-Боговидец,
Подобный пророкам подверженным смерти,
А мне одному лишь подвластна та смерть.
Поэтому знать не заботился я,
Что́ там совершали бессмертные все.
Но здесь я терзаю любимцев Твоих,
Чтоб праздным не быть; это видишь ты Сам.
Смотри же, как страшны созданья мои —
Предсмертные тени, на этом лице.
Теперь понесусь я к подземному царству
И след моей гибельной, мощной стопы,
Как грозное смерти дыханье, промчится.
Там будут пустыней и воды и суша,
Где я разрушительным вихрем промчусь.
Весь ад, торжествуя, пусть видит тогда
Владыку подземного царства во мне.
Но если ты хочешь творить что-нибудь, —
Твори же теперь, иль я снова здесь буду,
Чтоб царство могучее тьмы защищать!...
Умри же при мне ты, забытая тварь!
Сказал он и бросился злобно к больному, —
Но тайная сила Спасителя мира,
Как гром, поразила порыв Сатаны...
Так сила Всесильного Бога-Отца
Нисходит в миры пред падением их.
И ринулся в бездну подземную дух...
Но воды и сушу забыл превратить
Он мощной стопою своею в пустыни.
Спустился меж тем со скалы одержимый.
Так царь Ассирийский бежал от Евфрата,
Когда его светлый хранитель отвлек
Оттуда священным советом своим
И вновь небеса показал он ему.
Остался в душе его вечным страх Божий.
Его не рассеяли грозы Синая,
Ни даже и шумные воды Евфрата
Изгладить из сердца его не могли
Священного страха, вселенного Богом,
И царь Ассирийский в стенах Вавилона,
Смиренно лежал и на небо смотрел,
Моляся во прахе Предвечному Богу.
Сошел так больной к Искупителю мира
И пал со слезами к ногам Божества.
Осмелюсь ли, грешный, идти за Тобою,
Божественный муж? Освяти мою жизнь,
Которую Ты мне сейчас возвратил,
И будет чиста и безгрешна она
С Тобою, Божественный, праведный муж.
Валяясь во прахе больной говорил
И страстно к Спасителю руки вздымал.
Господь Искупитель взглянул на него
И, с чувством любви, ему кротко сказал:
— Не следуй за мною! Замедли: но после,
Когда все сойдутся на лобное место,
Тогда ты увидишь глазами своими
Надежду и радость пророков святых, —
Надежду, которую ждал Авраам.
Пока говорил Искупитель с больным,
Усердно просил Иоил Иоанна
С невинною, детскою кротостью, тихо:
Веди меня, милый, к пророку Господню.
О, пусть Он, Великий, услышит меня...
Тебе Он доступен и ты Его знаешь.
Наперсник Спасителя, тронутый просьбой,
Подводит младенца к Спасителю мира:
— Скажи, отчего же с Тобою, Великий,
Ни я, ни отец мой не можем идти? —
Печально невинный малютка спросил.
Зачем же Ты здесь остаешься так долго,
Где стынет от страха вся кровь в моих жилах,
Когда я на мертвые кости смотрю?
Пойдем же домой, о, святой человек,
Куда возвращается снова отец мой.
Служить Тебе будет с покорностью там
Моя одинокая, добрая мать.
Мы будем Тебя угощать молоком,
Душистого меду Тебе подадим
И лучшие фрукты найдешь Ты у нас.
Там много пасется овец на лугах, —
Их мягкою шерстью Тебя мы прикроем.
Когда ж возвратится к нам знойное лето, —
Тебя провожу я в прохладную тень,
Под зелень густую высоких деревьев,
В мой собственный сад, подаренный отцом...
Бенони, мой милый! О, брат мой Бенони!
Тебя оставляю в могиле я здесь...
Со мною цветов поливать ты не будешь
И бегать в минуты вечерней прохлады...
Будить ты не будешь меня поцелуем,
Когда зарумянится в небе день новый,
Когда полетят из гнезда утром птички,
Встречая восход восхитительной песней.
Взгляни же сюда, о, Великий пророк,
Здесь брат мой, Бенони, в могиле лежит...
Мессия с участьем взглянул на малютку
И с чувством глубоким сказал Иоанну:
— Утри ты малютки горячия слезы, —
Его нахожу я и чище и выше,
Чем много людей, уже виденных мною».
И долго потом с Иоанном Мессия
Беседовал тихо, его поучая,
Когда на гробницах остались они.
В тот миг Сатана через Мертвое море
Несется, окутанный облаком смрада...
Пронесся уже Иосафата долиной,
Достигнув туманной вершины Кармеля, —
С Кармеля же, далее к небу пустился.
Блуждая в пространстве, дух злобой кипел,
Созданья Творца своего созерцая :
Великую цепь, беспредельных миров,
Где было все близко, знакомо ему
Когда-то, — за тысячи тысяч веков, —
Когда Громовержец его сотворил
В сиянии чудном лучей неземных...
Хотя и теперь он дышал еще ими,
Но образ его изменился с тех пор,
И чужд он зфирному блеску небес, —
Угрюм стал он, мрачен и полон разврата..
Кометы и звезды проходят там мимо,
В величии дивном и стройном своем,
Но мрачного духа не видят они.
И стал ему страшен их блеск лучезарный.
Несется он быстро из области света
И жаждет достигнуть подземного ада.
К нему направляя свой бурный полет,
Стремительно к низшему миру спустился:
Пред ним беспредельно тянулись пространства
Не видит конца, ни начала дух падший, —
То мрачных миров отдаленная область,
Которою правит один Сатана.
Отсюда он, издали, видит мерцанье, —
То луч умирающий высших светил;
Из сферы он светлой едва долетал,
Чрез даль беспредельную темной пустыня,
Но ада оттуда дух видеть не мог.
Во тьме, отдаленной, его поместил,
От мира и светлых духов, Вседержитель, —
Вдали от Себя и от целой Вселенной.
Наш мир же так блинок Создателю-Богу...
Поэтому быть не могло к нему близко
То место проклятья и вечных мучений.
Ужасным то царство Господь сотворил, —
Для гибели вечной и казни последней...
В три бурные ночи Он создал его,
И лик свой навек от него отвратил.
У входа той бездны стояли на страже
Два Ангела, — точно два воина мощных, —
На то была воля Создателя мира.
Тем Ангелам дал Он священную силу
И мрачное место проклятья велел
Им вечно в границах его содержать,
Чтоб дух — возмутитель расширить не мог
Владений губительных, страшных своих,
Не мог чтобы вида прекрасной природы
Своим приближением он исказить.
И там, где могучий их взор сторожит
Ворота зияющей пропасти ада, —
Там путь пролегает блестящий,
Как будто два слившихся вместе ручья.
Как светлые волны, сверкает тот путь,
Ведущий в пространство безбрежного неба
И к верху, — в миры, сотворенные Богом.
Божественный путь этот луч озаряет,
Приносит он радости Ангелам света
Из высшего мира небесных красот.
Пронесся тем светлым путем Сатана
И мрачен, и злобен, в подземную пропасть.
Промчался в воротах он в смрадном тумане
И сел на высокий проклятия трон...
Все страшно, темно там кругом его было...
Незримый, на троне сидел Сатана.
Один Софоил лишь как ада Герольд
Увидел туман, поднимавшийся к верху
По черным ступеням подземного трона,
И духу, стоявшему подле, сказал:
— Вернулся ли снова в подземное царство
Властитель могучий, наш царь Сатана?
И что предвещает туман этот мрачный,
И к адскому трону возврат его тайный?
Не тем ли возвратом нам Бог угрожал?..
В то время, как ада Герольд говорил,
От темного трона, где был Сатана,
Рассеялась всюду глубокая тьма.
Отверженный злобно кругом посмотрел, —
И быстро понесся подвластный Герольд
К вершине горы, постоянно пылавшей,
Которая прежде всегда возвещала
Потоками пламя возврат Сатаны,
Все долы и скаты кругом озаряя. —
На бурных крылах, через горную пропасть,
К пылающей бездне летел Софоил.
Окрестности темные вдруг озарились,
Пылая пожаром огней разноцветных, —
И каждый увидел, в мерцанье далеком.
Сидевшего злобно, властителя ада.
Поспешно стекались все жители бездны,
Сильнейшие быстро спешили к нему,
Чтоб сесть на ступенях подземного трона...
Тебе все доступно, о муза Сиона,
Ты видишь свободно всю адскую пропасть,
Как видишь и светлый Божественный образ,
Когда наказанье он грешным дает.
Открой же, о, Муза! теперь, предо мною
Всю адскую бездну; дай голос мне сильный,
Подобный раскатам небесных громов,
Чтоб мог я, как буря , о ней возвестить.
Является первый дух Адрамелех, —
То дух ненавистный , лукавый и злобный, —
Дух более хитрый, чем сам Сатана.
В душе развращенной немолчно кипели
И зависть, и злоба к властителю ада
За то, что тот первый поднялся к восстанью,
Которое он так задумал давно.
Когда, для защиты подземного царства,
Придумает что-нибудь сам Сатана, —
И к общему делу тот дух равнодушен —
Он делает все для себя одного.
Он думает тысячи-тысяч столетий
О том, чтоб властителем сделаться ада,
Когда возбудит Сатану против Бога
Он снова к ужасной неравной войне.
Иль если удастся ему удалить
На век Сатану в беспредельность миров;
Но если ж и это ему не удастся, —
Он думает силой его победить...
Об этом задумал тогда еще дух,
Когда отложились от Бога они,
И сброшены были Им в адскую пропасть.
Тогда он последний явился. как воин,
С собою влача две доски золотые,
Как будто свои боевые доспехи.
Те доски пылали ужасным огнем
И голос его точно гром загремел,
И эхом по темному царству разнесся:
— Зачем вы , о, Боги! так быстро бежите?
Должны вы торжественно, гордо входить
В пространное царство бессмертья и славы.
Мы смело свободу свою отстояли!
Пока вас преследовал Бог и Мессия
И с ними небесные силы все Их,
Ударами новых громов вас карая,
Спокойно вошел я в Святая-Святых
И там я увидел таблицы судеб;
Читал в них великую будущность нашу...
Сбирайтесь подземного царства жильцы,
Чтоб вместе небесную хартию видеть:
Один из бессмертных, которыми ныне,
Как будто рабами, владеет Егова,
Постигнет, что сам он всесилен как Бог,
И небо оставит с друзьями своими.
Найдет себе царство в пространстве безбрежном,
И будет сначала он там с отвращеньем,
Как сам Мироздатель, изгнавший его,
Был некогда , там, одинокий и скучный,
Пока до созданья миров обнимал Один
Он, весь хаос Его окружавший.
(На то есть священная воля моя,
Так сам Иегова о том говорил).
Но дух тот, восставший, пусть вступит без страха
В подземное царство и вечную тьму.
Со временем пропасть изменится эта,
В прекраснейший мир превратится она.
И сам Сатана воссоздаст этот мир.
Но примет он план тому новому миру
От рук моих сильных, близ трона небес.
Один Я объемлю миров беспредельность,
Пространство безбрежное с их Божествами,
Моим, совершеннейшим миром и высшим.
Напрасно так Адрамелех говорил, —
Ему не поверили жители ада,
Но Бог сам услышал порочного голос:
— Тот грешник погибший, сказал Всемогущий,
Был также свидетелем славы Моей! —
И быстро суд Божий над ним совершился:
Из мертвого моря , с ужаснейшим гулом,
Пылавшая глыба из волн поднялася
И рухнулась в мутные волны назад...
Окрестности грохотом все огласились...
Та глыба низвергла вдруг Адрамелеха
В пучину кипящую гибельных вод,
Где страшная ночь продолжалась семь суток.
Лежал все то время в пучине погибший,
Но после воздвигнул он храм Божеству,
Куда золотые те доски судеб
Со страхом, как жрец, на алтарь возложил.
Хоть лжи той старинной не верил никто,
Однако приверженцы Адрамелеха —
Льстецы, как невольники в храм приходили.
Когда в нем присутствовал Адрамелех,
Они небылицам его поклонялись.
Когда ж его не было в храме том мрачном,
Смеялись с бесстыдством, смотря на таблицы... —
Явился теперь, по призыву герольда,
Из храма и с тайною злобою сел
На троне он, рядом с самим Сатаною.
Затем появился воинственный дух
С высоких вулканов, свирепый Молох.
Крутые вулканы — жилище свое —
Он цепью громадною гор окружил,
Чтоб ими себя и весь ад защищать,
Когда Громовержец в их царство сойдет, —
Егову он именем тем называет.
И часто, когда над пылающим морем,
Мерцая в тумане, день мрачный восходит, —
Все жители пропасти видят Молоха,
Стоящего с злобой на горных вершинах.
Он горы на горы кругом громоздит,
Задумчиво, в тучах угрюмо стоит
Над страшными сводами бездны подземной,
И тучами теми над адом гремит,
И вторит далекое эхо в ущельях...
Неистовый гром оглушителен, страшен...
Из сумрака бездны подземной своей,
Изгнанники неба все слышат его.
С стремительной силой, шумя, с своих гор
Пришел он к подземному трону теперь,
И трепетно воина все избегают.
Тяжелой и мрачною броней своею,
Подобно громовым раскатам, гремит, —
Пред ним потрясаются адские горы,
За ним разрушаются, падая, скалы...
Явился и мрачный потом Белиил,
Покинув леса и долины свои,
Где дух тот печальный живет одиноко.
Напрасно он трудится, бедствуя вечно,
Желая проклятья страну изменить
В мир лучший, подобный тем чудным мирам,
Которые дивно так созданы Богом.
О, Вечный! Ты смотришь с величья небес
С улыбкой глубокой, когда он стремится
Порывами бури ужасной привлечь
К источникам мрачным, бессильной рукою,
Роскошного Запада тихую свежесть.
Сердито там буря ревет, неумолчно,
Как вечная кара Всесильного Бога.
В стране безобразной и вечно туманной
На крыльях губительных носятся ветры.
Бесплодной и мертвой пустыней лежат
Обрывы над страшной, разрушенной бездной.
Был бешеной думой томим Белиил
При мысли о чудной весне беспрерывной,
Которая, будто бы светлый Архангел,
Улыбкой небесную сень озаряет.
О, как бы желал Белиил оживить
Весной благотворною мрачные долы, —
Но пусты, печальны лежат перед ним,
Покрытые ночью глубокою, нивы.
Когда появился к подземному тропу,
С тоскою, из темных лесов, Белиил,
Пылал к Всемогущему Богу он мщеньем
За то, что из райских прекрасных долин,
Был сброшен он Им в эту темную бездну,
И с каждым протекшим столетьем грозил,
Страшнее ту бездну Господь сотворить.
И ты, обитатель пучин водяных,
Увидел тревожный возврат Сатаны.
Дух вечно витающий в мертвых водах,
Ты вышел, Могог, из шумящих стремнин.
Как горы, вздымалось свирепое море,
Когда он тяжелой стопой рассекал
Кипящие волны тех гибельных вод...
Безумно Могог проклинает Творца
С минуты изгнанья мятежников падших
Из сени небесной; звучат безобразно
Проклятья Могога над бездною адской.
Проклятья те дико ревут над водами,
Ужасно всю пропасть собой оглашая.
Он, мщением вечным томимый, желал бы
Водами морскими весь ад потопить.
На почву сухую ступил он теперь,
В обрыв целый берег с горами обрушив.
Все главные духи подземного царства
Толпой собралися вокруг Сатаны;
За ними тянулись, несметным числом,
Подвластные им легионы духов.
Катились, как волны всемирного моря,
Волна за волной, разбиваясь о камни
Подножья высокой прибрежной горы, —
Так к трону изгнанники неба стекались.
Их тысячи тысяч к нему собралось.
Идут, воспевая свои злодеянья;
Но стыд и позор им готовится вечный...
Божественным громом разбитые арфы
Нестройными звуками вторят их песням.
Как плач над усопшим, несутся те звуки,
Неистовства полные визги и крики.
Восторгом неистовым, диким пылая,
Идущих толпой созерцал Сатана
И слышал все адские песни он их.
Встает он с подземного мрачного тропа,
Чтоб видеть собравшихся все легионы.
И видит в толпе отдаленной, внизу,
Он низших духов, отвергающих Бога;
С насмешкою злою на все они смотрят.
Там был и безумный владыка их, Гог, —
Он выше был всех и безумнее всех...
Они утверждают, что в мире все сон,
Игривые грезы лишь пылкой мечты.
Что видели некогда в сени небесной
Они отвергают с бесстыдством и то,
И самую сущность Всесильного Бога,
Который карает и милует грешных;
Что самая жизнь есть обманчивый сон;
Заменит ничтожество тленья ее.
С презрением смотрит на них Сатана:
Хотя ослепленный, — но чувствует он,
Что есть Всемогущий и Вечный Господь!
Поникнув главою, угрюм и безмолвен;
То в мрачную думу стоит погруженный,
То дико на павших глядит Сатана, —
И снова уходит к подземному трону.
Утихло мгновенно все в пропасти ада,
Подобно тому, как на миг затихает
В пустынных горах, перед страшною бурей.
На трон свой высокий он медленно сел,
Тревожимый черной, тяжелою думой.
Уста Сатаны вдруг как буря взревели,
Из них загремели раскаты громов,
И страшно раздался потом его голос:
— Не все ли явились вы, страшные сонмы?
Как некогда все мы томились, страдая
Три дня бесконечных в обители неба,
Ликуйте и слушайте, что вам открою,
Зачем я так долго витал на земле, —
О, духи, вам много узнать предстоит.
А также решенье узнайте мое —
Прославит величие наше оно,
А имя Еговы навек посрамит...
Скорее разрушится адская пропасть,
Скорей Он созданье свое уничтожит,
Которое некогда Сам сотворил
Из хаоса страшного ночи глубокой,
И будет опять одиноко там жить,
Чем силой принудит Себе уступить
Владычество наше над смертными всеми.
Не знали побед над собою мы Бога,
.Так будем всегда непокорны Ему,
Хотя бы он тысячи тысяч послал
Своих Примирителей противу нас;
А если б на землю сошел он Мессией,
То разве не встретил бы гнев мой Его?..
И кто же тот новый, рожденный Егова,
Который и в теле плотском человека
Хранит неизменно Свое Божество?
О ком так глубоко задумались Боги,
Как будто бы снова они обрели
Высокие думы об их Божестве,
Иль вспомнили снова прошедшие битвы?
Родится ль от смертной, подверженной тленью,
Один из Предвечных, чтоб нам облегчить
Победу, когда Он войною придет
На нас, уж отчасти известных Ему?
Возможно ли это, чтоб действуя так,
Он силою мог бы смирить Сатану?
Хоть многие здесь предо мною стоят,
Которые некогда, с страхом невольным,
Бежали в смущенье от взоров Его.
Покинув поспешно загнившия кости
Терзаемых смертных, — они ускользнули:
Стыдитесь вы, трусы, пред этим собраньем!
Все Боги здесь знают о вашем побеге!
Ничтожные! Что вас принудило к бегству?..
Кого называете вы Иисусом,
Тот, верьте, ни вас, ни меня недостоин.
И сын ли Творца Он великой вселенной?
Узнайте же кто он, назвавшийся Богом,
Явившийся гордо в народе Еврейском.
О, радуйтесь Боги, и слушайте все, —
Его я историю вам расскажу:
В народе, живущем кругом Иордана,
Когда-то давно уж пророчество было,
(Гласит так преданье времен отдаленных),
Что должен от племя их выйти Спаситель,
Который избавит народ свой от плена,
Пред всеми народами их возвеличит
И будет их царство сильнее других.
А помните вы, как за несколько лет
Пред этим, явились иные в собранье
И нам возвестили, что видели сами
Они на Фаворе ликующих сонмы.
Как чудно и стройно те Ангелы пели,
И набожно славили все Иисуса.
Внимая их пению, тучи дрожали,
И в пальмовых рощах далекое эхо
Восторженным песням тем вторило громко.
В Окрестностях дальних Фавора звучало
Воспетое имя Его — Иисус.
С горы той торжественно стел Гавриил
И гордо к Еврейке пошел в Назарет.
Как смертный, приветливо ей поклонился,
Ей именем Бога-Отца возвестил,
Что царь от нее Иудейский родится,
И будет защитником царства Давида.
Его Иисусом она назовет —
Так должен быть назван рожденный Сын Божий;
И вечно могущество будет Его,
Царя и владыки сильнейшего всех...
Вестившего голос услышала Дева.
Чему ж вы дивитесь, о, адские Боги?
Иль вас испугало, что слышите Вы?
Я видел и больше того еще сам,
Но все же ничто не смутило меня.
Я нее перед вами открою здесь смело,
Чтоб знали, как дух возвышается мой,
Когда я предвижу опасности миг.
Но можно ль опасностью это назвать,
Что смертный мечтатель, на нашей земле,
Себя называет Всесильным пред нами?..
...Вдруг гром разразился небесный над духом,
И робко кругом посмотрел Сатана,
Но скоро, оправившись, вновь продолжал:
— Рожденье высокое Божья младенца
Я сам ожидал с нетерпеньем и думал:
Мария! о, скоро из недров твоих
На землю Сын вечного Бога придет;
Скорее мгновения ока придет Он
И даже скорей самой мысли Богов,
Когда она адскою злобой пылает.
До неба возвысится быстро Твой Сын.
Теперь покрывает в своем Он величье
Одною стопою все воды морей,
Другою ж стопою всю область земную
И держит в деснице всесильной своей
Луну серебристую, жаркое солнце,
А левой рукою объемлет все звезды.
Он шествует там среди собранных бурь
С миров бесконечных и грозно карает.
Зовет нас Он громко на смертную битву...
Спасайся, беги, Сатана злополучный!
Чтоб громом всесильным не бросил тебя
Тот Вечный, за тысячу тысяч земель,
Где, Им побежденный, ты будешь без жизни
Лежать, искаженный, в пространстве безбрежном.
Так думал я... Слышите ль, адские Боги?
Но он человек, и до этой минуты
Он плачущий, слабый ребенок, как все;
Подобен он детям ничтожного праха,
Которые плачут, едва лишь родятся,
О смертности, Богом назначенной им.
Хотя воспевали рожденье Его
Святые Соборы Архангелов неба, —
Они же так часто приходят на землю,
Чтоб видеть могилы недавно умерших,
Где, некогда, рай охраняли Они,
Где мы основали владычество наше, —
И вновь со слезами родят потом
На небо и гимны святые поют,
Себя утешая... Так было теперь:
Они отлетели, оставив младенца;
Иль лучше сказать, они бросили там,
Во прахе лежащего, Господа Сил.
Поэтому Он от меня ускользнул; —
Вернее, я сам тому быть допустил.
Врага боязливого мог ли я гнать?
Свое я величие тем бы унизил.
Но я не оставил Его там свободным.
Царю и жрецу моему в Вифлееме,
Избраннику Ироду, дал приказанье
Младенцев родившихся всех убивать.
Текущая кровь, исполнителей визг
И всех матерей неутешные слезы,
Стенания страшные трупов убитых, —
И все это, вместе, ко мне возносилось,
Ко мне, как к владыке страданий и бедствий
И было приятной, достойною жертвой.
Не тень ли то Ирода вижу я там?
Откройся пред нами, отверженный грешник.
Не я ли внушил тебе страшную мысль,
Чтоб всех Вифлеемских младенцев избить?
Что может придумать Владыка небес,
Желая созданье свое защитить —
Бессмертные души — от власти моей,
Чтоб их вдохновеньем порочным своим
Не мог ослепить и своих тем владений
Расширить далеко в пространстве миров?
Твой жалобный визг и отчаянный ужас
И вопли невинно убитых тобою,
Которые умерли все, согрешая,
Тебя проклиная, с тобой и Творца, —
Бсе это отрадная жертва тому,
Кто так безусловно владеет тобою.
О, слушайте, Боги! Когда же он умер
Избранник мой Ирод и царь мой, и раб,
Назад из Египта вернулся Младенец.
Провел Он в объятиях матери нежной
Все юные годы, не знаем никем.
Ни светлой отваги порыв благородный,
Ни юности пыл не подвигнул Его
В величии полном себя показать.
О, адские Боги! Ходил Он один
Задумчив но диким морским берегам
Иль часто в пустынных лесах отдаленных
И верно задумывал что-нибудь там,
Чтоб царство подземное наше сгубить,
Иль мужество наше опять испытать
Хотел он, бродя одиноко в пустыне...
И думал не раз я, с собой рассуждая:
Скорее он занят серьезною думой,
Чем видом окрестностей диких, пустынных,
Лесов вековых и роскошных цветов,
Когда Он детьми окружает Себя
И их заставляет Создателя славить,
Который из праха Его сотворил.
Да, много бы время утратить я должен,
Когда бы помочь не хотели мне люди,
Которые в жертву приносят мне души.
Я к небу те души опять посылаю, —
Там ими Эдем населяет Создатель.
Однажды представилось мне, что Он хочет
Значенье и славу Свою показать.
Спустилось на землю величие Божье,
Когда один раз Он пришел к Иордану
В сиянии дивном небесного света.
Я видел глазами бессмертными сам
Величие то на водах Иордана.
То не был обманчивый призрак небесный, —
То было во истину Бога величье,
Подобно тому, как нисходит Оно
С небесного трона, в торжественном блеске
И тихо проходит в рядах Серафимов.
Хотело ль почтить Оно сына земли,
Иль наше внимание лишь возбудить?
Того и теперь я постигнуть не в силах!
Хотя и небесного грома раскаты
Я слышал тогда, содрогаясь невольно, —
Мне слышался голос какой-то в том громе:
„Вот Сын Мой любимый, в нем благость моя!“
— То голос Элоа наверное был.
Иль высших Престолов, меня чтоб смутить...
Но не был то голос Всесильного Бога.
Во мраке глубоком, подземного царства
Страшней надо мною звучал Его голос,
Когда Он нам Сыном Предвечным грозил.
О Сыне том вечном предсказывал также
Бродивший в пустыне угрюмый пророк
И громко на встречу к нему он взывал:
„Вот Агнец Божественный, посланный с неба
Очистить собою грехи все земные.
О, Ты, исходящий от вечности. Вечный,
Ты, бывший задолго еще до меня!
Привет мой Тебе, милосердия полный,
Тобою от блага нисходит к нам благо!
О том возвещал нам закон Моисея.
С Собой Ты приносишь, Помазанник Божий,
Нам правду святую и милость Его! “
Мечтатели так воспевают друг друга
И думы святые себе создают.
Мы слишком ничтожны, бессмертные Боги,
Чтоб скрытые тайны могли мы провидеть
От нас ли Мессию Он думает скрыть
В том образе смертном, который мы часто
Караем тяжелой и страшною смертью?
И скрыть ли Мессию, Владыку небес,
Так грозно восставшего противу лас,
Пока не достигли мы новых миров?
О ком же пророк ослепленный мечтает?
Он сам представляет себя Божеством,
Хотя Он создание праха, как все.
Он часто заснувших больных пробуждает
И их воскрешает, считая за мертвых...
Но в этом начало деяний Его,
А высшие после дела совершатся.
Он думает род человека избавить
От смерти и страшных их всех прегрешений,
С которыми люди, со дня их рожденья,
Сближаются тесно и в них возрастают.
Они возбуждают людей против Бога
И против неволи священного долга,
В котором, их совести внутренний голос
Напрасно стремится порой удержать.
Людей искупить Он мечтает от смерти, —
От смерти, подвластной одним только нам.
И вас Он искупит, отжившие души,
Которых, с минуты создания мира,
Сбирал я, как волны с всемирного моря,
Как звезд легионы, иль сонмы певцов,
Творца воспевающих вечно и робко.
Искупит из пропасти ада Он всех,
Терзаемых вечным мучением здесь,
Томимых в огне безнадежностью вечной, —
И вас Он стремится избавить от смерти.
И будем тогда мы, забывшие Бога,
Пред новым Божественным тем человеком
Валяться во прахе, подобно рабам...
К чему нас принудить не мог Саваоф
Громами всесильными, то совершит
Он в области смертной рукой безоружной!
Вставай же, отважный! И сам себя прежде
От смерти и бедствий её защити,
А после уж мертвых людей воскрешай!
Он должен погибнуть и смертью погибнуть,
Царя, Сатаны победитель могучий!
И пусть всемогущею волей Своею,
Тогда он от смерти избавит Себя.
Безжизненный труп Твой я брошу в могилу,
Где смерти дыханье Тебя исказит,
Где ночь постоянная мраком глубоким
Глаза без возврата Твои ослепит.
Смотри же! тихонько тогда я шепну,
Как там воскресают умершие люди!
Умершему слуху для звуков скажу я:
Послушай, как чудно все поле шумит,
Воскресшие ходят по нем мертвецы!..
Когда же оставит душа Его тело
И к нам она в ад обратится, быть может,
Чтоб нас непокорных и смерть победить,
— Ей голосом грома тогда я воскликну:
Спеши ты отсюда, из темного царства;
Ты здесь оковала бессмертных Богов!
Спеши! Пред тобою отворятся сами
Торжественно двери подземного ада.
Здесь хором хвалебным тебя прославляют
Отжившие души и адские боги,
Тебя воспевает вся адская бездна.
Скорее пусть землю теперь Иегова,
А с нею Его и людей вознесет
К себе, в беспредельность небесного мира,
Пока восседаю я здесь; как Властитель, —
Иль я то исполню, что словом могучим
Давно предназначив, премудро решил я!
Клянусь я, как Бог и страданий, и смерти,
Клянусь вам грядущею вечностью Бога —
Умрет Он и бренный тогда Его прах
По светлой дороге подземного ада
Развею пред взорами Вечного я...
Узнайте ж мой план и решенье мое!
Так мстит Сатана! — торжествуя сказал он
И грозно взревела вся адская пропасть!!..
Сидел в отдаленных гробницах Спаситель, —
Там с шумом слова Сатаны пронеслися...
К ногам Иисуса листок подкатился.
Червяк уже мертвый висел на листке...
Господь Всемогущий его оживил, —
Тебе ж Сатана, всеобъемлющим взором,
Как кару, послал Он презренье Свое...
И быстро над павшими суд совершился...
Вся бездна подземная вдруг потряслася,
Покрыла глубокая ночь Сатану...
И с ужасом смотрят все адские духи,
Но ада владыки не видят они.
Как будто сраженные громом небесным,
Подобно гранитным скалам онемели
Мятежные жители пропасти адской...
Внизу, подле трона, задумчив, угрюм,
Поникнув печально челом, одиноко
Сидел Серафим Абдиил-Аббадонна.
Он думал о будущем грозном своем,
В душе содрогаясь невольно от страха.
Пред ним проносилось, как будто в тумане,
Минувшее все, пережитое им.
На мрачном и грустном челе Серафима
Тоски безнадежной лежала печати;
Пред взором его, истомленным печалью,
Носились, как тени, за муками муки, —
Сливалися с вечностью эти виденья.
Припомнил теперь он блаженное время.
Когда еще чист был, невинен душою
И другом великого был Абдиила,
И как, в день восстанья, великое дело
Свершил пред линем он Создателя мира,
Мятежников бросив, решился остаться
Один; непреклонно опять возвратился
Под кров милосердный Всесильного Бога
И с тем Серафимом, великим душою,
Казалось, избегнул врага Иеговы.
Но в пламенной вдруг колеснице своей
За ними, как вихрь, Сатана возвратился,
И голос его, будто звук трубы бранной,
Все полчище грозно к себе призывал.
Все адские духи его обольстили,
Он ими, как бурею, был увлечен.
Напрасно летел за ним друг его милый,
И взором сердитым, но полным любви,
Хотел его снова к Творцу обратить.
Увы! Но безумной мечтой увлеченный,
Мечтой, что он равен Всесильному Богу,
Летел Аббадонна все дальше и дальше,
И взоров он друга понять уж не мог.:.
Пришел, как в тумане, потом к Сатане..
С тоскою глубокой, в себя погруженный,
Событье то страшное он вспоминал.
Припомнил блаженную юность. — то утро,
Когда был он создан для жизни небесной —
Предвечный их всех сотворил в одно время
Едва были созданы сонмы бессмертных,
С небесным восторгом, они, меж собою,
Беседу отрадную дружно вели:
— О, кто же мы, светлые все Серафимы?
— Откуда блаженный? — Давно ли ты создан?
— Ты видел ли прежде меня, Серафим мой?
О, точно ль живем мы? — Какою же жизнью?
— Меня обними ты, божественный друг мой,
Открой мне заветный думы свои.
...Как после спустилося, из дали светлой
Величие Бога, их всех осеняя.
И видят кругом себя там Серафимы
Несчетное воинство силы небесной.
Сребристое облако подняло всех их
К величию высшему Господа сил.
Увидев величие то пред собою,
Познали они в нем Зиждителя мира.
Той думою мучился дух Аббадонна,
Из глаз его горькия слезы лилися.
Так с гор Вифлеемских потоками кровь
Струилась, когда убивали младенцев...
Он с ужасом слушал рассказ Сатаны, —
Не вытерпел — встал, чтобы с ним говорить,
Но прежде три раза глубоко вздохнул.
Так в битве кровавой два брата, не знавши,
Сражают друг друга, потом узнают —
Когда упадают с предсмертным хрипеньем
И вздох сожаленья их грудь надрывает...
Но скоро оправившись, начал он так:
— Хотя ненавидим я буду собраньем,
Но мало заботится дух мой об этом;
Не в силах молчать я, скажу перед всеми, —
Чтоб карой ужасною Вечного Суд
Здесь также меня самого не постигнул.
Как он над тобой, Сатана, разразился.
Тебя ненавижу я всею душою,
Ужасный и гибельный дух Сатана!
Отвлек ты бессмертного духа, меня
На веки от мощной десницы Творца.
Пусть требует в том Всемогущий отчета,
Погибший, отверженный дух от тебя
За все эти страшные, вечные муки.
Здесь, в пропасти адской, средь ночи глубокой,
Среди всего сонма бессмертных духов,
Тобой соблазненные грозно восстанут...
Их стоны и вопли, как гром, раздадутся,
Как волны свирепые Мертвого моря,
Бушуя, их голос взревет на тебя...
Не буду сообщником с грешником вечным —
Отступник! — не буду участвовать я
С тобою в решении гнусном твоем,
Чтоб смерти предать Искупителя мира!
О, против Кого говорил ты, проклятый!
Не против Того ли, пред кем ты трепещешь,
Пред чьим Всемогуществом сам сознаешь
Свое все ничтожество, с ужасом робким?
А ежели смертным потомкам Адама
Творец-Вседержитель пошлет искупленье
От смерти и ада, — не ты ль помешаешь
Божественной воле Его совершиться?
Не ты ли, погибший, задумал убить
Священное тело Мессии и Бога?
Ты будто не знаешь Его Сатана?
Иль мало карали Всесильного громы
Тебя, непокорный, отверженный дух?
Еще ль на челе твоем мало следов
Осталось от гневного грома небес?
Ужели не в силах Он будет, Всесильный,
Себя защитить от коварства ничтожных?
О, мы, увлекавшие род человека
К погибели вечной и смерти ужасной, —
(Но горе мне — сам я виновен был в этом)
Осмелимся ль снова восстать мы теперь
На их Искупителя, Бога, Мессию?
И можем ли Сына Его — Громовержца —
Погибшие, жалкие, смерти предать?
Хотим ли. блаженные некогда духи,
Прервать ко спасенью грядущему пить,
Навек у себя тем возможность отнять
К смягчению страшных и вечных терзаний?!
Мы все здесь страдаем с тобой, Сатана,
В ужаснейших муках томимся все вечно,
А ты это место проклятья и мрака
Бесстыдно и ложно пред всеми же нами
Зовешь своим царством могучим и славным.
Так точно ты ложно теперь торжествуешь,
С позором и срамом назад возвратившись
От Бога и данного людям Мессии...
Ужасен от злобы сидел Сатана
И грозно внимал Серафима словам. .
Он бросить скалою хотел в Аббадонну,
Но в гневе бессильном, повисла назад,
Как бы пораженная громом, рука.
Трясясь весь от гнева, сверкая глазами,
Три раза в душе Сатана содрогнулся,
Три раза безумно, свирепо взглянул
В лице Аббадонны — но быстро затих...
В величии строгом, стоял Серафим,
Печальный, спокойный, без злобы, пред ним..
Вдруг враг Божества, Сатаны и людей,
Встал Адрамелех и со злобой сказал:
— Тебе я отвечу громами и бурей,
О, ты, ослабевший от ужаса трус!
Пусть грозы и бури тебе отвечают!
Как смел оскорблять ты здесь высших Богов?
Дерзнет ли из мрака возвысить кто голос
Из низших духов и восстать против нас,
Иль дерзко меня с Сатаной оскорбить?
О, ежели будешь терзаться ты, низкий, —
Своими ж мечтами ты мучиться будешь.
Беги, малодушный, из области мрака,
Где царствуют Боги подземного ада;
Исчезни в пустыне и пусть там Всесильный
Создаст тебе новое царство страданья,
Где будешь внимать ты раскаянья стонам
И там ты получишь достойно бессмертье!
Исчезни презренный! Умри же там раб,
Склонив перед небом с покорностью взоры.
О, ты, среди неба восставший на Бога,
Считая Всесильного равным себе,
Создатель грядущих миров бесконечных!
Пойдем, о, могучий! Пойдем, Сатана!
О, пусть предприятия наши покажут
Весь ужас могущества нашей руки.
Пусть видят все адские, низшие духи, —
Могущество то ослепит их внезапно
И быстро сразит непокорных, как громом.
Откройтесь теперь предо мной лабиринты,
Вы, полные гибельной хитрости скрытой;
Хранится в вас верная, страшная смерть
И нет из вас нити, ведущей к исходу;
Оттуда никто не избавит Его...
Но е ели хитрости нашей избегнет,
Наставленный разумом, Он, Божества,
Тогда, перед нами сразят Его грозы,
Подобные страшной, великой грозе той,
Которою Иова мы погубили,
Любимца Его — Вседержителя Бога, —
У неба отняв его чистую душу.
Земля, трепещи перед нами, идем мы
Одеты, как бронею, смертью и адом,
И горе восставшему там против нас,
В великой той области нашего мира!..
Окончил свирепый так Адрамелех
И буйно собрание все поднялося.
Восторженно ринулись все к Сатане.
Под мощной стопою ликующих духов
Тряслась и стонала подземная пропасть,
Как бы разрушались и падали горы.
Шумели с неистовством там голоса,
Победою близкой гордясь, все кричали.
С востока на запад гремели их крики;
Ревело, как буря, собрание ада.
Предать оно жаждало смерти Мессию:
С момента создания Богом вселенной
Не видела вечность такого деянья.
Его совершители, Дух Сатана
И Адрамелех, вдруг, покинули трон.
В тот миг, когда буйно неслись по ступеням,
Неистовой злобой и мщеньем пылая,
Звенели подземного трона ступени,
Готовые рушиться в прах под стопой их,
Трещали, гремели; как скалы гранита,
Разбитые, рушатся в страшную пропасть.
Все ринулись буйно, толпою мятежной.
Далеко неслись их безумные клики.
Сопутствуя их до исхода из бездны.
За ними, с поникшим челом, в отдаленье,
Шел тихо, задумчиво, дух Аббадонна.
Он думал избегнуть сообщества дерзких
В том деле неслыханном, или погибнуть...
Вот, с этою думой подходит изгнанник
Ко входу, где Ангелы были на страже.
О! что испытал ты в тот миг, Аббадона,
Когда Абдиила увидел ты там?
Со вздохом глубоким закрыл он лице
И долго стоял в нерешимости грустной.
Хотел бы в подземную пропасть вернуться,
Желал подойти бы и к прежнему другу;
Иль думал умчаться в безвестную даль...
Так долго стоял он, в печальном раздумья,
Не зная, что делать и что предпринять!
Потом, вдруг, решился ко входу идти:
Болезненно сжалось в груди его сердце
И жгучие слезы из глаз покатились,
И скрыли от взоров небесную стражу.
Жестоко страдал в этот миг Аббадониа,
И трепет ужасный, неведомый смертным,
Потряс в нем все кости, когда проходил он.
А друг его юности, страж Абдиил,
Восторженно созданный мир созерцал —
Творение Господа, мощной десницы Того,
Кому верен остался Архангел.
Заметить не мог Аббадонну в тот миг он.
Как дивный луч солнца, блеснувший впервые,
Иль первое утро весны первобытной,
Собой озарившее все мирозданье, —
Блистателен, дивен так был Абдиил.
Но блеск лучезарный его недоступен
Глазам Аббадонны, печального духа,
И он отлетел одинокий, печальный
В безвестную даль, где тоскливо взывал:
— Ужель разлучиться со мною навеки
Ты хочешь мой светлый собрат, Абдиил?
Оставить с тоскою меня, одиноким??
О, плачьте, вы, дети небесного света, —
Не будет любить меня вновь Абдиил.
Почтите слезой состраданья меня, —
Навеки я с другом моим разлучен.
Увяньте, иссохните светлые сени,
Где мы с ним, в беседе о Боге и дружбе,
Так часто блаженные дни проводили...
Умолкните дивно журчащие воды
Потоков Эдема, где крепко и нежно
Обнявши друг друга, небесною песнью
Хвалили мы славу Предвечного Бога...
Он умер навек для меня, мной любимый!..
О, адская бездна, жилище мое!
О, ты, всех терзаний жестоких начало!
Ты, вечного мрака глубокая ночь! —
Оплачьте со мной вы потерю мою!
Пусть вопли ночные, с холмов твоих страшных,
Далеко, печально несутся в пространстве,
В тот миг, когда Бог устрашает мой дух!
Теперь я утратил надежду на все —
Он умер, собрат мой, навек для меня!!..
Болезненно, грустно стонал так один он,
Поникнув главою близ входа в миры.
Его устрашало сиянье и громы,
Несущихся мимо него Орионов.
Томимый столетья тоской неумолчной.
В себя погруженный, терзаемый думой,
Не видел он дивного строя миров, —
Теперь перед ними стоял в созерцанье
И тихо с собой рассуждал так изгнанник:
— Осмелюсь ли снова проникнуть туда,
Чрез вход благодатный, к мирам Всеблагого,
Покинув навеки то царство проклятья?
Зачем не могу я опять залететь
В отчизну прекрасную, к светлым мирам?
Бесчисленны солнца — вы, дети вселенной!
Но не был ли я уже в миг тот великий,
Когда вас Создатель из хаоса вызвал
И дал вам сияния блеск лучезарный?
О, не был ли, в миг тот, прекрасней я вас,
Когда вы всесильной рукою Творца
Рассеяны были в пространстве безбрежном?
Я лучшей блистал красотою в то время
Чем вы, лучезарные Божьи созданья.
Теперь же, стою я отверженный, мрачный,
Как ужас великого, дивного мира.
Проклятию преданный, жалкий изгнанник!
Великое небо! О небо родное!
От страха невольно в душе содрогаюсь,
Впервые величье твое созерцая!
В тебе я утратил блаженство свое,
Восстал против Вечного там я, безумец!
О, ты, благодати покой бесконечный!
Блаженная юность обители светлой,
О, где ж ты, сообщница мирных долин?
Судья мой оставил в душе утомленной
Одно удивленье и грустное чувство,
Когда вспоминать о тебе я осмелюсь.
Тож тяжкое чувство при виде вселенной...
О, если б, валяясь во прахе, я смел
Создателя имя святое призвать!
Я с радостью б нежное имя Отца,
Которым когда-то Его называл,
Тогда уступил бы им, жителям света.
О Ты. правосудный Судья всего мира!
Теперь и молить Тебя даже не смею,
Чтоб Ты одним взглядом меня осенил —
Меня, истомленного в бездне подземной
Тоской неумолчной и мрачною думой.
Отчаянье дикое! О, продолжай ты
Терзанья и муки свои совершать.
Как стал я ничтожен и как злополучен!
Увы! Но я мог бы не быть таковым!..
Тебя проклинаю я, день первобытный,
С минуты той первой, когда загорелся
Ты там, от пределов востока сияя,
Услышав Создателя мощное: «Б у д и».
Тебя проклинаю я, первое утро,
Тот миг, как бессмертные громко взывали:
«И ты также создан, собрат наш небесный!»
Зачем Ты, о вечность, тот день сотворила —
Тот день, бесконечных терзаний начало?
Но если уж быть суждено ему было —
Зачем же не быть ему мрачным, печальным,
Как Богом проклятая, вечная ночь,
Которая грозною бурей и смертью.
Кругом себя «се поражает нещадно?
Зачем не подобен тот день первобытный
Той ночи, всему сотворенному чуждой, —
Где видно одно лишь проклятие Божье?
Но, против Кого возроптал ты, погибший,
Среди всего дивного Божья созданья?
Обрушьтесь скорее вы, солнца и звезды,
И скройте меня вы от гневного взора Того,
Кто, с предвечного трона небес,
Меня устрашает карающим взглядом —
Как вечный мой враг и судья непреклонный.
О Ты, неизменный в своем правосудьи!
Ужели нет в вечности целой Твоей
Надежды и в будущем мне ко спасенью?
Божественный мой Судия! О, Отец!
Создатель мой! Бог мой!.. Безумец!!! я снова,
Томимый отчаяньем, смел называть
Его — оскорбленного мной Иегову —
Дерзнул называть именами святыми,
Которых не может отверженный грешник,
Не смеет помыслить ко век произнесть,
Без помощи высшей Спасителя мира!
Я слышу, как гром всемогущий Его
Ужасно гремит в беспредельном пространстве —
Сразит меня быстро божественный гром тот...
Отсюда умчусь я скорей — но, куда же?
Куда полечу я? Где ж скрыться могу???
Сказал — и стремительно бросился дальше
В пространство безбрежное дальних миров,
И там, отуманенный страхом невольным,
Бессмысленно смотрит в ужасную глубь.
— Ужасен Ты в гневе Своем, о, Всесильный,
И страшны, о, Боже, Твои все решенья!
Пошли мне огонь свой, подземная бездна,
Чтоб адского духа спалил тот огонь!
Но смерти напрасно просил Аббадонна —
Огонь разрушитель на зов не являлся.
Он вновь отвернулся от пропасти темной,
К мирам снова тихо полет свой направил.
Томимый тоскою, стоял он над солнцем
И с горестью глубь созерцал мирозданья.
Вращались там звезды, сияя огнями,
И к этому морю огней разноцветных,
Блуждая, планета внезапно коснулась:
Казалось, последний настал её час,
Она уж дымилась и тлела... И к ней-то
С отчаяньем ринулся дух Аббадонна,
Желая погибнуть с ней вместе на веки...
— Рассеялась быстро планета, как дым,
И с нею погибнуть не мог Аббадонна...
Все той же тоскою томимый, упал он...
Так падают быстро громадные горы,
Когда потрясаются недра земные:
Мгновенно нет признака гор величавых.
Меж тем с Сатаною дух Адрамелех
Все ближе и ближе к земле подходили
И были безмолвны и сумрачны оба.
Тревожим был каждый из них своей думой.
Вдруг Адрамелех в отдаленье увидел
Во мраке, спокойно лежащую землю.
И так, наконец, предо мною она.
Подумал он, тихо с собой рассуждая,
И дума за думой, как волны морские,
В коварной его голове закипели.
О, точно, тот мир предо мною теперь,
Которым я буду владеть без раздела,
Как вечного зла торжествующий Бог,
Когда Сатану удалить мне удастся,
Иль Бога, создавшего все, победить.
Пред всеми тогда я себя возвеличу.
Зачем же лишь землю одну я желаю?
К чему оставлять и другие миры,
Которые столько столетий живут
В блаженном покое, в пространстве небесном.
На каждой планете я смерть водворю,
До самых пределов, где царствует Вечный.
Тогда вся природа могилою будет
И будут сыны её все предо мною,
Во прахе склоняся, лежать униженно.
В то время один я торжественно буду
Владыкой иль здесь, или там восседать.
Природа, но воле моей, превратится
В могилу потом беспредельную вся,
И смехом своим оглашая пространство,
Я стану заглядывать, полный восторга,
В могилу ту страшную, полную тленья,
И если захочет Предвечный тогда, —
Пусть Он, над всемирной гробницею, вновь
Создаст для того и миры и созданья,
Чтоб смертью их снова я мог погубить.
И я, от планеты к планете летая,
Как прежде, везде соблазнять и всех буду,
С собой разрушенье и смерть приносить.
Таков ты могучий, о, Адрамелех!
О, если б тебе, наконец, удалося
Придумать, как адских духов убивать, —
Тогда бы погиб чрез тебя Сатана
И был бы тобой он в ничто обращен.
Пока ты под властью его состоишь
Не можешь исполнить ты страшного дела,
Которое было б достойно тебя.
Дух мощный и страшный поземного ада,
Вселяющий думы те Адрамелеху,
Придумай ты смерть для бессмертных Богов,
Тебя заклинаю, ты их умертви, —
Иль сам, дух, погибни, когда ты бессилен,
И власти высокой достигнуть не можешь.
Давно я стремлюсь и все мысли мои
К тому, чтобы всех их собрать и, как Боги,
Должны они выдумать смерть и — погибнуть.
Настала теперь роковая минута,
Я целую вечность о ней лишь мечтал.
Теперь же опять пробудился Всесильный
И к нам посылает Спасителя мира,
Чтоб царство, давно покоренное нами,
Отняв, покорить Своей воле Всесильной.
Пора мне исполнить решенье свое.
И ежели дух Сатана не ошибся —
Настала минута исполнить его.
Что тот человек — величайший пророк
И больший из всех появлявшихся в свете
С минуты создания Богом Адама
И Он есть Мессия, обещанный людям, —
В том дух Сатана обмануться не мог.
Победа над Ним возвеличит меня
Пред всеми Богами подземного царства
И даст мне владычество адского трона.
Деяния большие может свершить
Великая сила божественной воли
Твоей, о бессмертный дух, Адрамелех;
Но ежели прежде убью Сатану я,
Тогда исполнение большого дела,
Как раб совершить сам обязан я буду.
Пусть первый же будет Тот мной побежден,
Достигну владычества я чрез него
Над всеми Богами подземного царства.
Хотя будет трудно тебе, Сатана,
Священное тело Мессии убить,
Но это исполнить, как меньшее дело, —
Тебе уступаю, пока еще жив ты;
А сам я убью Его душу потом,
Ее погублю, уничтожу, наверно, —
Развей же усердно ты прах Его смертный...
В намерениях дерзости полных и черных
Погряз его дух; он томим был желаньем.
Грядущее знающий Бог Всемогущий
Те замыслы слышал, но — грозно молчал.
Волнуем глубокою, черною думой,
Измученный замыслом Адрамелех
Стоял незаметный на облаке черном.
Горело чело его будто в огне.
Лежала кругом его темная ночь.
Он слышал, как в мраке той ночи глухой,
Земля волновалась, шумела под ним.
Тот шум пробудил вдруг мятежного духа
И вызвал его из томительной думы.
Теперь к Сатане обратился он снова,
И быстро направились оба они
К горе Элеонской, где был Иисус
В беседе священной с друзьями Своими.
С горы смертоносная так колесница
Несется в долину и давит нежданно,
Спокойно стоящего там полководца
И армию воинов смелых его, —
Так Адрамелех с Сатаной появились
К горе Элеонской, где был Искупитель.
Над лесом кедровым едва загорелся,
Чертой золотою, денницы луч первый —
Проснулся Мессия. Его созерцали
Из солнца отжившие души отцов.
Там первенцев души — Адама и Евы —
Небесными песнями славили утро
И стройно и звучно их песни лилися:
«О день благодатный! Ты лучший из дней!
Ты будешь отныне для нас торжеством,
И чтить тебя будут все больше других;
Румяный восход твой и тихий закат
Приветствовать станут отжившие души
И все Серафимы, и неба все силы.
Лишь землю ты утром своим озаришь,
По небу твой свет пронесут орионы;
Как отблеск румяной зари долетит
До трона величия Божья твой луч.
В одежде торжественной встретим тебя,
Тебе Аллилуйя будем мы петь.
Утешил ты взоры печальные наши,
Мессию и Господа нам показав
В Его унижении в мире земном.
Прекраснейший ты из потомков Адама,
Мессия, Ты Бог и — плотской человек!
О, как отразилось в лице Твоем светлом
Подобие Бога во всей красоте.
О Ты, нам Мессию родившая Дева!
Блаженна ты будь и во веки свята;
Блаженнее Евы, праматери смертпых.
О, Евы бесчисленны смертные дети,
Но также бесчисленны их прегрешенья. —
Твой Сын же, о Дева, Один у Тебя,
Один и божественный Он человек.
Невинен и праведен Он лишь, Мессия!
Один Он, Тобою рожденный, Сын Вечный,
Никем Он не создан, как создано все!
Смотрю я с любовью блуждающим взором
На землю, тебя же не вижу, о рай мой!
Суд Божий изрек над тобой приговор:
И воды потопа тебя поглотили;
Проклятие Бога над всем тяготеет.
Тенистые, мощные где твои кедры,
Которые некогда Бог насадил?
Густая и мягкая зелень твоя,
Добра первобытного тихий приют?
Ни бури, ни грозы тебя не щадили,
Ни гибельной смерти карающий дух!
О, будь же ты раем моим — Вифлеем,
Где Дева Мария Его родила,
Ласкала, как сына, к груди прижимая.
Давидов источник, где я создана
Творцом, и впервые увидела мир.
Ты хижина, где, как младенец, в пеленках,
Он плакал и к матери тихо ласкался, —
Мне будь первобытной невинности кровом.
О, если б Тебя родила я, Мессия
В Эдеме и после моих преступлений,
Тебя родила бы Божественный Сын.
С Тобою пришла б я к Судье всего мира,
Туда, где Он был, где под Ним весь Эдем
Разверзся широкою, страшной могилой,
Где древо познанья шумело так грозно,
И гул его шума проклятьем звучал,
Как гром надо мной Вседержителя Бога.
Где пала я жертвою гибельной смерти, —
Туда я пришла б со слезами к Нему,
С Тобою, младенец мой сын, на руках,
Прижала бы к сердцу Тебя и сказала:
— Не гневайся, Господи, — Вечный Отец!
Не гневайся — мною Мессия рожден.
Ты вечен, Ты свят, поклоненья достоин!
Божественный Сын Твой от века рожден.
Ты дал Ему образ божественный Свой,
Чтоб род мой, оплаканный мной, искупить.
О, видел сам Бог мои горькие слезы,
И вы, Серафимы, их видя, считали,
Отжившие души потомков моих,
И вы, мои дети, их также считали!
О, если бы Ты не явился, Мессия,
Печальным казался б мне вечный покой мой,
И только Твоим милосердьем небесным,
И в самом страдании я научилась
Блаженство и радость спасения видеть.
Союза предвечного Ты Основатель!
Облекся ты в плоть человека теперь,
И принял, Великий Ты, смертного образ.
Ходатай! Сам Бог Ты и Ты ж человек!
Услыши молитву усердную нашу,
Священную жертву свою соверши —
Ее ты предпринял за нас добровольно,
И к смертным на землю сойти Ты решился.
О Ты, Искупитель! Судья всего мира!
Решился очистить Ты мир от греха, -
Погибшую землю Собой обновить.
Ее обнови Ты, О Боже! скорее,
Отчизну Твою и всех грешных людей,
И вновь возвращайся к небесному трону».
Так пела праматерь погибших людей.
Из сводов лучистого храма, в пространстве
Далеко неслась ее звучная песня ;
Той песни в долине внимал Иисус.
Кругом Его тихо, как будто в пустыне.
О будущем в думу он был погружен.
Предвестьем пророческим Вечного голос
Над миром земным в тишине раздавался,
И слушал тот голос Мессия, моляся.
Спускался с Масличной горы Иисус.
Среди ее стройные пальмы стояли;
Они возвышались над горной вершиной,
И облако светлое их осеняло,
Как будто бы утренним легким туманом.
Под ними Архангела встретил Мессия,
То был Иоанна небесный хранитель,
Его Рафаилом зовут в небесах.
Вокруг него веяли тихие ветры,
Они доносили к Спасителю голос,
Которого слышать не могут созданья.
— Приблизься бесплотный ко мне Рафаил,
Сказал ему, кротко взирая, Мессия,
И следуй за мною, незримый никем.
Скажи мне, как ночь ты всю эту хранил,
Избранника нашего чистую душу?
И думы какие, подобно твоим,
Носились над спящим, скажи Рафаил,
И где мой любимец теперь Иоанн?
— Его охранял я, - сказал Серафим, -
Как мы охраняем избранников первых.
Ходатай над духом его вдохновенным
Носилися тихо виденья святые,
Ему о Тебе говорили они.
О, если б ты спящим увидел его,
В Тот миг, как во сне Твой Божественный образ
Являлся отрадным виденьем ему, —
Как утра весеннего луч благотворный,
Уста осеняла святая улыбка.
Витая в пространных долинах Эдема,
Адама видал Серафим Твой, о, Боже!
И образ прекрасный праматери Евы
В том виде, как мыслью высокой Творца,
Возникнув пред ним, появились из праха,
Едва сотворенными, первые люди.
Но был их прекрасней, во сне своем тихом,
Божественный Твой ученик. Иоанн.
Он спит еще там, среди мрачных гробниц,
Где муж одержимый, стеная, лежит
И страшный, и бледный, как будто мертвец.
Костями стучит он, терзаясь жестоко.
Когда б Иоанна Ты видел, Спаситель: —
Смотря на больного в раздумье печальном,
Сочувствует с грустью он мукам больного
И сердце на части в груди его рвется.
Не мог я там более быть, о, Спаситель!
В глазах моих скорби слеза навернулась
И чувство страданья, лишь сродное духам,
Которых Ты вечными создал Господь,
Проникло болезненно в сердце мое».
И, тихо склонившись, умолк Рафаил.
Божественный — поднял Свой взор к небесам:
— Услыши, Отец мой Всесильный, Меня!
Настала минута суда Твоего —
И пусть совершается жертва святая,
И силы небес, торжествуя, ликуют;
Пусть рушится с воплем вся адская пропасть, —
Погибнет униженный враг человека!
Сказал и к гробницам пошел Искупитель.
Гробницы те были в средине горы
Иссечены в камнях разрушенных скал.
Их вход сторожили леса вековые
И путника взорам тот вход недоступен.
Когда уже полдень, роскошно сияя,
Горит над божественным градом, в тот миг
Туда лишь сомнительный свет долетает.
Там холодом веет и мрака густого
Рассеять не может мерцающий свет.
Лежал одержимый там Зама несчастный.
(На миг лишь оставил его Сатана,
Чтоб после сильнее терзанья начать).
Близ тела истлевшего сына, отец
Лежал изнуренный, а подле него
Усердно молился другой его сын
За душу давно уж умершего брата,
Которого, некогда, нежная мать,
Рыдая, к больному отцу поднесла,
Но с злобою адскою вдруг Сатана
Младенца рукою отца умертвил, —
Так страшно свершилось событие это.
— Отец мой! младенец Бенони вскричал,
И быстро от Матери вырвался он,
И бросился прямо в объятья к отцу.
О, милый отец! Обними же меня,
И крепко схватил он ручонкой своею
Отцовскую руку и к сердцу прижал.
Отец его обнял, всем телом дрожа,
И нежно малютка отца целовал,
И кротко, как агнец, ему улыбался,
Воркуя, как голубь, смотрел ему в очи;
Но вдруг одержимый, костлявой рукою,
Малютку схватил и об камень скалы
Ударил так сильно, что брызнул лишь мозг,
И с тихим хрипеньем душа отлетела,
Чиста и невинна в неведомый мир.
С тех нор неутешный горюет отец.
Теперь он близ милого праха лежит,
Рукой полумертвой хватаясь за камни
Холодной гробницы, где тлеют останки.
— О, сын мой, Бенони! Мой милый Бенони!
Взывает отец, и горячия слезы
Из глаз потухающих льются на камни.
В то время Спаситель спускался с горы.
Увидел идущего к ним Иисуса,
Вольного отца другой сын, Иоил, —
С восторгом малютка отцу говорит:
— Взгляни, о отец мой, к гробницам подходит
Великий и славный пророк, Иисус.
Со злобою слову ребенка внимает,
Глазами сверкая из щели гробниц,
Скрывавшийся в камнях дух тьмы, Сатана.
До этой минуты терзал он больного
Лишь издали, медленно, духом своим;
Теперь же, тревожимый близостью Бога,
С неистовой злобою бросился к Заму.
Несчастный поднялся и в муках жестоких,
Стеная, без чувства на землю упал.
Бороться не в силах была уже с смертью
Душа потрясенная муками в нем.
Желая избегнуть терзаний врага,
Бросался на скалы он точно безумный.
И здесь пред божественным взором Твоим,
С неистовой злобой хотел Сатана
Больного страдальца об камни разбить.
Но Ты уже был тут. Твое милосердье
Носило на крыльях могучих своих
Забытую тварь и спасало от смерти.
И враг человека, озлобленный дух,
Страшась приближенья идущего Бога,
С бессильною злобой затих, содрогаясь.
На Зама целительный взор устремил
Спаситель и сила божественной жизни
К больному от взоров Его исходила.
Душою познал одержимый страдалец
Того, Кто избавил его от мучений.
В лице полумертвом и бледном больного
Опять оживились черты человека.
Он плакал и к небу без слов он взывал;
Хотел говорить, но восторгом объятый,
Лишь что-то несвязно и тихо лепечет.
Боится страданий, но полон надежд,
Он страстно к Спасителю руки простер;
Глаза были полны слезами блаженства,
Когда Искупителя лик созерцал он.
