«Кругом возможно Бог» - Введенский Александр Иванович

Описание произведения.

Мистериальная поэма «Кругом возможно Бог» духом и смыслом своего содержания опирается на Откровение Иоанна Богослова. Главный её мотив — эсхатологический: вся пьеса проникнута ощущением конца мира и последнего Божьего Суда. Предвестником этого конца становится смерть главного героя со странным именем Эф: «…Ты носишь имя, будто жив, но ты мёртв. Бодрствуй и утверждай прочее близкое к смерти; ибо Я не нахожу, чтобы дела твои были совершенны пред Богом Моим. Вспомни, что ты принял и слышал, и храни и покайся». (Откр. 3:1-3). Фабула пьесы описывает путешествие главного героя из жизни в смерть, а затем — обратно.

В момент, когда его душа отделяется от тела, Эф обретает фамилию Фомин, а все дальнейшие события происходят, очевидно, в бесконечно растянувшийся миг его смерти. Умерев, Фомин проходит через ряд заблуждений, присущих ему при жизни. От некоторых из них он избавляется, другие на протяжении всего пути продолжают оставаться с ним. Он даже не может избавиться от мысли, что его тело всё ещё при нём: «Потрогаю <…> волос, / или глаз я себе почешу, / а то закричу во весь голос / или пойду подышу…» — «Но чем, дорогой Фомин, — резонно возражает ему некто, — чем ты будешь кричать, / что ты сможешь чесать, / нету тебя, Фомин, / умер ты, понимаешь?» Но до Фомина это не сразу доходит: «Нет, я не понимаю. Я жив». Затем понимание начинает приходить: «Нет, я кажется мёртв».

По причине неполного осознания Фоминым того, что он уже умер, ему даётся возможность видеть события земной жизни другими глазами, попутно переосмысливая все её отрезки. Вневременной загробный мир, в лабиринтах которого, то и дело утыкаясь в его различные тупики, блуждает Фомин, на самом деле не такой уж загробный. Это, скорее, некая промежуточная между реальностью и ирреальностью территория.

Большую часть прежней жизни Фомин прожил с отключёнными душой и сознанием, о чём в начале поэмы он признавался летающей девушке. Затем, как бы припоминая некое существенное обстоятельство, он произносит: «да, ещё Бога молю». Выясняется, что Фомин не совсем понимает, Кто есть Тот, Кому он молится, так как воспринимает Высшего Адресата своих молитв, скорее, во временных категориях, нежели в понятиях, свойственных вечности, и всё ещё руководствуясь критериями предыдущей, теперь уже оставленной, жизни. По ходу действия к её искушениям он вернётся ещё не раз: то поддерживая гротескную беседу в некоем светском салоне, где проникающей во все поры пошлостью заражены не только люди, но даже некстати залетающие сюда небесные тела, метеорит и болид; то предаётся плотским забавам в будуарах полузнакомых женщин, включая в это число и языческую богиню Венеру; то стреляется на дуэли с каким-то полуреальным приятелем философического склада.

Наконец, разочаровавшись в пользе своих блужданий, осознав, что «богиня Венера мычит, / а Бог на небе молчит, / не слышит её мычанья / и всюду стоит молчанье», Фомин со словами: «спустите мне, спустите сходни, / пойду искать пути Господни», — и вправду пускается в путь для поисков настоящего Бога. Похоже, что автор отсылает нас к библейской лестнице Иакова с её восходящими и нисходящими ангелами: «вот, лестница стоит на земле, а верх её касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней» (Быт.28:12).

В этом пути, как некая замена дантовскому Вергилию, Фомина сопровождает исчезнувшая ещё в самом начале летающая девушка. Между ними происходит последний разговор, во время которого она сообщает общеизвестную для всех действующих лиц истину: «Все знают, что придет конец, / Все знают, что они свинец / Но это пустяки / Ведь мы ещё не костяки…» — Не те ли это «костяки», которые, согласно пророчеству Иезекииля, должны обрести новую плоть: «”Кости сухие! слушайте слово Господне!” Так говорит Господь Бог костям сим: вот, Я введу дух в вас, и оживёте» (Иез.37:4-5)?

