«МЕССИАДА» - Клопшток Фридрих Готлиб

Клопшток Фридрих Готтлиб – поэт, получивший славу национального поэта Германии. Родился 2-го июля 1724 года в Кведлинбурге в религиозной семье. Отец мальчика был юристом. Духовное воспитание маленького Фридриха осуществлялось под влиянием деятельного и религиозно-настроенного родителя и бабушки. После окончания монастырской шульпфортской школы Клопшток поступил в иенский университет для изучения богословия, но степень кандидата богословия получил в лейпцигском университете в 1748 году. Умер богослов и писатель в Гамбурге, 14-го марта 1803 года в возрасте 79-ти лет.

«Патриотическим и истинно христианским настроением Клопшток превосходил всех своих современников. Его перу принадлежат многие духовные оды: «К Богу», «Искупителю», «Вездесущему», «Милосердный», но главным произведением поэта стала «Мессиада».

В центре поэмы – искупительная Жертва. Автор обходит стороной события боговоплощения, крещения, чудес Христовых и начинает с упоминания о входе Господнем в Иерусалим, сосредотачивая свой поэтический взор на подножии горы Елеонской. Некто из богословов сказал, что страдания Христовы начались уже Гефсимании, где Сын Человеческий скорбел до смерти. У немецкого поэта совершенно свое, особенное понимание искупительного Креста Господня. Мессия Клопштока не молится о чаше, но ведет тайную беседу с Богом-Отцом. И в этой беседе подчеркивается вольный характер искупительной жертвы, который уступает место сыновьему послушанию:

Я Сам предназначил на жертву Себя,

Чтоб подвиг божественный этот исполнить.

Искупитель, выведенный на страницах поэмы, пребывает в некоем духовном восторге. В преддверии смерти Он предается сладостным воспоминаниям о том, как в предвечное время мечтал о «плотском бытии», о познании Его – истинного Бога – всеми народами и, наконец, признается Отцу в жажде страданий:

Теперь же, о Вечный! Я жажду страданья!

Такое отступление от евангельского рассказа могло быть только в одном случае, если признать, что Божественная природа в час скорбной молитвы брала верх над немощью человеческой. Этим путем, вероятно, и пошел Клопшток, иначе в Гефсиманском саду его Христос не говорил бы Богу-Отцу с дерзновением:

Я Бог, как и Ты, и, как Бог, я клянуся

Страданьем Своим искупить человека!...

Согласно учению Церкви христовой, Господь восприял две природы: божественную и человеческую. В минуту моления о чаше проявили себя обе эти природы. Как человек Христос тужил и скорбел, предузнавая близкие смертельные муки, но как Божий Сын желал исполнить волю Отца, о чем хорошо сказал святитель Афанасий Великий: «Но как Ему было свойственно хотеть сего, потому что на сие и пришел, так плоти свойственно было и страшиться; почему как человек сказал Он эти слова («да мимо идет от Мене чаша» – Ю. Р.).Подобно выразился и святитель Иларий Пиктавийский: «как человек Он желает, чтобы чаша миновала Его. Как Бог от Бога Он соединяется в одной воле с Отцом». Лишенным всего человеческого как лишнего и наносного изображает Искупителя и Великого Ходатая Клопшток. Вместо кровавого пота черты молящегося Христа украшают «величье, спокойствие, благость и тихая скорбь». Искупление человека осуществляется, таким образом, не столько ценою великих страданий, душевных и физических, сколько посредством тайного договора Бога-Отца и Бога-Сына: «И Я, как Творец, здесь клянусь пред Тобою: / Прощу пригрешенья погибших, Мой Сын!»

Христианин евангелической Церкви, Церкви в самом названии которой – провозглашение главенства Священного Писания над традицией и обрядовостью – Клопшток наделяет совершенно новым содержанием не только гефсиманскую молитву Христа, но и события ей сопутствующие, например, явление ангела. Если в новозаветном повествовании посланник Небес – это укрепляющее изнеможденную плоть следствие доходной до Бога молитвы – в «Мессиаде» архангел является Ходатаю за род человеческий, дабы получить от Него повеление провозвещать небожителям и «всем патриархам» великий час искупленья. В Евангелии ангел выполняет волю Бога-Отца, в поэме – Бога-Сына. Таким образом, немецкий поэт вновь упраздняет человеческое в природе Христа, изображая его величественным повелителем чинов ангельских. В целом торжественному стилю подчинено все поэтическое произведение. Вот, Спаситель громогласно свидетельствует о Своей миссии в беседе с Богом-Отцом, вот восторженные престолы и архангелы сливаются «в лобзании трепетном», услышав эти слова Божественного Сына.

Евангелические христиане утверждают, что человек спасается верою в Искупительную жертву Иисуса Христа, вместе с тем, один из лучших их представителей, выступивший «с огнем живой веры» и, в конечном итоге, обновивший «мертвое исповедание» этой веры отрицает, или, вернее, сознательно игнорирует страх и скорбь, которые испытывала богочеловеческая природа перед восшествием на крест. В чем причина такого литературного феномена?Вероятно, спасение верою, пусть даже в событие такого вселенского масштаба вне его связи с понятием греховности человеческой природы порождает восприятие страданий Искупителя как особой величайшей, доводящей до экстатического восторга миссии.

Рассматривая изображенные поэтом крестные муки, мы найдем все ту же восторженность мысли. Летающие вокруг Искупителя, несущего голгофский крест архангелы, возвещают праотцам, что близится час спасения, и едва ли не занимают центральную часть сюжета. Вопреки этому сам автор «Мессиады» утверждает, что его главная тема – искупительные страдания Господни.

О, муза Сиона, настрой свою лиру,

Одни чтобы грустные звуки лилися;

Могла чтобы вторить она заунывно

Печальной и трепетной песни поэта,

Который дерзает воспеть бичеванье,

Терновый венец, багряницу и трость.

Верный торжественному тону изложения, Клопшток признается со страниц своей поэмы: «Божественный крест и Распятый на нем. / Весь ужас святыни меня потрясает». Самая кровь Искупителя рождает в поэте восторги, связанные с блаженством, которое несет она человеческому роду: «К какому блаженству текла Его кровь!».

По словам исследователей, «ни одно немецкое сочинение не возбуждало такого удивления и не было встречено современниками с таким восторгом как “Мессиада”». В действительности, здесь было много прекрасного: масштабность замысла, возвышенность мысли, сила языка и, наконец, древний размер – гекзаметр. Но поистине новым и изящным было восторгание величайшей из Жертв всех народов и времен – искупительной Жертвой.

Автор: Юлия Ростовцева