Так точно мудрец, погруженный в себя,
Томится сомненьем о будущей жизни,
Колеблется верить он в самую вечность,
Но мысль, что разрушиться должен он в прах
Страшит, потрясая рассудок его.
И вечных законов Создателя мира
Не может ум слабый его разгадать.
Когда же вдруг в сердце проникнет надежда, —
Исчезнет сомненье; он верит в блаженство,
Которое Богом обещано нам.
Тогда он доверчиво смотрит на небо.
Как бы в благодарность за то, что он сердцем
Прочувствовав, понял глубокую тайну.
Он весел, — легко на душе его стало.
Так понял и Зама присутствие Бога,
Почувствовав близость Его всей душою.
Потом к Сатане обратился Мессия
И голосом мощным и грозным спросил:
— Дух гибельный, кто ты? Порочный и злобный,
Кто дал тебе смелость при мне так терзать
Людей, к искупленью назначенных Богом?
Глухое рыканье ответило злобно:
— Я сам Сатана и подземного мира
Я царь, и владыка духов непокорных,
Которых круг действий обширней и выше
Небесных певцов, — Серафимов бессмертных.
Когда Твоя слава, о смертный пророк,
Достигла подземного, адского трона, —
Оставил я трон и пустился на землю.
Как вихрь прилетел я, могучий и грозный,
Чтоб взором бессмертным своим Тебя видеть —
Ты должен гордиться явленьем моим...
Что́ должен придти Ты, как мира Спаситель —
Давно о том слухи небес возвещали.
Но ты человек, — Ты пророк-Боговидец,
Подобный пророкам подверженным смерти,
А мне одному лишь подвластна та смерть.
Поэтому знать не заботился я,
Что́ там совершали бессмертные все.
Но здесь я терзаю любимцев Твоих,
Чтоб праздным не быть; это видишь ты Сам.
Смотри же, как страшны созданья мои —
Предсмертные тени, на этом лице.
Теперь понесусь я к подземному царству
И след моей гибельной, мощной стопы,
Как грозное смерти дыханье, промчится.
Там будут пустыней и воды и суша,
Где я разрушительным вихрем промчусь.
Весь ад, торжествуя, пусть видит тогда
Владыку подземного царства во мне.
Но если ты хочешь творить что-нибудь, —
Твори же теперь, иль я снова здесь буду,
Чтоб царство могучее тьмы защищать!...
Умри же при мне ты, забытая тварь!
Сказал он и бросился злобно к больному, —
Но тайная сила Спасителя мира,
Как гром, поразила порыв Сатаны...
Так сила Всесильного Бога-Отца
Нисходит в миры пред падением их.
И ринулся в бездну подземную дух...
Но воды и сушу забыл превратить
Он мощной стопою своею в пустыни.
Спустился меж тем со скалы одержимый.
Так царь Ассирийский бежал от Евфрата,
Когда его светлый хранитель отвлек
Оттуда священным советом своим
И вновь небеса показал он ему.
Остался в душе его вечным страх Божий.
Его не рассеяли грозы Синая,
Ни даже и шумные воды Евфрата
Изгладить из сердца его не могли
Священного страха, вселенного Богом,
И царь Ассирийский в стенах Вавилона,
Смиренно лежал и на небо смотрел,
Моляся во прахе Предвечному Богу.
Сошел так больной к Искупителю мира
И пал со слезами к ногам Божества.
Осмелюсь ли, грешный, идти за Тобою,
Божественный муж? Освяти мою жизнь,
Которую Ты мне сейчас возвратил,
И будет чиста и безгрешна она
С Тобою, Божественный, праведный муж.
Валяясь во прахе больной говорил
И страстно к Спасителю руки вздымал.
Господь Искупитель взглянул на него
И, с чувством любви, ему кротко сказал:
— Не следуй за мною! Замедли: но после,
Когда все сойдутся на лобное место,
Тогда ты увидишь глазами своими
Надежду и радость пророков святых, —
Надежду, которую ждал Авраам.
Пока говорил Искупитель с больным,
Усердно просил Иоил Иоанна
С невинною, детскою кротостью, тихо:
Веди меня, милый, к пророку Господню.
О, пусть Он, Великий, услышит меня...
Тебе Он доступен и ты Его знаешь.
Наперсник Спасителя, тронутый просьбой,
Подводит младенца к Спасителю мира:
— Скажи, отчего же с Тобою, Великий,
Ни я, ни отец мой не можем идти? —
Печально невинный малютка спросил.
Зачем же Ты здесь остаешься так долго,
Где стынет от страха вся кровь в моих жилах,
Когда я на мертвые кости смотрю?
Пойдем же домой, о, святой человек,
Куда возвращается снова отец мой.
Служить Тебе будет с покорностью там
Моя одинокая, добрая мать.
Мы будем Тебя угощать молоком,
Душистого меду Тебе подадим
И лучшие фрукты найдешь Ты у нас.
Там много пасется овец на лугах, —
Их мягкою шерстью Тебя мы прикроем.
Когда ж возвратится к нам знойное лето, —
Тебя провожу я в прохладную тень,
Под зелень густую высоких деревьев,
В мой собственный сад, подаренный отцом...
Бенони, мой милый! О, брат мой Бенони!
Тебя оставляю в могиле я здесь...
Со мною цветов поливать ты не будешь
И бегать в минуты вечерней прохлады...
Будить ты не будешь меня поцелуем,
Когда зарумянится в небе день новый,
Когда полетят из гнезда утром птички,
Встречая восход восхитительной песней.
Взгляни же сюда, о, Великий пророк,
Здесь брат мой, Бенони, в могиле лежит...
Мессия с участьем взглянул на малютку
И с чувством глубоким сказал Иоанну:
— Утри ты малютки горячия слезы, —
Его нахожу я и чище и выше,
Чем много людей, уже виденных мною».
И долго потом с Иоанном Мессия
Беседовал тихо, его поучая,
Когда на гробницах остались они.
В тот миг Сатана через Мертвое море
Несется, окутанный облаком смрада...
Пронесся уже Иосафата долиной,
Достигнув туманной вершины Кармеля, —
С Кармеля же, далее к небу пустился.
Блуждая в пространстве, дух злобой кипел,
Созданья Творца своего созерцая :
Великую цепь, беспредельных миров,
Где было все близко, знакомо ему
Когда-то, — за тысячи тысяч веков, —
Когда Громовержец его сотворил
В сиянии чудном лучей неземных...
Хотя и теперь он дышал еще ими,
Но образ его изменился с тех пор,
И чужд он зфирному блеску небес, —
Угрюм стал он, мрачен и полон разврата..
Кометы и звезды проходят там мимо,
В величии дивном и стройном своем,
Но мрачного духа не видят они.
И стал ему страшен их блеск лучезарный.
Несется он быстро из области света
И жаждет достигнуть подземного ада.
К нему направляя свой бурный полет,
Стремительно к низшему миру спустился:
Пред ним беспредельно тянулись пространства
Не видит конца, ни начала дух падший, —
То мрачных миров отдаленная область,
Которою правит один Сатана.
Отсюда он, издали, видит мерцанье, —
То луч умирающий высших светил;
Из сферы он светлой едва долетал,
Чрез даль беспредельную темной пустыня,
Но ада оттуда дух видеть не мог.
Во тьме, отдаленной, его поместил,
От мира и светлых духов, Вседержитель, —
Вдали от Себя и от целой Вселенной.
Наш мир же так блинок Создателю-Богу...
Поэтому быть не могло к нему близко
То место проклятья и вечных мучений.
Ужасным то царство Господь сотворил, —
Для гибели вечной и казни последней...
В три бурные ночи Он создал его,
И лик свой навек от него отвратил.
У входа той бездны стояли на страже
Два Ангела, — точно два воина мощных, —
На то была воля Создателя мира.
Тем Ангелам дал Он священную силу
И мрачное место проклятья велел
Им вечно в границах его содержать,
Чтоб дух — возмутитель расширить не мог
Владений губительных, страшных своих,
Не мог чтобы вида прекрасной природы
Своим приближением он исказить.
И там, где могучий их взор сторожит
Ворота зияющей пропасти ада, —
Там путь пролегает блестящий,
Как будто два слившихся вместе ручья.
Как светлые волны, сверкает тот путь,
Ведущий в пространство безбрежного неба
И к верху, — в миры, сотворенные Богом.
Божественный путь этот луч озаряет,
Приносит он радости Ангелам света
Из высшего мира небесных красот.
Пронесся тем светлым путем Сатана
И мрачен, и злобен, в подземную пропасть.
Промчался в воротах он в смрадном тумане
И сел на высокий проклятия трон...
Все страшно, темно там кругом его было...
Незримый, на троне сидел Сатана.
Один Софоил лишь как ада Герольд
Увидел туман, поднимавшийся к верху
По черным ступеням подземного трона,
И духу, стоявшему подле, сказал:
— Вернулся ли снова в подземное царство
Властитель могучий, наш царь Сатана?
И что предвещает туман этот мрачный,
И к адскому трону возврат его тайный?
Не тем ли возвратом нам Бог угрожал?..
В то время, как ада Герольд говорил,
От темного трона, где был Сатана,
Рассеялась всюду глубокая тьма.
Отверженный злобно кругом посмотрел, —
И быстро понесся подвластный Герольд
К вершине горы, постоянно пылавшей,
Которая прежде всегда возвещала
Потоками пламя возврат Сатаны,
Все долы и скаты кругом озаряя. —
На бурных крылах, через горную пропасть,
К пылающей бездне летел Софоил.
Окрестности темные вдруг озарились,
Пылая пожаром огней разноцветных, —
И каждый увидел, в мерцанье далеком.
Сидевшего злобно, властителя ада.
Поспешно стекались все жители бездны,
Сильнейшие быстро спешили к нему,
Чтоб сесть на ступенях подземного трона...
Тебе все доступно, о муза Сиона,
Ты видишь свободно всю адскую пропасть,
Как видишь и светлый Божественный образ,
Когда наказанье он грешным дает.
Открой же, о, Муза! теперь, предо мною
Всю адскую бездну; дай голос мне сильный,
Подобный раскатам небесных громов,
Чтоб мог я, как буря , о ней возвестить.
Является первый дух Адрамелех, —
То дух ненавистный , лукавый и злобный, —
Дух более хитрый, чем сам Сатана.
В душе развращенной немолчно кипели
И зависть, и злоба к властителю ада
За то, что тот первый поднялся к восстанью,
Которое он так задумал давно.
Когда, для защиты подземного царства,
Придумает что-нибудь сам Сатана, —
И к общему делу тот дух равнодушен —
Он делает все для себя одного.
Он думает тысячи-тысяч столетий
О том, чтоб властителем сделаться ада,
Когда возбудит Сатану против Бога
Он снова к ужасной неравной войне.
Иль если удастся ему удалить
На век Сатану в беспредельность миров;
Но если ж и это ему не удастся, —
Он думает силой его победить...
Об этом задумал тогда еще дух,
Когда отложились от Бога они,
И сброшены были Им в адскую пропасть.
Тогда он последний явился. как воин,
С собою влача две доски золотые,
Как будто свои боевые доспехи.
Те доски пылали ужасным огнем
И голос его точно гром загремел,
И эхом по темному царству разнесся:
— Зачем вы , о, Боги! так быстро бежите?
Должны вы торжественно, гордо входить
В пространное царство бессмертья и славы.
Мы смело свободу свою отстояли!
Пока вас преследовал Бог и Мессия
И с ними небесные силы все Их,
Ударами новых громов вас карая,
Спокойно вошел я в Святая-Святых
И там я увидел таблицы судеб;
Читал в них великую будущность нашу...
Сбирайтесь подземного царства жильцы,
Чтоб вместе небесную хартию видеть:
Один из бессмертных, которыми ныне,
Как будто рабами, владеет Егова,
Постигнет, что сам он всесилен как Бог,
И небо оставит с друзьями своими.
Найдет себе царство в пространстве безбрежном,
И будет сначала он там с отвращеньем,
Как сам Мироздатель, изгнавший его,
Был некогда , там, одинокий и скучный,
Пока до созданья миров обнимал Один
Он, весь хаос Его окружавший.
(На то есть священная воля моя,
Так сам Иегова о том говорил).
Но дух тот, восставший, пусть вступит без страха
В подземное царство и вечную тьму.
Со временем пропасть изменится эта,
В прекраснейший мир превратится она.
И сам Сатана воссоздаст этот мир.
Но примет он план тому новому миру
От рук моих сильных, близ трона небес.
Один Я объемлю миров беспредельность,
Пространство безбрежное с их Божествами,
Моим, совершеннейшим миром и высшим.
Напрасно так Адрамелех говорил, —
Ему не поверили жители ада,
Но Бог сам услышал порочного голос:
— Тот грешник погибший, сказал Всемогущий,
Был также свидетелем славы Моей! —
И быстро суд Божий над ним совершился:
Из мертвого моря , с ужаснейшим гулом,
Пылавшая глыба из волн поднялася
И рухнулась в мутные волны назад...
Окрестности грохотом все огласились...
Та глыба низвергла вдруг Адрамелеха
В пучину кипящую гибельных вод,
Где страшная ночь продолжалась семь суток.
Лежал все то время в пучине погибший,
Но после воздвигнул он храм Божеству,
Куда золотые те доски судеб
Со страхом, как жрец, на алтарь возложил.
Хоть лжи той старинной не верил никто,
Однако приверженцы Адрамелеха —
Льстецы, как невольники в храм приходили.
Когда в нем присутствовал Адрамелех,
Они небылицам его поклонялись.
Когда ж его не было в храме том мрачном,
Смеялись с бесстыдством, смотря на таблицы... —
Явился теперь, по призыву герольда,
Из храма и с тайною злобою сел
На троне он, рядом с самим Сатаною.
Затем появился воинственный дух
С высоких вулканов, свирепый Молох.
Крутые вулканы — жилище свое —
Он цепью громадною гор окружил,
Чтоб ими себя и весь ад защищать,
Когда Громовержец в их царство сойдет, —
Егову он именем тем называет.
И часто, когда над пылающим морем,
Мерцая в тумане, день мрачный восходит, —
Все жители пропасти видят Молоха,
Стоящего с злобой на горных вершинах.
Он горы на горы кругом громоздит,
Задумчиво, в тучах угрюмо стоит
Над страшными сводами бездны подземной,
И тучами теми над адом гремит,
И вторит далекое эхо в ущельях...
Неистовый гром оглушителен, страшен...
Из сумрака бездны подземной своей,
Изгнанники неба все слышат его.
С стремительной силой, шумя, с своих гор
Пришел он к подземному трону теперь,
И трепетно воина все избегают.
Тяжелой и мрачною броней своею,
Подобно громовым раскатам, гремит, —
Пред ним потрясаются адские горы,
За ним разрушаются, падая, скалы...
Явился и мрачный потом Белиил,
Покинув леса и долины свои,
Где дух тот печальный живет одиноко.
Напрасно он трудится, бедствуя вечно,
Желая проклятья страну изменить
В мир лучший, подобный тем чудным мирам,
Которые дивно так созданы Богом.
О, Вечный! Ты смотришь с величья небес
С улыбкой глубокой, когда он стремится
Порывами бури ужасной привлечь
К источникам мрачным, бессильной рукою,
Роскошного Запада тихую свежесть.
Сердито там буря ревет, неумолчно,
Как вечная кара Всесильного Бога.
В стране безобразной и вечно туманной
На крыльях губительных носятся ветры.
Бесплодной и мертвой пустыней лежат
Обрывы над страшной, разрушенной бездной.
Был бешеной думой томим Белиил
При мысли о чудной весне беспрерывной,
Которая, будто бы светлый Архангел,
Улыбкой небесную сень озаряет.
О, как бы желал Белиил оживить
Весной благотворною мрачные долы, —
Но пусты, печальны лежат перед ним,
Покрытые ночью глубокою, нивы.
Когда появился к подземному тропу,
С тоскою, из темных лесов, Белиил,
Пылал к Всемогущему Богу он мщеньем
За то, что из райских прекрасных долин,
Был сброшен он Им в эту темную бездну,
И с каждым протекшим столетьем грозил,
Страшнее ту бездну Господь сотворить.
И ты, обитатель пучин водяных,
Увидел тревожный возврат Сатаны.
Дух вечно витающий в мертвых водах,
Ты вышел, Могог, из шумящих стремнин.
Как горы, вздымалось свирепое море,
Когда он тяжелой стопой рассекал
Кипящие волны тех гибельных вод...
Безумно Могог проклинает Творца
С минуты изгнанья мятежников падших
Из сени небесной; звучат безобразно
Проклятья Могога над бездною адской.
Проклятья те дико ревут над водами,
Ужасно всю пропасть собой оглашая.
Он, мщением вечным томимый, желал бы
Водами морскими весь ад потопить.
На почву сухую ступил он теперь,
В обрыв целый берег с горами обрушив.
Все главные духи подземного царства
Толпой собралися вокруг Сатаны;
За ними тянулись, несметным числом,
Подвластные им легионы духов.
Катились, как волны всемирного моря,
Волна за волной, разбиваясь о камни
Подножья высокой прибрежной горы, —
Так к трону изгнанники неба стекались.
Их тысячи тысяч к нему собралось.
Идут, воспевая свои злодеянья;
Но стыд и позор им готовится вечный...
Божественным громом разбитые арфы
Нестройными звуками вторят их песням.
Как плач над усопшим, несутся те звуки,
Неистовства полные визги и крики.
Восторгом неистовым, диким пылая,
Идущих толпой созерцал Сатана
И слышал все адские песни он их.
Встает он с подземного мрачного тропа,
Чтоб видеть собравшихся все легионы.
И видит в толпе отдаленной, внизу,
Он низших духов, отвергающих Бога;
С насмешкою злою на все они смотрят.
Там был и безумный владыка их, Гог, —
Он выше был всех и безумнее всех...
Они утверждают, что в мире все сон,
Игривые грезы лишь пылкой мечты.
Что видели некогда в сени небесной
Они отвергают с бесстыдством и то,
И самую сущность Всесильного Бога,
Который карает и милует грешных;
Что самая жизнь есть обманчивый сон;
Заменит ничтожество тленья ее.
С презрением смотрит на них Сатана:
Хотя ослепленный, — но чувствует он,
Что есть Всемогущий и Вечный Господь!
Поникнув главою, угрюм и безмолвен;
То в мрачную думу стоит погруженный,
То дико на павших глядит Сатана, —
И снова уходит к подземному трону.
Утихло мгновенно все в пропасти ада,
Подобно тому, как на миг затихает
В пустынных горах, перед страшною бурей.
На трон свой высокий он медленно сел,
Тревожимый черной, тяжелою думой.
Уста Сатаны вдруг как буря взревели,
Из них загремели раскаты громов,
И страшно раздался потом его голос:
— Не все ли явились вы, страшные сонмы?
Как некогда все мы томились, страдая
Три дня бесконечных в обители неба,
Ликуйте и слушайте, что вам открою,
Зачем я так долго витал на земле, —
О, духи, вам много узнать предстоит.
А также решенье узнайте мое —
Прославит величие наше оно,
А имя Еговы навек посрамит...
Скорее разрушится адская пропасть,
Скорей Он созданье свое уничтожит,
Которое некогда Сам сотворил
Из хаоса страшного ночи глубокой,
И будет опять одиноко там жить,
Чем силой принудит Себе уступить
Владычество наше над смертными всеми.
Не знали побед над собою мы Бога,
.Так будем всегда непокорны Ему,
Хотя бы он тысячи тысяч послал
Своих Примирителей противу нас;
А если б на землю сошел он Мессией,
То разве не встретил бы гнев мой Его?..
И кто же тот новый, рожденный Егова,
Который и в теле плотском человека
Хранит неизменно Свое Божество?
О ком так глубоко задумались Боги,
Как будто бы снова они обрели
Высокие думы об их Божестве,
Иль вспомнили снова прошедшие битвы?
Родится ль от смертной, подверженной тленью,
Один из Предвечных, чтоб нам облегчить
Победу, когда Он войною придет
На нас, уж отчасти известных Ему?
Возможно ли это, чтоб действуя так,
Он силою мог бы смирить Сатану?
Хоть многие здесь предо мною стоят,
Которые некогда, с страхом невольным,
Бежали в смущенье от взоров Его.
Покинув поспешно загнившия кости
Терзаемых смертных, — они ускользнули:
Стыдитесь вы, трусы, пред этим собраньем!
Все Боги здесь знают о вашем побеге!
Ничтожные! Что вас принудило к бегству?..
Кого называете вы Иисусом,
Тот, верьте, ни вас, ни меня недостоин.
И сын ли Творца Он великой вселенной?
Узнайте же кто он, назвавшийся Богом,
Явившийся гордо в народе Еврейском.
О, радуйтесь Боги, и слушайте все, —
Его я историю вам расскажу:
В народе, живущем кругом Иордана,
Когда-то давно уж пророчество было,
(Гласит так преданье времен отдаленных),
Что должен от племя их выйти Спаситель,
Который избавит народ свой от плена,
Пред всеми народами их возвеличит
И будет их царство сильнее других.
А помните вы, как за несколько лет
Пред этим, явились иные в собранье
И нам возвестили, что видели сами
Они на Фаворе ликующих сонмы.
Как чудно и стройно те Ангелы пели,
И набожно славили все Иисуса.
Внимая их пению, тучи дрожали,
И в пальмовых рощах далекое эхо
Восторженным песням тем вторило громко.
В Окрестностях дальних Фавора звучало
Воспетое имя Его — Иисус.
С горы той торжественно стел Гавриил
И гордо к Еврейке пошел в Назарет.
Как смертный, приветливо ей поклонился,
Ей именем Бога-Отца возвестил,
Что царь от нее Иудейский родится,
И будет защитником царства Давида.
Его Иисусом она назовет —
Так должен быть назван рожденный Сын Божий;
И вечно могущество будет Его,
Царя и владыки сильнейшего всех...
Вестившего голос услышала Дева.
Чему ж вы дивитесь, о, адские Боги?
Иль вас испугало, что слышите Вы?
Я видел и больше того еще сам,
Но все же ничто не смутило меня.
Я нее перед вами открою здесь смело,
Чтоб знали, как дух возвышается мой,
Когда я предвижу опасности миг.
Но можно ль опасностью это назвать,
Что смертный мечтатель, на нашей земле,
Себя называет Всесильным пред нами?..
...Вдруг гром разразился небесный над духом,
И робко кругом посмотрел Сатана,
Но скоро, оправившись, вновь продолжал:
— Рожденье высокое Божья младенца
Я сам ожидал с нетерпеньем и думал:
Мария! о, скоро из недров твоих
На землю Сын вечного Бога придет;
Скорее мгновения ока придет Он
И даже скорей самой мысли Богов,
Когда она адскою злобой пылает.
До неба возвысится быстро Твой Сын.
Теперь покрывает в своем Он величье
Одною стопою все воды морей,
Другою ж стопою всю область земную
И держит в деснице всесильной своей
Луну серебристую, жаркое солнце,
А левой рукою объемлет все звезды.
Он шествует там среди собранных бурь
С миров бесконечных и грозно карает.
Зовет нас Он громко на смертную битву...
Спасайся, беги, Сатана злополучный!
Чтоб громом всесильным не бросил тебя
Тот Вечный, за тысячу тысяч земель,
Где, Им побежденный, ты будешь без жизни
Лежать, искаженный, в пространстве безбрежном.
Так думал я... Слышите ль, адские Боги?
Но он человек, и до этой минуты
Он плачущий, слабый ребенок, как все;
Подобен он детям ничтожного праха,
Которые плачут, едва лишь родятся,
О смертности, Богом назначенной им.
Хотя воспевали рожденье Его
Святые Соборы Архангелов неба, —
Они же так часто приходят на землю,
Чтоб видеть могилы недавно умерших,
Где, некогда, рай охраняли Они,
Где мы основали владычество наше, —
И вновь со слезами родят потом
На небо и гимны святые поют,
Себя утешая... Так было теперь:
Они отлетели, оставив младенца;
Иль лучше сказать, они бросили там,
Во прахе лежащего, Господа Сил.
Поэтому Он от меня ускользнул; —
Вернее, я сам тому быть допустил.
Врага боязливого мог ли я гнать?
Свое я величие тем бы унизил.
Но я не оставил Его там свободным.
Царю и жрецу моему в Вифлееме,
Избраннику Ироду, дал приказанье
Младенцев родившихся всех убивать.
Текущая кровь, исполнителей визг
И всех матерей неутешные слезы,
Стенания страшные трупов убитых, —
И все это, вместе, ко мне возносилось,
Ко мне, как к владыке страданий и бедствий
И было приятной, достойною жертвой.
Не тень ли то Ирода вижу я там?
Откройся пред нами, отверженный грешник.
Не я ли внушил тебе страшную мысль,
Чтоб всех Вифлеемских младенцев избить?
Что может придумать Владыка небес,
Желая созданье свое защитить —
Бессмертные души — от власти моей,
Чтоб их вдохновеньем порочным своим
Не мог ослепить и своих тем владений
Расширить далеко в пространстве миров?
Твой жалобный визг и отчаянный ужас
И вопли невинно убитых тобою,
Которые умерли все, согрешая,
Тебя проклиная, с тобой и Творца, —
Бсе это отрадная жертва тому,
Кто так безусловно владеет тобою.
О, слушайте, Боги! Когда же он умер
Избранник мой Ирод и царь мой, и раб,
Назад из Египта вернулся Младенец.
Провел Он в объятиях матери нежной
Все юные годы, не знаем никем.
Ни светлой отваги порыв благородный,
Ни юности пыл не подвигнул Его
В величии полном себя показать.
О, адские Боги! Ходил Он один
Задумчив но диким морским берегам
Иль часто в пустынных лесах отдаленных
И верно задумывал что-нибудь там,
Чтоб царство подземное наше сгубить,
Иль мужество наше опять испытать
Хотел он, бродя одиноко в пустыне...
И думал не раз я, с собой рассуждая:
Скорее он занят серьезною думой,
Чем видом окрестностей диких, пустынных,
Лесов вековых и роскошных цветов,
Когда Он детьми окружает Себя
И их заставляет Создателя славить,
Который из праха Его сотворил.
Да, много бы время утратить я должен,
Когда бы помочь не хотели мне люди,
Которые в жертву приносят мне души.
Я к небу те души опять посылаю, —
Там ими Эдем населяет Создатель.
Однажды представилось мне, что Он хочет
Значенье и славу Свою показать.
Спустилось на землю величие Божье,
Когда один раз Он пришел к Иордану
В сиянии дивном небесного света.
Я видел глазами бессмертными сам
Величие то на водах Иордана.
То не был обманчивый призрак небесный, —
То было во истину Бога величье,
Подобно тому, как нисходит Оно
С небесного трона, в торжественном блеске
И тихо проходит в рядах Серафимов.
Хотело ль почтить Оно сына земли,
Иль наше внимание лишь возбудить?
Того и теперь я постигнуть не в силах!
Хотя и небесного грома раскаты
Я слышал тогда, содрогаясь невольно, —
Мне слышался голос какой-то в том громе:
„Вот Сын Мой любимый, в нем благость моя!“
— То голос Элоа наверное был.
Иль высших Престолов, меня чтоб смутить...
Но не был то голос Всесильного Бога.
Во мраке глубоком, подземного царства
Страшней надо мною звучал Его голос,
Когда Он нам Сыном Предвечным грозил.
О Сыне том вечном предсказывал также
Бродивший в пустыне угрюмый пророк
И громко на встречу к нему он взывал:
„Вот Агнец Божественный, посланный с неба
Очистить собою грехи все земные.
О, Ты, исходящий от вечности. Вечный,
Ты, бывший задолго еще до меня!
Привет мой Тебе, милосердия полный,
Тобою от блага нисходит к нам благо!
О том возвещал нам закон Моисея.
С Собой Ты приносишь, Помазанник Божий,
Нам правду святую и милость Его! “
Мечтатели так воспевают друг друга
И думы святые себе создают.
Мы слишком ничтожны, бессмертные Боги,
Чтоб скрытые тайны могли мы провидеть
От нас ли Мессию Он думает скрыть
В том образе смертном, который мы часто
Караем тяжелой и страшною смертью?
И скрыть ли Мессию, Владыку небес,
Так грозно восставшего противу лас,
Пока не достигли мы новых миров?
О ком же пророк ослепленный мечтает?
Он сам представляет себя Божеством,
Хотя Он создание праха, как все.
Он часто заснувших больных пробуждает
И их воскрешает, считая за мертвых...
Но в этом начало деяний Его,
А высшие после дела совершатся.
Он думает род человека избавить
От смерти и страшных их всех прегрешений,
С которыми люди, со дня их рожденья,
Сближаются тесно и в них возрастают.
Они возбуждают людей против Бога
И против неволи священного долга,
В котором, их совести внутренний голос
Напрасно стремится порой удержать.
Людей искупить Он мечтает от смерти, —
От смерти, подвластной одним только нам.
И вас Он искупит, отжившие души,
Которых, с минуты создания мира,
Сбирал я, как волны с всемирного моря,
Как звезд легионы, иль сонмы певцов,
Творца воспевающих вечно и робко.
Искупит из пропасти ада Он всех,
Терзаемых вечным мучением здесь,
Томимых в огне безнадежностью вечной, —
И вас Он стремится избавить от смерти.
И будем тогда мы, забывшие Бога,
Пред новым Божественным тем человеком
Валяться во прахе, подобно рабам...
К чему нас принудить не мог Саваоф
Громами всесильными, то совершит
Он в области смертной рукой безоружной!
Вставай же, отважный! И сам себя прежде
От смерти и бедствий её защити,
А после уж мертвых людей воскрешай!
Он должен погибнуть и смертью погибнуть,
Царя, Сатаны победитель могучий!
И пусть всемогущею волей Своею,
Тогда он от смерти избавит Себя.
Безжизненный труп Твой я брошу в могилу,
Где смерти дыханье Тебя исказит,
Где ночь постоянная мраком глубоким
Глаза без возврата Твои ослепит.
Смотри же! тихонько тогда я шепну,
Как там воскресают умершие люди!
Умершему слуху для звуков скажу я:
Послушай, как чудно все поле шумит,
Воскресшие ходят по нем мертвецы!..
Когда же оставит душа Его тело
И к нам она в ад обратится, быть может,
Чтоб нас непокорных и смерть победить,
— Ей голосом грома тогда я воскликну:
Спеши ты отсюда, из темного царства;
Ты здесь оковала бессмертных Богов!
Спеши! Пред тобою отворятся сами
Торжественно двери подземного ада.
Здесь хором хвалебным тебя прославляют
Отжившие души и адские боги,
Тебя воспевает вся адская бездна.
Скорее пусть землю теперь Иегова,
А с нею Его и людей вознесет
К себе, в беспредельность небесного мира,
Пока восседаю я здесь; как Властитель, —
Иль я то исполню, что словом могучим
Давно предназначив, премудро решил я!
Клянусь я, как Бог и страданий, и смерти,
Клянусь вам грядущею вечностью Бога —
Умрет Он и бренный тогда Его прах
По светлой дороге подземного ада
Развею пред взорами Вечного я...
Узнайте ж мой план и решенье мое!
Так мстит Сатана! — торжествуя сказал он
И грозно взревела вся адская пропасть!!..
Сидел в отдаленных гробницах Спаситель, —
Там с шумом слова Сатаны пронеслися...
К ногам Иисуса листок подкатился.
Червяк уже мертвый висел на листке...
Господь Всемогущий его оживил, —
Тебе ж Сатана, всеобъемлющим взором,
Как кару, послал Он презренье Свое...
И быстро над павшими суд совершился...
Вся бездна подземная вдруг потряслася,
Покрыла глубокая ночь Сатану...
И с ужасом смотрят все адские духи,
Но ада владыки не видят они.
Как будто сраженные громом небесным,
Подобно гранитным скалам онемели
Мятежные жители пропасти адской...
Внизу, подле трона, задумчив, угрюм,
Поникнув печально челом, одиноко
Сидел Серафим Абдиил-Аббадонна.
Он думал о будущем грозном своем,
В душе содрогаясь невольно от страха.
Пред ним проносилось, как будто в тумане,
Минувшее все, пережитое им.
На мрачном и грустном челе Серафима
Тоски безнадежной лежала печати;
Пред взором его, истомленным печалью,
Носились, как тени, за муками муки, —
Сливалися с вечностью эти виденья.
Припомнил теперь он блаженное время.
Когда еще чист был, невинен душою
И другом великого был Абдиила,
И как, в день восстанья, великое дело
Свершил пред линем он Создателя мира,
Мятежников бросив, решился остаться
Один; непреклонно опять возвратился
Под кров милосердный Всесильного Бога
И с тем Серафимом, великим душою,
Казалось, избегнул врага Иеговы.
Но в пламенной вдруг колеснице своей
За ними, как вихрь, Сатана возвратился,
И голос его, будто звук трубы бранной,
Все полчище грозно к себе призывал.
Все адские духи его обольстили,
Он ими, как бурею, был увлечен.
Напрасно летел за ним друг его милый,
И взором сердитым, но полным любви,
Хотел его снова к Творцу обратить.
Увы! Но безумной мечтой увлеченный,
Мечтой, что он равен Всесильному Богу,
Летел Аббадонна все дальше и дальше,
И взоров он друга понять уж не мог.:.
Пришел, как в тумане, потом к Сатане..
С тоскою глубокой, в себя погруженный,
Событье то страшное он вспоминал.
Припомнил блаженную юность. — то утро,
Когда был он создан для жизни небесной —
Предвечный их всех сотворил в одно время
Едва были созданы сонмы бессмертных,
С небесным восторгом, они, меж собою,
Беседу отрадную дружно вели:
— О, кто же мы, светлые все Серафимы?
— Откуда блаженный? — Давно ли ты создан?
— Ты видел ли прежде меня, Серафим мой?
О, точно ль живем мы? — Какою же жизнью?
— Меня обними ты, божественный друг мой,
Открой мне заветный думы свои.
...Как после спустилося, из дали светлой
Величие Бога, их всех осеняя.
И видят кругом себя там Серафимы
Несчетное воинство силы небесной.
Сребристое облако подняло всех их
К величию высшему Господа сил.
Увидев величие то пред собою,
Познали они в нем Зиждителя мира.
Той думою мучился дух Аббадонна,
Из глаз его горькия слезы лилися.
Так с гор Вифлеемских потоками кровь
Струилась, когда убивали младенцев...
Он с ужасом слушал рассказ Сатаны, —
Не вытерпел — встал, чтобы с ним говорить,
Но прежде три раза глубоко вздохнул.
Так в битве кровавой два брата, не знавши,
Сражают друг друга, потом узнают —
Когда упадают с предсмертным хрипеньем
И вздох сожаленья их грудь надрывает...
Но скоро оправившись, начал он так:
— Хотя ненавидим я буду собраньем,
Но мало заботится дух мой об этом;
Не в силах молчать я, скажу перед всеми, —
Чтоб карой ужасною Вечного Суд
Здесь также меня самого не постигнул.
Как он над тобой, Сатана, разразился.
Тебя ненавижу я всею душою,
Ужасный и гибельный дух Сатана!
Отвлек ты бессмертного духа, меня
На веки от мощной десницы Творца.
Пусть требует в том Всемогущий отчета,
Погибший, отверженный дух от тебя
За все эти страшные, вечные муки.
Здесь, в пропасти адской, средь ночи глубокой,
Среди всего сонма бессмертных духов,
Тобой соблазненные грозно восстанут...
Их стоны и вопли, как гром, раздадутся,
Как волны свирепые Мертвого моря,
Бушуя, их голос взревет на тебя...
Не буду сообщником с грешником вечным —
Отступник! — не буду участвовать я
С тобою в решении гнусном твоем,
Чтоб смерти предать Искупителя мира!
О, против Кого говорил ты, проклятый!
Не против Того ли, пред кем ты трепещешь,
Пред чьим Всемогуществом сам сознаешь
Свое все ничтожество, с ужасом робким?
А ежели смертным потомкам Адама
Творец-Вседержитель пошлет искупленье
От смерти и ада, — не ты ль помешаешь
Божественной воле Его совершиться?
Не ты ли, погибший, задумал убить
Священное тело Мессии и Бога?
Ты будто не знаешь Его Сатана?
Иль мало карали Всесильного громы
Тебя, непокорный, отверженный дух?
Еще ль на челе твоем мало следов
Осталось от гневного грома небес?
Ужели не в силах Он будет, Всесильный,
Себя защитить от коварства ничтожных?
О, мы, увлекавшие род человека
К погибели вечной и смерти ужасной, —
(Но горе мне — сам я виновен был в этом)
Осмелимся ль снова восстать мы теперь
На их Искупителя, Бога, Мессию?
И можем ли Сына Его — Громовержца —
Погибшие, жалкие, смерти предать?
Хотим ли. блаженные некогда духи,
Прервать ко спасенью грядущему пить,
Навек у себя тем возможность отнять
К смягчению страшных и вечных терзаний?!
Мы все здесь страдаем с тобой, Сатана,
В ужаснейших муках томимся все вечно,
А ты это место проклятья и мрака
Бесстыдно и ложно пред всеми же нами
Зовешь своим царством могучим и славным.
Так точно ты ложно теперь торжествуешь,
С позором и срамом назад возвратившись
От Бога и данного людям Мессии...
Ужасен от злобы сидел Сатана
И грозно внимал Серафима словам. .
Он бросить скалою хотел в Аббадонну,
Но в гневе бессильном, повисла назад,
Как бы пораженная громом, рука.
Трясясь весь от гнева, сверкая глазами,
Три раза в душе Сатана содрогнулся,
Три раза безумно, свирепо взглянул
В лице Аббадонны — но быстро затих...
В величии строгом, стоял Серафим,
Печальный, спокойный, без злобы, пред ним..
Вдруг враг Божества, Сатаны и людей,
Встал Адрамелех и со злобой сказал:
— Тебе я отвечу громами и бурей,
О, ты, ослабевший от ужаса трус!
Пусть грозы и бури тебе отвечают!
Как смел оскорблять ты здесь высших Богов?
Дерзнет ли из мрака возвысить кто голос
Из низших духов и восстать против нас,
Иль дерзко меня с Сатаной оскорбить?
О, ежели будешь терзаться ты, низкий, —
Своими ж мечтами ты мучиться будешь.
Беги, малодушный, из области мрака,
Где царствуют Боги подземного ада;
Исчезни в пустыне и пусть там Всесильный
Создаст тебе новое царство страданья,
Где будешь внимать ты раскаянья стонам
И там ты получишь достойно бессмертье!
Исчезни презренный! Умри же там раб,
Склонив перед небом с покорностью взоры.
О, ты, среди неба восставший на Бога,
Считая Всесильного равным себе,
Создатель грядущих миров бесконечных!
Пойдем, о, могучий! Пойдем, Сатана!
О, пусть предприятия наши покажут
Весь ужас могущества нашей руки.
Пусть видят все адские, низшие духи, —
Могущество то ослепит их внезапно
И быстро сразит непокорных, как громом.
Откройтесь теперь предо мной лабиринты,
Вы, полные гибельной хитрости скрытой;
Хранится в вас верная, страшная смерть
И нет из вас нити, ведущей к исходу;
Оттуда никто не избавит Его...
Но е ели хитрости нашей избегнет,
Наставленный разумом, Он, Божества,
Тогда, перед нами сразят Его грозы,
Подобные страшной, великой грозе той,
Которою Иова мы погубили,
Любимца Его — Вседержителя Бога, —
У неба отняв его чистую душу.
Земля, трепещи перед нами, идем мы
Одеты, как бронею, смертью и адом,
И горе восставшему там против нас,
В великой той области нашего мира!..
Окончил свирепый так Адрамелех
И буйно собрание все поднялося.
Восторженно ринулись все к Сатане.
Под мощной стопою ликующих духов
Тряслась и стонала подземная пропасть,
Как бы разрушались и падали горы.
Шумели с неистовством там голоса,
Победою близкой гордясь, все кричали.
С востока на запад гремели их крики;
Ревело, как буря, собрание ада.
Предать оно жаждало смерти Мессию:
С момента создания Богом вселенной
Не видела вечность такого деянья.
Его совершители, Дух Сатана
И Адрамелех, вдруг, покинули трон.
В тот миг, когда буйно неслись по ступеням,
Неистовой злобой и мщеньем пылая,
Звенели подземного трона ступени,
Готовые рушиться в прах под стопой их,
Трещали, гремели; как скалы гранита,
Разбитые, рушатся в страшную пропасть.
Все ринулись буйно, толпою мятежной.
Далеко неслись их безумные клики.
Сопутствуя их до исхода из бездны.
За ними, с поникшим челом, в отдаленье,
Шел тихо, задумчиво, дух Аббадонна.
Он думал избегнуть сообщества дерзких
В том деле неслыханном, или погибнуть...
Вот, с этою думой подходит изгнанник
Ко входу, где Ангелы были на страже.
О! что испытал ты в тот миг, Аббадона,
Когда Абдиила увидел ты там?
Со вздохом глубоким закрыл он лице
И долго стоял в нерешимости грустной.
Хотел бы в подземную пропасть вернуться,
Желал подойти бы и к прежнему другу;
Иль думал умчаться в безвестную даль...
Так долго стоял он, в печальном раздумья,
Не зная, что делать и что предпринять!
Потом, вдруг, решился ко входу идти:
Болезненно сжалось в груди его сердце
И жгучие слезы из глаз покатились,
И скрыли от взоров небесную стражу.
Жестоко страдал в этот миг Аббадониа,
И трепет ужасный, неведомый смертным,
Потряс в нем все кости, когда проходил он.
А друг его юности, страж Абдиил,
Восторженно созданный мир созерцал —
Творение Господа, мощной десницы Того,
Кому верен остался Архангел.
Заметить не мог Аббадонну в тот миг он.
Как дивный луч солнца, блеснувший впервые,
Иль первое утро весны первобытной,
Собой озарившее все мирозданье, —
Блистателен, дивен так был Абдиил.
Но блеск лучезарный его недоступен
Глазам Аббадонны, печального духа,
И он отлетел одинокий, печальный
В безвестную даль, где тоскливо взывал:
— Ужель разлучиться со мною навеки
Ты хочешь мой светлый собрат, Абдиил?
Оставить с тоскою меня, одиноким??
О, плачьте, вы, дети небесного света, —
Не будет любить меня вновь Абдиил.
Почтите слезой состраданья меня, —
Навеки я с другом моим разлучен.
Увяньте, иссохните светлые сени,
Где мы с ним, в беседе о Боге и дружбе,
Так часто блаженные дни проводили...
Умолкните дивно журчащие воды
Потоков Эдема, где крепко и нежно
Обнявши друг друга, небесною песнью
Хвалили мы славу Предвечного Бога...
Он умер навек для меня, мной любимый!..
О, адская бездна, жилище мое!
О, ты, всех терзаний жестоких начало!
Ты, вечного мрака глубокая ночь! —
Оплачьте со мной вы потерю мою!
Пусть вопли ночные, с холмов твоих страшных,
Далеко, печально несутся в пространстве,
В тот миг, когда Бог устрашает мой дух!
Теперь я утратил надежду на все —
Он умер, собрат мой, навек для меня!!..
Болезненно, грустно стонал так один он,
Поникнув главою близ входа в миры.
Его устрашало сиянье и громы,
Несущихся мимо него Орионов.
Томимый столетья тоской неумолчной.
В себя погруженный, терзаемый думой,
Не видел он дивного строя миров, —
Теперь перед ними стоял в созерцанье
И тихо с собой рассуждал так изгнанник:
— Осмелюсь ли снова проникнуть туда,
Чрез вход благодатный, к мирам Всеблагого,
Покинув навеки то царство проклятья?
Зачем не могу я опять залететь
В отчизну прекрасную, к светлым мирам?
Бесчисленны солнца — вы, дети вселенной!
Но не был ли я уже в миг тот великий,
Когда вас Создатель из хаоса вызвал
И дал вам сияния блеск лучезарный?
О, не был ли, в миг тот, прекрасней я вас,
Когда вы всесильной рукою Творца
Рассеяны были в пространстве безбрежном?
Я лучшей блистал красотою в то время
Чем вы, лучезарные Божьи созданья.
Теперь же, стою я отверженный, мрачный,
Как ужас великого, дивного мира.
Проклятию преданный, жалкий изгнанник!
Великое небо! О небо родное!
От страха невольно в душе содрогаюсь,
Впервые величье твое созерцая!
В тебе я утратил блаженство свое,
Восстал против Вечного там я, безумец!
О, ты, благодати покой бесконечный!
Блаженная юность обители светлой,
О, где ж ты, сообщница мирных долин?
Судья мой оставил в душе утомленной
Одно удивленье и грустное чувство,
Когда вспоминать о тебе я осмелюсь.
Тож тяжкое чувство при виде вселенной...
О, если б, валяясь во прахе, я смел
Создателя имя святое призвать!
Я с радостью б нежное имя Отца,
Которым когда-то Его называл,
Тогда уступил бы им, жителям света.
О Ты. правосудный Судья всего мира!
Теперь и молить Тебя даже не смею,
Чтоб Ты одним взглядом меня осенил —
Меня, истомленного в бездне подземной
Тоской неумолчной и мрачною думой.
Отчаянье дикое! О, продолжай ты
Терзанья и муки свои совершать.
Как стал я ничтожен и как злополучен!
Увы! Но я мог бы не быть таковым!..
Тебя проклинаю я, день первобытный,
С минуты той первой, когда загорелся
Ты там, от пределов востока сияя,
Услышав Создателя мощное: «Б у д и».
Тебя проклинаю я, первое утро,
Тот миг, как бессмертные громко взывали:
«И ты также создан, собрат наш небесный!»
Зачем Ты, о вечность, тот день сотворила —
Тот день, бесконечных терзаний начало?
Но если уж быть суждено ему было —
Зачем же не быть ему мрачным, печальным,
Как Богом проклятая, вечная ночь,
Которая грозною бурей и смертью.
Кругом себя «се поражает нещадно?
Зачем не подобен тот день первобытный
Той ночи, всему сотворенному чуждой, —
Где видно одно лишь проклятие Божье?
Но, против Кого возроптал ты, погибший,
Среди всего дивного Божья созданья?
Обрушьтесь скорее вы, солнца и звезды,
И скройте меня вы от гневного взора Того,
Кто, с предвечного трона небес,
Меня устрашает карающим взглядом —
Как вечный мой враг и судья непреклонный.
О Ты, неизменный в своем правосудьи!
Ужели нет в вечности целой Твоей
Надежды и в будущем мне ко спасенью?
Божественный мой Судия! О, Отец!
Создатель мой! Бог мой!.. Безумец!!! я снова,
Томимый отчаяньем, смел называть
Его — оскорбленного мной Иегову —
Дерзнул называть именами святыми,
Которых не может отверженный грешник,
Не смеет помыслить ко век произнесть,
Без помощи высшей Спасителя мира!
Я слышу, как гром всемогущий Его
Ужасно гремит в беспредельном пространстве —
Сразит меня быстро божественный гром тот...
Отсюда умчусь я скорей — но, куда же?
Куда полечу я? Где ж скрыться могу???
Сказал — и стремительно бросился дальше
В пространство безбрежное дальних миров,
И там, отуманенный страхом невольным,
Бессмысленно смотрит в ужасную глубь.
— Ужасен Ты в гневе Своем, о, Всесильный,
И страшны, о, Боже, Твои все решенья!
Пошли мне огонь свой, подземная бездна,
Чтоб адского духа спалил тот огонь!
Но смерти напрасно просил Аббадонна —
Огонь разрушитель на зов не являлся.
Он вновь отвернулся от пропасти темной,
К мирам снова тихо полет свой направил.
Томимый тоскою, стоял он над солнцем
И с горестью глубь созерцал мирозданья.
Вращались там звезды, сияя огнями,
И к этому морю огней разноцветных,
Блуждая, планета внезапно коснулась:
Казалось, последний настал её час,
Она уж дымилась и тлела... И к ней-то
С отчаяньем ринулся дух Аббадонна,
Желая погибнуть с ней вместе на веки...
— Рассеялась быстро планета, как дым,
И с нею погибнуть не мог Аббадонна...
Все той же тоскою томимый, упал он...
Так падают быстро громадные горы,
Когда потрясаются недра земные:
Мгновенно нет признака гор величавых.
Меж тем с Сатаною дух Адрамелех
Все ближе и ближе к земле подходили
И были безмолвны и сумрачны оба.
Тревожим был каждый из них своей думой.
Вдруг Адрамелех в отдаленье увидел
Во мраке, спокойно лежащую землю.
И так, наконец, предо мною она.
Подумал он, тихо с собой рассуждая,
И дума за думой, как волны морские,
В коварной его голове закипели.
О, точно, тот мир предо мною теперь,
Которым я буду владеть без раздела,
Как вечного зла торжествующий Бог,
Когда Сатану удалить мне удастся,
Иль Бога, создавшего все, победить.
Пред всеми тогда я себя возвеличу.
Зачем же лишь землю одну я желаю?
К чему оставлять и другие миры,
Которые столько столетий живут
В блаженном покое, в пространстве небесном.
На каждой планете я смерть водворю,
До самых пределов, где царствует Вечный.
Тогда вся природа могилою будет
И будут сыны её все предо мною,
Во прахе склоняся, лежать униженно.
В то время один я торжественно буду
Владыкой иль здесь, или там восседать.
Природа, но воле моей, превратится
В могилу потом беспредельную вся,
И смехом своим оглашая пространство,
Я стану заглядывать, полный восторга,
В могилу ту страшную, полную тленья,
И если захочет Предвечный тогда, —
Пусть Он, над всемирной гробницею, вновь
Создаст для того и миры и созданья,
Чтоб смертью их снова я мог погубить.
И я, от планеты к планете летая,
Как прежде, везде соблазнять и всех буду,
С собой разрушенье и смерть приносить.
Таков ты могучий, о, Адрамелех!
О, если б тебе, наконец, удалося
Придумать, как адских духов убивать, —
Тогда бы погиб чрез тебя Сатана
И был бы тобой он в ничто обращен.
Пока ты под властью его состоишь
Не можешь исполнить ты страшного дела,
Которое было б достойно тебя.
Дух мощный и страшный поземного ада,
Вселяющий думы те Адрамелеху,
Придумай ты смерть для бессмертных Богов,
Тебя заклинаю, ты их умертви, —
Иль сам, дух, погибни, когда ты бессилен,
И власти высокой достигнуть не можешь.
Давно я стремлюсь и все мысли мои
К тому, чтобы всех их собрать и, как Боги,
Должны они выдумать смерть и — погибнуть.
Настала теперь роковая минута,
Я целую вечность о ней лишь мечтал.
Теперь же опять пробудился Всесильный
И к нам посылает Спасителя мира,
Чтоб царство, давно покоренное нами,
Отняв, покорить Своей воле Всесильной.
Пора мне исполнить решенье свое.
И ежели дух Сатана не ошибся —
Настала минута исполнить его.
Что тот человек — величайший пророк
И больший из всех появлявшихся в свете
С минуты создания Богом Адама
И Он есть Мессия, обещанный людям, —
В том дух Сатана обмануться не мог.
Победа над Ним возвеличит меня
Пред всеми Богами подземного царства
И даст мне владычество адского трона.
Деяния большие может свершить
Великая сила божественной воли
Твоей, о бессмертный дух, Адрамелех;
Но ежели прежде убью Сатану я,
Тогда исполнение большого дела,
Как раб совершить сам обязан я буду.
Пусть первый же будет Тот мной побежден,
Достигну владычества я чрез него
Над всеми Богами подземного царства.
Хотя будет трудно тебе, Сатана,
Священное тело Мессии убить,
Но это исполнить, как меньшее дело, —
Тебе уступаю, пока еще жив ты;
А сам я убью Его душу потом,
Ее погублю, уничтожу, наверно, —
Развей же усердно ты прах Его смертный...
В намерениях дерзости полных и черных
Погряз его дух; он томим был желаньем.
Грядущее знающий Бог Всемогущий
Те замыслы слышал, но — грозно молчал.
Волнуем глубокою, черною думой,
Измученный замыслом Адрамелех
Стоял незаметный на облаке черном.
Горело чело его будто в огне.
Лежала кругом его темная ночь.
Он слышал, как в мраке той ночи глухой,
Земля волновалась, шумела под ним.
Тот шум пробудил вдруг мятежного духа
И вызвал его из томительной думы.
Теперь к Сатане обратился он снова,
И быстро направились оба они
К горе Элеонской, где был Иисус
В беседе священной с друзьями Своими.
С горы смертоносная так колесница
Несется в долину и давит нежданно,
Спокойно стоящего там полководца
И армию воинов смелых его, —
Так Адрамелех с Сатаной появились
К горе Элеонской, где был Искупитель.
Над лесом кедровым едва загорелся,
Чертой золотою, денницы луч первый —
Проснулся Мессия. Его созерцали
Из солнца отжившие души отцов.
Там первенцев души — Адама и Евы —
Небесными песнями славили утро
И стройно и звучно их песни лилися:
«О день благодатный! Ты лучший из дней!
Ты будешь отныне для нас торжеством,
И чтить тебя будут все больше других;
Румяный восход твой и тихий закат
Приветствовать станут отжившие души
И все Серафимы, и неба все силы.
Лишь землю ты утром своим озаришь,
По небу твой свет пронесут орионы;
Как отблеск румяной зари долетит
До трона величия Божья твой луч.
В одежде торжественной встретим тебя,
Тебе Аллилуйя будем мы петь.
Утешил ты взоры печальные наши,
Мессию и Господа нам показав
В Его унижении в мире земном.
Прекраснейший ты из потомков Адама,
Мессия, Ты Бог и — плотской человек!
О, как отразилось в лице Твоем светлом
Подобие Бога во всей красоте.
О Ты, нам Мессию родившая Дева!
Блаженна ты будь и во веки свята;
Блаженнее Евы, праматери смертпых.
О, Евы бесчисленны смертные дети,
Но также бесчисленны их прегрешенья. —
Твой Сын же, о Дева, Один у Тебя,
Один и божественный Он человек.
Невинен и праведен Он лишь, Мессия!
Один Он, Тобою рожденный, Сын Вечный,
Никем Он не создан, как создано все!
Смотрю я с любовью блуждающим взором
На землю, тебя же не вижу, о рай мой!
Суд Божий изрек над тобой приговор:
И воды потопа тебя поглотили;
Проклятие Бога над всем тяготеет.
Тенистые, мощные где твои кедры,
Которые некогда Бог насадил?
Густая и мягкая зелень твоя,
Добра первобытного тихий приют?
Ни бури, ни грозы тебя не щадили,
Ни гибельной смерти карающий дух!
О, будь же ты раем моим — Вифлеем,
Где Дева Мария Его родила,
Ласкала, как сына, к груди прижимая.
Давидов источник, где я создана
Творцом, и впервые увидела мир.
Ты хижина, где, как младенец, в пеленках,
Он плакал и к матери тихо ласкался, —
Мне будь первобытной невинности кровом.
О, если б Тебя родила я, Мессия
В Эдеме и после моих преступлений,
Тебя родила бы Божественный Сын.
С Тобою пришла б я к Судье всего мира,
Туда, где Он был, где под Ним весь Эдем
Разверзся широкою, страшной могилой,
Где древо познанья шумело так грозно,
И гул его шума проклятьем звучал,
Как гром надо мной Вседержителя Бога.
Где пала я жертвою гибельной смерти, —
Туда я пришла б со слезами к Нему,
С Тобою, младенец мой сын, на руках,
Прижала бы к сердцу Тебя и сказала:
— Не гневайся, Господи, — Вечный Отец!
Не гневайся — мною Мессия рожден.
Ты вечен, Ты свят, поклоненья достоин!
Божественный Сын Твой от века рожден.
Ты дал Ему образ божественный Свой,
Чтоб род мой, оплаканный мной, искупить.
О, видел сам Бог мои горькие слезы,
И вы, Серафимы, их видя, считали,
Отжившие души потомков моих,
И вы, мои дети, их также считали!
О, если бы Ты не явился, Мессия,
Печальным казался б мне вечный покой мой,
И только Твоим милосердьем небесным,
И в самом страдании я научилась
Блаженство и радость спасения видеть.
Союза предвечного Ты Основатель!
Облекся ты в плоть человека теперь,
И принял, Великий Ты, смертного образ.
Ходатай! Сам Бог Ты и Ты ж человек!
Услыши молитву усердную нашу,
Священную жертву свою соверши —
Ее ты предпринял за нас добровольно,
И к смертным на землю сойти Ты решился.
О Ты, Искупитель! Судья всего мира!
Решился очистить Ты мир от греха, -
Погибшую землю Собой обновить.
Ее обнови Ты, О Боже! скорее,
Отчизну Твою и всех грешных людей,
И вновь возвращайся к небесному трону».
Так пела праматерь погибших людей.
Из сводов лучистого храма, в пространстве
Далеко неслась ее звучная песня ;
Той песни в долине внимал Иисус.
Кругом Его тихо, как будто в пустыне.
О будущем в думу он был погружен.
Предвестьем пророческим Вечного голос
Над миром земным в тишине раздавался,
И слушал тот голос Мессия, моляся.
Спускался с Масличной горы Иисус.
Среди ее стройные пальмы стояли;
Они возвышались над горной вершиной,
И облако светлое их осеняло,
Как будто бы утренним легким туманом.
Под ними Архангела встретил Мессия,
То был Иоанна небесный хранитель,
Его Рафаилом зовут в небесах.
Вокруг него веяли тихие ветры,
Они доносили к Спасителю голос,
Которого слышать не могут созданья.
— Приблизься бесплотный ко мне Рафаил,
Сказал ему, кротко взирая, Мессия,
И следуй за мною, незримый никем.
Скажи мне, как ночь ты всю эту хранил,
Избранника нашего чистую душу?
И думы какие, подобно твоим,
Носились над спящим, скажи Рафаил,
И где мой любимец теперь Иоанн?
— Его охранял я, - сказал Серафим, -
Как мы охраняем избранников первых.
Ходатай над духом его вдохновенным
Носилися тихо виденья святые,
Ему о Тебе говорили они.
О, если б ты спящим увидел его,
В Тот миг, как во сне Твой Божественный образ
Являлся отрадным виденьем ему, —
Как утра весеннего луч благотворный,
Уста осеняла святая улыбка.
Витая в пространных долинах Эдема,
Адама видал Серафим Твой, о, Боже!
И образ прекрасный праматери Евы
В том виде, как мыслью высокой Творца,
Возникнув пред ним, появились из праха,
Едва сотворенными, первые люди.
Но был их прекрасней, во сне своем тихом,
Божественный Твой ученик. Иоанн.
Он спит еще там, среди мрачных гробниц,
Где муж одержимый, стеная, лежит
И страшный, и бледный, как будто мертвец.
Костями стучит он, терзаясь жестоко.
Когда б Иоанна Ты видел, Спаситель: —
Смотря на больного в раздумье печальном,
Сочувствует с грустью он мукам больного
И сердце на части в груди его рвется.
Не мог я там более быть, о, Спаситель!
В глазах моих скорби слеза навернулась
И чувство страданья, лишь сродное духам,
Которых Ты вечными создал Господь,
Проникло болезненно в сердце мое».
И, тихо склонившись, умолк Рафаил.
Божественный — поднял Свой взор к небесам:
— Услыши, Отец мой Всесильный, Меня!
Настала минута суда Твоего —
И пусть совершается жертва святая,
И силы небес, торжествуя, ликуют;
Пусть рушится с воплем вся адская пропасть, —
Погибнет униженный враг человека!
Сказал и к гробницам пошел Искупитель.
Гробницы те были в средине горы
Иссечены в камнях разрушенных скал.
Их вход сторожили леса вековые
И путника взорам тот вход недоступен.
Когда уже полдень, роскошно сияя,
Горит над божественным градом, в тот миг
Туда лишь сомнительный свет долетает.
Там холодом веет и мрака густого
Рассеять не может мерцающий свет.
Лежал одержимый там Зама несчастный.
(На миг лишь оставил его Сатана,
Чтоб после сильнее терзанья начать).
Близ тела истлевшего сына, отец
Лежал изнуренный, а подле него
Усердно молился другой его сын
За душу давно уж умершего брата,
Которого, некогда, нежная мать,
Рыдая, к больному отцу поднесла,
Но с злобою адскою вдруг Сатана
Младенца рукою отца умертвил, —
Так страшно свершилось событие это.
— Отец мой! младенец Бенони вскричал,
И быстро от Матери вырвался он,
И бросился прямо в объятья к отцу.
О, милый отец! Обними же меня,
И крепко схватил он ручонкой своею
Отцовскую руку и к сердцу прижал.
Отец его обнял, всем телом дрожа,
И нежно малютка отца целовал,
И кротко, как агнец, ему улыбался,
Воркуя, как голубь, смотрел ему в очи;
Но вдруг одержимый, костлявой рукою,
Малютку схватил и об камень скалы
Ударил так сильно, что брызнул лишь мозг,
И с тихим хрипеньем душа отлетела,
Чиста и невинна в неведомый мир.
С тех нор неутешный горюет отец.
Теперь он близ милого праха лежит,
Рукой полумертвой хватаясь за камни
Холодной гробницы, где тлеют останки.
— О, сын мой, Бенони! Мой милый Бенони!
Взывает отец, и горячия слезы
Из глаз потухающих льются на камни.
В то время Спаситель спускался с горы.
Увидел идущего к ним Иисуса,
Вольного отца другой сын, Иоил, —
С восторгом малютка отцу говорит:
— Взгляни, о отец мой, к гробницам подходит
Великий и славный пророк, Иисус.