Сказанное дополняется пространным монологом женщины с отчетливо эсхатологическим содержанием, который заканчивается словами: «Весь распался мир». Фомин созерцает некие картинки, помогающие осознать этот распад. Он беседует с уверенными в своей правоте земными народами, глядящимися в зеркало, которые хором ему сообщают: «В этом зеркале земля / Отразилась как змея./ Её мы будем изучать…», — с примечательным добавлением: «при изучении земли иных в больницу увезли, в сумасшедший дом». А на вопрос Фомина: «что же вы изучали, глупцы?» следует непрямой ответ: «мы знаем, что человек начальник Бога», с добавлением со стороны ещё одного из них: «приветствую пришествие козла», — т.е. дьявола, Антихриста. — В ответ Фомин разражается пространной саркастической речью: «Господа, господа, / все предметы, всякий камень, / рыбы, птицы, стул и пламень, / горы, яблоки, вода <…> / занёс в свои таблицы / неумный человек. <…> / Если сделана мановением руки река, / мы полагаем, что сделана она для наполнения / нашего мочевого пузырька. / Если сделаны небеса, / они должны показывать научные чудеса». — И тут Фомин вспоминает о «Царе мира Иисусе Христе»: «Царь мира преобразил мир. / Он был небесный бригадир, / а мы были грешны. / Мы стали скучны и смешны. / И в нашем посмертном вращении / спасенье одно в превращении».

После беседы с народами Фомин, наконец, вступает на единственно возможный путь, ведущий к Богу. Тут наступает конец времени, когда, «всё останавливается, всё пылает, мир накаляется Богом», а Фомин умирает и преображается: «Крылом озябшим плещет вера, / одна над миром всех людей. <…> / Фомин <…> / молиться начал. Быть может только Бог».

Фомин со стороны наблюдает, как горит мир, ибо эпизодом огненной казни, в полном согласии с Откровением Иоанна Богослова, пьеса и заканчивается: «И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их» (Откр.20:9).

История создания.

Согласно воспоминаниям близких Введенскому людей, создание поэмы можно отнести к 1931 году. Этой самой большой по размерам вещью заканчивается ранний период творчества поэта, и она же начинает новый, ознаменованный зрелыми произведениями. В ней находят окончательное оформление эсхатологические воззрения Введенского: «Какая может быть другая тема, чем смерти вечная система».

По поводу содержания поэмы есть несколько интересных мыслей, которые есть смысл привести. Приятель Введенского Я. Друскин, говоря о том, как трактовала название поэмы жена Введенского, Т. Мейер, уверял, что смысл поэмы соотносится с изречениями из Книги Исход: «Я есмь Сущий. <…> Сущий послал меня к вам» (Исх.3:14) и 1-го Послания св. ап. Павла к Коринфянам: «Да будет Бог всё во всём» (1 Кор.15:28).

Ещё более любопытную мысль высказывают Л. Кацис и М. Одесский: «в своей апологии абсурда герой Введенского отрицает и любую возможность объяснения смерти в пределах рационального мышления. <…> Введенский, отвергая знание, разум («наступает ночь ума») и обращаясь к Богу («кругом возможно Бог» и «Христос Воскрес — последняя надежда») <…> приобщается к иррационалистической традиции христианской мистики и философии: Иоанн (Апокалипсис), Августин, Тертуллиан, Лютер, Кьёркегор», у которых «ощущение смерти и вера в Бога относятся к сфере абсурда и парадокса».

Отношение автора к вере.

Чуть ли не с самого детства Введенского всерьёз интересовали три категории: Бог, время, смерть: «Ещё в начале 20-х годов сам Введенский говорил: “Меня интересуют три темы: время, смерть и Бог”» Отпущенную Богом жизнь он воспринимал как подготовку к смерти. О смерти он, отрешаясь от бытовых вещей и обстоятельств, постоянно думает, пишет, она ему всё время снится.