Со злобою слову ребенка внимает,
Глазами сверкая из щели гробниц,
Скрывавшийся в камнях дух тьмы, Сатана.
До этой минуты терзал он больного
Лишь издали, медленно, духом своим;
Теперь же, тревожимый близостью Бога,
С неистовой злобою бросился к Заму.
Несчастный поднялся и в муках жестоких,
Стеная, без чувства на землю упал.
Бороться не в силах была уже с смертью
Душа потрясенная муками в нем.
Желая избегнуть терзаний врага,
Бросался на скалы он точно безумный.
И здесь пред божественным взором Твоим,
С неистовой злобой хотел Сатана
Больного страдальца об камни разбить.
Но Ты уже был тут. Твое милосердье
Носило на крыльях могучих своих
Забытую тварь и спасало от смерти.
И враг человека, озлобленный дух,
Страшась приближенья идущего Бога,
С бессильною злобой затих, содрогаясь.
На Зама целительный взор устремил
Спаситель и сила божественной жизни
К больному от взоров Его исходила.
Душою познал одержимый страдалец
Того, Кто избавил его от мучений.
В лице полумертвом и бледном больного
Опять оживились черты человека.
Он плакал и к небу без слов он взывал;
Хотел говорить, но восторгом объятый,
Лишь что-то несвязно и тихо лепечет.
Боится страданий, но полон надежд,
Он страстно к Спасителю руки простер;
Глаза были полны слезами блаженства,
Когда Искупителя лик созерцал он.
Так точно мудрец, погруженный в себя,
Томится сомненьем о будущей жизни,
Колеблется верить он в самую вечность,
Но мысль, что разрушиться должен он в прах
Страшит, потрясая рассудок его.
И вечных законов Создателя мира
Не может ум слабый его разгадать.
Когда же вдруг в сердце проникнет надежда, —
Исчезнет сомненье; он верит в блаженство,
Которое Богом обещано нам.
Тогда он доверчиво смотрит на небо.
Как бы в благодарность за то, что он сердцем
Прочувствовав, понял глубокую тайну.
Он весел, — легко на душе его стало.
Так понял и Зама присутствие Бога,
Почувствовав близость Его всей душою.
Потом к Сатане обратился Мессия
И голосом мощным и грозным спросил:
— Дух гибельный, кто ты? Порочный и злобный,
Кто дал тебе смелость при мне так терзать
Людей, к искупленью назначенных Богом?
Глухое рыканье ответило злобно:
— Я сам Сатана и подземного мира
Я царь, и владыка духов непокорных,
Которых круг действий обширней и выше
Небесных певцов, — Серафимов бессмертных.
Когда Твоя слава, о смертный пророк,
Достигла подземного, адского трона, —
Оставил я трон и пустился на землю.
Как вихрь прилетел я, могучий и грозный,
Чтоб взором бессмертным своим Тебя видеть —
Ты должен гордиться явленьем моим...
Что́ должен придти Ты, как мира Спаситель —
Давно о том слухи небес возвещали.
Но ты человек, — Ты пророк-Боговидец,
Подобный пророкам подверженным смерти,
А мне одному лишь подвластна та смерть.
Поэтому знать не заботился я,
Что́ там совершали бессмертные все.
Но здесь я терзаю любимцев Твоих,
Чтоб праздным не быть; это видишь ты Сам.
Смотри же, как страшны созданья мои —
Предсмертные тени, на этом лице.
Теперь понесусь я к подземному царству
И след моей гибельной, мощной стопы,
Как грозное смерти дыханье, промчится.
Там будут пустыней и воды и суша,
Где я разрушительным вихрем промчусь.
Весь ад, торжествуя, пусть видит тогда
Владыку подземного царства во мне.
Но если ты хочешь творить что-нибудь, —
Твори же теперь, иль я снова здесь буду,
Чтоб царство могучее тьмы защищать!...
Умри же при мне ты, забытая тварь!
Сказал он и бросился злобно к больному, —
Но тайная сила Спасителя мира,
Как гром, поразила порыв Сатаны...
Так сила Всесильного Бога-Отца
Нисходит в миры пред падением их.
И ринулся в бездну подземную дух...
Но воды и сушу забыл превратить
Он мощной стопою своею в пустыни.
Спустился меж тем со скалы одержимый.
Так царь Ассирийский бежал от Евфрата,
Когда его светлый хранитель отвлек
Оттуда священным советом своим
И вновь небеса показал он ему.
Остался в душе его вечным страх Божий.
Его не рассеяли грозы Синая,
Ни даже и шумные воды Евфрата
Изгладить из сердца его не могли
Священного страха, вселенного Богом,
И царь Ассирийский в стенах Вавилона,
Смиренно лежал и на небо смотрел,
Моляся во прахе Предвечному Богу.
Сошел так больной к Искупителю мира
И пал со слезами к ногам Божества.
Осмелюсь ли, грешный, идти за Тобою,
Божественный муж? Освяти мою жизнь,
Которую Ты мне сейчас возвратил,
И будет чиста и безгрешна она
С Тобою, Божественный, праведный муж.
Валяясь во прахе больной говорил
И страстно к Спасителю руки вздымал.
Господь Искупитель взглянул на него
И, с чувством любви, ему кротко сказал:
— Не следуй за мною! Замедли: но после,
Когда все сойдутся на лобное место,
Тогда ты увидишь глазами своими
Надежду и радость пророков святых, —
Надежду, которую ждал Авраам.
Пока говорил Искупитель с больным,
Усердно просил Иоил Иоанна
С невинною, детскою кротостью, тихо:
Веди меня, милый, к пророку Господню.
О, пусть Он, Великий, услышит меня...
Тебе Он доступен и ты Его знаешь.
Наперсник Спасителя, тронутый просьбой,
Подводит младенца к Спасителю мира:
— Скажи, отчего же с Тобою, Великий,
Ни я, ни отец мой не можем идти? —
Печально невинный малютка спросил.
Зачем же Ты здесь остаешься так долго,
Где стынет от страха вся кровь в моих жилах,
Когда я на мертвые кости смотрю?
Пойдем же домой, о, святой человек,
Куда возвращается снова отец мой.
Служить Тебе будет с покорностью там
Моя одинокая, добрая мать.
Мы будем Тебя угощать молоком,
Душистого меду Тебе подадим
И лучшие фрукты найдешь Ты у нас.
Там много пасется овец на лугах, —
Их мягкою шерстью Тебя мы прикроем.
Когда ж возвратится к нам знойное лето, —
Тебя провожу я в прохладную тень,
Под зелень густую высоких деревьев,
В мой собственный сад, подаренный отцом...
Бенони, мой милый! О, брат мой Бенони!
Тебя оставляю в могиле я здесь...
Со мною цветов поливать ты не будешь
И бегать в минуты вечерней прохлады...
Будить ты не будешь меня поцелуем,
Когда зарумянится в небе день новый,
Когда полетят из гнезда утром птички,
Встречая восход восхитительной песней.
Взгляни же сюда, о, Великий пророк,
Здесь брат мой, Бенони, в могиле лежит...
Мессия с участьем взглянул на малютку
И с чувством глубоким сказал Иоанну:
— Утри ты малютки горячия слезы, —
Его нахожу я и чище и выше,
Чем много людей, уже виденных мною».
И долго потом с Иоанном Мессия
Беседовал тихо, его поучая,
Когда на гробницах остались они.
В тот миг Сатана через Мертвое море
Несется, окутанный облаком смрада...
Пронесся уже Иосафата долиной,
Достигнув туманной вершины Кармеля, —
С Кармеля же, далее к небу пустился.
Блуждая в пространстве, дух злобой кипел,
Созданья Творца своего созерцая :
Великую цепь, беспредельных миров,
Где было все близко, знакомо ему
Когда-то, — за тысячи тысяч веков, —
Когда Громовержец его сотворил
В сиянии чудном лучей неземных...
Хотя и теперь он дышал еще ими,
Но образ его изменился с тех пор,
И чужд он зфирному блеску небес, —
Угрюм стал он, мрачен и полон разврата..
Кометы и звезды проходят там мимо,
В величии дивном и стройном своем,
Но мрачного духа не видят они.
И стал ему страшен их блеск лучезарный.
Несется он быстро из области света
И жаждет достигнуть подземного ада.
К нему направляя свой бурный полет,
Стремительно к низшему миру спустился:
Пред ним беспредельно тянулись пространства
Не видит конца, ни начала дух падший, —
То мрачных миров отдаленная область,
Которою правит один Сатана.
Отсюда он, издали, видит мерцанье, —
То луч умирающий высших светил;
Из сферы он светлой едва долетал,
Чрез даль беспредельную темной пустыня,
Но ада оттуда дух видеть не мог.
Во тьме, отдаленной, его поместил,
От мира и светлых духов, Вседержитель, —
Вдали от Себя и от целой Вселенной.
Наш мир же так блинок Создателю-Богу...
Поэтому быть не могло к нему близко
То место проклятья и вечных мучений.
Ужасным то царство Господь сотворил, —
Для гибели вечной и казни последней...
В три бурные ночи Он создал его,
И лик свой навек от него отвратил.
У входа той бездны стояли на страже
Два Ангела, — точно два воина мощных, —
На то была воля Создателя мира.
Тем Ангелам дал Он священную силу
И мрачное место проклятья велел
Им вечно в границах его содержать,
Чтоб дух — возмутитель расширить не мог
Владений губительных, страшных своих,
Не мог чтобы вида прекрасной природы
Своим приближением он исказить.
И там, где могучий их взор сторожит
Ворота зияющей пропасти ада, —
Там путь пролегает блестящий,
Как будто два слившихся вместе ручья.
Как светлые волны, сверкает тот путь,
Ведущий в пространство безбрежного неба
И к верху, — в миры, сотворенные Богом.
Божественный путь этот луч озаряет,
Приносит он радости Ангелам света
Из высшего мира небесных красот.
Пронесся тем светлым путем Сатана
И мрачен, и злобен, в подземную пропасть.
Промчался в воротах он в смрадном тумане
И сел на высокий проклятия трон...
Все страшно, темно там кругом его было...
Незримый, на троне сидел Сатана.
Один Софоил лишь как ада Герольд
Увидел туман, поднимавшийся к верху
По черным ступеням подземного трона,
И духу, стоявшему подле, сказал:
— Вернулся ли снова в подземное царство
Властитель могучий, наш царь Сатана?
И что предвещает туман этот мрачный,
И к адскому трону возврат его тайный?
Не тем ли возвратом нам Бог угрожал?..
В то время, как ада Герольд говорил,
От темного трона, где был Сатана,
Рассеялась всюду глубокая тьма.
Отверженный злобно кругом посмотрел, —
И быстро понесся подвластный Герольд
К вершине горы, постоянно пылавшей,
Которая прежде всегда возвещала
Потоками пламя возврат Сатаны,
Все долы и скаты кругом озаряя. —
На бурных крылах, через горную пропасть,
К пылающей бездне летел Софоил.
Окрестности темные вдруг озарились,
Пылая пожаром огней разноцветных, —
И каждый увидел, в мерцанье далеком.
Сидевшего злобно, властителя ада.
Поспешно стекались все жители бездны,
Сильнейшие быстро спешили к нему,
Чтоб сесть на ступенях подземного трона...
Тебе все доступно, о муза Сиона,
Ты видишь свободно всю адскую пропасть,
Как видишь и светлый Божественный образ,
Когда наказанье он грешным дает.
Открой же, о, Муза! теперь, предо мною
Всю адскую бездну; дай голос мне сильный,
Подобный раскатам небесных громов,
Чтоб мог я, как буря , о ней возвестить.
Является первый дух Адрамелех, —
То дух ненавистный , лукавый и злобный, —
Дух более хитрый, чем сам Сатана.
В душе развращенной немолчно кипели
И зависть, и злоба к властителю ада
За то, что тот первый поднялся к восстанью,
Которое он так задумал давно.
Когда, для защиты подземного царства,
Придумает что-нибудь сам Сатана, —
И к общему делу тот дух равнодушен —
Он делает все для себя одного.
Он думает тысячи-тысяч столетий
О том, чтоб властителем сделаться ада,
Когда возбудит Сатану против Бога
Он снова к ужасной неравной войне.
Иль если удастся ему удалить
На век Сатану в беспредельность миров;
Но если ж и это ему не удастся, —
Он думает силой его победить...
Об этом задумал тогда еще дух,
Когда отложились от Бога они,
И сброшены были Им в адскую пропасть.
Тогда он последний явился. как воин,
С собою влача две доски золотые,
Как будто свои боевые доспехи.
Те доски пылали ужасным огнем
И голос его точно гром загремел,
И эхом по темному царству разнесся:
— Зачем вы , о, Боги! так быстро бежите?
Должны вы торжественно, гордо входить
В пространное царство бессмертья и славы.
Мы смело свободу свою отстояли!
Пока вас преследовал Бог и Мессия
И с ними небесные силы все Их,
Ударами новых громов вас карая,
Спокойно вошел я в Святая-Святых
И там я увидел таблицы судеб;
Читал в них великую будущность нашу...
Сбирайтесь подземного царства жильцы,
Чтоб вместе небесную хартию видеть:
Один из бессмертных, которыми ныне,
Как будто рабами, владеет Егова,
Постигнет, что сам он всесилен как Бог,
И небо оставит с друзьями своими.
Найдет себе царство в пространстве безбрежном,
И будет сначала он там с отвращеньем,
Как сам Мироздатель, изгнавший его,
Был некогда , там, одинокий и скучный,
Пока до созданья миров обнимал Один
Он, весь хаос Его окружавший.
(На то есть священная воля моя,
Так сам Иегова о том говорил).
Но дух тот, восставший, пусть вступит без страха
В подземное царство и вечную тьму.
Со временем пропасть изменится эта,
В прекраснейший мир превратится она.
И сам Сатана воссоздаст этот мир.
Но примет он план тому новому миру
От рук моих сильных, близ трона небес.
Один Я объемлю миров беспредельность,
Пространство безбрежное с их Божествами,
Моим, совершеннейшим миром и высшим.
Напрасно так Адрамелех говорил, —
Ему не поверили жители ада,
Но Бог сам услышал порочного голос:
— Тот грешник погибший, сказал Всемогущий,
Был также свидетелем славы Моей! —
И быстро суд Божий над ним совершился:
Из мертвого моря , с ужаснейшим гулом,
Пылавшая глыба из волн поднялася
И рухнулась в мутные волны назад...
Окрестности грохотом все огласились...
Та глыба низвергла вдруг Адрамелеха
В пучину кипящую гибельных вод,
Где страшная ночь продолжалась семь суток.
Лежал все то время в пучине погибший,
Но после воздвигнул он храм Божеству,
Куда золотые те доски судеб
Со страхом, как жрец, на алтарь возложил.
Хоть лжи той старинной не верил никто,
Однако приверженцы Адрамелеха —
Льстецы, как невольники в храм приходили.
Когда в нем присутствовал Адрамелех,
Они небылицам его поклонялись.
Когда ж его не было в храме том мрачном,
Смеялись с бесстыдством, смотря на таблицы... —
Явился теперь, по призыву герольда,
Из храма и с тайною злобою сел
На троне он, рядом с самим Сатаною.
Затем появился воинственный дух
С высоких вулканов, свирепый Молох.
Крутые вулканы — жилище свое —
Он цепью громадною гор окружил,
Чтоб ими себя и весь ад защищать,
Когда Громовержец в их царство сойдет, —
Егову он именем тем называет.
И часто, когда над пылающим морем,
Мерцая в тумане, день мрачный восходит, —
Все жители пропасти видят Молоха,
Стоящего с злобой на горных вершинах.
Он горы на горы кругом громоздит,
Задумчиво, в тучах угрюмо стоит
Над страшными сводами бездны подземной,
И тучами теми над адом гремит,
И вторит далекое эхо в ущельях...
Неистовый гром оглушителен, страшен...
Из сумрака бездны подземной своей,
Изгнанники неба все слышат его.
С стремительной силой, шумя, с своих гор
Пришел он к подземному трону теперь,
И трепетно воина все избегают.
Тяжелой и мрачною броней своею,
Подобно громовым раскатам, гремит, —
Пред ним потрясаются адские горы,
За ним разрушаются, падая, скалы...
Явился и мрачный потом Белиил,
Покинув леса и долины свои,
Где дух тот печальный живет одиноко.
Напрасно он трудится, бедствуя вечно,
Желая проклятья страну изменить
В мир лучший, подобный тем чудным мирам,
Которые дивно так созданы Богом.
О, Вечный! Ты смотришь с величья небес
С улыбкой глубокой, когда он стремится
Порывами бури ужасной привлечь
К источникам мрачным, бессильной рукою,
Роскошного Запада тихую свежесть.
Сердито там буря ревет, неумолчно,
Как вечная кара Всесильного Бога.
В стране безобразной и вечно туманной
На крыльях губительных носятся ветры.
Бесплодной и мертвой пустыней лежат
Обрывы над страшной, разрушенной бездной.
Был бешеной думой томим Белиил
При мысли о чудной весне беспрерывной,
Которая, будто бы светлый Архангел,
Улыбкой небесную сень озаряет.
О, как бы желал Белиил оживить
Весной благотворною мрачные долы, —
Но пусты, печальны лежат перед ним,
Покрытые ночью глубокою, нивы.
Когда появился к подземному тропу,
С тоскою, из темных лесов, Белиил,
Пылал к Всемогущему Богу он мщеньем
За то, что из райских прекрасных долин,
Был сброшен он Им в эту темную бездну,
И с каждым протекшим столетьем грозил,
Страшнее ту бездну Господь сотворить.
И ты, обитатель пучин водяных,
Увидел тревожный возврат Сатаны.
Дух вечно витающий в мертвых водах,
Ты вышел, Могог, из шумящих стремнин.
Как горы, вздымалось свирепое море,
Когда он тяжелой стопой рассекал
Кипящие волны тех гибельных вод...
Безумно Могог проклинает Творца
С минуты изгнанья мятежников падших
Из сени небесной; звучат безобразно
Проклятья Могога над бездною адской.
Проклятья те дико ревут над водами,
Ужасно всю пропасть собой оглашая.
Он, мщением вечным томимый, желал бы
Водами морскими весь ад потопить.
На почву сухую ступил он теперь,
В обрыв целый берег с горами обрушив.
Все главные духи подземного царства
Толпой собралися вокруг Сатаны;
За ними тянулись, несметным числом,
Подвластные им легионы духов.
Катились, как волны всемирного моря,
Волна за волной, разбиваясь о камни
Подножья высокой прибрежной горы, —
Так к трону изгнанники неба стекались.
Их тысячи тысяч к нему собралось.
Идут, воспевая свои злодеянья;
Но стыд и позор им готовится вечный...
Божественным громом разбитые арфы
Нестройными звуками вторят их песням.
Как плач над усопшим, несутся те звуки,
Неистовства полные визги и крики.
Восторгом неистовым, диким пылая,
Идущих толпой созерцал Сатана
И слышал все адские песни он их.
Встает он с подземного мрачного тропа,
Чтоб видеть собравшихся все легионы.
И видит в толпе отдаленной, внизу,
Он низших духов, отвергающих Бога;
С насмешкою злою на все они смотрят.
Там был и безумный владыка их, Гог, —
Он выше был всех и безумнее всех...
Они утверждают, что в мире все сон,
Игривые грезы лишь пылкой мечты.
Что видели некогда в сени небесной
Они отвергают с бесстыдством и то,
И самую сущность Всесильного Бога,
Который карает и милует грешных;
Что самая жизнь есть обманчивый сон;
Заменит ничтожество тленья ее.
С презрением смотрит на них Сатана:
Хотя ослепленный, — но чувствует он,
Что есть Всемогущий и Вечный Господь!
Поникнув главою, угрюм и безмолвен;
То в мрачную думу стоит погруженный,
То дико на павших глядит Сатана, —
И снова уходит к подземному трону.
Утихло мгновенно все в пропасти ада,
Подобно тому, как на миг затихает
В пустынных горах, перед страшною бурей.
На трон свой высокий он медленно сел,
Тревожимый черной, тяжелою думой.
Уста Сатаны вдруг как буря взревели,
Из них загремели раскаты громов,
И страшно раздался потом его голос:
— Не все ли явились вы, страшные сонмы?
Как некогда все мы томились, страдая
Три дня бесконечных в обители неба,
Ликуйте и слушайте, что вам открою,
Зачем я так долго витал на земле, —
О, духи, вам много узнать предстоит.
А также решенье узнайте мое —
Прославит величие наше оно,
А имя Еговы навек посрамит...
Скорее разрушится адская пропасть,
Скорей Он созданье свое уничтожит,
Которое некогда Сам сотворил
Из хаоса страшного ночи глубокой,
И будет опять одиноко там жить,
Чем силой принудит Себе уступить
Владычество наше над смертными всеми.
Не знали побед над собою мы Бога,
.Так будем всегда непокорны Ему,
Хотя бы он тысячи тысяч послал
Своих Примирителей противу нас;
А если б на землю сошел он Мессией,
То разве не встретил бы гнев мой Его?..
И кто же тот новый, рожденный Егова,
Который и в теле плотском человека
Хранит неизменно Свое Божество?
О ком так глубоко задумались Боги,
Как будто бы снова они обрели
Высокие думы об их Божестве,
Иль вспомнили снова прошедшие битвы?
Родится ль от смертной, подверженной тленью,
Один из Предвечных, чтоб нам облегчить
Победу, когда Он войною придет
На нас, уж отчасти известных Ему?
Возможно ли это, чтоб действуя так,
Он силою мог бы смирить Сатану?
Хоть многие здесь предо мною стоят,
Которые некогда, с страхом невольным,
Бежали в смущенье от взоров Его.
Покинув поспешно загнившия кости
Терзаемых смертных, — они ускользнули:
Стыдитесь вы, трусы, пред этим собраньем!
Все Боги здесь знают о вашем побеге!
Ничтожные! Что вас принудило к бегству?..
Кого называете вы Иисусом,
Тот, верьте, ни вас, ни меня недостоин.
И сын ли Творца Он великой вселенной?
Узнайте же кто он, назвавшийся Богом,
Явившийся гордо в народе Еврейском.
О, радуйтесь Боги, и слушайте все, —
Его я историю вам расскажу:
В народе, живущем кругом Иордана,
Когда-то давно уж пророчество было,
(Гласит так преданье времен отдаленных),
Что должен от племя их выйти Спаситель,
Который избавит народ свой от плена,
Пред всеми народами их возвеличит
И будет их царство сильнее других.
А помните вы, как за несколько лет
Пред этим, явились иные в собранье
И нам возвестили, что видели сами
Они на Фаворе ликующих сонмы.
Как чудно и стройно те Ангелы пели,
И набожно славили все Иисуса.
Внимая их пению, тучи дрожали,
И в пальмовых рощах далекое эхо
Восторженным песням тем вторило громко.
В Окрестностях дальних Фавора звучало
Воспетое имя Его — Иисус.
С горы той торжественно стел Гавриил
И гордо к Еврейке пошел в Назарет.
Как смертный, приветливо ей поклонился,
Ей именем Бога-Отца возвестил,
Что царь от нее Иудейский родится,
И будет защитником царства Давида.
Его Иисусом она назовет —
Так должен быть назван рожденный Сын Божий;
И вечно могущество будет Его,
Царя и владыки сильнейшего всех...
Вестившего голос услышала Дева.
Чему ж вы дивитесь, о, адские Боги?
Иль вас испугало, что слышите Вы?
Я видел и больше того еще сам,
Но все же ничто не смутило меня.
Я нее перед вами открою здесь смело,
Чтоб знали, как дух возвышается мой,
Когда я предвижу опасности миг.
Но можно ль опасностью это назвать,
Что смертный мечтатель, на нашей земле,
Себя называет Всесильным пред нами?..
...Вдруг гром разразился небесный над духом,
И робко кругом посмотрел Сатана,
Но скоро, оправившись, вновь продолжал:
— Рожденье высокое Божья младенца
Я сам ожидал с нетерпеньем и думал:
Мария! о, скоро из недров твоих
На землю Сын вечного Бога придет;
Скорее мгновения ока придет Он
И даже скорей самой мысли Богов,
Когда она адскою злобой пылает.
До неба возвысится быстро Твой Сын.
Теперь покрывает в своем Он величье
Одною стопою все воды морей,
Другою ж стопою всю область земную
И держит в деснице всесильной своей
Луну серебристую, жаркое солнце,
А левой рукою объемлет все звезды.
Он шествует там среди собранных бурь
С миров бесконечных и грозно карает.
Зовет нас Он громко на смертную битву...
Спасайся, беги, Сатана злополучный!
Чтоб громом всесильным не бросил тебя
Тот Вечный, за тысячу тысяч земель,
Где, Им побежденный, ты будешь без жизни
Лежать, искаженный, в пространстве безбрежном.
Так думал я... Слышите ль, адские Боги?
Но он человек, и до этой минуты
Он плачущий, слабый ребенок, как все;
Подобен он детям ничтожного праха,
Которые плачут, едва лишь родятся,
О смертности, Богом назначенной им.
Хотя воспевали рожденье Его
Святые Соборы Архангелов неба, —
Они же так часто приходят на землю,
Чтоб видеть могилы недавно умерших,
Где, некогда, рай охраняли Они,
Где мы основали владычество наше, —
И вновь со слезами родят потом
На небо и гимны святые поют,
Себя утешая... Так было теперь:
Они отлетели, оставив младенца;
Иль лучше сказать, они бросили там,
Во прахе лежащего, Господа Сил.
Поэтому Он от меня ускользнул; —
Вернее, я сам тому быть допустил.
Врага боязливого мог ли я гнать?
Свое я величие тем бы унизил.
Но я не оставил Его там свободным.
Царю и жрецу моему в Вифлееме,
Избраннику Ироду, дал приказанье
Младенцев родившихся всех убивать.
Текущая кровь, исполнителей визг
И всех матерей неутешные слезы,
Стенания страшные трупов убитых, —
И все это, вместе, ко мне возносилось,
Ко мне, как к владыке страданий и бедствий
И было приятной, достойною жертвой.
Не тень ли то Ирода вижу я там?
Откройся пред нами, отверженный грешник.
Не я ли внушил тебе страшную мысль,
Чтоб всех Вифлеемских младенцев избить?
Что может придумать Владыка небес,
Желая созданье свое защитить —
Бессмертные души — от власти моей,
Чтоб их вдохновеньем порочным своим
Не мог ослепить и своих тем владений
Расширить далеко в пространстве миров?
Твой жалобный визг и отчаянный ужас
И вопли невинно убитых тобою,
Которые умерли все, согрешая,
Тебя проклиная, с тобой и Творца, —
Бсе это отрадная жертва тому,
Кто так безусловно владеет тобою.
О, слушайте, Боги! Когда же он умер
Избранник мой Ирод и царь мой, и раб,
Назад из Египта вернулся Младенец.
Провел Он в объятиях матери нежной
Все юные годы, не знаем никем.
Ни светлой отваги порыв благородный,
Ни юности пыл не подвигнул Его
В величии полном себя показать.
О, адские Боги! Ходил Он один
Задумчив но диким морским берегам
Иль часто в пустынных лесах отдаленных
И верно задумывал что-нибудь там,
Чтоб царство подземное наше сгубить,
Иль мужество наше опять испытать
Хотел он, бродя одиноко в пустыне...
И думал не раз я, с собой рассуждая:
Скорее он занят серьезною думой,
Чем видом окрестностей диких, пустынных,
Лесов вековых и роскошных цветов,
Когда Он детьми окружает Себя
И их заставляет Создателя славить,
Который из праха Его сотворил.
Да, много бы время утратить я должен,
Когда бы помочь не хотели мне люди,
Которые в жертву приносят мне души.
Я к небу те души опять посылаю, —
Там ими Эдем населяет Создатель.
Однажды представилось мне, что Он хочет
Значенье и славу Свою показать.
Спустилось на землю величие Божье,
Когда один раз Он пришел к Иордану
В сиянии дивном небесного света.
Я видел глазами бессмертными сам
Величие то на водах Иордана.
То не был обманчивый призрак небесный, —
То было во истину Бога величье,
Подобно тому, как нисходит Оно
С небесного трона, в торжественном блеске
И тихо проходит в рядах Серафимов.
Хотело ль почтить Оно сына земли,
Иль наше внимание лишь возбудить?
Того и теперь я постигнуть не в силах!
Хотя и небесного грома раскаты
Я слышал тогда, содрогаясь невольно, —
Мне слышался голос какой-то в том громе:
„Вот Сын Мой любимый, в нем благость моя!“
— То голос Элоа наверное был.
Иль высших Престолов, меня чтоб смутить...
Но не был то голос Всесильного Бога.
Во мраке глубоком, подземного царства
Страшней надо мною звучал Его голос,
Когда Он нам Сыном Предвечным грозил.
О Сыне том вечном предсказывал также
Бродивший в пустыне угрюмый пророк
И громко на встречу к нему он взывал:
„Вот Агнец Божественный, посланный с неба
Очистить собою грехи все земные.
О, Ты, исходящий от вечности. Вечный,
Ты, бывший задолго еще до меня!
Привет мой Тебе, милосердия полный,
Тобою от блага нисходит к нам благо!
О том возвещал нам закон Моисея.
С Собой Ты приносишь, Помазанник Божий,
Нам правду святую и милость Его! “
Мечтатели так воспевают друг друга
И думы святые себе создают.
Мы слишком ничтожны, бессмертные Боги,
Чтоб скрытые тайны могли мы провидеть
От нас ли Мессию Он думает скрыть
В том образе смертном, который мы часто
Караем тяжелой и страшною смертью?
И скрыть ли Мессию, Владыку небес,
Так грозно восставшего противу лас,
Пока не достигли мы новых миров?
О ком же пророк ослепленный мечтает?
Он сам представляет себя Божеством,
Хотя Он создание праха, как все.
Он часто заснувших больных пробуждает
И их воскрешает, считая за мертвых...
Но в этом начало деяний Его,
А высшие после дела совершатся.
Он думает род человека избавить
От смерти и страшных их всех прегрешений,
С которыми люди, со дня их рожденья,
Сближаются тесно и в них возрастают.
Они возбуждают людей против Бога
И против неволи священного долга,
В котором, их совести внутренний голос
Напрасно стремится порой удержать.
Людей искупить Он мечтает от смерти, —
От смерти, подвластной одним только нам.
И вас Он искупит, отжившие души,
Которых, с минуты создания мира,
Сбирал я, как волны с всемирного моря,
Как звезд легионы, иль сонмы певцов,
Творца воспевающих вечно и робко.
Искупит из пропасти ада Он всех,
Терзаемых вечным мучением здесь,
Томимых в огне безнадежностью вечной, —
И вас Он стремится избавить от смерти.
И будем тогда мы, забывшие Бога,
Пред новым Божественным тем человеком
Валяться во прахе, подобно рабам...
К чему нас принудить не мог Саваоф
Громами всесильными, то совершит
Он в области смертной рукой безоружной!
Вставай же, отважный! И сам себя прежде
От смерти и бедствий её защити,
А после уж мертвых людей воскрешай!
Он должен погибнуть и смертью погибнуть,
Царя, Сатаны победитель могучий!
И пусть всемогущею волей Своею,
Тогда он от смерти избавит Себя.
Безжизненный труп Твой я брошу в могилу,
Где смерти дыханье Тебя исказит,
Где ночь постоянная мраком глубоким
Глаза без возврата Твои ослепит.
Смотри же! тихонько тогда я шепну,
Как там воскресают умершие люди!
Умершему слуху для звуков скажу я:
Послушай, как чудно все поле шумит,
Воскресшие ходят по нем мертвецы!..
Когда же оставит душа Его тело
И к нам она в ад обратится, быть может,
Чтоб нас непокорных и смерть победить,
— Ей голосом грома тогда я воскликну:
Спеши ты отсюда, из темного царства;
Ты здесь оковала бессмертных Богов!
Спеши! Пред тобою отворятся сами
Торжественно двери подземного ада.
Здесь хором хвалебным тебя прославляют
Отжившие души и адские боги,
Тебя воспевает вся адская бездна.
Скорее пусть землю теперь Иегова,
А с нею Его и людей вознесет
К себе, в беспредельность небесного мира,
Пока восседаю я здесь; как Властитель, —
Иль я то исполню, что словом могучим
Давно предназначив, премудро решил я!
Клянусь я, как Бог и страданий, и смерти,
Клянусь вам грядущею вечностью Бога —
Умрет Он и бренный тогда Его прах
По светлой дороге подземного ада
Развею пред взорами Вечного я...
Узнайте ж мой план и решенье мое!
Так мстит Сатана! — торжествуя сказал он
И грозно взревела вся адская пропасть!!..
Сидел в отдаленных гробницах Спаситель, —
Там с шумом слова Сатаны пронеслися...
К ногам Иисуса листок подкатился.
Червяк уже мертвый висел на листке...
Господь Всемогущий его оживил, —
Тебе ж Сатана, всеобъемлющим взором,
Как кару, послал Он презренье Свое...
И быстро над павшими суд совершился...
Вся бездна подземная вдруг потряслася,
Покрыла глубокая ночь Сатану...
И с ужасом смотрят все адские духи,
Но ада владыки не видят они.
Как будто сраженные громом небесным,
Подобно гранитным скалам онемели
Мятежные жители пропасти адской...
Внизу, подле трона, задумчив, угрюм,
Поникнув печально челом, одиноко
Сидел Серафим Абдиил-Аббадонна.
Он думал о будущем грозном своем,
В душе содрогаясь невольно от страха.
Пред ним проносилось, как будто в тумане,
Минувшее все, пережитое им.
На мрачном и грустном челе Серафима
Тоски безнадежной лежала печати;
Пред взором его, истомленным печалью,
Носились, как тени, за муками муки, —
Сливалися с вечностью эти виденья.
Припомнил теперь он блаженное время.
Когда еще чист был, невинен душою
И другом великого был Абдиила,
И как, в день восстанья, великое дело
Свершил пред линем он Создателя мира,
Мятежников бросив, решился остаться
Один; непреклонно опять возвратился
Под кров милосердный Всесильного Бога
И с тем Серафимом, великим душою,
Казалось, избегнул врага Иеговы.
Но в пламенной вдруг колеснице своей
За ними, как вихрь, Сатана возвратился,
И голос его, будто звук трубы бранной,
Все полчище грозно к себе призывал.
Все адские духи его обольстили,
Он ими, как бурею, был увлечен.
Напрасно летел за ним друг его милый,
И взором сердитым, но полным любви,
Хотел его снова к Творцу обратить.
Увы! Но безумной мечтой увлеченный,
Мечтой, что он равен Всесильному Богу,
Летел Аббадонна все дальше и дальше,
И взоров он друга понять уж не мог.:.
Пришел, как в тумане, потом к Сатане..
С тоскою глубокой, в себя погруженный,
Событье то страшное он вспоминал.
Припомнил блаженную юность. — то утро,
Когда был он создан для жизни небесной —
Предвечный их всех сотворил в одно время
Едва были созданы сонмы бессмертных,
С небесным восторгом, они, меж собою,
Беседу отрадную дружно вели:
— О, кто же мы, светлые все Серафимы?
— Откуда блаженный? — Давно ли ты создан?
— Ты видел ли прежде меня, Серафим мой?
О, точно ль живем мы? — Какою же жизнью?
— Меня обними ты, божественный друг мой,
Открой мне заветный думы свои.
...Как после спустилося, из дали светлой
Величие Бога, их всех осеняя.
И видят кругом себя там Серафимы
Несчетное воинство силы небесной.
Сребристое облако подняло всех их
К величию высшему Господа сил.
Увидев величие то пред собою,
Познали они в нем Зиждителя мира.
Той думою мучился дух Аббадонна,
Из глаз его горькия слезы лилися.
Так с гор Вифлеемских потоками кровь
Струилась, когда убивали младенцев...
Он с ужасом слушал рассказ Сатаны, —
Не вытерпел — встал, чтобы с ним говорить,
Но прежде три раза глубоко вздохнул.
Так в битве кровавой два брата, не знавши,
Сражают друг друга, потом узнают —
Когда упадают с предсмертным хрипеньем
И вздох сожаленья их грудь надрывает...
Но скоро оправившись, начал он так:
— Хотя ненавидим я буду собраньем,
Но мало заботится дух мой об этом;
Не в силах молчать я, скажу перед всеми, —
Чтоб карой ужасною Вечного Суд
Здесь также меня самого не постигнул.
Как он над тобой, Сатана, разразился.
Тебя ненавижу я всею душою,
Ужасный и гибельный дух Сатана!
Отвлек ты бессмертного духа, меня
На веки от мощной десницы Творца.
Пусть требует в том Всемогущий отчета,
Погибший, отверженный дух от тебя
За все эти страшные, вечные муки.
Здесь, в пропасти адской, средь ночи глубокой,
Среди всего сонма бессмертных духов,
Тобой соблазненные грозно восстанут...
Их стоны и вопли, как гром, раздадутся,
Как волны свирепые Мертвого моря,
Бушуя, их голос взревет на тебя...
Не буду сообщником с грешником вечным —
Отступник! — не буду участвовать я
С тобою в решении гнусном твоем,
Чтоб смерти предать Искупителя мира!
О, против Кого говорил ты, проклятый!
Не против Того ли, пред кем ты трепещешь,
Пред чьим Всемогуществом сам сознаешь
Свое все ничтожество, с ужасом робким?
А ежели смертным потомкам Адама
Творец-Вседержитель пошлет искупленье
От смерти и ада, — не ты ль помешаешь
Божественной воле Его совершиться?
Не ты ли, погибший, задумал убить
Священное тело Мессии и Бога?
Ты будто не знаешь Его Сатана?
Иль мало карали Всесильного громы
Тебя, непокорный, отверженный дух?
Еще ль на челе твоем мало следов
Осталось от гневного грома небес?
Ужели не в силах Он будет, Всесильный,
Себя защитить от коварства ничтожных?
О, мы, увлекавшие род человека
К погибели вечной и смерти ужасной, —
(Но горе мне — сам я виновен был в этом)
Осмелимся ль снова восстать мы теперь
На их Искупителя, Бога, Мессию?
И можем ли Сына Его — Громовержца —
Погибшие, жалкие, смерти предать?
Хотим ли. блаженные некогда духи,
Прервать ко спасенью грядущему пить,
Навек у себя тем возможность отнять
К смягчению страшных и вечных терзаний?!
Мы все здесь страдаем с тобой, Сатана,
В ужаснейших муках томимся все вечно,
А ты это место проклятья и мрака
Бесстыдно и ложно пред всеми же нами
Зовешь своим царством могучим и славным.
Так точно ты ложно теперь торжествуешь,
С позором и срамом назад возвратившись
От Бога и данного людям Мессии...
Ужасен от злобы сидел Сатана
И грозно внимал Серафима словам. .
Он бросить скалою хотел в Аббадонну,
Но в гневе бессильном, повисла назад,
Как бы пораженная громом, рука.
Трясясь весь от гнева, сверкая глазами,
Три раза в душе Сатана содрогнулся,
Три раза безумно, свирепо взглянул
В лице Аббадонны — но быстро затих...
В величии строгом, стоял Серафим,
Печальный, спокойный, без злобы, пред ним..
Вдруг враг Божества, Сатаны и людей,
Встал Адрамелех и со злобой сказал:
— Тебе я отвечу громами и бурей,
О, ты, ослабевший от ужаса трус!
Пусть грозы и бури тебе отвечают!
Как смел оскорблять ты здесь высших Богов?
Дерзнет ли из мрака возвысить кто голос
Из низших духов и восстать против нас,
Иль дерзко меня с Сатаной оскорбить?
О, ежели будешь терзаться ты, низкий, —
Своими ж мечтами ты мучиться будешь.
Беги, малодушный, из области мрака,
Где царствуют Боги подземного ада;
Исчезни в пустыне и пусть там Всесильный
Создаст тебе новое царство страданья,
Где будешь внимать ты раскаянья стонам
И там ты получишь достойно бессмертье!
Исчезни презренный! Умри же там раб,
Склонив перед небом с покорностью взоры.
О, ты, среди неба восставший на Бога,
Считая Всесильного равным себе,
Создатель грядущих миров бесконечных!
Пойдем, о, могучий! Пойдем, Сатана!
О, пусть предприятия наши покажут
Весь ужас могущества нашей руки.
Пусть видят все адские, низшие духи, —
Могущество то ослепит их внезапно
И быстро сразит непокорных, как громом.
Откройтесь теперь предо мной лабиринты,
Вы, полные гибельной хитрости скрытой;
Хранится в вас верная, страшная смерть
И нет из вас нити, ведущей к исходу;
Оттуда никто не избавит Его...
Но е ели хитрости нашей избегнет,
Наставленный разумом, Он, Божества,
Тогда, перед нами сразят Его грозы,
Подобные страшной, великой грозе той,
Которою Иова мы погубили,
Любимца Его — Вседержителя Бога, —
У неба отняв его чистую душу.
Земля, трепещи перед нами, идем мы
Одеты, как бронею, смертью и адом,
И горе восставшему там против нас,
В великой той области нашего мира!..
Окончил свирепый так Адрамелех
И буйно собрание все поднялося.
Восторженно ринулись все к Сатане.
Под мощной стопою ликующих духов
Тряслась и стонала подземная пропасть,
Как бы разрушались и падали горы.
Шумели с неистовством там голоса,
Победою близкой гордясь, все кричали.
С востока на запад гремели их крики;
Ревело, как буря, собрание ада.
Предать оно жаждало смерти Мессию:
С момента создания Богом вселенной
Не видела вечность такого деянья.
Его совершители, Дух Сатана
И Адрамелех, вдруг, покинули трон.
В тот миг, когда буйно неслись по ступеням,
Неистовой злобой и мщеньем пылая,
Звенели подземного трона ступени,
Готовые рушиться в прах под стопой их,
Трещали, гремели; как скалы гранита,
Разбитые, рушатся в страшную пропасть.
Все ринулись буйно, толпою мятежной.
Далеко неслись их безумные клики.
Сопутствуя их до исхода из бездны.
За ними, с поникшим челом, в отдаленье,
Шел тихо, задумчиво, дух Аббадонна.
Он думал избегнуть сообщества дерзких
В том деле неслыханном, или погибнуть...
Вот, с этою думой подходит изгнанник
Ко входу, где Ангелы были на страже.
О! что испытал ты в тот миг, Аббадона,
Когда Абдиила увидел ты там?
Со вздохом глубоким закрыл он лице
И долго стоял в нерешимости грустной.
Хотел бы в подземную пропасть вернуться,
Желал подойти бы и к прежнему другу;
Иль думал умчаться в безвестную даль...
Так долго стоял он, в печальном раздумья,
Не зная, что делать и что предпринять!
Потом, вдруг, решился ко входу идти:
Болезненно сжалось в груди его сердце
И жгучие слезы из глаз покатились,
И скрыли от взоров небесную стражу.
Жестоко страдал в этот миг Аббадониа,
И трепет ужасный, неведомый смертным,
Потряс в нем все кости, когда проходил он.
А друг его юности, страж Абдиил,
Восторженно созданный мир созерцал —
Творение Господа, мощной десницы Того,
Кому верен остался Архангел.
Заметить не мог Аббадонну в тот миг он.
Как дивный луч солнца, блеснувший впервые,
Иль первое утро весны первобытной,
Собой озарившее все мирозданье, —
Блистателен, дивен так был Абдиил.
Но блеск лучезарный его недоступен
Глазам Аббадонны, печального духа,
И он отлетел одинокий, печальный
В безвестную даль, где тоскливо взывал:
— Ужель разлучиться со мною навеки
Ты хочешь мой светлый собрат, Абдиил?
Оставить с тоскою меня, одиноким??
О, плачьте, вы, дети небесного света, —
Не будет любить меня вновь Абдиил.
Почтите слезой состраданья меня, —
Навеки я с другом моим разлучен.
Увяньте, иссохните светлые сени,
Где мы с ним, в беседе о Боге и дружбе,
Так часто блаженные дни проводили...
Умолкните дивно журчащие воды
Потоков Эдема, где крепко и нежно
Обнявши друг друга, небесною песнью
Хвалили мы славу Предвечного Бога...
Он умер навек для меня, мной любимый!..
О, адская бездна, жилище мое!
О, ты, всех терзаний жестоких начало!
Ты, вечного мрака глубокая ночь! —
Оплачьте со мной вы потерю мою!
Пусть вопли ночные, с холмов твоих страшных,
Далеко, печально несутся в пространстве,
В тот миг, когда Бог устрашает мой дух!
Теперь я утратил надежду на все —
Он умер, собрат мой, навек для меня!!..
Болезненно, грустно стонал так один он,
Поникнув главою близ входа в миры.
Его устрашало сиянье и громы,
Несущихся мимо него Орионов.
Томимый столетья тоской неумолчной.
В себя погруженный, терзаемый думой,
Не видел он дивного строя миров, —
Теперь перед ними стоял в созерцанье
И тихо с собой рассуждал так изгнанник:
— Осмелюсь ли снова проникнуть туда,
Чрез вход благодатный, к мирам Всеблагого,
Покинув навеки то царство проклятья?
Зачем не могу я опять залететь
В отчизну прекрасную, к светлым мирам?
Бесчисленны солнца — вы, дети вселенной!
Но не был ли я уже в миг тот великий,
Когда вас Создатель из хаоса вызвал
И дал вам сияния блеск лучезарный?
О, не был ли, в миг тот, прекрасней я вас,
Когда вы всесильной рукою Творца
Рассеяны были в пространстве безбрежном?
Я лучшей блистал красотою в то время
Чем вы, лучезарные Божьи созданья.
Теперь же, стою я отверженный, мрачный,
Как ужас великого, дивного мира.
Проклятию преданный, жалкий изгнанник!
Великое небо! О небо родное!
От страха невольно в душе содрогаюсь,
Впервые величье твое созерцая!
В тебе я утратил блаженство свое,
Восстал против Вечного там я, безумец!
О, ты, благодати покой бесконечный!
Блаженная юность обители светлой,
О, где ж ты, сообщница мирных долин?
Судья мой оставил в душе утомленной
Одно удивленье и грустное чувство,
Когда вспоминать о тебе я осмелюсь.
Тож тяжкое чувство при виде вселенной...
О, если б, валяясь во прахе, я смел
Создателя имя святое призвать!
Я с радостью б нежное имя Отца,
Которым когда-то Его называл,
Тогда уступил бы им, жителям света.
О Ты. правосудный Судья всего мира!
Теперь и молить Тебя даже не смею,
Чтоб Ты одним взглядом меня осенил —
Меня, истомленного в бездне подземной
Тоской неумолчной и мрачною думой.
Отчаянье дикое! О, продолжай ты
Терзанья и муки свои совершать.
Как стал я ничтожен и как злополучен!
Увы! Но я мог бы не быть таковым!..
Тебя проклинаю я, день первобытный,
С минуты той первой, когда загорелся
Ты там, от пределов востока сияя,
Услышав Создателя мощное: «Б у д и».
Тебя проклинаю я, первое утро,
Тот миг, как бессмертные громко взывали:
«И ты также создан, собрат наш небесный!»
Зачем Ты, о вечность, тот день сотворила —
Тот день, бесконечных терзаний начало?
Но если уж быть суждено ему было —
Зачем же не быть ему мрачным, печальным,
Как Богом проклятая, вечная ночь,
Которая грозною бурей и смертью.
Кругом себя «се поражает нещадно?
Зачем не подобен тот день первобытный
Той ночи, всему сотворенному чуждой, —
Где видно одно лишь проклятие Божье?
Но, против Кого возроптал ты, погибший,
Среди всего дивного Божья созданья?
Обрушьтесь скорее вы, солнца и звезды,
И скройте меня вы от гневного взора Того,
Кто, с предвечного трона небес,
Меня устрашает карающим взглядом —
Как вечный мой враг и судья непреклонный.
О Ты, неизменный в своем правосудьи!
Ужели нет в вечности целой Твоей
Надежды и в будущем мне ко спасенью?
Божественный мой Судия! О, Отец!
Создатель мой! Бог мой!.. Безумец!!! я снова,
Томимый отчаяньем, смел называть
Его — оскорбленного мной Иегову —
Дерзнул называть именами святыми,
Которых не может отверженный грешник,
Не смеет помыслить ко век произнесть,
Без помощи высшей Спасителя мира!
Я слышу, как гром всемогущий Его
Ужасно гремит в беспредельном пространстве —
Сразит меня быстро божественный гром тот...
Отсюда умчусь я скорей — но, куда же?
Куда полечу я? Где ж скрыться могу???
Сказал — и стремительно бросился дальше
В пространство безбрежное дальних миров,
И там, отуманенный страхом невольным,
Бессмысленно смотрит в ужасную глубь.
— Ужасен Ты в гневе Своем, о, Всесильный,
И страшны, о, Боже, Твои все решенья!
Пошли мне огонь свой, подземная бездна,
Чтоб адского духа спалил тот огонь!
Но смерти напрасно просил Аббадонна —
Огонь разрушитель на зов не являлся.
Он вновь отвернулся от пропасти темной,
К мирам снова тихо полет свой направил.
Томимый тоскою, стоял он над солнцем
И с горестью глубь созерцал мирозданья.
Вращались там звезды, сияя огнями,
И к этому морю огней разноцветных,
Блуждая, планета внезапно коснулась:
Казалось, последний настал её час,
Она уж дымилась и тлела... И к ней-то
С отчаяньем ринулся дух Аббадонна,
Желая погибнуть с ней вместе на веки...
— Рассеялась быстро планета, как дым,
И с нею погибнуть не мог Аббадонна...
Все той же тоскою томимый, упал он...
Так падают быстро громадные горы,
Когда потрясаются недра земные:
Мгновенно нет признака гор величавых.
Меж тем с Сатаною дух Адрамелех
Все ближе и ближе к земле подходили
И были безмолвны и сумрачны оба.
Тревожим был каждый из них своей думой.
Вдруг Адрамелех в отдаленье увидел
Во мраке, спокойно лежащую землю.
И так, наконец, предо мною она.
Подумал он, тихо с собой рассуждая,
И дума за думой, как волны морские,
В коварной его голове закипели.
О, точно, тот мир предо мною теперь,
Которым я буду владеть без раздела,
Как вечного зла торжествующий Бог,
Когда Сатану удалить мне удастся,
Иль Бога, создавшего все, победить.
Пред всеми тогда я себя возвеличу.
Зачем же лишь землю одну я желаю?
К чему оставлять и другие миры,
Которые столько столетий живут
В блаженном покое, в пространстве небесном.
На каждой планете я смерть водворю,
До самых пределов, где царствует Вечный.
Тогда вся природа могилою будет
И будут сыны её все предо мною,
Во прахе склоняся, лежать униженно.
В то время один я торжественно буду
Владыкой иль здесь, или там восседать.
Природа, но воле моей, превратится
В могилу потом беспредельную вся,
И смехом своим оглашая пространство,
Я стану заглядывать, полный восторга,
В могилу ту страшную, полную тленья,
И если захочет Предвечный тогда, —
Пусть Он, над всемирной гробницею, вновь
Создаст для того и миры и созданья,
Чтоб смертью их снова я мог погубить.
И я, от планеты к планете летая,
Как прежде, везде соблазнять и всех буду,
С собой разрушенье и смерть приносить.
Таков ты могучий, о, Адрамелех!
О, если б тебе, наконец, удалося
Придумать, как адских духов убивать, —
Тогда бы погиб чрез тебя Сатана
И был бы тобой он в ничто обращен.
Пока ты под властью его состоишь
Не можешь исполнить ты страшного дела,
Которое было б достойно тебя.
Дух мощный и страшный поземного ада,
Вселяющий думы те Адрамелеху,
Придумай ты смерть для бессмертных Богов,
Тебя заклинаю, ты их умертви, —
Иль сам, дух, погибни, когда ты бессилен,
И власти высокой достигнуть не можешь.
Давно я стремлюсь и все мысли мои
К тому, чтобы всех их собрать и, как Боги,
Должны они выдумать смерть и — погибнуть.
Настала теперь роковая минута,
Я целую вечность о ней лишь мечтал.
Теперь же опять пробудился Всесильный
И к нам посылает Спасителя мира,
Чтоб царство, давно покоренное нами,
Отняв, покорить Своей воле Всесильной.
Пора мне исполнить решенье свое.
И ежели дух Сатана не ошибся —
Настала минута исполнить его.
Что тот человек — величайший пророк
И больший из всех появлявшихся в свете
С минуты создания Богом Адама
И Он есть Мессия, обещанный людям, —
В том дух Сатана обмануться не мог.
Победа над Ним возвеличит меня
Пред всеми Богами подземного царства
И даст мне владычество адского трона.
Деяния большие может свершить
Великая сила божественной воли
Твоей, о бессмертный дух, Адрамелех;
Но ежели прежде убью Сатану я,
Тогда исполнение большого дела,
Как раб совершить сам обязан я буду.
Пусть первый же будет Тот мной побежден,
Достигну владычества я чрез него
Над всеми Богами подземного царства.
Хотя будет трудно тебе, Сатана,
Священное тело Мессии убить,
Но это исполнить, как меньшее дело, —
Тебе уступаю, пока еще жив ты;
А сам я убью Его душу потом,
Ее погублю, уничтожу, наверно, —
Развей же усердно ты прах Его смертный...
В намерениях дерзости полных и черных
Погряз его дух; он томим был желаньем.
Грядущее знающий Бог Всемогущий
Те замыслы слышал, но — грозно молчал.
Волнуем глубокою, черною думой,
Измученный замыслом Адрамелех
Стоял незаметный на облаке черном.
Горело чело его будто в огне.
Лежала кругом его темная ночь.
Он слышал, как в мраке той ночи глухой,
Земля волновалась, шумела под ним.
Тот шум пробудил вдруг мятежного духа
И вызвал его из томительной думы.
Теперь к Сатане обратился он снова,
И быстро направились оба они
К горе Элеонской, где был Иисус
В беседе священной с друзьями Своими.
С горы смертоносная так колесница
Несется в долину и давит нежданно,
Спокойно стоящего там полководца
И армию воинов смелых его, —
Так Адрамелех с Сатаной появились
К горе Элеонской, где был Искупитель.
Над лесом кедровым едва загорелся,
Чертой золотою, денницы луч первый —
Проснулся Мессия. Его созерцали
Из солнца отжившие души отцов.
Там первенцев души — Адама и Евы —
Небесными песнями славили утро
И стройно и звучно их песни лилися:
«О день благодатный! Ты лучший из дней!
Ты будешь отныне для нас торжеством,
И чтить тебя будут все больше других;
Румяный восход твой и тихий закат
Приветствовать станут отжившие души
И все Серафимы, и неба все силы.
Лишь землю ты утром своим озаришь,
По небу твой свет пронесут орионы;
Как отблеск румяной зари долетит
До трона величия Божья твой луч.
В одежде торжественной встретим тебя,
Тебе Аллилуйя будем мы петь.
Утешил ты взоры печальные наши,
Мессию и Господа нам показав
В Его унижении в мире земном.
Прекраснейший ты из потомков Адама,
Мессия, Ты Бог и — плотской человек!
О, как отразилось в лице Твоем светлом
Подобие Бога во всей красоте.
О Ты, нам Мессию родившая Дева!
Блаженна ты будь и во веки свята;
Блаженнее Евы, праматери смертпых.
О, Евы бесчисленны смертные дети,
Но также бесчисленны их прегрешенья. —
Твой Сын же, о Дева, Один у Тебя,
Один и божественный Он человек.
Невинен и праведен Он лишь, Мессия!
Один Он, Тобою рожденный, Сын Вечный,
Никем Он не создан, как создано все!
Смотрю я с любовью блуждающим взором
На землю, тебя же не вижу, о рай мой!
Суд Божий изрек над тобой приговор:
И воды потопа тебя поглотили;
Проклятие Бога над всем тяготеет.
Тенистые, мощные где твои кедры,
Которые некогда Бог насадил?
Густая и мягкая зелень твоя,
Добра первобытного тихий приют?
Ни бури, ни грозы тебя не щадили,
Ни гибельной смерти карающий дух!
О, будь же ты раем моим — Вифлеем,
Где Дева Мария Его родила,
Ласкала, как сына, к груди прижимая.
Давидов источник, где я создана
Творцом, и впервые увидела мир.
Ты хижина, где, как младенец, в пеленках,
Он плакал и к матери тихо ласкался, —
Мне будь первобытной невинности кровом.
О, если б Тебя родила я, Мессия
В Эдеме и после моих преступлений,
Тебя родила бы Божественный Сын.
С Тобою пришла б я к Судье всего мира,
Туда, где Он был, где под Ним весь Эдем
Разверзся широкою, страшной могилой,
Где древо познанья шумело так грозно,
И гул его шума проклятьем звучал,
Как гром надо мной Вседержителя Бога.
Где пала я жертвою гибельной смерти, —
Туда я пришла б со слезами к Нему,
С Тобою, младенец мой сын, на руках,
Прижала бы к сердцу Тебя и сказала:
— Не гневайся, Господи, — Вечный Отец!
Не гневайся — мною Мессия рожден.
Ты вечен, Ты свят, поклоненья достоин!
Божественный Сын Твой от века рожден.
Ты дал Ему образ божественный Свой,
Чтоб род мой, оплаканный мной, искупить.
О, видел сам Бог мои горькие слезы,
И вы, Серафимы, их видя, считали,
Отжившие души потомков моих,
И вы, мои дети, их также считали!
О, если бы Ты не явился, Мессия,
Печальным казался б мне вечный покой мой,
И только Твоим милосердьем небесным,
И в самом страдании я научилась
Блаженство и радость спасения видеть.
Союза предвечного Ты Основатель!
Облекся ты в плоть человека теперь,
И принял, Великий Ты, смертного образ.
Ходатай! Сам Бог Ты и Ты ж человек!
Услыши молитву усердную нашу,
Священную жертву свою соверши —
Ее ты предпринял за нас добровольно,
И к смертным на землю сойти Ты решился.
О Ты, Искупитель! Судья всего мира!
Решился очистить Ты мир от греха, -
Погибшую землю Собой обновить.
Ее обнови Ты, О Боже! скорее,
Отчизну Твою и всех грешных людей,
И вновь возвращайся к небесному трону».
Так пела праматерь погибших людей.
Из сводов лучистого храма, в пространстве
Далеко неслась ее звучная песня ;
Той песни в долине внимал Иисус.
Кругом Его тихо, как будто в пустыне.
О будущем в думу он был погружен.
Предвестьем пророческим Вечного голос
Над миром земным в тишине раздавался,
И слушал тот голос Мессия, моляся.
Спускался с Масличной горы Иисус.
Среди ее стройные пальмы стояли;
Они возвышались над горной вершиной,
И облако светлое их осеняло,
Как будто бы утренним легким туманом.
Под ними Архангела встретил Мессия,
То был Иоанна небесный хранитель,
Его Рафаилом зовут в небесах.
Вокруг него веяли тихие ветры,
Они доносили к Спасителю голос,
Которого слышать не могут созданья.
— Приблизься бесплотный ко мне Рафаил,
Сказал ему, кротко взирая, Мессия,
И следуй за мною, незримый никем.
Скажи мне, как ночь ты всю эту хранил,
Избранника нашего чистую душу?
И думы какие, подобно твоим,
Носились над спящим, скажи Рафаил,
И где мой любимец теперь Иоанн?
— Его охранял я, - сказал Серафим, -
Как мы охраняем избранников первых.
Ходатай над духом его вдохновенным
Носилися тихо виденья святые,
Ему о Тебе говорили они.
О, если б ты спящим увидел его,
В Тот миг, как во сне Твой Божественный образ
Являлся отрадным виденьем ему, —
Как утра весеннего луч благотворный,
Уста осеняла святая улыбка.
Витая в пространных долинах Эдема,
Адама видал Серафим Твой, о, Боже!
И образ прекрасный праматери Евы
В том виде, как мыслью высокой Творца,
Возникнув пред ним, появились из праха,
Едва сотворенными, первые люди.
Но был их прекрасней, во сне своем тихом,
Божественный Твой ученик. Иоанн.
Он спит еще там, среди мрачных гробниц,
Где муж одержимый, стеная, лежит
И страшный, и бледный, как будто мертвец.
Костями стучит он, терзаясь жестоко.
Когда б Иоанна Ты видел, Спаситель: —
Смотря на больного в раздумье печальном,
Сочувствует с грустью он мукам больного
И сердце на части в груди его рвется.
Не мог я там более быть, о, Спаситель!
В глазах моих скорби слеза навернулась
И чувство страданья, лишь сродное духам,
Которых Ты вечными создал Господь,
Проникло болезненно в сердце мое».
И, тихо склонившись, умолк Рафаил.
Божественный — поднял Свой взор к небесам:
— Услыши, Отец мой Всесильный, Меня!
Настала минута суда Твоего —
И пусть совершается жертва святая,
И силы небес, торжествуя, ликуют;
Пусть рушится с воплем вся адская пропасть, —
Погибнет униженный враг человека!
Сказал и к гробницам пошел Искупитель.
Гробницы те были в средине горы
Иссечены в камнях разрушенных скал.
Их вход сторожили леса вековые
И путника взорам тот вход недоступен.
Когда уже полдень, роскошно сияя,
Горит над божественным градом, в тот миг
Туда лишь сомнительный свет долетает.
Там холодом веет и мрака густого
Рассеять не может мерцающий свет.
Лежал одержимый там Зама несчастный.
(На миг лишь оставил его Сатана,
Чтоб после сильнее терзанья начать).
Близ тела истлевшего сына, отец
Лежал изнуренный, а подле него
Усердно молился другой его сын
За душу давно уж умершего брата,
Которого, некогда, нежная мать,
Рыдая, к больному отцу поднесла,
Но с злобою адскою вдруг Сатана
Младенца рукою отца умертвил, —
Так страшно свершилось событие это.
— Отец мой! младенец Бенони вскричал,
И быстро от Матери вырвался он,
И бросился прямо в объятья к отцу.
О, милый отец! Обними же меня,
И крепко схватил он ручонкой своею
Отцовскую руку и к сердцу прижал.
Отец его обнял, всем телом дрожа,
И нежно малютка отца целовал,
И кротко, как агнец, ему улыбался,
Воркуя, как голубь, смотрел ему в очи;
Но вдруг одержимый, костлявой рукою,
Малютку схватил и об камень скалы
Ударил так сильно, что брызнул лишь мозг,
И с тихим хрипеньем душа отлетела,
Чиста и невинна в неведомый мир.
С тех нор неутешный горюет отец.
Теперь он близ милого праха лежит,
Рукой полумертвой хватаясь за камни
Холодной гробницы, где тлеют останки.
— О, сын мой, Бенони! Мой милый Бенони!
Взывает отец, и горячия слезы
Из глаз потухающих льются на камни.
В то время Спаситель спускался с горы.
Увидел идущего к ним Иисуса,
Вольного отца другой сын, Иоил, —
С восторгом малютка отцу говорит:
— Взгляни, о отец мой, к гробницам подходит
Великий и славный пророк, Иисус.
Со злобою слову ребенка внимает,
Глазами сверкая из щели гробниц,
Скрывавшийся в камнях дух тьмы, Сатана.
До этой минуты терзал он больного
Лишь издали, медленно, духом своим;
Теперь же, тревожимый близостью Бога,
С неистовой злобою бросился к Заму.
Несчастный поднялся и в муках жестоких,
Стеная, без чувства на землю упал.
Бороться не в силах была уже с смертью
Душа потрясенная муками в нем.
Желая избегнуть терзаний врага,
Бросался на скалы он точно безумный.
И здесь пред божественным взором Твоим,
С неистовой злобой хотел Сатана
Больного страдальца об камни разбить.
Но Ты уже был тут. Твое милосердье
Носило на крыльях могучих своих
Забытую тварь и спасало от смерти.
И враг человека, озлобленный дух,
Страшась приближенья идущего Бога,
С бессильною злобой затих, содрогаясь.
На Зама целительный взор устремил
Спаситель и сила божественной жизни
К больному от взоров Его исходила.
Душою познал одержимый страдалец
Того, Кто избавил его от мучений.
В лице полумертвом и бледном больного
Опять оживились черты человека.
Он плакал и к небу без слов он взывал;
Хотел говорить, но восторгом объятый,
Лишь что-то несвязно и тихо лепечет.
Боится страданий, но полон надежд,
Он страстно к Спасителю руки простер;
Глаза были полны слезами блаженства,
Когда Искупителя лик созерцал он.
Так точно мудрец, погруженный в себя,
Томится сомненьем о будущей жизни,
Колеблется верить он в самую вечность,
Но мысль, что разрушиться должен он в прах
Страшит, потрясая рассудок его.
И вечных законов Создателя мира
Не может ум слабый его разгадать.
Когда же вдруг в сердце проникнет надежда, —
Исчезнет сомненье; он верит в блаженство,
Которое Богом обещано нам.
Тогда он доверчиво смотрит на небо.
Как бы в благодарность за то, что он сердцем
Прочувствовав, понял глубокую тайну.
Он весел, — легко на душе его стало.
Так понял и Зама присутствие Бога,
Почувствовав близость Его всей душою.
Потом к Сатане обратился Мессия
И голосом мощным и грозным спросил:
— Дух гибельный, кто ты? Порочный и злобный,
Кто дал тебе смелость при мне так терзать
Людей, к искупленью назначенных Богом?
Глухое рыканье ответило злобно:
— Я сам Сатана и подземного мира
Я царь, и владыка духов непокорных,
Которых круг действий обширней и выше
Небесных певцов, — Серафимов бессмертных.
Когда Твоя слава, о смертный пророк,
Достигла подземного, адского трона, —
Оставил я трон и пустился на землю.
Как вихрь прилетел я, могучий и грозный,
Чтоб взором бессмертным своим Тебя видеть —
Ты должен гордиться явленьем моим...
Что́ должен придти Ты, как мира Спаситель —
Давно о том слухи небес возвещали.
Но ты человек, — Ты пророк-Боговидец,
Подобный пророкам подверженным смерти,
А мне одному лишь подвластна та смерть.
Поэтому знать не заботился я,
Что́ там совершали бессмертные все.
Но здесь я терзаю любимцев Твоих,
Чтоб праздным не быть; это видишь ты Сам.
Смотри же, как страшны созданья мои —
Предсмертные тени, на этом лице.
Теперь понесусь я к подземному царству
И след моей гибельной, мощной стопы,
Как грозное смерти дыханье, промчится.
Там будут пустыней и воды и суша,
Где я разрушительным вихрем промчусь.
Весь ад, торжествуя, пусть видит тогда
Владыку подземного царства во мне.
Но если ты хочешь творить что-нибудь, —
Твори же теперь, иль я снова здесь буду,
Чтоб царство могучее тьмы защищать!...
Умри же при мне ты, забытая тварь!
Сказал он и бросился злобно к больному, —
Но тайная сила Спасителя мира,
Как гром, поразила порыв Сатаны...
Так сила Всесильного Бога-Отца
Нисходит в миры пред падением их.
И ринулся в бездну подземную дух...
Но воды и сушу забыл превратить
Он мощной стопою своею в пустыни.
Спустился меж тем со скалы одержимый.
Так царь Ассирийский бежал от Евфрата,
Когда его светлый хранитель отвлек
Оттуда священным советом своим
И вновь небеса показал он ему.
Остался в душе его вечным страх Божий.
Его не рассеяли грозы Синая,
Ни даже и шумные воды Евфрата
Изгладить из сердца его не могли
Священного страха, вселенного Богом,
И царь Ассирийский в стенах Вавилона,
Смиренно лежал и на небо смотрел,
Моляся во прахе Предвечному Богу.
Сошел так больной к Искупителю мира
И пал со слезами к ногам Божества.
Осмелюсь ли, грешный, идти за Тобою,
Божественный муж? Освяти мою жизнь,
Которую Ты мне сейчас возвратил,
И будет чиста и безгрешна она
С Тобою, Божественный, праведный муж.
Валяясь во прахе больной говорил
И страстно к Спасителю руки вздымал.
Господь Искупитель взглянул на него
И, с чувством любви, ему кротко сказал:
— Не следуй за мною! Замедли: но после,
Когда все сойдутся на лобное место,
Тогда ты увидишь глазами своими
Надежду и радость пророков святых, —
Надежду, которую ждал Авраам.
Пока говорил Искупитель с больным,
Усердно просил Иоил Иоанна
С невинною, детскою кротостью, тихо:
Веди меня, милый, к пророку Господню.
О, пусть Он, Великий, услышит меня...
Тебе Он доступен и ты Его знаешь.
Наперсник Спасителя, тронутый просьбой,
Подводит младенца к Спасителю мира:
— Скажи, отчего же с Тобою, Великий,
Ни я, ни отец мой не можем идти? —
Печально невинный малютка спросил.
Зачем же Ты здесь остаешься так долго,
Где стынет от страха вся кровь в моих жилах,
Когда я на мертвые кости смотрю?
Пойдем же домой, о, святой человек,
Куда возвращается снова отец мой.
Служить Тебе будет с покорностью там
Моя одинокая, добрая мать.
Мы будем Тебя угощать молоком,
Душистого меду Тебе подадим
И лучшие фрукты найдешь Ты у нас.
Там много пасется овец на лугах, —
Их мягкою шерстью Тебя мы прикроем.
Когда ж возвратится к нам знойное лето, —
Тебя провожу я в прохладную тень,
Под зелень густую высоких деревьев,
В мой собственный сад, подаренный отцом...
Бенони, мой милый! О, брат мой Бенони!
Тебя оставляю в могиле я здесь...
Со мною цветов поливать ты не будешь
И бегать в минуты вечерней прохлады...
Будить ты не будешь меня поцелуем,
Когда зарумянится в небе день новый,
Когда полетят из гнезда утром птички,
Встречая восход восхитительной песней.
Взгляни же сюда, о, Великий пророк,
Здесь брат мой, Бенони, в могиле лежит...
Мессия с участьем взглянул на малютку
И с чувством глубоким сказал Иоанну:
— Утри ты малютки горячия слезы, —
Его нахожу я и чище и выше,
Чем много людей, уже виденных мною».
И долго потом с Иоанном Мессия
Беседовал тихо, его поучая,
Когда на гробницах остались они.
В тот миг Сатана через Мертвое море
Несется, окутанный облаком смрада...
Пронесся уже Иосафата долиной,
Достигнув туманной вершины Кармеля, —
С Кармеля же, далее к небу пустился.
Блуждая в пространстве, дух злобой кипел,
Созданья Творца своего созерцая :
Великую цепь, беспредельных миров,
Где было все близко, знакомо ему
Когда-то, — за тысячи тысяч веков, —
Когда Громовержец его сотворил
В сиянии чудном лучей неземных...
Хотя и теперь он дышал еще ими,
Но образ его изменился с тех пор,
И чужд он зфирному блеску небес, —
Угрюм стал он, мрачен и полон разврата..
Кометы и звезды проходят там мимо,
В величии дивном и стройном своем,
Но мрачного духа не видят они.
И стал ему страшен их блеск лучезарный.
Несется он быстро из области света
И жаждет достигнуть подземного ада.
К нему направляя свой бурный полет,
Стремительно к низшему миру спустился:
Пред ним беспредельно тянулись пространства
Не видит конца, ни начала дух падший, —
То мрачных миров отдаленная область,
Которою правит один Сатана.
Отсюда он, издали, видит мерцанье, —
То луч умирающий высших светил;
Из сферы он светлой едва долетал,
Чрез даль беспредельную темной пустыня,
Но ада оттуда дух видеть не мог.
Во тьме, отдаленной, его поместил,
От мира и светлых духов, Вседержитель, —
Вдали от Себя и от целой Вселенной.
Наш мир же так блинок Создателю-Богу...
Поэтому быть не могло к нему близко
То место проклятья и вечных мучений.
Ужасным то царство Господь сотворил, —
Для гибели вечной и казни последней...
В три бурные ночи Он создал его,
И лик свой навек от него отвратил.
У входа той бездны стояли на страже
Два Ангела, — точно два воина мощных, —
На то была воля Создателя мира.
Тем Ангелам дал Он священную силу
И мрачное место проклятья велел
Им вечно в границах его содержать,
Чтоб дух — возмутитель расширить не мог
Владений губительных, страшных своих,
Не мог чтобы вида прекрасной природы
Своим приближением он исказить.
И там, где могучий их взор сторожит
Ворота зияющей пропасти ада, —
Там путь пролегает блестящий,
Как будто два слившихся вместе ручья.
Как светлые волны, сверкает тот путь,
Ведущий в пространство безбрежного неба
И к верху, — в миры, сотворенные Богом.
Божественный путь этот луч озаряет,
Приносит он радости Ангелам света
Из высшего мира небесных красот.
Пронесся тем светлым путем Сатана
И мрачен, и злобен, в подземную пропасть.
Промчался в воротах он в смрадном тумане
И сел на высокий проклятия трон...
Все страшно, темно там кругом его было...
Незримый, на троне сидел Сатана.
Один Софоил лишь как ада Герольд
Увидел туман, поднимавшийся к верху
По черным ступеням подземного трона,
И духу, стоявшему подле, сказал:
— Вернулся ли снова в подземное царство
Властитель могучий, наш царь Сатана?
И что предвещает туман этот мрачный,
И к адскому трону возврат его тайный?
Не тем ли возвратом нам Бог угрожал?..
В то время, как ада Герольд говорил,
От темного трона, где был Сатана,
Рассеялась всюду глубокая тьма.
Отверженный злобно кругом посмотрел, —
И быстро понесся подвластный Герольд
К вершине горы, постоянно пылавшей,
Которая прежде всегда возвещала
Потоками пламя возврат Сатаны,
Все долы и скаты кругом озаряя. —
На бурных крылах, через горную пропасть,
К пылающей бездне летел Софоил.
Окрестности темные вдруг озарились,
Пылая пожаром огней разноцветных, —
И каждый увидел, в мерцанье далеком.
Сидевшего злобно, властителя ада.
Поспешно стекались все жители бездны,
Сильнейшие быстро спешили к нему,
Чтоб сесть на ступенях подземного трона...
Тебе все доступно, о муза Сиона,
Ты видишь свободно всю адскую пропасть,
Как видишь и светлый Божественный образ,
Когда наказанье он грешным дает.
Открой же, о, Муза! теперь, предо мною
Всю адскую бездну; дай голос мне сильный,
Подобный раскатам небесных громов,
Чтоб мог я, как буря , о ней возвестить.
Является первый дух Адрамелех, —
То дух ненавистный , лукавый и злобный, —
Дух более хитрый, чем сам Сатана.
В душе развращенной немолчно кипели
И зависть, и злоба к властителю ада
За то, что тот первый поднялся к восстанью,
Которое он так задумал давно.
Когда, для защиты подземного царства,
Придумает что-нибудь сам Сатана, —
И к общему делу тот дух равнодушен —
Он делает все для себя одного.
Он думает тысячи-тысяч столетий
О том, чтоб властителем сделаться ада,
Когда возбудит Сатану против Бога
Он снова к ужасной неравной войне.
Иль если удастся ему удалить
На век Сатану в беспредельность миров;
Но если ж и это ему не удастся, —
Он думает силой его победить...
Об этом задумал тогда еще дух,
Когда отложились от Бога они,
И сброшены были Им в адскую пропасть.
Тогда он последний явился. как воин,
С собою влача две доски золотые,
Как будто свои боевые доспехи.
Те доски пылали ужасным огнем
И голос его точно гром загремел,
И эхом по темному царству разнесся:
— Зачем вы , о, Боги! так быстро бежите?
Должны вы торжественно, гордо входить
В пространное царство бессмертья и славы.
Мы смело свободу свою отстояли!
Пока вас преследовал Бог и Мессия
И с ними небесные силы все Их,
Ударами новых громов вас карая,
Спокойно вошел я в Святая-Святых
И там я увидел таблицы судеб;
Читал в них великую будущность нашу...
Сбирайтесь подземного царства жильцы,
Чтоб вместе небесную хартию видеть:
Один из бессмертных, которыми ныне,
Как будто рабами, владеет Егова,
Постигнет, что сам он всесилен как Бог,
И небо оставит с друзьями своими.
Найдет себе царство в пространстве безбрежном,
И будет сначала он там с отвращеньем,
Как сам Мироздатель, изгнавший его,
Был некогда , там, одинокий и скучный,
Пока до созданья миров обнимал Один
Он, весь хаос Его окружавший.
(На то есть священная воля моя,
Так сам Иегова о том говорил).
Но дух тот, восставший, пусть вступит без страха
В подземное царство и вечную тьму.
Со временем пропасть изменится эта,
В прекраснейший мир превратится она.
И сам Сатана воссоздаст этот мир.
Но примет он план тому новому миру
От рук моих сильных, близ трона небес.
Один Я объемлю миров беспредельность,
Пространство безбрежное с их Божествами,
Моим, совершеннейшим миром и высшим.
Напрасно так Адрамелех говорил, —
Ему не поверили жители ада,
Но Бог сам услышал порочного голос:
— Тот грешник погибший, сказал Всемогущий,
Был также свидетелем славы Моей! —
И быстро суд Божий над ним совершился:
Из мертвого моря , с ужаснейшим гулом,
Пылавшая глыба из волн поднялася
И рухнулась в мутные волны назад...
Окрестности грохотом все огласились...
Та глыба низвергла вдруг Адрамелеха
В пучину кипящую гибельных вод,
Где страшная ночь продолжалась семь суток.
Лежал все то время в пучине погибший,
Но после воздвигнул он храм Божеству,
Куда золотые те доски судеб
Со страхом, как жрец, на алтарь возложил.
Хоть лжи той старинной не верил никто,
Однако приверженцы Адрамелеха —
Льстецы, как невольники в храм приходили.
Когда в нем присутствовал Адрамелех,
Они небылицам его поклонялись.
Когда ж его не было в храме том мрачном,
Смеялись с бесстыдством, смотря на таблицы... —
Явился теперь, по призыву герольда,
Из храма и с тайною злобою сел
На троне он, рядом с самим Сатаною.
Затем появился воинственный дух
С высоких вулканов, свирепый Молох.
Крутые вулканы — жилище свое —
Он цепью громадною гор окружил,
Чтоб ими себя и весь ад защищать,
Когда Громовержец в их царство сойдет, —
Егову он именем тем называет.
И часто, когда над пылающим морем,
Мерцая в тумане, день мрачный восходит, —
Все жители пропасти видят Молоха,
Стоящего с злобой на горных вершинах.
Он горы на горы кругом громоздит,
Задумчиво, в тучах угрюмо стоит
Над страшными сводами бездны подземной,
И тучами теми над адом гремит,
И вторит далекое эхо в ущельях...
Неистовый гром оглушителен, страшен...
Из сумрака бездны подземной своей,
Изгнанники неба все слышат его.
С стремительной силой, шумя, с своих гор
Пришел он к подземному трону теперь,
И трепетно воина все избегают.
Тяжелой и мрачною броней своею,
Подобно громовым раскатам, гремит, —
Пред ним потрясаются адские горы,
За ним разрушаются, падая, скалы...
Явился и мрачный потом Белиил,
Покинув леса и долины свои,
Где дух тот печальный живет одиноко.
Напрасно он трудится, бедствуя вечно,
Желая проклятья страну изменить
В мир лучший, подобный тем чудным мирам,
Которые дивно так созданы Богом.
О, Вечный! Ты смотришь с величья небес
С улыбкой глубокой, когда он стремится
Порывами бури ужасной привлечь
К источникам мрачным, бессильной рукою,
Роскошного Запада тихую свежесть.
Сердито там буря ревет, неумолчно,
Как вечная кара Всесильного Бога.
В стране безобразной и вечно туманной
На крыльях губительных носятся ветры.
Бесплодной и мертвой пустыней лежат
Обрывы над страшной, разрушенной бездной.
Был бешеной думой томим Белиил
При мысли о чудной весне беспрерывной,
Которая, будто бы светлый Архангел,
Улыбкой небесную сень озаряет.
О, как бы желал Белиил оживить
Весной благотворною мрачные долы, —
Но пусты, печальны лежат перед ним,
Покрытые ночью глубокою, нивы.
Когда появился к подземному тропу,
С тоскою, из темных лесов, Белиил,
Пылал к Всемогущему Богу он мщеньем
За то, что из райских прекрасных долин,
Был сброшен он Им в эту темную бездну,
И с каждым протекшим столетьем грозил,
Страшнее ту бездну Господь сотворить.
И ты, обитатель пучин водяных,
Увидел тревожный возврат Сатаны.
Дух вечно витающий в мертвых водах,
Ты вышел, Могог, из шумящих стремнин.
Как горы, вздымалось свирепое море,
Когда он тяжелой стопой рассекал
Кипящие волны тех гибельных вод...
Безумно Могог проклинает Творца
С минуты изгнанья мятежников падших
Из сени небесной; звучат безобразно
Проклятья Могога над бездною адской.
Проклятья те дико ревут над водами,
Ужасно всю пропасть собой оглашая.
Он, мщением вечным томимый, желал бы
Водами морскими весь ад потопить.
На почву сухую ступил он теперь,
В обрыв целый берег с горами обрушив.
Все главные духи подземного царства
Толпой собралися вокруг Сатаны;
За ними тянулись, несметным числом,
Подвластные им легионы духов.
Катились, как волны всемирного моря,
Волна за волной, разбиваясь о камни
Подножья высокой прибрежной горы, —
Так к трону изгнанники неба стекались.
Их тысячи тысяч к нему собралось.
Идут, воспевая свои злодеянья;
Но стыд и позор им готовится вечный...
Божественным громом разбитые арфы
Нестройными звуками вторят их песням.
Как плач над усопшим, несутся те звуки,
Неистовства полные визги и крики.
Восторгом неистовым, диким пылая,
Идущих толпой созерцал Сатана
И слышал все адские песни он их.
Встает он с подземного мрачного тропа,
Чтоб видеть собравшихся все легионы.
И видит в толпе отдаленной, внизу,
Он низших духов, отвергающих Бога;
С насмешкою злою на все они смотрят.
Там был и безумный владыка их, Гог, —
Он выше был всех и безумнее всех...
Они утверждают, что в мире все сон,
Игривые грезы лишь пылкой мечты.
Что видели некогда в сени небесной
Они отвергают с бесстыдством и то,
И самую сущность Всесильного Бога,
Который карает и милует грешных;
Что самая жизнь есть обманчивый сон;
Заменит ничтожество тленья ее.
С презрением смотрит на них Сатана:
Хотя ослепленный, — но чувствует он,
Что есть Всемогущий и Вечный Господь!
Поникнув главою, угрюм и безмолвен;
То в мрачную думу стоит погруженный,
То дико на павших глядит Сатана, —
И снова уходит к подземному трону.
Утихло мгновенно все в пропасти ада,
Подобно тому, как на миг затихает
В пустынных горах, перед страшною бурей.
На трон свой высокий он медленно сел,
Тревожимый черной, тяжелою думой.
Уста Сатаны вдруг как буря взревели,
Из них загремели раскаты громов,
И страшно раздался потом его голос:
— Не все ли явились вы, страшные сонмы?
Как некогда все мы томились, страдая
Три дня бесконечных в обители неба,
Ликуйте и слушайте, что вам открою,
Зачем я так долго витал на земле, —
О, духи, вам много узнать предстоит.
А также решенье узнайте мое —
Прославит величие наше оно,
А имя Еговы навек посрамит...
Скорее разрушится адская пропасть,
Скорей Он созданье свое уничтожит,
Которое некогда Сам сотворил
Из хаоса страшного ночи глубокой,
И будет опять одиноко там жить,
Чем силой принудит Себе уступить
Владычество наше над смертными всеми.
Не знали побед над собою мы Бога,
.Так будем всегда непокорны Ему,
Хотя бы он тысячи тысяч послал
Своих Примирителей противу нас;
А если б на землю сошел он Мессией,
То разве не встретил бы гнев мой Его?..
И кто же тот новый, рожденный Егова,
Который и в теле плотском человека
Хранит неизменно Свое Божество?
О ком так глубоко задумались Боги,
Как будто бы снова они обрели
Высокие думы об их Божестве,
Иль вспомнили снова прошедшие битвы?
Родится ль от смертной, подверженной тленью,
Один из Предвечных, чтоб нам облегчить
Победу, когда Он войною придет
На нас, уж отчасти известных Ему?
Возможно ли это, чтоб действуя так,
Он силою мог бы смирить Сатану?
Хоть многие здесь предо мною стоят,
Которые некогда, с страхом невольным,
Бежали в смущенье от взоров Его.
Покинув поспешно загнившия кости
Терзаемых смертных, — они ускользнули:
Стыдитесь вы, трусы, пред этим собраньем!
Все Боги здесь знают о вашем побеге!
Ничтожные! Что вас принудило к бегству?..
Кого называете вы Иисусом,
Тот, верьте, ни вас, ни меня недостоин.
И сын ли Творца Он великой вселенной?
Узнайте же кто он, назвавшийся Богом,
Явившийся гордо в народе Еврейском.
О, радуйтесь Боги, и слушайте все, —
Его я историю вам расскажу:
В народе, живущем кругом Иордана,
Когда-то давно уж пророчество было,
(Гласит так преданье времен отдаленных),
Что должен от племя их выйти Спаситель,
Который избавит народ свой от плена,
Пред всеми народами их возвеличит
И будет их царство сильнее других.
А помните вы, как за несколько лет
Пред этим, явились иные в собранье
И нам возвестили, что видели сами
Они на Фаворе ликующих сонмы.
Как чудно и стройно те Ангелы пели,
И набожно славили все Иисуса.
Внимая их пению, тучи дрожали,
И в пальмовых рощах далекое эхо
Восторженным песням тем вторило громко.
В Окрестностях дальних Фавора звучало
Воспетое имя Его — Иисус.
С горы той торжественно стел Гавриил
И гордо к Еврейке пошел в Назарет.
Как смертный, приветливо ей поклонился,
Ей именем Бога-Отца возвестил,
Что царь от нее Иудейский родится,
И будет защитником царства Давида.
Его Иисусом она назовет —
Так должен быть назван рожденный Сын Божий;
И вечно могущество будет Его,
Царя и владыки сильнейшего всех...
Вестившего голос услышала Дева.
Чему ж вы дивитесь, о, адские Боги?
Иль вас испугало, что слышите Вы?
Я видел и больше того еще сам,
Но все же ничто не смутило меня.
Я нее перед вами открою здесь смело,
Чтоб знали, как дух возвышается мой,
Когда я предвижу опасности миг.
Но можно ль опасностью это назвать,
Что смертный мечтатель, на нашей земле,
Себя называет Всесильным пред нами?..
...Вдруг гром разразился небесный над духом,
И робко кругом посмотрел Сатана,
Но скоро, оправившись, вновь продолжал:
— Рожденье высокое Божья младенца
Я сам ожидал с нетерпеньем и думал:
Мария! о, скоро из недров твоих
На землю Сын вечного Бога придет;
Скорее мгновения ока придет Он
И даже скорей самой мысли Богов,
Когда она адскою злобой пылает.
До неба возвысится быстро Твой Сын.
Теперь покрывает в своем Он величье
Одною стопою все воды морей,
Другою ж стопою всю область земную
И держит в деснице всесильной своей
Луну серебристую, жаркое солнце,
А левой рукою объемлет все звезды.
Он шествует там среди собранных бурь
С миров бесконечных и грозно карает.
Зовет нас Он громко на смертную битву...
Спасайся, беги, Сатана злополучный!
Чтоб громом всесильным не бросил тебя
Тот Вечный, за тысячу тысяч земель,
Где, Им побежденный, ты будешь без жизни
Лежать, искаженный, в пространстве безбрежном.
Так думал я... Слышите ль, адские Боги?
Но он человек, и до этой минуты
Он плачущий, слабый ребенок, как все;
Подобен он детям ничтожного праха,
Которые плачут, едва лишь родятся,
О смертности, Богом назначенной им.
Хотя воспевали рожденье Его
Святые Соборы Архангелов неба, —
Они же так часто приходят на землю,
Чтоб видеть могилы недавно умерших,
Где, некогда, рай охраняли Они,
Где мы основали владычество наше, —
И вновь со слезами родят потом
На небо и гимны святые поют,
Себя утешая... Так было теперь:
Они отлетели, оставив младенца;
Иль лучше сказать, они бросили там,
Во прахе лежащего, Господа Сил.
Поэтому Он от меня ускользнул; —
Вернее, я сам тому быть допустил.
Врага боязливого мог ли я гнать?
Свое я величие тем бы унизил.
Но я не оставил Его там свободным.
Царю и жрецу моему в Вифлееме,
Избраннику Ироду, дал приказанье
Младенцев родившихся всех убивать.
Текущая кровь, исполнителей визг
И всех матерей неутешные слезы,
Стенания страшные трупов убитых, —
И все это, вместе, ко мне возносилось,
Ко мне, как к владыке страданий и бедствий
И было приятной, достойною жертвой.
Не тень ли то Ирода вижу я там?
Откройся пред нами, отверженный грешник.
Не я ли внушил тебе страшную мысль,
Чтоб всех Вифлеемских младенцев избить?
Что может придумать Владыка небес,
Желая созданье свое защитить —
Бессмертные души — от власти моей,
Чтоб их вдохновеньем порочным своим
Не мог ослепить и своих тем владений
Расширить далеко в пространстве миров?
Твой жалобный визг и отчаянный ужас
И вопли невинно убитых тобою,
Которые умерли все, согрешая,
Тебя проклиная, с тобой и Творца, —
Бсе это отрадная жертва тому,
Кто так безусловно владеет тобою.
О, слушайте, Боги! Когда же он умер
Избранник мой Ирод и царь мой, и раб,
Назад из Египта вернулся Младенец.
Провел Он в объятиях матери нежной
Все юные годы, не знаем никем.
Ни светлой отваги порыв благородный,
Ни юности пыл не подвигнул Его
В величии полном себя показать.
О, адские Боги! Ходил Он один
Задумчив но диким морским берегам
Иль часто в пустынных лесах отдаленных
И верно задумывал что-нибудь там,
Чтоб царство подземное наше сгубить,
Иль мужество наше опять испытать
Хотел он, бродя одиноко в пустыне...
И думал не раз я, с собой рассуждая:
Скорее он занят серьезною думой,
Чем видом окрестностей диких, пустынных,
Лесов вековых и роскошных цветов,
Когда Он детьми окружает Себя
И их заставляет Создателя славить,
Который из праха Его сотворил.
Да, много бы время утратить я должен,
Когда бы помочь не хотели мне люди,
Которые в жертву приносят мне души.
Я к небу те души опять посылаю, —
Там ими Эдем населяет Создатель.
Однажды представилось мне, что Он хочет
Значенье и славу Свою показать.
Спустилось на землю величие Божье,
Когда один раз Он пришел к Иордану
В сиянии дивном небесного света.
Я видел глазами бессмертными сам
Величие то на водах Иордана.
То не был обманчивый призрак небесный, —
То было во истину Бога величье,
Подобно тому, как нисходит Оно
С небесного трона, в торжественном блеске
И тихо проходит в рядах Серафимов.
Хотело ль почтить Оно сына земли,
Иль наше внимание лишь возбудить?
Того и теперь я постигнуть не в силах!
Хотя и небесного грома раскаты
Я слышал тогда, содрогаясь невольно, —
Мне слышался голос какой-то в том громе:
„Вот Сын Мой любимый, в нем благость моя!“
— То голос Элоа наверное был.
Иль высших Престолов, меня чтоб смутить...
Но не был то голос Всесильного Бога.
Во мраке глубоком, подземного царства
Страшней надо мною звучал Его голос,
Когда Он нам Сыном Предвечным грозил.
О Сыне том вечном предсказывал также
Бродивший в пустыне угрюмый пророк
И громко на встречу к нему он взывал:
„Вот Агнец Божественный, посланный с неба
Очистить собою грехи все земные.
О, Ты, исходящий от вечности. Вечный,
Ты, бывший задолго еще до меня!
Привет мой Тебе, милосердия полный,
Тобою от блага нисходит к нам благо!
О том возвещал нам закон Моисея.
С Собой Ты приносишь, Помазанник Божий,
Нам правду святую и милость Его! “
Мечтатели так воспевают друг друга
И думы святые себе создают.
Мы слишком ничтожны, бессмертные Боги,
Чтоб скрытые тайны могли мы провидеть
От нас ли Мессию Он думает скрыть
В том образе смертном, который мы часто
Караем тяжелой и страшною смертью?
И скрыть ли Мессию, Владыку небес,
Так грозно восставшего противу лас,
Пока не достигли мы новых миров?
О ком же пророк ослепленный мечтает?
Он сам представляет себя Божеством,
Хотя Он создание праха, как все.
Он часто заснувших больных пробуждает
И их воскрешает, считая за мертвых...
Но в этом начало деяний Его,
А высшие после дела совершатся.
Он думает род человека избавить
От смерти и страшных их всех прегрешений,
С которыми люди, со дня их рожденья,
Сближаются тесно и в них возрастают.
Они возбуждают людей против Бога
И против неволи священного долга,
В котором, их совести внутренний голос
Напрасно стремится порой удержать.
Людей искупить Он мечтает от смерти, —
От смерти, подвластной одним только нам.
И вас Он искупит, отжившие души,
Которых, с минуты создания мира,
Сбирал я, как волны с всемирного моря,
Как звезд легионы, иль сонмы певцов,
Творца воспевающих вечно и робко.
Искупит из пропасти ада Он всех,
Терзаемых вечным мучением здесь,
Томимых в огне безнадежностью вечной, —
И вас Он стремится избавить от смерти.
И будем тогда мы, забывшие Бога,
Пред новым Божественным тем человеком
Валяться во прахе, подобно рабам...
К чему нас принудить не мог Саваоф
Громами всесильными, то совершит
Он в области смертной рукой безоружной!
Вставай же, отважный! И сам себя прежде
От смерти и бедствий её защити,
А после уж мертвых людей воскрешай!
Он должен погибнуть и смертью погибнуть,
Царя, Сатаны победитель могучий!
И пусть всемогущею волей Своею,
Тогда он от смерти избавит Себя.
Безжизненный труп Твой я брошу в могилу,
Где смерти дыханье Тебя исказит,
Где ночь постоянная мраком глубоким
Глаза без возврата Твои ослепит.
Смотри же! тихонько тогда я шепну,
Как там воскресают умершие люди!
Умершему слуху для звуков скажу я:
Послушай, как чудно все поле шумит,
Воскресшие ходят по нем мертвецы!..
Когда же оставит душа Его тело
И к нам она в ад обратится, быть может,
Чтоб нас непокорных и смерть победить,
— Ей голосом грома тогда я воскликну:
Спеши ты отсюда, из темного царства;
Ты здесь оковала бессмертных Богов!
Спеши! Пред тобою отворятся сами
Торжественно двери подземного ада.
Здесь хором хвалебным тебя прославляют
Отжившие души и адские боги,
Тебя воспевает вся адская бездна.
Скорее пусть землю теперь Иегова,
А с нею Его и людей вознесет
К себе, в беспредельность небесного мира,
Пока восседаю я здесь; как Властитель, —
Иль я то исполню, что словом могучим
Давно предназначив, премудро решил я!
Клянусь я, как Бог и страданий, и смерти,
Клянусь вам грядущею вечностью Бога —
Умрет Он и бренный тогда Его прах
По светлой дороге подземного ада
Развею пред взорами Вечного я...
Узнайте ж мой план и решенье мое!
Так мстит Сатана! — торжествуя сказал он
И грозно взревела вся адская пропасть!!..
Сидел в отдаленных гробницах Спаситель, —
Там с шумом слова Сатаны пронеслися...
К ногам Иисуса листок подкатился.
Червяк уже мертвый висел на листке...
Господь Всемогущий его оживил, —
Тебе ж Сатана, всеобъемлющим взором,
Как кару, послал Он презренье Свое...
И быстро над павшими суд совершился...
Вся бездна подземная вдруг потряслася,
Покрыла глубокая ночь Сатану...
И с ужасом смотрят все адские духи,
Но ада владыки не видят они.
Как будто сраженные громом небесным,
Подобно гранитным скалам онемели
Мятежные жители пропасти адской...
Внизу, подле трона, задумчив, угрюм,
Поникнув печально челом, одиноко
Сидел Серафим Абдиил-Аббадонна.
Он думал о будущем грозном своем,
В душе содрогаясь невольно от страха.
Пред ним проносилось, как будто в тумане,
Минувшее все, пережитое им.
На мрачном и грустном челе Серафима
Тоски безнадежной лежала печати;
Пред взором его, истомленным печалью,
Носились, как тени, за муками муки, —
Сливалися с вечностью эти виденья.
Припомнил теперь он блаженное время.
Когда еще чист был, невинен душою
И другом великого был Абдиила,
И как, в день восстанья, великое дело
Свершил пред линем он Создателя мира,
Мятежников бросив, решился остаться
Один; непреклонно опять возвратился
Под кров милосердный Всесильного Бога
И с тем Серафимом, великим душою,
Казалось, избегнул врага Иеговы.
Но в пламенной вдруг колеснице своей
За ними, как вихрь, Сатана возвратился,
И голос его, будто звук трубы бранной,
Все полчище грозно к себе призывал.
Все адские духи его обольстили,
Он ими, как бурею, был увлечен.
Напрасно летел за ним друг его милый,
И взором сердитым, но полным любви,
Хотел его снова к Творцу обратить.
Увы! Но безумной мечтой увлеченный,
Мечтой, что он равен Всесильному Богу,
Летел Аббадонна все дальше и дальше,
И взоров он друга понять уж не мог.:.
Пришел, как в тумане, потом к Сатане..
С тоскою глубокой, в себя погруженный,
Событье то страшное он вспоминал.
Припомнил блаженную юность. — то утро,
Когда был он создан для жизни небесной —
Предвечный их всех сотворил в одно время
Едва были созданы сонмы бессмертных,
С небесным восторгом, они, меж собою,
Беседу отрадную дружно вели:
— О, кто же мы, светлые все Серафимы?
— Откуда блаженный? — Давно ли ты создан?
— Ты видел ли прежде меня, Серафим мой?
О, точно ль живем мы? — Какою же жизнью?
— Меня обними ты, божественный друг мой,
Открой мне заветный думы свои.
...Как после спустилося, из дали светлой
Величие Бога, их всех осеняя.
И видят кругом себя там Серафимы
Несчетное воинство силы небесной.
Сребристое облако подняло всех их
К величию высшему Господа сил.
Увидев величие то пред собою,
Познали они в нем Зиждителя мира.
Той думою мучился дух Аббадонна,
Из глаз его горькия слезы лилися.
Так с гор Вифлеемских потоками кровь
Струилась, когда убивали младенцев...
Он с ужасом слушал рассказ Сатаны, —
Не вытерпел — встал, чтобы с ним говорить,
Но прежде три раза глубоко вздохнул.
Так в битве кровавой два брата, не знавши,
Сражают друг друга, потом узнают —
Когда упадают с предсмертным хрипеньем
И вздох сожаленья их грудь надрывает...
Но скоро оправившись, начал он так:
— Хотя ненавидим я буду собраньем,
Но мало заботится дух мой об этом;
Не в силах молчать я, скажу перед всеми, —
Чтоб карой ужасною Вечного Суд
Здесь также меня самого не постигнул.
Как он над тобой, Сатана, разразился.
Тебя ненавижу я всею душою,
Ужасный и гибельный дух Сатана!
Отвлек ты бессмертного духа, меня
На веки от мощной десницы Творца.
Пусть требует в том Всемогущий отчета,
Погибший, отверженный дух от тебя
За все эти страшные, вечные муки.
Здесь, в пропасти адской, средь ночи глубокой,
Среди всего сонма бессмертных духов,
Тобой соблазненные грозно восстанут...
Их стоны и вопли, как гром, раздадутся,
Как волны свирепые Мертвого моря,
Бушуя, их голос взревет на тебя...
Не буду сообщником с грешником вечным —
Отступник! — не буду участвовать я
С тобою в решении гнусном твоем,
Чтоб смерти предать Искупителя мира!
О, против Кого говорил ты, проклятый!
Не против Того ли, пред кем ты трепещешь,
Пред чьим Всемогуществом сам сознаешь
Свое все ничтожество, с ужасом робким?
А ежели смертным потомкам Адама
Творец-Вседержитель пошлет искупленье
От смерти и ада, — не ты ль помешаешь
Божественной воле Его совершиться?
Не ты ли, погибший, задумал убить
Священное тело Мессии и Бога?
Ты будто не знаешь Его Сатана?
Иль мало карали Всесильного громы
Тебя, непокорный, отверженный дух?
Еще ль на челе твоем мало следов
Осталось от гневного грома небес?
Ужели не в силах Он будет, Всесильный,
Себя защитить от коварства ничтожных?
О, мы, увлекавшие род человека
К погибели вечной и смерти ужасной, —
(Но горе мне — сам я виновен был в этом)
Осмелимся ль снова восстать мы теперь
На их Искупителя, Бога, Мессию?
И можем ли Сына Его — Громовержца —
Погибшие, жалкие, смерти предать?
Хотим ли. блаженные некогда духи,
Прервать ко спасенью грядущему пить,
Навек у себя тем возможность отнять
К смягчению страшных и вечных терзаний?!
Мы все здесь страдаем с тобой, Сатана,
В ужаснейших муках томимся все вечно,
А ты это место проклятья и мрака
Бесстыдно и ложно пред всеми же нами
Зовешь своим царством могучим и славным.
Так точно ты ложно теперь торжествуешь,
С позором и срамом назад возвратившись
От Бога и данного людям Мессии...
Ужасен от злобы сидел Сатана
И грозно внимал Серафима словам. .
Он бросить скалою хотел в Аббадонну,
Но в гневе бессильном, повисла назад,
Как бы пораженная громом, рука.
Трясясь весь от гнева, сверкая глазами,
Три раза в душе Сатана содрогнулся,
Три раза безумно, свирепо взглянул
В лице Аббадонны — но быстро затих...
В величии строгом, стоял Серафим,
Печальный, спокойный, без злобы, пред ним..
Вдруг враг Божества, Сатаны и людей,
Встал Адрамелех и со злобой сказал:
— Тебе я отвечу громами и бурей,
О, ты, ослабевший от ужаса трус!
Пусть грозы и бури тебе отвечают!
Как смел оскорблять ты здесь высших Богов?
Дерзнет ли из мрака возвысить кто голос
Из низших духов и восстать против нас,
Иль дерзко меня с Сатаной оскорбить?
О, ежели будешь терзаться ты, низкий, —
Своими ж мечтами ты мучиться будешь.
Беги, малодушный, из области мрака,
Где царствуют Боги подземного ада;
Исчезни в пустыне и пусть там Всесильный
Создаст тебе новое царство страданья,
Где будешь внимать ты раскаянья стонам
И там ты получишь достойно бессмертье!
Исчезни презренный! Умри же там раб,
Склонив перед небом с покорностью взоры.
О, ты, среди неба восставший на Бога,
Считая Всесильного равным себе,
Создатель грядущих миров бесконечных!
Пойдем, о, могучий! Пойдем, Сатана!
О, пусть предприятия наши покажут
Весь ужас могущества нашей руки.
Пусть видят все адские, низшие духи, —
Могущество то ослепит их внезапно
И быстро сразит непокорных, как громом.
Откройтесь теперь предо мной лабиринты,
Вы, полные гибельной хитрости скрытой;
Хранится в вас верная, страшная смерть
И нет из вас нити, ведущей к исходу;
Оттуда никто не избавит Его...
Но е ели хитрости нашей избегнет,
Наставленный разумом, Он, Божества,
Тогда, перед нами сразят Его грозы,
Подобные страшной, великой грозе той,
Которою Иова мы погубили,
Любимца Его — Вседержителя Бога, —
У неба отняв его чистую душу.
Земля, трепещи перед нами, идем мы
Одеты, как бронею, смертью и адом,
И горе восставшему там против нас,
В великой той области нашего мира!..
Окончил свирепый так Адрамелех
И буйно собрание все поднялося.
Восторженно ринулись все к Сатане.
Под мощной стопою ликующих духов
Тряслась и стонала подземная пропасть,
Как бы разрушались и падали горы.
Шумели с неистовством там голоса,
Победою близкой гордясь, все кричали.
С востока на запад гремели их крики;
Ревело, как буря, собрание ада.
Предать оно жаждало смерти Мессию:
С момента создания Богом вселенной
Не видела вечность такого деянья.
Его совершители, Дух Сатана
И Адрамелех, вдруг, покинули трон.
В тот миг, когда буйно неслись по ступеням,
Неистовой злобой и мщеньем пылая,
Звенели подземного трона ступени,
Готовые рушиться в прах под стопой их,
Трещали, гремели; как скалы гранита,
Разбитые, рушатся в страшную пропасть.
Все ринулись буйно, толпою мятежной.
Далеко неслись их безумные клики.
Сопутствуя их до исхода из бездны.
За ними, с поникшим челом, в отдаленье,
Шел тихо, задумчиво, дух Аббадонна.
Он думал избегнуть сообщества дерзких
В том деле неслыханном, или погибнуть...
Вот, с этою думой подходит изгнанник
Ко входу, где Ангелы были на страже.
О! что испытал ты в тот миг, Аббадона,
Когда Абдиила увидел ты там?
Со вздохом глубоким закрыл он лице
И долго стоял в нерешимости грустной.
Хотел бы в подземную пропасть вернуться,
Желал подойти бы и к прежнему другу;
Иль думал умчаться в безвестную даль...
Так долго стоял он, в печальном раздумья,
Не зная, что делать и что предпринять!
Потом, вдруг, решился ко входу идти:
Болезненно сжалось в груди его сердце
И жгучие слезы из глаз покатились,
И скрыли от взоров небесную стражу.
Жестоко страдал в этот миг Аббадониа,
И трепет ужасный, неведомый смертным,
Потряс в нем все кости, когда проходил он.
А друг его юности, страж Абдиил,
Восторженно созданный мир созерцал —
Творение Господа, мощной десницы Того,
Кому верен остался Архангел.
Заметить не мог Аббадонну в тот миг он.
Как дивный луч солнца, блеснувший впервые,
Иль первое утро весны первобытной,
Собой озарившее все мирозданье, —
Блистателен, дивен так был Абдиил.
Но блеск лучезарный его недоступен
Глазам Аббадонны, печального духа,
И он отлетел одинокий, печальный
В безвестную даль, где тоскливо взывал:
— Ужель разлучиться со мною навеки
Ты хочешь мой светлый собрат, Абдиил?
Оставить с тоскою меня, одиноким??
О, плачьте, вы, дети небесного света, —
Не будет любить меня вновь Абдиил.
Почтите слезой состраданья меня, —
Навеки я с другом моим разлучен.
Увяньте, иссохните светлые сени,
Где мы с ним, в беседе о Боге и дружбе,
Так часто блаженные дни проводили...
Умолкните дивно журчащие воды
Потоков Эдема, где крепко и нежно
Обнявши друг друга, небесною песнью
Хвалили мы славу Предвечного Бога...
Он умер навек для меня, мной любимый!..
О, адская бездна, жилище мое!
О, ты, всех терзаний жестоких начало!
Ты, вечного мрака глубокая ночь! —
Оплачьте со мной вы потерю мою!
Пусть вопли ночные, с холмов твоих страшных,
Далеко, печально несутся в пространстве,
В тот миг, когда Бог устрашает мой дух!
Теперь я утратил надежду на все —
Он умер, собрат мой, навек для меня!!..
Болезненно, грустно стонал так один он,
Поникнув главою близ входа в миры.
Его устрашало сиянье и громы,
Несущихся мимо него Орионов.
Томимый столетья тоской неумолчной.
В себя погруженный, терзаемый думой,
Не видел он дивного строя миров, —
Теперь перед ними стоял в созерцанье
И тихо с собой рассуждал так изгнанник:
— Осмелюсь ли снова проникнуть туда,
Чрез вход благодатный, к мирам Всеблагого,
Покинув навеки то царство проклятья?
Зачем не могу я опять залететь
В отчизну прекрасную, к светлым мирам?
Бесчисленны солнца — вы, дети вселенной!
Но не был ли я уже в миг тот великий,
Когда вас Создатель из хаоса вызвал
И дал вам сияния блеск лучезарный?
О, не был ли, в миг тот, прекрасней я вас,
Когда вы всесильной рукою Творца
Рассеяны были в пространстве безбрежном?
Я лучшей блистал красотою в то время
Чем вы, лучезарные Божьи созданья.
Теперь же, стою я отверженный, мрачный,
Как ужас великого, дивного мира.
Проклятию преданный, жалкий изгнанник!
Великое небо! О небо родное!
От страха невольно в душе содрогаюсь,
Впервые величье твое созерцая!
В тебе я утратил блаженство свое,
Восстал против Вечного там я, безумец!
О, ты, благодати покой бесконечный!
Блаженная юность обители светлой,
О, где ж ты, сообщница мирных долин?
Судья мой оставил в душе утомленной
Одно удивленье и грустное чувство,
Когда вспоминать о тебе я осмелюсь.
Тож тяжкое чувство при виде вселенной...
О, если б, валяясь во прахе, я смел
Создателя имя святое призвать!
Я с радостью б нежное имя Отца,
Которым когда-то Его называл,
Тогда уступил бы им, жителям света.
О Ты. правосудный Судья всего мира!
Теперь и молить Тебя даже не смею,
Чтоб Ты одним взглядом меня осенил —
Меня, истомленного в бездне подземной
Тоской неумолчной и мрачною думой.
Отчаянье дикое! О, продолжай ты
Терзанья и муки свои совершать.
Как стал я ничтожен и как злополучен!
Увы! Но я мог бы не быть таковым!..
Тебя проклинаю я, день первобытный,
С минуты той первой, когда загорелся
Ты там, от пределов востока сияя,
Услышав Создателя мощное: «Б у д и».
Тебя проклинаю я, первое утро,
Тот миг, как бессмертные громко взывали:
«И ты также создан, собрат наш небесный!»
Зачем Ты, о вечность, тот день сотворила —
Тот день, бесконечных терзаний начало?
Но если уж быть суждено ему было —
Зачем же не быть ему мрачным, печальным,
Как Богом проклятая, вечная ночь,
Которая грозною бурей и смертью.
Кругом себя «се поражает нещадно?
Зачем не подобен тот день первобытный
Той ночи, всему сотворенному чуждой, —
Где видно одно лишь проклятие Божье?
Но, против Кого возроптал ты, погибший,
Среди всего дивного Божья созданья?
Обрушьтесь скорее вы, солнца и звезды,
И скройте меня вы от гневного взора Того,
Кто, с предвечного трона небес,
Меня устрашает карающим взглядом —
Как вечный мой враг и судья непреклонный.
О Ты, неизменный в своем правосудьи!
Ужели нет в вечности целой Твоей
Надежды и в будущем мне ко спасенью?
Божественный мой Судия! О, Отец!
Создатель мой! Бог мой!.. Безумец!!! я снова,
Томимый отчаяньем, смел называть
Его — оскорбленного мной Иегову —
Дерзнул называть именами святыми,
Которых не может отверженный грешник,
Не смеет помыслить ко век произнесть,
Без помощи высшей Спасителя мира!
Я слышу, как гром всемогущий Его
Ужасно гремит в беспредельном пространстве —
Сразит меня быстро божественный гром тот...
Отсюда умчусь я скорей — но, куда же?
Куда полечу я? Где ж скрыться могу???
Сказал — и стремительно бросился дальше
В пространство безбрежное дальних миров,
И там, отуманенный страхом невольным,
Бессмысленно смотрит в ужасную глубь.
— Ужасен Ты в гневе Своем, о, Всесильный,
И страшны, о, Боже, Твои все решенья!
Пошли мне огонь свой, подземная бездна,
Чтоб адского духа спалил тот огонь!
Но смерти напрасно просил Аббадонна —
Огонь разрушитель на зов не являлся.
Он вновь отвернулся от пропасти темной,
К мирам снова тихо полет свой направил.
Томимый тоскою, стоял он над солнцем
И с горестью глубь созерцал мирозданья.
Вращались там звезды, сияя огнями,
И к этому морю огней разноцветных,
Блуждая, планета внезапно коснулась:
Казалось, последний настал её час,
Она уж дымилась и тлела... И к ней-то
С отчаяньем ринулся дух Аббадонна,
Желая погибнуть с ней вместе на веки...
— Рассеялась быстро планета, как дым,
И с нею погибнуть не мог Аббадонна...
Все той же тоскою томимый, упал он...
Так падают быстро громадные горы,
Когда потрясаются недра земные:
Мгновенно нет признака гор величавых.
Меж тем с Сатаною дух Адрамелех
Все ближе и ближе к земле подходили
И были безмолвны и сумрачны оба.
Тревожим был каждый из них своей думой.
Вдруг Адрамелех в отдаленье увидел
Во мраке, спокойно лежащую землю.
И так, наконец, предо мною она.
Подумал он, тихо с собой рассуждая,
И дума за думой, как волны морские,
В коварной его голове закипели.
О, точно, тот мир предо мною теперь,
Которым я буду владеть без раздела,
Как вечного зла торжествующий Бог,
Когда Сатану удалить мне удастся,
Иль Бога, создавшего все, победить.
Пред всеми тогда я себя возвеличу.
Зачем же лишь землю одну я желаю?
К чему оставлять и другие миры,
Которые столько столетий живут
В блаженном покое, в пространстве небесном.
На каждой планете я смерть водворю,
До самых пределов, где царствует Вечный.
Тогда вся природа могилою будет
И будут сыны её все предо мною,
Во прахе склоняся, лежать униженно.
В то время один я торжественно буду
Владыкой иль здесь, или там восседать.
Природа, но воле моей, превратится
В могилу потом беспредельную вся,
И смехом своим оглашая пространство,
Я стану заглядывать, полный восторга,
В могилу ту страшную, полную тленья,
И если захочет Предвечный тогда, —
Пусть Он, над всемирной гробницею, вновь
Создаст для того и миры и созданья,
Чтоб смертью их снова я мог погубить.
И я, от планеты к планете летая,
Как прежде, везде соблазнять и всех буду,
С собой разрушенье и смерть приносить.
Таков ты могучий, о, Адрамелех!
О, если б тебе, наконец, удалося
Придумать, как адских духов убивать, —
Тогда бы погиб чрез тебя Сатана
И был бы тобой он в ничто обращен.
Пока ты под властью его состоишь
Не можешь исполнить ты страшного дела,
Которое было б достойно тебя.
Дух мощный и страшный поземного ада,
Вселяющий думы те Адрамелеху,
Придумай ты смерть для бессмертных Богов,
Тебя заклинаю, ты их умертви, —
Иль сам, дух, погибни, когда ты бессилен,
И власти высокой достигнуть не можешь.
Давно я стремлюсь и все мысли мои
К тому, чтобы всех их собрать и, как Боги,
Должны они выдумать смерть и — погибнуть.
Настала теперь роковая минута,
Я целую вечность о ней лишь мечтал.
Теперь же опять пробудился Всесильный
И к нам посылает Спасителя мира,
Чтоб царство, давно покоренное нами,
Отняв, покорить Своей воле Всесильной.
Пора мне исполнить решенье свое.
И ежели дух Сатана не ошибся —
Настала минута исполнить его.
Что тот человек — величайший пророк
И больший из всех появлявшихся в свете
С минуты создания Богом Адама
И Он есть Мессия, обещанный людям, —
В том дух Сатана обмануться не мог.
Победа над Ним возвеличит меня
Пред всеми Богами подземного царства
И даст мне владычество адского трона.
Деяния большие может свершить
Великая сила божественной воли
Твоей, о бессмертный дух, Адрамелех;
Но ежели прежде убью Сатану я,
Тогда исполнение большого дела,
Как раб совершить сам обязан я буду.
Пусть первый же будет Тот мной побежден,
Достигну владычества я чрез него
Над всеми Богами подземного царства.
Хотя будет трудно тебе, Сатана,
Священное тело Мессии убить,
Но это исполнить, как меньшее дело, —
Тебе уступаю, пока еще жив ты;
А сам я убью Его душу потом,
Ее погублю, уничтожу, наверно, —
Развей же усердно ты прах Его смертный...
В намерениях дерзости полных и черных
Погряз его дух; он томим был желаньем.
Грядущее знающий Бог Всемогущий
Те замыслы слышал, но — грозно молчал.
Волнуем глубокою, черною думой,
Измученный замыслом Адрамелех
Стоял незаметный на облаке черном.
Горело чело его будто в огне.
Лежала кругом его темная ночь.
Он слышал, как в мраке той ночи глухой,
Земля волновалась, шумела под ним.
Тот шум пробудил вдруг мятежного духа
И вызвал его из томительной думы.
Теперь к Сатане обратился он снова,
И быстро направились оба они
К горе Элеонской, где был Иисус
В беседе священной с друзьями Своими.
С горы смертоносная так колесница
Несется в долину и давит нежданно,
Спокойно стоящего там полководца
И армию воинов смелых его, —
Так Адрамелех с Сатаной появились
К горе Элеонской, где был Искупитель.
Над лесом кедровым едва загорелся,
Чертой золотою, денницы луч первый —
Проснулся Мессия. Его созерцали
Из солнца отжившие души отцов.
Там первенцев души — Адама и Евы —
Небесными песнями славили утро
И стройно и звучно их песни лилися:
«О день благодатный! Ты лучший из дней!
Ты будешь отныне для нас торжеством,
И чтить тебя будут все больше других;
Румяный восход твой и тихий закат
Приветствовать станут отжившие души
И все Серафимы, и неба все силы.
Лишь землю ты утром своим озаришь,
По небу твой свет пронесут орионы;
Как отблеск румяной зари долетит
До трона величия Божья твой луч.
В одежде торжественной встретим тебя,
Тебе Аллилуйя будем мы петь.
Утешил ты взоры печальные наши,
Мессию и Господа нам показав
В Его унижении в мире земном.
Прекраснейший ты из потомков Адама,
Мессия, Ты Бог и — плотской человек!
О, как отразилось в лице Твоем светлом
Подобие Бога во всей красоте.
О Ты, нам Мессию родившая Дева!
Блаженна ты будь и во веки свята;
Блаженнее Евы, праматери смертпых.
О, Евы бесчисленны смертные дети,
Но также бесчисленны их прегрешенья. —
Твой Сын же, о Дева, Один у Тебя,
Один и божественный Он человек.
Невинен и праведен Он лишь, Мессия!
Один Он, Тобою рожденный, Сын Вечный,
Никем Он не создан, как создано все!
Смотрю я с любовью блуждающим взором
На землю, тебя же не вижу, о рай мой!
Суд Божий изрек над тобой приговор:
И воды потопа тебя поглотили;
Проклятие Бога над всем тяготеет.
Тенистые, мощные где твои кедры,
Которые некогда Бог насадил?
Густая и мягкая зелень твоя,
Добра первобытного тихий приют?
Ни бури, ни грозы тебя не щадили,
Ни гибельной смерти карающий дух!
О, будь же ты раем моим — Вифлеем,
Где Дева Мария Его родила,
Ласкала, как сына, к груди прижимая.
Давидов источник, где я создана
Творцом, и впервые увидела мир.
Ты хижина, где, как младенец, в пеленках,
Он плакал и к матери тихо ласкался, —
Мне будь первобытной невинности кровом.
О, если б Тебя родила я, Мессия
В Эдеме и после моих преступлений,
Тебя родила бы Божественный Сын.
С Тобою пришла б я к Судье всего мира,
Туда, где Он был, где под Ним весь Эдем
Разверзся широкою, страшной могилой,
Где древо познанья шумело так грозно,
И гул его шума проклятьем звучал,
Как гром надо мной Вседержителя Бога.
Где пала я жертвою гибельной смерти, —
Туда я пришла б со слезами к Нему,
С Тобою, младенец мой сын, на руках,
Прижала бы к сердцу Тебя и сказала:
— Не гневайся, Господи, — Вечный Отец!
Не гневайся — мною Мессия рожден.
Ты вечен, Ты свят, поклоненья достоин!
Божественный Сын Твой от века рожден.
Ты дал Ему образ божественный Свой,
Чтоб род мой, оплаканный мной, искупить.
О, видел сам Бог мои горькие слезы,
И вы, Серафимы, их видя, считали,
Отжившие души потомков моих,
И вы, мои дети, их также считали!
О, если бы Ты не явился, Мессия,
Печальным казался б мне вечный покой мой,
И только Твоим милосердьем небесным,
И в самом страдании я научилась
Блаженство и радость спасения видеть.
Союза предвечного Ты Основатель!
Облекся ты в плоть человека теперь,
И принял, Великий Ты, смертного образ.
Ходатай! Сам Бог Ты и Ты ж человек!
Услыши молитву усердную нашу,
Священную жертву свою соверши —
Ее ты предпринял за нас добровольно,
И к смертным на землю сойти Ты решился.
О Ты, Искупитель! Судья всего мира!
Решился очистить Ты мир от греха, -
Погибшую землю Собой обновить.
Ее обнови Ты, О Боже! скорее,
Отчизну Твою и всех грешных людей,
И вновь возвращайся к небесному трону».
Так пела праматерь погибших людей.
Из сводов лучистого храма, в пространстве
Далеко неслась ее звучная песня ;
Той песни в долине внимал Иисус.
Кругом Его тихо, как будто в пустыне.
О будущем в думу он был погружен.
Предвестьем пророческим Вечного голос
Над миром земным в тишине раздавался,
И слушал тот голос Мессия, моляся.
Спускался с Масличной горы Иисус.
Среди ее стройные пальмы стояли;
Они возвышались над горной вершиной,
И облако светлое их осеняло,
Как будто бы утренним легким туманом.
Под ними Архангела встретил Мессия,
То был Иоанна небесный хранитель,
Его Рафаилом зовут в небесах.
Вокруг него веяли тихие ветры,
Они доносили к Спасителю голос,
Которого слышать не могут созданья.
— Приблизься бесплотный ко мне Рафаил,
Сказал ему, кротко взирая, Мессия,
И следуй за мною, незримый никем.
Скажи мне, как ночь ты всю эту хранил,
Избранника нашего чистую душу?
И думы какие, подобно твоим,
Носились над спящим, скажи Рафаил,
И где мой любимец теперь Иоанн?
— Его охранял я, - сказал Серафим, -
Как мы охраняем избранников первых.
Ходатай над духом его вдохновенным
Носилися тихо виденья святые,
Ему о Тебе говорили они.
О, если б ты спящим увидел его,
В Тот миг, как во сне Твой Божественный образ
Являлся отрадным виденьем ему, —
Как утра весеннего луч благотворный,
Уста осеняла святая улыбка.
Витая в пространных долинах Эдема,
Адама видал Серафим Твой, о, Боже!
И образ прекрасный праматери Евы
В том виде, как мыслью высокой Творца,
Возникнув пред ним, появились из праха,
Едва сотворенными, первые люди.
Но был их прекрасней, во сне своем тихом,
Божественный Твой ученик. Иоанн.