Мысль о смерти неизбежно связана с мыслями о Боге. Дорогой к Тому и другой он считал — время, понимаемое им как путь — в виде линии, отрезка или даже мерцания. Формального движения к Богу во внешней жизни поэта отыскать трудно. Зато на каких-то скрытых уровнях, если брать в расчёт темы его произведений, такое движение несомненно.

Введенский смело может быть уподоблен персонажу с иллюстрации к одной из книг Фламмариона, который одновременно проводит жизнь в двух мирах — горнем и дольнем.

Напряжённые поиски поэтом Бога в творчестве, не сказывались на его внешней жизни. На протяжении долгих лет, едва ли не до самой кончины, он оставался всё тем же рассеянным и праздным человеком, жуиром, дамским угодником, карточным игроком, каковым был в ранней юности.

И вдруг в конце жизни, двухчастная поэма «Где. Когда», которая пишется параллельно стихотворению «Элегия», заканчивается однозначным и окончательным выводом: «Последняя надежда — Христос Воскрес. / Христос Воскрес — последняя надежда». — Можно сказать, что вера в Бога Введенского росла и укреплялась невидимо для близких и дальних, оставляя следы в сердечных глубинах и в творчестве. Эпатаж высказываний на публику вполне мог отнести Александра Введенского в разряд еретиков. Недаром Яков Друскин позиционировал себя как чистого монофизита, Введенского — как частичного, Хармса — вообще относил к несторианам. — Все они выбрали путь внутреннего познания Творца глубиной своей интуиции, игнорируя богословие, познавая Христа жизнью и творчеством. Поэтому не следует искать в поэзии Александра Введенского чистоты богословской мысли, а в жизни поэта — верности церковным канонам. Но это не исключает напряжённой внутренней духовной жизни, о чём свидетельствует покаянное стихотворение «Элегия».

Биография.

Александр Иванович Введенский родился в Петербурге 23 ноября (6 декабря) 1904 года. 23 ноября Отец его, Иван Викторович, сын священника, дослужился до чина статского советника, при советской власти работал экономистом. Мать, Евгения Ивановна Поволоцкая, дочь генерал-лейтенанта, была известным врачом-гинекологом.

В 1914 году Александр Введенский вместе младшим братом Владимиром был определён в кадетский корпус в Санкт-Петербурге, однако в 1917 году братья были предусмотрительно переведены в гимназию, которую Александр окончил в 1921 году. В этой же гимназии учились Л.С. Липавский и Я.С. Друскин, его друзья на всю жизнь, и Тамара Александровна Мейер (в 1921—1930 годах — жена Введенского). Там же Введенский начал писать стихи.

Окончив гимназию, работал конторщиком, затем счетоводом на электростанции «Уткина Заводь». В 1922 году поступил на правовое отделение факультета общественных наук Петроградского университета, но вскоре оставил учёбу. В 1923-1924 годах работал в Фонологическом отделе ГИНХУКа.

В 1924 году вступил в Ленинградский союз поэтов. В 1925 году познакомился с Даниилом Хармсом. Вместе с ним Введенский принимал участие в деятельности авангардной литературно-театральной группы, которая в конце 1927 года утвердилась под названием «ОБЭРИУ» — Объединение Реального Искусства. Введенский, Хармс и некоторые другие обэриуты по предложению С.Я. Маршака начали сотрудничать с детскими журналами «ЁЖ» и «ЧИЖ».

В конце 1931 года Введенский вместе с другими обэриутами был арестован (по доносу о том, что он произнёс тост в память Николая II, или исполнил гимн «Боже, Царя храни…»), выслан в 1932 году в Курск, жил там вместе с Хармсом, затем в Вологде и в Борисоглебске.

В 1934 году, по возвращении в Ленинград, становится членом Союза писателей. В 1936 года Введенский переезжает на постоянное жительство к новой жене Галине Викторовой в Харьков. Там, в 1937 году родился их единственный сын Пётр.

27 сентября 1941 года Александр Введенский арестован по обвинению в контрреволюционной агитации. По одной из последних версий, в связи с подходом немецких войск к Харькову был этапирован в Казань. Скончался в пути 19 декабря 1941 года. Похоронен, предположительно, на Арском или Архангельском кладбище в Казани.

Автор текста: Виталий Яровой.