Он спит еще там, среди мрачных гробниц,
Где муж одержимый, стеная, лежит
И страшный, и бледный, как будто мертвец.
Костями стучит он, терзаясь жестоко.
Когда б Иоанна Ты видел, Спаситель: —
Смотря на больного в раздумье печальном,
Сочувствует с грустью он мукам больного
И сердце на части в груди его рвется.
Не мог я там более быть, о, Спаситель!
В глазах моих скорби слеза навернулась
И чувство страданья, лишь сродное духам,
Которых Ты вечными создал Господь,
Проникло болезненно в сердце мое».
И, тихо склонившись, умолк Рафаил.
Божественный — поднял Свой взор к небесам:
— Услыши, Отец мой Всесильный, Меня!
Настала минута суда Твоего —
И пусть совершается жертва святая,
И силы небес, торжествуя, ликуют;
Пусть рушится с воплем вся адская пропасть, —
Погибнет униженный враг человека!
Сказал и к гробницам пошел Искупитель.
Гробницы те были в средине горы
Иссечены в камнях разрушенных скал.
Их вход сторожили леса вековые
И путника взорам тот вход недоступен.
Когда уже полдень, роскошно сияя,
Горит над божественным градом, в тот миг
Туда лишь сомнительный свет долетает.
Там холодом веет и мрака густого
Рассеять не может мерцающий свет.
Лежал одержимый там Зама несчастный.
(На миг лишь оставил его Сатана,
Чтоб после сильнее терзанья начать).
Близ тела истлевшего сына, отец
Лежал изнуренный, а подле него
Усердно молился другой его сын
За душу давно уж умершего брата,
Которого, некогда, нежная мать,
Рыдая, к больному отцу поднесла,
Но с злобою адскою вдруг Сатана
Младенца рукою отца умертвил, —
Так страшно свершилось событие это.
— Отец мой! младенец Бенони вскричал,
И быстро от Матери вырвался он,
И бросился прямо в объятья к отцу.
О, милый отец! Обними же меня,
И крепко схватил он ручонкой своею
Отцовскую руку и к сердцу прижал.
Отец его обнял, всем телом дрожа,
И нежно малютка отца целовал,
И кротко, как агнец, ему улыбался,
Воркуя, как голубь, смотрел ему в очи;
Но вдруг одержимый, костлявой рукою,
Малютку схватил и об камень скалы
Ударил так сильно, что брызнул лишь мозг,
И с тихим хрипеньем душа отлетела,
Чиста и невинна в неведомый мир.
С тех нор неутешный горюет отец.
Теперь он близ милого праха лежит,
Рукой полумертвой хватаясь за камни
Холодной гробницы, где тлеют останки.
— О, сын мой, Бенони! Мой милый Бенони!
Взывает отец, и горячия слезы
Из глаз потухающих льются на камни.
В то время Спаситель спускался с горы.
Увидел идущего к ним Иисуса,
Вольного отца другой сын, Иоил, —
С восторгом малютка отцу говорит:
— Взгляни, о отец мой, к гробницам подходит
Великий и славный пророк, Иисус.
Со злобою слову ребенка внимает,
Глазами сверкая из щели гробниц,
Скрывавшийся в камнях дух тьмы, Сатана.
До этой минуты терзал он больного
Лишь издали, медленно, духом своим;
Теперь же, тревожимый близостью Бога,
С неистовой злобою бросился к Заму.
Несчастный поднялся и в муках жестоких,
Стеная, без чувства на землю упал.
Бороться не в силах была уже с смертью
Душа потрясенная муками в нем.
Желая избегнуть терзаний врага,
Бросался на скалы он точно безумный.
И здесь пред божественным взором Твоим,
С неистовой злобой хотел Сатана
Больного страдальца об камни разбить.
Но Ты уже был тут. Твое милосердье
Носило на крыльях могучих своих
Забытую тварь и спасало от смерти.
И враг человека, озлобленный дух,
Страшась приближенья идущего Бога,
С бессильною злобой затих, содрогаясь.
На Зама целительный взор устремил
Спаситель и сила божественной жизни
К больному от взоров Его исходила.
Душою познал одержимый страдалец
Того, Кто избавил его от мучений.
В лице полумертвом и бледном больного
Опять оживились черты человека.
Он плакал и к небу без слов он взывал;
Хотел говорить, но восторгом объятый,
Лишь что-то несвязно и тихо лепечет.
Боится страданий, но полон надежд,
Он страстно к Спасителю руки простер;
Глаза были полны слезами блаженства,
Когда Искупителя лик созерцал он.
Так точно мудрец, погруженный в себя,
Томится сомненьем о будущей жизни,
Колеблется верить он в самую вечность,
Но мысль, что разрушиться должен он в прах
Страшит, потрясая рассудок его.
И вечных законов Создателя мира
Не может ум слабый его разгадать.
Когда же вдруг в сердце проникнет надежда, —
Исчезнет сомненье; он верит в блаженство,
Которое Богом обещано нам.
Тогда он доверчиво смотрит на небо.
Как бы в благодарность за то, что он сердцем
Прочувствовав, понял глубокую тайну.
Он весел, — легко на душе его стало.
Так понял и Зама присутствие Бога,
Почувствовав близость Его всей душою.
Потом к Сатане обратился Мессия
И голосом мощным и грозным спросил:
— Дух гибельный, кто ты? Порочный и злобный,
Кто дал тебе смелость при мне так терзать
Людей, к искупленью назначенных Богом?
Глухое рыканье ответило злобно:
— Я сам Сатана и подземного мира
Я царь, и владыка духов непокорных,
Которых круг действий обширней и выше
Небесных певцов, — Серафимов бессмертных.
Когда Твоя слава, о смертный пророк,
Достигла подземного, адского трона, —
Оставил я трон и пустился на землю.
Как вихрь прилетел я, могучий и грозный,
Чтоб взором бессмертным своим Тебя видеть —
Ты должен гордиться явленьем моим...
Что́ должен придти Ты, как мира Спаситель —
Давно о том слухи небес возвещали.
Но ты человек, — Ты пророк-Боговидец,
Подобный пророкам подверженным смерти,
А мне одному лишь подвластна та смерть.
Поэтому знать не заботился я,
Что́ там совершали бессмертные все.
Но здесь я терзаю любимцев Твоих,
Чтоб праздным не быть; это видишь ты Сам.
Смотри же, как страшны созданья мои —
Предсмертные тени, на этом лице.
Теперь понесусь я к подземному царству
И след моей гибельной, мощной стопы,
Как грозное смерти дыханье, промчится.
Там будут пустыней и воды и суша,
Где я разрушительным вихрем промчусь.
Весь ад, торжествуя, пусть видит тогда
Владыку подземного царства во мне.
Но если ты хочешь творить что-нибудь, —
Твори же теперь, иль я снова здесь буду,
Чтоб царство могучее тьмы защищать!...
Умри же при мне ты, забытая тварь!
Сказал он и бросился злобно к больному, —
Но тайная сила Спасителя мира,
Как гром, поразила порыв Сатаны...
Так сила Всесильного Бога-Отца
Нисходит в миры пред падением их.
И ринулся в бездну подземную дух...
Но воды и сушу забыл превратить
Он мощной стопою своею в пустыни.
Спустился меж тем со скалы одержимый.
Так царь Ассирийский бежал от Евфрата,
Когда его светлый хранитель отвлек
Оттуда священным советом своим
И вновь небеса показал он ему.
Остался в душе его вечным страх Божий.
Его не рассеяли грозы Синая,
Ни даже и шумные воды Евфрата
Изгладить из сердца его не могли
Священного страха, вселенного Богом,
И царь Ассирийский в стенах Вавилона,
Смиренно лежал и на небо смотрел,
Моляся во прахе Предвечному Богу.
Сошел так больной к Искупителю мира
И пал со слезами к ногам Божества.
Осмелюсь ли, грешный, идти за Тобою,
Божественный муж? Освяти мою жизнь,
Которую Ты мне сейчас возвратил,
И будет чиста и безгрешна она
С Тобою, Божественный, праведный муж.
Валяясь во прахе больной говорил
И страстно к Спасителю руки вздымал.
Господь Искупитель взглянул на него
И, с чувством любви, ему кротко сказал:
— Не следуй за мною! Замедли: но после,
Когда все сойдутся на лобное место,
Тогда ты увидишь глазами своими
Надежду и радость пророков святых, —
Надежду, которую ждал Авраам.
Пока говорил Искупитель с больным,
Усердно просил Иоил Иоанна
С невинною, детскою кротостью, тихо:
Веди меня, милый, к пророку Господню.
О, пусть Он, Великий, услышит меня...
Тебе Он доступен и ты Его знаешь.
Наперсник Спасителя, тронутый просьбой,
Подводит младенца к Спасителю мира:
— Скажи, отчего же с Тобою, Великий,
Ни я, ни отец мой не можем идти? —
Печально невинный малютка спросил.
Зачем же Ты здесь остаешься так долго,
Где стынет от страха вся кровь в моих жилах,
Когда я на мертвые кости смотрю?
Пойдем же домой, о, святой человек,
Куда возвращается снова отец мой.
Служить Тебе будет с покорностью там
Моя одинокая, добрая мать.
Мы будем Тебя угощать молоком,
Душистого меду Тебе подадим
И лучшие фрукты найдешь Ты у нас.
Там много пасется овец на лугах, —
Их мягкою шерстью Тебя мы прикроем.
Когда ж возвратится к нам знойное лето, —
Тебя провожу я в прохладную тень,
Под зелень густую высоких деревьев,
В мой собственный сад, подаренный отцом...
Бенони, мой милый! О, брат мой Бенони!
Тебя оставляю в могиле я здесь...
Со мною цветов поливать ты не будешь
И бегать в минуты вечерней прохлады...
Будить ты не будешь меня поцелуем,
Когда зарумянится в небе день новый,
Когда полетят из гнезда утром птички,
Встречая восход восхитительной песней.
Взгляни же сюда, о, Великий пророк,
Здесь брат мой, Бенони, в могиле лежит...
Мессия с участьем взглянул на малютку
И с чувством глубоким сказал Иоанну:
— Утри ты малютки горячия слезы, —
Его нахожу я и чище и выше,
Чем много людей, уже виденных мною».
И долго потом с Иоанном Мессия
Беседовал тихо, его поучая,
Когда на гробницах остались они.
В тот миг Сатана через Мертвое море
Несется, окутанный облаком смрада...
Пронесся уже Иосафата долиной,
Достигнув туманной вершины Кармеля, —
С Кармеля же, далее к небу пустился.
Блуждая в пространстве, дух злобой кипел,
Созданья Творца своего созерцая :
Великую цепь, беспредельных миров,
Где было все близко, знакомо ему
Когда-то, — за тысячи тысяч веков, —
Когда Громовержец его сотворил
В сиянии чудном лучей неземных...
Хотя и теперь он дышал еще ими,
Но образ его изменился с тех пор,
И чужд он зфирному блеску небес, —
Угрюм стал он, мрачен и полон разврата..
Кометы и звезды проходят там мимо,
В величии дивном и стройном своем,
Но мрачного духа не видят они.
И стал ему страшен их блеск лучезарный.
Несется он быстро из области света
И жаждет достигнуть подземного ада.
К нему направляя свой бурный полет,
Стремительно к низшему миру спустился:
Пред ним беспредельно тянулись пространства
Не видит конца, ни начала дух падший, —
То мрачных миров отдаленная область,
Которою правит один Сатана.
Отсюда он, издали, видит мерцанье, —
То луч умирающий высших светил;
Из сферы он светлой едва долетал,
Чрез даль беспредельную темной пустыня,
Но ада оттуда дух видеть не мог.
Во тьме, отдаленной, его поместил,
От мира и светлых духов, Вседержитель, —
Вдали от Себя и от целой Вселенной.
Наш мир же так блинок Создателю-Богу...
Поэтому быть не могло к нему близко
То место проклятья и вечных мучений.
Ужасным то царство Господь сотворил, —
Для гибели вечной и казни последней...
В три бурные ночи Он создал его,
И лик свой навек от него отвратил.
У входа той бездны стояли на страже
Два Ангела, — точно два воина мощных, —
На то была воля Создателя мира.
Тем Ангелам дал Он священную силу
И мрачное место проклятья велел
Им вечно в границах его содержать,
Чтоб дух — возмутитель расширить не мог
Владений губительных, страшных своих,
Не мог чтобы вида прекрасной природы
Своим приближением он исказить.
И там, где могучий их взор сторожит
Ворота зияющей пропасти ада, —
Там путь пролегает блестящий,
Как будто два слившихся вместе ручья.
Как светлые волны, сверкает тот путь,
Ведущий в пространство безбрежного неба
И к верху, — в миры, сотворенные Богом.
Божественный путь этот луч озаряет,
Приносит он радости Ангелам света
Из высшего мира небесных красот.
Пронесся тем светлым путем Сатана
И мрачен, и злобен, в подземную пропасть.
Промчался в воротах он в смрадном тумане
И сел на высокий проклятия трон...
Все страшно, темно там кругом его было...
Незримый, на троне сидел Сатана.
Один Софоил лишь как ада Герольд
Увидел туман, поднимавшийся к верху
По черным ступеням подземного трона,
И духу, стоявшему подле, сказал:
— Вернулся ли снова в подземное царство
Властитель могучий, наш царь Сатана?
И что предвещает туман этот мрачный,
И к адскому трону возврат его тайный?
Не тем ли возвратом нам Бог угрожал?..
В то время, как ада Герольд говорил,
От темного трона, где был Сатана,
Рассеялась всюду глубокая тьма.
Отверженный злобно кругом посмотрел, —
И быстро понесся подвластный Герольд
К вершине горы, постоянно пылавшей,
Которая прежде всегда возвещала
Потоками пламя возврат Сатаны,
Все долы и скаты кругом озаряя. —
На бурных крылах, через горную пропасть,
К пылающей бездне летел Софоил.
Окрестности темные вдруг озарились,
Пылая пожаром огней разноцветных, —
И каждый увидел, в мерцанье далеком.
Сидевшего злобно, властителя ада.
Поспешно стекались все жители бездны,
Сильнейшие быстро спешили к нему,
Чтоб сесть на ступенях подземного трона...
Тебе все доступно, о муза Сиона,
Ты видишь свободно всю адскую пропасть,
Как видишь и светлый Божественный образ,
Когда наказанье он грешным дает.
Открой же, о, Муза! теперь, предо мною
Всю адскую бездну; дай голос мне сильный,
Подобный раскатам небесных громов,
Чтоб мог я, как буря , о ней возвестить.
Является первый дух Адрамелех, —
То дух ненавистный , лукавый и злобный, —
Дух более хитрый, чем сам Сатана.
В душе развращенной немолчно кипели
И зависть, и злоба к властителю ада
За то, что тот первый поднялся к восстанью,
Которое он так задумал давно.
Когда, для защиты подземного царства,
Придумает что-нибудь сам Сатана, —
И к общему делу тот дух равнодушен —
Он делает все для себя одного.
Он думает тысячи-тысяч столетий
О том, чтоб властителем сделаться ада,
Когда возбудит Сатану против Бога
Он снова к ужасной неравной войне.
Иль если удастся ему удалить
На век Сатану в беспредельность миров;
Но если ж и это ему не удастся, —
Он думает силой его победить...
Об этом задумал тогда еще дух,
Когда отложились от Бога они,
И сброшены были Им в адскую пропасть.
Тогда он последний явился. как воин,
С собою влача две доски золотые,
Как будто свои боевые доспехи.
Те доски пылали ужасным огнем
И голос его точно гром загремел,
И эхом по темному царству разнесся:
— Зачем вы , о, Боги! так быстро бежите?
Должны вы торжественно, гордо входить
В пространное царство бессмертья и славы.
Мы смело свободу свою отстояли!
Пока вас преследовал Бог и Мессия
И с ними небесные силы все Их,
Ударами новых громов вас карая,
Спокойно вошел я в Святая-Святых
И там я увидел таблицы судеб;
Читал в них великую будущность нашу...
Сбирайтесь подземного царства жильцы,
Чтоб вместе небесную хартию видеть:
Один из бессмертных, которыми ныне,
Как будто рабами, владеет Егова,
Постигнет, что сам он всесилен как Бог,
И небо оставит с друзьями своими.
Найдет себе царство в пространстве безбрежном,
И будет сначала он там с отвращеньем,
Как сам Мироздатель, изгнавший его,
Был некогда , там, одинокий и скучный,
Пока до созданья миров обнимал Один
Он, весь хаос Его окружавший.
(На то есть священная воля моя,
Так сам Иегова о том говорил).
Но дух тот, восставший, пусть вступит без страха
В подземное царство и вечную тьму.
Со временем пропасть изменится эта,
В прекраснейший мир превратится она.
И сам Сатана воссоздаст этот мир.
Но примет он план тому новому миру
От рук моих сильных, близ трона небес.
Один Я объемлю миров беспредельность,
Пространство безбрежное с их Божествами,
Моим, совершеннейшим миром и высшим.
Напрасно так Адрамелех говорил, —
Ему не поверили жители ада,
Но Бог сам услышал порочного голос:
— Тот грешник погибший, сказал Всемогущий,
Был также свидетелем славы Моей! —
И быстро суд Божий над ним совершился:
Из мертвого моря , с ужаснейшим гулом,
Пылавшая глыба из волн поднялася
И рухнулась в мутные волны назад...
Окрестности грохотом все огласились...
Та глыба низвергла вдруг Адрамелеха
В пучину кипящую гибельных вод,
Где страшная ночь продолжалась семь суток.
Лежал все то время в пучине погибший,
Но после воздвигнул он храм Божеству,
Куда золотые те доски судеб
Со страхом, как жрец, на алтарь возложил.
Хоть лжи той старинной не верил никто,
Однако приверженцы Адрамелеха —
Льстецы, как невольники в храм приходили.
Когда в нем присутствовал Адрамелех,
Они небылицам его поклонялись.
Когда ж его не было в храме том мрачном,
Смеялись с бесстыдством, смотря на таблицы... —
Явился теперь, по призыву герольда,
Из храма и с тайною злобою сел
На троне он, рядом с самим Сатаною.
Затем появился воинственный дух
С высоких вулканов, свирепый Молох.
Крутые вулканы — жилище свое —
Он цепью громадною гор окружил,
Чтоб ими себя и весь ад защищать,
Когда Громовержец в их царство сойдет, —
Егову он именем тем называет.
И часто, когда над пылающим морем,
Мерцая в тумане, день мрачный восходит, —
Все жители пропасти видят Молоха,
Стоящего с злобой на горных вершинах.
Он горы на горы кругом громоздит,
Задумчиво, в тучах угрюмо стоит
Над страшными сводами бездны подземной,
И тучами теми над адом гремит,
И вторит далекое эхо в ущельях...
Неистовый гром оглушителен, страшен...
Из сумрака бездны подземной своей,
Изгнанники неба все слышат его.
С стремительной силой, шумя, с своих гор
Пришел он к подземному трону теперь,
И трепетно воина все избегают.
Тяжелой и мрачною броней своею,
Подобно громовым раскатам, гремит, —
Пред ним потрясаются адские горы,
За ним разрушаются, падая, скалы...
Явился и мрачный потом Белиил,
Покинув леса и долины свои,
Где дух тот печальный живет одиноко.
Напрасно он трудится, бедствуя вечно,
Желая проклятья страну изменить
В мир лучший, подобный тем чудным мирам,
Которые дивно так созданы Богом.
О, Вечный! Ты смотришь с величья небес
С улыбкой глубокой, когда он стремится
Порывами бури ужасной привлечь
К источникам мрачным, бессильной рукою,
Роскошного Запада тихую свежесть.
Сердито там буря ревет, неумолчно,
Как вечная кара Всесильного Бога.
В стране безобразной и вечно туманной
На крыльях губительных носятся ветры.
Бесплодной и мертвой пустыней лежат
Обрывы над страшной, разрушенной бездной.
Был бешеной думой томим Белиил
При мысли о чудной весне беспрерывной,
Которая, будто бы светлый Архангел,
Улыбкой небесную сень озаряет.
О, как бы желал Белиил оживить
Весной благотворною мрачные долы, —
Но пусты, печальны лежат перед ним,
Покрытые ночью глубокою, нивы.
Когда появился к подземному тропу,
С тоскою, из темных лесов, Белиил,
Пылал к Всемогущему Богу он мщеньем
За то, что из райских прекрасных долин,
Был сброшен он Им в эту темную бездну,
И с каждым протекшим столетьем грозил,
Страшнее ту бездну Господь сотворить.
И ты, обитатель пучин водяных,
Увидел тревожный возврат Сатаны.
Дух вечно витающий в мертвых водах,
Ты вышел, Могог, из шумящих стремнин.
Как горы, вздымалось свирепое море,
Когда он тяжелой стопой рассекал
Кипящие волны тех гибельных вод...
Безумно Могог проклинает Творца
С минуты изгнанья мятежников падших
Из сени небесной; звучат безобразно
Проклятья Могога над бездною адской.
Проклятья те дико ревут над водами,
Ужасно всю пропасть собой оглашая.
Он, мщением вечным томимый, желал бы
Водами морскими весь ад потопить.
На почву сухую ступил он теперь,
В обрыв целый берег с горами обрушив.
Все главные духи подземного царства
Толпой собралися вокруг Сатаны;
За ними тянулись, несметным числом,
Подвластные им легионы духов.
Катились, как волны всемирного моря,
Волна за волной, разбиваясь о камни
Подножья высокой прибрежной горы, —
Так к трону изгнанники неба стекались.
Их тысячи тысяч к нему собралось.
Идут, воспевая свои злодеянья;
Но стыд и позор им готовится вечный...
Божественным громом разбитые арфы
Нестройными звуками вторят их песням.
Как плач над усопшим, несутся те звуки,
Неистовства полные визги и крики.
Восторгом неистовым, диким пылая,
Идущих толпой созерцал Сатана
И слышал все адские песни он их.
Встает он с подземного мрачного тропа,
Чтоб видеть собравшихся все легионы.
И видит в толпе отдаленной, внизу,
Он низших духов, отвергающих Бога;
С насмешкою злою на все они смотрят.
Там был и безумный владыка их, Гог, —
Он выше был всех и безумнее всех...
Они утверждают, что в мире все сон,
Игривые грезы лишь пылкой мечты.
Что видели некогда в сени небесной
Они отвергают с бесстыдством и то,
И самую сущность Всесильного Бога,
Который карает и милует грешных;
Что самая жизнь есть обманчивый сон;
Заменит ничтожество тленья ее.
С презрением смотрит на них Сатана:
Хотя ослепленный, — но чувствует он,
Что есть Всемогущий и Вечный Господь!
Поникнув главою, угрюм и безмолвен;
То в мрачную думу стоит погруженный,
То дико на павших глядит Сатана, —
И снова уходит к подземному трону.
Утихло мгновенно все в пропасти ада,
Подобно тому, как на миг затихает
В пустынных горах, перед страшною бурей.
На трон свой высокий он медленно сел,
Тревожимый черной, тяжелою думой.
Уста Сатаны вдруг как буря взревели,
Из них загремели раскаты громов,
И страшно раздался потом его голос:
— Не все ли явились вы, страшные сонмы?
Как некогда все мы томились, страдая
Три дня бесконечных в обители неба,
Ликуйте и слушайте, что вам открою,
Зачем я так долго витал на земле, —
О, духи, вам много узнать предстоит.
А также решенье узнайте мое —
Прославит величие наше оно,
А имя Еговы навек посрамит...
Скорее разрушится адская пропасть,
Скорей Он созданье свое уничтожит,
Которое некогда Сам сотворил
Из хаоса страшного ночи глубокой,
И будет опять одиноко там жить,
Чем силой принудит Себе уступить
Владычество наше над смертными всеми.
Не знали побед над собою мы Бога,
.Так будем всегда непокорны Ему,
Хотя бы он тысячи тысяч послал
Своих Примирителей противу нас;
А если б на землю сошел он Мессией,
То разве не встретил бы гнев мой Его?..
И кто же тот новый, рожденный Егова,
Который и в теле плотском человека
Хранит неизменно Свое Божество?
О ком так глубоко задумались Боги,
Как будто бы снова они обрели
Высокие думы об их Божестве,
Иль вспомнили снова прошедшие битвы?
Родится ль от смертной, подверженной тленью,
Один из Предвечных, чтоб нам облегчить
Победу, когда Он войною придет
На нас, уж отчасти известных Ему?
Возможно ли это, чтоб действуя так,
Он силою мог бы смирить Сатану?
Хоть многие здесь предо мною стоят,
Которые некогда, с страхом невольным,
Бежали в смущенье от взоров Его.
Покинув поспешно загнившия кости
Терзаемых смертных, — они ускользнули:
Стыдитесь вы, трусы, пред этим собраньем!
Все Боги здесь знают о вашем побеге!
Ничтожные! Что вас принудило к бегству?..
Кого называете вы Иисусом,
Тот, верьте, ни вас, ни меня недостоин.
И сын ли Творца Он великой вселенной?
Узнайте же кто он, назвавшийся Богом,
Явившийся гордо в народе Еврейском.
О, радуйтесь Боги, и слушайте все, —
Его я историю вам расскажу:
В народе, живущем кругом Иордана,
Когда-то давно уж пророчество было,
(Гласит так преданье времен отдаленных),
Что должен от племя их выйти Спаситель,
Который избавит народ свой от плена,
Пред всеми народами их возвеличит
И будет их царство сильнее других.
А помните вы, как за несколько лет
Пред этим, явились иные в собранье
И нам возвестили, что видели сами
Они на Фаворе ликующих сонмы.
Как чудно и стройно те Ангелы пели,
И набожно славили все Иисуса.
Внимая их пению, тучи дрожали,
И в пальмовых рощах далекое эхо
Восторженным песням тем вторило громко.
В Окрестностях дальних Фавора звучало
Воспетое имя Его — Иисус.
С горы той торжественно стел Гавриил
И гордо к Еврейке пошел в Назарет.
Как смертный, приветливо ей поклонился,
Ей именем Бога-Отца возвестил,
Что царь от нее Иудейский родится,
И будет защитником царства Давида.
Его Иисусом она назовет —
Так должен быть назван рожденный Сын Божий;
И вечно могущество будет Его,
Царя и владыки сильнейшего всех...
Вестившего голос услышала Дева.
Чему ж вы дивитесь, о, адские Боги?
Иль вас испугало, что слышите Вы?
Я видел и больше того еще сам,
Но все же ничто не смутило меня.
Я нее перед вами открою здесь смело,
Чтоб знали, как дух возвышается мой,
Когда я предвижу опасности миг.
Но можно ль опасностью это назвать,
Что смертный мечтатель, на нашей земле,
Себя называет Всесильным пред нами?..
...Вдруг гром разразился небесный над духом,
И робко кругом посмотрел Сатана,
Но скоро, оправившись, вновь продолжал:
— Рожденье высокое Божья младенца
Я сам ожидал с нетерпеньем и думал:
Мария! о, скоро из недров твоих
На землю Сын вечного Бога придет;
Скорее мгновения ока придет Он
И даже скорей самой мысли Богов,
Когда она адскою злобой пылает.
До неба возвысится быстро Твой Сын.
Теперь покрывает в своем Он величье
Одною стопою все воды морей,
Другою ж стопою всю область земную
И держит в деснице всесильной своей
Луну серебристую, жаркое солнце,
А левой рукою объемлет все звезды.
Он шествует там среди собранных бурь
С миров бесконечных и грозно карает.
Зовет нас Он громко на смертную битву...
Спасайся, беги, Сатана злополучный!
Чтоб громом всесильным не бросил тебя
Тот Вечный, за тысячу тысяч земель,
Где, Им побежденный, ты будешь без жизни
Лежать, искаженный, в пространстве безбрежном.
Так думал я... Слышите ль, адские Боги?
Но он человек, и до этой минуты
Он плачущий, слабый ребенок, как все;
Подобен он детям ничтожного праха,
Которые плачут, едва лишь родятся,
О смертности, Богом назначенной им.
Хотя воспевали рожденье Его
Святые Соборы Архангелов неба, —
Они же так часто приходят на землю,
Чтоб видеть могилы недавно умерших,
Где, некогда, рай охраняли Они,
Где мы основали владычество наше, —
И вновь со слезами родят потом
На небо и гимны святые поют,
Себя утешая... Так было теперь:
Они отлетели, оставив младенца;
Иль лучше сказать, они бросили там,
Во прахе лежащего, Господа Сил.
Поэтому Он от меня ускользнул; —
Вернее, я сам тому быть допустил.
Врага боязливого мог ли я гнать?
Свое я величие тем бы унизил.
Но я не оставил Его там свободным.
Царю и жрецу моему в Вифлееме,
Избраннику Ироду, дал приказанье
Младенцев родившихся всех убивать.
Текущая кровь, исполнителей визг
И всех матерей неутешные слезы,
Стенания страшные трупов убитых, —
И все это, вместе, ко мне возносилось,
Ко мне, как к владыке страданий и бедствий
И было приятной, достойною жертвой.
Не тень ли то Ирода вижу я там?
Откройся пред нами, отверженный грешник.
Не я ли внушил тебе страшную мысль,
Чтоб всех Вифлеемских младенцев избить?
Что может придумать Владыка небес,
Желая созданье свое защитить —
Бессмертные души — от власти моей,
Чтоб их вдохновеньем порочным своим
Не мог ослепить и своих тем владений
Расширить далеко в пространстве миров?
Твой жалобный визг и отчаянный ужас
И вопли невинно убитых тобою,
Которые умерли все, согрешая,
Тебя проклиная, с тобой и Творца, —
Бсе это отрадная жертва тому,
Кто так безусловно владеет тобою.
О, слушайте, Боги! Когда же он умер
Избранник мой Ирод и царь мой, и раб,
Назад из Египта вернулся Младенец.
Провел Он в объятиях матери нежной
Все юные годы, не знаем никем.
Ни светлой отваги порыв благородный,
Ни юности пыл не подвигнул Его
В величии полном себя показать.
О, адские Боги! Ходил Он один
Задумчив но диким морским берегам
Иль часто в пустынных лесах отдаленных
И верно задумывал что-нибудь там,
Чтоб царство подземное наше сгубить,
Иль мужество наше опять испытать
Хотел он, бродя одиноко в пустыне...
И думал не раз я, с собой рассуждая:
Скорее он занят серьезною думой,
Чем видом окрестностей диких, пустынных,
Лесов вековых и роскошных цветов,
Когда Он детьми окружает Себя
И их заставляет Создателя славить,
Который из праха Его сотворил.
Да, много бы время утратить я должен,
Когда бы помочь не хотели мне люди,
Которые в жертву приносят мне души.
Я к небу те души опять посылаю, —
Там ими Эдем населяет Создатель.
Однажды представилось мне, что Он хочет
Значенье и славу Свою показать.
Спустилось на землю величие Божье,
Когда один раз Он пришел к Иордану
В сиянии дивном небесного света.
Я видел глазами бессмертными сам
Величие то на водах Иордана.
То не был обманчивый призрак небесный, —
То было во истину Бога величье,
Подобно тому, как нисходит Оно
С небесного трона, в торжественном блеске
И тихо проходит в рядах Серафимов.
Хотело ль почтить Оно сына земли,
Иль наше внимание лишь возбудить?
Того и теперь я постигнуть не в силах!
Хотя и небесного грома раскаты
Я слышал тогда, содрогаясь невольно, —
Мне слышался голос какой-то в том громе:
„Вот Сын Мой любимый, в нем благость моя!“
— То голос Элоа наверное был.
Иль высших Престолов, меня чтоб смутить...
Но не был то голос Всесильного Бога.
Во мраке глубоком, подземного царства
Страшней надо мною звучал Его голос,
Когда Он нам Сыном Предвечным грозил.
О Сыне том вечном предсказывал также
Бродивший в пустыне угрюмый пророк
И громко на встречу к нему он взывал:
„Вот Агнец Божественный, посланный с неба
Очистить собою грехи все земные.
О, Ты, исходящий от вечности. Вечный,
Ты, бывший задолго еще до меня!
Привет мой Тебе, милосердия полный,
Тобою от блага нисходит к нам благо!
О том возвещал нам закон Моисея.
С Собой Ты приносишь, Помазанник Божий,
Нам правду святую и милость Его! “
Мечтатели так воспевают друг друга
И думы святые себе создают.
Мы слишком ничтожны, бессмертные Боги,
Чтоб скрытые тайны могли мы провидеть
От нас ли Мессию Он думает скрыть
В том образе смертном, который мы часто
Караем тяжелой и страшною смертью?
И скрыть ли Мессию, Владыку небес,
Так грозно восставшего противу лас,
Пока не достигли мы новых миров?
О ком же пророк ослепленный мечтает?
Он сам представляет себя Божеством,
Хотя Он создание праха, как все.
Он часто заснувших больных пробуждает
И их воскрешает, считая за мертвых...
Но в этом начало деяний Его,
А высшие после дела совершатся.
Он думает род человека избавить
От смерти и страшных их всех прегрешений,
С которыми люди, со дня их рожденья,
Сближаются тесно и в них возрастают.
Они возбуждают людей против Бога
И против неволи священного долга,
В котором, их совести внутренний голос
Напрасно стремится порой удержать.
Людей искупить Он мечтает от смерти, —
От смерти, подвластной одним только нам.
И вас Он искупит, отжившие души,
Которых, с минуты создания мира,
Сбирал я, как волны с всемирного моря,
Как звезд легионы, иль сонмы певцов,
Творца воспевающих вечно и робко.
Искупит из пропасти ада Он всех,
Терзаемых вечным мучением здесь,
Томимых в огне безнадежностью вечной, —
И вас Он стремится избавить от смерти.
И будем тогда мы, забывшие Бога,
Пред новым Божественным тем человеком
Валяться во прахе, подобно рабам...
К чему нас принудить не мог Саваоф
Громами всесильными, то совершит
Он в области смертной рукой безоружной!
Вставай же, отважный! И сам себя прежде
От смерти и бедствий её защити,
А после уж мертвых людей воскрешай!
Он должен погибнуть и смертью погибнуть,
Царя, Сатаны победитель могучий!
И пусть всемогущею волей Своею,
Тогда он от смерти избавит Себя.
Безжизненный труп Твой я брошу в могилу,
Где смерти дыханье Тебя исказит,
Где ночь постоянная мраком глубоким
Глаза без возврата Твои ослепит.
Смотри же! тихонько тогда я шепну,
Как там воскресают умершие люди!
Умершему слуху для звуков скажу я:
Послушай, как чудно все поле шумит,
Воскресшие ходят по нем мертвецы!..
Когда же оставит душа Его тело
И к нам она в ад обратится, быть может,
Чтоб нас непокорных и смерть победить,
— Ей голосом грома тогда я воскликну:
Спеши ты отсюда, из темного царства;
Ты здесь оковала бессмертных Богов!
Спеши! Пред тобою отворятся сами
Торжественно двери подземного ада.
Здесь хором хвалебным тебя прославляют
Отжившие души и адские боги,
Тебя воспевает вся адская бездна.
Скорее пусть землю теперь Иегова,
А с нею Его и людей вознесет
К себе, в беспредельность небесного мира,
Пока восседаю я здесь; как Властитель, —
Иль я то исполню, что словом могучим
Давно предназначив, премудро решил я!
Клянусь я, как Бог и страданий, и смерти,
Клянусь вам грядущею вечностью Бога —
Умрет Он и бренный тогда Его прах
По светлой дороге подземного ада
Развею пред взорами Вечного я...
Узнайте ж мой план и решенье мое!
Так мстит Сатана! — торжествуя сказал он
И грозно взревела вся адская пропасть!!..
Сидел в отдаленных гробницах Спаситель, —
Там с шумом слова Сатаны пронеслися...
К ногам Иисуса листок подкатился.
Червяк уже мертвый висел на листке...
Господь Всемогущий его оживил, —
Тебе ж Сатана, всеобъемлющим взором,
Как кару, послал Он презренье Свое...
И быстро над павшими суд совершился...
Вся бездна подземная вдруг потряслася,
Покрыла глубокая ночь Сатану...
И с ужасом смотрят все адские духи,
Но ада владыки не видят они.
Как будто сраженные громом небесным,
Подобно гранитным скалам онемели
Мятежные жители пропасти адской...
Внизу, подле трона, задумчив, угрюм,
Поникнув печально челом, одиноко
Сидел Серафим Абдиил-Аббадонна.
Он думал о будущем грозном своем,
В душе содрогаясь невольно от страха.
Пред ним проносилось, как будто в тумане,
Минувшее все, пережитое им.
На мрачном и грустном челе Серафима
Тоски безнадежной лежала печати;
Пред взором его, истомленным печалью,
Носились, как тени, за муками муки, —
Сливалися с вечностью эти виденья.
Припомнил теперь он блаженное время.
Когда еще чист был, невинен душою
И другом великого был Абдиила,
И как, в день восстанья, великое дело
Свершил пред линем он Создателя мира,
Мятежников бросив, решился остаться
Один; непреклонно опять возвратился
Под кров милосердный Всесильного Бога
И с тем Серафимом, великим душою,
Казалось, избегнул врага Иеговы.
Но в пламенной вдруг колеснице своей
За ними, как вихрь, Сатана возвратился,
И голос его, будто звук трубы бранной,
Все полчище грозно к себе призывал.
Все адские духи его обольстили,
Он ими, как бурею, был увлечен.
Напрасно летел за ним друг его милый,
И взором сердитым, но полным любви,
Хотел его снова к Творцу обратить.
Увы! Но безумной мечтой увлеченный,
Мечтой, что он равен Всесильному Богу,
Летел Аббадонна все дальше и дальше,
И взоров он друга понять уж не мог.:.
Пришел, как в тумане, потом к Сатане..
С тоскою глубокой, в себя погруженный,
Событье то страшное он вспоминал.
Припомнил блаженную юность. — то утро,
Когда был он создан для жизни небесной —
Предвечный их всех сотворил в одно время
Едва были созданы сонмы бессмертных,
С небесным восторгом, они, меж собою,
Беседу отрадную дружно вели:
— О, кто же мы, светлые все Серафимы?
— Откуда блаженный? — Давно ли ты создан?
— Ты видел ли прежде меня, Серафим мой?
О, точно ль живем мы? — Какою же жизнью?
— Меня обними ты, божественный друг мой,
Открой мне заветный думы свои.
...Как после спустилося, из дали светлой
Величие Бога, их всех осеняя.
И видят кругом себя там Серафимы
Несчетное воинство силы небесной.
Сребристое облако подняло всех их
К величию высшему Господа сил.
Увидев величие то пред собою,
Познали они в нем Зиждителя мира.
Той думою мучился дух Аббадонна,
Из глаз его горькия слезы лилися.
Так с гор Вифлеемских потоками кровь
Струилась, когда убивали младенцев...
Он с ужасом слушал рассказ Сатаны, —
Не вытерпел — встал, чтобы с ним говорить,
Но прежде три раза глубоко вздохнул.
Так в битве кровавой два брата, не знавши,
Сражают друг друга, потом узнают —
Когда упадают с предсмертным хрипеньем
И вздох сожаленья их грудь надрывает...
Но скоро оправившись, начал он так:
— Хотя ненавидим я буду собраньем,
Но мало заботится дух мой об этом;
Не в силах молчать я, скажу перед всеми, —
Чтоб карой ужасною Вечного Суд
Здесь также меня самого не постигнул.
Как он над тобой, Сатана, разразился.
Тебя ненавижу я всею душою,
Ужасный и гибельный дух Сатана!
Отвлек ты бессмертного духа, меня
На веки от мощной десницы Творца.
Пусть требует в том Всемогущий отчета,
Погибший, отверженный дух от тебя
За все эти страшные, вечные муки.
Здесь, в пропасти адской, средь ночи глубокой,
Среди всего сонма бессмертных духов,
Тобой соблазненные грозно восстанут...
Их стоны и вопли, как гром, раздадутся,
Как волны свирепые Мертвого моря,
Бушуя, их голос взревет на тебя...
Не буду сообщником с грешником вечным —
Отступник! — не буду участвовать я
С тобою в решении гнусном твоем,
Чтоб смерти предать Искупителя мира!
О, против Кого говорил ты, проклятый!
Не против Того ли, пред кем ты трепещешь,
Пред чьим Всемогуществом сам сознаешь
Свое все ничтожество, с ужасом робким?
А ежели смертным потомкам Адама
Творец-Вседержитель пошлет искупленье
От смерти и ада, — не ты ль помешаешь
Божественной воле Его совершиться?
Не ты ли, погибший, задумал убить
Священное тело Мессии и Бога?
Ты будто не знаешь Его Сатана?
Иль мало карали Всесильного громы
Тебя, непокорный, отверженный дух?
Еще ль на челе твоем мало следов
Осталось от гневного грома небес?
Ужели не в силах Он будет, Всесильный,
Себя защитить от коварства ничтожных?
О, мы, увлекавшие род человека
К погибели вечной и смерти ужасной, —
(Но горе мне — сам я виновен был в этом)
Осмелимся ль снова восстать мы теперь
На их Искупителя, Бога, Мессию?
И можем ли Сына Его — Громовержца —
Погибшие, жалкие, смерти предать?
Хотим ли. блаженные некогда духи,
Прервать ко спасенью грядущему пить,
Навек у себя тем возможность отнять
К смягчению страшных и вечных терзаний?!
Мы все здесь страдаем с тобой, Сатана,
В ужаснейших муках томимся все вечно,
А ты это место проклятья и мрака
Бесстыдно и ложно пред всеми же нами
Зовешь своим царством могучим и славным.
Так точно ты ложно теперь торжествуешь,
С позором и срамом назад возвратившись
От Бога и данного людям Мессии...
Ужасен от злобы сидел Сатана
И грозно внимал Серафима словам. .
Он бросить скалою хотел в Аббадонну,
Но в гневе бессильном, повисла назад,
Как бы пораженная громом, рука.
Трясясь весь от гнева, сверкая глазами,
Три раза в душе Сатана содрогнулся,
Три раза безумно, свирепо взглянул
В лице Аббадонны — но быстро затих...
В величии строгом, стоял Серафим,
Печальный, спокойный, без злобы, пред ним..
Вдруг враг Божества, Сатаны и людей,
Встал Адрамелех и со злобой сказал:
— Тебе я отвечу громами и бурей,
О, ты, ослабевший от ужаса трус!
Пусть грозы и бури тебе отвечают!
Как смел оскорблять ты здесь высших Богов?
Дерзнет ли из мрака возвысить кто голос
Из низших духов и восстать против нас,
Иль дерзко меня с Сатаной оскорбить?
О, ежели будешь терзаться ты, низкий, —
Своими ж мечтами ты мучиться будешь.
Беги, малодушный, из области мрака,
Где царствуют Боги подземного ада;
Исчезни в пустыне и пусть там Всесильный
Создаст тебе новое царство страданья,
Где будешь внимать ты раскаянья стонам
И там ты получишь достойно бессмертье!
Исчезни презренный! Умри же там раб,
Склонив перед небом с покорностью взоры.
О, ты, среди неба восставший на Бога,
Считая Всесильного равным себе,
Создатель грядущих миров бесконечных!
Пойдем, о, могучий! Пойдем, Сатана!
О, пусть предприятия наши покажут
Весь ужас могущества нашей руки.
Пусть видят все адские, низшие духи, —
Могущество то ослепит их внезапно
И быстро сразит непокорных, как громом.
Откройтесь теперь предо мной лабиринты,
Вы, полные гибельной хитрости скрытой;
Хранится в вас верная, страшная смерть
И нет из вас нити, ведущей к исходу;
Оттуда никто не избавит Его...
Но е ели хитрости нашей избегнет,
Наставленный разумом, Он, Божества,
Тогда, перед нами сразят Его грозы,
Подобные страшной, великой грозе той,
Которою Иова мы погубили,
Любимца Его — Вседержителя Бога, —
У неба отняв его чистую душу.
Земля, трепещи перед нами, идем мы
Одеты, как бронею, смертью и адом,
И горе восставшему там против нас,
В великой той области нашего мира!..
Окончил свирепый так Адрамелех
И буйно собрание все поднялося.
Восторженно ринулись все к Сатане.
Под мощной стопою ликующих духов
Тряслась и стонала подземная пропасть,
Как бы разрушались и падали горы.
Шумели с неистовством там голоса,
Победою близкой гордясь, все кричали.
С востока на запад гремели их крики;
Ревело, как буря, собрание ада.
Предать оно жаждало смерти Мессию:
С момента создания Богом вселенной
Не видела вечность такого деянья.
Его совершители, Дух Сатана
И Адрамелех, вдруг, покинули трон.
В тот миг, когда буйно неслись по ступеням,
Неистовой злобой и мщеньем пылая,
Звенели подземного трона ступени,
Готовые рушиться в прах под стопой их,
Трещали, гремели; как скалы гранита,
Разбитые, рушатся в страшную пропасть.
Все ринулись буйно, толпою мятежной.
Далеко неслись их безумные клики.
Сопутствуя их до исхода из бездны.
За ними, с поникшим челом, в отдаленье,
Шел тихо, задумчиво, дух Аббадонна.
Он думал избегнуть сообщества дерзких
В том деле неслыханном, или погибнуть...
Вот, с этою думой подходит изгнанник
Ко входу, где Ангелы были на страже.
О! что испытал ты в тот миг, Аббадона,
Когда Абдиила увидел ты там?
Со вздохом глубоким закрыл он лице
И долго стоял в нерешимости грустной.
Хотел бы в подземную пропасть вернуться,
Желал подойти бы и к прежнему другу;
Иль думал умчаться в безвестную даль...
Так долго стоял он, в печальном раздумья,
Не зная, что делать и что предпринять!
Потом, вдруг, решился ко входу идти:
Болезненно сжалось в груди его сердце
И жгучие слезы из глаз покатились,
И скрыли от взоров небесную стражу.
Жестоко страдал в этот миг Аббадониа,
И трепет ужасный, неведомый смертным,
Потряс в нем все кости, когда проходил он.
А друг его юности, страж Абдиил,
Восторженно созданный мир созерцал —
Творение Господа, мощной десницы Того,
Кому верен остался Архангел.
Заметить не мог Аббадонну в тот миг он.
Как дивный луч солнца, блеснувший впервые,
Иль первое утро весны первобытной,
Собой озарившее все мирозданье, —
Блистателен, дивен так был Абдиил.
Но блеск лучезарный его недоступен
Глазам Аббадонны, печального духа,
И он отлетел одинокий, печальный
В безвестную даль, где тоскливо взывал:
— Ужель разлучиться со мною навеки
Ты хочешь мой светлый собрат, Абдиил?
Оставить с тоскою меня, одиноким??
О, плачьте, вы, дети небесного света, —
Не будет любить меня вновь Абдиил.
Почтите слезой состраданья меня, —
Навеки я с другом моим разлучен.
Увяньте, иссохните светлые сени,
Где мы с ним, в беседе о Боге и дружбе,
Так часто блаженные дни проводили...
Умолкните дивно журчащие воды
Потоков Эдема, где крепко и нежно
Обнявши друг друга, небесною песнью
Хвалили мы славу Предвечного Бога...
Он умер навек для меня, мной любимый!..
О, адская бездна, жилище мое!
О, ты, всех терзаний жестоких начало!
Ты, вечного мрака глубокая ночь! —
Оплачьте со мной вы потерю мою!
Пусть вопли ночные, с холмов твоих страшных,
Далеко, печально несутся в пространстве,
В тот миг, когда Бог устрашает мой дух!
Теперь я утратил надежду на все —
Он умер, собрат мой, навек для меня!!..
Болезненно, грустно стонал так один он,
Поникнув главою близ входа в миры.
Его устрашало сиянье и громы,
Несущихся мимо него Орионов.
Томимый столетья тоской неумолчной.
В себя погруженный, терзаемый думой,
Не видел он дивного строя миров, —
Теперь перед ними стоял в созерцанье
И тихо с собой рассуждал так изгнанник:
— Осмелюсь ли снова проникнуть туда,
Чрез вход благодатный, к мирам Всеблагого,
Покинув навеки то царство проклятья?
Зачем не могу я опять залететь
В отчизну прекрасную, к светлым мирам?
Бесчисленны солнца — вы, дети вселенной!
Но не был ли я уже в миг тот великий,
Когда вас Создатель из хаоса вызвал
И дал вам сияния блеск лучезарный?
О, не был ли, в миг тот, прекрасней я вас,
Когда вы всесильной рукою Творца
Рассеяны были в пространстве безбрежном?
Я лучшей блистал красотою в то время
Чем вы, лучезарные Божьи созданья.
Теперь же, стою я отверженный, мрачный,
Как ужас великого, дивного мира.
Проклятию преданный, жалкий изгнанник!
Великое небо! О небо родное!
От страха невольно в душе содрогаюсь,
Впервые величье твое созерцая!
В тебе я утратил блаженство свое,
Восстал против Вечного там я, безумец!
О, ты, благодати покой бесконечный!
Блаженная юность обители светлой,
О, где ж ты, сообщница мирных долин?
Судья мой оставил в душе утомленной
Одно удивленье и грустное чувство,
Когда вспоминать о тебе я осмелюсь.
Тож тяжкое чувство при виде вселенной...
О, если б, валяясь во прахе, я смел
Создателя имя святое призвать!
Я с радостью б нежное имя Отца,
Которым когда-то Его называл,
Тогда уступил бы им, жителям света.
О Ты. правосудный Судья всего мира!
Теперь и молить Тебя даже не смею,
Чтоб Ты одним взглядом меня осенил —
Меня, истомленного в бездне подземной
Тоской неумолчной и мрачною думой.
Отчаянье дикое! О, продолжай ты
Терзанья и муки свои совершать.
Как стал я ничтожен и как злополучен!
Увы! Но я мог бы не быть таковым!..
Тебя проклинаю я, день первобытный,
С минуты той первой, когда загорелся
Ты там, от пределов востока сияя,
Услышав Создателя мощное: «Б у д и».
Тебя проклинаю я, первое утро,
Тот миг, как бессмертные громко взывали:
«И ты также создан, собрат наш небесный!»
Зачем Ты, о вечность, тот день сотворила —
Тот день, бесконечных терзаний начало?
Но если уж быть суждено ему было —
Зачем же не быть ему мрачным, печальным,
Как Богом проклятая, вечная ночь,
Которая грозною бурей и смертью.
Кругом себя «се поражает нещадно?
Зачем не подобен тот день первобытный
Той ночи, всему сотворенному чуждой, —
Где видно одно лишь проклятие Божье?
Но, против Кого возроптал ты, погибший,
Среди всего дивного Божья созданья?
Обрушьтесь скорее вы, солнца и звезды,
И скройте меня вы от гневного взора Того,
Кто, с предвечного трона небес,
Меня устрашает карающим взглядом —
Как вечный мой враг и судья непреклонный.
О Ты, неизменный в своем правосудьи!
Ужели нет в вечности целой Твоей
Надежды и в будущем мне ко спасенью?
Божественный мой Судия! О, Отец!
Создатель мой! Бог мой!.. Безумец!!! я снова,
Томимый отчаяньем, смел называть
Его — оскорбленного мной Иегову —
Дерзнул называть именами святыми,
Которых не может отверженный грешник,
Не смеет помыслить ко век произнесть,
Без помощи высшей Спасителя мира!
Я слышу, как гром всемогущий Его
Ужасно гремит в беспредельном пространстве —
Сразит меня быстро божественный гром тот...
Отсюда умчусь я скорей — но, куда же?
Куда полечу я? Где ж скрыться могу???
Сказал — и стремительно бросился дальше
В пространство безбрежное дальних миров,
И там, отуманенный страхом невольным,
Бессмысленно смотрит в ужасную глубь.
— Ужасен Ты в гневе Своем, о, Всесильный,
И страшны, о, Боже, Твои все решенья!
Пошли мне огонь свой, подземная бездна,
Чтоб адского духа спалил тот огонь!
Но смерти напрасно просил Аббадонна —
Огонь разрушитель на зов не являлся.
Он вновь отвернулся от пропасти темной,
К мирам снова тихо полет свой направил.
Томимый тоскою, стоял он над солнцем
И с горестью глубь созерцал мирозданья.
Вращались там звезды, сияя огнями,
И к этому морю огней разноцветных,
Блуждая, планета внезапно коснулась:
Казалось, последний настал её час,
Она уж дымилась и тлела... И к ней-то
С отчаяньем ринулся дух Аббадонна,
Желая погибнуть с ней вместе на веки...
— Рассеялась быстро планета, как дым,
И с нею погибнуть не мог Аббадонна...
Все той же тоскою томимый, упал он...
Так падают быстро громадные горы,
Когда потрясаются недра земные:
Мгновенно нет признака гор величавых.
Меж тем с Сатаною дух Адрамелех
Все ближе и ближе к земле подходили
И были безмолвны и сумрачны оба.
Тревожим был каждый из них своей думой.
Вдруг Адрамелех в отдаленье увидел
Во мраке, спокойно лежащую землю.
И так, наконец, предо мною она.
Подумал он, тихо с собой рассуждая,
И дума за думой, как волны морские,
В коварной его голове закипели.
О, точно, тот мир предо мною теперь,
Которым я буду владеть без раздела,
Как вечного зла торжествующий Бог,
Когда Сатану удалить мне удастся,
Иль Бога, создавшего все, победить.
Пред всеми тогда я себя возвеличу.
Зачем же лишь землю одну я желаю?
К чему оставлять и другие миры,
Которые столько столетий живут
В блаженном покое, в пространстве небесном.
На каждой планете я смерть водворю,
До самых пределов, где царствует Вечный.
Тогда вся природа могилою будет
И будут сыны её все предо мною,
Во прахе склоняся, лежать униженно.
В то время один я торжественно буду
Владыкой иль здесь, или там восседать.
Природа, но воле моей, превратится
В могилу потом беспредельную вся,
И смехом своим оглашая пространство,
Я стану заглядывать, полный восторга,
В могилу ту страшную, полную тленья,
И если захочет Предвечный тогда, —
Пусть Он, над всемирной гробницею, вновь
Создаст для того и миры и созданья,
Чтоб смертью их снова я мог погубить.
И я, от планеты к планете летая,
Как прежде, везде соблазнять и всех буду,
С собой разрушенье и смерть приносить.
Таков ты могучий, о, Адрамелех!
О, если б тебе, наконец, удалося
Придумать, как адских духов убивать, —
Тогда бы погиб чрез тебя Сатана
И был бы тобой он в ничто обращен.
Пока ты под властью его состоишь
Не можешь исполнить ты страшного дела,
Которое было б достойно тебя.
Дух мощный и страшный поземного ада,
Вселяющий думы те Адрамелеху,
Придумай ты смерть для бессмертных Богов,
Тебя заклинаю, ты их умертви, —
Иль сам, дух, погибни, когда ты бессилен,
И власти высокой достигнуть не можешь.
Давно я стремлюсь и все мысли мои
К тому, чтобы всех их собрать и, как Боги,
Должны они выдумать смерть и — погибнуть.
Настала теперь роковая минута,
Я целую вечность о ней лишь мечтал.
Теперь же опять пробудился Всесильный
И к нам посылает Спасителя мира,
Чтоб царство, давно покоренное нами,
Отняв, покорить Своей воле Всесильной.
Пора мне исполнить решенье свое.
И ежели дух Сатана не ошибся —
Настала минута исполнить его.
Что тот человек — величайший пророк
И больший из всех появлявшихся в свете
С минуты создания Богом Адама
И Он есть Мессия, обещанный людям, —
В том дух Сатана обмануться не мог.
Победа над Ним возвеличит меня
Пред всеми Богами подземного царства
И даст мне владычество адского трона.
Деяния большие может свершить
Великая сила божественной воли
Твоей, о бессмертный дух, Адрамелех;
Но ежели прежде убью Сатану я,
Тогда исполнение большого дела,
Как раб совершить сам обязан я буду.
Пусть первый же будет Тот мной побежден,
Достигну владычества я чрез него
Над всеми Богами подземного царства.
Хотя будет трудно тебе, Сатана,
Священное тело Мессии убить,
Но это исполнить, как меньшее дело, —
Тебе уступаю, пока еще жив ты;
А сам я убью Его душу потом,
Ее погублю, уничтожу, наверно, —
Развей же усердно ты прах Его смертный...
В намерениях дерзости полных и черных
Погряз его дух; он томим был желаньем.
Грядущее знающий Бог Всемогущий
Те замыслы слышал, но — грозно молчал.
Волнуем глубокою, черною думой,
Измученный замыслом Адрамелех
Стоял незаметный на облаке черном.
Горело чело его будто в огне.
Лежала кругом его темная ночь.
Он слышал, как в мраке той ночи глухой,
Земля волновалась, шумела под ним.
Тот шум пробудил вдруг мятежного духа
И вызвал его из томительной думы.
Теперь к Сатане обратился он снова,
И быстро направились оба они
К горе Элеонской, где был Иисус
В беседе священной с друзьями Своими.
С горы смертоносная так колесница
Несется в долину и давит нежданно,
Спокойно стоящего там полководца
И армию воинов смелых его, —
Так Адрамелех с Сатаной появились
К горе Элеонской, где был Искупитель.
Над лесом кедровым едва загорелся,
Чертой золотою, денницы луч первый —
Проснулся Мессия. Его созерцали
Из солнца отжившие души отцов.
Там первенцев души — Адама и Евы —
Небесными песнями славили утро
И стройно и звучно их песни лилися:
«О день благодатный! Ты лучший из дней!
Ты будешь отныне для нас торжеством,
И чтить тебя будут все больше других;
Румяный восход твой и тихий закат
Приветствовать станут отжившие души
И все Серафимы, и неба все силы.
Лишь землю ты утром своим озаришь,
По небу твой свет пронесут орионы;
Как отблеск румяной зари долетит
До трона величия Божья твой луч.
В одежде торжественной встретим тебя,
Тебе Аллилуйя будем мы петь.
Утешил ты взоры печальные наши,
Мессию и Господа нам показав
В Его унижении в мире земном.
Прекраснейший ты из потомков Адама,
Мессия, Ты Бог и — плотской человек!
О, как отразилось в лице Твоем светлом
Подобие Бога во всей красоте.
О Ты, нам Мессию родившая Дева!
Блаженна ты будь и во веки свята;
Блаженнее Евы, праматери смертпых.
О, Евы бесчисленны смертные дети,
Но также бесчисленны их прегрешенья. —
Твой Сын же, о Дева, Один у Тебя,
Один и божественный Он человек.
Невинен и праведен Он лишь, Мессия!
Один Он, Тобою рожденный, Сын Вечный,
Никем Он не создан, как создано все!
Смотрю я с любовью блуждающим взором
На землю, тебя же не вижу, о рай мой!
Суд Божий изрек над тобой приговор:
И воды потопа тебя поглотили;
Проклятие Бога над всем тяготеет.
Тенистые, мощные где твои кедры,
Которые некогда Бог насадил?
Густая и мягкая зелень твоя,
Добра первобытного тихий приют?
Ни бури, ни грозы тебя не щадили,
Ни гибельной смерти карающий дух!
О, будь же ты раем моим — Вифлеем,
Где Дева Мария Его родила,
Ласкала, как сына, к груди прижимая.
Давидов источник, где я создана
Творцом, и впервые увидела мир.
Ты хижина, где, как младенец, в пеленках,
Он плакал и к матери тихо ласкался, —
Мне будь первобытной невинности кровом.
О, если б Тебя родила я, Мессия
В Эдеме и после моих преступлений,
Тебя родила бы Божественный Сын.
С Тобою пришла б я к Судье всего мира,
Туда, где Он был, где под Ним весь Эдем
Разверзся широкою, страшной могилой,
Где древо познанья шумело так грозно,
И гул его шума проклятьем звучал,
Как гром надо мной Вседержителя Бога.
Где пала я жертвою гибельной смерти, —
Туда я пришла б со слезами к Нему,
С Тобою, младенец мой сын, на руках,
Прижала бы к сердцу Тебя и сказала:
— Не гневайся, Господи, — Вечный Отец!
Не гневайся — мною Мессия рожден.
Ты вечен, Ты свят, поклоненья достоин!
Божественный Сын Твой от века рожден.
Ты дал Ему образ божественный Свой,
Чтоб род мой, оплаканный мной, искупить.
О, видел сам Бог мои горькие слезы,
И вы, Серафимы, их видя, считали,
Отжившие души потомков моих,
И вы, мои дети, их также считали!
О, если бы Ты не явился, Мессия,
Печальным казался б мне вечный покой мой,
И только Твоим милосердьем небесным,
И в самом страдании я научилась
Блаженство и радость спасения видеть.
Союза предвечного Ты Основатель!
Облекся ты в плоть человека теперь,
И принял, Великий Ты, смертного образ.
Ходатай! Сам Бог Ты и Ты ж человек!
Услыши молитву усердную нашу,
Священную жертву свою соверши —
Ее ты предпринял за нас добровольно,
И к смертным на землю сойти Ты решился.
О Ты, Искупитель! Судья всего мира!
Решился очистить Ты мир от греха, -
Погибшую землю Собой обновить.
Ее обнови Ты, О Боже! скорее,
Отчизну Твою и всех грешных людей,
И вновь возвращайся к небесному трону».
Так пела праматерь погибших людей.
Из сводов лучистого храма, в пространстве
Далеко неслась ее звучная песня ;
Той песни в долине внимал Иисус.
Кругом Его тихо, как будто в пустыне.
О будущем в думу он был погружен.
Предвестьем пророческим Вечного голос
Над миром земным в тишине раздавался,
И слушал тот голос Мессия, моляся.
Спускался с Масличной горы Иисус.
Среди ее стройные пальмы стояли;
Они возвышались над горной вершиной,
И облако светлое их осеняло,
Как будто бы утренним легким туманом.
Под ними Архангела встретил Мессия,
То был Иоанна небесный хранитель,
Его Рафаилом зовут в небесах.
Вокруг него веяли тихие ветры,
Они доносили к Спасителю голос,
Которого слышать не могут созданья.
— Приблизься бесплотный ко мне Рафаил,
Сказал ему, кротко взирая, Мессия,
И следуй за мною, незримый никем.
Скажи мне, как ночь ты всю эту хранил,
Избранника нашего чистую душу?
И думы какие, подобно твоим,
Носились над спящим, скажи Рафаил,
И где мой любимец теперь Иоанн?
— Его охранял я, - сказал Серафим, -
Как мы охраняем избранников первых.
Ходатай над духом его вдохновенным
Носилися тихо виденья святые,
Ему о Тебе говорили они.
О, если б ты спящим увидел его,
В Тот миг, как во сне Твой Божественный образ
Являлся отрадным виденьем ему, —
Как утра весеннего луч благотворный,
Уста осеняла святая улыбка.
Витая в пространных долинах Эдема,
Адама видал Серафим Твой, о, Боже!
И образ прекрасный праматери Евы
В том виде, как мыслью высокой Творца,
Возникнув пред ним, появились из праха,
Едва сотворенными, первые люди.
Но был их прекрасней, во сне своем тихом,
Божественный Твой ученик. Иоанн.
Он спит еще там, среди мрачных гробниц,
Где муж одержимый, стеная, лежит
И страшный, и бледный, как будто мертвец.
Костями стучит он, терзаясь жестоко.
Когда б Иоанна Ты видел, Спаситель: —
Смотря на больного в раздумье печальном,
Сочувствует с грустью он мукам больного
И сердце на части в груди его рвется.
Не мог я там более быть, о, Спаситель!
В глазах моих скорби слеза навернулась
И чувство страданья, лишь сродное духам,
Которых Ты вечными создал Господь,
Проникло болезненно в сердце мое».
И, тихо склонившись, умолк Рафаил.
Божественный — поднял Свой взор к небесам:
— Услыши, Отец мой Всесильный, Меня!
Настала минута суда Твоего —
И пусть совершается жертва святая,
И силы небес, торжествуя, ликуют;
Пусть рушится с воплем вся адская пропасть, —
Погибнет униженный враг человека!
Сказал и к гробницам пошел Искупитель.
Гробницы те были в средине горы
Иссечены в камнях разрушенных скал.
Их вход сторожили леса вековые
И путника взорам тот вход недоступен.
Когда уже полдень, роскошно сияя,
Горит над божественным градом, в тот миг
Туда лишь сомнительный свет долетает.
Там холодом веет и мрака густого
Рассеять не может мерцающий свет.
Лежал одержимый там Зама несчастный.
(На миг лишь оставил его Сатана,
Чтоб после сильнее терзанья начать).
Близ тела истлевшего сына, отец
Лежал изнуренный, а подле него
Усердно молился другой его сын
За душу давно уж умершего брата,
Которого, некогда, нежная мать,
Рыдая, к больному отцу поднесла,
Но с злобою адскою вдруг Сатана
Младенца рукою отца умертвил, —
Так страшно свершилось событие это.
— Отец мой! младенец Бенони вскричал,
И быстро от Матери вырвался он,
И бросился прямо в объятья к отцу.
О, милый отец! Обними же меня,
И крепко схватил он ручонкой своею
Отцовскую руку и к сердцу прижал.
Отец его обнял, всем телом дрожа,
И нежно малютка отца целовал,
И кротко, как агнец, ему улыбался,
Воркуя, как голубь, смотрел ему в очи;
Но вдруг одержимый, костлявой рукою,
Малютку схватил и об камень скалы
Ударил так сильно, что брызнул лишь мозг,
И с тихим хрипеньем душа отлетела,
Чиста и невинна в неведомый мир.
С тех нор неутешный горюет отец.
Теперь он близ милого праха лежит,
Рукой полумертвой хватаясь за камни
Холодной гробницы, где тлеют останки.
— О, сын мой, Бенони! Мой милый Бенони!
Взывает отец, и горячия слезы
Из глаз потухающих льются на камни.
В то время Спаситель спускался с горы.
Увидел идущего к ним Иисуса,
Вольного отца другой сын, Иоил, —
С восторгом малютка отцу говорит:
— Взгляни, о отец мой, к гробницам подходит
Великий и славный пророк, Иисус.
Со злобою слову ребенка внимает,
Глазами сверкая из щели гробниц,
Скрывавшийся в камнях дух тьмы, Сатана.
До этой минуты терзал он больного
Лишь издали, медленно, духом своим;
Теперь же, тревожимый близостью Бога,
С неистовой злобою бросился к Заму.
Несчастный поднялся и в муках жестоких,
Стеная, без чувства на землю упал.
Бороться не в силах была уже с смертью
Душа потрясенная муками в нем.
Желая избегнуть терзаний врага,
Бросался на скалы он точно безумный.
И здесь пред божественным взором Твоим,
С неистовой злобой хотел Сатана
Больного страдальца об камни разбить.
Но Ты уже был тут. Твое милосердье
Носило на крыльях могучих своих
Забытую тварь и спасало от смерти.
И враг человека, озлобленный дух,
Страшась приближенья идущего Бога,
С бессильною злобой затих, содрогаясь.
На Зама целительный взор устремил
Спаситель и сила божественной жизни
К больному от взоров Его исходила.
Душою познал одержимый страдалец
Того, Кто избавил его от мучений.
В лице полумертвом и бледном больного
Опять оживились черты человека.
Он плакал и к небу без слов он взывал;
Хотел говорить, но восторгом объятый,
Лишь что-то несвязно и тихо лепечет.
Боится страданий, но полон надежд,
Он страстно к Спасителю руки простер;
Глаза были полны слезами блаженства,
Когда Искупителя лик созерцал он.
Так точно мудрец, погруженный в себя,
Томится сомненьем о будущей жизни,
Колеблется верить он в самую вечность,
Но мысль, что разрушиться должен он в прах
Страшит, потрясая рассудок его.
И вечных законов Создателя мира
Не может ум слабый его разгадать.
Когда же вдруг в сердце проникнет надежда, —
Исчезнет сомненье; он верит в блаженство,
Которое Богом обещано нам.
Тогда он доверчиво смотрит на небо.
Как бы в благодарность за то, что он сердцем
Прочувствовав, понял глубокую тайну.
Он весел, — легко на душе его стало.
Так понял и Зама присутствие Бога,
Почувствовав близость Его всей душою.
Потом к Сатане обратился Мессия
И голосом мощным и грозным спросил:
— Дух гибельный, кто ты? Порочный и злобный,
Кто дал тебе смелость при мне так терзать
Людей, к искупленью назначенных Богом?
Глухое рыканье ответило злобно:
— Я сам Сатана и подземного мира
Я царь, и владыка духов непокорных,
Которых круг действий обширней и выше
Небесных певцов, — Серафимов бессмертных.
Когда Твоя слава, о смертный пророк,
Достигла подземного, адского трона, —
Оставил я трон и пустился на землю.
Как вихрь прилетел я, могучий и грозный,
Чтоб взором бессмертным своим Тебя видеть —
Ты должен гордиться явленьем моим...
Что́ должен придти Ты, как мира Спаситель —
Давно о том слухи небес возвещали.
Но ты человек, — Ты пророк-Боговидец,
Подобный пророкам подверженным смерти,
А мне одному лишь подвластна та смерть.
Поэтому знать не заботился я,
Что́ там совершали бессмертные все.
Но здесь я терзаю любимцев Твоих,
Чтоб праздным не быть; это видишь ты Сам.
Смотри же, как страшны созданья мои —
Предсмертные тени, на этом лице.
Теперь понесусь я к подземному царству
И след моей гибельной, мощной стопы,
Как грозное смерти дыханье, промчится.
Там будут пустыней и воды и суша,
Где я разрушительным вихрем промчусь.
Весь ад, торжествуя, пусть видит тогда
Владыку подземного царства во мне.
Но если ты хочешь творить что-нибудь, —
Твори же теперь, иль я снова здесь буду,
Чтоб царство могучее тьмы защищать!...
Умри же при мне ты, забытая тварь!
Сказал он и бросился злобно к больному, —
Но тайная сила Спасителя мира,
Как гром, поразила порыв Сатаны...
Так сила Всесильного Бога-Отца
Нисходит в миры пред падением их.
И ринулся в бездну подземную дух...
Но воды и сушу забыл превратить
Он мощной стопою своею в пустыни.
Спустился меж тем со скалы одержимый.
Так царь Ассирийский бежал от Евфрата,
Когда его светлый хранитель отвлек
Оттуда священным советом своим
И вновь небеса показал он ему.
Остался в душе его вечным страх Божий.
Его не рассеяли грозы Синая,
Ни даже и шумные воды Евфрата
Изгладить из сердца его не могли
Священного страха, вселенного Богом,
И царь Ассирийский в стенах Вавилона,
Смиренно лежал и на небо смотрел,
Моляся во прахе Предвечному Богу.
Сошел так больной к Искупителю мира
И пал со слезами к ногам Божества.
Осмелюсь ли, грешный, идти за Тобою,
Божественный муж? Освяти мою жизнь,
Которую Ты мне сейчас возвратил,
И будет чиста и безгрешна она
С Тобою, Божественный, праведный муж.
Валяясь во прахе больной говорил
И страстно к Спасителю руки вздымал.
Господь Искупитель взглянул на него
И, с чувством любви, ему кротко сказал:
— Не следуй за мною! Замедли: но после,
Когда все сойдутся на лобное место,
Тогда ты увидишь глазами своими
Надежду и радость пророков святых, —
Надежду, которую ждал Авраам.
Пока говорил Искупитель с больным,
Усердно просил Иоил Иоанна
С невинною, детскою кротостью, тихо:
Веди меня, милый, к пророку Господню.
О, пусть Он, Великий, услышит меня...
Тебе Он доступен и ты Его знаешь.
Наперсник Спасителя, тронутый просьбой,
Подводит младенца к Спасителю мира:
— Скажи, отчего же с Тобою, Великий,
Ни я, ни отец мой не можем идти? —
Печально невинный малютка спросил.
Зачем же Ты здесь остаешься так долго,
Где стынет от страха вся кровь в моих жилах,
Когда я на мертвые кости смотрю?
Пойдем же домой, о, святой человек,
Куда возвращается снова отец мой.
Служить Тебе будет с покорностью там
Моя одинокая, добрая мать.
Мы будем Тебя угощать молоком,
Душистого меду Тебе подадим
И лучшие фрукты найдешь Ты у нас.
Там много пасется овец на лугах, —
Их мягкою шерстью Тебя мы прикроем.
Когда ж возвратится к нам знойное лето, —
Тебя провожу я в прохладную тень,
Под зелень густую высоких деревьев,
В мой собственный сад, подаренный отцом...
Бенони, мой милый! О, брат мой Бенони!
Тебя оставляю в могиле я здесь...
Со мною цветов поливать ты не будешь
И бегать в минуты вечерней прохлады...
Будить ты не будешь меня поцелуем,
Когда зарумянится в небе день новый,
Когда полетят из гнезда утром птички,
Встречая восход восхитительной песней.
Взгляни же сюда, о, Великий пророк,
Здесь брат мой, Бенони, в могиле лежит...
Мессия с участьем взглянул на малютку
И с чувством глубоким сказал Иоанну:
— Утри ты малютки горячия слезы, —
Его нахожу я и чище и выше,
Чем много людей, уже виденных мною».
И долго потом с Иоанном Мессия
Беседовал тихо, его поучая,
Когда на гробницах остались они.
В тот миг Сатана через Мертвое море
Несется, окутанный облаком смрада...
Пронесся уже Иосафата долиной,
Достигнув туманной вершины Кармеля, —
С Кармеля же, далее к небу пустился.
Блуждая в пространстве, дух злобой кипел,
Созданья Творца своего созерцая :
Великую цепь, беспредельных миров,
Где было все близко, знакомо ему
Когда-то, — за тысячи тысяч веков, —
Когда Громовержец его сотворил
В сиянии чудном лучей неземных...
Хотя и теперь он дышал еще ими,
Но образ его изменился с тех пор,
И чужд он зфирному блеску небес, —
Угрюм стал он, мрачен и полон разврата..
Кометы и звезды проходят там мимо,
В величии дивном и стройном своем,
Но мрачного духа не видят они.
И стал ему страшен их блеск лучезарный.
Несется он быстро из области света
И жаждет достигнуть подземного ада.
К нему направляя свой бурный полет,
Стремительно к низшему миру спустился:
Пред ним беспредельно тянулись пространства
Не видит конца, ни начала дух падший, —
То мрачных миров отдаленная область,
Которою правит один Сатана.
Отсюда он, издали, видит мерцанье, —
То луч умирающий высших светил;
Из сферы он светлой едва долетал,
Чрез даль беспредельную темной пустыня,
Но ада оттуда дух видеть не мог.
Во тьме, отдаленной, его поместил,
От мира и светлых духов, Вседержитель, —
Вдали от Себя и от целой Вселенной.
Наш мир же так блинок Создателю-Богу...
Поэтому быть не могло к нему близко
То место проклятья и вечных мучений.
Ужасным то царство Господь сотворил, —
Для гибели вечной и казни последней...
В три бурные ночи Он создал его,
И лик свой навек от него отвратил.
У входа той бездны стояли на страже
Два Ангела, — точно два воина мощных, —
На то была воля Создателя мира.
Тем Ангелам дал Он священную силу
И мрачное место проклятья велел
Им вечно в границах его содержать,
Чтоб дух — возмутитель расширить не мог
Владений губительных, страшных своих,
Не мог чтобы вида прекрасной природы
Своим приближением он исказить.
И там, где могучий их взор сторожит
Ворота зияющей пропасти ада, —
Там путь пролегает блестящий,
Как будто два слившихся вместе ручья.
Как светлые волны, сверкает тот путь,
Ведущий в пространство безбрежного неба
И к верху, — в миры, сотворенные Богом.
Божественный путь этот луч озаряет,
Приносит он радости Ангелам света
Из высшего мира небесных красот.
Пронесся тем светлым путем Сатана
И мрачен, и злобен, в подземную пропасть.
Промчался в воротах он в смрадном тумане
И сел на высокий проклятия трон...
Все страшно, темно там кругом его было...
Незримый, на троне сидел Сатана.
Один Софоил лишь как ада Герольд
Увидел туман, поднимавшийся к верху
По черным ступеням подземного трона,
И духу, стоявшему подле, сказал:
— Вернулся ли снова в подземное царство
Властитель могучий, наш царь Сатана?
И что предвещает туман этот мрачный,
И к адскому трону возврат его тайный?
Не тем ли возвратом нам Бог угрожал?..
В то время, как ада Герольд говорил,
От темного трона, где был Сатана,
Рассеялась всюду глубокая тьма.
Отверженный злобно кругом посмотрел, —
И быстро понесся подвластный Герольд
К вершине горы, постоянно пылавшей,
Которая прежде всегда возвещала
Потоками пламя возврат Сатаны,
Все долы и скаты кругом озаряя. —
На бурных крылах, через горную пропасть,
К пылающей бездне летел Софоил.
Окрестности темные вдруг озарились,
Пылая пожаром огней разноцветных, —
И каждый увидел, в мерцанье далеком.
Сидевшего злобно, властителя ада.
Поспешно стекались все жители бездны,
Сильнейшие быстро спешили к нему,
Чтоб сесть на ступенях подземного трона...
Тебе все доступно, о муза Сиона,
Ты видишь свободно всю адскую пропасть,
Как видишь и светлый Божественный образ,
Когда наказанье он грешным дает.
Открой же, о, Муза! теперь, предо мною
Всю адскую бездну; дай голос мне сильный,
Подобный раскатам небесных громов,
Чтоб мог я, как буря , о ней возвестить.
Является первый дух Адрамелех, —
То дух ненавистный , лукавый и злобный, —
Дух более хитрый, чем сам Сатана.
В душе развращенной немолчно кипели
И зависть, и злоба к властителю ада
За то, что тот первый поднялся к восстанью,
Которое он так задумал давно.
Когда, для защиты подземного царства,
Придумает что-нибудь сам Сатана, —
И к общему делу тот дух равнодушен —
Он делает все для себя одного.
Он думает тысячи-тысяч столетий
О том, чтоб властителем сделаться ада,
Когда возбудит Сатану против Бога
Он снова к ужасной неравной войне.
Иль если удастся ему удалить
На век Сатану в беспредельность миров;
Но если ж и это ему не удастся, —
Он думает силой его победить...
Об этом задумал тогда еще дух,
Когда отложились от Бога они,
И сброшены были Им в адскую пропасть.
Тогда он последний явился. как воин,
С собою влача две доски золотые,
Как будто свои боевые доспехи.
Те доски пылали ужасным огнем
И голос его точно гром загремел,
И эхом по темному царству разнесся:
— Зачем вы , о, Боги! так быстро бежите?
Должны вы торжественно, гордо входить
В пространное царство бессмертья и славы.
Мы смело свободу свою отстояли!
Пока вас преследовал Бог и Мессия
И с ними небесные силы все Их,
Ударами новых громов вас карая,
Спокойно вошел я в Святая-Святых
И там я увидел таблицы судеб;
Читал в них великую будущность нашу...
Сбирайтесь подземного царства жильцы,
Чтоб вместе небесную хартию видеть:
Один из бессмертных, которыми ныне,
Как будто рабами, владеет Егова,
Постигнет, что сам он всесилен как Бог,
И небо оставит с друзьями своими.
Найдет себе царство в пространстве безбрежном,
И будет сначала он там с отвращеньем,
Как сам Мироздатель, изгнавший его,
Был некогда , там, одинокий и скучный,
Пока до созданья миров обнимал Один
Он, весь хаос Его окружавший.
(На то есть священная воля моя,
Так сам Иегова о том говорил).
Но дух тот, восставший, пусть вступит без страха
В подземное царство и вечную тьму.
Со временем пропасть изменится эта,
В прекраснейший мир превратится она.
И сам Сатана воссоздаст этот мир.
Но примет он план тому новому миру
От рук моих сильных, близ трона небес.
Один Я объемлю миров беспредельность,
Пространство безбрежное с их Божествами,
Моим, совершеннейшим миром и высшим.
Напрасно так Адрамелех говорил, —
Ему не поверили жители ада,
Но Бог сам услышал порочного голос:
— Тот грешник погибший, сказал Всемогущий,
Был также свидетелем славы Моей! —
И быстро суд Божий над ним совершился:
Из мертвого моря , с ужаснейшим гулом,
Пылавшая глыба из волн поднялася
И рухнулась в мутные волны назад...
Окрестности грохотом все огласились...
Та глыба низвергла вдруг Адрамелеха
В пучину кипящую гибельных вод,
Где страшная ночь продолжалась семь суток.
Лежал все то время в пучине погибший,
Но после воздвигнул он храм Божеству,
Куда золотые те доски судеб
Со страхом, как жрец, на алтарь возложил.
Хоть лжи той старинной не верил никто,
Однако приверженцы Адрамелеха —
Льстецы, как невольники в храм приходили.
Когда в нем присутствовал Адрамелех,
Они небылицам его поклонялись.
Когда ж его не было в храме том мрачном,
Смеялись с бесстыдством, смотря на таблицы... —
Явился теперь, по призыву герольда,
Из храма и с тайною злобою сел
На троне он, рядом с самим Сатаною.
Затем появился воинственный дух
С высоких вулканов, свирепый Молох.
Крутые вулканы — жилище свое —
Он цепью громадною гор окружил,
Чтоб ими себя и весь ад защищать,
Когда Громовержец в их царство сойдет, —
Егову он именем тем называет.
И часто, когда над пылающим морем,
Мерцая в тумане, день мрачный восходит, —
Все жители пропасти видят Молоха,
Стоящего с злобой на горных вершинах.
Он горы на горы кругом громоздит,
Задумчиво, в тучах угрюмо стоит
Над страшными сводами бездны подземной,
И тучами теми над адом гремит,
И вторит далекое эхо в ущельях...
Неистовый гром оглушителен, страшен...
Из сумрака бездны подземной своей,
Изгнанники неба все слышат его.
С стремительной силой, шумя, с своих гор
Пришел он к подземному трону теперь,
И трепетно воина все избегают.
Тяжелой и мрачною броней своею,
Подобно громовым раскатам, гремит, —
Пред ним потрясаются адские горы,
За ним разрушаются, падая, скалы...
Явился и мрачный потом Белиил,
Покинув леса и долины свои,
Где дух тот печальный живет одиноко.
Напрасно он трудится, бедствуя вечно,
Желая проклятья страну изменить
В мир лучший, подобный тем чудным мирам,
Которые дивно так созданы Богом.
О, Вечный! Ты смотришь с величья небес
С улыбкой глубокой, когда он стремится
Порывами бури ужасной привлечь
К источникам мрачным, бессильной рукою,
Роскошного Запада тихую свежесть.
Сердито там буря ревет, неумолчно,
Как вечная кара Всесильного Бога.
В стране безобразной и вечно туманной
На крыльях губительных носятся ветры.
Бесплодной и мертвой пустыней лежат
Обрывы над страшной, разрушенной бездной.
Был бешеной думой томим Белиил
При мысли о чудной весне беспрерывной,
Которая, будто бы светлый Архангел,
Улыбкой небесную сень озаряет.
О, как бы желал Белиил оживить
Весной благотворною мрачные долы, —
Но пусты, печальны лежат перед ним,
Покрытые ночью глубокою, нивы.
Когда появился к подземному тропу,
С тоскою, из темных лесов, Белиил,
Пылал к Всемогущему Богу он мщеньем
За то, что из райских прекрасных долин,
Был сброшен он Им в эту темную бездну,
И с каждым протекшим столетьем грозил,
Страшнее ту бездну Господь сотворить.
И ты, обитатель пучин водяных,
Увидел тревожный возврат Сатаны.
Дух вечно витающий в мертвых водах,
Ты вышел, Могог, из шумящих стремнин.
Как горы, вздымалось свирепое море,
Когда он тяжелой стопой рассекал
Кипящие волны тех гибельных вод...
Безумно Могог проклинает Творца
С минуты изгнанья мятежников падших
Из сени небесной; звучат безобразно
Проклятья Могога над бездною адской.
Проклятья те дико ревут над водами,
Ужасно всю пропасть собой оглашая.
Он, мщением вечным томимый, желал бы
Водами морскими весь ад потопить.
На почву сухую ступил он теперь,
В обрыв целый берег с горами обрушив.
Все главные духи подземного царства
Толпой собралися вокруг Сатаны;
За ними тянулись, несметным числом,
Подвластные им легионы духов.
Катились, как волны всемирного моря,
Волна за волной, разбиваясь о камни
Подножья высокой прибрежной горы, —
Так к трону изгнанники неба стекались.
Их тысячи тысяч к нему собралось.
Идут, воспевая свои злодеянья;
Но стыд и позор им готовится вечный...
Божественным громом разбитые арфы
Нестройными звуками вторят их песням.
Как плач над усопшим, несутся те звуки,
Неистовства полные визги и крики.
Восторгом неистовым, диким пылая,
Идущих толпой созерцал Сатана
И слышал все адские песни он их.
Встает он с подземного мрачного тропа,
Чтоб видеть собравшихся все легионы.
И видит в толпе отдаленной, внизу,
Он низших духов, отвергающих Бога;
С насмешкою злою на все они смотрят.
Там был и безумный владыка их, Гог, —
Он выше был всех и безумнее всех...
Они утверждают, что в мире все сон,
Игривые грезы лишь пылкой мечты.
Что видели некогда в сени небесной
Они отвергают с бесстыдством и то,
И самую сущность Всесильного Бога,
Который карает и милует грешных;
Что самая жизнь есть обманчивый сон;
Заменит ничтожество тленья ее.
С презрением смотрит на них Сатана:
Хотя ослепленный, — но чувствует он,
Что есть Всемогущий и Вечный Господь!
Поникнув главою, угрюм и безмолвен;
То в мрачную думу стоит погруженный,
То дико на павших глядит Сатана, —
И снова уходит к подземному трону.
Утихло мгновенно все в пропасти ада,
Подобно тому, как на миг затихает
В пустынных горах, перед страшною бурей.
На трон свой высокий он медленно сел,
Тревожимый черной, тяжелою думой.
Уста Сатаны вдруг как буря взревели,
Из них загремели раскаты громов,
И страшно раздался потом его голос:
— Не все ли явились вы, страшные сонмы?
Как некогда все мы томились, страдая
Три дня бесконечных в обители неба,
Ликуйте и слушайте, что вам открою,
Зачем я так долго витал на земле, —
О, духи, вам много узнать предстоит.
А также решенье узнайте мое —
Прославит величие наше оно,
А имя Еговы навек посрамит...
Скорее разрушится адская пропасть,
Скорей Он созданье свое уничтожит,
Которое некогда Сам сотворил
Из хаоса страшного ночи глубокой,
И будет опять одиноко там жить,
Чем силой принудит Себе уступить
Владычество наше над смертными всеми.
Не знали побед над собою мы Бога,
.Так будем всегда непокорны Ему,
Хотя бы он тысячи тысяч послал
Своих Примирителей противу нас;
А если б на землю сошел он Мессией,
То разве не встретил бы гнев мой Его?..
И кто же тот новый, рожденный Егова,
Который и в теле плотском человека
Хранит неизменно Свое Божество?
О ком так глубоко задумались Боги,
Как будто бы снова они обрели
Высокие думы об их Божестве,
Иль вспомнили снова прошедшие битвы?
Родится ль от смертной, подверженной тленью,
Один из Предвечных, чтоб нам облегчить
Победу, когда Он войною придет
На нас, уж отчасти известных Ему?
Возможно ли это, чтоб действуя так,
Он силою мог бы смирить Сатану?
Хоть многие здесь предо мною стоят,
Которые некогда, с страхом невольным,
Бежали в смущенье от взоров Его.
Покинув поспешно загнившия кости
Терзаемых смертных, — они ускользнули:
Стыдитесь вы, трусы, пред этим собраньем!
Все Боги здесь знают о вашем побеге!
Ничтожные! Что вас принудило к бегству?..
Кого называете вы Иисусом,
Тот, верьте, ни вас, ни меня недостоин.
И сын ли Творца Он великой вселенной?
Узнайте же кто он, назвавшийся Богом,
Явившийся гордо в народе Еврейском.
О, радуйтесь Боги, и слушайте все, —
Его я историю вам расскажу:
В народе, живущем кругом Иордана,
Когда-то давно уж пророчество было,
(Гласит так преданье времен отдаленных),
Что должен от племя их выйти Спаситель,
Который избавит народ свой от плена,
Пред всеми народами их возвеличит
И будет их царство сильнее других.
А помните вы, как за несколько лет
Пред этим, явились иные в собранье
И нам возвестили, что видели сами
Они на Фаворе ликующих сонмы.
Как чудно и стройно те Ангелы пели,
И набожно славили все Иисуса.
Внимая их пению, тучи дрожали,
И в пальмовых рощах далекое эхо
Восторженным песням тем вторило громко.
В Окрестностях дальних Фавора звучало
Воспетое имя Его — Иисус.
С горы той торжественно стел Гавриил
И гордо к Еврейке пошел в Назарет.
Как смертный, приветливо ей поклонился,
Ей именем Бога-Отца возвестил,
Что царь от нее Иудейский родится,
И будет защитником царства Давида.
Его Иисусом она назовет —
Так должен быть назван рожденный Сын Божий;
И вечно могущество будет Его,
Царя и владыки сильнейшего всех...
Вестившего голос услышала Дева.
Чему ж вы дивитесь, о, адские Боги?
Иль вас испугало, что слышите Вы?
Я видел и больше того еще сам,
Но все же ничто не смутило меня.
Я нее перед вами открою здесь смело,
Чтоб знали, как дух возвышается мой,
Когда я предвижу опасности миг.
Но можно ль опасностью это назвать,
Что смертный мечтатель, на нашей земле,
Себя называет Всесильным пред нами?..
...Вдруг гром разразился небесный над духом,
И робко кругом посмотрел Сатана,
Но скоро, оправившись, вновь продолжал:
— Рожденье высокое Божья младенца
Я сам ожидал с нетерпеньем и думал:
Мария! о, скоро из недров твоих
На землю Сын вечного Бога придет;
Скорее мгновения ока придет Он
И даже скорей самой мысли Богов,
Когда она адскою злобой пылает.
До неба возвысится быстро Твой Сын.
Теперь покрывает в своем Он величье
Одною стопою все воды морей,
Другою ж стопою всю область земную
И держит в деснице всесильной своей
Луну серебристую, жаркое солнце,
А левой рукою объемлет все звезды.
Он шествует там среди собранных бурь
С миров бесконечных и грозно карает.
Зовет нас Он громко на смертную битву...
Спасайся, беги, Сатана злополучный!
Чтоб громом всесильным не бросил тебя
Тот Вечный, за тысячу тысяч земель,
Где, Им побежденный, ты будешь без жизни
Лежать, искаженный, в пространстве безбрежном.
Так думал я... Слышите ль, адские Боги?
Но он человек, и до этой минуты
Он плачущий, слабый ребенок, как все;
Подобен он детям ничтожного праха,
Которые плачут, едва лишь родятся,
О смертности, Богом назначенной им.
Хотя воспевали рожденье Его
Святые Соборы Архангелов неба, —
Они же так часто приходят на землю,
Чтоб видеть могилы недавно умерших,
Где, некогда, рай охраняли Они,
Где мы основали владычество наше, —
И вновь со слезами родят потом
На небо и гимны святые поют,
Себя утешая... Так было теперь:
Они отлетели, оставив младенца;
Иль лучше сказать, они бросили там,
Во прахе лежащего, Господа Сил.
Поэтому Он от меня ускользнул; —
Вернее, я сам тому быть допустил.
Врага боязливого мог ли я гнать?
Свое я величие тем бы унизил.
Но я не оставил Его там свободным.
Царю и жрецу моему в Вифлееме,
Избраннику Ироду, дал приказанье
Младенцев родившихся всех убивать.
Текущая кровь, исполнителей визг
И всех матерей неутешные слезы,
Стенания страшные трупов убитых, —
И все это, вместе, ко мне возносилось,
Ко мне, как к владыке страданий и бедствий
И было приятной, достойною жертвой.
Не тень ли то Ирода вижу я там?
Откройся пред нами, отверженный грешник.
Не я ли внушил тебе страшную мысль,
Чтоб всех Вифлеемских младенцев избить?
Что может придумать Владыка небес,
Желая созданье свое защитить —
Бессмертные души — от власти моей,
Чтоб их вдохновеньем порочным своим
Не мог ослепить и своих тем владений
Расширить далеко в пространстве миров?
Твой жалобный визг и отчаянный ужас
И вопли невинно убитых тобою,
Которые умерли все, согрешая,
Тебя проклиная, с тобой и Творца, —
Бсе это отрадная жертва тому,
Кто так безусловно владеет тобою.
О, слушайте, Боги! Когда же он умер
Избранник мой Ирод и царь мой, и раб,
Назад из Египта вернулся Младенец.
Провел Он в объятиях матери нежной
Все юные годы, не знаем никем.
Ни светлой отваги порыв благородный,
Ни юности пыл не подвигнул Его
В величии полном себя показать.
О, адские Боги! Ходил Он один
Задумчив но диким морским берегам
Иль часто в пустынных лесах отдаленных
И верно задумывал что-нибудь там,
Чтоб царство подземное наше сгубить,
Иль мужество наше опять испытать
Хотел он, бродя одиноко в пустыне...
И думал не раз я, с собой рассуждая:
Скорее он занят серьезною думой,
Чем видом окрестностей диких, пустынных,
Лесов вековых и роскошных цветов,
Когда Он детьми окружает Себя
И их заставляет Создателя славить,
Который из праха Его сотворил.
Да, много бы время утратить я должен,
Когда бы помочь не хотели мне люди,
Которые в жертву приносят мне души.
Я к небу те души опять посылаю, —
Там ими Эдем населяет Создатель.
Однажды представилось мне, что Он хочет
Значенье и славу Свою показать.
Спустилось на землю величие Божье,
Когда один раз Он пришел к Иордану
В сиянии дивном небесного света.
Я видел глазами бессмертными сам
Величие то на водах Иордана.
То не был обманчивый призрак небесный, —
То было во истину Бога величье,
Подобно тому, как нисходит Оно
С небесного трона, в торжественном блеске
И тихо проходит в рядах Серафимов.
Хотело ль почтить Оно сына земли,
Иль наше внимание лишь возбудить?
Того и теперь я постигнуть не в силах!
Хотя и небесного грома раскаты
Я слышал тогда, содрогаясь невольно, —
Мне слышался голос какой-то в том громе:
„Вот Сын Мой любимый, в нем благость моя!“
— То голос Элоа наверное был.
Иль высших Престолов, меня чтоб смутить...
Но не был то голос Всесильного Бога.
Во мраке глубоком, подземного царства
Страшней надо мною звучал Его голос,
Когда Он нам Сыном Предвечным грозил.
О Сыне том вечном предсказывал также
Бродивший в пустыне угрюмый пророк
И громко на встречу к нему он взывал:
„Вот Агнец Божественный, посланный с неба
Очистить собою грехи все земные.
О, Ты, исходящий от вечности. Вечный,
Ты, бывший задолго еще до меня!
Привет мой Тебе, милосердия полный,
Тобою от блага нисходит к нам благо!
О том возвещал нам закон Моисея.
С Собой Ты приносишь, Помазанник Божий,
Нам правду святую и милость Его! “
Мечтатели так воспевают друг друга
И думы святые себе создают.
Мы слишком ничтожны, бессмертные Боги,
Чтоб скрытые тайны могли мы провидеть
От нас ли Мессию Он думает скрыть
В том образе смертном, который мы часто
Караем тяжелой и страшною смертью?
И скрыть ли Мессию, Владыку небес,
Так грозно восставшего противу лас,
Пока не достигли мы новых миров?
О ком же пророк ослепленный мечтает?
Он сам представляет себя Божеством,
Хотя Он создание праха, как все.
Он часто заснувших больных пробуждает
И их воскрешает, считая за мертвых...
Но в этом начало деяний Его,
А высшие после дела совершатся.
Он думает род человека избавить
От смерти и страшных их всех прегрешений,
С которыми люди, со дня их рожденья,
Сближаются тесно и в них возрастают.
Они возбуждают людей против Бога
И против неволи священного долга,
В котором, их совести внутренний голос
Напрасно стремится порой удержать.
Людей искупить Он мечтает от смерти, —
От смерти, подвластной одним только нам.
И вас Он искупит, отжившие души,
Которых, с минуты создания мира,
Сбирал я, как волны с всемирного моря,
Как звезд легионы, иль сонмы певцов,
Творца воспевающих вечно и робко.
Искупит из пропасти ада Он всех,
Терзаемых вечным мучением здесь,
Томимых в огне безнадежностью вечной, —
И вас Он стремится избавить от смерти.
И будем тогда мы, забывшие Бога,
Пред новым Божественным тем человеком
Валяться во прахе, подобно рабам...
К чему нас принудить не мог Саваоф
Громами всесильными, то совершит
Он в области смертной рукой безоружной!
Вставай же, отважный! И сам себя прежде
От смерти и бедствий её защити,
А после уж мертвых людей воскрешай!
Он должен погибнуть и смертью погибнуть,
Царя, Сатаны победитель могучий!
И пусть всемогущею волей Своею,
Тогда он от смерти избавит Себя.
Безжизненный труп Твой я брошу в могилу,
Где смерти дыханье Тебя исказит,
Где ночь постоянная мраком глубоким
Глаза без возврата Твои ослепит.
Смотри же! тихонько тогда я шепну,
Как там воскресают умершие люди!
Умершему слуху для звуков скажу я:
Послушай, как чудно все поле шумит,
Воскресшие ходят по нем мертвецы!..
Когда же оставит душа Его тело
И к нам она в ад обратится, быть может,
Чтоб нас непокорных и смерть победить,
— Ей голосом грома тогда я воскликну:
Спеши ты отсюда, из темного царства;
Ты здесь оковала бессмертных Богов!
Спеши! Пред тобою отворятся сами
Торжественно двери подземного ада.
Здесь хором хвалебным тебя прославляют
Отжившие души и адские боги,
Тебя воспевает вся адская бездна.
Скорее пусть землю теперь Иегова,
А с нею Его и людей вознесет
К себе, в беспредельность небесного мира,
Пока восседаю я здесь; как Властитель, —
Иль я то исполню, что словом могучим
Давно предназначив, премудро решил я!
Клянусь я, как Бог и страданий, и смерти,
Клянусь вам грядущею вечностью Бога —
Умрет Он и бренный тогда Его прах
По светлой дороге подземного ада
Развею пред взорами Вечного я...
Узнайте ж мой план и решенье мое!
Так мстит Сатана! — торжествуя сказал он
И грозно взревела вся адская пропасть!!..
Сидел в отдаленных гробницах Спаситель, —
Там с шумом слова Сатаны пронеслися...
К ногам Иисуса листок подкатился.
Червяк уже мертвый висел на листке...
Господь Всемогущий его оживил, —
Тебе ж Сатана, всеобъемлющим взором,
Как кару, послал Он презренье Свое...
И быстро над павшими суд совершился...
Вся бездна подземная вдруг потряслася,
Покрыла глубокая ночь Сатану...
И с ужасом смотрят все адские духи,
Но ада владыки не видят они.
Как будто сраженные громом небесным,
Подобно гранитным скалам онемели
Мятежные жители пропасти адской...
Внизу, подле трона, задумчив, угрюм,
Поникнув печально челом, одиноко
Сидел Серафим Абдиил-Аббадонна.
Он думал о будущем грозном своем,
В душе содрогаясь невольно от страха.
Пред ним проносилось, как будто в тумане,
Минувшее все, пережитое им.
На мрачном и грустном челе Серафима
Тоски безнадежной лежала печати;
Пред взором его, истомленным печалью,
Носились, как тени, за муками муки, —
Сливалися с вечностью эти виденья.
Припомнил теперь он блаженное время.
Когда еще чист был, невинен душою
И другом великого был Абдиила,
И как, в день восстанья, великое дело
Свершил пред линем он Создателя мира,
Мятежников бросив, решился остаться
Один; непреклонно опять возвратился
Под кров милосердный Всесильного Бога
И с тем Серафимом, великим душою,
Казалось, избегнул врага Иеговы.
Но в пламенной вдруг колеснице своей
За ними, как вихрь, Сатана возвратился,
И голос его, будто звук трубы бранной,
Все полчище грозно к себе призывал.
Все адские духи его обольстили,
Он ими, как бурею, был увлечен.
Напрасно летел за ним друг его милый,
И взором сердитым, но полным любви,
Хотел его снова к Творцу обратить.
Увы! Но безумной мечтой увлеченный,
Мечтой, что он равен Всесильному Богу,
Летел Аббадонна все дальше и дальше,
И взоров он друга понять уж не мог.:.
Пришел, как в тумане, потом к Сатане..
С тоскою глубокой, в себя погруженный,
Событье то страшное он вспоминал.
Припомнил блаженную юность. — то утро,
Когда был он создан для жизни небесной —
Предвечный их всех сотворил в одно время
Едва были созданы сонмы бессмертных,
С небесным восторгом, они, меж собою,
Беседу отрадную дружно вели:
— О, кто же мы, светлые все Серафимы?
— Откуда блаженный? — Давно ли ты создан?
— Ты видел ли прежде меня, Серафим мой?
О, точно ль живем мы? — Какою же жизнью?
— Меня обними ты, божественный друг мой,
Открой мне заветный думы свои.
...Как после спустилося, из дали светлой
Величие Бога, их всех осеняя.
И видят кругом себя там Серафимы
Несчетное воинство силы небесной.
Сребристое облако подняло всех их
К величию высшему Господа сил.
Увидев величие то пред собою,
Познали они в нем Зиждителя мира.
Той думою мучился дух Аббадонна,
Из глаз его горькия слезы лилися.
Так с гор Вифлеемских потоками кровь
Струилась, когда убивали младенцев...
Он с ужасом слушал рассказ Сатаны, —
Не вытерпел — встал, чтобы с ним говорить,
Но прежде три раза глубоко вздохнул.
Так в битве кровавой два брата, не знавши,
Сражают друг друга, потом узнают —
Когда упадают с предсмертным хрипеньем
И вздох сожаленья их грудь надрывает...
Но скоро оправившись, начал он так:
— Хотя ненавидим я буду собраньем,
Но мало заботится дух мой об этом;
Не в силах молчать я, скажу перед всеми, —
Чтоб карой ужасною Вечного Суд
Здесь также меня самого не постигнул.
Как он над тобой, Сатана, разразился.
Тебя ненавижу я всею душою,
Ужасный и гибельный дух Сатана!
Отвлек ты бессмертного духа, меня
На веки от мощной десницы Творца.
Пусть требует в том Всемогущий отчета,
Погибший, отверженный дух от тебя
За все эти страшные, вечные муки.
Здесь, в пропасти адской, средь ночи глубокой,
Среди всего сонма бессмертных духов,
Тобой соблазненные грозно восстанут...
Их стоны и вопли, как гром, раздадутся,
Как волны свирепые Мертвого моря,
Бушуя, их голос взревет на тебя...
Не буду сообщником с грешником вечным —
Отступник! — не буду участвовать я
С тобою в решении гнусном твоем,
Чтоб смерти предать Искупителя мира!
О, против Кого говорил ты, проклятый!
Не против Того ли, пред кем ты трепещешь,
Пред чьим Всемогуществом сам сознаешь
Свое все ничтожество, с ужасом робким?
А ежели смертным потомкам Адама
Творец-Вседержитель пошлет искупленье
От смерти и ада, — не ты ль помешаешь
Божественной воле Его совершиться?
Не ты ли, погибший, задумал убить
Священное тело Мессии и Бога?
Ты будто не знаешь Его Сатана?
Иль мало карали Всесильного громы
Тебя, непокорный, отверженный дух?
Еще ль на челе твоем мало следов
Осталось от гневного грома небес?
Ужели не в силах Он будет, Всесильный,
Себя защитить от коварства ничтожных?
О, мы, увлекавшие род человека
К погибели вечной и смерти ужасной, —
(Но горе мне — сам я виновен был в этом)
Осмелимся ль снова восстать мы теперь
На их Искупителя, Бога, Мессию?
И можем ли Сына Его — Громовержца —
Погибшие, жалкие, смерти предать?
Хотим ли. блаженные некогда духи,
Прервать ко спасенью грядущему пить,
Навек у себя тем возможность отнять
К смягчению страшных и вечных терзаний?!
Мы все здесь страдаем с тобой, Сатана,
В ужаснейших муках томимся все вечно,
А ты это место проклятья и мрака
Бесстыдно и ложно пред всеми же нами
Зовешь своим царством могучим и славным.
Так точно ты ложно теперь торжествуешь,
С позором и срамом назад возвратившись
От Бога и данного людям Мессии...
Ужасен от злобы сидел Сатана
И грозно внимал Серафима словам. .
Он бросить скалою хотел в Аббадонну,
Но в гневе бессильном, повисла назад,
Как бы пораженная громом, рука.
Трясясь весь от гнева, сверкая глазами,
Три раза в душе Сатана содрогнулся,
Три раза безумно, свирепо взглянул
В лице Аббадонны — но быстро затих...
В величии строгом, стоял Серафим,
Печальный, спокойный, без злобы, пред ним..
Вдруг враг Божества, Сатаны и людей,
Встал Адрамелех и со злобой сказал:
— Тебе я отвечу громами и бурей,
О, ты, ослабевший от ужаса трус!
Пусть грозы и бури тебе отвечают!
Как смел оскорблять ты здесь высших Богов?
Дерзнет ли из мрака возвысить кто голос
Из низших духов и восстать против нас,
Иль дерзко меня с Сатаной оскорбить?
О, ежели будешь терзаться ты, низкий, —
Своими ж мечтами ты мучиться будешь.
Беги, малодушный, из области мрака,
Где царствуют Боги подземного ада;
Исчезни в пустыне и пусть там Всесильный
Создаст тебе новое царство страданья,
Где будешь внимать ты раскаянья стонам
И там ты получишь достойно бессмертье!
Исчезни презренный! Умри же там раб,
Склонив перед небом с покорностью взоры.
О, ты, среди неба восставший на Бога,
Считая Всесильного равным себе,
Создатель грядущих миров бесконечных!
Пойдем, о, могучий! Пойдем, Сатана!
О, пусть предприятия наши покажут
Весь ужас могущества нашей руки.
Пусть видят все адские, низшие духи, —
Могущество то ослепит их внезапно
И быстро сразит непокорных, как громом.
Откройтесь теперь предо мной лабиринты,
Вы, полные гибельной хитрости скрытой;
Хранится в вас верная, страшная смерть
И нет из вас нити, ведущей к исходу;
Оттуда никто не избавит Его...
Но е ели хитрости нашей избегнет,
Наставленный разумом, Он, Божества,
Тогда, перед нами сразят Его грозы,
Подобные страшной, великой грозе той,
Которою Иова мы погубили,
Любимца Его — Вседержителя Бога, —
У неба отняв его чистую душу.
Земля, трепещи перед нами, идем мы
Одеты, как бронею, смертью и адом,
И горе восставшему там против нас,
В великой той области нашего мира!..
Окончил свирепый так Адрамелех
И буйно собрание все поднялося.
Восторженно ринулись все к Сатане.
Под мощной стопою ликующих духов
Тряслась и стонала подземная пропасть,
Как бы разрушались и падали горы.
Шумели с неистовством там голоса,
Победою близкой гордясь, все кричали.
С востока на запад гремели их крики;
Ревело, как буря, собрание ада.
Предать оно жаждало смерти Мессию:
С момента создания Богом вселенной
Не видела вечность такого деянья.
Его совершители, Дух Сатана
И Адрамелех, вдруг, покинули трон.
В тот миг, когда буйно неслись по ступеням,
Неистовой злобой и мщеньем пылая,
Звенели подземного трона ступени,
Готовые рушиться в прах под стопой их,
Трещали, гремели; как скалы гранита,
Разбитые, рушатся в страшную пропасть.
Все ринулись буйно, толпою мятежной.
Далеко неслись их безумные клики.
Сопутствуя их до исхода из бездны.
За ними, с поникшим челом, в отдаленье,
Шел тихо, задумчиво, дух Аббадонна.
Он думал избегнуть сообщества дерзких
В том деле неслыханном, или погибнуть...
Вот, с этою думой подходит изгнанник
Ко входу, где Ангелы были на страже.
О! что испытал ты в тот миг, Аббадона,
Когда Абдиила увидел ты там?
Со вздохом глубоким закрыл он лице
И долго стоял в нерешимости грустной.
Хотел бы в подземную пропасть вернуться,
Желал подойти бы и к прежнему другу;
Иль думал умчаться в безвестную даль...
Так долго стоял он, в печальном раздумья,
Не зная, что делать и что предпринять!
Потом, вдруг, решился ко входу идти:
Болезненно сжалось в груди его сердце
И жгучие слезы из глаз покатились,
И скрыли от взоров небесную стражу.
Жестоко страдал в этот миг Аббадониа,
И трепет ужасный, неведомый смертным,
Потряс в нем все кости, когда проходил он.
А друг его юности, страж Абдиил,
Восторженно созданный мир созерцал —
Творение Господа, мощной десницы Того,
Кому верен остался Архангел.
Заметить не мог Аббадонну в тот миг он.
Как дивный луч солнца, блеснувший впервые,
Иль первое утро весны первобытной,
Собой озарившее все мирозданье, —
Блистателен, дивен так был Абдиил.
Но блеск лучезарный его недоступен
Глазам Аббадонны, печального духа,
И он отлетел одинокий, печальный
В безвестную даль, где тоскливо взывал:
— Ужель разлучиться со мною навеки
Ты хочешь мой светлый собрат, Абдиил?
Оставить с тоскою меня, одиноким??
О, плачьте, вы, дети небесного света, —
Не будет любить меня вновь Абдиил.
Почтите слезой состраданья меня, —
Навеки я с другом моим разлучен.
Увяньте, иссохните светлые сени,
Где мы с ним, в беседе о Боге и дружбе,
Так часто блаженные дни проводили...
Умолкните дивно журчащие воды
Потоков Эдема, где крепко и нежно
Обнявши друг друга, небесною песнью
Хвалили мы славу Предвечного Бога...
Он умер навек для меня, мной любимый!..
О, адская бездна, жилище мое!
О, ты, всех терзаний жестоких начало!
Ты, вечного мрака глубокая ночь! —
Оплачьте со мной вы потерю мою!
Пусть вопли ночные, с холмов твоих страшных,
Далеко, печально несутся в пространстве,
В тот миг, когда Бог устрашает мой дух!
Теперь я утратил надежду на все —
Он умер, собрат мой, навек для меня!!..
Болезненно, грустно стонал так один он,
Поникнув главою близ входа в миры.
Его устрашало сиянье и громы,
Несущихся мимо него Орионов.
Томимый столетья тоской неумолчной.
В себя погруженный, терзаемый думой,
Не видел он дивного строя миров, —
Теперь перед ними стоял в созерцанье
И тихо с собой рассуждал так изгнанник:
— Осмелюсь ли снова проникнуть туда,
Чрез вход благодатный, к мирам Всеблагого,
Покинув навеки то царство проклятья?
Зачем не могу я опять залететь
В отчизну прекрасную, к светлым мирам?
Бесчисленны солнца — вы, дети вселенной!
Но не был ли я уже в миг тот великий,
Когда вас Создатель из хаоса вызвал
И дал вам сияния блеск лучезарный?
О, не был ли, в миг тот, прекрасней я вас,
Когда вы всесильной рукою Творца
Рассеяны были в пространстве безбрежном?
Я лучшей блистал красотою в то время
Чем вы, лучезарные Божьи созданья.
Теперь же, стою я отверженный, мрачный,
Как ужас великого, дивного мира.
Проклятию преданный, жалкий изгнанник!
Великое небо! О небо родное!
От страха невольно в душе содрогаюсь,
Впервые величье твое созерцая!
В тебе я утратил блаженство свое,
Восстал против Вечного там я, безумец!
О, ты, благодати покой бесконечный!
Блаженная юность обители светлой,
О, где ж ты, сообщница мирных долин?
Судья мой оставил в душе утомленной
Одно удивленье и грустное чувство,
Когда вспоминать о тебе я осмелюсь.
Тож тяжкое чувство при виде вселенной...
О, если б, валяясь во прахе, я смел
Создателя имя святое призвать!
Я с радостью б нежное имя Отца,
Которым когда-то Его называл,
Тогда уступил бы им, жителям света.
О Ты. правосудный Судья всего мира!
Теперь и молить Тебя даже не смею,
Чтоб Ты одним взглядом меня осенил —
Меня, истомленного в бездне подземной
Тоской неумолчной и мрачною думой.
Отчаянье дикое! О, продолжай ты
Терзанья и муки свои совершать.
Как стал я ничтожен и как злополучен!
Увы! Но я мог бы не быть таковым!..
Тебя проклинаю я, день первобытный,
С минуты той первой, когда загорелся
Ты там, от пределов востока сияя,
Услышав Создателя мощное: «Б у д и».
Тебя проклинаю я, первое утро,
Тот миг, как бессмертные громко взывали:
«И ты также создан, собрат наш небесный!»
Зачем Ты, о вечность, тот день сотворила —
Тот день, бесконечных терзаний начало?
Но если уж быть суждено ему было —
Зачем же не быть ему мрачным, печальным,
Как Богом проклятая, вечная ночь,
Которая грозною бурей и смертью.
Кругом себя «се поражает нещадно?
Зачем не подобен тот день первобытный
Той ночи, всему сотворенному чуждой, —
Где видно одно лишь проклятие Божье?
Но, против Кого возроптал ты, погибший,
Среди всего дивного Божья созданья?
Обрушьтесь скорее вы, солнца и звезды,
И скройте меня вы от гневного взора Того,
Кто, с предвечного трона небес,
Меня устрашает карающим взглядом —
Как вечный мой враг и судья непреклонный.
О Ты, неизменный в своем правосудьи!
Ужели нет в вечности целой Твоей
Надежды и в будущем мне ко спасенью?
Божественный мой Судия! О, Отец!
Создатель мой! Бог мой!.. Безумец!!! я снова,
Томимый отчаяньем, смел называть
Его — оскорбленного мной Иегову —
Дерзнул называть именами святыми,
Которых не может отверженный грешник,
Не смеет помыслить ко век произнесть,
Без помощи высшей Спасителя мира!
Я слышу, как гром всемогущий Его
Ужасно гремит в беспредельном пространстве —
Сразит меня быстро божественный гром тот...
Отсюда умчусь я скорей — но, куда же?
Куда полечу я? Где ж скрыться могу???
Сказал — и стремительно бросился дальше
В пространство безбрежное дальних миров,
И там, отуманенный страхом невольным,
Бессмысленно смотрит в ужасную глубь.
— Ужасен Ты в гневе Своем, о, Всесильный,
И страшны, о, Боже, Твои все решенья!
Пошли мне огонь свой, подземная бездна,
Чтоб адского духа спалил тот огонь!
Но смерти напрасно просил Аббадонна —
Огонь разрушитель на зов не являлся.
Он вновь отвернулся от пропасти темной,
К мирам снова тихо полет свой направил.
Томимый тоскою, стоял он над солнцем
И с горестью глубь созерцал мирозданья.
Вращались там звезды, сияя огнями,
И к этому морю огней разноцветных,
Блуждая, планета внезапно коснулась:
Казалось, последний настал её час,
Она уж дымилась и тлела... И к ней-то
С отчаяньем ринулся дух Аббадонна,
Желая погибнуть с ней вместе на веки...
— Рассеялась быстро планета, как дым,
И с нею погибнуть не мог Аббадонна...
Все той же тоскою томимый, упал он...
Так падают быстро громадные горы,
Когда потрясаются недра земные:
Мгновенно нет признака гор величавых.
Меж тем с Сатаною дух Адрамелех
Все ближе и ближе к земле подходили
И были безмолвны и сумрачны оба.
Тревожим был каждый из них своей думой.
Вдруг Адрамелех в отдаленье увидел
Во мраке, спокойно лежащую землю.
И так, наконец, предо мною она.
Подумал он, тихо с собой рассуждая,
И дума за думой, как волны морские,
В коварной его голове закипели.
О, точно, тот мир предо мною теперь,
Которым я буду владеть без раздела,
Как вечного зла торжествующий Бог,
Когда Сатану удалить мне удастся,
Иль Бога, создавшего все, победить.
Пред всеми тогда я себя возвеличу.
Зачем же лишь землю одну я желаю?
К чему оставлять и другие миры,
Которые столько столетий живут
В блаженном покое, в пространстве небесном.
На каждой планете я смерть водворю,
До самых пределов, где царствует Вечный.
Тогда вся природа могилою будет
И будут сыны её все предо мною,
Во прахе склоняся, лежать униженно.
В то время один я торжественно буду
Владыкой иль здесь, или там восседать.
Природа, но воле моей, превратится
В могилу потом беспредельную вся,
И смехом своим оглашая пространство,
Я стану заглядывать, полный восторга,
В могилу ту страшную, полную тленья,
И если захочет Предвечный тогда, —
Пусть Он, над всемирной гробницею, вновь
Создаст для того и миры и созданья,
Чтоб смертью их снова я мог погубить.
И я, от планеты к планете летая,
Как прежде, везде соблазнять и всех буду,
С собой разрушенье и смерть приносить.
Таков ты могучий, о, Адрамелех!
О, если б тебе, наконец, удалося
Придумать, как адских духов убивать, —
Тогда бы погиб чрез тебя Сатана
И был бы тобой он в ничто обращен.
Пока ты под властью его состоишь
Не можешь исполнить ты страшного дела,
Которое было б достойно тебя.
Дух мощный и страшный поземного ада,
Вселяющий думы те Адрамелеху,
Придумай ты смерть для бессмертных Богов,
Тебя заклинаю, ты их умертви, —
Иль сам, дух, погибни, когда ты бессилен,
И власти высокой достигнуть не можешь.
Давно я стремлюсь и все мысли мои
К тому, чтобы всех их собрать и, как Боги,
Должны они выдумать смерть и — погибнуть.
Настала теперь роковая минута,
Я целую вечность о ней лишь мечтал.
Теперь же опять пробудился Всесильный
И к нам посылает Спасителя мира,
Чтоб царство, давно покоренное нами,
Отняв, покорить Своей воле Всесильной.
Пора мне исполнить решенье свое.
И ежели дух Сатана не ошибся —
Настала минута исполнить его.
Что тот человек — величайший пророк
И больший из всех появлявшихся в свете
С минуты создания Богом Адама
И Он есть Мессия, обещанный людям, —
В том дух Сатана обмануться не мог.
Победа над Ним возвеличит меня
Пред всеми Богами подземного царства
И даст мне владычество адского трона.
Деяния большие может свершить
Великая сила божественной воли
Твоей, о бессмертный дух, Адрамелех;
Но ежели прежде убью Сатану я,
Тогда исполнение большого дела,
Как раб совершить сам обязан я буду.
Пусть первый же будет Тот мной побежден,
Достигну владычества я чрез него
Над всеми Богами подземного царства.
Хотя будет трудно тебе, Сатана,
Священное тело Мессии убить,
Но это исполнить, как меньшее дело, —
Тебе уступаю, пока еще жив ты;
А сам я убью Его душу потом,
Ее погублю, уничтожу, наверно, —
Развей же усердно ты прах Его смертный...
В намерениях дерзости полных и черных
Погряз его дух; он томим был желаньем.
Грядущее знающий Бог Всемогущий
Те замыслы слышал, но — грозно молчал.
Волнуем глубокою, черною думой,
Измученный замыслом Адрамелех
Стоял незаметный на облаке черном.
Горело чело его будто в огне.
Лежала кругом его темная ночь.
Он слышал, как в мраке той ночи глухой,
Земля волновалась, шумела под ним.
Тот шум пробудил вдруг мятежного духа
И вызвал его из томительной думы.
Теперь к Сатане обратился он снова,
И быстро направились оба они
К горе Элеонской, где был Иисус
В беседе священной с друзьями Своими.
С горы смертоносная так колесница
Несется в долину и давит нежданно,
Спокойно стоящего там полководца
И армию воинов смелых его, —
Так Адрамелех с Сатаной появились
К горе Элеонской, где был Искупитель.
Над лесом кедровым едва загорелся,
Чертой золотою, денницы луч первый —
Проснулся Мессия. Его созерцали
Из солнца отжившие души отцов.
Там первенцев души — Адама и Евы —
Небесными песнями славили утро
И стройно и звучно их песни лилися:
«О день благодатный! Ты лучший из дней!
Ты будешь отныне для нас торжеством,
И чтить тебя будут все больше других;
Румяный восход твой и тихий закат
Приветствовать станут отжившие души
И все Серафимы, и неба все силы.
Лишь землю ты утром своим озаришь,
По небу твой свет пронесут орионы;
Как отблеск румяной зари долетит
До трона величия Божья твой луч.
В одежде торжественной встретим тебя,
Тебе Аллилуйя будем мы петь.
Утешил ты взоры печальные наши,
Мессию и Господа нам показав
В Его унижении в мире земном.
Прекраснейший ты из потомков Адама,
Мессия, Ты Бог и — плотской человек!
О, как отразилось в лице Твоем светлом
Подобие Бога во всей красоте.
О Ты, нам Мессию родившая Дева!
Блаженна ты будь и во веки свята;
Блаженнее Евы, праматери смертпых.
О, Евы бесчисленны смертные дети,
Но также бесчисленны их прегрешенья. —
Твой Сын же, о Дева, Один у Тебя,
Один и божественный Он человек.
Невинен и праведен Он лишь, Мессия!
Один Он, Тобою рожденный, Сын Вечный,
Никем Он не создан, как создано все!
Смотрю я с любовью блуждающим взором
На землю, тебя же не вижу, о рай мой!
Суд Божий изрек над тобой приговор:
И воды потопа тебя поглотили;
Проклятие Бога над всем тяготеет.
Тенистые, мощные где твои кедры,
Которые некогда Бог насадил?
Густая и мягкая зелень твоя,
Добра первобытного тихий приют?
Ни бури, ни грозы тебя не щадили,
Ни гибельной смерти карающий дух!
О, будь же ты раем моим — Вифлеем,
Где Дева Мария Его родила,
Ласкала, как сына, к груди прижимая.
Давидов источник, где я создана
Творцом, и впервые увидела мир.
Ты хижина, где, как младенец, в пеленках,
Он плакал и к матери тихо ласкался, —
Мне будь первобытной невинности кровом.
О, если б Тебя родила я, Мессия
В Эдеме и после моих преступлений,
Тебя родила бы Божественный Сын.
С Тобою пришла б я к Судье всего мира,
Туда, где Он был, где под Ним весь Эдем
Разверзся широкою, страшной могилой,
Где древо познанья шумело так грозно,
И гул его шума проклятьем звучал,
Как гром надо мной Вседержителя Бога.
Где пала я жертвою гибельной смерти, —
Туда я пришла б со слезами к Нему,
С Тобою, младенец мой сын, на руках,
Прижала бы к сердцу Тебя и сказала:
— Не гневайся, Господи, — Вечный Отец!
Не гневайся — мною Мессия рожден.
Ты вечен, Ты свят, поклоненья достоин!
Божественный Сын Твой от века рожден.
Ты дал Ему образ божественный Свой,
Чтоб род мой, оплаканный мной, искупить.
О, видел сам Бог мои горькие слезы,
И вы, Серафимы, их видя, считали,
Отжившие души потомков моих,
И вы, мои дети, их также считали!
О, если бы Ты не явился, Мессия,
Печальным казался б мне вечный покой мой,
И только Твоим милосердьем небесным,
И в самом страдании я научилась
Блаженство и радость спасения видеть.
Союза предвечного Ты Основатель!
Облекся ты в плоть человека теперь,
И принял, Великий Ты, смертного образ.
Ходатай! Сам Бог Ты и Ты ж человек!
Услыши молитву усердную нашу,
Священную жертву свою соверши —
Ее ты предпринял за нас добровольно,
И к смертным на землю сойти Ты решился.
О Ты, Искупитель! Судья всего мира!
Решился очистить Ты мир от греха, -
Погибшую землю Собой обновить.
Ее обнови Ты, О Боже! скорее,
Отчизну Твою и всех грешных людей,
И вновь возвращайся к небесному трону».
Так пела праматерь погибших людей.
Из сводов лучистого храма, в пространстве
Далеко неслась ее звучная песня ;
Той песни в долине внимал Иисус.
Кругом Его тихо, как будто в пустыне.
О будущем в думу он был погружен.
Предвестьем пророческим Вечного голос
Над миром земным в тишине раздавался,
И слушал тот голос Мессия, моляся.
Спускался с Масличной горы Иисус.
Среди ее стройные пальмы стояли;
Они возвышались над горной вершиной,
И облако светлое их осеняло,
Как будто бы утренним легким туманом.
Под ними Архангела встретил Мессия,
То был Иоанна небесный хранитель,
Его Рафаилом зовут в небесах.
Вокруг него веяли тихие ветры,
Они доносили к Спасителю голос,
Которого слышать не могут созданья.
— Приблизься бесплотный ко мне Рафаил,
Сказал ему, кротко взирая, Мессия,
И следуй за мною, незримый никем.
Скажи мне, как ночь ты всю эту хранил,
Избранника нашего чистую душу?
И думы какие, подобно твоим,
Носились над спящим, скажи Рафаил,
И где мой любимец теперь Иоанн?
— Его охранял я, - сказал Серафим, -
Как мы охраняем избранников первых.
Ходатай над духом его вдохновенным
Носилися тихо виденья святые,
Ему о Тебе говорили они.
О, если б ты спящим увидел его,
В Тот миг, как во сне Твой Божественный образ
Являлся отрадным виденьем ему, —
Как утра весеннего луч благотворный,
Уста осеняла святая улыбка.
Витая в пространных долинах Эдема,
Адама видал Серафим Твой, о, Боже!
И образ прекрасный праматери Евы
В том виде, как мыслью высокой Творца,
Возникнув пред ним, появились из праха,
Едва сотворенными, первые люди.
Но был их прекрасней, во сне своем тихом,
Божественный Твой ученик. Иоанн.
Он спит еще там, среди мрачных гробниц,
Где муж одержимый, стеная, лежит
И страшный, и бледный, как будто мертвец.
Костями стучит он, терзаясь жестоко.
Когда б Иоанна Ты видел, Спаситель: —
Смотря на больного в раздумье печальном,
Сочувствует с грустью он мукам больного
И сердце на части в груди его рвется.
Не мог я там более быть, о, Спаситель!
В глазах моих скорби слеза навернулась
И чувство страданья, лишь сродное духам,
Которых Ты вечными создал Господь,
Проникло болезненно в сердце мое».
И, тихо склонившись, умолк Рафаил.
Божественный — поднял Свой взор к небесам:
— Услыши, Отец мой Всесильный, Меня!
Настала минута суда Твоего —
И пусть совершается жертва святая,
И силы небес, торжествуя, ликуют;
Пусть рушится с воплем вся адская пропасть, —
Погибнет униженный враг человека!
Сказал и к гробницам пошел Искупитель.
Гробницы те были в средине горы
Иссечены в камнях разрушенных скал.
Их вход сторожили леса вековые
И путника взорам тот вход недоступен.
Когда уже полдень, роскошно сияя,
Горит над божественным градом, в тот миг
Туда лишь сомнительный свет долетает.
Там холодом веет и мрака густого
Рассеять не может мерцающий свет.
Лежал одержимый там Зама несчастный.
(На миг лишь оставил его Сатана,
Чтоб после сильнее терзанья начать).
Близ тела истлевшего сына, отец
Лежал изнуренный, а подле него
Усердно молился другой его сын
За душу давно уж умершего брата,
Которого, некогда, нежная мать,
Рыдая, к больному отцу поднесла,
Но с злобою адскою вдруг Сатана
Младенца рукою отца умертвил, —
Так страшно свершилось событие это.
— Отец мой! младенец Бенони вскричал,
И быстро от Матери вырвался он,
И бросился прямо в объятья к отцу.
О, милый отец! Обними же меня,
И крепко схватил он ручонкой своею
Отцовскую руку и к сердцу прижал.
Отец его обнял, всем телом дрожа,
И нежно малютка отца целовал,
И кротко, как агнец, ему улыбался,
Воркуя, как голубь, смотрел ему в очи;
Но вдруг одержимый, костлявой рукою,
Малютку схватил и об камень скалы
Ударил так сильно, что брызнул лишь мозг,
И с тихим хрипеньем душа отлетела,
Чиста и невинна в неведомый мир.
С тех нор неутешный горюет отец.
Теперь он близ милого праха лежит,
Рукой полумертвой хватаясь за камни
Холодной гробницы, где тлеют останки.
— О, сын мой, Бенони! Мой милый Бенони!
Взывает отец, и горячия слезы
Из глаз потухающих льются на камни.
В то время Спаситель спускался с горы.
Увидел идущего к ним Иисуса,
Вольного отца другой сын, Иоил, —
С восторгом малютка отцу говорит:
— Взгляни, о отец мой, к гробницам подходит
Великий и славный пророк, Иисус.
Со злобою слову ребенка внимает,
Глазами сверкая из щели гробниц,
Скрывавшийся в камнях дух тьмы, Сатана.
До этой минуты терзал он больного
Лишь издали, медленно, духом своим;
Теперь же, тревожимый близостью Бога,
С неистовой злобою бросился к Заму.
Несчастный поднялся и в муках жестоких,
Стеная, без чувства на землю упал.
Бороться не в силах была уже с смертью
Душа потрясенная муками в нем.
Желая избегнуть терзаний врага,
Бросался на скалы он точно безумный.
И здесь пред божественным взором Твоим,
С неистовой злобой хотел Сатана
Больного страдальца об камни разбить.
Но Ты уже был тут. Твое милосердье
Носило на крыльях могучих своих
Забытую тварь и спасало от смерти.
И враг человека, озлобленный дух,
Страшась приближенья идущего Бога,
С бессильною злобой затих, содрогаясь.
На Зама целительный взор устремил
Спаситель и сила божественной жизни
К больному от взоров Его исходила.
Душою познал одержимый страдалец
Того, Кто избавил его от мучений.
В лице полумертвом и бледном больного
Опять оживились черты человека.
Он плакал и к небу без слов он взывал;
Хотел говорить, но восторгом объятый,
Лишь что-то несвязно и тихо лепечет.
Боится страданий, но полон надежд,
Он страстно к Спасителю руки простер;
Глаза были полны слезами блаженства,
Когда Искупителя лик созерцал он.
Так точно мудрец, погруженный в себя,
Томится сомненьем о будущей жизни,
Колеблется верить он в самую вечность,
Но мысль, что разрушиться должен он в прах
Страшит, потрясая рассудок его.
И вечных законов Создателя мира
Не может ум слабый его разгадать.
Когда же вдруг в сердце проникнет надежда, —
Исчезнет сомненье; он верит в блаженство,
Которое Богом обещано нам.
Тогда он доверчиво смотрит на небо.
Как бы в благодарность за то, что он сердцем
Прочувствовав, понял глубокую тайну.
Он весел, — легко на душе его стало.
Так понял и Зама присутствие Бога,
Почувствовав близость Его всей душою.
Потом к Сатане обратился Мессия
И голосом мощным и грозным спросил:
— Дух гибельный, кто ты? Порочный и злобный,
Кто дал тебе смелость при мне так терзать
Людей, к искупленью назначенных Богом?
Глухое рыканье ответило злобно:
— Я сам Сатана и подземного мира
Я царь, и владыка духов непокорных,
Которых круг действий обширней и выше
Небесных певцов, — Серафимов бессмертных.
Когда Твоя слава, о смертный пророк,
Достигла подземного, адского трона, —
Оставил я трон и пустился на землю.
Как вихрь прилетел я, могучий и грозный,
Чтоб взором бессмертным своим Тебя видеть —
Ты должен гордиться явленьем моим...
Что́ должен придти Ты, как мира Спаситель —
Давно о том слухи небес возвещали.
Но ты человек, — Ты пророк-Боговидец,
Подобный пророкам подверженным смерти,
А мне одному лишь подвластна та смерть.
Поэтому знать не заботился я,
Что́ там совершали бессмертные все.
Но здесь я терзаю любимцев Твоих,
Чтоб праздным не быть; это видишь ты Сам.
Смотри же, как страшны созданья мои —
Предсмертные тени, на этом лице.
Теперь понесусь я к подземному царству
И след моей гибельной, мощной стопы,
Как грозное смерти дыханье, промчится.
Там будут пустыней и воды и суша,
Где я разрушительным вихрем промчусь.
Весь ад, торжествуя, пусть видит тогда
Владыку подземного царства во мне.
Но если ты хочешь творить что-нибудь, —
Твори же теперь, иль я снова здесь буду,
Чтоб царство могучее тьмы защищать!...
Умри же при мне ты, забытая тварь!
Сказал он и бросился злобно к больному, —
Но тайная сила Спасителя мира,
Как гром, поразила порыв Сатаны...
Так сила Всесильного Бога-Отца
Нисходит в миры пред падением их.
И ринулся в бездну подземную дух...
Но воды и сушу забыл превратить
Он мощной стопою своею в пустыни.
Спустился меж тем со скалы одержимый.
Так царь Ассирийский бежал от Евфрата,
Когда его светлый хранитель отвлек
Оттуда священным советом своим
И вновь небеса показал он ему.
Остался в душе его вечным страх Божий.
Его не рассеяли грозы Синая,
Ни даже и шумные воды Евфрата
Изгладить из сердца его не могли
Священного страха, вселенного Богом,
И царь Ассирийский в стенах Вавилона,
Смиренно лежал и на небо смотрел,
Моляся во прахе Предвечному Богу.
Сошел так больной к Искупителю мира
И пал со слезами к ногам Божества.
Осмелюсь ли, грешный, идти за Тобою,
Божественный муж? Освяти мою жизнь,
Которую Ты мне сейчас возвратил,
И будет чиста и безгрешна она
С Тобою, Божественный, праведный муж.
Валяясь во прахе больной говорил
И страстно к Спасителю руки вздымал.
Господь Искупитель взглянул на него
И, с чувством любви, ему кротко сказал:
— Не следуй за мною! Замедли: но после,
Когда все сойдутся на лобное место,
Тогда ты увидишь глазами своими
Надежду и радость пророков святых, —
Надежду, которую ждал Авраам.
Пока говорил Искупитель с больным,
Усердно просил Иоил Иоанна
С невинною, детскою кротостью, тихо:
Веди меня, милый, к пророку Господню.
О, пусть Он, Великий, услышит меня...
Тебе Он доступен и ты Его знаешь.
Наперсник Спасителя, тронутый просьбой,
Подводит младенца к Спасителю мира:
— Скажи, отчего же с Тобою, Великий,
Ни я, ни отец мой не можем идти? —
Печально невинный малютка спросил.
Зачем же Ты здесь остаешься так долго,
Где стынет от страха вся кровь в моих жилах,
Когда я на мертвые кости смотрю?
Пойдем же домой, о, святой человек,
Куда возвращается снова отец мой.
Служить Тебе будет с покорностью там
Моя одинокая, добрая мать.
Мы будем Тебя угощать молоком,
Душистого меду Тебе подадим
И лучшие фрукты найдешь Ты у нас.
Там много пасется овец на лугах, —
Их мягкою шерстью Тебя мы прикроем.
Когда ж возвратится к нам знойное лето, —
Тебя провожу я в прохладную тень,
Под зелень густую высоких деревьев,
В мой собственный сад, подаренный отцом...
Бенони, мой милый! О, брат мой Бенони!
Тебя оставляю в могиле я здесь...
Со мною цветов поливать ты не будешь
И бегать в минуты вечерней прохлады...
Будить ты не будешь меня поцелуем,
Когда зарумянится в небе день новый,
Когда полетят из гнезда утром птички,
Встречая восход восхитительной песней.
Взгляни же сюда, о, Великий пророк,
Здесь брат мой, Бенони, в могиле лежит...
Мессия с участьем взглянул на малютку
И с чувством глубоким сказал Иоанну:
— Утри ты малютки горячия слезы, —
Его нахожу я и чище и выше,
Чем много людей, уже виденных мною».
И долго потом с Иоанном Мессия
Беседовал тихо, его поучая,
Когда на гробницах остались они.
В тот миг Сатана через Мертвое море
Несется, окутанный облаком смрада...
Пронесся уже Иосафата долиной,
Достигнув туманной вершины Кармеля, —
С Кармеля же, далее к небу пустился.
Блуждая в пространстве, дух злобой кипел,
Созданья Творца своего созерцая :
Великую цепь, беспредельных миров,
Где было все близко, знакомо ему
Когда-то, — за тысячи тысяч веков, —
Когда Громовержец его сотворил
В сиянии чудном лучей неземных...
Хотя и теперь он дышал еще ими,
Но образ его изменился с тех пор,
И чужд он зфирному блеску небес, —
Угрюм стал он, мрачен и полон разврата..
Кометы и звезды проходят там мимо,
В величии дивном и стройном своем,
Но мрачного духа не видят они.
И стал ему страшен их блеск лучезарный.
Несется он быстро из области света
И жаждет достигнуть подземного ада.
К нему направляя свой бурный полет,
Стремительно к низшему миру спустился:
Пред ним беспредельно тянулись пространства
Не видит конца, ни начала дух падший, —
То мрачных миров отдаленная область,
Которою правит один Сатана.
Отсюда он, издали, видит мерцанье, —
То луч умирающий высших светил;
Из сферы он светлой едва долетал,
Чрез даль беспредельную темной пустыня,
Но ада оттуда дух видеть не мог.
Во тьме, отдаленной, его поместил,
От мира и светлых духов, Вседержитель, —
Вдали от Себя и от целой Вселенной.
Наш мир же так блинок Создателю-Богу...
Поэтому быть не могло к нему близко
То место проклятья и вечных мучений.
Ужасным то царство Господь сотворил, —
Для гибели вечной и казни последней...
В три бурные ночи Он создал его,
И лик свой навек от него отвратил.
У входа той бездны стояли на страже
Два Ангела, — точно два воина мощных, —
На то была воля Создателя мира.
Тем Ангелам дал Он священную силу
И мрачное место проклятья велел
Им вечно в границах его содержать,
Чтоб дух — возмутитель расширить не мог
Владений губительных, страшных своих,
Не мог чтобы вида прекрасной природы
Своим приближением он исказить.
И там, где могучий их взор сторожит
Ворота зияющей пропасти ада, —
Там путь пролегает блестящий,
Как будто два слившихся вместе ручья.
Как светлые волны, сверкает тот путь,
Ведущий в пространство безбрежного неба
И к верху, — в миры, сотворенные Богом.
Божественный путь этот луч озаряет,
Приносит он радости Ангелам света
Из высшего мира небесных красот.
Пронесся тем светлым путем Сатана
И мрачен, и злобен, в подземную пропасть.
Промчался в воротах он в смрадном тумане
И сел на высокий проклятия трон...
Все страшно, темно там кругом его было...
Незримый, на троне сидел Сатана.
Один Софоил лишь как ада Герольд
Увидел туман, поднимавшийся к верху
По черным ступеням подземного трона,
И духу, стоявшему подле, сказал:
— Вернулся ли снова в подземное царство
Властитель могучий, наш царь Сатана?
И что предвещает туман этот мрачный,
И к адскому трону возврат его тайный?
Не тем ли возвратом нам Бог угрожал?..
В то время, как ада Герольд говорил,
От темного трона, где был Сатана,
Рассеялась всюду глубокая тьма.
Отверженный злобно кругом посмотрел, —
И быстро понесся подвластный Герольд
К вершине горы, постоянно пылавшей,
Которая прежде всегда возвещала
Потоками пламя возврат Сатаны,
Все долы и скаты кругом озаряя. —
На бурных крылах, через горную пропасть,
К пылающей бездне летел Софоил.
Окрестности темные вдруг озарились,
Пылая пожаром огней разноцветных, —
И каждый увидел, в мерцанье далеком.
Сидевшего злобно, властителя ада.
Поспешно стекались все жители бездны,
Сильнейшие быстро спешили к нему,
Чтоб сесть на ступенях подземного трона...
Тебе все доступно, о муза Сиона,
Ты видишь свободно всю адскую пропасть,
Как видишь и светлый Божественный образ,
Когда наказанье он грешным дает.
Открой же, о, Муза! теперь, предо мною
Всю адскую бездну; дай голос мне сильный,
Подобный раскатам небесных громов,
Чтоб мог я, как буря , о ней возвестить.
Является первый дух Адрамелех, —
То дух ненавистный , лукавый и злобный, —
Дух более хитрый, чем сам Сатана.
В душе развращенной немолчно кипели
И зависть, и злоба к властителю ада
За то, что тот первый поднялся к восстанью,
Которое он так задумал давно.
Когда, для защиты подземного царства,
Придумает что-нибудь сам Сатана, —
И к общему делу тот дух равнодушен —
Он делает все для себя одного.
Он думает тысячи-тысяч столетий
О том, чтоб властителем сделаться ада,
Когда возбудит Сатану против Бога
Он снова к ужасной неравной войне.
Иль если удастся ему удалить
На век Сатану в беспредельность миров;
Но если ж и это ему не удастся, —
Он думает силой его победить...
Об этом задумал тогда еще дух,
Когда отложились от Бога они,
И сброшены были Им в адскую пропасть.
Тогда он последний явился. как воин,
С собою влача две доски золотые,
Как будто свои боевые доспехи.
Те доски пылали ужасным огнем
И голос его точно гром загремел,
И эхом по темному царству разнесся:
— Зачем вы , о, Боги! так быстро бежите?
Должны вы торжественно, гордо входить
В пространное царство бессмертья и славы.
Мы смело свободу свою отстояли!
Пока вас преследовал Бог и Мессия
И с ними небесные силы все Их,
Ударами новых громов вас карая,
Спокойно вошел я в Святая-Святых
И там я увидел таблицы судеб;
Читал в них великую будущность нашу...
Сбирайтесь подземного царства жильцы,
Чтоб вместе небесную хартию видеть:
Один из бессмертных, которыми ныне,
Как будто рабами, владеет Егова,
Постигнет, что сам он всесилен как Бог,
И небо оставит с друзьями своими.
Найдет себе царство в пространстве безбрежном,
И будет сначала он там с отвращеньем,
Как сам Мироздатель, изгнавший его,
Был некогда , там, одинокий и скучный,
Пока до созданья миров обнимал Один
Он, весь хаос Его окружавший.
(На то есть священная воля моя,
Так сам Иегова о том говорил).
Но дух тот, восставший, пусть вступит без страха
В подземное царство и вечную тьму.
Со временем пропасть изменится эта,
В прекраснейший мир превратится она.
И сам Сатана воссоздаст этот мир.
Но примет он план тому новому миру
От рук моих сильных, близ трона небес.
Один Я объемлю миров беспредельность,
Пространство безбрежное с их Божествами,
Моим, совершеннейшим миром и высшим.
Напрасно так Адрамелех говорил, —
Ему не поверили жители ада,
Но Бог сам услышал порочного голос:
— Тот грешник погибший, сказал Всемогущий,
Был также свидетелем славы Моей! —
И быстро суд Божий над ним совершился:
Из мертвого моря , с ужаснейшим гулом,
Пылавшая глыба из волн поднялася
И рухнулась в мутные волны назад...
Окрестности грохотом все огласились...
Та глыба низвергла вдруг Адрамелеха
В пучину кипящую гибельных вод,
Где страшная ночь продолжалась семь суток.
Лежал все то время в пучине погибший,
Но после воздвигнул он храм Божеству,
Куда золотые те доски судеб
Со страхом, как жрец, на алтарь возложил.
Хоть лжи той старинной не верил никто,
Однако приверженцы Адрамелеха —
Льстецы, как невольники в храм приходили.
Когда в нем присутствовал Адрамелех,
Они небылицам его поклонялись.
Когда ж его не было в храме том мрачном,
Смеялись с бесстыдством, смотря на таблицы... —
Явился теперь, по призыву герольда,
Из храма и с тайною злобою сел
На троне он, рядом с самим Сатаною.
Затем появился воинственный дух
С высоких вулканов, свирепый Молох.
Крутые вулканы — жилище свое —
Он цепью громадною гор окружил,
Чтоб ими себя и весь ад защищать,
Когда Громовержец в их царство сойдет, —
Егову он именем тем называет.
И часто, когда над пылающим морем,
Мерцая в тумане, день мрачный восходит, —
Все жители пропасти видят Молоха,
Стоящего с злобой на горных вершинах.
Он горы на горы кругом громоздит,
Задумчиво, в тучах угрюмо стоит
Над страшными сводами бездны подземной,
И тучами теми над адом гремит,
И вторит далекое эхо в ущельях...
Неистовый гром оглушителен, страшен...
Из сумрака бездны подземной своей,
Изгнанники неба все слышат его.
С стремительной силой, шумя, с своих гор
Пришел он к подземному трону теперь,
И трепетно воина все избегают.
Тяжелой и мрачною броней своею,
Подобно громовым раскатам, гремит, —
Пред ним потрясаются адские горы,
За ним разрушаются, падая, скалы...
Явился и мрачный потом Белиил,
Покинув леса и долины свои,
Где дух тот печальный живет одиноко.
Напрасно он трудится, бедствуя вечно,
Желая проклятья страну изменить
В мир лучший, подобный тем чудным мирам,
Которые дивно так созданы Богом.
О, Вечный! Ты смотришь с величья небес
С улыбкой глубокой, когда он стремится
Порывами бури ужасной привлечь
К источникам мрачным, бессильной рукою,
Роскошного Запада тихую свежесть.
Сердито там буря ревет, неумолчно,
Как вечная кара Всесильного Бога.
В стране безобразной и вечно туманной
На крыльях губительных носятся ветры.
Бесплодной и мертвой пустыней лежат
Обрывы над страшной, разрушенной бездной.
Был бешеной думой томим Белиил
При мысли о чудной весне беспрерывной,
Которая, будто бы светлый Архангел,
Улыбкой небесную сень озаряет.
О, как бы желал Белиил оживить
Весной благотворною мрачные долы, —
Но пусты, печальны лежат перед ним,
Покрытые ночью глубокою, нивы.
Когда появился к подземному тропу,
С тоскою, из темных лесов, Белиил,
Пылал к Всемогущему Богу он мщеньем
За то, что из райских прекрасных долин,
Был сброшен он Им в эту темную бездну,
И с каждым протекшим столетьем грозил,
Страшнее ту бездну Господь сотворить.
И ты, обитатель пучин водяных,
Увидел тревожный возврат Сатаны.
Дух вечно витающий в мертвых водах,
Ты вышел, Могог, из шумящих стремнин.
Как горы, вздымалось свирепое море,
Когда он тяжелой стопой рассекал
Кипящие волны тех гибельных вод...
Безумно Могог проклинает Творца
С минуты изгнанья мятежников падших
Из сени небесной; звучат безобразно
Проклятья Могога над бездною адской.
Проклятья те дико ревут над водами,
Ужасно всю пропасть собой оглашая.
Он, мщением вечным томимый, желал бы
Водами морскими весь ад потопить.
На почву сухую ступил он теперь,
В обрыв целый берег с горами обрушив.
Все главные духи подземного царства
Толпой собралися вокруг Сатаны;
За ними тянулись, несметным числом,
Подвластные им легионы духов.
Катились, как волны всемирного моря,
Волна за волной, разбиваясь о камни
Подножья высокой прибрежной горы, —
Так к трону изгнанники неба стекались.
Их тысячи тысяч к нему собралось.
Идут, воспевая свои злодеянья;
Но стыд и позор им готовится вечный...
Божественным громом разбитые арфы
Нестройными звуками вторят их песням.
Как плач над усопшим, несутся те звуки,
Неистовства полные визги и крики.
Восторгом неистовым, диким пылая,
Идущих толпой созерцал Сатана
И слышал все адские песни он их.
Встает он с подземного мрачного тропа,
Чтоб видеть собравшихся все легионы.
И видит в толпе отдаленной, внизу,
Он низших духов, отвергающих Бога;
С насмешкою злою на все они смотрят.
Там был и безумный владыка их, Гог, —
Он выше был всех и безумнее всех...
Они утверждают, что в мире все сон,
Игривые грезы лишь пылкой мечты.
Что видели некогда в сени небесной
Они отвергают с бесстыдством и то,
И самую сущность Всесильного Бога,
Который карает и милует грешных;
Что самая жизнь есть обманчивый сон;
Заменит ничтожество тленья ее.
С презрением смотрит на них Сатана:
Хотя ослепленный, — но чувствует он,
Что есть Всемогущий и Вечный Господь!
Поникнув главою, угрюм и безмолвен;
То в мрачную думу стоит погруженный,
То дико на павших глядит Сатана, —
И снова уходит к подземному трону.
Утихло мгновенно все в пропасти ада,
Подобно тому, как на миг затихает
В пустынных горах, перед страшною бурей.
На трон свой высокий он медленно сел,
Тревожимый черной, тяжелою думой.
Уста Сатаны вдруг как буря взревели,
Из них загремели раскаты громов,
И страшно раздался потом его голос:
— Не все ли явились вы, страшные сонмы?
Как некогда все мы томились, страдая
Три дня бесконечных в обители неба,
Ликуйте и слушайте, что вам открою,
Зачем я так долго витал на земле, —
О, духи, вам много узнать предстоит.
А также решенье узнайте мое —
Прославит величие наше оно,
А имя Еговы навек посрамит...
Скорее разрушится адская пропасть,
Скорей Он созданье свое уничтожит,
Которое некогда Сам сотворил
Из хаоса страшного ночи глубокой,
И будет опять одиноко там жить,
Чем силой принудит Себе уступить
Владычество наше над смертными всеми.
Не знали побед над собою мы Бога,
.Так будем всегда непокорны Ему,
Хотя бы он тысячи тысяч послал
Своих Примирителей противу нас;
А если б на землю сошел он Мессией,
То разве не встретил бы гнев мой Его?..
И кто же тот новый, рожденный Егова,
Который и в теле плотском человека
Хранит неизменно Свое Божество?
О ком так глубоко задумались Боги,
Как будто бы снова они обрели
Высокие думы об их Божестве,
Иль вспомнили снова прошедшие битвы?
Родится ль от смертной, подверженной тленью,
Один из Предвечных, чтоб нам облегчить
Победу, когда Он войною придет
На нас, уж отчасти известных Ему?
Возможно ли это, чтоб действуя так,
Он силою мог бы смирить Сатану?
Хоть многие здесь предо мною стоят,
Которые некогда, с страхом невольным,
Бежали в смущенье от взоров Его.
Покинув поспешно загнившия кости
Терзаемых смертных, — они ускользнули:
Стыдитесь вы, трусы, пред этим собраньем!
Все Боги здесь знают о вашем побеге!
Ничтожные! Что вас принудило к бегству?..
Кого называете вы Иисусом,
Тот, верьте, ни вас, ни меня недостоин.
И сын ли Творца Он великой вселенной?
Узнайте же кто он, назвавшийся Богом,
Явившийся гордо в народе Еврейском.
О, радуйтесь Боги, и слушайте все, —
Его я историю вам расскажу:
В народе, живущем кругом Иордана,
Когда-то давно уж пророчество было,
(Гласит так преданье времен отдаленных),
Что должен от племя их выйти Спаситель,
Который избавит народ свой от плена,
Пред всеми народами их возвеличит
И будет их царство сильнее других.
А помните вы, как за несколько лет
Пред этим, явились иные в собранье
И нам возвестили, что видели сами
Они на Фаворе ликующих сонмы.
Как чудно и стройно те Ангелы пели,
И набожно славили все Иисуса.
Внимая их пению, тучи дрожали,
И в пальмовых рощах далекое эхо
Восторженным песням тем вторило громко.
В Окрестностях дальних Фавора звучало
Воспетое имя Его — Иисус.
С горы той торжественно стел Гавриил
И гордо к Еврейке пошел в Назарет.
Как смертный, приветливо ей поклонился,
Ей именем Бога-Отца возвестил,
Что царь от нее Иудейский родится,
И будет защитником царства Давида.
Его Иисусом она назовет —
Так должен быть назван рожденный Сын Божий;
И вечно могущество будет Его,
Царя и владыки сильнейшего всех...
Вестившего голос услышала Дева.
Чему ж вы дивитесь, о, адские Боги?
Иль вас испугало, что слышите Вы?
Я видел и больше того еще сам,
Но все же ничто не смутило меня.
Я нее перед вами открою здесь смело,
Чтоб знали, как дух возвышается мой,
Когда я предвижу опасности миг.
Но можно ль опасностью это назвать,
Что смертный мечтатель, на нашей земле,
Себя называет Всесильным пред нами?..
...Вдруг гром разразился небесный над духом,
И робко кругом посмотрел Сатана,
Но скоро, оправившись, вновь продолжал:
— Рожденье высокое Божья младенца
Я сам ожидал с нетерпеньем и думал:
Мария! о, скоро из недров твоих
На землю Сын вечного Бога придет;
Скорее мгновения ока придет Он
И даже скорей самой мысли Богов,
Когда она адскою злобой пылает.
До неба возвысится быстро Твой Сын.
Теперь покрывает в своем Он величье
Одною стопою все воды морей,
Другою ж стопою всю область земную
И держит в деснице всесильной своей
Луну серебристую, жаркое солнце,
А левой рукою объемлет все звезды.
Он шествует там среди собранных бурь
С миров бесконечных и грозно карает.
Зовет нас Он громко на смертную битву...
Спасайся, беги, Сатана злополучный!
Чтоб громом всесильным не бросил тебя
Тот Вечный, за тысячу тысяч земель,
Где, Им побежденный, ты будешь без жизни
Лежать, искаженный, в пространстве безбрежном.
Так думал я... Слышите ль, адские Боги?
Но он человек, и до этой минуты
Он плачущий, слабый ребенок, как все;
Подобен он детям ничтожного праха,
Которые плачут, едва лишь родятся,
О смертности, Богом назначенной им.
Хотя воспевали рожденье Его
Святые Соборы Архангелов неба, —
Они же так часто приходят на землю,
Чтоб видеть могилы недавно умерших,
Где, некогда, рай охраняли Они,
Где мы основали владычество наше, —
И вновь со слезами родят потом
На небо и гимны святые поют,
Себя утешая... Так было теперь:
Они отлетели, оставив младенца;
Иль лучше сказать, они бросили там,
Во прахе лежащего, Господа Сил.
Поэтому Он от меня ускользнул; —
Вернее, я сам тому быть допустил.
Врага боязливого мог ли я гнать?
Свое я величие тем бы унизил.
Но я не оставил Его там свободным.
Царю и жрецу моему в Вифлееме,
Избраннику Ироду, дал приказанье
Младенцев родившихся всех убивать.
Текущая кровь, исполнителей визг
И всех матерей неутешные слезы,
Стенания страшные трупов убитых, —
И все это, вместе, ко мне возносилось,
Ко мне, как к владыке страданий и бедствий
И было приятной, достойною жертвой.
Не тень ли то Ирода вижу я там?
Откройся пред нами, отверженный грешник.
Не я ли внушил тебе страшную мысль,
Чтоб всех Вифлеемских младенцев избить?
Что может придумать Владыка небес,
Желая созданье свое защитить —
Бессмертные души — от власти моей,
Чтоб их вдохновеньем порочным своим
Не мог ослепить и своих тем владений
Расширить далеко в пространстве миров?
Твой жалобный визг и отчаянный ужас
И вопли невинно убитых тобою,
Которые умерли все, согрешая,
Тебя проклиная, с тобой и Творца, —
Бсе это отрадная жертва тому,
Кто так безусловно владеет тобою.
О, слушайте, Боги! Когда же он умер
Избранник мой Ирод и царь мой, и раб,
Назад из Египта вернулся Младенец.
Провел Он в объятиях матери нежной
Все юные годы, не знаем никем.
Ни светлой отваги порыв благородный,
Ни юности пыл не подвигнул Его
В величии полном себя показать.
О, адские Боги! Ходил Он один
Задумчив но диким морским берегам
Иль часто в пустынных лесах отдаленных
И верно задумывал что-нибудь там,
Чтоб царство подземное наше сгубить,
Иль мужество наше опять испытать
Хотел он, бродя одиноко в пустыне...
И думал не раз я, с собой рассуждая:
Скорее он занят серьезною думой,
Чем видом окрестностей диких, пустынных,
Лесов вековых и роскошных цветов,
Когда Он детьми окружает Себя
И их заставляет Создателя славить,
Который из праха Его сотворил.
Да, много бы время утратить я должен,
Когда бы помочь не хотели мне люди,
Которые в жертву приносят мне души.
Я к небу те души опять посылаю, —
Там ими Эдем населяет Создатель.
Однажды представилось мне, что Он хочет
Значенье и славу Свою показать.
Спустилось на землю величие Божье,
Когда один раз Он пришел к Иордану
В сиянии дивном небесного света.
Я видел глазами бессмертными сам
Величие то на водах Иордана.
То не был обманчивый призрак небесный, —
То было во истину Бога величье,
Подобно тому, как нисходит Оно
С небесного трона, в торжественном блеске
И тихо проходит в рядах Серафимов.
Хотело ль почтить Оно сына земли,
Иль наше внимание лишь возбудить?
Того и теперь я постигнуть не в силах!
Хотя и небесного грома раскаты
Я слышал тогда, содрогаясь невольно, —
Мне слышался голос какой-то в том громе:
„Вот Сын Мой любимый, в нем благость моя!“
— То голос Элоа наверное был.
Иль высших Престолов, меня чтоб смутить...
Но не был то голос Всесильного Бога.
Во мраке глубоком, подземного царства
Страшней надо мною звучал Его голос,
Когда Он нам Сыном Предвечным грозил.
О Сыне том вечном предсказывал также
Бродивший в пустыне угрюмый пророк
И громко на встречу к нему он взывал:
„Вот Агнец Божественный, посланный с неба
Очистить собою грехи все земные.
О, Ты, исходящий от вечности. Вечный,
Ты, бывший задолго еще до меня!
Привет мой Тебе, милосердия полный,
Тобою от блага нисходит к нам благо!
О том возвещал нам закон Моисея.
С Собой Ты приносишь, Помазанник Божий,
Нам правду святую и милость Его! “
Мечтатели так воспевают друг друга
И думы святые себе создают.
Мы слишком ничтожны, бессмертные Боги,
Чтоб скрытые тайны могли мы провидеть
От нас ли Мессию Он думает скрыть
В том образе смертном, который мы часто
Караем тяжелой и страшною смертью?
И скрыть ли Мессию, Владыку небес,
Так грозно восставшего противу лас,
Пока не достигли мы новых миров?
О ком же пророк ослепленный мечтает?
Он сам представляет себя Божеством,
Хотя Он создание праха, как все.
Он часто заснувших больных пробуждает
И их воскрешает, считая за мертвых...
Но в этом начало деяний Его,
А высшие после дела совершатся.
Он думает род человека избавить
От смерти и страшных их всех прегрешений,
С которыми люди, со дня их рожденья,
Сближаются тесно и в них возрастают.
Они возбуждают людей против Бога
И против неволи священного долга,
В котором, их совести внутренний голос
Напрасно стремится порой удержать.
Людей искупить Он мечтает от смерти, —
От смерти, подвластной одним только нам.
И вас Он искупит, отжившие души,
Которых, с минуты создания мира,
Сбирал я, как волны с всемирного моря,
Как звезд легионы, иль сонмы певцов,
Творца воспевающих вечно и робко.
Искупит из пропасти ада Он всех,
Терзаемых вечным мучением здесь,
Томимых в огне безнадежностью вечной, —
И вас Он стремится избавить от смерти.
И будем тогда мы, забывшие Бога,
Пред новым Божественным тем человеком
Валяться во прахе, подобно рабам...
К чему нас принудить не мог Саваоф
Громами всесильными, то совершит
Он в области смертной рукой безоружной!
Вставай же, отважный! И сам себя прежде
От смерти и бедствий её защити,
А после уж мертвых людей воскрешай!
Он должен погибнуть и смертью погибнуть,
Царя, Сатаны победитель могучий!
И пусть всемогущею волей Своею,
Тогда он от смерти избавит Себя.
Безжизненный труп Твой я брошу в могилу,
Где смерти дыханье Тебя исказит,
Где ночь постоянная мраком глубоким
Глаза без возврата Твои ослепит.
Смотри же! тихонько тогда я шепну,
Как там воскресают умершие люди!
Умершему слуху для звуков скажу я:
Послушай, как чудно все поле шумит,
Воскресшие ходят по нем мертвецы!..
Когда же оставит душа Его тело
И к нам она в ад обратится, быть может,
Чтоб нас непокорных и смерть победить,
— Ей голосом грома тогда я воскликну:
Спеши ты отсюда, из темного царства;
Ты здесь оковала бессмертных Богов!
Спеши! Пред тобою отворятся сами
Торжественно двери подземного ада.
Здесь хором хвалебным тебя прославляют
Отжившие души и адские боги,
Тебя воспевает вся адская бездна.
Скорее пусть землю теперь Иегова,
А с нею Его и людей вознесет
К себе, в беспредельность небесного мира,
Пока восседаю я здесь; как Властитель, —
Иль я то исполню, что словом могучим
Давно предназначив, премудро решил я!
Клянусь я, как Бог и страданий, и смерти,
Клянусь вам грядущею вечностью Бога —
Умрет Он и бренный тогда Его прах
По светлой дороге подземного ада
Развею пред взорами Вечного я...
Узнайте ж мой план и решенье мое!
Так мстит Сатана! — торжествуя сказал он
И грозно взревела вся адская пропасть!!..
Сидел в отдаленных гробницах Спаситель, —
Там с шумом слова Сатаны пронеслися...
К ногам Иисуса листок подкатился.
Червяк уже мертвый висел на листке...
Господь Всемогущий его оживил, —
Тебе ж Сатана, всеобъемлющим взором,
Как кару, послал Он презренье Свое...
И быстро над павшими суд совершился...
Вся бездна подземная вдруг потряслася,
Покрыла глубокая ночь Сатану...
И с ужасом смотрят все адские духи,
Но ада владыки не видят они.
Как будто сраженные громом небесным,
Подобно гранитным скалам онемели
Мятежные жители пропасти адской...
Внизу, подле трона, задумчив, угрюм,
Поникнув печально челом, одиноко
Сидел Серафим Абдиил-Аббадонна.
Он думал о будущем грозном своем,
В душе содрогаясь невольно от страха.
Пред ним проносилось, как будто в тумане,
Минувшее все, пережитое им.
На мрачном и грустном челе Серафима
Тоски безнадежной лежала печати;
Пред взором его, истомленным печалью,
Носились, как тени, за муками муки, —
Сливалися с вечностью эти виденья.
Припомнил теперь он блаженное время.
Когда еще чист был, невинен душою
И другом великого был Абдиила,
И как, в день восстанья, великое дело
Свершил пред линем он Создателя мира,
Мятежников бросив, решился остаться
Один; непреклонно опять возвратился
Под кров милосердный Всесильного Бога
И с тем Серафимом, великим душою,
Казалось, избегнул врага Иеговы.
Но в пламенной вдруг колеснице своей
За ними, как вихрь, Сатана возвратился,
И голос его, будто звук трубы бранной,
Все полчище грозно к себе призывал.
Все адские духи его обольстили,
Он ими, как бурею, был увлечен.
Напрасно летел за ним друг его милый,
И взором сердитым, но полным любви,
Хотел его снова к Творцу обратить.
Увы! Но безумной мечтой увлеченный,
Мечтой, что он равен Всесильному Богу,
Летел Аббадонна все дальше и дальше,
И взоров он друга понять уж не мог.:.
Пришел, как в тумане, потом к Сатане..
С тоскою глубокой, в себя погруженный,
Событье то страшное он вспоминал.
Припомнил блаженную юность. — то утро,
Когда был он создан для жизни небесной —
Предвечный их всех сотворил в одно время
Едва были созданы сонмы бессмертных,
С небесным восторгом, они, меж собою,
Беседу отрадную дружно вели:
— О, кто же мы, светлые все Серафимы?
— Откуда блаженный? — Давно ли ты создан?
— Ты видел ли прежде меня, Серафим мой?
О, точно ль живем мы? — Какою же жизнью?
— Меня обними ты, божественный друг мой,
Открой мне заветный думы свои.
...Как после спустилося, из дали светлой
Величие Бога, их всех осеняя.
И видят кругом себя там Серафимы
Несчетное воинство силы небесной.
Сребристое облако подняло всех их
К величию высшему Господа сил.
Увидев величие то пред собою,
Познали они в нем Зиждителя мира.
Той думою мучился дух Аббадонна,
Из глаз его горькия слезы лилися.
Так с гор Вифлеемских потоками кровь
Струилась, когда убивали младенцев...
Он с ужасом слушал рассказ Сатаны, —
Не вытерпел — встал, чтобы с ним говорить,
Но прежде три раза глубоко вздохнул.
Так в битве кровавой два брата, не знавши,
Сражают друг друга, потом узнают —
Когда упадают с предсмертным хрипеньем
И вздох сожаленья их грудь надрывает...
Но скоро оправившись, начал он так:
— Хотя ненавидим я буду собраньем,
Но мало заботится дух мой об этом;
Не в силах молчать я, скажу перед всеми, —
Чтоб карой ужасною Вечного Суд
Здесь также меня самого не постигнул.
Как он над тобой, Сатана, разразился.
Тебя ненавижу я всею душою,
Ужасный и гибельный дух Сатана!
Отвлек ты бессмертного духа, меня
На веки от мощной десницы Творца.
Пусть требует в том Всемогущий отчета,
Погибший, отверженный дух от тебя
За все эти страшные, вечные муки.
Здесь, в пропасти адской, средь ночи глубокой,
Среди всего сонма бессмертных духов,
Тобой соблазненные грозно восстанут...
Их стоны и вопли, как гром, раздадутся,
Как волны свирепые Мертвого моря,
Бушуя, их голос взревет на тебя...
Не буду сообщником с грешником вечным —
Отступник! — не буду участвовать я
С тобою в решении гнусном твоем,
Чтоб смерти предать Искупителя мира!
О, против Кого говорил ты, проклятый!
Не против Того ли, пред кем ты трепещешь,
Пред чьим Всемогуществом сам сознаешь
Свое все ничтожество, с ужасом робким?
А ежели смертным потомкам Адама
Творец-Вседержитель пошлет искупленье
От смерти и ада, — не ты ль помешаешь
Божественной воле Его совершиться?
Не ты ли, погибший, задумал убить
Священное тело Мессии и Бога?
Ты будто не знаешь Его Сатана?
Иль мало карали Всесильного громы
Тебя, непокорный, отверженный дух?
Еще ль на челе твоем мало следов
Осталось от гневного грома небес?
Ужели не в силах Он будет, Всесильный,
Себя защитить от коварства ничтожных?
О, мы, увлекавшие род человека
К погибели вечной и смерти ужасной, —
(Но горе мне — сам я виновен был в этом)
Осмелимся ль снова восстать мы теперь
На их Искупителя, Бога, Мессию?
И можем ли Сына Его — Громовержца —
Погибшие, жалкие, смерти предать?
Хотим ли. блаженные некогда духи,
Прервать ко спасенью грядущему пить,
Навек у себя тем возможность отнять
К смягчению страшных и вечных терзаний?!
Мы все здесь страдаем с тобой, Сатана,
В ужаснейших муках томимся все вечно,
А ты это место проклятья и мрака
Бесстыдно и ложно пред всеми же нами
Зовешь своим царством могучим и славным.
Так точно ты ложно теперь торжествуешь,
С позором и срамом назад возвратившись
От Бога и данного людям Мессии...
Ужасен от злобы сидел Сатана
И грозно внимал Серафима словам. .
Он бросить скалою хотел в Аббадонну,
Но в гневе бессильном, повисла назад,
Как бы пораженная громом, рука.
Трясясь весь от гнева, сверкая глазами,
Три раза в душе Сатана содрогнулся,
Три раза безумно, свирепо взглянул
В лице Аббадонны — но быстро затих...
В величии строгом, стоял Серафим,
Печальный, спокойный, без злобы, пред ним..
Вдруг враг Божества, Сатаны и людей,
Встал Адрамелех и со злобой сказал:
— Тебе я отвечу громами и бурей,
О, ты, ослабевший от ужаса трус!
Пусть грозы и бури тебе отвечают!
Как смел оскорблять ты здесь высших Богов?
Дерзнет ли из мрака возвысить кто голос
Из низших духов и восстать против нас,
Иль дерзко меня с Сатаной оскорбить?
О, ежели будешь терзаться ты, низкий, —
Своими ж мечтами ты мучиться будешь.
Беги, малодушный, из области мрака,
Где царствуют Боги подземного ада;
Исчезни в пустыне и пусть там Всесильный
Создаст тебе новое царство страданья,
Где будешь внимать ты раскаянья стонам
И там ты получишь достойно бессмертье!
Исчезни презренный! Умри же там раб,
Склонив перед небом с покорностью взоры.
О, ты, среди неба восставший на Бога,
Считая Всесильного равным себе,
Создатель грядущих миров бесконечных!
Пойдем, о, могучий! Пойдем, Сатана!
О, пусть предприятия наши покажут
Весь ужас могущества нашей руки.
Пусть видят все адские, низшие духи, —
Могущество то ослепит их внезапно
И быстро сразит непокорных, как громом.
Откройтесь теперь предо мной лабиринты,
Вы, полные гибельной хитрости скрытой;
Хранится в вас верная, страшная смерть
И нет из вас нити, ведущей к исходу;
Оттуда никто не избавит Его...
Но е ели хитрости нашей избегнет,
Наставленный разумом, Он, Божества,
Тогда, перед нами сразят Его грозы,
Подобные страшной, великой грозе той,
Которою Иова мы погубили,
Любимца Его — Вседержителя Бога, —
У неба отняв его чистую душу.
Земля, трепещи перед нами, идем мы
Одеты, как бронею, смертью и адом,
И горе восставшему там против нас,
В великой той области нашего мира!..
Окончил свирепый так Адрамелех
И буйно собрание все поднялося.
Восторженно ринулись все к Сатане.
Под мощной стопою ликующих духов
Тряслась и стонала подземная пропасть,
Как бы разрушались и падали горы.
Шумели с неистовством там голоса,
Победою близкой гордясь, все кричали.
С востока на запад гремели их крики;
Ревело, как буря, собрание ада.
Предать оно жаждало смерти Мессию:
С момента создания Богом вселенной
Не видела вечность такого деянья.
Его совершители, Дух Сатана
И Адрамелех, вдруг, покинули трон.
В тот миг, когда буйно неслись по ступеням,
Неистовой злобой и мщеньем пылая,
Звенели подземного трона ступени,
Готовые рушиться в прах под стопой их,
Трещали, гремели; как скалы гранита,
Разбитые, рушатся в страшную пропасть.
Все ринулись буйно, толпою мятежной.
Далеко неслись их безумные клики.
Сопутствуя их до исхода из бездны.
За ними, с поникшим челом, в отдаленье,
Шел тихо, задумчиво, дух Аббадонна.
Он думал избегнуть сообщества дерзких
В том деле неслыханном, или погибнуть...
Вот, с этою думой подходит изгнанник
Ко входу, где Ангелы были на страже.
О! что испытал ты в тот миг, Аббадона,
Когда Абдиила увидел ты там?
Со вздохом глубоким закрыл он лице
И долго стоял в нерешимости грустной.
Хотел бы в подземную пропасть вернуться,
Желал подойти бы и к прежнему другу;
Иль думал умчаться в безвестную даль...
Так долго стоял он, в печальном раздумья,
Не зная, что делать и что предпринять!
Потом, вдруг, решился ко входу идти:
Болезненно сжалось в груди его сердце
И жгучие слезы из глаз покатились,
И скрыли от взоров небесную стражу.
Жестоко страдал в этот миг Аббадониа,
И трепет ужасный, неведомый смертным,
Потряс в нем все кости, когда проходил он.
А друг его юности, страж Абдиил,
Восторженно созданный мир созерцал —
Творение Господа, мощной десницы Того,
Кому верен остался Архангел.
Заметить не мог Аббадонну в тот миг он.
Как дивный луч солнца, блеснувший впервые,
Иль первое утро весны первобытной,
Собой озарившее все мирозданье, —
Блистателен, дивен так был Абдиил.
Но блеск лучезарный его недоступен
Глазам Аббадонны, печального духа,
И он отлетел одинокий, печальный
В безвестную даль, где тоскливо взывал:
— Ужель разлучиться со мною навеки
Ты хочешь мой светлый собрат, Абдиил?
Оставить с тоскою меня, одиноким??
О, плачьте, вы, дети небесного света, —
Не будет любить меня вновь Абдиил.
Почтите слезой состраданья меня, —
Навеки я с другом моим разлучен.
Увяньте, иссохните светлые сени,
Где мы с ним, в беседе о Боге и дружбе,
Так часто блаженные дни проводили...
Умолкните дивно журчащие воды
Потоков Эдема, где крепко и нежно
Обнявши друг друга, небесною песнью
Хвалили мы славу Предвечного Бога...
Он умер навек для меня, мной любимый!..
О, адская бездна, жилище мое!
О, ты, всех терзаний жестоких начало!
Ты, вечного мрака глубокая ночь! —
Оплачьте со мной вы потерю мою!
Пусть вопли ночные, с холмов твоих страшных,
Далеко, печально несутся в пространстве,
В тот миг, когда Бог устрашает мой дух!
Теперь я утратил надежду на все —
Он умер, собрат мой, навек для меня!!..
Болезненно, грустно стонал так один он,
Поникнув главою близ входа в миры.
Его устрашало сиянье и громы,
Несущихся мимо него Орионов.
Томимый столетья тоской неумолчной.
В себя погруженный, терзаемый думой,
Не видел он дивного строя миров, —
Теперь перед ними стоял в созерцанье
И тихо с собой рассуждал так изгнанник:
— Осмелюсь ли снова проникнуть туда,
Чрез вход благодатный, к мирам Всеблагого,
Покинув навеки то царство проклятья?
Зачем не могу я опять залететь
В отчизну прекрасную, к светлым мирам?
Бесчисленны солнца — вы, дети вселенной!
Но не был ли я уже в миг тот великий,
Когда вас Создатель из хаоса вызвал
И дал вам сияния блеск лучезарный?
О, не был ли, в миг тот, прекрасней я вас,
Когда вы всесильной рукою Творца
Рассеяны были в пространстве безбрежном?
Я лучшей блистал красотою в то время
Чем вы, лучезарные Божьи созданья.
Теперь же, стою я отверженный, мрачный,
Как ужас великого, дивного мира.
Проклятию преданный, жалкий изгнанник!
Великое небо! О небо родное!
От страха невольно в душе содрогаюсь,
Впервые величье твое созерцая!
В тебе я утратил блаженство свое,
Восстал против Вечного там я, безумец!
О, ты, благодати покой бесконечный!
Блаженная юность обители светлой,
О, где ж ты, сообщница мирных долин?
Судья мой оставил в душе утомленной
Одно удивленье и грустное чувство,
Когда вспоминать о тебе я осмелюсь.
Тож тяжкое чувство при виде вселенной...
О, если б, валяясь во прахе, я смел
Создателя имя святое призвать!
Я с радостью б нежное имя Отца,
Которым когда-то Его называл,
Тогда уступил бы им, жителям света.
О Ты. правосудный Судья всего мира!
Теперь и молить Тебя даже не смею,
Чтоб Ты одним взглядом меня осенил —
Меня, истомленного в бездне подземной
Тоской неумолчной и мрачною думой.
Отчаянье дикое! О, продолжай ты
Терзанья и муки свои совершать.
Как стал я ничтожен и как злополучен!
Увы! Но я мог бы не быть таковым!..
Тебя проклинаю я, день первобытный,
С минуты той первой, когда загорелся
Ты там, от пределов востока сияя,
Услышав Создателя мощное: «Б у д и».
Тебя проклинаю я, первое утро,
Тот миг, как бессмертные громко взывали:
«И ты также создан, собрат наш небесный!»
Зачем Ты, о вечность, тот день сотворила —
Тот день, бесконечных терзаний начало?
Но если уж быть суждено ему было —
Зачем же не быть ему мрачным, печальным,
Как Богом проклятая, вечная ночь,
Которая грозною бурей и смертью.
Кругом себя «се поражает нещадно?
Зачем не подобен тот день первобытный
Той ночи, всему сотворенному чуждой, —
Где видно одно лишь проклятие Божье?
Но, против Кого возроптал ты, погибший,
Среди всего дивного Божья созданья?
Обрушьтесь скорее вы, солнца и звезды,
И скройте меня вы от гневного взора Того,
Кто, с предвечного трона небес,
Меня устрашает карающим взглядом —
Как вечный мой враг и судья непреклонный.
О Ты, неизменный в своем правосудьи!
Ужели нет в вечности целой Твоей
Надежды и в будущем мне ко спасенью?
Божественный мой Судия! О, Отец!
Создатель мой! Бог мой!.. Безумец!!! я снова,
Томимый отчаяньем, смел называть
Его — оскорбленного мной Иегову —
Дерзнул называть именами святыми,
Которых не может отверженный грешник,
Не смеет помыслить ко век произнесть,
Без помощи высшей Спасителя мира!
Я слышу, как гром всемогущий Его
Ужасно гремит в беспредельном пространстве —
Сразит меня быстро божественный гром тот...
Отсюда умчусь я скорей — но, куда же?
Куда полечу я? Где ж скрыться могу???
Сказал — и стремительно бросился дальше
В пространство безбрежное дальних миров,
И там, отуманенный страхом невольным,
Бессмысленно смотрит в ужасную глубь.
— Ужасен Ты в гневе Своем, о, Всесильный,
И страшны, о, Боже, Твои все решенья!
Пошли мне огонь свой, подземная бездна,
Чтоб адского духа спалил тот огонь!
Но смерти напрасно просил Аббадонна —
Огонь разрушитель на зов не являлся.
Он вновь отвернулся от пропасти темной,
К мирам снова тихо полет свой направил.
Томимый тоскою, стоял он над солнцем
И с горестью глубь созерцал мирозданья.
Вращались там звезды, сияя огнями,
И к этому морю огней разноцветных,
Блуждая, планета внезапно коснулась:
Казалось, последний настал её час,
Она уж дымилась и тлела... И к ней-то
С отчаяньем ринулся дух Аббадонна,
Желая погибнуть с ней вместе на веки...
— Рассеялась быстро планета, как дым,
И с нею погибнуть не мог Аббадонна...
Все той же тоскою томимый, упал он...
Так падают быстро громадные горы,
Когда потрясаются недра земные:
Мгновенно нет признака гор величавых.
Меж тем с Сатаною дух Адрамелех
Все ближе и ближе к земле подходили
И были безмолвны и сумрачны оба.
Тревожим был каждый из них своей думой.
Вдруг Адрамелех в отдаленье увидел
Во мраке, спокойно лежащую землю.
И так, наконец, предо мною она.
Подумал он, тихо с собой рассуждая,
И дума за думой, как волны морские,
В коварной его голове закипели.
О, точно, тот мир предо мною теперь,
Которым я буду владеть без раздела,
Как вечного зла торжествующий Бог,
Когда Сатану удалить мне удастся,
Иль Бога, создавшего все, победить.
Пред всеми тогда я себя возвеличу.
Зачем же лишь землю одну я желаю?
К чему оставлять и другие миры,
Которые столько столетий живут
В блаженном покое, в пространстве небесном.
На каждой планете я смерть водворю,
До самых пределов, где царствует Вечный.
Тогда вся природа могилою будет
И будут сыны её все предо мною,
Во прахе склоняся, лежать униженно.
В то время один я торжественно буду
Владыкой иль здесь, или там восседать.
Природа, но воле моей, превратится
В могилу потом беспредельную вся,
И смехом своим оглашая пространство,
Я стану заглядывать, полный восторга,
В могилу ту страшную, полную тленья,
И если захочет Предвечный тогда, —
Пусть Он, над всемирной гробницею, вновь
Создаст для того и миры и созданья,
Чтоб смертью их снова я мог погубить.
И я, от планеты к планете летая,
Как прежде, везде соблазнять и всех буду,
С собой разрушенье и смерть приносить.
Таков ты могучий, о, Адрамелех!
О, если б тебе, наконец, удалося
Придумать, как адских духов убивать, —
Тогда бы погиб чрез тебя Сатана
И был бы тобой он в ничто обращен.
Пока ты под властью его состоишь
Не можешь исполнить ты страшного дела,
Которое было б достойно тебя.
Дух мощный и страшный поземного ада,
Вселяющий думы те Адрамелеху,
Придумай ты смерть для бессмертных Богов,
Тебя заклинаю, ты их умертви, —
Иль сам, дух, погибни, когда ты бессилен,
И власти высокой достигнуть не можешь.
Давно я стремлюсь и все мысли мои
К тому, чтобы всех их собрать и, как Боги,
Должны они выдумать смерть и — погибнуть.
Настала теперь роковая минута,
Я целую вечность о ней лишь мечтал.
Теперь же опять пробудился Всесильный
И к нам посылает Спасителя мира,
Чтоб царство, давно покоренное нами,
Отняв, покорить Своей воле Всесильной.
Пора мне исполнить решенье свое.
И ежели дух Сатана не ошибся —
Настала минута исполнить его.
Что тот человек — величайший пророк
И больший из всех появлявшихся в свете
С минуты создания Богом Адама
И Он есть Мессия, обещанный людям, —
В том дух Сатана обмануться не мог.
Победа над Ним возвеличит меня
Пред всеми Богами подземного царства
И даст мне владычество адского трона.
Деяния большие может свершить
Великая сила божественной воли
Твоей, о бессмертный дух, Адрамелех;
Но ежели прежде убью Сатану я,
Тогда исполнение большого дела,
Как раб совершить сам обязан я буду.
Пусть первый же будет Тот мной побежден,
Достигну владычества я чрез него
Над всеми Богами подземного царства.
Хотя будет трудно тебе, Сатана,
Священное тело Мессии убить,
Но это исполнить, как меньшее дело, —
Тебе уступаю, пока еще жив ты;
А сам я убью Его душу потом,
Ее погублю, уничтожу, наверно, —
Развей же усердно ты прах Его смертный...
В намерениях дерзости полных и черных
Погряз его дух; он томим был желаньем.
Грядущее знающий Бог Всемогущий
Те замыслы слышал, но — грозно молчал.
Волнуем глубокою, черною думой,
Измученный замыслом Адрамелех
Стоял незаметный на облаке черном.
Горело чело его будто в огне.
Лежала кругом его темная ночь.
Он слышал, как в мраке той ночи глухой,
Земля волновалась, шумела под ним.
Тот шум пробудил вдруг мятежного духа
И вызвал его из томительной думы.
Теперь к Сатане обратился он снова,
И быстро направились оба они
К горе Элеонской, где был Иисус
В беседе священной с друзьями Своими.
С горы смертоносная так колесница
Несется в долину и давит нежданно,
Спокойно стоящего там полководца
И армию воинов смелых его, —
Так Адрамелех с Сатаной появились
К горе Элеонской, где был Искупитель.
Над лесом кедровым едва загорелся,
Чертой золотою, денницы луч первый —
Проснулся Мессия. Его созерцали
Из солнца отжившие души отцов.
Там первенцев души — Адама и Евы —
Небесными песнями славили утро
И стройно и звучно их песни лилися:
«О день благодатный! Ты лучший из дней!
Ты будешь отныне для нас торжеством,
И чтить тебя будут все больше других;
Румяный восход твой и тихий закат
Приветствовать станут отжившие души
И все Серафимы, и неба все силы.
Лишь землю ты утром своим озаришь,
По небу твой свет пронесут орионы;
Как отблеск румяной зари долетит
До трона величия Божья твой луч.
В одежде торжественной встретим тебя,
Тебе Аллилуйя будем мы петь.
Утешил ты взоры печальные наши,
Мессию и Господа нам показав
В Его унижении в мире земном.
Прекраснейший ты из потомков Адама,
Мессия, Ты Бог и — плотской человек!
О, как отразилось в лице Твоем светлом
Подобие Бога во всей красоте.
О Ты, нам Мессию родившая Дева!
Блаженна ты будь и во веки свята;
Блаженнее Евы, праматери смертпых.
О, Евы бесчисленны смертные дети,
Но также бесчисленны их прегрешенья. —
Твой Сын же, о Дева, Один у Тебя,
Один и божественный Он человек.
Невинен и праведен Он лишь, Мессия!
Один Он, Тобою рожденный, Сын Вечный,
Никем Он не создан, как создано все!
Смотрю я с любовью блуждающим взором
На землю, тебя же не вижу, о рай мой!
Суд Божий изрек над тобой приговор:
И воды потопа тебя поглотили;
Проклятие Бога над всем тяготеет.
Тенистые, мощные где твои кедры,
Которые некогда Бог насадил?
Густая и мягкая зелень твоя,
Добра первобытного тихий приют?
Ни бури, ни грозы тебя не щадили,
Ни гибельной смерти карающий дух!
О, будь же ты раем моим — Вифлеем,
Где Дева Мария Его родила,
Ласкала, как сына, к груди прижимая.
Давидов источник, где я создана
Творцом, и впервые увидела мир.
Ты хижина, где, как младенец, в пеленках,
Он плакал и к матери тихо ласкался, —
Мне будь первобытной невинности кровом.
О, если б Тебя родила я, Мессия
В Эдеме и после моих преступлений,
Тебя родила бы Божественный Сын.
С Тобою пришла б я к Судье всего мира,
Туда, где Он был, где под Ним весь Эдем
Разверзся широкою, страшной могилой,
Где древо познанья шумело так грозно,
И гул его шума проклятьем звучал,
Как гром надо мной Вседержителя Бога.
Где пала я жертвою гибельной смерти, —
Туда я пришла б со слезами к Нему,
С Тобою, младенец мой сын, на руках,
Прижала бы к сердцу Тебя и сказала:
— Не гневайся, Господи, — Вечный Отец!
Не гневайся — мною Мессия рожден.
Ты вечен, Ты свят, поклоненья достоин!
Божественный Сын Твой от века рожден.
Ты дал Ему образ божественный Свой,
Чтоб род мой, оплаканный мной, искупить.
О, видел сам Бог мои горькие слезы,
И вы, Серафимы, их видя, считали,
Отжившие души потомков моих,
И вы, мои дети, их также считали!
О, если бы Ты не явился, Мессия,
Печальным казался б мне вечный покой мой,
И только Твоим милосердьем небесным,
И в самом страдании я научилась
Блаженство и радость спасения видеть.
Союза предвечного Ты Основатель!
Облекся ты в плоть человека теперь,
И принял, Великий Ты, смертного образ.
Ходатай! Сам Бог Ты и Ты ж человек!
Услыши молитву усердную нашу,
Священную жертву свою соверши —
Ее ты предпринял за нас добровольно,
И к смертным на землю сойти Ты решился.
О Ты, Искупитель! Судья всего мира!
Решился очистить Ты мир от греха, -
Погибшую землю Собой обновить.
Ее обнови Ты, О Боже! скорее,
Отчизну Твою и всех грешных людей,
И вновь возвращайся к небесному трону».
Так пела праматерь погибших людей.
Из сводов лучистого храма, в пространстве
Далеко неслась ее звучная песня ;
Той песни в долине внимал Иисус.
Кругом Его тихо, как будто в пустыне.
О будущем в думу он был погружен.
Предвестьем пророческим Вечного голос
Над миром земным в тишине раздавался,
И слушал тот голос Мессия, моляся.
Спускался с Масличной горы Иисус.
Среди ее стройные пальмы стояли;
Они возвышались над горной вершиной,
И облако светлое их осеняло,
Как будто бы утренним легким туманом.
Под ними Архангела встретил Мессия,
То был Иоанна небесный хранитель,
Его Рафаилом зовут в небесах.
Вокруг него веяли тихие ветры,
Они доносили к Спасителю голос,
Которого слышать не могут созданья.
— Приблизься бесплотный ко мне Рафаил,
Сказал ему, кротко взирая, Мессия,
И следуй за мною, незримый никем.
Скажи мне, как ночь ты всю эту хранил,
Избранника нашего чистую душу?
И думы какие, подобно твоим,
Носились над спящим, скажи Рафаил,
И где мой любимец теперь Иоанн?
— Его охранял я, - сказал Серафим, -
Как мы охраняем избранников первых.
Ходатай над духом его вдохновенным
Носилися тихо виденья святые,
Ему о Тебе говорили они.
О, если б ты спящим увидел его,
В Тот миг, как во сне Твой Божественный образ
Являлся отрадным виденьем ему, —
Как утра весеннего луч благотворный,
Уста осеняла святая улыбка.
Витая в пространных долинах Эдема,
Адама видал Серафим Твой, о, Боже!
И образ прекрасный праматери Евы
В том виде, как мыслью высокой Творца,
Возникнув пред ним, появились из праха,
Едва сотворенными, первые люди.
Но был их прекрасней, во сне своем тихом,
Божественный Твой ученик. Иоанн.
Он спит еще там, среди мрачных гробниц,
Где муж одержимый, стеная, лежит
И страшный, и бледный, как будто мертвец.
Костями стучит он, терзаясь жестоко.
Когда б Иоанна Ты видел, Спаситель: —
Смотря на больного в раздумье печальном,
Сочувствует с грустью он мукам больного
И сердце на части в груди его рвется.
Не мог я там более быть, о, Спаситель!
В глазах моих скорби слеза навернулась
И чувство страданья, лишь сродное духам,
Которых Ты вечными создал Господь,
Проникло болезненно в сердце мое».
И, тихо склонившись, умолк Рафаил.
Божественный — поднял Свой взор к небесам:
— Услыши, Отец мой Всесильный, Меня!
Настала минута суда Твоего —
И пусть совершается жертва святая,
И силы небес, торжествуя, ликуют;
Пусть рушится с воплем вся адская пропасть, —
Погибнет униженный враг человека!
Сказал и к гробницам пошел Искупитель.
Гробницы те были в средине горы
Иссечены в камнях разрушенных скал.
Их вход сторожили леса вековые
И путника взорам тот вход недоступен.
Когда уже полдень, роскошно сияя,
Горит над божественным градом, в тот миг
Туда лишь сомнительный свет долетает.
Там холодом веет и мрака густого
Рассеять не может мерцающий свет.
Лежал одержимый там Зама несчастный.
(На миг лишь оставил его Сатана,
Чтоб после сильнее терзанья начать).
Близ тела истлевшего сына, отец
Лежал изнуренный, а подле него
Усердно молился другой его сын
За душу давно уж умершего брата,
Которого, некогда, нежная мать,
Рыдая, к больному отцу поднесла,
Но с злобою адскою вдруг Сатана
Младенца рукою отца умертвил, —
Так страшно свершилось событие это.
— Отец мой! младенец Бенони вскричал,
И быстро от Матери вырвался он,
И бросился прямо в объятья к отцу.
О, милый отец! Обними же меня,
И крепко схватил он ручонкой своею
Отцовскую руку и к сердцу прижал.
Отец его обнял, всем телом дрожа,
И нежно малютка отца целовал,
И кротко, как агнец, ему улыбался,
Воркуя, как голубь, смотрел ему в очи;
Но вдруг одержимый, костлявой рукою,
Малютку схватил и об камень скалы
Ударил так сильно, что брызнул лишь мозг,
И с тихим хрипеньем душа отлетела,
Чиста и невинна в неведомый мир.
С тех нор неутешный горюет отец.
Теперь он близ милого праха лежит,
Рукой полумертвой хватаясь за камни
Холодной гробницы, где тлеют останки.
— О, сын мой, Бенони! Мой милый Бенони!
Взывает отец, и горячия слезы
Из глаз потухающих льются на камни.
В то время Спаситель спускался с горы.
Увидел идущего к ним Иисуса,
Вольного отца другой сын, Иоил, —
С восторгом малютка отцу говорит:
— Взгляни, о отец мой, к гробницам подходит
Великий и славный пророк, Иисус.
Со злобою слову ребенка внимает,
Глазами сверкая из щели гробниц,
Скрывавшийся в камнях дух тьмы, Сатана.
До этой минуты терзал он больного
Лишь издали, медленно, духом своим;
Теперь же, тревожимый близостью Бога,
С неистовой злобою бросился к Заму.
Несчастный поднялся и в муках жестоких,
Стеная, без чувства на землю упал.
Бороться не в силах была уже с смертью
Душа потрясенная муками в нем.
Желая избегнуть терзаний врага,
Бросался на скалы он точно безумный.
И здесь пред божественным взором Твоим,
С неистовой злобой хотел Сатана
Больного страдальца об камни разбить.
Но Ты уже был тут. Твое милосердье
Носило на крыльях могучих своих
Забытую тварь и спасало от смерти.
И враг человека, озлобленный дух,
Страшась приближенья идущего Бога,
С бессильною злобой затих, содрогаясь.
На Зама целительный взор устремил
Спаситель и сила божественной жизни
К больному от взоров Его исходила.
Душою познал одержимый страдалец
Того, Кто избавил его от мучений.
В лице полумертвом и бледном больного
Опять оживились черты человека.
Он плакал и к небу без слов он взывал;
Хотел говорить, но восторгом объятый,
Лишь что-то несвязно и тихо лепечет.
Боится страданий, но полон надежд,
Он страстно к Спасителю руки простер;
Глаза были полны слезами блаженства,
Когда Искупителя лик созерцал он.
Так точно мудрец, погруженный в себя,
Томится сомненьем о будущей жизни,
Колеблется верить он в самую вечность,
Но мысль, что разрушиться должен он в прах
Страшит, потрясая рассудок его.
И вечных законов Создателя мира
Не может ум слабый его разгадать.
Когда же вдруг в сердце проникнет надежда, —
Исчезнет сомненье; он верит в блаженство,
Которое Богом обещано нам.
Тогда он доверчиво смотрит на небо.
Как бы в благодарность за то, что он сердцем
Прочувствовав, понял глубокую тайну.
Он весел, — легко на душе его стало.
Так понял и Зама присутствие Бога,
Почувствовав близость Его всей душою.
Потом к Сатане обратился Мессия
И голосом мощным и грозным спросил:
— Дух гибельный, кто ты? Порочный и злобный,
Кто дал тебе смелость при мне так терзать
Людей, к искупленью назначенных Богом?
Глухое рыканье ответило злобно:
— Я сам Сатана и подземного мира
Я царь, и владыка духов непокорных,
Которых круг действий обширней и выше
Небесных певцов, — Серафимов бессмертных.
Когда Твоя слава, о смертный пророк,
Достигла подземного, адского трона, —
Оставил я трон и пустился на землю.
Как вихрь прилетел я, могучий и грозный,
Чтоб взором бессмертным своим Тебя видеть —
Ты должен гордиться явленьем моим...
Что́ должен придти Ты, как мира Спаситель —
Давно о том слухи небес возвещали.
Но ты человек, — Ты пророк-Боговидец,
Подобный пророкам подверженным смерти,
А мне одному лишь подвластна та смерть.
Поэтому знать не заботился я,
Что́ там совершали бессмертные все.
Но здесь я терзаю любимцев Твоих,
Чтоб праздным не быть; это видишь ты Сам.
Смотри же, как страшны созданья мои —
Предсмертные тени, на этом лице.
Теперь понесусь я к подземному царству
И след моей гибельной, мощной стопы,
Как грозное смерти дыханье, промчится.
Там будут пустыней и воды и суша,
Где я разрушительным вихрем промчусь.
Весь ад, торжествуя, пусть видит тогда
Владыку подземного царства во мне.
Но если ты хочешь творить что-нибудь, —
Твори же теперь, иль я снова здесь буду,
Чтоб царство могучее тьмы защищать!...
Умри же при мне ты, забытая тварь!
Сказал он и бросился злобно к больному, —
Но тайная сила Спасителя мира,
Как гром, поразила порыв Сатаны...
Так сила Всесильного Бога-Отца
Нисходит в миры пред падением их.
И ринулся в бездну подземную дух...
Но воды и сушу забыл превратить
Он мощной стопою своею в пустыни.
Спустился меж тем со скалы одержимый.
Так царь Ассирийский бежал от Евфрата,
Когда его светлый хранитель отвлек
Оттуда священным советом своим
И вновь небеса показал он ему.
Остался в душе его вечным страх Божий.
Его не рассеяли грозы Синая,
Ни даже и шумные воды Евфрата
Изгладить из сердца его не могли
Священного страха, вселенного Богом,
И царь Ассирийский в стенах Вавилона,
Смиренно лежал и на небо смотрел,
Моляся во прахе Предвечному Богу.
Сошел так больной к Искупителю мира
И пал со слезами к ногам Божества.
Осмелюсь ли, грешный, идти за Тобою,
Божественный муж? Освяти мою жизнь,
Которую Ты мне сейчас возвратил,
И будет чиста и безгрешна она
С Тобою, Божественный, праведный муж.
Валяясь во прахе больной говорил
И страстно к Спасителю руки вздымал.
Господь Искупитель взглянул на него
И, с чувством любви, ему кротко сказал:
— Не следуй за мною! Замедли: но после,
Когда все сойдутся на лобное место,
Тогда ты увидишь глазами своими
Надежду и радость пророков святых, —
Надежду, которую ждал Авраам.
Пока говорил Искупитель с больным,
Усердно просил Иоил Иоанна
С невинною, детскою кротостью, тихо:
Веди меня, милый, к пророку Господню.
О, пусть Он, Великий, услышит меня...
Тебе Он доступен и ты Его знаешь.
Наперсник Спасителя, тронутый просьбой,
Подводит младенца к Спасителю мира:
— Скажи, отчего же с Тобою, Великий,
Ни я, ни отец мой не можем идти? —
Печально невинный малютка спросил.
Зачем же Ты здесь остаешься так долго,
Где стынет от страха вся кровь в моих жилах,
Когда я на мертвые кости смотрю?
Пойдем же домой, о, святой человек,
Куда возвращается снова отец мой.
Служить Тебе будет с покорностью там
Моя одинокая, добрая мать.
Мы будем Тебя угощать молоком,
Душистого меду Тебе подадим
И лучшие фрукты найдешь Ты у нас.
Там много пасется овец на лугах, —
Их мягкою шерстью Тебя мы прикроем.
Когда ж возвратится к нам знойное лето, —
Тебя провожу я в прохладную тень,
Под зелень густую высоких деревьев,
В мой собственный сад, подаренный отцом...
Бенони, мой милый! О, брат мой Бенони!
Тебя оставляю в могиле я здесь...
Со мною цветов поливать ты не будешь
И бегать в минуты вечерней прохлады...
Будить ты не будешь меня поцелуем,
Когда зарумянится в небе день новый,
Когда полетят из гнезда утром птички,
Встречая восход восхитительной песней.
Взгляни же сюда, о, Великий пророк,
Здесь брат мой, Бенони, в могиле лежит...
Мессия с участьем взглянул на малютку
И с чувством глубоким сказал Иоанну:
— Утри ты малютки горячия слезы, —
Его нахожу я и чище и выше,
Чем много людей, уже виденных мною».
И долго потом с Иоанном Мессия
Беседовал тихо, его поучая,
Когда на гробницах остались они.
В тот миг Сатана через Мертвое море
Несется, окутанный облаком смрада...
Пронесся уже Иосафата долиной,
Достигнув туманной вершины Кармеля, —
С Кармеля же, далее к небу пустился.
Блуждая в пространстве, дух злобой кипел,
Созданья Творца своего созерцая :
Великую цепь, беспредельных миров,
Где было все близко, знакомо ему
Когда-то, — за тысячи тысяч веков, —
Когда Громовержец его сотворил
В сиянии чудном лучей неземных...
Хотя и теперь он дышал еще ими,
Но образ его изменился с тех пор,
И чужд он зфирному блеску небес, —
Угрюм стал он, мрачен и полон разврата..
Кометы и звезды проходят там мимо,
В величии дивном и стройном своем,
Но мрачного духа не видят они.
И стал ему страшен их блеск лучезарный.
Несется он быстро из области света
И жаждет достигнуть подземного ада.
К нему направляя свой бурный полет,
Стремительно к низшему миру спустился:
Пред ним беспредельно тянулись пространства
Не видит конца, ни начала дух падший, —
То мрачных миров отдаленная область,
Которою правит один Сатана.
Отсюда он, издали, видит мерцанье, —
То луч умирающий высших светил;
Из сферы он светлой едва долетал,
Чрез даль беспредельную темной пустыня,
Но ада оттуда дух видеть не мог.
Во тьме, отдаленной, его поместил,
От мира и светлых духов, Вседержитель, —
Вдали от Себя и от целой Вселенной.
Наш мир же так блинок Создателю-Богу...
Поэтому быть не могло к нему близко
То место проклятья и вечных мучений.
Ужасным то царство Господь сотворил, —
Для гибели вечной и казни последней...
В три бурные ночи Он создал его,
И лик свой навек от него отвратил.
У входа той бездны стояли на страже
Два Ангела, — точно два воина мощных, —
На то была воля Создателя мира.
Тем Ангелам дал Он священную силу
И мрачное место проклятья велел
Им вечно в границах его содержать,
Чтоб дух — возмутитель расширить не мог
Владений губительных, страшных своих,
Не мог чтобы вида прекрасной природы
Своим приближением он исказить.
И там, где могучий их взор сторожит
Ворота зияющей пропасти ада, —
Там путь пролегает блестящий,
Как будто два слившихся вместе ручья.
Как светлые волны, сверкает тот путь,
Ведущий в пространство безбрежного неба
И к верху, — в миры, сотворенные Богом.
Божественный путь этот луч озаряет,
Приносит он радости Ангелам света
Из высшего мира небесных красот.
Пронесся тем светлым путем Сатана
И мрачен, и злобен, в подземную пропасть.
Промчался в воротах он в смрадном тумане
И сел на высокий проклятия трон...
Все страшно, темно там кругом его было...
Незримый, на троне сидел Сатана.
Один Софоил лишь как ада Герольд
Увидел туман, поднимавшийся к верху
По черным ступеням подземного трона,
И духу, стоявшему подле, сказал:
— Вернулся ли снова в подземное царство
Властитель могучий, наш царь Сатана?
И что предвещает туман этот мрачный,
И к адскому трону возврат его тайный?
Не тем ли возвратом нам Бог угрожал?..
В то время, как ада Герольд говорил,
От темного трона, где был Сатана,
Рассеялась всюду глубокая тьма.
Отверженный злобно кругом посмотрел, —
И быстро понесся подвластный Герольд
К вершине горы, постоянно пылавшей,
Которая прежде всегда возвещала
Потоками пламя возврат Сатаны,
Все долы и скаты кругом озаряя. —
На бурных крылах, через горную пропасть,
К пылающей бездне летел Софоил.
Окрестности темные вдруг озарились,
Пылая пожаром огней разноцветных, —
И каждый увидел, в мерцанье далеком.
Сидевшего злобно, властителя ада.
Поспешно стекались все жители бездны,
Сильнейшие быстро спешили к нему,
Чтоб сесть на ступенях подземного трона...
Тебе все доступно, о муза Сиона,
Ты видишь свободно всю адскую пропасть,
Как видишь и светлый Божественный образ,
Когда наказанье он грешным дает.
Открой же, о, Муза! теперь, предо мною
Всю адскую бездну; дай голос мне сильный,
Подобный раскатам небесных громов,
Чтоб мог я, как буря , о ней возвестить.
Является первый дух Адрамелех, —
То дух ненавистный , лукавый и злобный, —
Дух более хитрый, чем сам Сатана.
В душе развращенной немолчно кипели
И зависть, и злоба к властителю ада
За то, что тот первый поднялся к восстанью,
Которое он так задумал давно.
Когда, для защиты подземного царства,
Придумает что-нибудь сам Сатана, —
И к общему делу тот дух равнодушен —
Он делает все для себя одного.
Он думает тысячи-тысяч столетий
О том, чтоб властителем сделаться ада,
Когда возбудит Сатану против Бога
Он снова к ужасной неравной войне.
Иль если удастся ему удалить
На век Сатану в беспредельность миров;
Но если ж и это ему не удастся, —
Он думает силой его победить...
Об этом задумал тогда еще дух,
Когда отложились от Бога они,
И сброшены были Им в адскую пропасть.
Тогда он последний явился. как воин,
С собою влача две доски золотые,
Как будто свои боевые доспехи.
Те доски пылали ужасным огнем
И голос его точно гром загремел,
И эхом по темному царству разнесся:
— Зачем вы , о, Боги! так быстро бежите?
Должны вы торжественно, гордо входить
В пространное царство бессмертья и славы.
Мы смело свободу свою отстояли!
Пока вас преследовал Бог и Мессия
И с ними небесные силы все Их,
Ударами новых громов вас карая,
Спокойно вошел я в Святая-Святых
И там я увидел таблицы судеб;
Читал в них великую будущность нашу...
Сбирайтесь подземного царства жильцы,
Чтоб вместе небесную хартию видеть:
Один из бессмертных, которыми ныне,
Как будто рабами, владеет Егова,
Постигнет, что сам он всесилен как Бог,
И небо оставит с друзьями своими.
Найдет себе царство в пространстве безбрежном,
И будет сначала он там с отвращеньем,
Как сам Мироздатель, изгнавший его,
Был некогда , там, одинокий и скучный,
Пока до созданья миров обнимал Один
Он, весь хаос Его окружавший.
(На то есть священная воля моя,
Так сам Иегова о том говорил).
Но дух тот, восставший, пусть вступит без страха
В подземное царство и вечную тьму.
Со временем пропасть изменится эта,
В прекраснейший мир превратится она.
И сам Сатана воссоздаст этот мир.
Но примет он план тому новому миру
От рук моих сильных, близ трона небес.
Один Я объемлю миров беспредельность,
Пространство безбрежное с их Божествами,
Моим, совершеннейшим миром и высшим.
Напрасно так Адрамелех говорил, —
Ему не поверили жители ада,
Но Бог сам услышал порочного голос:
— Тот грешник погибший, сказал Всемогущий,
Был также свидетелем славы Моей! —
И быстро суд Божий над ним совершился:
Из мертвого моря , с ужаснейшим гулом,
Пылавшая глыба из волн поднялася
И рухнулась в мутные волны назад...
Окрестности грохотом все огласились...
Та глыба низвергла вдруг Адрамелеха
В пучину кипящую гибельных вод,
Где страшная ночь продолжалась семь суток.
Лежал все то время в пучине погибший,
Но после воздвигнул он храм Божеству,
Куда золотые те доски судеб
Со страхом, как жрец, на алтарь возложил.
Хоть лжи той старинной не верил никто,
Однако приверженцы Адрамелеха —
Льстецы, как невольники в храм приходили.
Когда в нем присутствовал Адрамелех,
Они небылицам его поклонялись.
Когда ж его не было в храме том мрачном,
Смеялись с бесстыдством, смотря на таблицы... —
Явился теперь, по призыву герольда,
Из храма и с тайною злобою сел
На троне он, рядом с самим Сатаною.
Затем появился воинственный дух
С высоких вулканов, свирепый Молох.
Крутые вулканы — жилище свое —
Он цепью громадною гор окружил,
Чтоб ими себя и весь ад защищать,
Когда Громовержец в их царство сойдет, —
Егову он именем тем называет.
И часто, когда над пылающим морем,
Мерцая в тумане, день мрачный восходит, —
Все жители пропасти видят Молоха,
Стоящего с злобой на горных вершинах.
Он горы на горы кругом громоздит,
Задумчиво, в тучах угрюмо стоит
Над страшными сводами бездны подземной,
И тучами теми над адом гремит,
И вторит далекое эхо в ущельях...
Неистовый гром оглушителен, страшен...
Из сумрака бездны подземной своей,
Изгнанники неба все слышат его.
С стремительной силой, шумя, с своих гор
Пришел он к подземному трону теперь,
И трепетно воина все избегают.
Тяжелой и мрачною броней своею,
Подобно громовым раскатам, гремит, —
Пред ним потрясаются адские горы,
За ним разрушаются, падая, скалы...
Явился и мрачный потом Белиил,
Покинув леса и долины свои,
Где дух тот печальный живет одиноко.
Напрасно он трудится, бедствуя вечно,
Желая проклятья страну изменить
В мир лучший, подобный тем чудным мирам,
Которые дивно так созданы Богом.
О, Вечный! Ты смотришь с величья небес
С улыбкой глубокой, когда он стремится
Порывами бури ужасной привлечь
К источникам мрачным, бессильной рукою,
Роскошного Запада тихую свежесть.
Сердито там буря ревет, неумолчно,
Как вечная кара Всесильного Бога.
В стране безобразной и вечно туманной
На крыльях губительных носятся ветры.
Бесплодной и мертвой пустыней лежат
Обрывы над страшной, разрушенной бездной.
Был бешеной думой томим Белиил
При мысли о чудной весне беспрерывной,
Которая, будто бы светлый Архангел,
Улыбкой небесную сень озаряет.
О, как бы желал Белиил оживить
Весной благотворною мрачные долы, —
Но пусты, печальны лежат перед ним,
Покрытые ночью глубокою, нивы.
Когда появился к подземному тропу,
С тоскою, из темных лесов, Белиил,
Пылал к Всемогущему Богу он мщеньем
За то, что из райских прекрасных долин,
Был сброшен он Им в эту темную бездну,
И с каждым протекшим столетьем грозил,
Страшнее ту бездну Господь сотворить.
И ты, обитатель пучин водяных,
Увидел тревожный возврат Сатаны.
Дух вечно витающий в мертвых водах,
Ты вышел, Могог, из шумящих стремнин.
Как горы, вздымалось свирепое море,
Когда он тяжелой стопой рассекал
Кипящие волны тех гибельных вод...
Безумно Могог проклинает Творца
С минуты изгнанья мятежников падших
Из сени небесной; звучат безобразно
Проклятья Могога над бездною адской.
Проклятья те дико ревут над водами,
Ужасно всю пропасть собой оглашая.
Он, мщением вечным томимый, желал бы
Водами морскими весь ад потопить.
На почву сухую ступил он теперь,
В обрыв целый берег с горами обрушив.
Все главные духи подземного царства
Толпой собралися вокруг Сатаны;
За ними тянулись, несметным числом,
Подвластные им легионы духов.
Катились, как волны всемирного моря,
Волна за волной, разбиваясь о камни
Подножья высокой прибрежной горы, —
Так к трону изгнанники неба стекались.
Их тысячи тысяч к нему собралось.
Идут, воспевая свои злодеянья;
Но стыд и позор им готовится вечный...
Божественным громом разбитые арфы
Нестройными звуками вторят их песням.
Как плач над усопшим, несутся те звуки,
Неистовства полные визги и крики.
Восторгом неистовым, диким пылая,
Идущих толпой созерцал Сатана
И слышал все адские песни он их.
Встает он с подземного мрачного тропа,
Чтоб видеть собравшихся все легионы.
И видит в толпе отдаленной, внизу,
Он низших духов, отвергающих Бога;
С насмешкою злою на все они смотрят.
Там был и безумный владыка их, Гог, —
Он выше был всех и безумнее всех...
Они утверждают, что в мире все сон,
Игривые грезы лишь пылкой мечты.
Что видели некогда в сени небесной
Они отвергают с бесстыдством и то,
И самую сущность Всесильного Бога,
Который карает и милует грешных;
Что самая жизнь есть обманчивый сон;
Заменит ничтожество тленья ее.
С презрением смотрит на них Сатана:
Хотя ослепленный, — но чувствует он,
Что есть Всемогущий и Вечный Господь!
Поникнув главою, угрюм и безмолвен;
То в мрачную думу стоит погруженный,
То дико на павших глядит Сатана, —
И снова уходит к подземному трону.
Утихло мгновенно все в пропасти ада,
Подобно тому, как на миг затихает
В пустынных горах, перед страшною бурей.
На трон свой высокий он медленно сел,
Тревожимый черной, тяжелою думой.
Уста Сатаны вдруг как буря взревели,
Из них загремели раскаты громов,
И страшно раздался потом его голос:
— Не все ли явились вы, страшные сонмы?
Как некогда все мы томились, страдая
Три дня бесконечных в обители неба,
Ликуйте и слушайте, что вам открою,
Зачем я так долго витал на земле, —
О, духи, вам много узнать предстоит.
А также решенье узнайте мое —
Прославит величие наше оно,
А имя Еговы навек посрамит...
Скорее разрушится адская пропасть,
Скорей Он созданье свое уничтожит,
Которое некогда Сам сотворил
Из хаоса страшного ночи глубокой,
И будет опять одиноко там жить,
Чем силой принудит Себе уступить
Владычество наше над смертными всеми.
Не знали побед над собою мы Бога,
.Так будем всегда непокорны Ему,
Хотя бы он тысячи тысяч послал
Своих Примирителей противу нас;
А если б на землю сошел он Мессией,
То разве не встретил бы гнев мой Его?..
И кто же тот новый, рожденный Егова,
Который и в теле плотском человека
Хранит неизменно Свое Божество?
О ком так глубоко задумались Боги,
Как будто бы снова они обрели
Высокие думы об их Божестве,
Иль вспомнили снова прошедшие битвы?
Родится ль от смертной, подверженной тленью,
Один из Предвечных, чтоб нам облегчить
Победу, когда Он войною придет
На нас, уж отчасти известных Ему?
Возможно ли это, чтоб действуя так,
Он силою мог бы смирить Сатану?
Хоть многие здесь предо мною стоят,
Которые некогда, с страхом невольным,
Бежали в смущенье от взоров Его.
Покинув поспешно загнившия кости
Терзаемых смертных, — они ускользнули:
Стыдитесь вы, трусы, пред этим собраньем!
Все Боги здесь знают о вашем побеге!
Ничтожные! Что вас принудило к бегству?..
Кого называете вы Иисусом,
Тот, верьте, ни вас, ни меня недостоин.
И сын ли Творца Он великой вселенной?
Узнайте же кто он, назвавшийся Богом,
Явившийся гордо в народе Еврейском.
О, радуйтесь Боги, и слушайте все, —
Его я историю вам расскажу:
В народе, живущем кругом Иордана,
Когда-то давно уж пророчество было,
(Гласит так преданье времен отдаленных),
Что должен от племя их выйти Спаситель,
Который избавит народ свой от плена,
Пред всеми народами их возвеличит
И будет их царство сильнее других.
А помните вы, как за несколько лет
Пред этим, явились иные в собранье
И нам возвестили, что видели сами
Они на Фаворе ликующих сонмы.
Как чудно и стройно те Ангелы пели,
И набожно славили все Иисуса.
Внимая их пению, тучи дрожали,
И в пальмовых рощах далекое эхо
Восторженным песням тем вторило громко.
В Окрестностях дальних Фавора звучало
Воспетое имя Его — Иисус.
С горы той торжественно стел Гавриил
И гордо к Еврейке пошел в Назарет.
Как смертный, приветливо ей поклонился,
Ей именем Бога-Отца возвестил,
Что царь от нее Иудейский родится,
И будет защитником царства Давида.
Его Иисусом она назовет —
Так должен быть назван рожденный Сын Божий;
И вечно могущество будет Его,
Царя и владыки сильнейшего всех...
Вестившего голос услышала Дева.
Чему ж вы дивитесь, о, адские Боги?
Иль вас испугало, что слышите Вы?
Я видел и больше того еще сам,
Но все же ничто не смутило меня.
Я нее перед вами открою здесь смело,
Чтоб знали, как дух возвышается мой,
Когда я предвижу опасности миг.
Но можно ль опасностью это назвать,
Что смертный мечтатель, на нашей земле,
Себя называет Всесильным пред нами?..
...Вдруг гром разразился небесный над духом,
И робко кругом посмотрел Сатана,
Но скоро, оправившись, вновь продолжал:
— Рожденье высокое Божья младенца
Я сам ожидал с нетерпеньем и думал:
Мария! о, скоро из недров твоих
На землю Сын вечного Бога придет;
Скорее мгновения ока придет Он
И даже скорей самой мысли Богов,
Когда она адскою злобой пылает.
До неба возвысится быстро Твой Сын.
Теперь покрывает в своем Он величье
Одною стопою все воды морей,
Другою ж стопою всю область земную
И держит в деснице всесильной своей
Луну серебристую, жаркое солнце,
А левой рукою объемлет все звезды.
Он шествует там среди собранных бурь
С миров бесконечных и грозно карает.
Зовет нас Он громко на смертную битву...
Спасайся, беги, Сатана злополучный!
Чтоб громом всесильным не бросил тебя
Тот Вечный, за тысячу тысяч земель,
Где, Им побежденный, ты будешь без жизни
Лежать, искаженный, в пространстве безбрежном.
Так думал я... Слышите ль, адские Боги?
Но он человек, и до этой минуты
Он плачущий, слабый ребенок, как все;
Подобен он детям ничтожного праха,
Которые плачут, едва лишь родятся,
О смертности, Богом назначенной им.
Хотя воспевали рожденье Его
Святые Соборы Архангелов неба, —
Они же так часто приходят на землю,
Чтоб видеть могилы недавно умерших,
Где, некогда, рай охраняли Они,
Где мы основали владычество наше, —
И вновь со слезами родят потом
На небо и гимны святые поют,
Себя утешая... Так было теперь:
Они отлетели, оставив младенца;
Иль лучше сказать, они бросили там,
Во прахе лежащего, Господа Сил.
Поэтому Он от меня ускользнул; —
Вернее, я сам тому быть допустил.
Врага боязливого мог ли я гнать?
Свое я величие тем бы унизил.
Но я не оставил Его там свободным.
Царю и жрецу моему в Вифлееме,
Избраннику Ироду, дал приказанье
Младенцев родившихся всех убивать.
Текущая кровь, исполнителей визг
И всех матерей неутешные слезы,
Стенания страшные трупов убитых, —
И все это, вместе, ко мне возносилось,
Ко мне, как к владыке страданий и бедствий
И было приятной, достойною жертвой.
Не тень ли то Ирода вижу я там?
Откройся пред нами, отверженный грешник.
Не я ли внушил тебе страшную мысль,
Чтоб всех Вифлеемских младенцев избить?
Что может придумать Владыка небес,
Желая созданье свое защитить —
Бессмертные души — от власти моей,
Чтоб их вдохновеньем порочным своим
Не мог ослепить и своих тем владений
Расширить далеко в пространстве миров?
Твой жалобный визг и отчаянный ужас
И вопли невинно убитых тобою,
Которые умерли все, согрешая,
Тебя проклиная, с тобой и Творца, —
Бсе это отрадная жертва тому,
Кто так безусловно владеет тобою.
О, слушайте, Боги! Когда же он умер
Избранник мой Ирод и царь мой, и раб,
Назад из Египта вернулся Младенец.
Провел Он в объятиях матери нежной
Все юные годы, не знаем никем.
Ни светлой отваги порыв благородный,
Ни юности пыл не подвигнул Его
В величии полном себя показать.
О, адские Боги! Ходил Он один
Задумчив но диким морским берегам
Иль часто в пустынных лесах отдаленных
И верно задумывал что-нибудь там,
Чтоб царство подземное наше сгубить,
Иль мужество наше опять испытать
Хотел он, бродя одиноко в пустыне...
И думал не раз я, с собой рассуждая:
Скорее он занят серьезною думой,
Чем видом окрестностей диких, пустынных,
Лесов вековых и роскошных цветов,
Когда Он детьми окружает Себя
И их заставляет Создателя славить,
Который из праха Его сотворил.
Да, много бы время утратить я должен,
Когда бы помочь не хотели мне люди,
Которые в жертву приносят мне души.
Я к небу те души опять посылаю, —
Там ими Эдем населяет Создатель.
Однажды представилось мне, что Он хочет
Значенье и славу Свою показать.
Спустилось на землю величие Божье,
Когда один раз Он пришел к Иордану
В сиянии дивном небесного света.
Я видел глазами бессмертными сам
Величие то на водах Иордана.
То не был обманчивый призрак небесный, —
То было во истину Бога величье,
Подобно тому, как нисходит Оно
С небесного трона, в торжественном блеске
И тихо проходит в рядах Серафимов.
Хотело ль почтить Оно сына земли,
Иль наше внимание лишь возбудить?
Того и теперь я постигнуть не в силах!
Хотя и небесного грома раскаты
Я слышал тогда, содрогаясь невольно, —
Мне слышался голос какой-то в том громе:
„Вот Сын Мой любимый, в нем благость моя!“
— То голос Элоа наверное был.
Иль высших Престолов, меня чтоб смутить...
Но не был то голос Всесильного Бога.
Во мраке глубоком, подземного царства
Страшней надо мною звучал Его голос,
Когда Он нам Сыном Предвечным грозил.
О Сыне том вечном предсказывал также
Бродивший в пустыне угрюмый пророк
И громко на встречу к нему он взывал:
„Вот Агнец Божественный, посланный с неба
Очистить собою грехи все земные.
О, Ты, исходящий от вечности. Вечный,
Ты, бывший задолго еще до меня!
Привет мой Тебе, милосердия полный,
Тобою от блага нисходит к нам благо!
О том возвещал нам закон Моисея.
С Собой Ты приносишь, Помазанник Божий,
Нам правду святую и милость Его! “
Мечтатели так воспевают друг друга
И думы святые себе создают.
Мы слишком ничтожны, бессмертные Боги,
Чтоб скрытые тайны могли мы провидеть
От нас ли Мессию Он думает скрыть
В том образе смертном, который мы часто
Караем тяжелой и страшною смертью?
И скрыть ли Мессию, Владыку небес,
Так грозно восставшего противу лас,
Пока не достигли мы новых миров?
О ком же пророк ослепленный мечтает?
Он сам представляет себя Божеством,
Хотя Он создание праха, как все.
Он часто заснувших больных пробуждает
И их воскрешает, считая за мертвых...
Но в этом начало деяний Его,
А высшие после дела совершатся.
Он думает род человека избавить
От смерти и страшных их всех прегрешений,
С которыми люди, со дня их рожденья,
Сближаются тесно и в них возрастают.
Они возбуждают людей против Бога
И против неволи священного долга,
В котором, их совести внутренний голос
Напрасно стремится порой удержать.
Людей искупить Он мечтает от смерти, —
От смерти, подвластной одним только нам.
И вас Он искупит, отжившие души,
Которых, с минуты создания мира,
Сбирал я, как волны с всемирного моря,
Как звезд легионы, иль сонмы певцов,
Творца воспевающих вечно и робко.
Искупит из пропасти ада Он всех,
Терзаемых вечным мучением здесь,
Томимых в огне безнадежностью вечной, —
И вас Он стремится избавить от смерти.
И будем тогда мы, забывшие Бога,
Пред новым Божественным тем человеком
Валяться во прахе, подобно рабам...
К чему нас принудить не мог Саваоф
Громами всесильными, то совершит
Он в области смертной рукой безоружной!
Вставай же, отважный! И сам себя прежде
От смерти и бедствий её защити,
А после уж мертвых людей воскрешай!
Он должен погибнуть и смертью погибнуть,
Царя, Сатаны победитель могучий!
И пусть всемогущею волей Своею,
Тогда он от смерти избавит Себя.
Безжизненный труп Твой я брошу в могилу,
Где смерти дыханье Тебя исказит,
Где ночь постоянная мраком глубоким
Глаза без возврата Твои ослепит.
Смотри же! тихонько тогда я шепну,
Как там воскресают умершие люди!
Умершему слуху для звуков скажу я:
Послушай, как чудно все поле шумит,
Воскресшие ходят по нем мертвецы!..
Когда же оставит душа Его тело
И к нам она в ад обратится, быть может,
Чтоб нас непокорных и смерть победить,
— Ей голосом грома тогда я воскликну:
Спеши ты отсюда, из темного царства;
Ты здесь оковала бессмертных Богов!
Спеши! Пред тобою отворятся сами
Торжественно двери подземного ада.
Здесь хором хвалебным тебя прославляют
Отжившие души и адские боги,
Тебя воспевает вся адская бездна.
Скорее пусть землю теперь Иегова,
А с нею Его и людей вознесет
К себе, в беспредельность небесного мира,
Пока восседаю я здесь; как Властитель, —
Иль я то исполню, что словом могучим
Давно предназначив, премудро решил я!
Клянусь я, как Бог и страданий, и смерти,
Клянусь вам грядущею вечностью Бога —
Умрет Он и бренный тогда Его прах
По светлой дороге подземного ада
Развею пред взорами Вечного я...
Узнайте ж мой план и решенье мое!
Так мстит Сатана! — торжествуя сказал он
И грозно взревела вся адская пропасть!!..
Сидел в отдаленных гробницах Спаситель, —
Там с шумом слова Сатаны пронеслися...
К ногам Иисуса листок подкатился.
Червяк уже мертвый висел на листке...
Господь Всемогущий его оживил, —
Тебе ж Сатана, всеобъемлющим взором,
Как кару, послал Он презренье Свое...
И быстро над павшими суд совершился...
Вся бездна подземная вдруг потряслася,
Покрыла глубокая ночь Сатану...
И с ужасом смотрят все адские духи,
Но ада владыки не видят они.
Как будто сраженные громом небесным,
Подобно гранитным скалам онемели
Мятежные жители пропасти адской...
Внизу, подле трона, задумчив, угрюм,
Поникнув печально челом, одиноко
Сидел Серафим Абдиил-Аббадонна.
Он думал о будущем грозном своем,
В душе содрогаясь невольно от страха.
Пред ним проносилось, как будто в тумане,
Минувшее все, пережитое им.
На мрачном и грустном челе Серафима
Тоски безнадежной лежала печати;
Пред взором его, истомленным печалью,
Носились, как тени, за муками муки, —
Сливалися с вечностью эти виденья.
Припомнил теперь он блаженное время.
Когда еще чист был, невинен душою
И другом великого был Абдиила,
И как, в день восстанья, великое дело
Свершил пред линем он Создателя мира,
Мятежников бросив, решился остаться
Один; непреклонно опять возвратился
Под кров милосердный Всесильного Бога
И с тем Серафимом, великим душою,
Казалось, избегнул врага Иеговы.
Но в пламенной вдруг колеснице своей
За ними, как вихрь, Сатана возвратился,
И голос его, будто звук трубы бранной,
Все полчище грозно к себе призывал.
Все адские духи его обольстили,
Он ими, как бурею, был увлечен.
Напрасно летел за ним друг его милый,
И взором сердитым, но полным любви,
Хотел его снова к Творцу обратить.
Увы! Но безумной мечтой увлеченный,
Мечтой, что он равен Всесильному Богу,
Летел Аббадонна все дальше и дальше,
И взоров он друга понять уж не мог.:.
Пришел, как в тумане, потом к Сатане..
С тоскою глубокой, в себя погруженный,
Событье то страшное он вспоминал.
Припомнил блаженную юность. — то утро,
Когда был он создан для жизни небесной —
Предвечный их всех сотворил в одно время
Едва были созданы сонмы бессмертных,
С небесным восторгом, они, меж собою,
Беседу отрадную дружно вели:
— О, кто же мы, светлые все Серафимы?
— Откуда блаженный? — Давно ли ты создан?
— Ты видел ли прежде меня, Серафим мой?
О, точно ль живем мы? — Какою же жизнью?
— Меня обними ты, божественный друг мой,
Открой мне заветный думы свои.
...Как после спустилося, из дали светлой
Величие Бога, их всех осеняя.
И видят кругом себя там Серафимы
Несчетное воинство силы небесной.
Сребристое облако подняло всех их
К величию высшему Господа сил.
Увидев величие то пред собою,
Познали они в нем Зиждителя мира.
Той думою мучился дух Аббадонна,
Из глаз его горькия слезы лилися.
Так с гор Вифлеемских потоками кровь
Струилась, когда убивали младенцев...
Он с ужасом слушал рассказ Сатаны, —
Не вытерпел — встал, чтобы с ним говорить,
Но прежде три раза глубоко вздохнул.
Так в битве кровавой два брата, не знавши,
Сражают друг друга, потом узнают —
Когда упадают с предсмертным хрипеньем
И вздох сожаленья их грудь надрывает...
Но скоро оправившись, начал он так:
— Хотя ненавидим я буду собраньем,
Но мало заботится дух мой об этом;
Не в силах молчать я, скажу перед всеми, —
Чтоб карой ужасною Вечного Суд
Здесь также меня самого не постигнул.
Как он над тобой, Сатана, разразился.
Тебя ненавижу я всею душою,
Ужасный и гибельный дух Сатана!
Отвлек ты бессмертного духа, меня
На веки от мощной десницы Творца.
Пусть требует в том Всемогущий отчета,
Погибший, отверженный дух от тебя
За все эти страшные, вечные муки.
Здесь, в пропасти адской, средь ночи глубокой,
Среди всего сонма бессмертных духов,
Тобой соблазненные грозно восстанут...
Их стоны и вопли, как гром, раздадутся,
Как волны свирепые Мертвого моря,
Бушуя, их голос взревет на тебя...
Не буду сообщником с грешником вечным —
Отступник! — не буду участвовать я
С тобою в решении гнусном твоем,
Чтоб смерти предать Искупителя мира!
О, против Кого говорил ты, проклятый!
Не против Того ли, пред кем ты трепещешь,
Пред чьим Всемогуществом сам сознаешь
Свое все ничтожество, с ужасом робким?
А ежели смертным потомкам Адама
Творец-Вседержитель пошлет искупленье
От смерти и ада, — не ты ль помешаешь
Божественной воле Его совершиться?
Не ты ли, погибший, задумал убить
Священное тело Мессии и Бога?
Ты будто не знаешь Его Сатана?
Иль мало карали Всесильного громы
Тебя, непокорный, отверженный дух?
Еще ль на челе твоем мало следов
Осталось от гневного грома небес?
Ужели не в силах Он будет, Всесильный,
Себя защитить от коварства ничтожных?
О, мы, увлекавшие род человека
К погибели вечной и смерти ужасной, —
(Но горе мне — сам я виновен был в этом)
Осмелимся ль снова восстать мы теперь
На их Искупителя, Бога, Мессию?
И можем ли Сына Его — Громовержца —
Погибшие, жалкие, смерти предать?
Хотим ли. блаженные некогда духи,
Прервать ко спасенью грядущему пить,
Навек у себя тем возможность отнять
К смягчению страшных и вечных терзаний?!
Мы все здесь страдаем с тобой, Сатана,
В ужаснейших муках томимся все вечно,
А ты это место проклятья и мрака
Бесстыдно и ложно пред всеми же нами
Зовешь своим царством могучим и славным.
Так точно ты ложно теперь торжествуешь,
С позором и срамом назад возвратившись
От Бога и данного людям Мессии...
Ужасен от злобы сидел Сатана
И грозно внимал Серафима словам. .
Он бросить скалою хотел в Аббадонну,
Но в гневе бессильном, повисла назад,
Как бы пораженная громом, рука.
Трясясь весь от гнева, сверкая глазами,
Три раза в душе Сатана содрогнулся,
Три раза безумно, свирепо взглянул
В лице Аббадонны — но быстро затих...
В величии строгом, стоял Серафим,
Печальный, спокойный, без злобы, пред ним..
Вдруг враг Божества, Сатаны и людей,
Встал Адрамелех и со злобой сказал:
— Тебе я отвечу громами и бурей,
О, ты, ослабевший от ужаса трус!
Пусть грозы и бури тебе отвечают!
Как смел оскорблять ты здесь высших Богов?
Дерзнет ли из мрака возвысить кто голос
Из низших духов и восстать против нас,
Иль дерзко меня с Сатаной оскорбить?
О, ежели будешь терзаться ты, низкий, —
Своими ж мечтами ты мучиться будешь.
Беги, малодушный, из области мрака,
Где царствуют Боги подземного ада;
Исчезни в пустыне и пусть там Всесильный
Создаст тебе новое царство страданья,
Где будешь внимать ты раскаянья стонам
И там ты получишь достойно бессмертье!
Исчезни презренный! Умри же там раб,
Склонив перед небом с покорностью взоры.
О, ты, среди неба восставший на Бога,
Считая Всесильного равным себе,
Создатель грядущих миров бесконечных!
Пойдем, о, могучий! Пойдем, Сатана!
О, пусть предприятия наши покажут
Весь ужас могущества нашей руки.
Пусть видят все адские, низшие духи, —
Могущество то ослепит их внезапно
И быстро сразит непокорных, как громом.
Откройтесь теперь предо мной лабиринты,
Вы, полные гибельной хитрости скрытой;
Хранится в вас верная, страшная смерть
И нет из вас нити, ведущей к исходу;
Оттуда никто не избавит Его...
Но е ели хитрости нашей избегнет,
Наставленный разумом, Он, Божества,
Тогда, перед нами сразят Его грозы,
Подобные страшной, великой грозе той,
Которою Иова мы погубили,
Любимца Его — Вседержителя Бога, —
У неба отняв его чистую душу.
Земля, трепещи перед нами, идем мы
Одеты, как бронею, смертью и адом,
И горе восставшему там против нас,
В великой той области нашего мира!..
Окончил свирепый так Адрамелех
И буйно собрание все поднялося.
Восторженно ринулись все к Сатане.
Под мощной стопою ликующих духов
Тряслась и стонала подземная пропасть,
Как бы разрушались и падали горы.
Шумели с неистовством там голоса,
Победою близкой гордясь, все кричали.
С востока на запад гремели их крики;
Ревело, как буря, собрание ада.
Предать оно жаждало смерти Мессию:
С момента создания Богом вселенной
Не видела вечность такого деянья.
Его совершители, Дух Сатана
И Адрамелех, вдруг, покинули трон.
В тот миг, когда буйно неслись по ступеням,
Неистовой злобой и мщеньем пылая,
Звенели подземного трона ступени,
Готовые рушиться в прах под стопой их,
Трещали, гремели; как скалы гранита,
Разбитые, рушатся в страшную пропасть.
Все ринулись буйно, толпою мятежной.
Далеко неслись их безумные клики.
Сопутствуя их до исхода из бездны.
За ними, с поникшим челом, в отдаленье,
Шел тихо, задумчиво, дух Аббадонна.
Он думал избегнуть сообщества дерзких
В том деле неслыханном, или погибнуть...
Вот, с этою думой подходит изгнанник
Ко входу, где Ангелы были на страже.
О! что испытал ты в тот миг, Аббадона,
Когда Абдиила увидел ты там?
Со вздохом глубоким закрыл он лице
И долго стоял в нерешимости грустной.
Хотел бы в подземную пропасть вернуться,
Желал подойти бы и к прежнему другу;
Иль думал умчаться в безвестную даль...
Так долго стоял он, в печальном раздумья,
Не зная, что делать и что предпринять!
Потом, вдруг, решился ко входу идти:
Болезненно сжалось в груди его сердце
И жгучие слезы из глаз покатились,
И скрыли от взоров небесную стражу.
Жестоко страдал в этот миг Аббадониа,
И трепет ужасный, неведомый смертным,
Потряс в нем все кости, когда проходил он.
А друг его юности, страж Абдиил,
Восторженно созданный мир созерцал —
Творение Господа, мощной десницы Того,
Кому верен остался Архангел.
Заметить не мог Аббадонну в тот миг он.
Как дивный луч солнца, блеснувший впервые,
Иль первое утро весны первобытной,
Собой озарившее все мирозданье, —
Блистателен, дивен так был Абдиил.
Но блеск лучезарный его недоступен
Глазам Аббадонны, печального духа,
И он отлетел одинокий, печальный
В безвестную даль, где тоскливо взывал:
— Ужель разлучиться со мною навеки
Ты хочешь мой светлый собрат, Абдиил?
Оставить с тоскою меня, одиноким??
О, плачьте, вы, дети небесного света, —
Не будет любить меня вновь Абдиил.
Почтите слезой состраданья меня, —
Навеки я с другом моим разлучен.
Увяньте, иссохните светлые сени,
Где мы с ним, в беседе о Боге и дружбе,
Так часто блаженные дни проводили...
Умолкните дивно журчащие воды
Потоков Эдема, где крепко и нежно
Обнявши друг друга, небесною песнью
Хвалили мы славу Предвечного Бога...
Он умер навек для меня, мной любимый!..
О, адская бездна, жилище мое!
О, ты, всех терзаний жестоких начало!
Ты, вечного мрака глубокая ночь! —
Оплачьте со мной вы потерю мою!
Пусть вопли ночные, с холмов твоих страшных,
Далеко, печально несутся в пространстве,
В тот миг, когда Бог устрашает мой дух!
Теперь я утратил надежду на все —
Он умер, собрат мой, навек для меня!!..
Болезненно, грустно стонал так один он,
Поникнув главою близ входа в миры.
Его устрашало сиянье и громы,
Несущихся мимо него Орионов.
Томимый столетья тоской неумолчной.
В себя погруженный, терзаемый думой,
Не видел он дивного строя миров, —
Теперь перед ними стоял в созерцанье
И тихо с собой рассуждал так изгнанник:
— Осмелюсь ли снова проникнуть туда,
Чрез вход благодатный, к мирам Всеблагого,
Покинув навеки то царство проклятья?
Зачем не могу я опять залететь
В отчизну прекрасную, к светлым мирам?
Бесчисленны солнца — вы, дети вселенной!
Но не был ли я уже в миг тот великий,
Когда вас Создатель из хаоса вызвал
И дал вам сияния блеск лучезарный?
О, не был ли, в миг тот, прекрасней я вас,
Когда вы всесильной рукою Творца
Рассеяны были в пространстве безбрежном?
Я лучшей блистал красотою в то время
Чем вы, лучезарные Божьи созданья.
Теперь же, стою я отверженный, мрачный,
Как ужас великого, дивного мира.
Проклятию преданный, жалкий изгнанник!
Великое небо! О небо родное!
От страха невольно в душе содрогаюсь,
Впервые величье твое созерцая!
В тебе я утратил блаженство свое,
Восстал против Вечного там я, безумец!
О, ты, благодати покой бесконечный!
Блаженная юность обители светлой,
О, где ж ты, сообщница мирных долин?
Судья мой оставил в душе утомленной
Одно удивленье и грустное чувство,
Когда вспоминать о тебе я осмелюсь.
Тож тяжкое чувство при виде вселенной...
О, если б, валяясь во прахе, я смел
Создателя имя святое призвать!
Я с радостью б нежное имя Отца,
Которым когда-то Его называл,
Тогда уступил бы им, жителям света.
О Ты. правосудный Судья всего мира!
Теперь и молить Тебя даже не смею,
Чтоб Ты одним взглядом меня осенил —
Меня, истомленного в бездне подземной
Тоской неумолчной и мрачною думой.
Отчаянье дикое! О, продолжай ты
Терзанья и муки свои совершать.
Как стал я ничтожен и как злополучен!
Увы! Но я мог бы не быть таковым!..
Тебя проклинаю я, день первобытный,
С минуты той первой, когда загорелся
Ты там, от пределов востока сияя,
Услышав Создателя мощное: «Б у д и».
Тебя проклинаю я, первое утро,
Тот миг, как бессмертные громко взывали:
«И ты также создан, собрат наш небесный!»
Зачем Ты, о вечность, тот день сотворила —
Тот день, бесконечных терзаний начало?
Но если уж быть суждено ему было —
Зачем же не быть ему мрачным, печальным,
Как Богом проклятая, вечная ночь,
Которая грозною бурей и смертью.
Кругом себя «се поражает нещадно?
Зачем не подобен тот день первобытный
Той ночи, всему сотворенному чуждой, —
Где видно одно лишь проклятие Божье?
Но, против Кого возроптал ты, погибший,
Среди всего дивного Божья созданья?
Обрушьтесь скорее вы, солнца и звезды,
И скройте меня вы от гневного взора Того,
Кто, с предвечного трона небес,
Меня устрашает карающим взглядом —
Как вечный мой враг и судья непреклонный.
О Ты, неизменный в своем правосудьи!
Ужели нет в вечности целой Твоей
Надежды и в будущем мне ко спасенью?
Божественный мой Судия! О, Отец!
Создатель мой! Бог мой!.. Безумец!!! я снова,
Томимый отчаяньем, смел называть
Его — оскорбленного мной Иегову —
Дерзнул называть именами святыми,
Которых не может отверженный грешник,
Не смеет помыслить ко век произнесть,
Без помощи высшей Спасителя мира!
Я слышу, как гром всемогущий Его
Ужасно гремит в беспредельном пространстве —
Сразит меня быстро божественный гром тот...
Отсюда умчусь я скорей — но, куда же?
Куда полечу я? Где ж скрыться могу???
Сказал — и стремительно бросился дальше
В пространство безбрежное дальних миров,
И там, отуманенный страхом невольным,
Бессмысленно смотрит в ужасную глубь.
— Ужасен Ты в гневе Своем, о, Всесильный,
И страшны, о, Боже, Твои все решенья!
Пошли мне огонь свой, подземная бездна,
Чтоб адского духа спалил тот огонь!
Но смерти напрасно просил Аббадонна —
Огонь разрушитель на зов не являлся.
Он вновь отвернулся от пропасти темной,
К мирам снова тихо полет свой направил.
Томимый тоскою, стоял он над солнцем
И с горестью глубь созерцал мирозданья.
Вращались там звезды, сияя огнями,
И к этому морю огней разноцветных,
Блуждая, планета внезапно коснулась:
Казалось, последний настал её час,
Она уж дымилась и тлела... И к ней-то
С отчаяньем ринулся дух Аббадонна,
Желая погибнуть с ней вместе на веки...
— Рассеялась быстро планета, как дым,
И с нею погибнуть не мог Аббадонна...
Все той же тоскою томимый, упал он...
Так падают быстро громадные горы,
Когда потрясаются недра земные:
Мгновенно нет признака гор величавых.
Меж тем с Сатаною дух Адрамелех
Все ближе и ближе к земле подходили
И были безмолвны и сумрачны оба.
Тревожим был каждый из них своей думой.
Вдруг Адрамелех в отдаленье увидел
Во мраке, спокойно лежащую землю.
И так, наконец, предо мною она.
Подумал он, тихо с собой рассуждая,
И дума за думой, как волны морские,
В коварной его голове закипели.
О, точно, тот мир предо мною теперь,
Которым я буду владеть без раздела,
Как вечного зла торжествующий Бог,
Когда Сатану удалить мне удастся,
Иль Бога, создавшего все, победить.
Пред всеми тогда я себя возвеличу.
Зачем же лишь землю одну я желаю?
К чему оставлять и другие миры,
Которые столько столетий живут
В блаженном покое, в пространстве небесном.
На каждой планете я смерть водворю,
До самых пределов, где царствует Вечный.
Тогда вся природа могилою будет
И будут сыны её все предо мною,
Во прахе склоняся, лежать униженно.
В то время один я торжественно буду
Владыкой иль здесь, или там восседать.
Природа, но воле моей, превратится
В могилу потом беспредельную вся,
И смехом своим оглашая пространство,
Я стану заглядывать, полный восторга,
В могилу ту страшную, полную тленья,
И если захочет Предвечный тогда, —
Пусть Он, над всемирной гробницею, вновь
Создаст для того и миры и созданья,
Чтоб смертью их снова я мог погубить.
И я, от планеты к планете летая,
Как прежде, везде соблазнять и всех буду,
С собой разрушенье и смерть приносить.
Таков ты могучий, о, Адрамелех!
О, если б тебе, наконец, удалося
Придумать, как адских духов убивать, —
Тогда бы погиб чрез тебя Сатана
И был бы тобой он в ничто обращен.
Пока ты под властью его состоишь
Не можешь исполнить ты страшного дела,
Которое было б достойно тебя.
Дух мощный и страшный поземного ада,
Вселяющий думы те Адрамелеху,
Придумай ты смерть для бессмертных Богов,
Тебя заклинаю, ты их умертви, —
Иль сам, дух, погибни, когда ты бессилен,
И власти высокой достигнуть не можешь.
Давно я стремлюсь и все мысли мои
К тому, чтобы всех их собрать и, как Боги,
Должны они выдумать смерть и — погибнуть.
Настала теперь роковая минута,
Я целую вечность о ней лишь мечтал.
Теперь же опять пробудился Всесильный
И к нам посылает Спасителя мира,
Чтоб царство, давно покоренное нами,
Отняв, покорить Своей воле Всесильной.
Пора мне исполнить решенье свое.
И ежели дух Сатана не ошибся —
Настала минута исполнить его.
Что тот человек — величайший пророк
И больший из всех появлявшихся в свете
С минуты создания Богом Адама
И Он есть Мессия, обещанный людям, —
В том дух Сатана обмануться не мог.
Победа над Ним возвеличит меня
Пред всеми Богами подземного царства
И даст мне владычество адского трона.
Деяния большие может свершить
Великая сила божественной воли
Твоей, о бессмертный дух, Адрамелех;
Но ежели прежде убью Сатану я,
Тогда исполнение большого дела,
Как раб совершить сам обязан я буду.
Пусть первый же будет Тот мной побежден,
Достигну владычества я чрез него
Над всеми Богами подземного царства.
Хотя будет трудно тебе, Сатана,
Священное тело Мессии убить,
Но это исполнить, как меньшее дело, —
Тебе уступаю, пока еще жив ты;
А сам я убью Его душу потом,
Ее погублю, уничтожу, наверно, —
Развей же усердно ты прах Его смертный...
В намерениях дерзости полных и черных
Погряз его дух; он томим был желаньем.
Грядущее знающий Бог Всемогущий
Те замыслы слышал, но — грозно молчал.
Волнуем глубокою, черною думой,
Измученный замыслом Адрамелех
Стоял незаметный на облаке черном.
Горело чело его будто в огне.
Лежала кругом его темная ночь.
Он слышал, как в мраке той ночи глухой,
Земля волновалась, шумела под ним.
Тот шум пробудил вдруг мятежного духа
И вызвал его из томительной думы.
Теперь к Сатане обратился он снова,
И быстро направились оба они
К горе Элеонской, где был Иисус
В беседе священной с друзьями Своими.
С горы смертоносная так колесница
Несется в долину и давит нежданно,
Спокойно стоящего там полководца
И армию воинов смелых его, —
Так Адрамелех с Сатаной появились
К горе Элеонской, где был Искупитель.